Текст книги "Наше все"

Автор книги: Наталья Нестерова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Наталья Нестерова
Наше всё

Подкидыш

Дочери было три месяца, когда Зоя Скворцова попала с ней в больницу. Огромная палата, разделенная стеклянными перегородками на боксы. В каждом боксе младенец до года и мамаша. В соседнем с Зоей боксе лежала пятимесячная девочка, одна. Привезли из Дома ребенка с подозрением на воспаление легких. Казалось бы, все дети в младенчестве похожи друг на друга, но сиротка отличалась от домашних. Не капризничала, не гукала, не улыбалась, не просилась на руки. Лежала, как поваленный столбик, молча. На шее «медальон» – пустышка на веревочке. Остальные дети с рук не слезали, а эту покормят, помоют, уколы сделают, пустышку в рот воткнут – и весь уход.

То было время повального дефицита. А Скворцовым из Германии друзья прислали коробку роскошного детского приданого. Взяла Зоя одну из красивых пустышек, на чистую ленточку привязала и вместо старой замызганной соски на шею ничейному ребеночку повесила. На следующий день смотрит – нету подарка.

Украли! Человечек еще не начал жить, а его уже лишают. Материнской ласки, заботы, внимания, даже несчастной соски! Зою это потрясло!

Словом, поступила Зоя в больницу с одной девочкой Леной, а выписывалась с двумя – Леной и Таней. Костя, муж, вначале не обрадовался идее удочерить подкидыша. Потом в палате побывал, увидел девочку, маленькую и уже точно постаревшую, хмурую и печальную. «Неужели не прокормим», – сказал, то есть поддержал Зою.

Вскоре они квартиру в другом районе получили. Переехали, из новых соседей никто и не догадывался, что дети от разных родителей. Двойняшки – и двойняшки.

Жили не богато, но дружно. Костя мастером-ремонтником в автобусном парке работал, Зоя – оператором в химчистке. Дочерей, конечно, не делили – той и другой одинаково доставалось и подарков, и наказаний. Внешне девочки совершенно разные. Но Таня почему-то на Зою похожа. Все так и говорили: «Лена – в папу, а Таня – копия мамы». Характеры у них противоположные. Таня прямолинейная, резкая, а Лена хитрованка. Таня никогда не слукавит, а Лена обязательно попробует обходной путь найти. Между собой они были, как все сестры – то дружба не разлей вода, то пух и перья летят.

Дочерям исполнилось четырнадцать лет, когда в доме Скворцовых поселилась беда. Лена оставалась неуклюжим подростком, а Таня резко вытянулась, грудки округлились – просто девушка, лет семнадцать можно дать. И нрав у нее испортился. Грубит, огрызается, что-нибудь попросишь сделать, двадцать раз приходится повторять. Зоя с мужем списывали на переходный возраст, пока однажды Костя не рявкнул на Татьяну:

– Ты как с матерью разговариваешь? Придержи язык!

А у Тани вдруг слезы из глаз фонтаном.

– Она мне не мать! И ты мне не отец! Вы не родные! Не родные!

Бросилась из комнаты, дверью хлопнула.

Все застыли, ошарашенные. Костя и Зоя смотрят друг на друга удивленно. Они и думать забыли, что Таня им не единокровная. Лена первой в себя пришла:

– Во дает! Сестричка умом сдвинулась! – и шмыгнула вслед за Таней.

Вернулась быстро, глаза выпученные:

– Отпад! Она правда не родная?

– Не мели чепухи! – одернул отец.

– Танька зубы лечила, – доносит Лена. – А там в очереди одна женщина из вашей старой квартиры была. Мы ведь раньше на Карла Маркса жили? Ты, говорит, Таня Скворцова? Родителей, случайно, не Зоя и Костя зовут? Ты им которая – родная или приемыш? Танька, конечно, на дыбы, а тетка на своем стоит, мол, у вас одна девочка была, а другую вы подобрали. Мама! Папа! – испуганно заикается Лена. – Может, я тоже? Того? Приемная?

– Дура ты врожденная, а не приемная! – злится отец.

– Нет, ну факты-то налицо.

– Какие еще факты?

– У нас ведь два месяца разницы, правильно? Мы раньше думали, что можно одного ребенка родить, а через некоторое время другого. Танька выяснила – так не бывает!

