Текст книги "Архивные секреты литератора"

Автор книги: Наталья Игнатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Наталья Игнатова
Архивные секреты литератора

Предисловие

За время жизни между миром и войной (2014-2021гг.) сохраняла я в архиве много наблюдений и мыслей, облачённых в слова и буквы, солидный жизненный опыт и много тайн.

И вот настала пора что-то с этим делать. К примеру, поделиться с друзьями!

Но как назвать избранное?

Думала долго. Полдня!

И тут ОЗАРЕНИЕ: первая профессия в моей жизни – архивариус. Вторая – журналист. Третья – литератор. Ура! Так и назовём: архивы, потому что хранила и записывала всё, что чувствовала, осмысливала, наблюдала. Секретные, потому что журналисты секреты добывают и раскрывают. Но и хранить умеют! Если очень надо. А литератор? Разве надо объяснять почему! Помните, у Антона Павловича Чехова литератор – человек «…законтрактованный (заключивший кабальное соглашение) сознанием своего долга и совестью».

Собранные здесь архивные секретные материалы поделены на главы-разделы, в которых рассказывается о том, откуда приходит ВДОХНОВЕНИЕ? А также представлена ТАЙНАЯ ЖИЗНЬ ЛИТЕРАТОРА. Точнее двух! Прозаика и поэта. Они наши современники! Естественно в чём-то отличаются от литераторов девятнадцатого века, двадцатого. Но есть и много общего. Вот я и попыталась приоткрыть завесу… Всего только приоткрыть!

Особая часть книги посвящается месту на карте и в нашем сердце, где мы родились, живём, творим, любим. Мы связаны с этим местом. У нас столько общего! Двор детства. Рассвет у ставка. Первое признание в любви. Лодочка в парке, на которой так весело плыть в неизведанное. Сквер у дома, где впервые признались в Любви – вы или вам. Та самая лавочка, там приятно читать и размышлять о многом. К примеру, о том, что каждый город – это в первую очередь те, кто живёт в нём. Это наша Родина. Это мы. Пусть его часть, которая делами, мыслями, мечтами, поступками меняет город. Такой вот небольшой секрет о городе, где мы появляемся на свет. Где так много впервые…

А другие секреты отыщете в книге сами. Читайте, будто вдыхаете глоток свежего воздуха в погожий солнечный день на цветущем лугу. Читайте в удовольствие! Ведь здесь разные жанры гармонично сочетаются, как и сама жизнь, состоящая из удивительных мгновений, раздумий, наблюдений и встреч.

В книге собраны мысли, наблюдения, заметки, зарисовки, миниатюры. О чём? О вас. Обо мне. О Времени. О мире. О периоде, ограниченном датами 2014-2021. Трудное время между миром и войной. Во многом изменившее нас и всё вокруг. Время, в которое год – за два. А то и три! Время, в которое многое пересмотрел, много передумал, переоценил, понял.

Признаюсь, что для меня писательство и журналистика стали щитом и мечом, позволившим сражаться на стороне справедливости, защищать униженных и оскорблённых, находить истину. А ещё помогли понять: через определённое время всё становится историей. Историей художественной. Историей – вехой в жизни. Историей во Времени.

Есть те, кто трактует историю (свою или страны) на свой лад. Иногда в угоду кому-то или чему-то. Есть мнения разных людей на то или иное событие. Но речь не об этом!

Время, описанное здесь, переломное. Переломное для меня, моего города, его жителей, страны, планеты. Время, в которое мы оказались на распутье – перекрёстке дорог. Куда это всех приведёт? Очередная загадка истории.

Здорово было бы, как в квесте, пересохраниться и попробовать разные варианты. Чтобы затем выбрать лучший! Безопасный. Для всех. Но…

Да! О Виртуалии здесь тоже много чего интересного написано. К примеру, как лучше прописаться в сети, почему многие сбегают туда из реального мира, можно ли найти там друзей, помощь, Любовь.

Итак: «Архивные секреты литератора» – это наша жизнь, состоящая из мгновений и событий, непростых и весёлых, удивительных и прекрасных.

С уважением и любовью, А.В.ТОР – Наталья Юльевна Игнатова

Часть первая

СЕКРЕТЫ ЛИТЕРАТОРА

Цикл рассказов

ПРОЗАИК И ПОЭТ

История первая

ТЫ МНЕ ДРУГ?

