355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Наталья Ковалева » Зима и лето мальчика Женьки » Текст книги (страница 4)
Зима и лето мальчика Женьки
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 02:43

Текст книги "Зима и лето мальчика Женьки"


Автор книги: Наталья Ковалева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 8
Свет мой, зеркальце, скажи!

Нина Афанасьевна затянулась и выпустила струйку дыма. Ее желтоватые пальцы крепко держали мундштук темного дерева, такой старый, что золотая окантовка на нем уже почти истерлась. И длинная темная сигарета, и побитый жизнью мундштук напоминали свою хозяйку, сухонькую, со смешными букольками давно устаревшей прически. – Я думаю, Алена, что знаю, кто ранил Кастаева. И пока кто-нибудь случайно не проговорился, вам нужно увезти мальчика. Сейчас милиция плотно возьмется за детдом. Будем надеяться, что они устанут копать, а Кастет, Кастаев, не скажет ничего из страха, что всплывет предыстория. Но увезите мальчика.

Алена понимающе кивала. В ее голове не укладывалось самое важное: ее Женька пытался убить человека. Да, не вышло; но ведь хотел! Ее Женька, тоненький мальчик с живыми глазами. Алена понимала почему. Но мысль о том, что он сознательно шел убивать, казалась абсурдной.

– Что я ему скажу? – попыталась улыбнуться Алена, но губы странно искривились, и улыбки не вышло.

– Скажите, что любите его, что он молодец, что поступил по-мужски…

– Молодец?!

– Да, молодец, – твердо повторила пожилая дама. – Он мужчина, которому не оставили выбора. Да к черту сопли! Все, увозите мальчишку. Я скажу директору, что вчера вы забрали мальчика без разрешения. И быстрее, мне надо сигнализировать о ЧП, – Нина Афанасьевна дернула уголками губ и со злостью вдавила окурок в пепельницу. – Тебе, возможно, взыскание вынесут, но это же не смертельно.

– А рана?

– Пустяк, заштопают и все. Только историю замять не удастся. Не смотрите на меня так испуганно – будем надеяться, что Кастет – не дурак, и сам себя топить не будет. Все, бегом!

– Тук, тук, тук! – звонкие каблучки пронеслись по коридору. Поморщившись, Алена скинула босоножки, чтобы не шуметь.

Брига спал. Не метался, не всхлипывал, не вздрагивал, крепко спал, как после тяжелой работы, когда намаешься так, что все тело – один бесконечный гуд. Ноги, руки, голова. К черту! ничего нет – есть только усталость. И благо высшее – кровать. Сны, как густой туман: вроде видишь что-то, а что?

Алена минуты три не решалась прикоснуться к нему, а потом тихонько коснулась плеча:

– Жень… Брига, Брига!

Мальчишка только губами зачмокал – хорошо ему было там, во сне. Девушка тряхнула сильнее:

– Вставай…

Женька даже глаз не открыл.

Там, у крыльца, ожидало такси, и тикал счетчик: плюс двадцать пять копеек, плюс двадцать пять. Сколько уже минут перетекло в рубли? И хватит ли последнего червонца? «Не о том думаю», – одернула себя Алена и затрясла спящего мальчика:

– Вставай, вставай!

Мальчишка разлепил сонные глаза. И точно водой окатили:

– Ты чего? Ты как?

– Тс-с-с! – палец к губам. – Одевайся!

Брига спросонок понял не сразу, но послушно натянул штаны и сунул ноги в кеды.

– Куда мы? – спросил уже в коридоре.

– Ко мне. Так надо. Сейчас здесь такое начнется…

«А-а-а-а, значит, знает Алена», – подумал Брига, и от этой мысли стало неловко.

Алена распахнула заднюю дверь машины, подсадила Женьку.

– Вы хоть обуйтесь, а то неудобно же ехать, – хмыкнул водитель. – Воруете его, что ль?

– Ага, – серьезно кивнула девушка, но водитель принял ее слова за шутку и хмыкнул:

– Они что, в цене теперь? А то и я парочку прихвачу…

– В цене, – отозвалась Алена, пытаясь застегнуть ремешок босоножек.

Хвостик никак не находил пряжку, в салоне было темно и тесно – и девушка мысленно плюнула, оставив босоножки расстегнутыми.

