Текст книги "Архивные секреты литератора"

Автор книги: Наталья Игнатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Казимир рассвирепел и от мирных переговоров приступил к военным действиям. Берестов с виду денди. По гороскопу Телец, а этих лучше не дразнить. Казимир взревел и так наподдал двоим, что те за минуту оказались на земле. Причём в разных сторонах друг от друга. Один, выронив нож, потирал скулу. Второй держался за живот. Казимир помчал к девушке и вовремя! Руку нападавшего перехватил. Честь дамы защитил». В голосе дамы смешались такое сожаление, разочарование и восхищение, что я насторожился. «Сокурсник мой человек неординарный, – процедила дама. – Одни считали его странным. Другие гениальным. Мне он нравился». «В девятнадцать лет живёшь чувствами, а не разумом», – поддержал я разговор. «Казимиру мало было их раскидать. Ему надо было воспитательную работу провести! Этот чудак такую тираду выдал, что хулиганы решили ретироваться. А один даже проорал из-за угла: «Совсем того. Лечись…» «Чего?! – взревел Казик. – Догоню, прибью. Полетят клочки по закоулочкам». Театр! Парни покрутили у виска и сбежала от греха подальше. А наш романтик отправился незнакомку провожать. Шли рядом. Разговаривали. После распрощались у подъезда. Да! Имя у новой знакомой оказалось подходящее – Маруся Синичкина».

Пока дама рассказывала, я пытался понять: откуда такая осведомлённость?»

«Точно, – слушатели стали переглядываться. – Откуда?»

«И как вы всё замечаете?» – удивилась Лидочка, успевшая посетителей выпроводить, дверь закрыть и вернуться, чтобы продолжить слушать увлекательную историю.

«Профессия наша такая», – похвастал поэт, многозначительно взглянув на приятеля.

Тот пожал плечами: «Могу предположить, что нападение было спланировано заранее. Даже кем, понятно».

«Однокурсница хотела вернуть бывшего! – догадалась Ниночка. – Вот стерва! Они же могли покалечить Казимира и девушку…»

«На что не пойдёшь ради любви», – посочувствовала Лидочка.

«Любви? – удивилась заведующая. – Сомневаюсь. Эгоизм. Хитрость. Коварство. Придумала такое! Точно подговорила старшего брата. Или очередного ухажёра. Ещё бы! Вцепилась в мальчишку – талантливого, интеллигентного, с будущим».

«Теперь можно только гадать, – согласился поэт, мысленно сетуя, как это не сообразил он тогда, что нападение подстроено: – Наверное, вместо той девушки должна была выбежать бывшая? Всех спасти. Помирить? Или позволить Казимиру защитить себя?»

«Вариантов развития сюжета много, – согласился прозаик. – Говорить даме, что догадался обо всём, я не стал. Но по поводу имени незнакомки поспорил: «Хорошее имя. Птичье-невеличье».

«Выходит, – прыснула Ниночка. – Как в пословице! Не рой другому яму. Эта бывшая попалась в капкан, расставленный для Казимира. Пряталась, наверное, злилась, наблюдала. А тут Синичкина Маруся!»

Дверь в кабинет заведующей приоткрылась. Дамы подскочили от неожиданности. Только заведующая осталась невозмутимой и представила гостям вошедшего: «Это Мефодий Кириллович. Старейший сотрудник библиотеки». «Ну, не настолько старейший, – вежливо поправил тот и укорил: – Дамы, как же так? Иду. Свет в окошке. Что за посиделки?» «У вас же выходной», – напомнила Ниночка. «Это кто так решил, – пожаловался библиотекарь. – Супруга с дочерьми меня так загрузили, что…» «Вы сбежали, – усмехнулась заведующая. – Присаживайтесь. Знакомьтесь с нашими дорогими гостями».

«Надо же, как напоминает внешне Чарльза Диккенса со старинной фотографии, – подумал поэт. – Интересная тогда была эпоха! В Великобритании правила королева Виктория. Сколько открытий, реформ, великих людей! Телеграф, телефон, железная дорога, отмена рабства. Труды Чарльза Дарвина!»

Пока поэт предавался воспоминания о великих событиях истории, все перезнакомились. Кто по второму кругу. Кто по новой.

Мефодий Кириллович оказался дамским угодником. И даже немного приревновал библиотечных дам к гостям. Но его быстро успокоили. Гости – это праздник. Тот, который раз в году. А он, Мефодий Кириллович, величина постоянная. С ним советуются. Его уважают.