Когда свидетельство о рождении Тане на новую фамилию выписывали, Костя и Зоя хотели одну дату со своей дочерью поставить. Но им сказали, что закон не разрешает. Вот вам и закон, будь он проклят!

Зоя никому зла не желала. Но гнев мужа ей был ой как понятен! Костя после сообщения Лены не удержался:

– Чтоб у той тетки, которая языком мелет, все зубы выпали и она ими подавилась!

В семье настали черные дни. Таня – что ежик или дикобраз, не подступиться. Злая, колючая, смотрит на родителей чуть не с ненавистью. Была добрая девочка, стала мегера. Ведь Таня ложь и вранье считает самым страшным пороком. А тут получилось, что ее всю жизнь обманывали.

Скандалы у них пошли кошмарные. Сначала Таню окружили вниманием и заботой, как тяжелобольную. Только хуже сделали. Она решила – подлизываются и с презрением на всех смотрела. Потом к старому вернулись, как бы живем по-прежнему, будто ничего не произошло. Еще хуже. Пустяковое замечание Тане сделаешь, попросишь посуду помыть или ведро вынести – она сразу взбрыкивает:

– Оставьте меня в покое! Вы не имеете права мною командовать!

– Ах, не имеем! – кипятился отец. – О правах заговорила? Горшки за тобой выносить, обувать-кормить, ночей не спать – пожалуйста! Что ты бесишься? На мать посмотри – почернела вся!

– Она мне не мать! И я вас не просила меня удочерять!

– Ну, извини! За то, что любим тебя, за то, что сердце болит, – за все извини! Давай, плюй нам дальше в душу!

Лена, которая теперь чувствовала себя роднее всех родных, встряла:

– А, говорят, детдомовские все такие, с отклонениями и неблагодарные.

Под горячую руку отцу сказала, он ей хорошую оплеуху отвесил. Улетела в угол. Слезы, крики, обвинения – сумасшедший дом.

Дальше – страшнее. У Танюши в кармане Зоя сигареты обнаружила, потом соседи донесли – на лавочке в плохой компании сидит, пиво пьет. Отец ее за шкирку домой притащил. Брыкается, орет:

– Вы мне никто! Я от вас уйду! В гробу видала вашу доброту!

Зоя испугалась до обморока: действительно, уйдет дочка, пропадет, сгинет. Костя побелел, слов не нашел, только пальцем погрозил. Ушел в комнату, лег на диван лицом к стенке, так весь вечер и пролежал, даже ужинать не стал. Лена хотела маму утешить, но только больших страхов нагнала. Зоя ее просила:

– Ты поговори с сестрой. Пойдет по кривой дорожке, не остановишь.

– Да не хочет она разговаривать! Мамочка, ты не переживай! Если ее бросили родители, значит, они выродки. Теперь у Таньки все на генетическом уровне проявляется.

– Что несешь? – поразилась Зоя.

– Да она сама это знает!

– Что знает?

– Что бракованная.

– А ты, выходит, первый сорт?

– Так природа распорядилась, – гордо пожимает плечами Лена.

– Мало, вижу, отец твою природу ремнем выправлял!

Зоя и Костя понимали: надо что-то делать. Но любить Таню больше, чем они любили, невозможно. А что, кроме любви, могли предложить?

Однажды, хорошо Костя в ночную смену работал, Таня пришла домой за полночь. Лицо раскрашенное как у гулящей девки, спиртным не пахнет, но какая-то странная, вроде очень усталая. «Наркотики!» – испугалась Зоя. Она уже все глаза выплакала, а тут с новой силой зарыдала:

– Доченька! Скажи мне, чего ты хочешь? Чего добиваешься?

Таня в последнее время перестала их мамой и папой называть, только «ты», «вы» или вообще без обращения. И тут видно, что борется в ней желание утешить Зою с гордостью оскорбленной. Гордость победила.

– Хочу, – говорит дочь, – найти своих настоящих родителей.

– Хорошо, – согласно кивнула Зоя.

– Как? – удивилась Таня. – Ты мне поможешь?

– Конечно. Сейчас работы много, отпроситься не могу. На следующей неделе постараюсь взять отгул, и поедем с тобой справки наводить.

– Обещаешь? – не верит Таня.