Ей вдруг вспомнилось лицо председателя комиссии по распределению, удивленное, даже ошарашенное:

– В детдом? Вы хорошо подумали? У вас свободное распределение, вас с радостью примет любая школа города – а вы хотите работать в детдоме? – Вдруг резко закашлялась их классная… А председатель, старенький и лысоватый, затараторил бодро:

– Благородное решение настоящей комсомолки. Советская молодежь никогда не искала легких дорог. Только так нам удалось поднять Комсомольск-на-Амуре, Днепрогэс, Магнитку. Кто там следующий? Заходите!

Господи, каким же тогда все казалось простым! Стать частью хорошего коллектива одного из лучших детдомов, согревать одинокие сердца. Тогда Алена не очень четко представляла свое будущее – видела только общие контуры, как силуэты в туманном зеркале: дом, полный детских голосов; мудрых педагогов; глаза мальчишек и девчонок, в которых зажигаются счастливые огоньки. А она рассказывает им про Днепрогэс, Магнитку, Комсомольск-на-Амуре – и спасает их от одиночества. Хотя какое одиночество в большой и дружной семье?

Зеркало ли треснуло, или его попросту выкинули, сменив на новое. И режет теперь стекло правду-матку. Нет никакой семьи. Здесь ее Бригу, ее Бригу…

Женька сонно ткнулся головой в плечо Алены, пробормотал что-то. Маленький мальчик, взявший нож, чтобы убить. «Ему не оставили выбора». Ягненок, кинувшийся на волка – или волчонок, научившийся убивать? Кто он, Брига?

Мальчишка устроился поудобнее, засопел. Алене хотелось разглядеть его лицо, сотни раз виденное. Острые скулы, упрямый подбородок, жесткая линия рта. «Ему не оставили выбора». А выбор должен быть всегда. Если его нет, то можно идти только напролом, через каменную стену упрямым лбом. За болью приходит злость, затем рождается ненависть. Мальчик с окровавленным ножом.

«Тварь я дрожащая или право имею?» – всплыло некстати. Федор Михайлович, что вы там писали о слезе ребенка? Слезы – это очищение. «Поплачь – и Бог простит» – так Алене мама говорила.

Брига не плакал. Нет, Федор Михайлович, это не страшно, если дети плачут. Ведь когда человек плачет, он еще верит, что его спасут, что ему помогут. Когда вера кончается, дети берут в руки нож. Дружная семья. Без права на надежду. И не спасла Алена никого. Вот разве Бригу – от большой и дружной семьи. Да и его она украла только на лето. Потом вернет в ту же семью с теми же законами.

Девушку захлестывало бессилие, ей хотелось взвыть от отчаянья. Что ей делать, куда идти? «Свет мой, зеркальце скажи!»

Машина остановилась.

– С вас семь пятьдесят. Это еще по-божески! – подмигнул таксист.

Алена растормошила сонного Женьку. Он виновато улыбнулся и потер кулаком глаза.

– Быстро доехали, да? А на автобусе долго.

– Долго, – эхом отозвалась Алена и подала водителю мятую десятку. Еще какое-то время ждала сдачи, но такси сорвалось с места и пропало в море ночных огней.

Глава 9
Одинокая бродит гармонь

Под ногами у Бриги был Енисей. Мощный, особенно широкий здесь, на повороте, где вода казалась бесконечной и ярко-синей, и на горизонте сливалась с таким же синим августовским небом. Женька, всякий раз ныряя, зажмуривал глаза, и представлял, что входит в небо; и облака вразлет, брызгами, и солнце рябью, и Алена смотрит – это последнее было очень важным. Алена смотрела так, точно мальчишка и в самом деле входил не в воду, а в небо; и нельзя было отвести от него взгляда: вдруг не вынырнет, останется парить где-то там, среди рваных облаков? Брига замирал на миг на самом краю вышки, тонкое, смуглое до темной бронзы тело еще какой-то миг балансировало на краешке доски и вдруг, оторвавшись, врывалось в синее, мощное, чуть ленивое полотно Енисея. За ним, ломаясь рябью, смыкались облака.

За лето он так легко научился плавать и нырять, не обращая внимания на погоду, что иногда Алене казалось, будто ее Брига – человек-амфибия, рожденный в воде. Можно было уже понять, что на реке ему ничего не грозит, но Алена всякий раз шла на берег, точно одно ее присутствие могло уберечь его от бед. И знала, что Женька замрет на краю вышки и оглянется на нее. И если бы он однажды не обернулся, девушка испугалась бы: а не обидела ли она чем упрямого мальчишку?