Они сидели в кафе и говорили о том, что дружбой называют в нынешнее время нечто иное.

«Напечатали меня в октябрьском номере столичного журнала, – делился худощавый, взлохмаченный поэт, сверкая глазами. – Нежданно-негаданно стали звонить те, с кем я не только друзьями не был, но и в литературную тусовку не входил. И давай предлагать: «Встретимся. Расскажешь о себе. Какие планы? Когда сборник подаришь?» И прочее. Я намекаю, мол, некогда. Творю денно и нощно. Думаешь, хоть кто-то понял?»

«Как же, – добродушно хохотнул прозаик. – Такие себя только слышат, остальных мимо ушей пропускают».

«Вот-вот, – грациозно взмахнул поэт, словно невидимым пером в воздухе расписался под вышесказанным. – Поболтали обо всём: о переменчивости погоды, лунном затмении, пятнице тринадцатого. Подивились, что денег не хватает, но все как-то умудряются питаться, одеваться, издаваться».

«Очевидное невероятное, если задуматься, на каждом шагу, – вымолвил прозаик. – Стоит сказать в компании, что не пью, тут же оживляются и радостно наливают. Да так, что на скатерть проливают! Говорю – на диете. Начинают накладывать в тарелку куски пожирнее. Но попробуй намекнуть, что с деньгами туго… Вроде и голос у меня зычный. И слух у собеседников хороший. А ни ответа, ни привета».

«Когда надо перехватить до получки копеечку, всех словно ветром выдувает, – согласился поэт и фальцетом пропел: «Опять финансы поют романсы. А никому и дела нет».

Прозаик иронично поинтересовался: «А, вообще, бывают лишние деньги?»

«Оксюморон, – сообщил поэт. – Лишние деньги – понятие нелепое в нынешнем обществе».

«О, да! – кивнул прозаик и пошутил: – Ода лишним деньгам. Это по твоей части»

«Ты тоже можешь поучаствовать, – дружески похлопал приятеля по плечу поэт. – Напиши эссе. Или рассказ на злобу дня».

Писатель усмехнулся и поинтересовался: «На злобу дня, говоришь? Это кстати. Но «revenons a nos moutons» – вернёмся к нашим баранам».

«Что касаемо «баранов», поработать у меня так и не получилось, – ответил поэт. – Не дали. Зато долго и настойчиво грузили по полной. Даже мобильный нагрелся. Ну, хоть бы что новое, необычное, интересное, полезное. Всё то же. Всё те же. Вечные темы: слава, успех, зависть. Кто и кого подсидел. Что, где и сколько экземпляров издал. И во сколько вылилось? Словоблудили часа три. Я уже взмок. Посплетничали обо всех. Знакомых и незнакомых. И вот чувствую, сейчас рычать начну: «Какого ты мне рассказываешь о тех, кого я в жизни не видел? Или, наоборот, каждый день встречаю». Но взял себя в руки. Хоть кому-то следует проявить дружелюбие, вежливость и выдержку. Самое обидное, что время выделил для дел! А тут слова, одни слова…

Звонят, когда только настроился на стихи. Образ возник. Слова правильные нашлись. Рифма сложилась. Ура! Пишу. Муза прилетела!

И вдруг звонят эти назойливые, приставучие, надоедливые «moutons». Настойчиво так, угрожающе, напористо названивают по телефону или в дверь. Им, видите ли, надо срочно! А мне? Что делать? И пеняешь после: зачем ответил на «дружеский» звонок?»

Прозаик согласился: «У меня ещё веселее. Звонят незнакомые и просят рассказ прочитать. До них, мол, никто так не писал! Или о подобном даже не знал. Прочитать, отредактировать и протекцию составить. Удивляюсь, мол, куда протекцию? «В СП, – отвечают. – Вы же там». Я в первый раз чуть со стула не упал. У меня около трёх десятков книг в известных издательствах! Я работаю с утра до вечера. Ночами пишу! А этот винегрет из пяти слов накропал, и в большую литературу пропуск требует? «Но я же, – настаивает очередной служитель Муз. – От Всеволода Карловича Бубенчикова». «ФИО сие мне незнакомо», – вежливо сообщаю. «Как же так? Вы же с ним друзья! – прибавляет заговорщицки. – Это мой троюродный дядя. Значит, и мы в некотором роде …» «Родня? – недовольно подсказываю ему. – Друзья? Может, мне вас ещё в гости пригласить?» «А можно? – радостно восклицает племянник неизвестного мне троюродного дяди. – Я готов!» «Я не готов!» – ору. После подобных перипетий отключил телефон. Сижу. В себя прихожу. А ведь я до кульминации дошёл! А этот влез и даже не поинтересовался, могу ли с ним разговаривать в данный момент и вообще хочу ли. Даже не задумался, не отвлекает ли меня? И так сотни раз на день».

