Текст книги "Печать фараона"

Автор книги: Наталья Солнцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Букин тут ни при чем, – Ева опустила глаза, наклонилась к его уху. – Это все Молох! Его позвали, он откликнулся. А Букин не так глуп! Сумел найти ту струнку в душе человека, которая постоянно натянута, – жизненный успех. Карфагену грех было обижаться на своего покровителя – золото текло в город столь же полноводной рекой, что и кровь на алтари. На плантациях трудились рабы, таможни не дремали, флот господствовал в Средиземноморье, отовсюду торговые караваны и суда свозили слоновую кость, мрамор, драгоценности, посуду, ткани, оружие, благовония. Изысканная культура, утонченное искусство, роскошь и нега, как ни странно, уживались бок о бок с патологической жестокостью.

– Карфаген пал, и хватит об этом! Там не найти ответов на интересующие нас вопросы. Кто, например, снимал помещение на «Щелковской»? Какое отношение имеет тепличное хозяйство к смерти Вероники? Что произошло с Мариной? Почему она разгуливает по коридорам общежития, тогда как Стас и подруга считали ее пропавшей?

– А та женщина... Хромова? – перебила Ева. – Она случайно не собиралась поработать в теплицах?

Глава 13
Старица

Зинаида Васильевна с жалостью смотрела на сына.

– Ты ешь, ешь, – подкладывала она ему на тарелку картофельное пюре. – Рыбки хочешь?

Сельдь бывшая учительница Хромова засаливала по собственному рецепту, с пряностями, в небольшой деревянной бочке. Валерик с детства такую любил. Но на сей раз отказался.

– Нет. Лучше сделай мне чаю с мятой.

Он жевал без аппетита, только чтобы не расстраивать маму.

– Похоронили Яночку? – робко спросила она.

Хромов молча кивнул. Он не собирался вдаваться в подробности.

– Ты не переживай так. Гляди, с лица спал, брюки болтаются. Не сложилась у вас любовь-то, чего ж убиваться? – Зинаиду Васильевну мучило любопытство, отчего умерла молодая женщина, ее бывшая невестка. – Болезнь, она никого не щадит.

Валерий отложил вилку, вздохнул. Он притворился, что не понял материн намек. Обсуждать обстоятельства гибели Яны не хотелось.

– Мам, ты не знаешь, где Колька Драгин живет? Он не развелся еще с женой?

– Вроде нет. Коля пить начал, у них скандалы пошли... дерутся, но не расходятся. Куда ж разбегаться, когда дети малые? Двое у них!

– Да ну? – удивился Хромов. – Надо бы повидаться.

– Только они из Старицы уехали. Мне давеча пенсию Вера приносила, соседка ихняя: поболтали мы с ней, знакомых вспомнили... кто жив, кто умер, у кого внуки уже растут. Она мне про Драгиных и рассказала. Мол, Кольку жена в деревню увезла, чтобы от дружков-пьянчужек его отвадить, живут в бабкином доме, скотину держат, огород. Да и детишкам вольготнее на свежем воздухе.

– Что за деревня?

– Рыбное, на самом берегу Волги. Когда-то детский лагерь там был, не помнишь?

Хромов задумался. Летние лагеря были неотъемлемой частью его детства: отпуск учительский длинный, вот мама и подрабатывала воспитательницей в лагерях отдыха для школьников. Денег всегда не хватало, а так и сын присмотрен, и заработок дополнительный обеспечен.

Валерий невзлюбил лагеря – жизнь по расписанию, хождение строем, культмассовые мероприятия вызывали у него не меньшее отвращение, чем музеи и походы по историческим местам. Такой уж он уродился – замкнутый, предпочитающий тишину и одиночество шумным компаниям.

– Ты меня лучше дома оставь! – упрашивал он Зинаиду Васильевну.

Но та ни в какую. Боялась – без ее неустанной опеки вырастет хулиган, не сладишь потом.