Женька вынырнул, отфыркиваясь:

– Я сегодня дольше, заметила? Заметила?

– Заметила! – согласилась Алена, хотя время всякий раз останавливалась, едва за смуглым телом расходились круги. Ее охватывал страх: Енисей, конечно, батюшка, но кто знает, что у него на уме?

– Алена! А я смогу долго, как ихтиандр? – Мальчишка поднимался по крутому берегу, и песок осыпался под ногами.

– Ихтиандр? – Алена уже жалела, что подсунула ему книгу про человека-амфибию: Женька любую фантастику с ходу рвался превратить в реальность.

– Ага! Так у него жабры были… – победно возвестил Брига, не дожидаясь подтверждения, и, клацая зубами, ринулся к деревянному, наспех сколоченному трамплину. – Я еще дольше смогу! – прокричал на ходу.

– Куда?! – всполошилась Алена. – Губы посинели уже! Хватит!

Но Брига легко мчался к крутому яру, сминая белые и розовые головки тысячелистника.

– Брига! – заголосила Алена, но Женька уже взлетел на трамплин и закачался на самом краешке, чтоб войти в воду дугой. – Ни черта не боится! – вздохнула девушка почти восхищенно.

Но Женька вдруг замер, постоял еще – и совсем неожиданно сел на хлипкие доски, спустив ноги, точно прислушиваясь к чему-то. Алена напрягла слух. В прозрачном вечернем воздухе гулко щелкал пастуший кнут, монотонно перекликались коровы, изредка взлаивали собаки, ревел шустрый мотоцикл, лишенный глушителя ради форса. Звуки, звуки, звуки…

– Слышишь? – обернулся Женька.

– Что?

– Музыка, – и замолчал.

Алена снова вслушалась в пеструю многоголосицу деревенского вечера. Действительно, где-то на краю села всхлипывала гармонь – неровно, неуверенно. Гармонист будто пробовал инструмент, не зная еще, на что он способен.

– Чудно! – пожала она плечами. – Это кто же у нас играет?

Девушке казалось, что гармонь перевелась уже, исчезла, как вид и класс недолговечный. А она вот вдруг подала голос. Перебиваемый сотнями шумов, он то терялся, то проявлялся снова, ломкий, хрупкий. И было слышно, как кто-то играет до боли знакомое… Что?

Брига вдруг вскочил на ноги и принялся старательно раскачивать трамплин. Миг – и ушел в вечереющее, подернутое сизой дымкой небо. Волны плеснулись, пошли круги.

Вынырнул мальчишка уже далеко от берега и перевернулся на спину. Он и не старался плыть, боясь разбить хрупкое наваждение звуков. Просто плавно скользил по течению, не сопротивляясь, и слушал, слушал. Вода несла его, ласково покачивая, к песчаному берегу. И с каждым плеском волны все отчетливее становился голос далекой гармони.

Алена торопливо сбежала вниз. Брига уже выбрался на отмель и улегся на песчаное дно. Тут же стайка нахальных мальков ткнулась ему в ноги, щекоча и дразня. Обычно Женька начинал смешную и бесполезную игру, хватая шустрых рыбок руками, но, сколько бы он ни шлепал по воде, как бы ни замирал, мальки оказывались хитрее: рыбешки ускользали невредимые, и через миг эта же или другая стайка вновь набрасывалась на босые ноги.

Но сейчас мальчишка просто вытянулся у самого берега и ушел в слух. Мелодию почти не забивали бесконечно-привычные звуки. Она развернулась над деревней светлой, грустной пеленой. Женька сложил руки под подбородком и совершенно затих, досадуя даже на сонный плеск волн. Где-то под сердцем щемило сладко и чуть болезненно.

– Одинокая бродит гармонь… – само собой подхватила Алена мотив.

Брига поморщился: голос был лишним, чужим. Ему вдруг ужасно захотелось, чтоб гармонь развернулась и заполнила собой и берег, и широкую ленту реки, и весь мир.

Но гармонист смолк. Женька вздохнул и хотел уже было вскочить, как невидимые пальцы вновь побежали по клавишам. Музыка взметнулась живо, лихо, отчаянно, так отчаянно, что даже здесь, где она была еле уловима, хотелось подхватить разухабистый мотив. И Алена невольно повела ритм, отстукивая его носками босоножек. Брига улыбнулся:

– Класс, да?

– Ага! Это вроде «Сибирская подгорная». Я точно не скажу.

