Текст книги "Апогей желаний (СИ)"
Автор книги: Наталья Патрацкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
Степан Степанович проехал квартал на машине Самсона и попросил шофера остановиться, ему стукнуло в голову, что мешать Полине он не будет, а лучше пойдет домой. Он, войдя в дом, лег ничком на диван.
Проснувшись, на автомате позвонил Анфисе. Она, почувствовав шестым чувством, охлаждение к ней Платона, пригласила Степана Степановича к себе в гости.
Выспавшийся Степан Степанович приехал незамедлительно…
Хороший ужин довершил объединение.
Глава 6
Рядом со Степаном Степановичем Анфиса чувствовала себя хорошо. С ним было спокойно и надежно. А он поделился с ней своей информацией. Она не особо удивилась, и сделала предположение, раз есть комод, шкаф, то должна быть еще предметы.
Степан Степанович намек понял, и предложил предоставить наброски двух ново-древних предметов. Дерево теперь старили до изготовления мебели. Платона они решили не подключать, а все сделать не мебельной фирме Степана Степановича, а янтарь купить в другом городе.
На следующий день Анфиса встретила Самсона. Они дошли с детской коляской до местного пляжа. У пруда в вечерних лучах солнца лежали несколько человек. Две девушки привлекли всеобщее внимание. На одной из них были только маленькие трусики, а открытые для публики груди, свободно волновались от ее дыханья.
В трех шагах от них на скамейке сидел молодой мужчина, и тянул пиво из банки, не отрывая глаз от доступных взгляду грудей. Самсон от того зрелища почувствовал пробуждение своих желаний, он готов был оторваться от Анфисы и ринуться к доступным грудям.
Она это почувствовала и просто сказала:
– Самсон, идем в твой номер в гостинице, ко мне домой нельзя, Платон может вернуться.
– Анфиса, а как же малыш? Ему надо есть, а в гостинице нет детского питания.
– Да, не волнуйся, ты, у меня вновь появилось молоко.
– Но оно ведь кончилось?
– Не кончилось, а несколько дней его действительно было мало, а сейчас вполне хватит покормить нашего сына, если ты молоко не съешь за него.
– Не съем, оставлю ребенку. Жаль, что я потратился на эту дачу, теперь у меня в городе нет квартиры. Ладно, пойдем в мой номер в гостинице, это здесь рядом.
– Я знаю.
Они поцеловались, проходя мимо пляжа, унося импульсы любви… Ребенок спал, его оставили спать в коляске. Самсон и Анфиса, приняв душ, вступили в новую фазу своей любви, но без участия грудного молока.
Самсон отодвинулся от Анфисы и спросил, глядя в гостиничный потолок:
– Анфиса, у тебя была однокомнатная квартира, она еще есть? Мне этот номер в гостинице обходится в копеечку.
– Тяжелый случай. После рождения малыша мы из моей однокомнатной квартиры переехали в трехкомнатную квартиру Инессы Евгеньевны. А она, скрипя зубами, переехала в нашу квартиру. Дальше – хуже. Мою квартиру она отдала Родиону, его квартиру забрала для реставрационной мастерской, так, как она находится на первом этаже, а себе она купила двух комнатную квартиру в новостройке. Вот и все!
– Слушай, а чего я тут с тобой время трачу, если у тебя квартиры нет? Шла бы ты к своему Платону, раз у вас на троих теперь трехкомнатная квартира.
– А у нас с тобой сын, ты забыл? И у тебя есть загородный дом!
– Но у тебя нет ничего, ведь квартира у вас общая!
– У меня есть наш сын.
– Так забирай его и дуй к своему хозяину квартиры!
– Как, знаешь! Платон отец ребенка, а не ты, Самсон! Как бы он мог быть твоим ребенком, если мы с тобой познакомились через твой аппетит, к грудному молоку? – сказала Анфиса, покормив грудью, проснувшегося в коляске малыша и вышла на улицу.
Темнело, тополиный пух притаился среди травы.
Анфиса с помощью случайного помощника поставила коляску с малышом в автобус и поехала домой.
