Текст книги "Однажды вечером (сборник)"

Автор книги: Наталья Нестерова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Моя дочь вернулась домой с пучком петрушки, яблоками и гранатами. Рассказала – я обомлела! Она торговалась на рынке! Строила глазки кавказцам, нахально сбивала цены и даже бесплатно получила петрушку.

Не знаю, что думать. Шоковую терапию врач мог бы предварительно обсудить со мной.

Понедельник

Снова практикум вне дома. Они ездили в транспорте, и от моей скромницы требовалось при толчках, рывках и торможениях плюхаться, как бы нечаянно, на колени сидящих пассажиров.

Я проглотила язык от изумления. А Машка сияет как медовый таз, то есть медный пряник – словом, как таз и пряник, вместе взятые!

* * *

Врач назначает выездные занятия каждый день. Моя дочь порхает как на крыльях и при этом разгуливает в драных чулках – волю воспитывает.

Игорь Владимирович за гонораром не приходит, хотя мы ему основательно задолжали.

* * *

Мое терпение лопнуло, позвонила врачу в диспансер. Что, спрашиваю, за методика такая передовая?

– О групповой терапии я слышала, но чтобы по улицам шляться и людей пугать? Последнее достижение психоанализа?

Игорь Владимирович пробулькал в ответ что-то вежливое и нечленораздельное. Попросил разрешения явиться вечером.

– И гонорар заодно получите, – посулила я.

Он опять бульбулькнул.

Игорь Владимирович пришел в костюме и с букетом цветов. Суетился в прихожей, переобуваясь в тапочки.

– Это вам! – протянул мне букет.

Что-то новенькое. С каких пор врачи родственникам пациентов цветы дарят?

– Как идет лечение? – спрашиваю. Он заливается краской и выпаливает:

– Я прошу руки вашей дочери!

До меня не сразу дошло, я ведь на терапию была настроена. Как-то в солидном журнале, в «Науке и жизни», читала, что по узорам на пальцах определяется характер и склонности человека. Поэтому уточнила:

– Хотите снять отпечатки пальцев? Для диагноза?

Он еще пуще краснеет (а еще учил! Сам – как маков цвет), набирает воздуху в грудь, испуганно бормочет:

– Я люблю вашу дочь, она меня тоже любит, мы хотим пожениться...

Мы с ним смотрим друг на друга как два барана. Машка скачет вокруг и весело смеется. Вылечил, называется!

Холодная обработка металлов

Массаж лица и шеи длится сорок минут. Через двадцать я уже знала историю девушки Кати, продавца из соседнего продуктового магазина. Сегодня у Кати выходной. В восемь вечера свидание с интересным и перспективным парнем. Катя явилась в парикмахерскую к двенадцати, чтобы Света из первой смены выкрасила ей волосы перышками и сделала модную стрижку. А Галя из второй смены, с двух дня, сделает укладку. Света лучше стрижет. Галя хорошо укладывает. Косметолог Даша наложила на личико Кати ряд масок – витаминную, питательную, минеральную, стягивающую. Макияж делать рано. Девушка томится, отвлекает Дашу, поглаживающую мои лицо и шею.

– Может, чистку сделать? – тоскливо спрашивает Катя.

– Ты что! – возмущается Даша. – После стягивающей!

– Затылок мне Светка длинный оставила. Правда?

– Нормальный у тебя затылок.

– А на висках не коротко?

– Самый раз. Не мандражируй, Катька!

– Тебе легко говорить, – вздыхает Катя, – у тебя муж и двое детей. Я решила в синем платье идти, но, может, у Веры лосины попросить? А у Гали блузку индийскую?

– Синее тебе идет и бюст подчеркивает. Хочешь мой газовый шарфик? – предлагает Даша.

– А к синему черные туфли подходят?

– У тебя же сумка черная.

И так все двадцать минут. Мне хочется поднять голову и сказать Кате: «Ничего у вас не получится! Вас ждет полный провал».

Отлично представляю, что последует дальше.

«Почему?!» – в один голос воскликнут Катя и Даша.