– И не говори, – согласился Брига. – Все равно класс!

Теперь улыбнулась Алена.

Мальчик слышал только незамысловатую мелодию плясовой – ему хотелось встать и пройти колесом или вдруг взбить речной песок босыми пятками. Или… Ай! Черт! Он перевернулся на спину и раскинул руки:

– Класс!

– В краю магнолий плещет море! – резануло с яра.

Пестрая компания поселковой молодежи привычно устраивалась на ежевечерние посиделки. Кассетник ревел хрипловато, ухая на басах. Карамельный мотивчик лупил децибелами, смывая хрупкий голос гармони, гоня его прочь.

– Козлы! – взорвался Брига.

Он попытался различить легкую мелодию сквозь это уханье, но не услышал.

– Ален, а кто это так? На гармошке, – Женька растянул воображаемые мехи.

– Мама скажет. Я тут уже и половины не знаю. А уезжала в институт – на гармони никто не играл.

– Почему? – удивился Брига.

– Немодно стало. Вот гитаристов много было. А на гармони, может, старики… кто еще? Но ведь старики не вечные. Выбирайся из воды, идем домой, синий вон весь.

– Немо-о-одно, – протянул Брига и сузил глаза. – Мода – это про одежду, гармонь-то тут при чем?

Кажется, он впервые не поверил Алене. Вечер внезапно опустел; казалось, даже вечный Енисей поблек и утратил свою величавость. Раздолбанный кассетник все так же выплевывал последний шлягер в небо.

– А это модно? – усмехнулся Брига.

– Это – да, – печально подтвердила Алена.

Ее сейчас никто не заставил бы признаться, что еще пару месяцев назад она с удовольствием слушала эту песенку.

– Дурацкая мода! – отрезал Женька.

Глава 10
Тихо в лесу…

Эту ночь Брига почти не спал, все боялся проспать, упустить стадо, и блажного Костика, и гармонь вместе с ним. Просыпался и долго ждал, когда из старых ходиков выскочит хрипучая кукушка и начнет – три раза ку-ку, четыре, пять…

Вот Анна Егоровна зашевелилась, зашаркала по дому, скрипуче отозвались половицы.

– Да чего ты поднялась, мама? Я подою… – это Алена.

Когда она загремит подойником, значит, пора вставать и ему.

– А сможешь? – удивилась Алена, когда Женька первый раз схватился за прут выгнать корову.

Брига растерялся: а правда – сможет? А ну как заартачится Красавка? И что тогда? Будет стоять как дурак…

– Чего не смочь-то? – откликнулась Анна Егоровна, – Красавка и сама дорогу знает. Пусть ужо, раз парнишке хочется. Это хорошо, что за дело хватается. Вы ж там из них байбаков неумелых растите. Было тут, приезжали двое на картошку в совхоз, намучились мы с ними. Ни копарулю держать, ни клубень обтереть – как есть, с землей, в ведро кидают. Не столь вырыли, сколь зарыли. Иди, сынок, а если что, ты ее прутом шугани. Не бей, покажи, она прут-то помнит.

Брига кивнул и солидно, не торопясь, погнал Красавку по длинной улице. Утро шагало по Сосновке, звенящее, ясное, прохладное еще. Гулко бряцали ботала у коров на шее, перекликались хозяйки:

– Утро доброе, Семеновна!

– И тебе доброе! Слышь, что-то мою Зорю, кто-то сглазил. Не пошепчешь ли?

– Пошепчу. Молодые-то твои приехали?

– Какое там!

– Привет, бабоньки!

– Привет тебе – от штиблет. А нам – здравствуйте.

– А ты чего сам-то гонишь, жену бережешь?

– Рожать в город увез.

– Рожать? И чего?

– Поеду сегодня, узнаю.

– Куда он погонит-то нынче, в Черемошном логу совсем траву повыбили. Ты б ему сказал.

– А то Костик сам без ума! Сколько пас, не жаловались.

Бригу разглядывали долго, с интересом, перешептывались, но заговорить так никто и не решился. А Брига был бы не прочь поболтать – любил он это дело, хоть и редко доводилось поговорить с незнакомыми. Но бабоньки молчали и лишь приглядывались.

Женька отмахал за стадом километров пять, пригибаясь в траве, прячась за кустами. И вздохнул с облегчением, когда Костик остановил свою рогатую гвардию на берегу Енисея, в низинке. Брига скользнул по мокрой от росы траве к зарослям ивняка и удобно устроился в развилке. Отсюда и стадо было видно, и он был незаметен.