«Да, – согласился поэт. – Не имей сто рублей…»

«…поимеют сто друзей, – хмуро изрёк прозаик. – А ведь дружба – святое! У меня никогда не было сто друзей. Настоящий друг может быть один».

«Точно, – кивнул поэт. – В крайнем случае, два, три. Но не больше. Тогда это коллектив, толпа, сборище, группа лиц. А тут то и дело слышишь: «Денег займи! Ты ж мне друг?» или «Давай хлопнем по рюмашке. Не станешь? Ты мне друг или как?»

Прозаик вздохнул. Ему это было знакомо не понаслышке.

«А помнишь у Омара Хайяма, – вздохнул поэт. – Знайся с достойными дружбы людьми. С подлецами не знайся, себя не срами. Если подлый лекарство нальёт тебе – вылей. Если мудрый подаст тебе яду – прими».

«Если б всё так просто, – согласился прозаик. – Чаще получается, как у Евтушенко: « … ко мне мой старый друг не ходит. А ходят в праздной суете разнообразные…» Прозаик хмыкнул, а приятель-поэт прибавил: «… не те». «Вот-вот, – кивнул прозаик. – И наш раздор необъясним. Мы оба мучаемся с ним».

Не успел он закончить фразу, вмешалась дама, сидевшая за соседним столиком. Она медленно смаковала чай с лепестками розы из фарфоровой чашки с золотым вензельком. Один пальчик дама держала золотым ноготком в сторону говоривших.

«Не пальчик, – подумал прозаик. – Золотой ключик. Гляди-ка тычет в нас, словно говоря: «чик-чик, вот и открылась заветная дверца. Встречайте!»

«Вы нас не ждали, а мы припёрлися», – подумал поэт и вздохнул.

Откуда и когда дама возникла в кафе, приятели не видели. Оба сбежали из дому, где им не дали поработать. Им требовалось успокоиться. А заодно выпить кофе и поговорить по душам. Созвонились. «Как обычно?» – поинтересовался поэт. «Давай, – согласился прозаик. – Около двенадцати. Кафе «Парнас».

Понедельник выдался пасмурным, но тёплым. На бульваре было сонно и тихо. В кафе свободных мест хватало. Это ближе к обеду все столики окажутся заняты. А пока всё шло своим чередом.

Прозаик пришёл на пять минут раньше. Поэт опоздал на пять минут. Приятели поприветствовали друг друга. Удобно устроились за одним из столов.

Официантка подбежала сразу. Пока девушка выполняла заказ, приятели мирно разговаривали. Всё было чинно, прилично. Оба так увлеклись, что не смотрели по сторонам. Настроение вскоре должно было коснуться отметки «отлично».

И тут появилась дама! С порога заметила знаменитостей и уселась поближе. Она наблюдала и слушала. А главное ждала. Ждала, чтоб вклиниться в разговор. И выразить своё мнение.

Вскоре случай представился. «В нынешнее время дружба большая редкость», – заверила дама, поднимаясь и направляясь к их столику. Поэт вздрогнул и поморщился. Прозаик терпеливо ждал продолжения «банкета», незаметно разглядывая даму. Он всегда так делал. Вдруг пригодится для нового рассказа или даже романа? Необычная деталь. Сюжет? Реплика. Описание внешности, обстановки. Ну, мало ли чего! «Чтобы хорошо писать, – считал прозаик. – Надо заметить такое, на что не обратили внимания другие. И преподнести это метко, ёмко, филигранно. И главное – в тему!» В данный момент «тема наклёвывалась» острая, насущная, животрепещущая.