«Вы, Катя, считаете, что красоту делают краски и тряпки, – ответила бы я. – Вы прочитали о Шерон Стоун, которая платит тысячу долларов за макияж, и желчью исходите от зависти. Поскольку утехи американской дивы вам недоступны, вы полагаете, что никогда не будете прекрасной. И действительно не будете! К вашему лицу приклеилось выражение неудачницы и просительницы. Неудачников не любят, боятся заразиться. Просительницам иногда подают, чтобы скорее избавиться».

Я бы сказала девушкам, что экзамены надо уметь сдавать. И оценка ставится не по сумме знаний, а по умению их преподнести.

В институте моя подруга, зубрилка Таня, стабильно получала «удовлетворительно». Я шла на экзамены с ее конспектами и почти всегда получала «отлично». Таня жалостливо, с мольбой во взоре смотрела на преподавателя: дяденька, будьте добреньки, поставьте «троечку». Я нахально жонглировала скудным запасом терминов и формул, строила глазки экзаменатору: сэр, вы не будете себя уважать, если не поставите мне «пять».

Этот пример для Кати и Даши, которые университетов не кончали, пожалуй, не годится. Можно просто самодовольно заявить девушкам: «Посмотрите на меня! Я могу очаровать любого человека – от младенца у материнской груди до старца на смертном одре».

Девушки обменяются взглядами: «Кто бы говорил! Ее никакой массаж не спасет».

* * *

Есть женщины некрасивые, но симпатичные, есть некрасивые до уродливости. Я отношусь ко второй категории. У меня лицо широким сердечком – большие скулы, узкий треугольник щек и подбородка. Рот длинный и губастый. Его разделить вертикальной чертой пополам – двоим хватит. Когда я улыбаюсь или смеюсь, рот растягивается от уха до уха, как у жабы, можно было бы сказать, если бы не крупные белые зубы. Поскольку челюсть оголяется полностью, кажется, что у меня больше положенных тридцати двух зубов. Глаза тоже большие и навыкате, нижние и верхние веки хоть сантиметром меряй. О носе ничего плохого не скажешь. Нормальный, правильной формы – чужак, придавленный верхним и нижним безобразием.

Широколицые люди всегда кажутся более толстыми, чем есть на самом деле. Но, отведя взгляд от моего лица, вы обнаружите идеальную фигуру.

Словом, Боженька лепил меня так: задумался о чем-то и напортачил с формой головы, ртом и глазами. Спохватился – присобачил хорошенький носик, копну густых волос шмякнул на череп, медовый голос в глотку воткнул, затем тщательно вылепил фигуру. Посмотрел со стороны, нахмурился и, движимый раскаянием, вдохнул в меня бездну обаяния.

Словами обаяние описать трудно, но есть точное сравнение – оно действует как гипноз. Через пять минут общения со мной люди забывают о моей уродливости, через двадцать я им кажусь прекрасным человеком.

В школе одноклассницы наперебой старались со мной дружить – мальчишки в компании были обеспечены.

В институте одна девица пыталась меня отравить – насыпала в компот крысиного яду, хотя ее жених-изменник мне даром был не нужен.

Сослуживцы-мужчины флиртуют со мной напропалую.

Я не уникум, не феномен. История знает многих дурнушек, которые кружили головы с таким успехом, который писаным красавицам и не снился. Лиля Брик, например, и в молодости красотой не блистала, а в семьдесят лет обворожила двадцатилетнего француза. Не какого-нибудь замухрышку, а владельца шикарного дома мод. В биографии любой известной обольстительницы встретится фраза: «Она не была исключительно красивой, но...»

Множество раз я задавала себе вопрос: «Променяла бы ты квазимодовское лицо и веселый нрав на ангельский облик и вялый характер?» Торопливо отвечала: «Нет! Никогда!» Но если бы я была верующей и меня спросили на исповеди... не знаю, каким был бы ответ.

Мне досталось от людей. В детстве у меня было прозвище Крошка Цахес. Родители Гофмана не читали, я тем более не знала, что Цахес – мерзкий уродец. «Крошка» – ласковое хорошее слово, я радостно откликалась. Таких уколов десятки, может, сотни. Я всех простила.

Как нельзя танцевать вальс на одной ноге, так нельзя быть обаятельным человеком и не любить людей. «Любить» – пожалуй, слишком громко... Относиться к ним с интересом – так точнее. Я берегу свое обаяние, как лелеют талант. Поэтому мне не страшно даже то, что ранит больнее открытой насмешки, – жалость и сострадание.