Отдав должное новоприбывшему, компания вернулась к прерванному разговору.

«Знакомство Казимира и Маруси имело продолжение», – предположила заведующая.

Приятели кивнули.

«Вот бывшая отчебучила, – прыснула Ниночка. – Вместо отомстить, познакомила своего парня с другой».

«Это вы о чём?» – не понял Мефодий Кириллович.

Ему вкратце пересказали, что пропустил он из-за выходного. Библиотекарь внимательно слушал. Кивал, вздыхал и вынес вердикт: «О женщины, вам имя вероломство!» Дамы обиделись. Мужчины хмыкнули. «Ну, Мефодий Кириллович, – покачала головой Лидочка. – Не переносите семейные неурядицы на всех. То, что домашним требуется ваша помощь, говорит о том, что вас ценят. И вероломство не причём. Некоторые мужчины…» Лидочка обиженно смолкла. «Мужчины, женщины, – пожала плечами Ниночка. – Все хороши». «Такая взрослая мысль», – поддел Мефодий Кириллович. «Как вас дома терпят? – вспылила Ниночка, но тут же смягчилась: – Бука вы эдакий!» «Хорошо хоть не бяка», – проворчал Мефодий Кириллович.

«Единственный библиотекарь привык, что всё внимание здесь и дома достаётся ему», – подумал поэт.

«И всё же, – голос заведующей звучал почти грозно. – Могу я дослушать историю?»

Подчинённые притихли. Прозаик кивнул и продолжил: «Вы только вслушайтесь: Казимир Берестов! Звучит? – вопрошала дама-гид. – А Маруся Синичкина вовсе не поэтично». Спорить о фамилиях и псевдонимах не хотелось. Рассказчица продолжила: «Эта самая Маруся влюбилась в Казимира сразу. Намертво. Ходила на все выступления. Поддерживала все задумки. Помогала в организации вечеров и встреч, оформлении публикаций. Даже стала первой, кому Казимир читал новое!»

Прозаик усмехнулся: «В тот раз увидел я в действии выражение: «скрипеть зубами».

«Она ревновала? – спросила Ниночка. – Неужели заносчивые и высокомерные способны на такое?»

«О, – вырвалось у поэта. – Ещё как способны! Ревновать, завидовать, строить козни!»

«А что им ещё остаётся? – пожала плечами заведующая. – Создавать они не умеют, получать удовольствие от любимого дела тоже, дарить любовь не способны. Вот и рушат всё вокруг и чужие судьбы».

Присутствующие закивали.

«Можно спросить? – произнесла Лидочка. – Почему так всегда, мужчина спасает даму – и влюбляется страстно».

«Не всегда, – поправил прозаик. – В романах и кино. В жизни можно остаться друзьями. Можно поблагодарить и разойтись. А после с благодарностью вспоминать тот случай. И спасали они друг друга. В нашей истории. Подружились тоже не сразу. Уж поверьте».

Ниночка даже запрыгала на стуле: «Расскажите, что дальше! Хорошо, что вариантов много. Так даже интереснее. А то в некоторых мелодрамах… Их мама смотрит! Всё так предсказуемо. Я всегда угадываю! А мама обижается. Говорит: «Не мешай смотреть».

Лидочка вздохнула. Сериалы она любила. Смотрела все. Но любимых было немного.

Поэт тихонько толкнул прозаика локтем, продолжай, а то домой сегодня не попадём. Тот спохватился и сказал: «Гид поведала, что Казимир и Маруся дружили долго. Сокурсники посмеивались. Ждали, когда ему наскучит. Но так и не дождались. Узнав историю Маруси, Казимир … стал опекать её. Жила она с бабушкой с пяти лет. Школу окончила и поступила на …»

Прозаик сделал паузу. Взглянул на слушателей. «Надо угадать? – обрадовалась Ниночка. – Учителя?» «Библиотекаря, – сказала заведующая. – Я права?»

Рассказчик кивнул и улыбнулся. «Опять же всех тонкостей не знаю, – продолжил он. – Могу предположить. На бабушкину пенсию жить непросто. Скорее всего, Маруся работала в библиотеке и училась заочно. В библиотеку пристроила её бабушкина подруга. Заведующая…»

Все притихли. Даже стали переглядываться. «Ищут Марусю, – подумал поэт. – Умеет мой приятель рассказывать!»