– Блажной, – повторил Брига и задумался.

По словам Анны Егоровны получалось, что на гармони вчера играл Костик, деревенский пастух. Что такое «блажной», Женька понял не совсем, но уяснил: это вроде как больной, только неизлечимый, не опасный и не заразный. На всякий случай мальчик решил близко к Костику не подходить.

Пастух, почему-то в зимней шапке и в лаковых туфлях с обрезанными носами, пару раз проходил совсем рядом. И тогда Женька замирал, прижимаясь к шероховатой прохладной коре ивы. Иногда за шиворот падали какие-то капли. Он сначала удивился и даже глаза к небу поднял: а не затаилась ли там туча? Но небо было синее, роса давно высохла, а капли все равно падали.

– Ишь ты, – Брига вдруг заметил белую пенистую жидкость на узких листьях. – Плюется, что ли?

От этой мысли он почувствовал себя непрошеным гостем, которого все вокруг стремятся прогнать; но уходить Брига не хотел. Вчера Анна Егоровна сказала, что, когда коровы наедятся и забьются в воду от паута [1]1
  Овод ( местн.).


[Закрыть]
, Костя непременно заиграет. Можно и не проверять. Если запела гармонь, значит стадо в реке, за ним следить особо не надо. Корова не дура, на быстрину сама не полезет и на берег не пойдет, пока гнус не притихнет и жара не спадет.

Но время шло, а пастух не брался за инструмент. Гармошка, бережно завернутая в светлую тряпицу, стояла на проплешине – сухом островке, где, верно, раньше разводили костер. Коровы все жевали и жевали. Брига подивился тому, как они похожи на детдомовскую повариху тетю Валю: такие же большие, с грустными глазами, все время что-то жующие. Жевали они даже тогда, когда ложились в траву. Правда, Костя им лежать не давал: хлопал по шее и что-то наговаривал, и те вставали. А Брига ждал, когда же коровам надоест жевать и они полезут в реку. Но они и близко к воде не подходили. Костик не давал коровам расходиться, щелкал бичом. Женька всякий раз вздрагивал, представляя себе, как больно такой штукой – и по коже. Коровы, по-видимому, тоже это знали и покорно возвращались к стаду.

Время текло медленно, как вода из старого умывальника: кап-кап-кап… Солнце карабкалось все выше и уже начинало припекать. Но Бриге было светло и радостно, особенно когда он смотрел на гармонь, аккуратно завернутую в тряпицу. Вчера на реке он и сам не мог понять, что с ним случилось; но душа от музыки вдруг зашлась сладко-сладко, как бывало, когда Женька думал о матери и о том, как она заберет его из детдома. Мечты эти кружили голову, а в груди точно раскрывался цветок и начинал сладко щекотать всеми лепестками. Тогда Бриге хотелось и смеяться, и плакать одновременно. Только он уже очень давно ничего подобного не чувствовал. А вчера это ощущение внезапно вернулось. Стоял Женька там, на самом верху, над бесконечной гладью реки, и пошелохнуться боялся: а вдруг музыка вспорхнет и улетит?

К полудню солнце поднялось высоко и палило уже, как печь, в которой Анна Егоровна печет булочки. Только к печи-то можно и не подходить, а от солнца куда денешься? Ноги у Женьки затекли от долгого сидения в одной позе и теперь ровным счетом ничего не чувствовали, а когда он пытался распрямить их, точно сотни маленьких иголочек впивались в мышцы. Уже и тень кустов не спасала от жуткой духоты. И мальчик все удивлялся: а как там Костя со своими коровами, неужели им совсем не жарко? Вот если бы он сам, Брига, там травку щипал, уж точно плюнул бы на всю эту канитель и забился бы в реку по самые ноздри.

Где-то часам к двум Брига потерял всякое чувство реальности, он даже и бега времени не замечал, в голове сонно кружилась вчерашняя мелодия, а радости уже и не было. Но он знал, что все равно дождется, назло всему. Мальчик прислонился к теплому зеленовато-серому стволу, пахнущему почему-то деревенской баней, и закрыл глаза.

Ему виделся детдом и лицо Кастета, и Алена, распахнувшая объятья, зовущая… Женька хотел было кинуться к ней, как вдруг что-то ухнуло, совсем рядом, в двух шагах, и Кастет заорал:

– Куда, сука, прешь?!