Я увлеклась рассуждениями и воспоминаниями, которыми делиться с девушками, конечно, не стану. На чем мы остановились?

«Вы замужем?» – настороженно спросит Катя.

«Да, и у меня прекрасные дети».

«А как с другими мужчинами? – будет допытываться Даша. – С теми, что падают от вашего обаяния и в штабеля укладываются?»

«Никогда! – совру я. – Чувства не обязательно питаются ощущениями. В определенном смысле платоническое обожание стоит выше телесной любви».

«Как это?» – не поймет Катя.

Я доходчиво поясню:

«Что приятнее: когда тебя тайно любят или без разрешения лезут под юбку?»

* * *

Завершая массаж, Даша хлопает меня по щекам и аккуратно разглаживает крем.

– Готово, – встает она и выключает яркую лампу.

Катя продолжает канючить: надеть ей колготки со швами или без швов? Приклеить длинные ногти или оставить свои? Изменить форму бровей? Одолжить у подруги браслет? Цеплять ли серьги?

Я оделась и расплатилась с Дашей.

– У вас ничего не получится, – говорю Кате. – Вас ждет полный провал.

– Почему?! – хором восклицают Катя и Даша.

– Вы измочалили себя тревогами и сомнениями. Вы устали и вечером будете не свежее курицы размороженной. Если вы не верите в свои достоинства, почему в них должны верить другие? – пожимаю плечами и демонстрирую жест вроде того, каким фокусник заканчивает номер.

Девушки обменялись взглядами: «А она не такая страшненькая, как вначале показалось».

– Что же мне делать? – Катя едва не плачет. – Три дня колбасит – места не нахожу.

– Прежде всего, хорошенько запомните, кто вы есть на самом деле.

– А кто я? – со страхом спрашивает Катя.

– Очень привлекательная и симпатичная девушка.

– У тебя все данные, – подтверждает Даша.

Я продолжаю курс молодого бойца любовного фронта:

– Вы чувствуете, что способны сделать вашего избранника счастливым?

– Да, – кивает Катя, – готовлю вкусно и чистоплотная.

– Редкие качества, – улыбаюсь я. – Если молодой человек их не оценит, то окажется в дураках. Понятно? Он проиграет, а не вы! У вас в запасе два эшелона кавалеров. Так не говорите, не намекайте на свои успехи, но ведите себя как царица бала.

– Уточните, – просит Катя.

– Легко, весело, беззаботно. Балованная девочка, шалунья. Те, кого избаловали, невольно вынуждают окружающих потакать их капризам.

– Точно! – подтверждает Даша. – С моей свекровью все носятся, а она стерва, каких поискать.

– Катя, вы хотите выйти за него замуж? – спрашиваю я.

– Очень! – Девушка трогательно прижимает руки к груди.

– Забудьте об этом! – требую я. – Мужчины как огня боятся женщин со скорыми матримониальными планами.

– Мат... какими?

– С планами женить их на себе, – терпеливо объясняю я. – Он должен за вами побегать, а не поднять с колен. Как у вас с воображением?

– Не знаю, – признается Катя.

– Вот у меня разрезанный лимон, – я протягиваю пустую ладонь, – возьмите дольку и положите в рот.

Катя послушно участвует в пантомиме. Через секунду она морщится от оскомины.

– Замечательно! – хвалю я. – Теперь вы должны представить следующее. Скажем, вы идете на свидание к своему двоюродному брату, который свалился в Москву из далекого Тьмутараканска. Он хороший парень, да и тетушка попросила показать ему столицу. Вам не в тягость. Весело проведете время, и родня в Тьмутараканске вскоре узнает, что вы мировая девчонка.

Катя задумывается, а потом радостно сообщает:

– Ведь у меня есть брат! Но в Хабаровске. Когда он приезжал, мы классно тусовались.

– У вас обязательно получится, – подбадриваю я, хотя совершенно не уверена, что одного короткого тренинга достаточно для решения Катиной сверхзадачи.

Я беру сумку, собираясь уходить.

– Подождите! – умоляет Катя. – Расскажите еще что-нибудь. Вы такая интересная, внешне и вообще.

– Что же вам рассказать?

– Как ей вести себя при встрече, – подсказывает Даша. – Как начнется, так и покатит.