– Обещаю. Но и ты слово дай, что не будешь курить, пиво пить и по плохим компаниям шляться. – Зоя себя уже в руки взяла.

– Торгуешься? – укорила Таня. – А вот и не брошу!

– Тогда сама ищи их! – Слово «родители» про чужих людей Зоя не могла произнести. Но говорила твердо. – Только везде получишь от ворот поворот.

– Уже получила. Ладно, пока воздержусь.

Ее слову можно было верить, кошмары прекратились. Но никто не знал – мир это или короткое перемирие перед страшной войной.

Они ехали на другой конец города, в старый роддом. Таня очень нервничала, а Зоя столько успокоительных таблеток проглотила, что в трансе пребывала.

Долго сидели у кабинета главного врача. Им сказали: «Ждите. Трудные роды. Не скоро освободится». Деток на кормление везли по коридору, Зое и Тане белые халаты дали и марлевые повязки на лицо. Таня шею вытянула, жадно рассматривала тележку, где младенцы лежат, туго спеленатые, пищат трогательно.

– Ты меня такой взяла?

Зоя молча кивнула.

Наконец пришла главный врач Наталья Сергеевна. Росту гренадерского, руки как у коновала, голос зычный и врач от Бога. Прошли в кабинет, сели.

– Слушаю вас! – продудела Наталья Сергеевна.

– Четырнадцать лет назад в вашем роддоме я родила девочку. А потом… вернее, раньше… в общем, Таня тоже здесь родилась. Таня наша старшая дочь. Она хочет знать, кто ее настоящие родители.

Как Зое эти слова дались – не передать. Если бы не таблетки, в жизни бы не выговорила.

– Глупости! – заявила Наталья Сергеевна. – Таких справок мы не даем, да и никто не имеет права их давать!

– Ну пожалуйста! – вскочила на ноги Таня и руки заломила. – Я вас очень прошу! Мне очень важно!

– Мы вместе просим, – пробормотала Зоя.

– А ну-ка, сядь! – гаркнула врач на девочку.

Таня испуганно плюхнулась на стул. Наталья Сергеевна помолчала. Потом заговорила:

– Вас, мамочка, я, естественно, не помню.

В роддоме всех рожениц мамочками называют.

– У нас каждый месяц демографический взрыв, – продолжала врач, – по десятку младенцев в день принимаем. А тебя, – она ткнула пальцем в Таню, – тебя, кажется, припоминаю. Экая дылда вымахала! С меня ростом вырастешь, жениха трудно будет найти.

– Вы мне поможете? – Таня уже открыто всхлипывала.

– Рот без моего разрешения не открывать! – приказала Наталья Сергеевна. – И сопли-слюни не пускать! На должностное преступление толкают, а еще мокроту мне здесь разводят. Надо уточнить, – пробормотала она задумчиво, сняла трубку телефона и набрала номер. – Митрофановна? Принеси мне из архива книгу учета рожениц за восемьдесят девятый год… Какой месяц?

– Апрель, – подсказала Зоя.

– За апрель, – гаркнула в трубку Наталья Сергеевна.

Пока сестричка не принесла амбарную книгу, они сидели молча. Наталья Сергеевна с сердитым видом что-то писала. Таня, волнуясь, рвала носовой платок на нитки. Зоя ее ладошки своими прикрыла, чтобы успокоить, но она оттолкнула. Доктор хмыкнула. Оказывается, украдкой за ними подсматривала.

– Так! – Наталья Сергеевна вела пальцем по странице. – Точно, есть, я не ошиблась. – И захлопнула книгу.

Таня напряглась в струну, только не звенит, но на пределе. Зое страшно за нее стало. Мыслимо ли, ребенка таким испытаниям подвергать?

– Ну, раз хочешь правду знать! – Наталья Сергеевна изучающе на Таню смотрела. – Девица ты взрослая или такой себя считаешь, только без истерик! В нашем городе жила твоя бабушка. Она лежала при смерти. Родители твои мчались к ней издалека. Поймали попутку от аэропорта. Случилась авария. Водитель и твой отец погибли на месте. А мать к нам привезли, потому что она на восьмом месяце беременности была, и роды начались. Вот этими руками, – Наталья Сергеевна показала свои огромные ладони, – я тебя с того света вытащила. А женщину не спасли. Да и то, что ты здоровенькой родилась, – чудо. Бабушка твоя тоже вскорости умерла, больше родственников у тебя нет, мы искали.