Не знаю, как послушать, а посмотреть было на что! Дама словно материализовалась из «мыльной оперы». Из тех, что неотрывно смотрят домохозяйки, позабыв обо всём, кроме бушующих там страстей. Смотрят, затаив дыхание, а в перерывах на рекламу «клубничного мыла», успевают приготовить обед, пропылесосить комнаты, загрузить в стиральную машинку бельё, отругать чадо за «двойку». Смотрят, мечтая из будней попасть в сериальный рай бушующих страстей, галантных кавалеров и дам, которые, даже отходя ко сну – накрашены, при бриллиантах, а ещё в таких кружевных сорочках, в которых на бал не стыдно пойти».

Внешность у новой знакомой была примечательная. Локоны медного цвета извивались змеиным клубком. Взгляд – Медуза Горгона! Костюм цвета спелой сливы. На груди пылала брошь-сердце. Шею обхватывал шёлковый шарф.

«Я слышала ваш разговор, – пухлые губы пытались резиново растянуться в улыбке.

«Подслушивала», – мысленно «отредактировал» прозаик.

«Какое нам дело до неё, – внутренне сжался поэт. – А ей до нас? Хорошо, если на час задержит эта дама нас».

«Мыльная героиня» бесцеремонно двинула стул к их столику, но замешкалась…

Всё дело в том, что столик в кафе был рассчитан на двоих! Таких столиков в этом зале было пять. Стояли они у панорамных окон. В них виден был бульвар, а также боковая часть театра. С другой (внутренней) стороны столов был проход в соседний зал, и находилась барная стойка с витриной, на которой выставлены были всевозможные сладости.

Усесться, как ей было удобно, дама не могла. Она бы перегородила проход. Оставалось, подвинуть сидевших за столом. Либо примоститься на углу. Лучший вариант был оставить мужчин в покое и вернуться на место.

«Интересно, – подумал прозаик. – Какой вариант она выберет? Попробую угадать! Перегородить проход? Этот вариант отпадает сразу. Сядет на угол? Вряд ли. Сидеть на углу женщины не любят. Даже замужние! Примета у них такая. Мужчинам «плевать». Они обременять себя узами Гименея не рвутся. Тем более во времена «контрактных браков и договоров».

Поэт думал о том же. Приятели переглянулись: на угол она не сядет. Тогда кого из них решится «подвинуть»? Проявлять галантность ни тот, ни другой не желали. Они привыкли, что в кафе можно выпить кофе, поговорить по-приятельски. Без посторонних глаз и ушей! Но даме такт присущ не был. Скорее всего, она даже не знала значение этого слова, поэтому так нагло влезла в чужой разговор.

Жребий пал на худощавого поэта. Дама презрительно взглянула «на угол» стола и ловко «вдавила» поэта в витрину. Тот даже «не пикнул». А прозаик решил повременить с диетой. Все эти жидкие каши, овощи на пару, двадцать стаканов воды в день – выдержать непросто. К тому же, опыт показывал, что у двух-трёх лишних килограммов, проявлявших периодически из-за сидячего образа жизни, иногда бывают «плюсы». Вот и сейчас новая знакомая рядом с ним «не вписалась». Она имела формы пышные, соблазнительные. Вместе с резким, похожим на заострённый карандаш поэтом, они составили довольно комичную пару. Это заметила не только официантка, но и другие посетители кафе. Некоторые из них стали переглядываться и шептаться.

Поэт насупился. Прозаик хмыкнул: повезло! Он был сложения крепкого. Широкоплеч. Добродушен и медлителен. Каждое действие обдумывал тщательно. Во всём был основателен и надёжен. Прозаик не любил назойливых людей. И теперь внутренне торжествовал. Мысленно рисовал он героиню нового рассказа: «С виду ванильная булочка, но с … огромной изюминкой внутри». А ещё прозаик отметил про себя, что, усевшись рядом с поэтом, ванильная дама перекрыла приятелю путь к отступлению. Поэта было немного жаль. Зато прозаик в любую минуту мог распрощаться, сославшись на неотложные дела. И всё же он остался. Из любопытства. Да и поддержать поэта не мешало. Поэтому давний приятель задержался ровно настолько, насколько сможет выдержать этот фарс.