– Опоздать на двадцать минут, – советую я.

– Он разозлится, – с сомнением качает Катя головой.

– И очень хорошо! – смеюсь я. Девушки зачарованно пересчитывают мои зубы. – Полярные эмоции имеют тенденцию перетекать одна в другую и хорошо закрепляются. Важно закрепить положительную эмоцию.

– Говорите понятнее, – хлопает глазами Катя. – Значит, мы встретились, он стоит злой как черт. Что дальше?

– Вы к нему подскакиваете и весело рассказываете анекдот.

– Про евреев или про Чапаева?

Я тяжело вздохнула: горе иметь дело с людьми без фантазии.

– Евреи, Чапаев, Вовочка, муж, вернувшийся из командировки, животные, блондинки, президенты, чукчи и тому подобные герои анекдотов для первой минуты встречи решительно не подходят. Вам нужно саму себя сделать участницей забавного происшествия. Еще раз, – терпеливо повторяю. – Кавалер стоит злой, вы подскакиваете, берете его за руки, хохочете, глядя прямо в глаза. Вот так. – Я демонстрирую на Даше. – Далее текст: «Со мной сейчас такой анекдот случился! Входит в автобус женщина и руками прижимает к телу два маленьких прорезиненных цветных коврика. Я ее спрашиваю: „Почему в сумку не положите?“ А она гордо отвечает: „Они же под мышки!“ Представляешь? Под мышки!»

– Что тут забавного? – удивляются Катя и Даша.

Так, с компьютерами они явно дел не имеют.

Придется вытаскивать на свет историю, у которой борода длиннее, чем у Карабаса-Барабаса.

– Ладно. Ваша кошка давно охотилась за соседским попугайчиком...

– У них нет попугайчика!

– Не важно, допустим, что есть. И вдруг сегодня кошка приносит в зубах этого самого попугайчика, дохлого и перепачканного землей. Вы испугались. Быстренько вымыли попугайчика под краном, феном высушили и положили соседям под дверь. Через некоторое время приходит соседка, белее мела, дрожащим голосом рассказывает: «Наш Кеша вчера сдох, мы его во дворе закопали, а сейчас он, чистый и шампунем пахнущий, лежит у порога!»

Даша и Катя рассмеялись.

– Вся наука! – заключила я. – Вы избежали первых тягостных минут, между вами установился лучший из контактов: веселого общения.

– У нас недавно смешная история в парикмахерской была, – вносит свою лепту Даша. – Маникюрша клиентку спрашивает: «Матом покрыть?» А клиентка в крик: «Что вы себе, девушка, позволяете?»

Теперь настала моя очередь недоуменно смотреть на смеющихся девушек.

– Нейл-дизайн, – поясняет Даша, – ногти покрывают матовым лаком.

– Он страшилки любит, – мечтательно говорит Катя.

– Пожалуйста, вот вам страшилка, – милостиво киваю я. – Цыганских баронов хоронят как фараонов средней руки. В земле делают большой бетонный короб, в него опускают гроб и ставят бар с напитками, телевизор и прочие блага цивилизации, которые ему «понадобятся» в загробной жизни. Покойнику в карманы кладут деньги и мобильный телефон. Сверху накрывают большой плитой, чтобы не искушать воров-гробокопателей. Теперь представьте картину: лежит труп, разлагается, поедается червями, а в кармане у него звонит мобильный телефон.

– Жуть! – Дашу и Катю передергивает от отвращения.

– Катя, – продолжаю наставления, – читайте в газетах разделы с анекдотами и, в вашем случае, всякие ужастики. Мотайте на ус. Вы должны полюбить то, что любит он. Обожает рыбалку – купите себе удочку, помешан на хоккее – прыгайте и орите на матчах как умалишенная. Годится дозированная лесть и восхищение с оттенком удивления по каждому поводу.

Мне приятно, что Катя уже не походит на агницу, приговоренную к казни. Теперь ее хорошенькую мордашку не испортит никакой макияж. На всякий случай задаю контрольный вопрос:

– Что важнее, хорошо выглядеть или сделать так, чтобы другому было с тобой хорошо?

– Другому! – не задумываясь, выпаливает Катя.

Способная девочка! Она смотрит на меня с обожанием и благодарностью. Более всего ей хочется попросить меня отправиться на свидание вместе с ней и подсказывать по ходу дела.

Даша тоже прониклась уважением:

– Без очереди в любое время приходите! Вы, наверное, психолог?

Я неопределенно улыбаюсь, не без того, мол, и прощаюсь.

Психолог! У слепого развивается слух, у безногого сильные руки, немой разговаривает жестами, а заика поет в хоре. Некрасивая честолюбивая женщина всегда немного психолог. Профессия большой роли не играет, хотя моя соответствует – специалист по холодной обработке металлов.

Газовая атака

В подмосковный санаторий меня привезли друзья. Положили на кровать, чмокнули в лобик – отдыхай, восстанавливайся. Последние три месяца мы работали как проклятые, монтировали десять серий нового фильма. Я вставала из-за монтажного стола только по естественным надобностям, последними среди которых были еда и сон.

Мое состояние называлось физическое и нервное истощение. Трое суток я не выходила из номера, спала и питалась водой из крана. Тревогу забили сотрудники санатория – куда подевалась отдыхающая? Пришли проверять наличие тела. Тело уже обрело способность передвигаться, отлипнув от стены, и внятно говорить.

Добрая докторша сокрушалась, приставляя стетоскоп к моей костлявой спине:

– Как из концлагеря! Массаж вам не назначаю, скелетов не массируют. Прежде всего: усиленное питание.

В столовой меня посадили за столик на троих, и следом диетсестра привела вторую клиентку. Не толстую, но очень спелую, налитую, с круглыми щечками и пухлыми ручками, с перетяжками на шее, как у младенца. Бюст – две самаркандские дыни, положенные за пазуху. Наверное, специально для меня выбрали: смотри, дистрофик, завидуй и кушай хорошенько.

Третьим сотрапезником к нам определили высокого мужчину – лет тридцати с небольшим, приятной наружности и хмурого вида.

– Иван Дмитриевич, – представился он, не потратясь на вежливую улыбку, сразу дав понять, что он не по части курортных романов.

– Елена... Александровна. – Я не сразу вспомнила свое отчество.

Последний раз меня называли полным именем в милиции, когда вызвали для дачи показаний по делу о мокром белье, украденном с соседкиного балкона.

– А я – Роза!

Это прозвучало! Не примитивно и тривиально: я Таня, Маня, Галя, а гордо: я – роза! Бутон, цветок, чудо природы. Наслаждайтесь, не прячьте своих восторгов!

Роза поддернула шерстяную кофточку на талии, отчего из декольте полезли два крепких полушария. Она с ходу, напористо и наивно, стала флиртовать с Иваном Дмитриевичем. В ее ужимках и кокетстве было столько святой девичьей простоты и женской глупости, что в другой ситуации я не удержалась бы от улыбки.

Сейчас мне было не до смеха. Очень хотелось есть – кушать, питаться, насыщаться. И есть было невозможно. Мы находились в газовом облаке Розиных духов. От нее не просто пахло – несло во всю парфюмерную мощь. Казалось, что пахнут кусочек хлеба, который берешь в рот, глоток компота, которым пытаешься протолкнуть благоухающий же салат. Я ковырялась в тарелке. Меня мутило от голода и невозможности его утолить.

Иван Дмитриевич тоже потерял аппетит. Он чихал, доставал платок, сморкался. И только Роза уминала за обе щеки и при этом трещала не останавливаясь. Мы узнали подноготную всех врачей и медсестер санатория, Роза тут не впервые. Разговор (точнее сказать, монолог) перекинулся на личную жизнь. Роза поведала, что она не замужем (многозначительный взгляд на Ивана Дмитриевича), бездетная и вообще человек легкий и простой.

– А у вас, Лена, – спросила она, – есть муж?

– Как не быть, – вздохнула я.

Мой муж в подобной ситуации ничтоже сумняшеся сказал бы Розе в лицо: «Я иногда думаю, что излишнее пользование ароматическими средствами способно вызвать эффект противоположный ожидаемому».

У него привычка говорить «Я иногда думаю...». Например: «Я иногда думаю, что наш брак походит на второй день после пира. Еще вчера горели свечи, блистали наряды, ломились столы. А ныне: размазанная по щекам косметика, несвежая одежда, грязная посуда и объедки».

В чей огород камушки и кто посуду мыть должен, понятно. Я в долгу не остаюсь. Как только он набирает воздуха для следующего захода «Я иногда думаю...», перебиваю: «Точка! Я иногда думаю, точка. Иногда! Постоянный процесс мысли тебе не свойственен».

Веселая, словом, семейка.

– Ваня! А ваша жена ревнивая? – допытывается Роза, умудряясь жевать и призывно улыбаться одновременно.

Иван Дмитриевич, которого легко лишили отчества, мучается с парфюмированным бифштексом и уныло бросает:

– Разведен.

Дурашка! Он не замечает, какой прилив энтузиазма вызвал у Розы. Она пускает в ход тяжелую артиллерию: делает умопомрачительные движения, вроде покачивания плечей, при этом ее грудь играет волной, долго не затухающей по причине резонанса и большого объема. Мимо кассы.

– Приятного аппетита! – прощается Иван Дмитриевич, вставая.

– Лена, почему вы не кушаете? – удивляется Роза. – Вы такая худенькая! Обязательно закажите курицу, ее здесь прилично готовят. И расстегаи, рыбное филе тоже вкусное.

Мой желудок отзывается на вкусные речи голодными спазмами. Я решаю дождаться, пока Роза оттрапезничает. Она уйдет, духи выветрятся, а я хоть холодное пожую.

Не тут-то было! Взяла зубочистку, ковыряет в зубах, ждет меня. Я со вздохом поднимаюсь:

– Что-то нет аппетита.

С Иваном Дмитриевичем сталкиваемся в буфете. Поглощаем бутерброды, запиваем соком. Люди воспитанные, о том, что от женщины нестерпимо несет, понятное дело, не говорим. Только переглядываемся и смущенно улыбаемся.

Ужин, завтрак, обед, ужин и так далее – три дня. Голод не тетка, ноги сами ведут в столовую. А там сплошные мучения, привыкнуть невозможно. Едва проветришься – газовая атака – кусок в горло не лезет. Есть простой выход: попроситься за другой столик. Неудобно. Что скажешь диетсестре? Избавьте от соседки, которая духами увлекается? Обидишь человека, ранишь женщину.

У меня нюх овчарки. Я по запаху определяю: провел муж вечер у матушки, у сестры или бесстыдно врет. Сильные ароматы действуют на меня оглушающе, вроде удара дубиной по голове.

Буфетчица уже смотрит на нас с Иваном Дмитриевичем как на умалишенных: после обеда (добавки бери сколько влезет) мы тащимся в ее заведение и жуем всухомятку. Глаза б мои больше не видели бутербродов! Но есть хочется нестерпимо.

Пробовала прийти в столовую раньше Розы. Бесполезно: у нее тоже аппетит отменный, до открытия у дверей маячит. Я изменила тактику. Сторожила за колонной в вестибюле: пусть только она выйдет, прошмыгну и, наконец, горяченького поем. За соседней колонной прятался Иван Дмитриевич.

Фиаско. Сидит, вонючка подлая, добрая душа, уже час почти сидит. Ясно – нас дожидается.

Мы обреченно бредем по проходу между столиками.

– Елена Александровна, – не разжимая губ, торопливо бормочет Иван Дмитриевич, – вы пересядьте за другой столик. Придумайте что-нибудь, ведь совсем оголодаете.

– Намекаете, что у меня фигура узника Бухенвальда? – злым шепотом осведомляюсь я.

– Что вы! – восклицает он в полный голос. – У вас замечательная фигура!

На его возглас народ оторвал головы от тарелок и с любопытством меня оглядывает. Счастливчики! Питаются и горя не знают. А мы точно на заклание ползем. Сели, здороваемся, получаем удар по обонятельным рецепторам. Иван Дмитриевич начинает чихать и сморкаться. Я с тоской смотрю на суп – он пахнет всеми шанелями, вместе взятыми.

Мне кажется, я нахожу простое до гениальности решение: вставить в нос затычки. Товарищу по несчастью, Ивану Дмитриевичу, перед обедом предлагаю два ватных шарика – закупорьте нюхательные каналы.

Никогда не пытайтесь принимать пищу с забитым носом! Два физиологических процесса – дыхание и глотание – взаимосвязаны и параллельно не осуществимы!

Я захлебнулась на третьей ложке харчо. В благом порыве и с немалой силой Роза хлопнула ладонью по моей спине. Я клюнула в тарелку носом, из которого вылетели тампончики. Иван Дмитриевич вскочил, подхватил меня и помчал к выходу.

Он держал меня под мышкой, как баул с костями, ногами до пола я не доставала. Так мы гарцевали по главной аллее. Сквозь судорожный кашель мне удалось провопить:

– Что вы делаете? Как вы смеете! Верните меня на землю!

– Вы не понимаете! – гундосил (затычки в носу!) Иван Дмитриевич, не останавливая бега. – Один известный физик умер, поперхнувшись кашей. Вам срочно нужна врачебная помощь!

Без врачебной помощи я обошлась, вырвалась из рук доброго самаритянина в вестибюле медицинского корпуса. Кашель утих, и я хотела было «поблагодарить» Ивана Дмитриевича, но, увидев его глаза, растерялась. Он возвышался надо мной как Гулливер над Дюймовочкой. Шумно дышал ртом, восстанавливая дыхание, из африкански раздутого носа торчали комочки ваты, и он смотрел на меня... Я никогда не предполагала, что мужские глаза могут излучать столько заботы и доброты. Так смотрела моя собака Долька. В голове родилась шальная мысль: «Сейчас он высунет язык и лизнет мою щеку». Розины духи определенно стали сказываться на деятельности моего мозга.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Иван Дмитриевич.

– Никаких собачьих нежностей! – Я погрозила пальцем, развернулась и ушла.

В номере посмотрела на себя в зеркало – лицо цвета вишни. А еще говорят, у меня малокровие!

* * *

Иван Дмитриевич подловил меня после процедуры под названием кислородные ванны. Замечательная штука, но аппетит возбуждает зверский – теленка бы съела. Зажаренного, на вертеле... В последние дни все мои мечты о кушаньях, сны – исключительно гастрономические.

Мы прогуливаемся по аллее. Первооснову наших страданий деликатно не упоминаем, но обсуждаем, как от нее избавиться.

– Надо что-то делать, – говорит Иван Дмитриевич, – так продолжаться не может. Я приехал сюда работать, статью в научный журнал обязался написать. И не могу за компьютер сесть, потому что от голода страдаю. Послушайте! Давайте напросимся к ней в гости и украдем этот чертов флакон с духами?

– Вы что, не чувствуете? У нее батарея разных флаконов.

– Ничего я не чувствую! У меня аллергия на духи. Будто две спицы в ноздри вставляют и прямо в мозг загоняют. Мне уколы стали делать от аллергии. Чудовищно нелепая ситуация! Работать не могу, постоянно хочу есть. И на инъекции вынужден ходить.

Я посмотрела на него с сожалением: вот вляпался! И ведь Роза для него старается, благоухает! Она не оставляет попыток соблазнить Ивана Дмитриевича: призывно колышет выдающимся бюстом, засыпает вопросами и намеками. Ваня, почему вы на танцы не ходите? Сегодня фильм интересный, купить вам билетик? Ах, Иван, вы такой загадочный мужчина! Где же лежит отгадка?

«В пустом желудке, – хочется брякнуть мне. – Милая, голодного мужика очаровывать – все равно что кокосовый орех пальцами открывать».

– Пойдемте вечером в ресторан, – приглашает Иван Дмитриевич. – Я узнал, здесь один неподалеку расположен.

– Платим каждый за себя, – предупреждаю я.

– Все равно, – отмахивается он. – Только бы поесть по-человечески.

О столовой санатория забыто. Мы изучили окрестности и нашли: приличную шашлычную, рабочую столовую с отменными борщами, пирожковую (удобно на завтрак) и недорогой ресторан с живой музыкой.

Через несколько дней я столкнулась с Розой на физиотерапии. Она обдала меня мощным парфюмерным зарядом и похвалила:

– Молодец! Как мужика охмурила! Знаю, он тебя по ресторанам водит. А с виду не скажешь, что ты такая шустрая. Да я не в обиде. Познакомилась с одним, нефтяник из Тюмени. Страстный мужчина! Не пропали наши путевки. Точно?

Возразить мне было нечего. Я стремительно наращивала массу тела. Я всегда поправляюсь, когда влюблена.