Текст книги "Стоянка запрещена"
Автор книги: Наталья Нестерова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]
Наталья Нестерова
Стоянка запрещена
По дороге домой, в девятом часу вечера, Николай остановился, чтобы купить сигареты. Киоскерша заявила, что сдачу с сотни может дать только мелочью, и долго ее отсчитывала. Николай сгреб монеты и оглянулся – его машины не было. Две минуты назад стояла с включенным мотором, а сейчас испарилась. Вот она была, и нету. Николай вертел головой, точно его «Форд» мог самостоятельно отъехать на десять метров в сторону. Машину угнали вместе с портфелем, где находились важные служебные документы и ключи от квартиры, с висящим на подголовнике пассажирского сиденья пиджаком, в карманах которого лежали паспорт и бумажник с банковскими карточками, а также сотовый телефон.
Покрутившись на месте, похлопав глазами, Николай почувствовал себя голым и беспомощным, как только что родившийся младенец. Две минуты назад Николай был уверенным и успешным бизнесменом средней руки, а отняли у него тачку, деньги, телефон, документы – мгновенно превратился в растерянного неудачника. Страшно было представить, какие последствия повлечет утеря документов, сколько хлопот предстоит, чтобы получить новый паспорт, а потом таскаться с ним, переоформляя счета в банке, уставные документы фирмы… Тихий ужас, он же – идиотизм: потеряешь уйму времени и нервов, чтобы из букашки стать человеком с бумажкой. Откуда это? Детская присказка: без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек. Николай смеялся, услышав это от восьмилетней дочери, которая своим куклам «паспорта» выписывала. Уже и дети в бюрократов играют. Более всего жаль машину, за которую, кстати, еще по кредиту не расплатился.
– Пока вы сдачу отсчитывали, – вернулся Николай к киоскерше, – у меня машину угнали.
– Да? – с интересом спросила она и тут ощетинилась: – Я-то при чем?
– При том! Где здесь милиция?
Два с лишним часа, которые он провел в отделении милиции, лучше вычеркнуть из памяти, потому что помнить об унижениях вредно для психики. По идее правоохранительные органы существуют, чтобы преступления, над нами совершенные, раскрывать, а чувствуешь себя просителем, который Христа ради милостыню просит-вымаливает. И усталые стражи порядка шпыняют тебя от одного сотрудника к другому, заставляют подолгу ждать аудиенции. И клянчишь ты как сирота – вернее, как арестованный, – дать тебе по телефону позвонить. Ведь надо банковские карточки заблокировать, со страховой компанией связаться. А телефонов ты, конечно, не помнишь. Кто помнит эти телефоны наизусть? Надо череду звонков проделать, чтобы с нужным оператором связаться. И смотрят на тебя, как на расхитителя их телефонного счета. Как же! Линию занимаешь, когда о преступлении века могут сообщить. Про твою угнанную машину и не подумали с ходу информацию вбросить. Даже взятку не дать, потому что в кармане шестьдесят рублей пятьдесят копеек – сдача за сигареты, будь они прокляты вместе с киоскершей! Не курил бы – машину не угнали бы. Жена давно просит, про вред табака для здоровья статейки подсовывает. Узнает обо всем – а куда деться, узнает обязательно! – упреков не оберешься.
Из милиции Николай вышел в той стадии тихого бешенства, которая следует за невозможностью выплеснуть эмоции. Так затычка в ванне не дает слиться грязной воде, так заклинившееся пороховое ружье грозит разорваться у тебя в руках – так люди впадают во временное помешательство.
Домой он попасть не может. Жена с дочерью и с дедушкой, отцом Николая, три дня назад уехали на юг отдыхать, а его ключи украли, вернее, угнали – со свистом, на любимом «Форде». Хуже того – дома нет наличности, все жена выгребла. Запасные ключи находятся у родителей. Подкатить к ним среди ночи на такси, взять ключи и перехватить денег, чтобы расплатиться с таксистом? Не годится. Мама без объяснений не отпустит. Маму хлебом не корми, дай попереживать, поохать-поахать и две недели с приятельницами пообсуждать. Мама близко к сердцу воспринимает все, что происходит с сыном, но почему-то самому сыну и приходится за ее переживания расплачиваться. На юг вместе с мужем, внучкой и невесткой ехать отказалась, потому что у подружки юбилей-банкет, а представляет таким образом, будто жертвует собой. Старческое лукавство сродни детскому – наивная вера, что никто не замечает откровенных уловок. Две недели мама таскала жену Николая по рынкам, чтобы выбрать наряд. В магазинах покупать отказывалась, там якобы аналогичный ассортимент, но в пять раз дороже. Перед отпуском жена говорила, что уезжает на заслуженный отдых от свекрови.