«Из слов гида, – сказал прозаик. – Узнал я, что случилось дальше. «Появился на курсе новичок, – поведала она. – С гонором, со связями, но бездарный. Стали его продвигать. Печатать. Хвалить. Оценки «дарить». Казимира отодвинули. Но даже не это! У нашего Берестова оказалось завышенное чувство справедливости. Мы смолчали. Казимир высказал новичку в глаза, что думает о его творчестве. Тот обозлился. Берестову бы остановиться, но «инстинкт самосохранения не сработал». Гера Туманский, так звали нового лидера, вскипел. Пожаловался папе – сотруднику министерства культуры. И всё. Казимира «стёрли».

Рассказчик смолк. За столом притихли.

«У каждого в жизни хоть раз, но была такая ситуация, – резко подтвердил поэт, – когда вас пытаются стереть: из своей жизни, с лица земли, из определённого круга общения, из коллектива, просто потому что. Это неприятно. Это больно. Это глупо. Это ужасно, когда у «стирателей» это получается».

«Стирают», значит, вы мешаете кому-то или чему-то, – мрачно подтвердил Мефодий Кириллович и перечислил: – Карьере, третий лишний, слишком умный, режет правду-матку в глаза».

«Причин много», – согласился поэт.

Лидочка понурила голову. Когда-то в юности с ней поступили похожим образом.

Заведующая нахмурилась. Она была сильной женщиной и не позволила бы обижать ни себя, ни других. Но её тоже пытались…

«Главное, не пасть духом, – прошептал прозаик. – Выстоять. Собраться. И начать сначала. Хотя, какое там! Поводы бывают довольно дурацкие. Просто ты кому-то «не глянулся», «взглянул косо», место под солнцем не уступил, ляпнул лишнее».

«Ужасно, когда стирают, – нахмурилась Лидочка. – Но быть «стирателем» подло, гадко, не по-человечьи!»

Прозаик вздохнул. Взглянул на собеседников. Поэт кивнул, мол, продолжай.

«Порядочный человек не станет кричать на всех углах и бить себя в грудь: «Как вы правы! Я такой, сякой, нехороший, вру и подличаю раз в неделю. Иногда чаще. Не специально. А так. В силу характера», – тихо произнёс рассказчик. – Или: «Вы неправы. Я хороший!» Объяснять, что такое «стёрли» дальше не надо?»

«А что с Казимиром стало? – заволновалась Ниночка. – Он выдержал?»

Сказала это девушка, скорее, чтоб успокоить себя.

«Мне тоже было интересно, – произнёс рассказчик. – Дама-гид пояснила, что филфак Берестов окончил с отличием, но ложку дёгтя один из преподавателей (желавший подвинуть ректора факультета) ему добавил.

Самое неприятное, что говорила дама об этом, словно делом это было привычным. Ну, растоптали и что? Сколько таких растоптанных повсюду».

«Я тогда тоже обратил внимание, – подтвердил поэт. – Вот же равнодушие какое! Сплетни разносит с таким пылом, жаром. О человеческой судьбе говорит привычно и холодно».

«Дальше – больше, – нахмурился прозаик. – Казимира везде встречали «показным равнодушием». Не печатали. Не упоминали. Когда он приносил стихи, горько вздыхали, вполголоса поясняя: «Вы же понимаете, молодой человек. Мы бы с удовольствие, но всё равно «надавят сверху» и…». Казимир понимал, как могут «сверху давить и ломать». И сломался сам. Сначала запил. А после и вовсе писать перестал!»

«Творческий кризис у парня случился, – уточнил поэт. – Тут и без этого настроение никак не настраивается. А такое! Не знаю, как поступил бы…»

«Позвонил бы, – напомнил прозаик. – Мне».

«Хорошо, когда есть друзья, – вздохнул Мефодий Кириллович. – Моих приятелей разнесло по всему свету. Один на Севере. Другой в Крыму. Третий …»

Дамы шикнули. Библиотекарь умолк.

«Казалось, у Казимира было столько друзей, поклонниц, – сообщил прозаик. – Показалось. Поддержала парня только Маруся. Не просто вступилась, помогла, стала бороться за него, …»

«… за правду, – с вызовом проговорил поэт. – За любовь!»

Библиотечные дамы приободрились, воспрянули.

«Прямо тост получился», – буркнул Мефодий Кириллович. Ему было неприятно, что внимание обращено на других … мужчин.