– А как, – прошептала Таня, – как их, то есть моя, фамилия?

– Вот нахалка! – возмутилась доктор и повернулась к Зое в поисках поддержки. – Хочет, чтобы меня под суд отдали! Да я не имела права пикнуть, а тебе все выложила! Зачем тебе фамилия? Любую выбирай. Разве в фамилии дело?

– Просто я хотела… если на могилку…

– Нет у них могилки! – отрезала врач. – За государственный кошт похоронили. Через крематорий, – уточнила она. – У таких могилок не бывает. А теперь, мамочка, – обратилась она к Зое, – выйдите, нам с глазу на глаз потолковать нужно.

Подслушивать не приходилось: командный бас докторши в другом конце коридора было слышно. Зоя с мужем, конечно, никогда не посмели бы такого сказать. Да и не выходило у них. Начнут дочку увещевать – получается, цену себе набивают. А Наталья Сергеевна Таню песочила – будь здоров, без всякой скидки на возраст и тонкость ситуации.

– Ты знаешь, каково брошенным детям приходится? Что они в развитии отстают? Не потому, что дебилы, а потому, что не ласканные да не балованные! Ночью кошмар приснится, к маме в кровать не побежишь. Трусы и платья не личные, а какие из стирки выдадут. И так все детство! Собаки да кошки без внимания чахнут, а тут дети!

И дальше про то, что Тане счастливый билет выпал, а она, змея подколодная (прямым текстом), норовит ужалить тех, кто ее вырастил, все силы отдал. И про Зою и Костю, которые не побоялись ответственность на себя взвалить, во всех отношениях благородных и замечательных, говорилось. И про Таню, опять-таки мерзавку (дословно) неблагодарную, многократно было повторено.

Умом Зоя понимала – из трясины горя дочку милыми разговорами и увещеваниями не вытащить. Ей встряска требовалась. Но не до такой же степени! Едва себя сдерживала, чтобы не ворваться и не увести малышку от цербера в юбке. Но тут Наталья Сергеевна выдала прощальный залп:

– Напрасно я четырнадцать лет назад корячилась! Пять часов у операционного стола простояла. Посмотрите, люди добрые, кому жизнь дали! Подлой уродке! Ты приемную мать в грош не ставишь, и родную бы продала! Хорошо, что та померла, не увидела своего отродья! Вон отсюда, клизма сутулая!

Зоя не успела переварить последнюю характеристику, как Таня выскочила из кабинета, красная точно вареный рак. Схватилась за мамину руку, потянула к выходу. У Зои сердце от жалости захолонуло. Действие таблеток кончилось, а других она не догадалась прихватить.

В автобусе Зоя предложила:

– Давай пораньше выйдем. Заглянем в универмаг, подарок тебе какой-нибудь купим?

– Хорошо, – согласилась дочь. – Только не мне, а тебе подарок, и папе, и Ленке.

Растранжирили ползарплаты, прямо Новый год или всеобщий день рождения. Зое – кофту, отцу – рубашку, сестре Таня браслет выбрала на погремушку похожий. А себе решительно отказалась что-либо покупать – ни в какую!

Домой пришли, там Лена и Костя на пределе терпения. Они ведь знали, куда мама с Таней отправилась. Смотрят с затаенным страхом и надеждой, точно приговора ждут – казнить или помиловать.

Таня носом зашмыгала, взгляд в потолок устремила, по щекам слезы градом:

– Мама и папа! Простите меня за то, что я была такая… неблагодарная… такая плохая… дочь! Я больше никогда!

У Зои дыхание перехватило, Костя сморщился, как от кислого или от рези в глазах. Руками махнули, мол, все забыто. А Лена на шею Тане бросилась:

– Сестричка, я тебя обожаю! Ты ведь у меня единственная! И вообще, я давно замечала, что родители тебя больше любят!

Стол накрыли праздничный, обновки надели, чтобы Таню порадовать. Хорошо говорили, как прежде. И о чем прежде помалкивали, теперь откровенно высказывали. Зоя про соску-пустышку рассказала. Мелочь, казалось бы. А не случись та кража, может, и не подумала ребеночка забрать. Костя вспомнил, что для него решающим аргументом было то, что девочка не улыбается. Родился человек и не радуется – полнейшая несправедливость. Лена утверждала, что генетика – неправильная наука, ведь Таня на маму похожа внешне и характером. А виновница нервотрепки призналась:

– Я очень боялась поделить свою любовь – как бы обязана любить настоящих родителей и, выходит, вас предавать.