Значит, ход конем: сначала к маме за ключами, мол, на работе забыл, потом к другу за деньгами, потом домой. Своя квартира, которую жена и дочь превратили, к неудовольствию Николая, в девичий интернат, забитый их финтифлюшками, благоухающий цветочной парфюмерией, в этот момент казалась Николаю райским приютом.
Голосуя, он остановил три машины. Во всех как на подбор сидели лица восточных национальностей и, когда слышали про расчет после прогона в неближние концы Москвы, мотали головой. Автомобили у бомбил были затрапезными – «Жигули»-ветераны.
Хлопнув с излишней досадой ржавой дверью последнего «жигуля», Николай решил поехать к родителям общественным транспортом. На автобус и метро у него хватит. Вот и остановка. Читаем: три маршрута оканчиваются у станции метро. Годится.
На остановке, стеклянном Г-образном сооружении с крышей, на лавке сидела немолодая женщина. Аборигенка? Тогда есть надежда, что автобус придет.
Николай ходил взад и вперед, нервничая. У него не было спичек. Зажигалка осталась в… Не думать, не вспоминать! Попросить огонька у прохожих, которые, как назло, были редки и сплошь некурящи…
Все одно к одному! Даже сигаретами, из-за которых все случилось, не насладиться. Николай ненавидел просить: об услуге, о помощи, даже жену о стакане воды, когда болел. Занимать деньги – вообще нож острый. Прежде чем клянчить о чем-то, надо настроиться на просительный лад. Этого Николай не умел органически, не получалось совершенно: вместо смиренного подобострастия наружу выплескивалась хмурая злость. В милиции Николай едва сдерживался, чтобы не взорваться. Сейчас его бесила необходимость останавливать прохожих с вопросом: «Огонька не найдется?» Хотя этот вопрос среди курящих самый заурядный. Николай никогда не подавал нищим, потому что, с его точки зрения, попрошайки – моральные уроды, нравственные извращенцы. Нормальному человеку проще руку отгрызть, чем протянуть ее за милостыней.
На остановку впорхнула молоденькая девица. Юбка на ней не юбка, а набедренная повязка, майка – с вырезом, который едва прикрывает весенние грудки и не дотягивает до пояса, демонстрируя волнующее углубление вокруг пупка. О чем они думают, одеваясь так? Кого рассчитывают восхитить в двенадцать ночи? Если его, Николая, дочь вздумает одеваться подобным образом, он ей покажет… Что покажет? Как объяснить несмышленой дурехе, какие чувства будят в мужиках (разных, всяких, в старых развратниках в том числе) эти ее соски под майкой, пупок голый и ножки от ушей?
Что и требовалось доказать! Вслед за девицей нарисовался парень, к подвигам явно готовый.
Николай отвернулся, скрежеща зубами. Дальнейший диалог он только слышал.
– Девушка, а девушка! Как вас зовут?
– Не ваше дело!
– Девушка, а девушка, почему вы такая строгая?
– Не приставайте ко мне!
– Девушка, а девушка! Вы мне ужасно нравитесь.
– Идите к черту!
По смешливой интонации, с которой девица отшивала приставальщика, было понятно, что заигрывания ей приятны. У Николая в этом не оставалось сомнений. В отличие от тетки, которая сидела на лавке.
Она встала и принялась наводить порядок:
– Молодой человек! Оставьте девушку в покое!
– Не в силах! – издевательски воскликнул парень. – Она мне нравится, нравится, нравится, – на мотив какой-то песни.
– Уйди, противный! – с театральной манерностью воскликнула девушка.
– Уйти? Никогда! Я тебя съем! Ам-ам! По кусочкам. Никуда от меня не денешься!