Поэт сначала нахмурился, после скорчил такую гримасу, что библиотекарь притих надолго.

«На сцене выступали новые литераторы, «заморские гости», издатели, руководство СП и прочее, прочее, – перечислил прозаик. – Внезапно дама-гид процедила: «Дерьма везде хватает. И здесь навалом. Это с виду все такие прилизанные, напомаженные. А копнуть…». Мне на минуту даже показалось, что гид по литературным тусовкам «в глубине души» нормальный человек. И тут за нашими спинами кто-то горько произнёс: «Семь лет борьбы, потраченных сил, испорченных нервов, упущенных возможностей».

Я оглянулся. За нами сидели женщины – постарше и молодая. Сходство с Казимиром было разительным! Рядом примостились ребятишки. Близнецы! Им было лет пять. Улыбчивая девчушка. Подвижный мальчик. Он часто вскакивал и бежал к мужчине с густыми усами. Тот стоял возле дверей, изредка выходил покурить на крыльцо.

«Нервничает, – подумал я. – Но почему?»

«Это Берестовы, – пояснила гид. – Мать Казимира и сестра. Отец возле дверей. Переживает. Курит. Внук рвётся к деду. Непоседа! Добрыней звать. А девочку – Вера. Премиленькие ребятишки у Казимира! А всё-таки эта Маруся Синичкина ему не пара. Это всё из жалости».

«Странная дама, – задумчиво произнесла Ниночка. – То ловушки на своего парня расставляет. То любовь жалостью называет».

Заведующая с интересом взглянула на молодую сотрудницу. Не ожидала, что непоседа Ниночка способна сочувствовать и мыслить столь рассудительно.

Прозаик произнёс: «Сборник стихов «Трудная любовь», – донеслось со сцены. – Я посвятил моей птичке-синичке. Жене. Подруге. Музе!» Я даже не заметил, что Берестов снова выступает».

«Он читал, а мы …завидовал, – признался поэт. – Кто по-белому. Вот, мол, какой мужчина! Такие нежные, удивительные строки посвятил единственной.

Но были и те, которых снедала «чёрная зависть». Представительница «Издательского дома Эва» кусала губы. Наверное, чтоб не рычать?»

Прозаик вдруг таинственно сообщил: «Представляете, на глазах дамы-гида были слёзы!»

«Но почему?» – вскрикнули Ниночка с Лидочкой.

«Однако!» – удивился Мефодий Кириллович.

Заведующая молчала.

«Причина? – хитро прищурился прозаик. – Ну, не знаю, о чём лила она слёзы. Отомстить у неё не получилось. Даже наоборот. Благодаря ей Казимир и Маруся встретились! Вот ведь как бывает. Поддержать в трудную минуту Казимира сокурсница не захотела. Испугалась? Возможно».

«Пока Казимир был герой, ей было с ним по пути, – прошептала Ниночка. – Стал аутсайдером. Она отвернулась от него. Так ей и надо!»

«И теперь удел её – гид по литературным персонажам, – пошутил поэт. – А не прекрасная Муза»

«Может быть, причина была другой? – прозаик не искал лёгких путей. И другим бы этого не позволил: – Красивые стихи написал Берестов. Музыкальные, ритмичные, берущие за Душу! Возможно, те строки пробудили в ней что-то спрятанное глубоко и надёжно? Возможно…

Она плакала. Присутствующие аплодировал, стоя. Мы тоже встали.

«Вот и награда! – с гордостью проговорила женщина постарше. – Признание людей многого стоит. Слава Богу! Выстоял наш Казимир. Они с Машенькой победили».

«Но чего им это стоило, – горько прошептала сестра Казимира. – Каких унижений, сражений, выдержки, самообладания, мужества. О! Лучше промолчать. Мария такая умница! Поддержала мужа, помогла. Не зря говорят: в горе и в радости вместе. И теперь Казимир добился признания, наград, успеха».

«Как романтично! – вскричала Ниночка. – Ой, простите. Я перебила».

«Люблю истории с хорошим концом, – призналась Лидочка. – А то в жизни иногда так всё … сложно».

«Чуть позже мы узнали некоторые подробности, – сказал поэт. – Гера Туманский – полная посредственность. Известным поэтом так и не стал. Папа пристроил его в издательский бизнес. И жену подыскал соответствующую. Богатую, со связями, с амбициями.