Чего только в детской головке не накрутится! Будешь считать-высчитывать, а никогда не догадаешься. Если же по поведению судить, так вообще мрак получается.

Зоя на следующий день Наталье Сергеевне позвонила, поблагодарила:

– Спасибо! За то, что откликнулись, все сделали, как договорились! Даже с перебором.

– Поучи меня выражения подбирать! Сама же сценарий придумала. И не матюкнулась я ни разу! Хоть помогло?

– Да, очень! Все теперь замечательно. Наталья Сергеевна, – не удержалась Зоя, – а кто все-таки была настоящая мать Тани?

– Вот народ! – возмутилась доктор. – Покажи вам палец, норовите всю руку отхватить!

И положила трубку. Зоя не успела извиниться.

А в остальном, прекрасная маркиза…

Обстоятельства слепились как назло: у старшего сына в школе каникулы, у младшего в саду карантин, одни бабушка с дедушкой уехали на юбилей свадьбы друзей, другие отдыхают в санатории. Детей оставить не с кем.

Накануне вечером я устроила мужу легкую истерику. Совершенно бесполезную, потому что прогуливать работу, чтобы сидеть с двумя здоровыми сыновьями, вышедшими из младенческого возраста, он не станет. И тем не менее я нервно предлагала:

– Давай просто и сразу, сейчас, заранее спалим квартиру, затопим соседей. Чего тянуть? Устроим взрыв газа, короткое замыкание, засор в канализации? Или на определенное время вызовем МЧС и «скорую помощь», чтобы снимали Темку и Олежку с балкона?

– Лора, не паникуй! Они большие, они соображают… часто… почти всегда. А ты не могла бы отпроситься?

– Не-е-ет! – простонала я. – У нас сдача заказа. Если не приду, главный открутит мне голову и выбросит в окно. Постараюсь отпроситься после обеда. Все равно голову открутит, но не обязательно выбросит.

– Так! – решительно заявил муж. – Я с ними поговорю! Строго! Пусть попробуют набедокурить! Я их!

– Правильно! Милый, ты построже, ладно? Пригрози ремнем, ежовыми рукавицами, мол, в бараний рог. Покажешь, где раки зимуют, кузькину мать… Нет, про мать не надо.

– Зови оглоедов! – строгим тоном потребовал муж.

Нахмурил брови, выпрямился в кресле, руками уперся в подлокотники. Ни дать ни взять – грозный тиран. Я сбегала за детьми. Испуганно выпучив глаза, объявила им: «Вас папа зовет!»

Семилетний Тема и пятилетний Олег вошли и сели на диван. Страха на мордашках не наблюдалось, только интерес: что это папа изображает?

– У меня к вам серьезный мужской разговор! – начал муж.

Тема мгновенно перебил:

– Тогда что здесь мама делает?

Я не успела возмутиться, как муж приказал:

– Выйди!

Пришлось подчиниться и подслушивать за дверью.

– Мужики! – говорил муж, скорее просительно, чем строго. – Завтра у вас будет испытание, проверка.

– Опять к зубному пойдем? – спросил Олежка.

– Хуже, то есть лучше. Вы останетесь одни дома.

– Ура! – хором завопили мальчики.

– Тихо! Мама услышит, – предательски предостерег муж. – Что от вас требуется? Обойтись малыми жертвами…

Я чуть не скулила от досады. Вместо того чтобы заранее свернуть сыновей в бараний рог, муж взывал к их разуму: ты, Артем, старший, отвечаешь за порядок; ты, Олег, уже взрослый… И призывал не мусорить, не разбрасывать игрушки.

Какие, к дьяволу, игрушки и мусор? Ни тени сомнения, что к нашему приходу в квартире будет все перевернуто вверх дном. Но хоть бы живы остались! Хоть бы ущерб мебели и стенам на многие тысячи не тянул. Давно надо было квартиру застраховать. Интересно, страхуют от детей?