Брига проснулся. Он все так же сидел на шероховатом стволе, непонятно почему не упав во сне. Истошно вопил Костик, голос его то рвался, звенел, то гыркал басовито, то взвивался фальцетом:

– Куда, сука, прешь? Стой! Стой милая! Малина, Малина, тпр-у-у, дура!

Пастух метался по поляне, нелепо вскидывая руки – беспомощный, худой, в дурацких лаковых штиблетах. На него мощно и неотвратимо надвигалось стадо, подгоняемое стайкой пацанов. Костик кричал, мальчишки улюлюкали. Задрав хвосты неслись телки; вяло, точно нехотя, бежали коровы… И вся эта масса перла на растерянного Костика.

Женьке почему-то почудилось, что сейчас они сметут и пастуха, и гармонь, сиротливо белеющую на проплешине. Он и подумать не успел, как уже слетел с привычного места. Не замечая боли в затекших конечностях, помчался к гармони – и когда схватил ее, вдруг понял, что ноги-то не слушаются. Мальчик сел на траву. Время внезапно замедлилось, точно кто-то прокручивал перед Женькой киноролик в замедленном режиме. Кричал Костик. Улюлюкали мальчишки. Неслись коровы. На него, Бригу, неслись. А он встать не мог. Вот когда Брига перепугался. А что думать-то? Лицом вниз – и гармошку собой прикрыть…

Глаз он не поднял, лежал неловко на гармошке и чувствовал, как гулко ухает земля, как дрожит она от тяжелого топота копыт, и даже не сразу понял, что все уже закончилось.

– Нет, не стоптали… – произнес кто-то сверху.

Женька открыл глаза, стыдясь минутной слабости. Брига вскочил на ноги и сжал кулаки…

– Живой?

– Угу.

Стайка мальчишек окружила его, поодаль стоял Костик. Коровы тяжело поводили боками уже в реке. Костик опасливо озирался. Он топтался на месте, смешно вытягивая шею, поглядывал на мальчишек, окруживших Бригу. А Женька торчал в кольце осады. И так же, как Костик, не знал, чего ждать.

– Это Егоровны внук.

– Не, не внук, он сирота вроде…

– Не помяли тебя?

– Да, если б помяли, не встал бы.

Брига шмыгнул носом и подивился: откуда в середине лета сопли-то? «Если что, главное вон того высокого под дых. И сразу, который в кепке, ногой… Не, троих не сделаю», – мелькало в голове.

Но мальчишки, похоже, драться не собирались, хотя разглядывали Бригу с тем деревенским беспардонным любопытством, которое может задеть постороннего человека и уж точно озадачит того, кто не рос в деревне. Брига вытянулся в струнку; кулаки, точно заклинило – попробуй пальцы расцепи, не сразу и выйдет.

– А ты детдомовский? – спросил вдруг рослый пацан.

– Ну, – настороженно согласился Брига.

– Не нукай, не запряг. А что, мамка и батя умерли?

– Почему умерли? – ответил за Женьку худенький мальчишка в голубой рубахе, такой аккуратной, что казалось немыслимым, что он пару минут назад мчался вприпрыжку за стадом. – Так бывает, что мать сама бросает.

– Мать-то? А не завираешь? – процедил невысокий коренастый пацан и шмыгнул носом.

– А мне что завирать? Я по телику видел. Показывали. И мама сказала, что их топить надо, как сучек. А что? Раз родила, воспитывай!

Высокий авторитетно добавил:

– В детдоме, поди, не сахар! – и тут же спросил: – Вас там хоть кормят?

Женька внезапно почувствовал себя манекеном на витрине, дивом дивным вроде червяка с двумя головами. Его разглядывали с таким же удивлением, с таким же холодным интересом.

– Кормят.

– А чем?

– Что есть, тем и кормят. Тебе-то что?

– А Колян у нас пожрать любит. Вот и доколупался. Меня Димка зовут! – протянул руку паренек в голубой рубахе.

– Брига! – пожал горячую ладонь Женька.

– Это по какому будет? Ну, ты же нерусский?

– Русский.

– А, кликуха! – догадался рослый. – А имя-то есть?

– Нету! – отрезал Брига.

– Ну и черт с ним! – неожиданно легко согласился паренек. – Я – Колян.

Он потер ладошку об штаны, заметно вытянувшиеся на коленках, и ухватил Женькину ладонь.

– Вовка, – просто отрекомендовался коренастый, усаживаясь на траву.