Издательский дом «Эва» – совместный бизнес Геры и Эвелины. Он там и книги свои штампует. А после пытается всучить всем и каждому. Но никто не берёт. А те, кто берут «из вежливости» – не читают.

Эва «делает деньги». Не на Гере. На календариках, рекламных листовках, методичках, открытках, блокнотиках, других сувенирах.

В тот день Туманский был вроде в командировке! На самом деле, бухал на даче. Злился на Берестовых. Завидовал!»

«А Берстов? Как он справился?» – поинтересовалась Лидочка.

«После козней да интриг Тумановых, Берестов долго сочинять не мог, – ответил прозаик. – И только после рождения близнецов начал писать стихи. Детские. Жене посвящал стихи. Лирические. Но в основном, работал в стол. Не хотел никуда отсылать. И общаться ни с кем не хотел. Ни с коллегами. Ни с издателями. Тогда Маруся отправила его стихи на конкурс! Престижный, европейский. И сразу первое место! Публикация. Гонорар.

И пошло, поехало! Берестов воспрянул духом. Стал издаваться, участвовать в международных литературных конкурсах. Теперь его часто приглашают на музыкально-литературные фестивали. Стихи с удовольствием печатают в литературных журналах всего мира!

А ведь поначалу, из-за Туманских, Казимира игнорировали. Ему было обидно, больно, грустно. Он не жаловался, не упрашивал, а выдержал. Смог! Победил».

«А какая она, – восторженно прошептала Ниночка. – Маруся?»

Прозаик задумался: «Какая Маруся? Муза поэта. Его птичка-синичка. Как бы вам описать её? Хрупкая. Строгий костюм, кружевная блузка, туфельки-лодочки. Роскошные каштановые волосы! И тоненькая такая белоснежная прядь. Она не портила Марию Берестову. Даже наоборот. Белоснежная прядка напоминала, что не бывает лёгких путей. Такая вот деталь. Если высоким слогом, эта белоснежная прядка в волосах жены, матери, подруги – словно символ трудной и красивой любви, лебединой верности, стойкости, упорства».

Дамы дружно вздохнули. Гостям было пора уходить.

Все распрощались. В дверях поэт неожиданно сказал: «А ведь началось у них всё из жалости. Так считает бывшая Казимира».

«Из жалости?!» – изумилась Ниночка.

Дверь за гостями закрылась.

… Приятели шли по вечернему городу, освещённому фонарями. Шли неторопливо. Разговаривали. «Из жалости? – задумчиво говорил прозаик. – На что можно пойти «из жалости». Как далеко зайти? От чего отказаться? Чем пожертвовать? И разве любить – это не заботиться, жалеть, оберегать. Из жалости? Не знаю. Казимиру и Марии Берестовым, наверное, виднее, где жалость, а где подлинные чувства».

Поэт не ответил.

… А в библиотеке дамы никак не могли разойтись по домам.

«Молодец Маруся, – восхищалась Ниночка. – За любовь надо бороться!»

«Почему всегда бороться? – сетовала Лидочка. – Почему нельзя любить просто так. Взаимно».

«Красивая история, – сказала заведующая. – История трудной Любви, лебединой верности, стойкости, упорства».

«Может, не ждать? – с сомнением произнесла Лидочка. – Действовать? Самой позвонить? А вдруг снова ошибусь?»

«Ошибёшься, – весело сообщила Ниночка. – Исправишься».

Заведующая кивнула и сказала: «Хороший день. Удивительные гости. Замечательная история. Надо создать при библиотеке литературный кружок!»

«И пригласить наших гостей ещё выступить!» – обрадовалась Ниночка.

На том и решили.

… Гости шли по бульвару. Аромат цветущих вишен был сладок и прян.

«А помнишь, какой был взгляд у Маруси, когда муж признавался ей в любви? – сказал прозаик. – Признавался при всех! В стихах. С гордостью, уважением, нежностью».

Поэт с любопытством ждал продолжения. Тогда он не догадался взглянуть на Музу. Все сосредоточены были на Поэте.

«В глазах её было… – прозаик смутился. – А-а-а, не буду говорить что! Наверное, ради таких моментов настоящего безграничного счастья мы и живём».