– Зачем тебе Драгины? – спросила мать, возвращая его из детства в печальное и тревожное настоящее.

– Колькина жена приходится дальней родней Яне, – нехотя пояснил Хромов. – Может быть, они еще ничего не знают. Не мешает сообщить.

Зинаида Васильевна всплеснула руками.

– Ой, верно! А мне-то невдомек! Старею...

После обеда Хромов поехал в Рыбное.

Деревня зимой выглядела уныло, заброшенно. По грязному снегу тянулись колеи, из-за заборов лаяли дворовые собаки. Некоторые дома пустовали, стояли с заколоченными окнами. Перспектив тут для молодежи никаких не было – рыбное хозяйство захирело, ферма пришла в упадок, клуб стоял без отопления и электричества, разваливался, – люди жили за счет подсобных хозяйств, ловили рыбу, сдавали молоко. Кто побойчее подались в поселок неподалеку, в Старицу, в Тверь – налаживать житье-бытье. А кто, наоборот, как Драгины, сбежали от цивилизации в глухомань, бездорожье. Во всем своя прелесть и своя необходимость.

Дом Драгиных Валерий нашел легко: первый после поворота в сторону клуба, – так ему подсказали местные на автобусной остановке.

Во дворе мальчик лет шести стрелял из рогатки по воронам. Он резво подбежал к воротам.

– Ты к нам, дяденька?

– А ты Драгин? – улыбнулся Валерий.

– Да.

– Тогда к вам. Родители дома?

– Мамка скотине варит, – картавя, старательно выговорил мальчик. – А папаня спит.

В будке у сарая грохотал цепью и заливисто лаял огромный рыжий пес.

– Не съест меня твой волкодав?

Мальчик покраснел от удовольствия, засмеялся, показывая редкие зубы.

– Не! Он добрый.

– Ну, веди меня в дом.

В кухне у печи хлопотала располневшая, совсем не похожая на тоненькую, застенчивую невесту, какой запомнил ее Хромов, жена Николая Драгина, Настя.

– Ой! – растерялась она. – Ты кого привел, Ромка?

– Я Валерий, муж Яны.

Женщина, не понимая, уставилась на гостя.

– Яна Вербицкая, – сказал Хромов. – Мы с ней познакомились у вас на свадьбе.

– Валера? – узнала наконец хозяйка. – Каким ветром тебя принесло? Ты ко мне или...

Хромов поспешил ее успокоить:

– К тебе, к тебе.

За стеной в комнате заплакал маленький ребенок, и Настя побежала к нему. Было слышно, как она ходит, скрипит половицами, что-то напевает, укачивая ребенка.

«Наверное, приняла меня за Колькиного дружка-алкаша, испугалась», – подумал Хромов.

Ромка схватил со стола оладью, начал жевать, зыркая исподлобья на гостя. От печи шел жар, пахло вареной картошкой, буряками; в огромном казане что-то булькало.

– Иди во двор, – тихо сказала Настя сыну. – Братика разбудишь.

Мальчик беспрекословно подчинился: взял еще пару оладий и вышел.

– Строгая ты, – усмехнулся Валерий.

Хозяйке было не до пустой болтовни. Ее ждала тяжелая деревенская работа – стряпня, стирка, уход за скотиной, потом, возможно, бессонная ночь с ребенком. Она устало опустилась на табуретку.

– Муж спит. Ты чего приехал-то?

– Тебе Яна кем приходится? – спросил Хромов.

Настя склонила голову набок, поправила волосы.

– Мама Яны была двоюродной сестрой... мужа моей тетки, кажется. Очень дальняя родня. А что?

– Тетка и ее муж живы?

– Оба покойники... давненько уже. Мы у Вербицких обычно останавливались, когда в Москву приезжали, а после... как мама Яны умерла, перестали.

– Почему?

– Яна странная... мы с ней близко не сошлись, и вообще, некогда разъезжать стало. Я родила, Колька запил... ссоры пошли чуть не до драки. Его с работы выгнали, ребенка кормить нечем, одевать не во что. Хорошо, родители помогали. Уговорила мужа закодироваться, он послушался... два года водки в рот не брал, а потом опять сорвался. Всё дружки его проклятые! Из одного запоя пускался в другой, пока мое терпение не лопнуло...

Настя изливала свое горе, а Хромов ждал удобного момента сообщить печальную новость. Не дождавшись, он просто сказал:

– Яна умерла.

Драгина словно наткнулась на невидимую преграду, замолчала и уставилась на гостя.

– Ты не знала?

Она не сразу сообразила, о чем идет речь.

– Господи! Да ты что? Как это случилось?

– Когда ты видела ее в последний раз? – спросил Валерий.

– Я? Ну... сейчас и не припомню. Года два назад, наверное. Она приезжала сюда, в Рыбное! Тогда еще была жива бабуля. Осень была поздняя, теплая. Мы на лодке катались, рыбу ловили, уху варили ночью... на берегу. Ужас какой! Бедная Яна. Что ж нам о похоронах не сообщили?

– Так получилось. А зачем она приезжала? К кому?

Настя развела руками. Валерий обратил внимание, как они загрубели от работы, от возни в холодной воде. Деревня не город, здешние «удобства» не в доме, во дворе.

– Яна была на себя не похожа, – сказала вдруг Драгина. – Бродила по берегу часами одна, гуляла... думала о чем-то. Может, она чувствовала, что жить ей осталось недолго? А? Ночами не спала, шепталась с бабулей. У той бессонница, она и рада болтать до утра.

– О чем они говорили?

– Не знаю... о разном, наверное. О родственниках, о жизни. У Яны с моей бабушкой было много общего: в детстве она часто приезжала на лето в Рыбное – ходила купаться на Волгу, по вечерам плела кружева, вышивала. Бабушка Лукерья ее учила. В горнице стоял здоровенный сундук, набитый всякой всячиной, от клубков ниток до каких-то выцветших шалей, наволочек, старых пожелтелых вышивок и прочего хлама. Раньше было принято, чтобы девушка до венца готовила себе приданое – сорочки, постельное белье, полотенца, скатерти, – вот бабуля и старалась. Потом в сундуке хранили отслужившие свой век вещи. Мы его так и называли – «сундук с приданым».

– Никогда не видел Яну за вышивкой или вязанием, – удивился Хромов. – Она этого терпеть не могла.

– С возрастом все меняется. Разве я думала когда-то, что перееду в этот дом, стану скотину держать, продавать творог да молоко, белье полоскать на берегу, с мостков? – вздохнула Драгина. – А Яна, наверное, тосковала по прошлому. Она в тот последний приезд вместе с бабушкой Лукерьей перебирала вещи из сундука, даже прослезилась... украдкой, чтобы не заметил никто. Кое-что из вышивок даже взяла на память.

Валерий вспомнил – действительно, среди вещей Яны в шкафу валялось несколько измятых старых лоскутов с вышивкой. Он хотел выбросить их, но руки не дошли.

«Выходит, я ее совсем не знал, – в который уж раз подумалось Хромову. – Самое сокровенное она таила в себе, никому не открывала. Так и унесла с собой в могилу».

Настя разговорилась, она охотно отвечала на вопросы, но ничего существенного Валерий от нее не добился. Оказывается, Яна не откровенничала ни с кем, кроме бабули, а та отошла в мир иной.

– Что ты у меня все выпытываешь? – удивилась наконец Драгина. – Ты ведь муж Яны!

– Мы разошлись пять лет назад.

– А-а... значит, тебя мучает чувство вины. Со мной тоже такое было после смерти бабушки. Пройдет.

Напоследок Хромов попросил показать «сундук с приданым» – вдруг старые вещи помогут ему понять внутренний мир покойной жены? Но и это не принесло пользы. После смерти Лукерьи сундук вынесли из дома и сложили туда все ненужное старье. В холодном, затянутом паутиной сарае Валерий долго стоял, согнувшись, брал в руки и откладывал поломанные детали прялки, покрытые цвелью старые полотенца, неоконченные вышивки, остатки кружев, коклюшки, соломенных кукол, деревянные и глиняные детские игрушки, свистульки, самоварную трубу, ржавые дверные крючки, почерневший железный утюг – жалкие останки забытого прошлого.

Из деревни Валерий возвращался окончательно сбитый с толку. Оказывается, Яна приезжала в Рыбное, следовательно, побывала и в Старице, а к нему даже не заглянула. Интересно, что ее привело к родственникам, о которых она никогда не вспоминала? По крайней мере, при муже. Неужели предчувствие смерти? Она как бы прощалась с детством и всем, что довелось пережить...

* * *
Москва

Стас Киселев провел самые ужасные день и ночь в своей жизни, не расставаясь с бутылкой водки. Алкоголь притуплял мысли и ощущения, но не спасал от них. Стоило молодому человеку чуть протрезветь, как возвращался густой, вязкий страх, лишая здравого смысла и воли.

Разумеется, Стас, как и все, почитывал криминальные истории, смотрел фильмы ужасов, имел представление о черной и белой магии, разных там вампирах, падших ангелах и прочих представителях «темных сил», однако наряду с этим знанием всегда присутствовала отстраненность. Жуткие вещи происходят где-то и с кем-то, они не могут коснуться Стаса, его близких и знакомых. Они вообще, по большому счету, продукт вымысла, а если в них и есть реальная подоплека, то она имеет вполне разумное объяснение. Стас всегда ясно понимал, что в его жизни – тем более лично с ним – такого случиться не может.

Что же вышло на самом деле? Безобидное развлечение обернулось настоящим кошмаром, в который господин Киселев до конца все же не верил. При этом неверии страх его не убывал, а прибывал, грозя серьезным нервным расстройством. Только теперь Стас посочувствовал Веронике, осознал, что заставило ее уволиться с работы, закрыться в комнате, сидеть там безвылазно, теряя сон и остатки самообладания. Видимо, женщинам присуще более обостренное чувство опасности.

«Но это не спасло ее! – в отчаянии думал Стас. – Не спасло! Смерть нашла Веронику, преодолела все преграды и настигла свою жертву, неумолимая, как приговор. Если приговор суда человеческого еще можно оспорить и отсрочить, то приговор иного рода, вершащийся вне привычных условий, ни оспорить, ни отсрочить невозможно».

Тогда, в «Молохе», господин Киселев и девушки запаниковали, но потом немного развеялись, вернулись к обычным будням, и происшествие, испугавшее их, стало казаться забавной страшилкой, будоражащим нервы приключением. Исчезновение Марины положило конец относительному спокойствию. Но даже после этого Стасу удавалось справиться с приступами ужаса, от которого кровь леденела в жилах.

Они с Вероникой обсуждали, куда могла деться Комлева, предполагая и внезапное бегство по каким-то неведомым причинам, и трагическое совпадение, и другие возможные объяснения случаев, когда человек уходит из дома и не возвращается. Вероника предполагала худшее, Стас убеждал ее в обратном. Скорее, он пытался убедить себя, что ничего из ряда вон выходящего не произошло. Решение нанять частного детектива пришло ему в голову с той же целью: выяснить, куда делась Марина, и успокоиться. Наверняка все проще, чем представляется истеричной барышне.

Смерть Вероники выбила почву из-под ног Киселева. Да, в городе орудует преступная группа «Алая маска», как ее окрестили в народе; да, об этом говорят; да, Грушина могла случайно стать очередной жертвой. Но почему именно она?

– А почему кто-то другой? – спрашивал себя Стас. – Так получилось.

«Ну, и кого ты хочешь ввести в заблуждение? – возражал внутренний голос. – Сначала пропала Марина... вероятно, ее уже нет в живых. Потом убили Веронику. Кто третий, по-твоему? Проклятие Молоха действует! Неведомыми путями оно приводит в движение скрытые силы, запускает причинно-следственные механизмы, которые нельзя заметить глазами или рассчитать умом. Потустороннее потому так и называется, что находится по ту сторону сознания и окружающих нас событий. Нельзя переступать черту! А ты ее переступил. Ты захотел испробовать отравленного напитка? Так пожинай плоды своих желаний! Ты дотронулся до запретного, растревожил и раздразнил зло, заговорил с ним, обратился к нему... и чего ты теперь ждешь? Оно откликнулось. Темное пробудилось, услышало твой зов и потянулось к тебе. Наслаждайся, пей чашу сию!»

– Господи, – шептал Стас. – Господи! Прости и помоги! Я не хочу умирать. Я еще молод и не успел познать жизнь. Я раскаиваюсь в своем опрометчивом поступке. Я погубил не только себя, я завлек и погубил две невинные души. Хотя... почему невинных? Они ведь не отказались идти со мной, наоборот, сделали это с удовольствием.

«Они уже заплатили за «развлечение», – внутренний голос был безжалостен. – На очереди ты, любитель оккультных представлений и магических ритуалов!»

В алкогольном полузабытьи молодой человек разговаривал сам с собой – сам задавал вопросы и сам на них отвечал.

Звонок сыщика прервал это мучительное занятие.

– Я по делу, Стас, – бодро сказал он. – Вы в порядке?

Господин Киселев едва ворочал языком – то ли с перепоя, то ли от нервного потрясения.

– Я на больничном, – заикаясь, выдавил молодой человек. – На работу идти не могу... лихорадит, зуб на зуб не попадает. Пришлось вызвать врача, заплатить ему.

– Выходит, вы счастливый обладатель оправдательного документа, который позволит вам несколько дней поваляться дома? – пошутил Смирнов.

– М-мне не до смеха. У вас есть новости?

– Кое-какие. Я вчера ездил на место преступления, опрашивал свидетелей. Одна дама, проживающая в общежитии, говорит, что видела вчера Марину.

До господина Киселева не сразу дошло. Он сопел в трубку, молчал. Наконец его одурманенный водочными парами ум сообразил, о чем идет речь.

– М-марину? Где?

– Она якобы шла по коридору к выходу... еще до того, как обнаружили труп.

– Не может быть! Вы уверены, что это не ошибка?

– Нет, потому и звоню. Опишите, как выглядела Комлева?

– То есть... – от волнения у Киселева перехватило горло. – Марина приходила в общежитие? Но... нет, невозможно! Что вы хотите у-узнать?

– Ну, как она выглядела, в чем одета? – терпеливо повторил Всеслав.

– Вы-выглядела? Господи, я понятия не имею...

– Успокойтесь, – с нажимом произнес сыщик. – Это важно. Постарайтесь сосредоточиться.

Стас прерывисто дышал в трубку, собирался с мыслями.

– После «Молоха», где мы... со страху оставили верхнюю одежду, пришлось покупать новые вещи, – с трудом вымолвил он. – Вероника... о, боже мой! Да... Вероника выбрала буклированное пальто серого цвета... с черными карманами и манжетами.

– А Марина?

– Она... дайте вспомнить... в голове сплошной туман. Ах, вот! Марина захотела купить более современную модель... цвет оливковый, в мелкую клетку... к нему мы подобрали светло-зеленую шапочку и шарф. Кажется, так. Деньгами я помог... во искупление провинности. Ведь это я потащил их туда, в то... ужасное место!

Господин Киселев сбивчиво причитал, проклиная свою неосмотрительность. Смирнов слушал невнимательно, думая о словах свидетельницы. Получается, она в самом деле видела Марину. Чертовщина какая-то! Дама описала пальто, головной убор и шарф женщины, которую приняла за Комлеву, так же, как это сделал Стас. Правда, дежурный слов свидетельницы не подтверждает: мимо него Марина не проходила. Но если учесть, что он частенько посещал туалет, то на его показания полагаться не стоит.

– Мо... может, ей показалось? – севшим от страха голосом пробормотал Стас.

– Кому? – не понял сыщик.

– Ну... той жиличке, которая... якобы что-то видела. Или... то был призрак! Да, астральный образ Марины появился на месте гибели подруги... такое не редкость.

– Не болтайте чепухи! – рассердился Всеслав. – Астральный образ! Где вы слов таких набрались? Не забывайте, Вероника убита очень даже физическим способом.

Жуткая мысль пришла в голову Киселева, ему стало дурно.

– Так... вы думаете... это Марина ее? Но... как же? Ведь она исчезла!

– А потом пришла и расправилась с закадычной подругой, – жестко произнес Смирнов. – Уйти из дома вовсе не значит испариться.

– Не-е-е-ет... что вы! Нет. Они... любили друг друга.

– И кто-то из них полюбил вас, господин Киселев. А что еще хуже, Марина и Вероника обе были неравнодушны к вам. В любовном треугольнике каждый за себя! Ревность порой толкает людей на безумные поступки.

– Я в это не верю, – прошептал молодой человек. – Как же «Алая маска»? Вы же не считаете, что Марина связана с ними?

– Все бывает. Комлева вела двойную жизнь, а вы этого не замечали.

В трубке воцарилась тишина. Господин Киселев пытался осознать услышанное.

– Она постоянно находилась на виду... когда же... нет, Вероника бы знала!

– Не исключено, что Грушина поплатилась именно за свою осведомленность, – заявил Всеслав. – Ей просто закрыли рот: мертвые не проговорятся! Марина исчезает, потом ее видят в общежитии в тот день и в то самое время, когда было совершено убийство. Согласитесь, странное совпадение.

Стасу показалось, что волосы на его голове зашевелились от ужаса. Он хотел что-то сказать в защиту Марины, но в горле пересохло.

– Я вам не советую бродить по улицам в темное время суток и открывать дверь кому попало, – предупредил его сыщик. – Берегитесь, господин Киселев. Вокруг вас творится нечто подозрительное.

Глава 14
Крым. Евпатория

Зимой в Крыму гостиницы пустуют. Господин Войтовский взял два отдельных номера – себе и ей, Герцогине.

– Я хочу жить в люксе, – заявила она. – Скажи спасибо, что я вообще согласилась приехать сюда.

– Будем дышать морем.

Утром он зашел за ней, постучал. В номере повсюду валялись дамские принадлежности: белье, украшения, косметика, расчески, шарфики – все те милые мелочи, от которых замирает сердце.

Эта женщина заворожила Леонарда своей неповторимостью, непредсказуемостью. Начало знакомства носило корыстный оттенок, но стремительно переросло в душевный пожар. Иначе чувство, которое испытывал Леонард Казимирович, он назвать не мог. Внутри у него все пылало, горело и плавилось, вспыхивало огненными вихрями. Усмирять их становилось все труднее.

– Пилигрим, – говорила она. – Ты теряешь хладнокровие.

Она не связывала его волнение, лихорадку нетерпения с любовью. Хотя разве любовь такова?

«А какая она? – спрашивал себя Войтовский. – По-видимому, мне до сих пор не приходилось ее испытывать. Возможно, я путаю это чувство с чем-то другим».

Странная, жгучая смесь интереса, подозрительности, романтической дымки, мистики и сексуального влечения ставила его в тупик. Леонард находился между небесами и преисподней, со всеми ее муками и болью. Герцогиня была рядом, казалась доступной, а когда он пытался коснуться ее, ускользала из рук. Она настолько не соответствовала созданному им идеалу женщины и возлюбленной, что Войтовский засомневался: а достаточно ли он знает себя? В нем неожиданно проснулся незнакомец, желания которого шокировали несколько консервативную натуру Леонарда. Глядя на Герцогиню, он словно сбрасывал чужую кожу и становился пылким, безрассудным и возбудимым, перерождался, выходил из берегов, подобно горному потоку во время дождей. Этого нового мужчину в себе он открыл только благодаря чудесной встрече с ней, женщиной, которая...

Здесь, на запретном рубеже, он останавливался и вспоминал, что их свело вместе. Серебряный ковчежец шестнадцатого века... и прочие бесценные раритеты, о происхождении коих Герцогиня помалкивала.

– Какая тебе разница, как они ко мне попали? – удивлялась она. – Разве это имеет значение? Ты приобрел чудный ларчик, он подлинный, чего еще нужно?

– А остальные вещи?

– Они ушли в другие руки, этого не исправить. Смирись.

– Что будет с...

Она закрывала его рот прохладной, пахнущей духами ладошкой, снисходительно улыбалась, шептала:

– Главное, чтобы нас не нашли. Существуют обстоятельства, ты прекрасно знаешь какие. Моя беспечность завлекла меня в ловушку, которая едва не захлопнулась. Мне пришлось исчезнуть.

– Поиски не прекратятся, – Войтовский старался быть убедительным. – Ставка безмерно высока, ты рискуешь.

Она не возражала, просто замолкала, а спустя некоторое время начинала говорить на отвлеченные темы.

Однако господин Войтовский надеялся проникнуть в тайну Герцогини. Он отступал, принимая ее правила игры, затем снова исподволь начинал расспросы. «Осада крепости» длилась уже достаточно долго.

– А если там кровь? – усмехалась женщина. – Много крови?

Тогда замолкал Леонард, проверяя себя, прислушиваясь к внутреннему голосу, – совместима ли кровь с целью, которую он преследовал?

– Без крови подобные вещи редко обходятся, – признавал в нем Пилигрим. – Кровь сопутствует им повсюду. Вопреки тщательно продуманным мерам предосторожности.

– Это может оказаться опасным, – говорил в нем бизнесмен, гражданин Канады, респектабельный мужчина. – Непредвиденно опасным!

– Но разве настоящее приключение не стоит того? – возражал в нем пропитавшийся «русским духом» москвич: по национальности поляк, наследник гордой шляхты, а по сердечной склонности российский авантюрист. – Риск придает жизни золотой глянец, а любви – утонченную страстность и экзотический вкус. Не всякий плод сладок! Но человечество обожает перец и пряности не меньше, чем сахар.

Герцогиня дразнила его, она завлекала, сама же полностью не отдавалась.

– О-о, Леонард, остынь! Я не собираюсь привязывать тебя вульгарным сексом, – посмеивалась женщина. – Избитые приемы не для нас. Пилигрим вообще не должен помышлять о плотских утехах. Сие есть непростительный грех! Да и мне претит все обыденное.

Ему ничего не оставалось, как поддакивать, усмиряя любовные порывы. Так не могло долго продолжаться.

Когда отношения между ними слишком накалялись, господин Войтовский не выдерживал, – боясь срыва, он резко менял обстановку: сломя голову бежал из Москвы в провинцию или сутки кряду кутил в маленьком ночном клубе, не брезговал и рулеткой. Ему везло: деньги так и сыпались дождем, выигрыш за выигрышем. Больше трех раз Леонард Казимирович не играл, не искушал Фортуну.

– Я чувствую тебя, – задыхаясь, шептал он. – Ты близко.

После кутежа он отсыпался и снова погружался в мир своих безумных грез. Там сумеречно блистал образ Герцогини, обещая не только любовный экстаз, но и неизведанную, темную дорогу, ведущую к иным наслаждениям. Очертания будущего смутно вырисовывались в воспаленном воображении Войтовского: он как никогда был готов прыгнуть в огнедышащую пасть дракона, называемого субстанция невидимого. Мысль обрести бессмертие казалась призрачной, как след от вспышки молнии, – но только она одна могла оправдать неистовство стремления, и только она одна стоила того, чтобы прилагать все возможные усилия на пути к ней.

– Высоко взлететь решил, – звучал в ушах голос Леонарда-скептика. – Как бы крыльев не лишиться! Не боязно?

– Боязно, – признавался Войтовский. – А жить без смысла, без надежды... еще страшнее.

Женщина испытующе пронизывала его взглядом, будто читала думу, которая отняла у него покой, спрашивала лукаво:

– Так что, Пилигрим? Кровь тебя не пугает? Божья заповедь гласит: «Не убий».

– Разве мы собираемся убивать?

Она отводила глаза, вздыхала.

– Ты мне не доверяешь? – сокрушался Леонард. – Почему таишься? Чем мне доказать свою искренность?

– Что ты станешь делать, когда... обо всем узнаешь?

– Мы завладеем миром!

В такие моменты Герцогиня принимала его за сумасшедшего. Он свихнулся! Завладеем миром! Ее мотивы были проще и... циничнее.

– Я не желаю ничего терять. Ничего! По неопытности я ошибалась, это позади. Настала пора вернуть себе былое величие. Оно было, я не сомневаюсь! Когда я выбирала себе имя для Интернета, на ум пришло слово Герцогиня.

– Называть тебя так – весьма приятно, – признался господин Войтовский. – Хорошо, что люди придумали компьютерную сеть.

– Удобно. Особенно для желающих быть инкогнито.

– И все же... где ты взяла раритеты?

– Я осуществляю посредничество, – уклончиво ответила она. – Почему ты такой зануда? Иногда информация может стоить жизни. Видишь, мне необходимо скрываться? Хочешь разделить мою участь?

Он хотел, очень. Но промолчал.

– Достаточно того, что я прячусь, – с улыбкой прошептала она, приникая к нему всем телом. – Мы не можем позволить обмануть себя. Один из нас должен быть вне подозрений.

«Каких подозрений?» – чуть не спросил Леонард: вовремя прикусил язык. Боялся спугнуть Герцогиню. Она что-то почувствовала, резко отстранилась.

– Ладно, пойдем прогуляемся. Возьми зонт.

Евпатория зимой, в снегу, казалась пустынной и будила воспоминания о несуществующем. Блеклая зелень низкорослых крымских сосен и туй приобрела серебристый оттенок. Молчали фонтаны, не горели огни маленьких кафе, тротуары были мокры, аллеи и парки безлюдны. Море с шумом набегало на песок пляжей, где одиноко возвышались грибки и голые конструкции навесов, напоминающие обглоданные ветром скелеты.

Небо хмурилось. Белая мгла заволокла горизонт, и море слилось с небом. Дул ветер, от воды тянуло солоноватой прохладой, водорослями и йодом.

Леонард и Герцогиня остановились на набережной. Множество птиц качались на волнах у самых каменных ступеней, в которые легко ударялось, плескалось море. Лебеди брали хлеб почти из рук; уточки ныряли за размокшими кусками булки под воду; чайки гонялись за более проворными нырками, отбирая у них угощение.

Рядом с яхт-клубом стояли на берегу яхты, гордо задрав вверх носы.

– Хочешь покататься? – спросил Войтовский.

Она отрицательно покачала головой.

– Не сейчас, летом.

– Я подумаю, – без улыбки ответила Герцогиня. – Пойдем куда-нибудь, перекусим.

Они зашли в уютный подвальчик, где подавали блюда восточной кухни. Леонард выбрал себе и ей шашлык, жареные мидии и лаваш, заказал красного вина. За едой он спросил:

– Ты ни о чем не жалеешь?

Женщина подняла на него аккуратно подкрашенные глаза.

– Пока не знаю. Я еще не все закончила.