– Садись, в ногах правды нет, – Димка потянул Бригу за штанину.

– А в заднице ее навалом? – подавился коротким смешком Колян.

– Так говорят, – серьезно пояснил ему приятель.

– Говоря-а-ат. Димдым у нас умный. Он же председателя сын, – усмехнулся Колька.

– Почему Димдым? – вырвалось у Женьки.

– И отличник. Зубрила…

– Димка Дымов. Ничего я не зубрила, а отличник, потому что уроки учу. И книги читаю, – обиделся Димка.

– Ага, книги! Мать-то – завуч, вот и отличник.

Димка насупился. По всему видно, что Колька его постоянно дразнил, и достало это Димку до печенок.

– Я тоже книги люблю, – миролюбиво заметил Брига, – про приключения.

– Книги на раскурку хорошо. Курнем? – Колька хлопнул себя по карману и ловко выбил мятую пачку «Примы».

Приятели покосились. Димка и вовсе отвернулся.

– Зассали, девчонки!

– Давай, – проглотил комок Брига. Он еще ни разу не курил, но очень уж не хотелось быть девчонкой.

– Мужик, – одобрительно заметил Колян и поднес спичку.

Брига затянулся. Дым оказался кисловатым, едким, горьким, перехватил горло, и Брига чудом не закашлялся. Отвернулся, чтоб Колян не заметил выступивших слез.

«И ничего сложного», – подумал, отгоняя навалившуюся тошноту.

Брига курил, старательно выпуская дым, но так красиво, как у Кольки, у него все равно не получалось. Колька дым колечками пускал; они выскакивали сначала махонькие, а потом все расплывались, расплывались…

– По второй? – поинтересовался Колян.

– Давай, – хрипанул Брига, удивляясь севшему голосу.

Колян вдруг заржал, запрокинув голову:

– А не вырвет? Хорош. Ты нормальный пацан, только курево нефиг переводить. Вон, крапивку натри и балуйся.

Бриге вдруг стало ужасно стыдно и за себя, и за то, что не отказался, как мальчишки. Вроде как маленький, выпендрился, чтоб сопляком не посчитали. Брига склонил голову и глянул из-под сдвинутых бровей.

– Давай вторую или что, зажмотил? Так нефиг и предлагать.

Колян хмыкнул, чиркнул спичкой и стал молча наблюдать, как Брига курит, давясь горьким дымом. Упорно курит до еле заметного бычка. Окурок Брига постарался отшвырнуть щелчком, как делал Кастет. Получилось вроде неплохо.

– Молото-о-ок! – проронил Колян. – Может, стыкнемся?

– Что? – сквозь звон в голове и наплывающую муть спросил Брига.

– На кулаках. По-честному, один на один.

Брига встал, но земля вдруг качнулась под ним. Мальчик едва не упал, но Колян ловко его подхватил.

– Я первый раз тоже так… Так что? Стыкнемся?

– Он сирота, – тихо сказал Вовка. – Мне мать его не велела бить.

– Стыкнемся! – взвился Брига. – Ничего не сирота. Нормально все. Пошли?

– Не сирота? А кто у тебя есть-то? – удивился Димка.

Брига задумался: а кто у него есть?

– Алена, – ответил уверенно.

– Она тебе что, мать или батя? – хихикнул Вовка.

– Сестра.

– И когда ж тебя тетя Аня выродить успела? – снова заржал Колька.

– Так бывает. Названая сестра, – подсказал все знающий Димка.

– Во-во, названая… – благодарно согласился Брига и добавил развязно: – Так что? Идем, что ли?

Колька башкой мотнул.

– Не-е. Я так, на зуб тебя пробовал. Нормальный пацан ты, не ссыкач. Вечером приходи на поляну в лапту играть. После коров.

– А вы чего коров-то погнали? – вспомнил Женька. – Помешали вам, что ли?

– Почему помешали? – хором спросили Вовка и Колян.

– Я им говорил, что нехорошо это, – вздохнул Димка.

– Говорил, а сам тоже гнал? – пожал плечами Брига.

– Дак ржачно же!!! – воскликнул Колян. – Костик же дурак… Мы как из пугача пальнули, он голову зажал, орет, как крол под ножом. Ду-у-урак!

– Блажной, – поправил Брига.

– У-у-у, ты, как старуха, говоришь. Блажной… сейчас такого слова нет, – фыркнул Колька.