Дама приосанилась. Обвела собеседников твёрдым взглядом. «Словно лассо набросила, – напрягся поэт. – Как я устал от всего этого! От всех этих незапланированных встреч. И монологов ни о чём». Не успел он закончить мысль, дама заговорила. Это был театр одного актёра! Моноспектакль ни о чём, но всё же в тему. Незнакомка – назовём её так. Ибо никто из присутствующих не счёл должным представиться. Незнакомка болтала без умолку. О подругах, которые и не подруги вовсе. Одна пыталась мужа сманить. И чем! Текилой и домашним стриптизом. И повод выискала довольно «старомодный». Пока дама на курорте отдыхала, приятельница чужого мужа ублажала. Не успел прозаик поинтересоваться: «кто у нас муж», дама пояснила: «чиновник средней руки». То есть «на дворец и личный остров в океане вряд ли насобирает», но квартира, дача, счёт в банке, авто и роскошное манто уже не в перспективе, а реальность». И подобное бла-бла-бла…

Время шло, а приятелям даже слова вставить не удавалось. Поэт с очерёдностью в пять минут закатывал глаза. Так он молил о пощаде! Прозаик слушал хмуро, но не перебивая.

Была выпита пятая чашка кофе. Съедены заварные пирожные. Настроение у слушателей не улучшалось, потому что представление продолжалось. И вот добряк прозаик не выдержал и в одну из пауз поинтересовался: «Любезная, почему вы к нам подошли?»

«Ну, вы ж люди публичные! – заявила дама. – С вами всё можно».

Поэт тихо застонал. Прозаик вскинул брови.

«И как вы понимаете публичность?» – внезапно репейником вцепился в даму поэт.

«К вам всегда можно подойти, – просияла дама. – Поговорить обо всём!»

«Подружиться», – ехидно подсказал прозаик.

«Подружиться!» – обрадовалась дама.

«Попросить автограф, – вскипел поэт. – Оторвать кусок одежды. Загрузить по полной программе ненужной информацией. Что ещё?»

Дама недоумевала.

«Он обиделся?» – уточнила она у прозаика.

Тот кивнул.

«Как вы догадливы!» – театрально вскинул руки поэт. И чуть не смахнул чашку.

«Да, – гордо сообщила дама. – Я такая! И даже пишу …» Она сделала паузу.

«Стихи, – поспешно подсказал прозаик и прибавил. – Лирические. Про любовь! Это к нему. А мне пора. Друг мой, увидимся в среду, на квартирнике?»

Поэт ответить не успел. Схватив плащ, прозаик помчался к выходу. В дождь, грозу, к лужам и бушующим стихиям. Главное, вон отсюда. И поскорее!

Впрочем, при его солидности «мчаться» не совсем точное выражение. Это был побег настолько явный, что в кафе захихикали. Все. Кроме дамы. Она достала из сумочки мобильный и приготовилась к долгому общению.

«Друг называется», – подумал поэт. Нервно взглянул на даму. Та была непреклонна. Поэт потёр виски, вздохнул и шепнул: «Чего уж там. Читайте».

История вторая

ДЕЛИКАТНОСТЬ ИЛИ ДЕЛИКАТЕС?

Новый год на пороге. Прозаик и поэт привычно встретились в литературном кафе «Парнас». Поздоровались. Кивнули знакомым, сидевшим за столиками. Сняли пальто и головные уборы.

… Публичные люди знают, как важно первое впечатление. И сегодня прозаик выбрал для себя одежду в стиле старого доброго английского ретро. В стиле интеллектуального мужского шика, джентльменских манер, нераскрытых тайн, утончённой интриги.

Скажу вам по секрету, добродушному прозаику всегда нравился герой Артура Конан Дойла – знаменитый сыщик Шерлок Холмс. Его смелость, решительность, рационализм, дедукция и скептицизм.

«Встречают по одёжке, провожают по уму» – частенько говорил прозаик. Его приятель кивал. Оба считали, что в человека важно всё: и форма, и содержание.

Поэтому на сегодняшнюю встречу прозаик облачился в пальто из добротного ирландского шерстяного твида, щеголеватый клетчатый костюм-тройку и…

О головном уборе нашего героя поговорим отдельно! Знаменитое кепи Шерлока Холмса в викторианскую эпоху называлось deerstalker hat – «шапка охотника за оленями». Это был популярный головной убор аристократов всех мастей, выезжавших в заповедные леса поохотиться. Со временем охотничью кепку стали носить представители среднего класса – врачи, юристы, сыщики.

Поэт не желал отступать от принятых в литературной тусовке правил, но и придерживаться их буквально не собирался. Он выглядел не так, как все, но так, как ему нравилось. С утра поэту «не творилось», поэтому он хандрил. Это сказалось на его внутреннем и внешнем содержании. Прозаик даже встревожился, встретив приятеля у входа на «Парнас» (так называлось кафе).

Выглядел поэт отстранённо, мрачно и загадочно. Настроению нашего героя соответствовала одежда. Как соответствовала? Пугающе. Чуть не до пола пальто с серебряными пуговицами. Цвет? Гм, как бы так поэтично сказать. Вот! Цвет «дна самой тёмной и глубокой пропасти в горах».

Если прозаик ценил добротность и практичность. Поэт предпочёл удобство и …вызов! А именно – свитер в крупную вязку, кожаные штаны, высокие ботинки на фиолетовых шнурках. Фетровую шляпу оттенял длинный в крупную вязку шарф цвета маренго.

Приятели уселись за столик у окна. Таких столиков у панорамных окон было пять. Один оказался свободен.

Прозаик достал из кармана трубку, но курить не стал. Повертел в руках и положил на стол. Трубка, скорее, была символом аналитического ума, холодной рассудительности, цепкой наблюдательности, изрядной доли здравомыслия. А ещё того, что сложностей много, но все они решаемы. «Задачка ровно на одну трубку!» – добродушно шутил прозаик. Окружающие восхищённо замирали.

… Не успели приятели начать разговор, подошла молоденькая официантка. «Добрый день, – произнесла она. – Вам, как обычно?» Прозаик кивнул. Поэт посмотрел в окно и пробормотал: «Укрыл туман усталый город серебром» и что-то застрочил на салфетке.

«Давненько вас не было», – сказала официантка, кокетливо поглядывая на поэта. Тот поднял голову, приосанился и заявил: «Творил». «Теперь без сил, – подыграл приятелю прозаик. – Нам бы покрепче да погорячей». «Изумрудного чайку, – решил уточнить поэт. – Да с ликёром кофейку?» Девушка кивнула. Помедлила и заявила: «Скоро праздники. У нас полным ходом заказывают столики на 31-е». Прозаик хитро прищурился. Намёк он понял. «Будем», – кивнул поэт. «Значит, – просияла официантка. – Столик вам оставить?» «Всенепременно», – подтвердил прозаик.

Словоохотливая девушка помчалась выполнять заказ, задорно цокая каблучками по плиточному полу.

«Постарались, – заметил прозаик. – Пол, как во дворце».

«Керамика, – уточнил поэт. – Не паркет. Но красиво. И ножки у неё такие …музыкальные. Ловка!»

Прозаик пожал плечами. Оглядел зал. Поморщился и пробурчал: «Посетителей что-то многовато».

Поэт кивнул.

Народ в кафе приходил разный. По большей части амбициозный, а потому вели себя бесцеремонно – непредсказуемо, азартно, вызывающе.

В залах было шумно от словесных баталий, едких острот, дерзких ораторских выступлений, запальчивых дискуссий, жарких обсуждений «за глаза» и «в глаза».

Посетители ярко жестикулировали, кокетливо щурились, чванливо расправляли плечи и говорили… Говорили обо всём и ни о чём!

Такова уж атмосфера кафе «Парнас» – мира искусства. Там соперничали всевозможные чувства: наивность и притворство, искренность и коварство, гордость и предубеждение, честолюбие и высокомерие. Тут всё было игрой. И все носили маски. Каждый свою. Но маски эти были не постоянным атрибутом образа. Их меняли часто. Так уж заведено у людей, чьи профессии связаны с литературой, музыкой, театром, журналистикой, кино. А в кафе «Парнас» собирались именно такие люди.

Праздничные гирлянды весело подмигивали всем. Без исключения! Они создавали предновогоднее настроение. Обещали чудеса. Народ общался и «согревался» напитками покрепче. Шутил не в тему и хохотал до упаду. Завидовал чужой славе и критиковал мастеров. Выставлял себя напоказ и воровал идеи. Разочаровывался и влюблялся. Сплетничал, посвящая других в чужие секреты. Тихо творил, наблюдая за происходящим. Не умолкая, говорил и рьяно жестикулировал.

Кто-то предпочитал компанию. Некто искал уединения. Те, ЖАдно ЖДАЛИ новых знакомств и ощущений. Эти просто всё замечали. Как тот солидный господин с пышными усами, внешне напоминавший Марка Твена. Он задумчиво глядел в окно. Наверное, зарождался в великом уме замысел нового романа.

А за тем столиком черноволосый смуглый мужчина средних лет, потягивая мате, изучал толстенный литературный альманах. На столе лежала целая пачка литературных журналов и газетных статей, разных по содержанию и толщине. Можно было предположить, что мужчина – литературный редактор. Слишком вдумчиво читал он материал. И даже делал заметки красным маркером на страницах.

Неподалёку налегали на коньяк трое деятелей культуры, чередуя приличные тосты с неприличными анекдотами.

Возле дамы-вамп собрались поклонники. Дама читала! Что-то из своего. Раннего! Читала, закатив глаза, пуская сигаретный дым с ментолом. «Аспириновые облака. В твоей руке моя рука, – выводила она, уносясь мыслями к маленькому острову с одинокой пальмой. – Хромая скамейка в парке. Даже в пургу мне душно и жарко. Чернильная лента в моих волосах. Прозрачная слеза в чужих теперь глазах». Поклонники аплодировали. Дама жеманилась и читала, читала, читала. Откуда в неё умещалось столько стихов? Кофейная публика требовала ещё! На бис.

«Что за массовый гипноз? – удивился поэт. – Слова необъяснимые, непонятные, не сочетаемые. Может, поэтому притягательны? Поэтесса распиаренная. Слушатели внимают, хоть и не понимают. Просто не хотят показать, что «не в теме». А смысл? Зачем смысл, когда такое представление! Знакомые незнакомые лица. Взять хотя бы Краеугольникова. Надутый, как индюк. И стихи читает так же. Подумать только: недавно провозгласил себя непревзойденным новатором в области большой литературы. Что под этим подразумевается, Краеугольников не объясняет. Новатор и всё! Без комментариев».

Поэт вздохнул. Взглянул на прозаика. Тот хмыкнул: вижу. Чего уж там!

В данную минуту литератор с большой буквы ловко управлялся с планшетом и текилой.

«По-другому ему не пишется, – проговорил прозаик. – Раньше перо, чернильница и … вдохновение. Сейчас виртуальная сеть, соль, текила, лимон…»

«Лайм, – уточнил поэт. – Всё, что требуется таким вот краеугольниковым для написания очередного шедеврального продукта».

«Жуть», – поморщился прозаик.

«Он в поэзию из рекламщиков пришёл. Хорошо, что не наоборот, – сообщил поэт. – Представляешь, у него, что ни строчка, то слоган!»

«Не представляю, – отрезал прозаик. – Из поэтов в рекламщики тоже не представляю. «Поэзия – музыка Души», – писал Вольтер. Музыка Души, а не игра в рифмы».

«Самовлюблённая посредственность и поэзия несовместимы, – пробурчал приятель. – Только послушай этот краеугольниковский слоган: «Суши? Не гляди, а кушай!» А вот ещё: «Отмороженный бройлер – без гормонов и стероидов».

«Хватит, – взмолился прозаик. – Пощади! Этот Краеугольников недавно сборник стихов презентовал. Я послушал…»

«… и чуть в обморок не упал», – предположил поэт.

«Не угадал, – обиженно заявил прозаик. – Я наслушался и депресснул. И до конца творческого вечера не досидел. Тихо так вышел. Но Краеугольников всё равно узрел и обиделся. Теперь не здоровается. Отворачивается при встрече!»

«Знакомая ситуация, – сказал поэт. – Это ещё что! Ковальчикова эпиграммы строчит на тех, кто на неё косо смотрит. А Бабуров за басни принялся. Рифмы нет. Ударения ставит, как ему заблагорассудится. И слова! Что с ними вытворяет, слушать невмочь. Недавно пригласили на литературный кружок, так он там декламировал: «Летним утром какадуха шлягер пел мне прямо в ухо». Или вот ещё: «Привередливый мусью дарит дамам монпансью». А это из сборника приятеля его Коконашвилькина: «На пьедестал с трудом я встал. От рифм устал». Или вот: «Я давно не ерундю. Так чудю, что всех затмю».

«Видел я эти перлы в пять экземпляров за счёт автора, – поморщился прозаик: – Хоть бы изредка словарь открывали».

«Это что! – заявил поэт. – Я уже в фб выходить боюсь. Целая лента новостей из поэтов всех мастей».

«М-да, – задумчиво произнёс прозаик. – Выкладывают перлы в интернете, на столбах, в жёлтой газете».

«Как думаешь, – спросил поэт. – Если в спам их отправить, обидятся?»

Приятель задумался и выдал: «И пусть. Больше присылать не будут».

«Так и сделаю! – обрадовался поэт. – Выбрасывают в Италии под новый год весь хлам. И у нас можно некоторых особенно доставучих «в корзину почистить». Как думаешь, с кого начать?»

Прозаик погрустнел: «Легче сказать, кого взять в новый год, чем перечислить всех, кого оставить»

«Это да, – хмыкнул поэт. – Многовато придётся спамить».

«Заметь, – изрёк прозаик. – Соотношение качества и количество, не в пользу качества. И кто виноват?»

«И что делать? – посетовал поэт. – Времена не те? Так вроде всегда «есть в жизни плохое и хорошее». Народ обмельчал? Не сказал бы. В плане физическом и материально выглядят приличными людьми».

«А толку, – признался прозаик. – Богатство душевное, где? Деликатность, интеллигентность, доброта, щедрость, отзывчивость».

«Эк, хватил! – замахал руками поэт. – Устаревшая лексика. Де-фи-цит!»

Появилась официантка: «Ваш чай. Кофе с ликёром».

«Деликатность, – мечтательно пропел поэт. – Какое красивое слово».

«Деликатес? – заинтересованно переспросила девушка. – Могу принести дульче-де-лече. Или мазаринер. Болу рей? Тирамису».

«Благодарю, – взглянул на неё прозаик. – Я это даже не выговорю, не то, что вкушать. Мне зелёный чай с мятой, как раз по погоде».

«А мне кофе с коньяком в самый раз, – усмехнулся поэт. – И согреться, и взбодриться!»

Девушка пожала плечами. Ей было непонятно, почему такие уважаемые посетители отказались от деликатесов. «Чудаки, – подумала официантка. – Деликатность им подавай! Откуда я им её возьму?»

История третья

МЫ НУЖНЫ ДРУГ ДРУГУ

Сегодня город не в настроении. Под стать февральская погода. Тончайший лёд украсил лужи. Грязь под ногами бурой кашей. Небо словно давно не мытые стёкла.

Маршрутка, поскрипывая и ворча, торопится из одного конца города в другой. Водитель предупредил, что многие остановки будут «по требованию», так как ему надо «уложиться в график».

Приятели – поэт и прозаик – подпрыгивают где-то на заднем сидении. Поэт ещё не пришёл в себя после простуды, поэтому хандрит и отмалчивается. Уткнулся в шерстяной сиреневый шарф, надышал там тёплую норку, прикрыл глаза – отгородился от всего мира. Всего? Ну, не всего. Крепкое плечо приятеля-прозаика поддерживает, словно каменная стена. «Если что, – утешает себя поэт. – Отобьёмся».

От кого собирается отбиться поэт? Он грубости, невежества, хамства. От погоды, в которую остаётся только «достать чернил и плакать». В общем, от негатива. Разного. Противного и безобразного. Не думайте, что поэт неврастеник. Просто настроение наше зависит от многих факторов. А тут и погода, и простуда, и незапланированная поездка. Навалилось много такого, что поэту нашему не по нраву. Понятно, есть слово «долг и обязательства», но «хочу и могу» звучат гораздо лучше. Что ещё остаётся бедняге, как терпеть эту поездку, погоду, визгливую маршрутку, неуравновешенного водителя, чужих пассажиров. Но есть и приятное. Всегда есть отдушина, если поискать. И эта отдушина – давний друг прозаик. Он надёжен и крепок. Но никто в этом мире не совершенен. И приятелю тоже не сладко. Прозаик углубился в переживания. «Полоса чёрная, – мысленно сетует прозаик. – Полоса белая. Может у других так? А тут мчу вдоль серой полосы. В неизвестность. Не сворачивая. Вокруг стена! Стена непонимания, безнадёги, грусти. Даже на солнечный остров в океане сбежать не хочу. Но чего-то же я хочу? Чего? Дом свой хочу за городом! Чтоб шашлыки с друзьями по выходным. Домашняя наливка. Надо представить всё поярче! Вдруг полегчает?»