По характеру я не паникерша. Просто хорошо знаю своих деток. Когда Теме было пять, а Олегу три, родной их дедушка, мой свекор, предлагал на даче построить вольер, как для больших собак, чтобы держать в нем внуков, принося туда еду и выдавая игрушки.

«Мужской разговор» дошел до возмутительной торговли. Муж обещал поощрение, награду за хорошее поведение, дети вымогали все новые и новые призы.

Естественно, что я не могла подрывать авторитет отца. Поэтому в присутствии мальчиков ни словом не обмолвилась о том, что думаю о проведенной беседе. Но сама устроила Теме и Олегу подробнейший инструктаж. Водила их по дому и талдычила про то, чего нельзя делать строго (пользоваться газовой плитой, толкать спицы в розетки, открывать кому-либо дверь и т. д.), про то, что можно в крайнем случае (смазать раны зеленкой и заклеить пластырем, открыть дверь знакомой соседке при сообщении о пожаре или взрыве в подъезде и т. д.). Двадцать раз просила повторить про «можно» и «нельзя» с подробным перечислением всех «т. д.». Инструктаж оказал на мальчиков действие колыбельной, они добровольно запросились спать, чего ранее никогда не случалось.

Когда дети уснули, мы с мужем еще долго приводили квартиру в максимально безопасное состояние. Скрутили рубильничек с газового стояка (потом долго не могли найти, оба забыли, что спрятали его в банку с гречкой). Ревизовали диски с фильмами, отбирая и пряча среди моего белья вредные для детей до шестнадцати картины. Убрали режущие и колющие предметы. Не подозревала, что у мужа столько опасных инструментов! А попросишь его что-нибудь в доме прикрутить-привинтить, ссылается на недостаток орудий труда.

Ящик с инструментами мы затолкали на антресоли. Через пять минут с диким грохотом он свалился на пол. Я бросилась в детскую – мальчики не проснулись, только дружно и синхронно сели на кроватках с подушками в обнимку и перевернулись на другую сторону. Котики мои ненаглядные! Вот так почти каждое утро – приходишь, а у них, где должна быть головка, – ножки, и наоборот, соответственно.

Пока муж, чертыхаясь, ползал по коридору и собирал свои винтики-шпунтики, я убирала горючие и ядовитые материалы. Этого добра, как ни странно, более всего оказалось. Полная коробка аэрозолей, моющих средств, духов, одеколонов, спиртовых настоек (для компрессов на случай простудных болезней), бутылка водки, три бутылки вина… Конечно, представить себе, что мои малолетние дети станут надираться, я не могла. Но на всякий случай…

– Куда мы это спрячем? – спросил муж, показав на коробку.

Мы вместе задрали головы и посмотрели на антресоли. И представили, как сейчас, в полночь, чтобы освободить место, станем вынимать барахло, которое годами накапливалось. А среди этих нужно-ненужных вещей обязательно отыщется колющее, режущее и огнеопасное.

– Заклеим коробку скотчем, – нашла я решение, – и уберем в свою комнату за гардины.

Муж безропотно уступил моим требованиям, потратил рулон скотча и забинтовал коробку так, словно в ней находился тротил.

А утром мой тихий и покладистый муж рассвирепел как лев. Ему нечем было побриться: и пенка для бритья, и лосьон, и бритвы – все в той, на совесть упакованной коробке.

– На баллончиках с пенкой, – оправдывалась я, – написано: беречь от детей. Просто от детей! Значит, от наших – вдвойне. Помнишь, как они опрыскали лаком для волос комнатные цветы у бабушки? Она до сих пор о своих орхидеях без слез вспоминать не может.

Я подняла сонного и бурчащего, что у него каникулы, Тему, показала на лоточки с едой, которые следовало разогревать в микроволновке.

– Понял, мам, я еще вчера все понял, – во весь рот зевал старшенький.

Сходил в туалет и отправился досыпать.

До десяти они наверняка проспят. Ведь так и бывает по выходным. А в будни мы поднимаем их ни свет ни заря, теплых, капризных и невыспавшихся. Делать нечего, надо на работу – в школу, в сад. Сердце кровью обливается, когда они норовят в туалете прикорнуть. Но все равно прикрикиваешь, торопишь.

Итак, до десяти можно не волноваться. Потом они час будут завтракать, включая время, которое потратят на поиски вкусной недетской еды, вроде шпрот и соленых огурцов. Но запретная еда в банках, а консервные ножи спрятаны надежно.

Кухонная техника (материнское спасибо создателям!) устроена с защитой от дураков (в данном случае – от детей). Даже моим малышам вряд ли удастся нанести себе травму с помощью микроволновки или электрочайника, кофемолки или тостера. Кухонный комбайн я в свое время собирала и пыталась запустить три часа, пока не пришел муж и не включил это чудо техники. Куда уж тут детям!

И еще я очень рассчитывала на антипедагогическое средство – на телевизор. Обычно время его просмотра строго ограничено. Наказание: «Не будете смотреть телевизор! Скажите до свидания мультикам!» – действует гораздо лучше, чем постановка в угол или угроза не отправить к бабушкам и дедушкам на выходные.

Сколько мои дети могут смотреть телевизор? Практически не проверено. Но теоретически – весь день. Им папочкой дана воля (я как будто не слышала) неограниченного просмотра телевизионных программ и фильмов с дисков. В утреннее и дневное время ведь не показывают эротику и ужастики? Хотелось бы на это надеяться. А на то, что старшенький Тема станет читать младшему Олеженьке хорошие детские книжки, и не рассчитывала.

Позвонила им с работы около десяти. Информация спокойная и обнадеживающая: мам, мы только встали.

– Зубы почистили?

– Угу, – ответил после заминки, явно врал Тема.

Ладно, от нечищеных зубов еще никто не умирал.

Потом началось совещание – сдача документации заказчику. Это как решающий бой, к которому долго готовились: собирали данные разведки, проложили тропки на минных полях, провели артподготовку, спрятали в лесочке конницу, подтянули резервы, организовали танковый штурм, психическую атаку на слонах, на верблюдах, на тараканах…

Каюсь, о детях я не думала и не вспоминала, пока не объявили перекур.

Одиннадцать тридцать. Бегом в свой кабинет. Звоню. Трубку берет Олежик.

– Мама, я не хочу есть холодные котлеты!

– Надо подогреть. Тема должен был поставить лоточек в микроволновку…

– А там грязно.

– Почему грязно?

– Из-за яиц.

– Каких яиц?

– Что взрывались. Сильно! Мы их складывали, нажимали «пуск», и они потом взрывались. На самолете тоже есть «пуск»?

– Есть, сыночек. Все яйца взорвали? (два десятка имелось).

– Все. И еще банку, на которой рыба нарисована. Она сверкала! Как салют! А потом все выключилось.

– Нельзя в микроволновку металлическое! Не подходите к ней! Она сгорела. Вдруг током ударит.

– А та, что жужжит и крутится, тоже ударить может?

– Что жужжит, что крутится?

– Я не знаю, как называется, где ты молочный коктейль делаешь.

Они запустили кухонный комбайн!

– Что вы туда положили?

– Разное.

– Точнее!

– Из холодильника всякое. Колбасу и другие помидоры. Получилась гадость, я не хочу это есть, и она упала.

– Куда упала?

– На пол. Крутилась, крутилась и упала. Я не буду с пола есть!

– Олежик, позови брата!

– Он в туалете.

Понятно: спрятался, дезертировал.

– Сыночек, слушай меня внимательно! Подойди к стеночке, где стоят микроволновка и другие аппараты. Видишь, длинная розетка, в нее четыре вилки воткнуты? Все выдерни! Давай, маленький! Выдергивай и говори мне: первая, вторая…

– Первая, вторая, третья… никак. Последняя плотно сидит.

– Плотно, – автоматически поправила я. – Хорошо. Куда она идет?

– В стенку.

– Я имею в виду, куда шнур от этой вилки прикреплен?

– Что такое шнур?

– Провод, веревочка. От розетки тянется. Куда сыночек?

– К штуке, где папа грелки делает.

Гренки. Тостер. В него можно засунуть бумагу, и пожар обеспечен! Ну почему нам не пришло в голову обесточить квартиру? Ведь жили люди раньше без электричества!

В кабинет заглянула секретарь главного:

– Лариса Георгиевна! Все уже собрались.

– Иду, иду! Олег? Ты меня слышишь?

– Слышу.

– Маленький, позавтракайте холодными котлетами и пюре. Как полярники.

– Кто такие полярники?