– Что же это творится? – паниковала тетка.
Подбежала к Николаю:
– Как вам не стыдно? На ваших глазах! А вы отворачиваетесь!
Николай развернулся.
Парень гладил девушку по заду:
– Ах, какая попка! Какая аппетитная попка!
Девушка вихляла бедрами, якобы уворачиваясь.
– Он ее изнасилует! – блажила тетка.
– Много-много раз, – подтвердил парень.
В другой ситуации Николай эту молодежную игру оставил бы без внимания. Но тут была тетка – хранительница нравов, были мысли о собственной дочери и колоссальный неизрасходованный запас гнева.
Николай схватил парня за грудки, отставил в сторону, поближе к газону. И врезал! Николай в юности боксом занимался. Апперкот получился классически чистым – парень свалился на замусоренный газон, отключился.
– Ух-х! – шумно выдохнул Николай, чувствуя, как внутреннее перенапряжение спадает и переходит в нормальное напряжение.
Саднили костяшки пальцев, но это была приятная боль. Затычку из ванны вытащили, ружье выстрелило нормально, временное помешательство отменяется.
– Бандит! Сволочь! – вдруг заверещала девица и принялась хлестать по Николаю своей сумочкой. – Что ты с Витей сделал? Мы же играли! Это мой жених, сегодня заявление подали…
Прекратив лупить по Николаю, она упала на колени возле жениха, схватила его голову:
– Витенька, Витенька? Ты живой? Очнись, любимый!
Подъехал полупустой автобус: распахнул двери, закрыл двери – как выполнил нудный, но необходимый ритуал. Уехал.
– Они играли, – сказал Николай тетке. – Детки забавлялись. Вы довольны?
При ближайшем рассмотрении тетка оказалась не теткой, а ровесницей Николая, лет тридцати с хвостиком. Симпатичная, одинокая. Женская одинокость угадывается безошибочно. Незамужние дамы бывают двух типов. Одни – с охотничьим выражением лица, другие – с запуганным.
– Вы его убили? – со страхом прошептала женщина, яркий представитель второго типа.
Чем Николаю нравились женщины? «Нравились» – в кавычках. Мама, жена, дочь и прочие – сопутствующие, вроде коллег и начальниц. Измором они тебя берут, приступами истерическими они тебя изводят, но когда ты, против воли своей, их требование выполняешь, оказывается, что новые вводные появились, ты снова под их дудку плясать обязан. Женщины – это нескончаемый поток претензий.
– Вам опять что-то не нравится? – с вызовом ответил Николай вопросом на вопрос.
– Да, то есть нет, то есть да… нет, – бормотала женщина.
Ее страх почти развеселил Николая:
– «Да» и «нет» не говорите, красного и черного не называйте. У вас случайно зажигалки нет?
– Что? – Ее испуг усилился, и теперь она смотрела на Николая как на бешеную собаку, которую опасно дразнить. – Нет, я не курю.
– Похвально и полезно для здоровья, как утверждает Минздрав.
– А если вы его убили? – повторила женщина, показывая на парня.
– Не убил. Аккуратно на газон уложил, не на асфальт. Скоро очнется.
Будто услышав слова Николая, парень застонал, открыл глаза. Его полуголая невеста, у которой набедренная повязка превратилась вовсе уж в пояс на талии, а футболка – в смятый лифчик, приговаривала с нормальной женской сострадательностью:
– Витенька, тебе больно? Витенька, ты можешь встать? Витенька, может, «скорую»?
Витенька навел взгляд на Николая:
– Гад!
«Хороший парень, не дрейфит», – мысленно отметил Николай и сказал вслух:
– Дети! Играть надо в песочнице.
Николай посмотрел влево: не идет ли автобус? Повернул голову и на противоположной стороне шоссе увидел стоящую машину – точь-в-точь его «Форд», тот же цвет, модель.
«Не может быть, – думал он, переходя улицу, боясь поверить в удачу. – Угнали – это умчались за тридевять земель, продали быстро, на запчасти раскурочили. С другой стороны, хитрый ход: оставить угнанный автомобиль недалеко от места воровства. Как спрятать ценную вещь на виду».
Он узнал свою машину, потому что просто узнал, бездоказательно. Потом и доказательства появились: дочкина кукла, забытая на полочке у заднего стекла. Николай, все еще страшась радоваться, несколько раз обежал машину, прежде чем сообразил посмотреть на номера. Точно она! Голубушка, красавица ненаглядная! Николай дергал за ручки дверей – заблокированы. Прижимал лицо к стеклам, пытаясь рассмотреть, что находится в салоне. С телефоном и бумажником, ясное дело, надо проститься. Но возможно, не тронули портфель с бумагами и пиджак с документами. В ночи, сквозь затемненные стекла дверей ничего увидеть было нельзя. Автомобиль, кстати, стоял под знаком «стоянка запрещена». На соседней улице, у табачного киоска, где в недобрую минуту затормозил Николай, был такой же знак.
Мысли мельтешили, Николай не мог сообразить, что нужно делать. Угонщики могут вернуться. Он им свернет шеи! Нет, предварительно перегрызет горло. Будь хоть пять человек – никто живым не уйдет. Запасные ключи находятся дома. Как добраться до дома? То же уравнение, но теперь с двумя неизвестными. Второй икс – обнаруженная машина. Под дулом пистолета Николай не уйдет от машины, не бросит родимую. Надо звонить в милицию? И что они сделают? Поставят себе галочку за быстро раскрытое преступление? Ведь не станут вскрывать автомобиль, для этого нужен спецслесарь. Разбить к чертовой бабушке стекло? А вдруг нет ключа в замке зажигания? Позвонить одному из приятелей: пусть мчится к родителям за ключами от квартиры, потом домой к Николаю, находит ключи от машины… Какой номер телефона у Вани… у Саши… у Игната? Не помню! Дьявол! Уже давно никто не запоминает номеров телефонов. А чего их запоминать? Нажал на кнопку – вызов пошел. Спокойно! Хватит вибрировать, надо действовать. Что-то у меня в памяти сидит? Свой сотовый – мимо кассы, не годится. Домашний городской – также мимо. Служебный – аналогично. Мамин домашний? Помню. И все? Хоть что-то.
Цокая каблучками, мимо Николая по тротуару шла девушка. Модельный слепок с той девушки, что на противоположной стороне улицы стенает рядом с нокаутированным женихом. Мини-юбка, живот на обозрение, в откровенном декольте цыплячьи грудки. Раньше про тех, кто ходил в одинаковых нарядах, говорили: «Хорошо в детдоме одевают!» Теперь впору стенать: «Уберите из детдомов педофилов!»
– Простите! Извините, пожалуйста! – бросился к «детдомовке» Николай. – У меня к вам вопрос и просьба, – быстро говорил он. – Какой здесь адрес, как улица называется? И не одолжите ли вы мне телефон для короткого звонка?
– Пошел вон! – заорала девица и припустила бегом.
Мчалась, выворачивая ноги, спотыкаясь на каблуках и ругаясь не по-детски, отборным матом.
– Хоть здоровые рефлексы остались, – сквозь зубы пробормотал Николай. – Но с таким лексическим запасом, голуба, быть тебе замужем за рецидивистом.
Между тем на другой стороне улицы происходило параллельное действие. Подъехал еще один автобус, поиграл дверями: открыл-закрыл – никто в него не сел. Сердобольная женщина и «детдомовка» номер один подтащили Витеньку к скамейке на остановке, усадили.
Народу не видать, улица пустынна. То ли слишком поздно, то ли район дурной. Ни ресторанов, ни кинотеатров, ни магазинов – сплошь бетонные коробки жилых домов. Мало того, что просить: «Дайте телефончик на минутку!» – унизительно до тошноты, так еще и просить не у кого.
Боком, приставным шагом, не выпуская из поля зрения свою машину, Николай пересек проезжую часть.
– Господа! Друзья! – обратился он. – Вон там, – показал пальцем на «Форд», – стоит мое авто. Три часа назад его угнали, вместе с деньгами, телефоном, документами и тэ пэ. Заявление в милицию я подал. И вдруг вижу – она! Моя машина. Прошу меня простить, если по ошибке, как вы понимаете, вполне извинительной, применил излишнюю физическую силу. Но сейчас я очень вас прошу: дайте телефон позвонить и вызвать помощь.
Николай старался говорить проникновенно, но все-таки получалось быстро и недоверительно. Он все время стрелял глазами в сторону своего «Форда» – вдруг появятся угонщики.
Сердоболица, как он мысленно окрестил женщину, заставившую его пустить в ход кулаки, вероятно, не поняла сути из торопливой речи Николая и смотрела на него с возвратным испугом. Теперь уже – как на невменяемого агрессора.
– А ху-ху не хо-хо? – грубо спросил парень. – У меня, кажется, зубы шатаются, – потрогал он челюсть.
– Ой, Витенька, правда? А тебе больно? Ой, а у тебя челюсть опухла! – причитала девушка.
– Ничего страшно, – заверил Николай. – До свадьбы заживет. Поздравляю вас, ребята! Будьте людьми, дайте звонок сделать!
– Да пошел ты! – развернулась и с отчаянной смелостью закричала девушка.
– Сегодня меня посылают все кому не лень. День посылок. Спасибо за участие!
Николай вернулся к машине, сел рядом с ней на бордюр, обхватил голову руками. Его силы были на исходе. Жена всегда говорила, что он, Николай, – спринтер. Может на двести процентов выложиться, но быстро, а на тридцать процентов долго выкладываться не умеет. В бизнесе та же история: если на прорыв, то Коля первый, если рутина – тоже первый… засыпает. Приди сейчас угонщики, он найдет, конечно, силы им врезать, снова вспыхнет и размажет их по стенке. Но побираться? Просить телефон у прохожих? Голосовать, останавливая машины? Они, редкие, мчатся на скорости, которую можно себе позволить только на окраине Москвы, в пустынном спальном районе. Бомбилы, возможно, притормозят, но позвонить не дадут. С местными самодеятельными таксистами он уже знаком. Черт с ними! Сидеть тут до утра, до дворников, до первых вменяемых граждан. Повезет, если милицейский патруль проедет. Еще больше повезет, если у прохожего зажигалка найдется.
Пустой ярко освещенный автобус подъехал к остановке на противоположной стороне улицы, принял пассажиров. Автобус был двойной – с гофрированной перемычкой между салонами. В темноте ночи он казался фантастическим спасательным экспрессом, который в фильме ужасов подбирает оставшихся измочаленных героев. Режиссер вкупе с автором сценария и этих добил бы, но зрители любят, когда в конце фильма кто-то остается в живых.
Николай закрыл лицо руками – у него свой ужастик, без киношных штампов.
– Простите! – раздалось рядом с ним.
Сердоболица. Не уехала, получается? Хотя автобус наверняка был последним.
– Да? – устало спросил Николай.
– Это действительно ваш автомобиль?
– Действительно, в заднее стекло можете увидеть куклу моей дочери.
– У вас есть дочь? – почему-то обрадовалась Сердоболица.
– А также жена, мама, папа, квартира, дача, хорошая работа. У меня нет только телефона, чтобы перезагрузить свое бытие. Без телефона ты букашка, а с телефоном – человек. Нескладно.
– У меня есть телефон, – сказала Сердоболица и вытащила аппаратик из сумочки. – Правда, на счету не больше десяти рублей. Вам хватит?
– Я отдам! В двойном тарифе…что там! Тысячу рублей!
– О чем вы говорите? Какие тысячи?! В определенном смысле это я виновата в том, что заставила вас применить силу.
«Еще как виновата в определенном смысле», – подумал Николай.
– Но я не могла предположить, что у вас столькосилы!
Она держала телефон в руках, не протягивала, Николай боролся с желанием выхватить трубку.
– Польщен. Был переполнен негативными эмоциями, не рассчитал свои могучие силы.
«Апперкот-то мне здорово на пользу пошел», – выставлял он мысленные ремарки.
– Как хорошо, что вы иронизируете. Потому что сумасшедшие не владеют чувством юмора.
– Я не душевно больной, я душевно раненный. Противно осознавать, что без железяк – машины, телефона, без бумажек – паспорта, денег, карточек ты превращаешься в великовозрастного Маугли. Вы позволите мне воспользоваться вашим телефоном?
– Да, конечно, возьмите!
– Благодарю! – церемонно выразился Николай, похвалив себя за то, что не выхватил-таки трубку у Сердоболицы.
Сотовый телефон был допотопным, из первых моделей, по нынешним временам – почти антиквариат.
Мама ответила с десятого гудка:
– Да! Алле! Это кто?
– Мамочка, это я, Коля. Не волнуйся, пожалуйста!
– Что? Папа? У него давление, криз? Скажи мне правду, он жив? Господи, я так и знала! Сдался мне этот банкет, как чувствовала…
– Мама! – перебил Николай. – Мама! Алле! Слушай меня! С папой все в порядке…
– Не обманывай меня!
Николай отставил от уха трубку, в которой верещал мамин голос, пожал плечами, как бы извиняясь перед Сердоболицей.
– Десять рублей, – тихо напомнила она.
– Мама! – рявкнул Николай в микрофон. – Проблемы у меня, а не у папы.
– Коленька? Что случилось? Где ты?
Мама переключила свое волнение на сына, что уже можно было считать достижением.
– У меня проблемы с машиной. Не могу в нее попасть, неожиданно заблокировались двери.
– Сыночек, я ничего не понимаю!
– Не надо! Не надо ничего понимать! Просто сделай то, о чем я сейчас попрошу.
– Коля, почему ты кричишь?
«Потому что меня достали!»
– Извини, мама! Я тебя очень прошу, время нашего разговора ограничено, я говорю по чужому телефону…
– А почему ты говоришь по чужому телефону?
– Мама, сейчас я положу трубку! И буду решать свои проблемы с помощью других людей. В полвторого ночи, на окраине Москвы.
Он пригрозил с отцовскими интонациями. Когда мама доводила папу до ручки, папа начинал говорить медленно, тихо-взбешенно, и мама становилась шелковой, понятливой.
– Сыночек, я все сделаю! Что надо?
– Первое: взять ключи от моей квартиры и деньги, позвонить Игорю (это был школьный приятель Николая, живший в том же доме, его машина обычно стояла под окнами), передать Игорю ключи, пусть едет ко мне домой, возьмет запасные ключи от моей машины в верхнем ящике прихожей… Прихожая – это шкаф, сооружение после входа, при нем тумбочка с ящиками… Игорь сообразит. Скажи ему, что нужны запасные ключи от авто. Потом пусть едет… куда он едет?
– Третья улица Энтузиастов, – подсказала Сердоболица, – на пересечении с проспектом Полярников.
«Сколько прежде энтузиастов набиралось – на три улицы», – мелькнуло в голове у Николая.
– Он едет на Третью улицу Энтузиастов, угол с проспектом Полярников, тут я…
– Сыночек! – жалобно пробормотала мама. – Я не запомнила. Тебе нужны деньги? Сколько?
Упомянуть про деньги было тактической ошибкой. С возрастом мама неожиданно стала прижимистой и расчетливой. Ей не грозила нищенская старость, но за мизерную прибавку к пенсии мама в собесе билась отчаянно. Деньги можно будет одолжить у Игоря.
– Записывай! – велел Николай.
– На чем?
– Мама!
– Да, да, вот рецепт, я на обороте. Диктуй.
– Первое: найти ключи от нашей квартиры и дать их Игорю. Второе: Игорь едет ко мне домой и берет в ящике прихожей запасные ключи от машины. Третье: Игорь подъезжает на Третью улицу Энтузиастов, угол с проспектом Полярников. Записала?
– Да, сынок. А деньги?
– Не нужно, обойдусь. Мама, еще внимание… Позвольте, я дам номер вашего телефона? – спросил Николай Сердоболицу.
– Конечно.
Она продиктовала номер, который Николай велел маме записать на всякий случай.
Нажав кнопку отбоя, Николай вернул трубку с благодарностью.
– Все мамы одинаковые, – участливо улыбнулась женщина.
Она смущенно топталась на месте, Николай еще раз пылко поблагодарил за помощь.
– Я пойду? – Сердоболица опасливо посмотрела на пустынную улицу.
Парадокс: полуголые девицы шастают в ночи, не боятся, а серые мышки трясутся осиновым листом.
– Это был последний автобус, наверное? – спросил Николай. – Вам далеко?
– Три остановки.
– Извините, не могу проводить. Опасаюсь, что угонщики могут появиться и укатят мой «Форд» далеко и навсегда.
«Кроме того, единственная связь с Игорем – это твой антикварный телефон. Ты уйдешь, и телефон ку-ку».
– Что вы, какие проводы, – отказалась женщина. – Только вот еще… Извините, но у меня есть спички. В подъезде часто разбивают лампочку… я ношу с собой спички… чтобы освещать, – путалась она. – Я вам не предложила, когда вы спрашивали про зажигалку, потому что забыла, нет, по правде говоря, я вас испугалась…
– Вы не просто спасительница! – воскликнул Николай. – Вы фея!
«С целью освещения лестничной клетки лучше иметь фонарик, – подумал он. – Но судя по телефону, она живет в трущобе и фонарик ей не по карману».
Он жадно затянулся, понимая, что вместе с Сердоболицей уплывет не только телефон, но и спички, а прикуривать сигарету от сигареты – это уж слишком.
– Если вы не очень торопитесь, – предложил он, – задержитесь на полчаса. Сейчас приедет мой друг, вскроем мою машину, я вас отвезу до дома.
– Мне неловко…
– Это мне неловко напоминать вам, что дал номер вашего телефона.
– Ах, в самом деле! Тогда я, конечно, останусь.
Чтобы немного раскрепостить эту зажатую даму, Николай стал расспрашивать ее о ней самой. Но почему-то не спросил ее имя. Она внутренне уже была окрещена Сердоболицей, достаточно.
Как он и предполагал, Сердоболица была не замужем, жила с мамой и младшим братом, абитуриентом. Сердоболица очень беспокоилась, поступит ли брат в институт, не заберут ли его в армию. Работала она в приюте для бездомных животных, который существовал на нерегулярные скудные пожертвования.
– Какая интересная у вас работа, благородная, – похвалил Николай, который никогда не испытывал сострадания к диким кошкам и собакам.
– Да, очень интересная, – оживилась Сердоболица (воистину говорящее имя).
Они сидели рядом на бордюре, Николай курил третью сигарету и слушал про раненых, исхудавших, одичавших, глубоко несчастных животных, украдкой смотрел на часы – прошло больше часа. Николай подумал, что следует, наверное, пожертвовать на этот приют. Отправиться вместе с дочкой, дать денег. Нет, с дочкой опасно. Потребует взять домой какого-нибудь завшивленного тузика.
Начался дождь, забарабанили первые капли, поднимая маленькие всполохи пыли.
– Летний дождь пахнет арбузом, – сказала Сердоболица, с наслаждением втягивая носом воздух.
«Сердобольные любительницы животных не лишены романтизма», – подумал Николай.
И вслух согласился, принюхиваясь:
– Действительно, арбузом.
Капли посыпались чаще, они встали на ноги. Николай оглядывался, где бы укрыться, не отходя далеко от машины.
– У меня в сумке есть зонтик, – сказала Сердоболица.
– Ваша сумка – это волшебный кладезь.
Чтобы спрятаться от дождя, который быстро стал проливным, под одним маленьким дамским зонтом, им пришлось стать тесно, почти обнявшись. Сердоболицу это явно смущало.
– Я не кусаюсь, – сказал Николай. – Дайте зонтик, вы норовите прикрыть меня в ущерб себе. На чем мы остановились? У овчарки была сломана нога.
– У кавказской овчарки, – уточнила Сердоблица. – Это мощная и серьезная собака, а уж познав человеческую жестокость, Пират, так мы назвали пса, и вовсе озлобился. Он никого не подпускал, мы не могли даже шину на сломанную лапу наложить…
Пока не раздался звонок, Николай выслушал историю приручения Пирата и трогательную сагу о кошке, которая выкормила щенков погибшей таксы. Еще он узнал, что в приюте работают в основном добровольцы, в том числе ветеринары. Зарплату (можно представить, насколько «высокую») получают только директор приюта и Сердоболица. Николай утвердился в мысли помочь материально этим подвижникам, хотя всегда считал, что бездомных животных надо ликвидировать, дабы не подвергать опасности людей, не распространять заразу, да и самих животных избавить от извращенного существования в мегаполисе.