– Дурак, он и есть дурак, – согласился Вовчик. – С коровами разговаривает. Ага! Не брешу. Сам видел. Он соседскую Ночку за шею обнял и чего-то ей в ухо. Смешной, растянет свою гармошку и плачет.

Мальчишки, не сговариваясь, глянули на гармошку и так же враз кинулись к ней:

– Смотри!

Рванули прочь тряпицу, грубо, резко растянули меха. Гармошка взвизгнула, как собачонка от пинка, зашлась воем на низких басовых нотах. Пастух закричал что-то непонятное, кинулся к мальчишкам и… замер, прижав к груди кулаки. У Бриги вдруг перед глазами встала белеющая вырванным переплетом книга, и грязный Кастетов ботинок на ее странице. Захотелось вырвать инструмент из мальчишечьих рук, но как с тремя-то сладить?

– Дай, гармонь. Че покажу… – лениво произнес он.

– На! – хмыкнул Колька и подал небрежно за одну ручку.

Брига подхватил инструмент, свернул осторожно – гармошка благодарно прогудела в ответ, – застегнул ремешок.

– Не вы положили, не вы возьмете, – бросил Брига. – Усекли? – И, минуя ошалевшую троицу, шагнул к Костику, всем существом ожидая, что сейчас нагонят, ударят, отнимут:

– Возьми. Твоя же, – протянул гармонь пастуху.

Тот вытянул руки, отчего рукава кургузого пиджачишки задрались почти до локтей, обнажая вздувшиеся узловатые вены, изработанные пальцы шевельнулись, будто клавиши гладили. Узкое рябое лицо Костика болезненно скривилось. «А он старый, – подумал Женька. – Чего же его все Костиком-то?»

– Возьми, – сказал вслух, сделав шаг навстречу.

Костик жадно схватил гармонь и вдруг кинулся бежать, странно припадая на ногу. Впрочем, тут же зацепился за поднявшийся из земли тугой ивовый корень и растянулся, уронив гармошку – и скользнул к ней на животе и упал всем телом, только руками голову прикрыл. Залопотал что-то жалобное, бессвязное.

Женьку в жар кинуло, поднялось из души острое: жалость, злость, стыд, боль, все… «Я – козел и фраер дешевый, вас, Александр Петрович, умоляю…» – вспомнилась рожа Кастета. И будто Брига сейчас тоже чуть-чуть Кастет. Погано, блин!

Костик оглянулся и втянул голову в плечи. Женька присел рядом, осторожно прикоснулся к его руке.

– Дядя Костя! Я это… не хотел. Ты не бойся, а?

Несуразным казалось, Женьке, что Костик – взрослый, старый даже, как их сторож Михеич, человек, – валяется тут и бьется в страхе, перед ним, Бригой. Женька попытался поднять пастуха, но Костик опять тяжело рухнул, прикрывая собой гармошку. Мальчишки захохотали, Брига рванулся к ним:

– Если хоть раз еще…

– И что? – хмыкнул Колян.

– Урою. По одному выловлю и урою, – и ляпнул вовсе немыслимое: – Одного на перо посадил. Не веришь, Алену спроси. Она меня сюда от ментов увезла.

– На перо? – не понял Димка.

– Подрезал, что ли? – ошалело спросил Колян.

– Подрезал, – и сунул руку в пустой карман. – Попробовать хочешь?

– Ты шизик! – вырвалось у Вовчика.

– Мы, детдомовские, такие.

Брига, четко не осознавая, бил наверняка, по страху перед незнакомым и неизвестным. А и правда, кто их знает, этих детдомовских? А вдруг они и вовсе без царя в голове?

Пацаны застыли, испуганно.

– Костика не трогать! Он подо мной ходит, – авторитетно заявил Брига, даже не соображая, что несет околесицу.

Колян кивнул головой:

– Не будем. А тебя посадят, да?

– А мне в зоне, что в доме… Не впервой, поди.

– Разве маленьких садят? – удивился Димка.

– Смотря за что, – сказал Вовчик и добавил уважительно: – За мокруху – да. То-то ты на стадо полез. Рисковый…

Димка добавил не к месту:

– Мне домой надо, я пойду?

– Иди, – кивнул головой Брига.

Теперь ему и самому стало стыдно своего вранья. Но Костик все еще лежал в траве, и деревенские никуда не делись.

Колян вложил в руку Женьки мятую пачку «Примы»:

– Возьми. И это… давай корешиться?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю