Текст книги "Дева и Змей"

Автор книги: Наталья Игнатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Нет, не оглядываться, чтобы не рассмеяться, чтобы не улыбнуться даже помпезности и торжественности, и чтобы ни одного зеркала по дороге – закрыть зеркала! – иначе собственный наряд заставит скиснуть от смеха. Стук каблуков по паркету, по мрамору, по граниту двора.

За раскрытыми воротами, подняв к небу пики с серебристыми флажками, твердой рукой сдерживали волнующихся скакунов десять всадников. Их доспехи – белое серебро. Их глаза в прорезях забрал – синее небо. Их плащи – зеленая трава. И лошади подкованы острыми льдинками, чтобы звонче пели под копытами звездные дороги.

– Я не звал вас, – Невилл, не сбавляя шага, шел прямо на сверкающий строй, – я возьму вашу кровь.

Он слышал за спиной шелест – это свита его, его лиилдур[6]6
  Лиилдур – гвардия.


[Закрыть] потянули из ножен клинки. Он шел вперед. И было уже не смешно: пересечена граница, нет больше человеческого имени, реальностью стали мечи и доспехи, пышные одежды и слова, и ненависть…

Война.

Десятеро спешились, как один. Как один сняли шлемы. И преклонили колена:

– Мы пришли с миром, принц.

Наэйр остановился, двух шагов не дойдя до вздрагивающих лошадей.

– Говорите!

Он сделал знак лиилдур: мечи в ножны.

– Сияющая-в-Небесах шлет послание своему царственному врагу! – звонким голосом, по-прежнему не вставая с колен, отчеканил один из серебряных воинов, – и, несмотря на то, что война между Силами не стихает ни на мгновение, бонрионах[7]7
  Бонрионах – Владычица.


[Закрыть] настаивает, чтобы Властелин преклонил слух к ее пожеланиям.

– Властелин мертв, – из-за спины Наэйра вышел его собственный герольд, – Принц Темных путей представляет Силу. Он готов принять послание вашей госпожи, и буде пожелания Сияющей-в-Небесах совпадут с его собственными, выполнит то, о чем просит бонрионах.

У принца зубы заболели от едкой и оскорбительной вежливости обеих сторон. Гонец Сияющей-в-Небесах, между тем, снял с пояса деревянный футляр и раскрыл его, протянув темному герольду. Внутри, обвитый серебряными лентами, лежал свиток с посланием.

Не говоря худого слова, Наэйр сделал шаг вперед. Свистнул, вылетев из ножен, вороненый сабельный клинок, застыл у самого горла гонца, над краем доспехов. Серебряный рыцарь не шевельнулся, лишь опустил глаза, да переглотнул совсем по-человечески.

– И на что же рассчитывает ваша госпожа, оскорбляя меня? – спросил Наэйр. Хотел спросить холодно и с достоинством, получилось – с искренним любопытством. – Или она решила таким образом избавиться от нерадивых слуг?

Ситуация была, мягко говоря, идиотская. Ленты из серебра на послании, адресованном принцу Темных Путей – оскорбление недвусмысленное: ни Наэйр, ни один из лиилдур не могли даже прикоснуться к свитку. Отец принца, получивший за несдержанный характер прозвище Wutrich [8]8
  От немецкогоWut– ярость, бешенство.


[Закрыть], убивал за меньшее, нисколько не смущаясь тем, что гонцы лишь выполняют волю пославшего их… Наэйр представил себе, как чиркает лезвием по горлу безоружного, стоящего на коленях рыцаря. И опустил саблю в ножны:

– Я не убиваю рабов. Но передай своей госпоже, чтобы она не спешила принять доброту за слабость.

Письмо он вынул из футляра, прибегнув к магии. Стряхнул проклятое серебро. Развернул свиток. Ладно, хоть внутри все было честь по чести: правильное титулование, развесистые заглавные буквицы, и знак внизу – звезда о семи лучах – поставлен лично Сияющей-в-Небесах, не каким-нибудь штатным писаришкой.

– Нам приказано дождаться ответа, принц, – подал голос гонец.

– Хорошо, – вздохнул Наэйр, – пользуйтесь моим гостеприимством, пока я позволяю.

Он развернулся, и уже в спину толкнулось неловкое:

– Вы сказали, что возьмете нашу кровь, принц.

– Не в этот раз, – он кивнул своей молчаливой свите: – господа, разместите гостей. И не забывайте, что достойные сэйдиур[9]9
  Сэйдиур – рыцари.


[Закрыть] лишь выполняли приказ.

“…Пусть темна будет ночь над тобой, представляющий Силу! Прими уверения в самой глубокой и искренней ненависти к тебе, твоему роду и твоим Путям и знай, что нет такой цены, какую не заплачу я, чтобы уничтожить тебя и все, чем ты дорожишь…”

Слова давно выучены наизусть, но Наэйр внимательно прочитал “шапку” письма, выискивая подвох: от Сияющей-в-Небесах можно было ждать чего угодно. Принц не верил всерьез, что Владычица отправит на смерть десяток сэйдиур лишь для того, чтобы нанести оскорбление извечному врагу, однако и такую возможность не стоило сбрасывать со счетов.

Он не ответил на первый удар – это плохо. Если пропустит и второй, будет совсем негоже.

“Представляющий Силу” – титул, остатки былого величия. Но замок на холме, как и прежде неприступен, и без дозволения принца Темных Путей ни один из подданных Сияющей-в-Небесах не смеет ступить в Тварный мир, а на удар Сын Дракона по-прежнему отвечает ударом… если только не приходят вот так, как сегодня, покорно подставив шею под острый клинок. Однако вступление письма отвечает канонам, нет в нем и намека на оскорбление, значит, Владычице действительно что-то нужно от своего врага. И что же? Хочется думать, что не позволения ввести в мир смертных свои войска. Она давно подумывает об этом… Хм, давно – это если мерить время, как мерят его люди.

Сияющая-в-Небесах не доверяет народам Полуночи, подданным Наэйра, охраняющим от смертных подступы к Срединному миру. Она понимает, что люди равно враждебны и племенам Полудня, находящимся под ее властью, и порождениям тьмы, но понимает также и то, что, ограждая Срединный мир от смертных, воины Полуночи препятствуют проникновению в Тварный мир ее, Владычицы, подданных и слуг. А у людей много, очень много интересного и полезного. Их жизни, например. Жизни куда более насыщенные, чем существование любого из фейри. Изначально обреченные на смерть, и потому до самого горлышка налитые Силой, горячей кровью, страстями, сомнениями.

Эйтлиайн обратил внимание на свои пальцы, нервно постукивающие по столешнице. Крови захотелось так неожиданно и сильно, что он едва не поддался соблазну шагнуть прямо из замка куда-нибудь на ночную сторону планеты. На дневную тоже можно, но в некоторых вопросах Сын Дракона предпочитал держаться традиций. Нет. Не сейчас. Уже скоро время очередной жертвы. Скоро Ауфбе умилостивит Змея-под-Холмом.

Он вспомнил свое человеческое имя. На имени, как платье на манекене, сидел человеческий образ. И Наэйр заставил себя надеть этот маскарадный костюм, отложил письмо, выжидая, пока личина станет личностью.

Так-то лучше.

Что там пишет Сияющая? Тоже крови жаждет?

“…известно мне, что моя подданная, с рождения жившая у смертных, явилась на Идир[10]10
  Идир (Межа) – граница между Волшебным и Тварным мирами.


[Закрыть], ведомая, как птица, тем, что выше разума и больше знаний…”

– Инстинктом, стало быть, – вслух хмыкнул Невилл. – Ну и? А я при чем?

“…хочу я, о, враг мой, послать своего эмиссара на опекаемую тобой землю, дабы с помощью его понять природу сей девы и решить ее судьбу…”

– Еще чего ты хочешь, бонрионах? – Невилл досадливо откинулся в кресле, достал сигарету, щелкнул пальцами, прикуривая. – И с чего ты вообще решила, что Элис – твоя подданная? На ней не написано.

Разговаривать с письмом смысла, конечно, не имело. Но право решать судьбы обитателей Тварного мира Невилл оставлял за собой. В тех редчайших случаях, когда считал, что без него не обойдутся. А уж там, где обходились без него, совершенно точно нечего было делать и Сияющей-в-Небесах. Смертные и сами прекрасно умели запутаться в собственной жизни.

“…Гиала[11]11
  Гиал – яркий, белый, сияющий.


[Закрыть] вижу я посланцем своим в Тварном мире и уповаю на то, что ненависть не помутит твой разум, когда будешь ты писать ответ мне, о, враг. Я прощаю тебе смерть моих сэйдиур и обещаю, что не случится ничего дурного с гонцом твоим, коему выпадет донести до меня послание. Не в правилах Полуденного народа карать раба за вину господина…”

– Дрянь, – вздохнул Невилл. И задумался: во что бы этакое завернуть свиток с ответом? Решил, что проще и выразительнее всего будет написать письмо на коже со спины какого-нибудь Полуденного лазутчика. Их много попадалось на попытках пробраться в Тварный мир.

Принц разослал по цитаделям гонцов с приказом найти и доставить пленника самого высокого ранга. И, рассеянно улыбаясь, принялся начерно набрасывать ответ. Разумеется, он не мог отказать Владычице в ее пустячной просьбе: Сияющая-в-Небесах прекрасно знала, кого назначать эмиссаром. Однако, кто же такая эта Элис Ластхоп, если из-за нее к людям готова вновь явиться давным-давно потерянная сказка?

“Факир – Мангусту.

Секретно.

Поддержание контакта с Дочерью одобряю. Уточните цель приезда на территорию. Возможно, истинная цель – встреча с Объектом”.

Вечером вновь зазвонили колокола. У Элис немедленно разболелась голова: церковь Преображения Господня располагалась всего в квартале от ее дома, и медный перезвон отражаясь от поросших лесом склонов Змеиного холма, волной ударял в стены, так, что стекла позвякивали.

Приняв обезболивающее, Элис выглянула в окно. Прихожане, наверное, уже направились на вечернюю службу, значит Курта с миссис Гюнхельд можно ожидать в самое ближайшее время. Вряд ли гости, которых они ожидали, пропустят вечернюю молитву, или что там происходит в церкви по вечерам? Проповеди? Всенощное бдение?

Она заканчивала накрывать на стол, когда в дверь позвонили.

– Только никаких пирогов! – заявил Курт с порога. – Нельзя все время есть. Будем пить. Мы принесли вино.

– Элис, вы занемогли? – встревожилась миссис Гюнхельд. – Что такое?

– Да колокола, – Элис махнула рукой, – ничего страшного, просто голова от них болит. Пройдет. Утром то же самое было.

Они расположились на выходящей в сад веранде, увитой декоративным виноградом и все теми же ангельскими слезками. Вино оказалось крымским: Курт, как истинный патриот, видимо, намеревался поелику возможно не вкушать хлеба на чужбине, и привез с собой множество гостинцев, начиная с варенья из морошки, которым Элис угощали утром, и заканчивая, как посмеиваясь рассказала госпожа Гюнхельд, черным “Бородинским” хлебом.

– Здесь такого не достать, – Варвара Степановна бросила веселый и ласковый взгляд на сына, – а я его люблю. Вот Курт и расстарался. Ну, Элис, что же такое интригующее поведал вам “хозяин замка”? Или эту тему вы с Куртом хотите обсудить тет-а-тет?

– Нет! – быстро ответила Элис. – Нет, миссис Гюнхельд, эту тему мне хотелось бы обсудить в первую очередь с вами. Потому что я столкнулась с чем-то очень странным. С тем, что мне кажется необъяснимым, но на самом деле, наверняка объясняется как-то очень просто.

– Ну, так рассказывайте, – Варвара Степановна устроилась поудобнее, – мне необыкновенно интересно послушать, что с вами приключилось.

И Элис стала рассказывать. О дрессированном коне по кличке Облако, о бриллианте в ручье, о том, как камень стал звездой. О том, что Невилл знал, какие предположения выдвигались относительно него за завтраком в доме Гюнхельдов, о том, как он угадал имя Курта, хотя Элис ни разу не назвала его, а потом все равно зачем-то просил Курта представиться, и о Скатхаун Спэйр , Зеркале Неба – озере за Змеиным холмом…

…Озеро оказалось небольшим – черная гладкая вода в раме из лепившихся к берегам кувшинок. Вокруг был лес, солнечный и веселый, да высился по правую руку Змеиный холм. А посреди озера, вырастая прямо из воды, стояла башенка резного камня. Вся белая и голубая, с зубчатой крышей и узорчатой дверью, выходящей к каменному причалу.

– Красиво, не правда ли? – Невилл смотрел на башенку. – Что скажете, мисс Ластхоп?

– Красиво, – согласилась Элис. – Что это?

– Собственно, это я и хочу вам объяснить, – хозяин Черного замка поднял руку, указывая на склонившуюся к воде купу плакучих ив, – там, за ветками, есть лодка. Если доплыть на ней до башни, вас встретят запертые двери. Это прочные двери – очень старые, но очень надежные. Однако, разумеется, любые двери можно взломать. И внутри… – он задумался, как будто не знал, что там, внутри, а придумывал прямо сейчас, – внутри вы найдете пыль, труху, остатки стенных росписей, мертвых насекомых, да, может быть, стайку летучих мышей под самой крышей.

– Фу! – Элис поморщилась. – Стоило рассказывать!

– Но ведь до башни можно добраться не только на лодке.

– А как? Вплавь? – Элис наклонилась, потрогала воду. – Нет, – помотала головой, – не сезон.

– Вода здесь не станет теплее даже в самые жаркие дни июля, – сообщил Невилл, – на дне множество ключей. Подумайте, неужели нет других способов?

– По воде, аки посуху? – Элис насмешливо прищурилась. – Или, может, по воздуху? Позвать летучих мышей, чтобы перенесли? Сделать лодку из лепестка кувшинки?

– Именно, – без тени удивления согласился ее спутник, – вам многое известно. Любой из этих способов будет лучше, чем путешествие через озеро на останках дерева, убитого людьми. Правда, летучие мыши помогли бы нам только в темноте: они не выносят солнечного света. А вот кувшинка – это хоть сейчас.

Он уже шагнул к воде, намереваясь сорвать лепесток, когда Элис вдруг испугалась и сказала:

– Не надо.

Она хотела еще добавить, что ей надоели все эти шутки, что она хочет вернуться в город, что в жизни больше не поднимется на Змеиный холм, но не добавила. Зато спросила:

– Чего вы добиваетесь?

– Если бы вы подплыли к башне на золотой лодке, двери раскрылись бы сами, и там, внутри, пыль стала алмазным песком, росписи на стенах засияли свежими красками, бабочки закружились в цветнике на крыше, а летучие мыши… они спят до ночи и не боятся тех, кто приходит, как друг. Вы можете увидеть это, мисс Ластхоп, но пользы от увиденного будет немного, а бед – более, чем достаточно. Вы ведь знаете, не правда ли, как это плохо – видеть то, что недоступно другим?

Элис и рада была бы огрызнуться, но запала хватило только на молчаливое удивление: “откуда он знает?”

– А можете закрыть глаза, – продолжал Невилл, – и сказать себе: это все в моей голове! Вас научили говорить так, научили хорошо, вы делаете это не задумываясь… почти. Я помогу вам. В обоих случаях – помогу. Пожелайте, и сказка станет вашей жизнью. Нет – и я дам вам объяснения, которые будут лживы от первого до последнего слова, однако полностью устроят и вас, и всех остальных.

– Интересно, каким же образом? – теперь он по-настоящему пугал ее. Нет, не казался опасным, да и не был, наверное, просто слишком много знал такого, о чем не полагалось знать даже самым близким друзьям семьи Ластхоп. Неужели отец был прав в своих вечных опасениях за дочь, прав, когда говорил, что по обе стороны океана, на любом континенте найдутся враги, готовые на все, лишь бы найти слабое место семьи, найти и ударить?..

– Нет, – Невилл нахмурился, в черных глазах плясали блики солнца, отразившиеся от зарябившей под порывом ветра воды, – не думайте обо мне плохо, мисс Ластхоп. Во всяком случае, не думайте так. Я говорил вот о чем…

И все сразу встало на свои места.

Элис огляделась, с легким сердцем любуясь озером, замшелой башней над водой, глухим, почти непроходимым лесом – только узенькая тропинка вела в обход холма к поросшему осокой берегу. Красивое место!

Невилл Драхен “коммивояжер, авантюрист и холостяк” – он сам так представился, – улыбнулся, довольный произведенным впечатлением. Его мотоцикл стоял поодаль и почти не портил вида.

– Могу поспорить, – сказала Элис, – даже из местных немногие знают как здесь красиво. По тропинке ходят не часто. А развалины вы мне покажете?

– Да там смотреть особо не на что, – Невилл пожал плечами, – оплывшая земля, трава, да груда камней. Впрочем, если вы настаиваете.

– Конечно, – без колебаний заявила Элис, – я настаиваю. Вы ведь сами сказали, что взяли выходной. И обещали показать окрестности…

– Вот так, – сказал Невилл, Наэйр из рода Дракона, – вот так это будет. Не самый плохой вариант – как вам кажется? Вы никогда больше не подниметесь на Змеиный холм, потому что замок станет развалинами. Вы, может быть, станете ходить сюда, к озеру. Найдете лодку в кустах и доберетесь до башни, чтобы взглянуть на нее изнутри. Вы ничего не потеряете. И не приобретете.

– Как вы это делаете? – спросила Элис. – Как? Что это? Гипноз? Внушение? Я сплю? Вы погрузили меня в транс?

– Я отвезу вас домой, – он подозвал коня, – не бойтесь, я ведь обещал, что… не сделаю вам ничего плохого. А на досуге подумайте, какое видение мира нравится вам больше. И дайте мне знать.

Это “не бойтесь” на удивление возымело эффект. Страх действительно прошел. Элис даже не удивилась, когда Невилл опустился на колено, протягивая ей ладонь: просто оперлась ногой, и ее одним движением закинули в седло.

– Я сделаю так, как вы пожелаете, – Невилл повел Облако под уздцы, – так, как вы скажете, а не так, как хочет ваше сердце. Желания сердца, – он обернулся, заглянул ей в лицо, – они бывают опасны. Однако юный Гюнхельд уже начал беспокоиться. С вашего позволения, – он оказался в седле позади Элис, тронул коня, – так мы доберемся быстрее…

…Некоторое время за столом на веранде царило вдумчивое молчание. Потом Варвара Степановна шевельнулась, кутаясь в ажурную шаль, и спросила негромко:

– А кто, простите, ваш отец, милая?

– Эндрю Ластхоп, – Элис сжала пальцами коленки, – он… наша семья очень богата и влиятельна. И… у отца есть несколько научных центров. Он финансирует разные исследовательские программы. Я не знаю, – она слегка улыбнулась, – это же все страшно секретно. Мне с самого детства твердят про шпионаж, конкурентов, политику… Вы понимаете?

– Может быть, вам стоило бы позвонить домой? – Варвара Степановна смотрела с искренним, неподдельным сочувствием, – я прекрасно знаю, как в вашем возрасте дорожат личной свободой, но, Элис, бывают ситуации, когда следует проявлять благоразумие, как бы это ни было неприятно. Я немножко знаю о промышленном шпионаже. Из детективов, конечно, но ведь и там не все выдумки. От людей, занимающихся этим, действительно можно ожидать чего угодно. Особенно, если речь идет о шпионаже на государственном уровне. Вы ведь понимаете, что ваша конспирация, желание избежать родительского надзора – что все это просто игра. Достаточно один раз воспользоваться кредитной картой…

– Но я не пользовалась! – Элис подалась вперед. – В том-то и дело! У меня… – она сбавила голос, сообразив, что говорит слишком громко, – у меня полная сумка наличных. Я обменяла деньги еще в аэропорту.

– Я указала всего лишь на один способ, – резонно заметила Варвара Степановна, – самый доступный. Такой, какой пришел бы в голову даже дилетанту вроде меня или, вот, Курта.

Элис бросила взгляд на молодого человека, но тот сидел молча. Только плечами пожал, дескать, что тут скажешь, мать права.

– Кроме того, – продолжила госпожа Гюнхельд, – вы извините меня, Элис, но нельзя быть такой доверчивой. На месте меня или Курта мог оказаться кто угодно, да и нас вы знаете всего один день, а рассказали уже достаточно. От чего вас лечили? От синдрома патологического фантазирования, я права?

– Я не сумасшедшая! – тут же взвилась Элис, но вспомнила о приличиях и заставила себя успокоиться. – Это было в детстве. Давно.

– Ничего особенного, – Варвара Степановна приподняла ладонь. – Элис, у меня за двадцать лет работы было несколько учеников с тем же диагнозом. И все они оказались необычайно одаренными людьми. Творческими. Очень талантливыми. Я всего лишь хочу сказать, что вы наверняка легко внушаемы, и если предположить, что этот Драхен – гипнотизер, ему не стоило труда выведать у вас все, что угодно. Да при том еще и так, что вы сама ничего не заметили. В общем, милая моя девочка, с вашим характером, доверчивостью и наивностью наилучшим вариантом действительно было бы позвонить домой и попросить отца прислать вам… – она улыбнулась, – телохранителя, или как это у вас называется? Сопровождающего. Курт, что скажешь? Ты у нас представитель мыслящей молодежи.

– Где здесь телефон? – вместо ответа поинтересовался Курт.

– Ближайший, по которому можно позвонить за пределы Ауфбе – в гостинице.

– Элис, – Курт встал, подал руку матери, помогая подняться из плетеного креслица, – я провожу маму и заеду за вами, прокатимся до гостиницы. К чему откладывать?

– Сейчас?! – удивилась Элис. – Ночью?

С глубоким вздохом Курт покачал головой и ничего не сказал. Элис и сама сообразила. Виновато пожала плечами:

– Вылетело из головы.

– Немудрено, – пробормотал Курт, – пойдем, мам. Элис, я вернусь и помогу прибраться, а пока идите в дом. Прохладно на улице.

…Он не заехал, как обещал. Он зашел. Абсолютно бесшумно, не скрипнув ни единой половицей. Элис не слышала ничего вплоть до того момента, как Курт тронул ее за плечо.

Она взвизгнула от неожиданности и подскочила.

– Почему вы не заперли дверь? – спросил Курт. – Вместо меня мог прийти кто угодно.

Он как будто повзрослел всего за несколько часов. Утром Элис познакомилась с мальчишкой, своим ровесником, таким же студентом, как она сама, а сейчас перед ней было молодой и серьезный мужчина.

– Что случилось? – она выглянула в окно. – Вы без машины? Поедем на моей?

– Пойдем пешком, – ответил Курт. – Вовсе ни к чему, чтобы все собаки в городе знали, что вам или мне не спится ночью. Одевайтесь. Ночной Ауфбе – забавное зрелище, посмотрим, покажется ли он вам таким же.

Элис быстро надела свитер, накинула куртку. Несколько раз провела расческой по волосам – мартышкин труд.

Снаружи ощутимо похолодало. Странно, еще час назад было достаточно тепло, чтобы с комфортом пить вино на открытой веранде, а сейчас стало сыро, зябко. Элис застегнула куртку и сунула руки в карманы:

– Светло, как в городе, – она разглядывала яркие фонари. – Я думала, на ночь освещение выключают. Здесь же никто не ездит.

– Для того и не отключают, чтобы не ездили.

Курт шагал рядом с ней, поглядывал по сторонам. Ауфбе сиял как рождественская елка: фонари на обочинах, во дворах, на крышах, рядом с флюгерами, ярко освещенные витрины немногочисленных магазинчиков. Впереди электрическое зарево – площадь.

– Так что случилось, Курт? – нетерпеливо спросила Элис. – Вы что-то узнали?

– Практически ничего. Но убедился, что Ауфбе – очень странное место. Я не буду рассказывать вам все, Элис, хорошо? Не сейчас. Скажу только, что местные жители, включая моих родственников… а, может быть, мои родственники в первую очередь… им что-то нужно от меня. Им – от меня. А этому Драхену – от вас. Версия насчет промышленного шпионажа всем была бы хороша, если б ваш приезд в Ауфбе не был чистой случайностью. Кроме того, я-то точно не сын магната, однако тоже оказался объектом излишнего внимания, – он фыркнул, мотнул головой. – Знаете, объяснить все это на словах довольно сложно. Во всяком случае, пока. Элис, что вы надумали по поводу предложения Драхена? Что решили?

– Я не знаю, – удивилась Элис, – я, честно говоря… Курт, но вы же не думаете, что… не знаю.

– Ну, – подбодрил он, – продолжайте мысль.

– Я действительно не знаю, – Элис сбилась с шага. – Ну, вы же не думаете, что он… колдун.

– Нет, разумеется.

– Слава богу!

– Меня сегодня сводили в церковь. На экскурсию, если можно так выразиться. Мой родной дядя исполняет здесь обязанности пастора. И мне показалось, что в церкви я увидел кое-что любопытное. Не скажу, что именно, хочу, чтобы вы взглянули своими глазами. Вполне возможно, я ошибаюсь. Не побоитесь пойти ночью в храм?

– Нет, – удивилась Элис, – а должна?

– Да кто вас знает? Вон там, в ограде есть калитка, пройдем через нее.

…Здание церкви первоверховных апостолов Петра и Павла было старинным. Даже, наверное, древним. Элис в архитектуре разбиралась слабо, ей просто казалось, что такая мощная, сложенная из толстого камня, больше похожая на крепость, чем на дом Божий постройка обязательно должна быть древней.

Они с Куртом прошли через калитку, миновали залитый светом двор, пересекли садик со статуями, крестами и фонтаном.

– Фамильное кладбище Гюнхельдов, – шепнул Курт, – все семейство здесь. Кроме моего отца. Ну, и кроме живых, естественно.

– А почему шепотом? – так же тихо поинтересовалась Элис.

– Не знаю, – Курт скосил на нее глаз и улыбнулся, – атмосфера располагает.

В церковь вошли через неброскую заднюю дверь, и Курт остановился, давая Элис возможность оглядеться.

– Красиво, – сказала она, – я не так себе это представляла.

Тяжелый и могучий снаружи, внутри храм оказался пестро и необыкновенно пышно украшен. Фрески на стенах, православные иконы, в золотых и серебряных окладах, колонны, статуи святых. Мадонна, прижимая к груди Сына, с трогательной надеждой подняла глаза к расписному своду. Иисус страдал на кресте, искупая чужие грехи. Со всех сторон: крылья, нимбы, книги, воздетые для благословения руки…

– Что-то я не понимаю, Курт, – Элис оглядывалась по сторонам, – они здесь какой веры? Я не специалист, но, по-моему, все это совершенно не сочетается. Католицизм, православие, Бог знает, что еще – в одном храме!

– Вот именно, – тихо ответил Курт, – я тоже не специалист, но кое-что все-таки знаю. У них за царскими вратами неугасимая лампада с живым огнем. Знаете, что это?

– Может быть, и знаю, но под другим названием.

– Живой огонь добывается трением дерева о дерево. Старинный обычай, когда-то был распространен в России, считалось, что огонь добытый таким образом защищает от разной колдовской напасти, вроде чумы или болезней скота.

– Некоторые индейские племена тоже почитают такой огонь, – вспомнила Элис, – а что, здесь нет ветеринара?

– Есть, и не один, – Курт пожал плечами, – но на Ильинскую пятницу, тем не менее, обязательно устраивают праздник и добывают живой огонь, от которого затапливают камины, печи и заново затепляют лампады в храмах.

– Вы это хотели мне показать?

– Нет. Обратите внимание на мозаику на полу.

Элис опустила глаза, только сейчас заметив, что пол действительно мозаичный – разноцветные узоры терялись в окружающем пестром великолепии.

– Абстракция какая-то, – она тщетно пыталась сложить цветные фрагменты в картинку, – что не так, Курт?

– Пойдемте, – он взял ее за локоть и повлек за собой, вдоль стены, к алтарю, – встаньте здесь.

– Но сюда нельзя.

– Можно. Давайте-давайте, – он завел ее за алтарь, развернул лицом к молельному залу, и раскрыл Царские врата: – Ну?

– Ох! – вырвалось у Элис, и она прижала ладонь к губам.

Мозаика на полу сложилась в человеческую фигуру.

Гордо выпрямившись, положив ладонь на эфес длинной сабли, вскинув голову, смотрел прямо ей в глаза хозяин обсидианового замка. Невилл из рода Дракона. Длинные волосы развевались над плечами, словно поднятые порывом ветра. В надменную улыбку сложились губы. Тускло переливался шелк роскошных одежд. В остроконечных ушах – украшенные самоцветами серьги. На пальцах – перстни. И когти. Черные, длинные и острые.

– Кто это, по-вашему? – спросил из-за плеча Курт.

– Драхен, – Элис не могла оторвать взгляда от черных с алыми бликами яростных очей витязя, – это он, без сомнения. Господи, Курт, о чем я?!

Она отвернулась и словно прорвала невидимую пленку, возвратившись в реальный мир. Если бы Курт не поддержал, непременно упала бы.

– Вы понимаете, что это означает? Прихожане каждый день попирают ногами изображение своего врага. Символ ясный и очень простой. Кто их враг? Зло со Змеиного холма.

– Змей-под-Холмом, – серьезно поправил Курт, – Драхен означает “змей”. Продолжайте.

– Я готова подумать, что это он и есть, – не очень веря в то, что это она делает такое странное предположение, произнесла Элис. – Разумеется, этого не может быть. Вы не подумайте, что я…

– А я и не думаю. Фантастические версии оставим на потом, но совсем отметать не будем. Мне кажется… – Курт запнулся, хмыкнул, – Пойдемте на улицу, я терпеть не могу, когда на меня так смотрят.

– Как?

– Как этот.

– Да ладно! Кстати, а вы не проверяли, еще откуда-нибудь его можно увидеть, или только из-за алтаря?

– Только отсюда. Вильям, это как раз мой дядя-пастор, объяснял, что об изображении не знает никто, кроме отправляющего службы священника. Да и тот встает за алтарь не каждый день. У них тут свой календарь праздников. Элис, а у Драхена уши нормальные?

– Понятия не имею, – перед дверью они, не сговариваясь, остановились и бросили последний взгляд на бессмысленную цветную россыпь мозаики, – вы же видели: у него волосы уложены так, что не разглядишь. А вот серьги утром были в точности такие же. Да, и знаете, заостренные кончики ушей – это просто генетическое отклонение. В Средневековье, правда, за такое можно было и на костер попасть, но сейчас достаточно одной операции, чтобы все исправить. Вы говорили, вам что-то кажется?

– Да. Не здесь. – Курт открыл дверь, и они вышли на улицу. – Знаете что, Элис, пойдемте к нам, или к вам, попьем чайку и все обсудим.

– Чай? – она слегка растерялась. – Курт, у меня нет чая. Может быть, кофе?

– Разберемся. Главное, чтобы горячий.

…Только на обратном пути Элис заметила, что в спящем городке стоит абсолютная, какая-то неестественная тишина. Ни одна собака не залаяла на чужаков, бродящих ночью по улице. Ни одна кошка не перебежала дорогу. Летучие мыши, правда, пищали, носясь между фонарями: в лучах белого света тучами толклись светлячки и ночные бабочки, а больше – ничего. Не мычали коровы, ни звука не издавали овцы, которых – Элис видела вечером – целое стадо прогнали на расположенный за городом скотный двор.

Зато когда они с Куртом дошли до конца улицы, из близкого леса прилетела россыпь ночных голосов. Птиц на Змеином холме, по всему судя, водилось предостаточно.

Потом Элис варила кофе, а Курт, как и обещал, убрал остатки пиршества со стола на террасе, и даже перемыл всю посуду. На чистенькой просторной кухне было уютно и безопасно. Пригодился и пирог. Поздний ужин после прогулки по холодным улицам пришелся как нельзя кстати. Только молоко оказалось скисшим. Но молоко в кофе – не главное.

– Так вот, – Курт вилкой чертил невидимые узоры на столешнице, время от времени поглядывая на Элис, – о чем я начал говорить в церкви. Мне кажется, человек, которого вы встретили, так или иначе, знает о мозаике. Скорее всего, он видел ее. И зачем-то взялся копировать Змея-под-Холмом. Получается у него, надо признать, достаточно убедительно. Я-то видел этого типа лишь мельком, но вы провели с ним гораздо больше времени и, тем не менее, узнали на мозаике безошибочно. Личность он, похоже, незаурядная. Может быть, в самом деле – артист, дрессировщик, гипнотизер, что вы там еще упоминали? В общем, еще тот фрукт. С другой стороны, с другой не потому, что в противовес изложенному, а потому, что – с моей, мои многочисленные родственники относятся к легенде о Змее очень серьезно. При том что в иных вопросах они, как я успел понять, люди здравомыслящие, с более чем широким кругозором, и далеко не суеверные. Мне, словно бы невзначай, раза три за сегодняшний день сообщили о некоем пророчестве, где говорится, что старший Гюнхельд уничтожит Змея-под-Холмом. Буквально там сказано: “сотрет память о нем, и никто из живых более не вспомнит о Змии-под-Холмом, чудище премерзостном”. Старший, как выяснилось, это я и есть. И у меня такое впечатление, Элис, что родня всерьез надеется удержать меня в Ауфбе вплоть до исполнения пророчества, – Курт улыбнулся и положил вилку. – Вы понимаете? Мозаику мы с вами быстро сложили, просто взглянули с нужной точки и – ап! – получили картинку. А вот то, что происходит здесь, для меня пока ни во что не складывается. Зачем Драхену притворяться Змеем? Что ему нужно от вас? Как это связано с пророчеством Гюнхельдов, и… они, понимаете ли, представления не имеют о том, что на холме кто-то живет. Ну, пусть даже не на самом холме – где-то в окрестностях, все равно этот Драхен фигура заметная. Однако же, нет. Никто его не видел. Никто о нем не слышал. Никто ничего не знает. А самое странное даже не это, – Курт стал серьезен. – Я не склонен к фантазиям, я даже в детстве не любил сказки, я практически не внушаем и, тем не менее, Элис, я видел то, чего не могу объяснить. Я видел, как достаточно высокий человек на большой лошади галопом ускакал в заросли, через которые и пешком-то не пройти. Я видел, как он проехал сквозь деревья.