Цикл рассказов

ВДОХНОВЕНИЕ

Жизнь иногда замысловатее всяких романов. И разных неожиданных поворотов и увлекательных приключений в ней хоть отбавляй! Даже в городе, наполненном суматохой, спешкой и кутерьмой, происходят Чудеса. Иногда они выбегают навстречу в образе деда Мороза с мешком подарков. Иногда с первой капелью. Раз и кактус на окне расцветает аленьким цветочком! А есть чудеса, которые надо искать: всматриваться, вслушиваться, наблюдать…

Волшебство есть! Волшебство здесь! Волшебство рядом. Оно в глазах любимых. Приветливой улыбке незнакомца. В изгибах улиц. Шёпоте листвы. Танце дождя. Ласковом прикосновении Ветра. Иногда я нахожу волшебство сама. Порою волшебство находит меня…

Расскажу две истории. Случились они зимой, когда удивительные превращения происходят прямо на глазах.

История первая

КОГДА СНЕГ ПОЁТ

Усталый город отдыхает. Тускло мерцают фонари. Дрожат воробьи, примостившись на голой ветке.

Ночной сторож бродит из одного конца автостоянки в другой. Зимой автомобилей мало. И всё же охранять их приходится.

… Мне хорошо видна стоянка. Её подсвечивают окна многоэтажек. Мне тоже не спится. «У каждого свои заботы, – размышляю вслух. – У сторожа, воробьёв, меня».

К утру мне надо написать статью в газету и рассказ в литературный журнал, чтоб сдать главредам! Так и хочется разбить это слово на «гла» и «вред»? Наверное, потому что скорость и качество этим главным редакторам нужны одновременно. Словно так легко взять и выдать статью и рассказ по взмаху волшебной палочки. Без обдумывания, вычитки, редактирования, других важных элементов творчества. Да и вдохновение просто так не приходит, по первому зову. Его создавать надо!

Вот я и создаю. Наблюдаю, размышляю, записываю.

Иногда чтобы написать хорошую статью или рассказ необязательно отправляться за тридевять земель. Достаточно выглянуть из окна. Вот и сегодня. Столько интересного происходит под моими окнами…

Меняет время картинки. Каждая секунда вносит новые краски, звуки, эмоции. То вывалит зима-хозяюшка поутру из тучи-мешка манной крупы, то рассыплет к обеду сверху на город округлый жемчуг, то под вечер разлетится белый пух из небесных подушек и перин.

Звенят с рассветом под городскими крышами хрустальные колокольчики: динь-динь-динь. А в полдень прозрачные сталактиты взгрустнут и заплачут: кап-кап. До встречи, зима! Весна на пороге. К ночи приморозит, и сверкнут в свете фонарей острые ледяные кинжалы. А на следующее утро пригреет солнышко, чтоб к обеду растопить сугробы и ухнуть под ноги снежную лавину. Бац! Вздрагивают прохожие, пятятся подальше. Ну, их эти сосульки. Здоровье дороже!

Интересное это занятие наблюдать и описывать. Ну, и предугадывать кое-что! Понятно, что мне не слышно, о чём бормочет сторож. Я не могу знать, о чём думает он и полусонные воробьи. Но догадаться, представить и дорисовать можно? Тогда за дело!

Берусь за дело, потому что меня задело. Игра слов? А вот и нет. Меня, действительно, задел одинокий старик, пустая стоянка, комочки-воробьи на голой ветке. Вот и пишу, как дышу. Что-то придумываю, кое-что описываю, а ещё анализирую, ощущаю, собираю воедино из разрозненных кусочков зимней мозаики. И выходит сценка из жизни большого города под названием: «Город – это люди». Кстати! Как все они поживают, пока я записываю?

… Кружат снежинки, как на карусели. Мёрзнут воробьи на ветке. Не сидится сторожу в будке. А как ещё назовёшь то, где ни согреться, ни присесть? Вот и бродит сторож по стоянке, как медведь-шатун в весеннюю капель. Бродит и бормочет: «Ой, мороз красный нос, не кусай за щёки, не щипай за нос. Хоть и бородой оброс и усы в порядке, но …». Сторож сбился с речитатива и закашлял.

Воробьи переглядываются. Ждут хитрецы: вдруг захочет человек ужинать и перепадёт им от щедрот крошек или семечки.

… Снег под ногами сторожа скрипит.

Светофор возле дороги уныло подмигивает то жёлтым, то красным глазом. Зелёный никак не желает включаться.

Со стоянки видно часть дороги, двор, многоэтажки. С дороги во двор сворачивает грузовик. Скользко. Грузовик не торопится, ворчит.

Сторож щурится, наблюдает. Ему интересно, что можно перевозить в такую темень? И куда…

Воробьям надоело сидеть сиднем. Да и холод пробирает! «Проверить что ли, – решают воробьи. – Куда и что перевозит в такую непогоду грузовик?»

Гудит завод. Недовольно дребезжит трамвай, развозя запоздалых пассажиров.

«Пора ремонтироваться, – отстукивает морзянкой трамвай. – Срок-к-к эк-к-ксплуатации истёк-к-к ещё в прошлом веке-ке».

Сторож отвлекается от грузовика и сосредоточивается на трамвае. Надо же себя хоть чем-то занять в долгие зимние вечера!

Через пять минут наступает покой и тишина. Сторож продолжает шагать по стоянке. Ему представляется парад ко Дню Победы! Раз, два, правой, левой звенит орденами фронтовик, чеканя шаг.

Скрип, скрип отвечает снег под ногами. Отвечает грустно. Старик останавливается и шепчет: «Старость – не радость. А одиночество и того…».

Не успевает он договорить, как замирает на месте.

… Идут двое. Держатся за руки. Снег у них под ногами поёт! Да, да, да – поёт, а не поскрипывает.

Даже воробьи недоумевают. Они уже вернулись и часть парада посмотреть успели.

Но эти, двое, не идут ни в какое сравнение с тем, что повидали старик и воробьи на своём веку!

То ли сказка, то ли быль? Но луна вмиг превращается в серебряный зеркальный шар. А звёзды – в разноцветные небесные окошки. Ветер останавливает карусель и приглашает снежинок на вальс.

Город просыпается и преображается. Усталость его, как рукой снимает. Фонари вспыхивают озорными солнышками. Деревья приосаниваются, расправляют ветви, приветливо кивают воробьям. Те кланяются в ответ. А сторож выпрямляет спину и выводит молодецкое: «От юных лет и до седин: любовь, любовь – наш господин!»

Кто же эти двое?

Просто парень с девушкой. Гуляют по ночному городу, и расстаться не могут никак.

Всё преобразили, а сами даже не заметили, что натворили!

Почему? Да потому, что глядят друг на друга, не наглядятся. Ведь сегодня Он признался Ей в Любви!

Да разве может быть на свете что-то ВАЖНЕЕ ЛЮБВИ?

Город замирает. Небо любуется. Стой, счастье!

Тишина вокруг такая, что можно услышать биение двух влюблённых сердец. Или одного? Двух, как одно!

А какие слова ещё нужны? Им достаточно жеста, взгляда, улыбки, кивка. Он для неё тот, за кем – хоть на край света. Она для него – смысл жизни. Им хорошо вдвоём. Он греет её руку, она доверчиво прижимается к его плечу.

… Время ускоряет бег.

А над головой созвездия отсчитывают века: 15-й, 16-й, 17-й, 18-й, 19-й, 20-й, 21-й.

Они встретились! В этом яростном и бушующем мире им удалось обрести Любовь.

Они снова вместе, снова рядом. Такие разные, непохожие. Такие близкие, родные. Любовь соединяет их! Одно сердце, одна большая и прекрасная Душа.

Крепко взявшись за руки, идут по дороге Времени ОН и ОНА: Кай и Герда, Ромуальдо и Фантагиро, Ромео и Джульетта, Грей и Ассоль, Тристан и Изольда…

Через преграды и расстояния, сквозь время и запреты, предрассудки и суеверия, обман и зависть, злобу и предательство хранят они верность в сердце – одном на двоих!

А награда? Быть вместе: в горе и радости, в бедности и богатстве, в жизни и смерти.

Веруя, надеясь, любя идут ОНИ по извилистой, нелёгкой дороге Жизни. Идут вперёд! В будущее».

Бьют часы двенадцать. Новый век. Кружит Земля. Танцуют снежинки. Поёт Ветер. Улыбается Луна.

Идут влюблённые, крепко держатся за руки.

…Смотрю я из окна. Сколько интересного за одну ночь! Сторож, воробьи, парад, странный грузовик, Он и Она.

О ком же написать? О стороже, стоянке, воробьях, грузовике. И что? Статью, сказку, детектив, фэнтези?

И вдруг осознаю, что просто-таки тянет меня написать о влюблённых!