– Полярники. Очень мужественные люди. Они идут туда, где вечная мерзлота и стужа. Им приходится кушать холодное.

– Что такое стужа?

– То же самое, что холод, – на бегу говорила я.

– Тогда зачем разные слова? – разумно спросил сын.

– Потом объясню, дома. Целую! Еще позвоню.

Сдача большого заказа на электрификацию строящейся фабрики продолжилась. Мои мысли и тревоги были дома, с детьми, поэтому все происходящее я видела в неожиданном ракурсе. Мы пытаемся внушить заказчикам, что сделали гениальный проект. Они ловят блох и стараются ущучить нас. И все это – не более чем борьба честолюбий. В то время как мои сыновья могут травмироваться или спалить квартиру.

Зачем я велела Олегу выдернуть вилки из розеток? Вдруг им придет в голову воткнуть что-нибудь в розетки?

Почувствовав, что краснею от волнения и что меня подбрасывает на стуле, я извинилась и вышла.

По сотовому телефону набрала домашний номер:

– Тема? Где вы? Что делаете? Какая обстановка?

– Нормальная обстановка. Кушаем в большой комнате.

– Почему не на кухне?

– Папа звонил, сказал, что можно в комнате. На кухне сильно воняет.

– Чем воняет?

– Я хотел в тостере сыр поджарить, а он задымился.

– Господи! Тема, ты же мне обещал жить по инструкции! Ты же старший брат! Ты же наша с папой надежда!

– Ты же – это я?

– Конечно! Пожалуйста, не заходите в кухню. Смотрите телевизор! Сколько хотите смотрите, пока мы не придем.

– Хорошо, только скажи Олежке, чтобы не капризничал.

– Дай ему трубку.

– Мама! Я не хочу про голых тетенек! – выпалил младшенький. – Я хочу «Ну, погоди!».

– Почему голых? Каких голых?

– Темка нашел в твоем ящике.

О, ужас! Это все двоюродный брат моего супруга! Жил у нас, в командировке, две недели, накупил порнухи, оставил. Мы не выбросили. Идиотская крестьянская привычка – не выбрасывать неиспорченную вещь. Доневыбрасывались!

– Олежик! Дай трубку братику!

Мне хотелось заорать, швырнуть телефон в стену, чтобы вдребезги рассыпался. Но я собралась и максимально серьезным голосом сказала старшему сыну:

– Артем! Ты немедленно вытащишь кассету из видеомагнитофона! И ни один из тех фильмов, что откопал в моем комоде, вы смотреть не будете! Я не шучу. Ты дал мужское слово и нарушаешь его. Если ты хочешь, чтобы мы с папой тебя уважали, вы не будете смотреть это кино.

– Про кино вы ничего не говорили, – справедливо напомнил Артем.

– Тем не менее. Копаться в женском нижнем белье – недостойно настоящего мужчины.

– Даже если я только в первом классе учусь?

– Даже! Поставь «Ну, погоди!», порисуйте фломастерами, лепите из пластилина, читайте свои книги, играйте с машинками, стройте из конструктора! Что? Мало занятий? Полкомнаты забито вашими игрушками.

– Они надоели.

– Так, Артем!

– Мам, я понял!

– Пока! Мне некогда. Записку с нашими телефонами не потерял? Звони, если что.

Отсутствовала на совещании я непозволительно долго. Но все-таки позвонила мужу на сотовый.

– Ты в курсе?

– Да, кухню они практически разгромили. Но, Лорочка, сейчас смотрят кино.

– Порнуху!

– Что?

– Да, да! Раскопали в моем комоде и смотрят великие произведения эротического кинематографа, которые оставил твой братец. Чтоб он сдох!

– Спокойно! Я сейчас позвоню…

– Сейчас не надо, я только что общалась. Минут через пятнадцать.

– Лора! Я тебе не говорил, но собирался уйти с работы в полдень. Но тут… Авария в котельной…

– Естественно!

– Надо запасную магистраль монтировать…

– И без тебя никак?

– Никак.

– Славно! У тебя авария, у меня сдача проекта, бабушки и дедушки отдыхают. А у детей – произвол!

Нажав кнопку «отбоя», я вошла в комнату переговоров. Там воду в ступе толкли, профессионалы мерялись знаниями.

Мой мозг звенел от напряжения, пульсировало слово «произвол!».