Платон с Родионом сидели в креслах рядом с мраморным столом, и пили пиво.
– Платон, вон она, приехала, – вскричал Родион и пошел в соседнюю квартиру.
Платон поцеловал Анфису. Жизнь есть жизнь. Невостребованная любовь Платона требовала выхода. Ребенок спал. Пришлось Анфисе второй раз за вечер выполнить супружеский долг.
Долг есть долг.
Полина за месяц отмыла все помещения дома Самсона, последней комнатой был местный музей, ключи от которого она получила в последнюю очередь. В комнате с вишневыми портьерами ей было немного жутко, казалось, что предметы старины были живыми, они светились и подмигивали солнечным янтарем. Она, дрожа всем телом, протирала загадочную мебель, утыканную солнечными камешками. С величайшим наслаждением закрыла она дверь этой комнаты, радуясь, что срок ее работы на даче подошел к концу. Она получила расчет.
Виктор Сидорович, уезжающий одновременно с ней, подвез ее до дома, а сам поехал в гостиницу, не заглянув в свою квартиру.
На следующий день на дачу приехали Самсон и Анфиса, кроме них там был повар и охранник. Она отметила чистоту, царившую везде в этом современном доме. В отличие от прошлого раза, она настояла на первоочередном визите в музей. В комнате с закрытыми ставнями, с плотными бархатными портьерами вишневого цвета, пришлось включить свет.
Мебель была Анфисе вся знакома, она отметила, что размеры комнаты позволяют добавлять в нее предметы, это больше всего ее интересовало.
– Самсон, все хорошо, но стены современные, они портят интерьер и общее впечатление. Не лучше ли сделать стены из деревянных панелей, выполненных под старину? И еще: нельзя ли добавить маленькую комнату к музею и собрать две коллекции отдельно: столовую и спальню.
– Анфиса, как ты глобально мыслишь! Я с тобой полностью согласен, но сейчас у меня на это нет свободных средств, хотя в скором времени они будут непременно.
– Ладно, отделка стен помещений музея за мой счет. Надеюсь, еще одну комнату вы сюда добавите.
Самсон мысленно обрадовался, что правильной дорогой шли его мысли, видимо Анфисе он очень понравился. Хороший план!
Виктор Сидорович после посещения музея Самсона, в последний день жизни на даче, не мог больше работать в своем янтарном кабинете, ему все казалось, что он сидит в музее, и чтобы избавиться от назойливой мысли, он позвонил:
– Самсон, привет, это я! Слушай, хочу отдать в твой музей свой янтарный кабинет.
Самсон присвистнул и ответил:
– Беру, не гладя, если он от Анфисы.
– От нее.
Самсон позвонил:
– Анфиса, Виктор Сидорович предлагает мне янтарный кабинет в музей, хочу под музей выделить четыре комнаты, надо подумать над названиями и над оформлением.
– Самсон, над этим надо подумать, а результат я покажу. Договорились? Я знаю планировку твоего дома, ехать к тебе мне не обязательно.
У Самсона возникло ощущение, что его за уши отодрали, как маленького, но и подарки он стал получать весьма весомые.
Виктор Сидорович подарил маленькую, породистую собачку Инне. Она взяла ее на руки, и больше никому не отдавала, живая игрушка ее вполне устроила.
Полина вскоре сказала Виктору Сидоровичу, что у них будет ребенок.
– Полина, быть не может! Мне сорок лет! Детей нет! А если это ребенок Степана Степановича?
– А мне всего тридцать лет, и Степана Степановича в моей жизни нет уже два года, он только иногда передает деньги для Инны.
– Что делать будешь?
– И ты спрашиваешь? Я оставляю ребенка, а ты поможешь мне пару первых лет с малышом, дальше я сама проживу.
– О чем речь! Помогу, чем могу! Я теперь сто процентный мужчина!
Виктор Сидорович тут же сообщил новость своей жене Элле. Элла, странное дело, без тени ревности, сказала, что ребенку надо помочь родиться и взять его потом себе. Эту новость от своей жены, Виктор Сидорович пересказал любовнице Полине.
Полина ответила весьма неожиданно:
– Ребенка кормить грудью буду я, первый год он будет со мной, а вы с ним можете гулять, а дальше будет видно. Дело в том, что я боюсь – рака груди, а у женщин, кормивших детей грудью дважды, его практически не бывает. Я такое где-то слышала.
– Договорились. Береги себя, будем вместе воспитывать нашего ребенка. Кстати, для Инны я буду перечислять некую сумму денег с сегодняшнего дня.
Полина такого счастья и не ожидала.
Степан Степанович, услышав от Полины сенсационную новость, ухом не повел, а только подумал, как хорошо, что он к ней на дачу в машине Самсона не поехал, а то бы ребенка ему приписали.
Полина решила заставить Инну сделать селедку под шубой, но девочка сделала вид, что не услышала. Через сутки мать повторила задачу. Дочь разревелась, разрыдалась. В ответ она услышала вопли матери, перечисляющей ей наказания. Девочка поняла, что лучше пойти и сделать треклятую селедку под шубой. Она еще раз спросила, что надо для этого сварить и сколько.
В большую кастрюлю Инна налила воду, положила в нее пять штук вымытой свеклы, две моркови и четыре картофелины. В другую кастрюлю, но меньшего размера, она насыпала соли, налила холодной воды, и положила пять яиц. Дальше предстояло самое сложное: разделать селедку, удалив из нее все косточки. Мать показала, как надо разделывать селедку.
Надо сказать всем нравится разрывать селедку на две части за хвост, тогда все основные косточки скелета сами выходят из селедки.
А дальше начинается мука с маленькими косточками, а потом надо разложить мелкие кусочки селедки на блюдо, и постепенно покрывать селедку шубой, состоящую из тертых овощей, яиц, майонеза…
В гости к Полине пришел Виктор Сидорович. Мать и дочь ему очень обрадовались, видя в его руках вкусные продукты. Стол получился праздничным, но настроение в целом было такое, словно приспустили флаг на корабле. Мужчина был озадачен тем, что ему поспешно пришлось разойтись с Эллой. Инне пришлось открыть правду, что скоро у нее будет брат или сестра. Девочка в первый момент обрадовалась, а во второй впала в тоску. Возник момент, когда все втроем были готовы разреветься.
Выход нашелся.
Полину неожиданно скрутило от боли так, что она сжалась в комочек и выскочила из-за стола. Ее не было долго, когда она появилась, то сказала, что ребенка не будет, не получилось. Виктор Сидорович обхватил рукой свои челюсти, ему казалось, что его зубы все одновременно заболели. Он почувствовал боль в сердце и стал оседать со стула. Полина сама лежала, скорченная от боли и не могла встать.
Инна посмотрела на страданья взрослых и бросилась к телефону, вместо скорой помощи она позвонила отцу. Степан Степанович был дома, и бегом прибежал к ним, благо дома находятся в одном квартале. Его соперник лежал и еле дышал.
Степан Степанович достал из своего кармана таблетки от боли в сердце и дал их Виктору Сидоровичу. Потом он подошел к Полине, с которой не жил и не разводился из-за ее криков. Он подержал огромную ладонь на ее животе, и боль из нее стала выходить, словно своей ладонью он ее вытягивал.
Потом он позвонил в гостиницу и вызвал Эллу, не спрашивая разрешения у больных. Пока Элла ехала к ним, Степан Степанович сел за стол и съел всю селедку под шубой, потом позвал Инну прогуляться с ним по свежему воздуху, после очередного дождя. Элла вбежала в квартиру, посмотрела на Виктора Сидоровича, вздохнула, подняла его. Он поднялся с ее помощью и пошел к прежней, благополучной жизни.
Полина осталась одна, она лежала и смотрела на стол, где не было селедки под шубой, но ей она была больше не нужна.
Инна, подаренную ей Виктором Сидоровичем собачку, привезла ему на дачу. Маленькая собачка обладала звонким лаем, чем очень надоела молодой хозяйке. Собака лаяла в ответ любой собаке, чей лай доносился до квартиры, где она жила. Она лаяла на любой хлопок лифта. Она лаяла ночью, если кто просыпался.
Иногда лаяла просто так, иногда от возмущения, но всегда звонко и пронзительно. Собачка на даче немного боялась простора, и лаяла от страха перед большим пространством. Еще она полюбила скулить и лаять под дверями, куда поставили мебель с вырезанными зверями.
В остальное время собачка любила стоять рядом с человеком, принимающим пищу. Выпросить кусочек недозволенной пищи – это было ее любимым занятием. Есть собачий горох ей меньше всего хотелось…
Освободив себя от собаки, Инна проколола язык, подвесив на него украшение, чем вызвала натуральный гнев своей мамы Полины. Мать от возмущения и ругательств зашлась в крике, и долго кричала на Инну.
Результатом прокола языка был домашний арест Инны до начала школьных занятий. Свобода закончилась дачным заточением, и Инна вынуждена была общаться с маленькой, лающей собакой.
Девочка первая поняла, что собака у музейных дверей лает наиболее звонко до боли в ушных перепонках. Она сказала об этом Виктору Сидоровичу, тот в шутку или всерьез ответил, что за дверями живет настоящее приведение и тревожит чуткую душу собачки.
Инна шутку поняла буквально, она взяла ключи от музейных комнат у матери, и одна зашла в смежные комнаты, в которых стояла темная мебель. Девочка села на стул, посмотрела на карнизы мебели, украшенные вырезанными из дерева зверями, она вынуждена была запрокинуть голову, и эта голова у нее медленно закружилась. Она потеряла сознание.
Собачка бродила по даче и скулила, она искала свою маленькую хозяйку, и первая обнаружила приоткрытую дверь в музей. Шустрый носик пролез в приоткрытую дверь, вскоре все здание огласилось звонким, счастливым даем собаки, нашедшей свою хозяйку.
Острые зубки ухватили джинсы и стали дергать их из стороны в сторону, пытаясь заставить посмотреть на него девочку, но она молчала, тогда собака залаяла так оглушительно, что на ее зов прибежала Полина. Она увидела лежащую на стуле дочь, закричала в унисон собаке, взяла дочь на руки, вынесла ее из комнаты, донесла до дивана в холле первого этажа.
На шум подошел Виктор Сидорович.
– Полина, что случилось с Инной?
– Сознание потеряла и в себя не приходит!
– Она таблетки пила?
– Да, она ведь себе язык проколола, неизвестно какой иголкой. Я ее заставила вынуть украшение. Язык мы продезинфицировали, а у нее ангина еще началась, я добавила ей антибиотиков, да еще ее занесло в этот музей!
– Врача вызвать?
– Да не хочется вызывать врача. Мне непонятно, почему она потеряла сознание? Я ее нашла из-за лая собаки, в музее на стуле.
– А снотворные ты ей не давала?
– Антибиотики плюс таблетки от аллергии на эти антибиотики, и больше ничего, от них она сознание никогда не теряла, слабость могла появиться, но не больше, хотя сонливость не исключается.
– Да спит она! Проснется, посмотрим, что дальше делать, пусть тут спит, я рядом посижу, книгу почитаю.
– Спасибо, Виктор Сидорович, а я музей закрою, ключи от комнаты Инна так в руке и зажала.
Полина вынула из руки дочери ключи и пошла в музейные комнаты. Дверь была открыта настежь. Она заглянула внутрь комнаты и свалилась на пол… Виктор сидел рядом с девочкой и о Полине не беспокоился. Собака дремала рядом с Инной.
Виктор Сидорович, вернувшись в город, навестил нового директора антикварного магазина, он решил рассказать ей о мистичности мебели, которую она продает.
Анфиса спросила:
– Виктор Сидорович, родной мой покупатель! Что ли мы с тобой не знакомы? Чем ты не доволен, скажи.
– А чего говорить, вся твоя мебель с мистическим уклоном получается.
– Так, за этот довесок надо бы цену поднимать, мебель настоящая, антикварная!
– Настоящая мебель, говоришь? А человек посмотрит на нее и в обморок падает!
– Знаешь, что господин хороший, не нужна мебель, вези назад – куплю.
– Не могу, последний комплект со зверями облюбован духом Самсона и не подпускает никого в комнату.
– Вот это да! Вот это дощечки из тайги!
– Чему радуетесь, не пойму?
– Уникальности изделия.
– Лучше бы обычную мебель продавали! – сказал Виктор Сидорович и покинул офис.
Анфиса задумалась, значит, получилась антикварная мебель, а младший Селедкин настоящий, потомственный мастер! Она вызвала Родиона Селедкина и вручила ему премию внушительного размера.
У того глаза округлились, а Анфиса сказала одно слово:
– Заслужил!
В кабинет вошел мужчина высшего качества, так в своем мозгу Анфиса дала определение, вошедшему мужчине. Холеное, благородно лицо, величественная осанка, плечи отведены назад, живот отсутствовал.
Посетитель, одетый в костюм неопределенного цвета, но весьма дорогой, и хорошо на нем сидящий по всей великолепной фигуре, поздоровался с владелицей салона антикварной мебели и предложил ей умопомрачительный контракт.
Проще говоря, господин Самсон положил на стол перечень предметов стариной мебели, необходимой ему для создания музея своих предков. Дело в том, что Анфиса написала бизнесмену его биографию до пятого колена, коим он хотел зацепиться до фаворита и великого человека своего времени, графа Орлова. Легенду прошлого для нынешнего предпринимателя, необходимо было подкрепить настоящими предметами старины!
Анфиса решила, что янтарные часы, как изюминку коллекции продаст ему за огромные деньги вместе с конторкой и комодом. А пока часы стояли у нее дома. Прочитав предварительный перечень предметов, она успокоилась, многое она могла поставить в личный музей предпринимателя.
Связь с общественностью у нее была налажена, летом она брала на работу студентов, которые занимались тем, что находили предметы старины. Господин Самсон предлагал поставить требуемые предметы в минимальные сроки, оплата наличными. Для большей важности он выложил перед Анфисой приличную сумму денег на первые расходы. Анфиса вызвала бухгалтера и на глазах предпринимателя деньги официально оприходовала.
Анфиса предложила Самсону деловое соглашение: она поставляет ему антикварную мебель, украшенную янтарем, а он расплачивается за мебель для его музейной дачи, берущей начало от графа Орлова, от 1770 года. А кто не хочет пожить в интерьере, в котором сама царица почивала?
Платон не мог простить Анфисе визит Самсона. Его он ненавидел всеми фибрами своей души. Но Платон не был столь могучим мужиком, и осознавал, что физические силы у них разные, и от этого только больше его ненавидел, он еще продолжал сомневаться, а сын чей? Его или Самсона?
На пике этой затаенной злобы, он приметил Леночку, продавца из антикварного магазина. Стал оказывать ей посильное внимание, тем и отводил свою душу от ненависти. Анфиса почувствовала, что Платон к ней охладел, но дел с малышом было так много, что она даже радовалась его холодности, у нее на него сил не оставалась.
Договора Анфиса выполняла, если Самсон дал деньги на мебель, то она ее и собирала. По расчетам получалось, что на выданный аванс, как пасьянс складывались: славянский шкаф, янтарные часы, комод и конторка с янтарем, дубовый стол и новые стулья под этот комплект, доведенные до совершенства умелыми руками старшего Селедкина.
Все было выполнено честно, и весь комплект стоял в квартире Родиона, под его неусыпной охраной. Он и порадоваться не успел, как к нему в квартиру позвонил заказчик с охранниками.
Родион о заказчике знал. Мобильный телефон ему купили для такого случая, он нажал на номер телефона Анфисы. За дверью послышался стук и угрозы, но он успел сказать, что заказчик прибыл.
Металлическая дверь гремела от ударов. Родион открыл дверь и отскочил в сторону, мимо него в комнату ворвались три человека, и остановились в немом изумление: из шкафа, часов, из стола и одного стула, в который вставили донорский кусочек дерева из шкафа, шло белое свечение, подсвечивая янтарь, словно солнечными лучами.
Казалось, предметы переговариваются.
– Не обманула, – прошептал Самсон. – Красота, какая! Мебель, я ваш новый хозяин, я заберу весь комплект, прячьте свое свечение.
Родион надеялся, что мебель съест наглеца, но предметы промолчали, они покорно погасили свой белый свет и янтарь.
Янтарный набор мебели продали достаточно удачно. Анфиса рассчиталась со всеми участниками проекта в рабочем кабинете. Господин Самсон не пожалел денег за конторку с янтарем. Благодаря чему Платон пересел на новую машину, что было выгодно в первую очередь Анфисе, он становился ее любимым мужчиной и шофером по совместительству. Он решил взять новую даму для себя даром.
Самсон привел себя в порядок, посетил все салоны красоты, даже мышцы покачал, но явился с букетом в кабинет бывшего директора антикварного салона, известного в своем городе, благодаря ее находчивости.
Инесса Евгеньевна сидела в своем кабинете и просматривала наброски Платона Сидоровича, мельком посмотрев на Самсона, она сказала, что есть предположение, что в одном из соседних городов найдена еще одна реликвия прошлого с янтарем.
Кто бы сомневался, – подумал Самсон, а вслух сказал:
– Дорогая Инесса Евгеньевна, спасибо вам за участие в создание музея, примите мой скромный букет, – и поднес ей великолепный многоярусный букет цветов. – У меня есть предложение: посетите мою скромную дачу, посмотрите музей в действие через неделю.
– Самсон, возражений нет, заезжайте через неделю, если не забудете о своих словах.
Самсон прислал Инессе Евгеньевне приглашение на открытие музея своего предка. Ехать на официальную церемонию она не захотела.
Анфиса согласилась поехать на открытие музея, от домашних хлопот она порядком устала, а тут появился повод выйти из дома. Она купила новую одежду, новые туфли, в которых и в гареме не грех было бы показаться, так подумала о них Инесса Евгеньевна.
В назначенный день за Анфисой заехала машина Самсона. Музей находился за пределами города.
«И откуда берутся просторы»? – думала Анфиса, сидя на заднем сиденье машины. Она смотрела на пейзаж за окном, на бесконечное мелькание зеленой массы деревьев, или полян, даже полей, покрытых зеленой растительностью.
Случайно ее взгляд упал на шофера, она вздрогнула, шофер показался ей странным. Она невольно застегнула на груди молнию легкой белой курточки, и отвернулась к окну с мыслью, что уж очень долго едут они к музею.
За окном замелькали дома дачного поселка, заборы один выше другого, на укрепленных стенах стояли камеры наблюдения, металлические ворота катались по рельсам, охраны не было видно, но она явно подразумевалась.
У одной такой современной крепости остановилась машина. Дверь машины бесшумно открылась, открылась и дверь в ограждении современного замка, впуская Анфису на территорию особняка. Людей не было видно.
«Ничего себе открытие музея, – подумала Анфиса. – Людей нет, здание более чем современное».
Она посмотрела на внушительный дом с башенками, своего рода мини дворец. Идти в дом Анфиса не решилась, она села на скамейку рядом с небольшим фонтаном. Из пасти льва, покрытого позолотой, струилась вода.
«Как в сказке «Аленький цветочек», – промелькнула в ее голове, – все есть, людей невидно, неслышно». Она еще раз посмотрела на ворота, они были закрыты. Машина, в которой Анфиса приехала, не въезжала на территорию особняка.
Солнце припекало. Анфиса сняла с себя белую курточку, положила ее на белую сумку, украшенную большой брошкой вместо замка. Сумку Анфиса поставила на скамейку, и, откинувшись на спинку скамейки, прикрыла глаза. Она задремала под легкий шум воды фонтана.
Самсон посмотрел сквозь легкие шторы на спящую Анфису. Грудь кормящей женщины, белая, пышная выглядывала из маленького белого топика. Русые волосы крупными волнами лежали на ее плечах. На ногах бело – золотые туфли заканчивались шнурками почти у колен, где начинались светлые бриджи.
У него появилась простая, мужская мысль, взять ее на руки, отнести в спальню, вместо открытия музея. Он надел белые брюки, светлые без пяток босоножки, снял с себя майку, и в таком виде спустился к Анфисе. Анфиса крепко спала. Он взял ее на руки, и понес в спальную комнату, где положил Анфису не белое, шелковое покрывало.
Кондиционер поддерживал в комнате прохладную атмосферу. Анфиса сквозь сон почувствовала прохладу, ей захотелось укрыться. Самсон посмотрел на божественную, нежную грудь, кормящей матери и прикрыл ее огромным, белым полотенцем. Потом он подошел к кальяну, и слабое средство, затуманивающее мозг, постепенно заполнило комнату. Легкие грезы окутали мозг, уставшей молодой матери.
Два бокала легкого вина, виноградная лоза на золотом блюде, стояли на столе с прозрачной столешницей. Анфиса невольно потянулась к бокалу, жажда еще во сне стала ее мучить, от непонятного привкуса на губах. Залпом, выпив бокал, она взяла одну виноградинку, и только тут заметила внимательный взгляд хозяина.
Самсон нажал на пульт, темные шторы на окнах опустились, легкий полумрак окутал комнату. Молния на топике оказалась в руках мужчины в белых брюках. Его красивое лицо приблизилось к ее лицу, молния медленно расстегнулась на груди молодой женщины.
Грудь двумя волнующими окружностями выступала над двумя белыми чашечками. Самсон расстегнул застежку, расположенную спереди, для удобства кормления грудью. Он двумя руками держал в руке грудь Анфисы, пристально смотрел в ее глаза и медленно подносил сосок к своим губам, со стальным блеском в глазах. На соске выступило грудное молоко, он слизнул капли молока языком, потом охватил сосок губами, продолжая смотреть ей в лицо, и стал медленно сосать молоко из ее груди…
Вторая грудь наполнилась молоком.
Анфиса, словно окаменела. Из второй груди непроизвольно стало капать молоко на руку Самсона. Он разминал руками затвердевшую от молока грудь. Молоко капало на его руки, и на белое шелковое покрывало.
Анфиса молчала, онемев от изумления, приятная нега окутывала все тело, груди освобождались от молока, они становились мягче. Многодневная боль покидала грудь. Его руки в сладком, грудном молоке, расстегнули последнюю молнию на ее брюках.
Липкие пальцы медленно и нежно, сняли с молодой матери обувь, брюки, стянули последнюю, белую одежку… Она лежала на белом, шелковом покрывале, в русом облаке своих волос.
Самсон снял с себя белые брюки. Его мускулистая фигура приятно радовала глаза. Анфиса и не возмущалась, она просто вся подалась навстречу этому необыкновенно приятному человеку. Они обвились друг подле друга, как будто всегда были вместе.
Без слов, без единого звука они изучали друг друга нежными ладошками, пальцами. Его губы раскрылись так широко, что обхватили ее губы, его язык вошел в ее рот, белые зубы от языка не волновались, но кожные покровы рта приветствовали его язык, божественной истомой.
Он покорил ее всю без остатка. Равномерные движения тел без скрипа великолепной постели, были апогеем приятного знакомства…
Проснувшись, Анфиса не увидела в комнате Самсона. На себе она заметила простынь. Рядом с кроватью стоял столик с едой. На краю постели лежал шелковый халат. Анфиса надела халат, поискала глазами дверь в ванную комнату. Все удобства отливали кафелем. Она умылась, привела себя в порядок и вошла в комнату, но в ней по-прежнему никого не было.
Глава 7
Анфиса подошла к окну: между воротами и фонтаном стояла детская коляска, в ней спал ее ребенок, но людей во дворе не было.
Она быстро выбежала из комнаты и потеряла ориентир. Она не знала, как спуститься вниз. Двери, зеркала располагались кругами, или ей так показалось. Она прошла в одну сторону, дошла до конца здания, не найдя лестницы, повернула назад, прошла до конца коридора: лестницы не было.
По виду из окна Анфиса определила, что находится не ниже второго этажа, мало того, она забыла из какой двери вышла. В отчаянье Анфиса села в кресло в холле, потом подошла к окну, перед окном находилось озеро, оно было совсем маленькое, но по нему плавали два белых лебедя.
От злости она толкнула створку высокого окна. Окно раскрылось. Анфиса оказалась на полукруглом балконе. С балкона свисала лестница из веревок и круглых палок. Она уверенно перешла с балкона на веревочную лестницу и стала спускаться вниз.
На земле Анфиса попала прямо в руки Самсона, своим голым телом под шелковым халатом. Он нежно прижал меня к себе на одно мгновение, и поставил на землю. Голые подошвы ног коснулись мягкой травы зеленого газона.
Анфиса непроизвольно поцеловала губы Самсона, а сама в это время заметила арку. По ее мнению, сквозь эту арку она могла бы попасть к коляске с ребенком, стоящей с другой стороны дома. Самсон поднял Анфису на руки и понес к арке, от арки она увидела коляску.
Анфиса вырвалась из рук Самсона и побежала к своему ребенку. Малыш спал. Она поцеловала малыша и вопросительно подняла глаза на Самсона.
– Анфиса, ты поживешь у меня с моим сыном. Надеюсь, ты не возражаешь?
– Самсон, меня дома потеряют!
– Нет. Для всех ты на даче. Посмотри, как ты устала! Ты засыпаешь в любом положении, в любой ситуации. Отдыхай здесь, тебе все привезут.
– Я не ориентируюсь в твоем доме: он такой большой! И, где музей, на открытие которого я к тебе приехала?
– Все есть, но не сейчас.
– У тебя есть здесь люди? Мне одной твой дворец не убрать, вот уж действительно устану!
– Анфиса, у тебя будет няня с высшим педагогическим образованием, она уже в дороге. Здесь и сейчас есть: повар, и горничная. Для прогулок с ребенком существует дорога вокруг озера, расположенная в тени деревьев. Для любви есть я. Что еще тебе нужно?
– Свободу!
– Это и есть свобода в твоей ситуации! Поживи здесь немного, а сейчас идем, я покажу комнату для малыша, нашего малыша! Ты не представляешь, какого труда мне стоило смотреть на то, как ты попала в лапы своего Платона! Я уверен, твой Платон побежал к Леночке. Надеюсь, ты ее знаешь? Кстати, что у Инессы Евгеньевны было с этим Степаном Степановичем? Я позвонил в твою квартиру, дверь открыл он, и я от неожиданности получил в челюсть.
– В моей квартире тогда жила Инесса Евгеньевна, а Степан Степанович ее мужчина, – в мозгу Анфисы промелькнуло виденье с нависшим над ней Степаном, а потом дикие звонки по всем телефонам.
– Хорошо, что не наоборот. Стало быть, я второй в твоей судьбе, и первый отец ребенка.
– Откуда у тебя такой дворец?
– Без вопросов на эту тему, музей тебе покажут без меня, а я сейчас уеду. К тебе подойдут, помогут. Пока! – воскликнул Самсон, и поцеловал Анфису, потом стремительно пошел к воротам, а они услужливо открылись и закрылись.
Анфиса остановилась у фонтана с коляской в руках, к ней подошла улыбчивая женщина в платье с белым воротником. Анфиса изучала новые владения, катала коляску по всему дачному участку, сидела на скамейке у озера с лебедями, кормила ребенка грудным молоком два раза в день. Ей помогали люди Самсона.
Странные вещи начинали твориться вечером. То, что первый раз в любви казалось случайностью, становилась закономерностью.
Самсон целый день отсутствовал, появлялся вечером, ел у себя в комнате, ему привозили еду из местной столовой, он мылся, и шел к Анфисе в спальню.
Любовь между Анфисой и Самсоном носила молочный характер. Он ее любил, но начинал любовные игры с ее груди, полной молока от пропущенного кормления, которое вместо нее осуществляла няня, вводя искусственное молоко в питание ребенка. Молоко из груди высасывал Самсон до основания, так, что оно с трудом прибывало к утру для ребенка.
Анфисе не давали много работать, ее заставляли спать днем для сохранения молока, ей давали витамины, пищу, соки, чай со сливками, – одним словом она должна была вырабатывать молоко для ребенка и… его временного отца.