Да что ж это такое. Сколько можно писать об этом? Впрочем, погодите. Тема хоть и вечная, но неразгаданная…

Есть среди моих знакомых те, кто не верит в Любовь. Считает ее выдумкой романтиков, сказочников, писателей, поэтов, художников, музыкантов, сценаристов. Не верит, не ищет, не ждёт, поэтому не находит.

А есть те, кто верит, ждёт, ищет и находит!

Кто-то готов сражаться за Любовь, идти за ней на край света, лететь к далёким звёздам, придумывать тысячи ласковых прозвищ, дарить миллион алых роз, посвящать сонеты и романсы…

А кому-то целой Вечности не хватит, чтобы понять великую силу Любви, разгадать её главную тайну!

История вторая

ПОЕЗДКА В НОВЫЙ ГОД

Путевые заметки

Еду в маршрутке. Села на конечной остановке в одном районе. Еду на конечную в другой район. Это приблизительно 30-45 минут, если без пробок и поломок. Чем занять себя? Одни слушают плейер. Другие достали смартфоны, играют, кто во что предпочитает. Третьи пишут смс-ки. Четвёртые «достают» водителя и других пассажиров.

Я развлекаюсь тем, что любуюсь зимними узорами на окнах, а когда надоест, наблюдаю за пассажирами. Вот парень в куртке с капюшоном бормочет в гарнитуру: «Сел в маршрутку. Стою».

«Интересное сочетание слов», – прислушиваюсь я.

Парень продолжает кому-то объяснять: «Еду. Сел. Стою. Сейчас проезд оплачу и сяду. Да не в маршрутку. Мест свободных полно…»

Тут его толкают в бок, мол, передай за проезд. Он кивает, передаёт.

«Э, а я? – вопрошает один из пассажиров. – Мои передай…»

Парень кивает, передаёт за проезд, бормоча: «Сразу нельзя было всем передать?»

«Хм, – рассуждаю я. – Говорят замысловато, но все понимают! Один одновременно «сел и стоит, да при этом едет». Второй умудрился из гласных целое предложение составить: «Э, а я?» Хоть записывай!»

… Сегодня в городе снегопад. Словно где-то высоко устроили битву подушками! Не «современными», набитыми синтепоном или маленькими шариками из синтетического волокна, а пуховыми. И весь этот пух плавно спускается с небес на землю, кружит, завораживает, околдовывает, умиротворяет. Хорошо в такую погоду мечтать дома у окна с чашкой ароматного чая…

С утра, перед тем, как отправиться в поездку на другой конец города, я так и сделала.

За ночь снега навалило столько, что жильцы нашего дома дружно протаптывали дорожку, выстроившись друг за другом. Дорожка получилась узенькая, кургузенькая, по бокам сугробы, напоминающие Великую Китайскую стену.

«В следующий раз лопату возьму, – пошутил сосед с пятого этажа Генка. – Как раз к вечеру до офиса тоннель вырою».

«Лучше совочек и ведёрко, – смеётся жена. – И Ванечку с Анечкой прихватим снеговиков вдоль дороги лепить».

«Вот-вот, – пробурчал пенсионер Кузьма Васильевич. – Сами двор убираем, сами подъезд отмываем, сами в ЖЭУ деньги относим. Всё сами…»

Как выяснилось перед выходом из подъезда, убирать вокруг дома кроме жильцов некому. Дворник психанул вчера, уволился.

Он каждую зиму так делает. Ему не нравятся лёд, снежные заносы, сосульки на крышах. А весной дворник снова на работу просится. И в ЖЭУ его берут. Правда, осенью, в самый листопад, у дворника двухнедельный отпуск.

«Блат у него что ли?» – ворчит консьержка.

«Просто за такую зарплату работать там некому, – отвечает пенсионерка с 13-го этажа Эльвира Львовна. – Вот в наше время…» И она пускается с воодушевлением рассказывать, как хорошо жили, когда «все были молодыми, розы красные цвели»

… Маршрутка взбрыкивает, пассажиры подпрыгивают и переглядываются.

«Выбоина на дороге, – бормочет водитель, затем высовывается в окно и орёт: – Куда прёшь! Обгоняет он… Шумахер!»

Последние три буквы водитель произносит смачно, нараспев, даже как-то ругательно.

… Едем дальше. Впереди меня сидит женщина в платке, затем старичок в ушанке, перед ним девушка в шапочке с меховым помпоном, далее дама в тюрбане с брошью посредине, на переднем сидении девочка в шапочке с вязаными ушками.