В определенном смысле Николаю, в пустом сонном городе под зонтиком с энтузиасткой защиты животных, орошаемому летним теплым дождем, пахнущим уже не арбузом, а водной свежестью, было уютно. Когда запиликал сотовый, они вздрогнули.
Сердоболица достала телефон, ответила, через секунду подняла глаза на Николая:
– Всё. Отключился. Мужской голос, только одно слово сказал: «Подъезжаем».
– Это Игорь, – рассмеялся Николай.
Игорь всегда был молчуном. Внешне безучастный, но всегда готовый прийти на помощь без лишних уточнений. Человек-скала, надежный и твердый. Они дружили с детства, но мало встречались после женитьбы Николая. Жена Коли нос воротила: «Да, Игорь, как ты утверждаешь, скала. Но скала – это камень, это скучно. С твоим Игорем не о чем говорить. Недаром его жена бросила».
Николай и Сердоболица перешагнули ручей дождевой воды, который уже несся вниз по улице, вышли на проезжую часть, чтобы их было хорошо видно.
Игорь затормозил ловко, остановил машину в трех метрах от них. Открылась передняя пассажирская дверь, из нее выскочила мама Николая. Только ее не хватало! Как же! Не могла пропустить представления.
Сама представление и начала.
– Коля! Ты с женщиной! – воскликнула мама.
Очень драматично.
Николай не нашел с ходу слов. Потому что те слова, которые вертелись у него на языке, не предназначались для маминых ушей.
Вышел Игорь, громко щелкнул кнопкой автоматического зонтика, стал рядом с мамой Николая, укрывая ее большим черным куполом от дождевых потоков. Игорь как всегда был невозмутим. Разбуженный среди ночи, проведший больше часа в обществе стенающей мамы Николая, он не выказывал никаких эмоций.
Они стояли друг против друга, пара против пары: Сердоболица и Николай – его мама и его друг.
– Мама, прекрати инсинуации! – строго сказал Николай. – Я даже не знаю, как ее зовут!
Это признание вырвалось неожиданно и, хотя было правдой, отдавало грубостью и предательством, смешанными с трусостью. Но маму заявление нисколько не успокоило, напротив.
– Ты с ней, не зная, как зовут? Когда жена уехала? И деньги требовал!
– Я ничего не требовал! Мама, замолчи!
Но тут вступила Сердоболица:
– Вы заблуждаетесь! Нас, то есть меня с вашим сыном, ничего не связывает. Я, то есть он со мной, познакомились несколько часов назад…
Сердоболица имела привычку вставлять в речь «то есть» – пояснительную конструкцию, которая сильно отдавала извинительностью. За время общения Николай услышал полторы сотни «то есть».
– Ваш сын, – продолжала Сердоболица, – защитил девушку. То есть Николай защитил ее ошибочно…
– Ага! – торжествующе вскричала мама. – Она-то знает, как тебя зовут!
Николай закатил глаза. За что ему все это? Мало, что ли, пришлось хлебнуть?
Далее, как в современной пьесе, звучали параллельно два диалога: мамы с Сердоболицей и Николая с Игорем.
– Представляешь, старик, – говорил Николай Игорю, – на минуту остановился сигареты купить, а машину угнали. Стоп-кадр! Стою дурак дураком: ни тачки, ни денег, ни телефона, в кармане полтинник мелочью – в богом забытом районе.
– В милицию заявлял? – спросил Игорь.
– Заявлял. Еще те стражи порядка, чтоб им геморрой неоперируемый. Потом смотрю – мой «Форд». Бросили на улице. Может, мальчишки хулиганили.
– Вы напрасно нервничаете, – успокаивала Сердоболица маму Николая. – То есть я не отрицаю своей вины, когда принудила вашего сына вступиться за девушку. Но молодые люди играли.
– Тут еще другие были? Вы играли?
– Извините, но вы нервничаете на пустом месте, точно как моя мама. На остановке парень приставал к девушке, но они играли, они заявление сегодня в ЗАГС подали, то есть жених и невеста.
