Текст книги "Хозяйка старой пасеки 3 (СИ)"

Автор книги: Наталья Шнейдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Вот как хотите, но не поверю я в бессонницу у молодого мужчины, который провел день в седле на свежем воздухе. Кого он караулил и с какой целью? Не забыть бы внимательней приглядеться к Гришину, поди, тот тоже «бессонницей» всю ночь прострадал.

До меня наконец дошло, почему исправник сунул мне протокол вечером. Чтобы предупредить о возможном обыске и посмотреть на реакцию.

Что ж, пусть смотрит. Вряд ли это создаст проблемы кому-то кроме самого исправника.

– Доброе утро, Глафира Андреевна, – поднялся мне навстречу Кошкин. – Хорошо вам, барышням, когда встали, тогда и утро. А нам, простым людям, приходится с петухами подниматься да за работу приниматься.

Я устроилась за столом, жестом указала купцу на кресло. Тот сел, но затыкаться не собирался.

– Оно, конечно, дело молодое. Когда дома столько приятных гостей да столько интересных… бесед, когда там вовремя спать лечь. – Он многозначительно улыбнулся.

Нелидов сдвинул брови, Стрельцов стиснул ручки кресла так, что пальцы побелели. Одна Варенька осталась безмятежна, явно не считав намека.

– Прошу прощения, Захар Харитонович, я не вполне понимаю вас.

Я слегка наклонила голову и раскрыла глаза пошире, копируя выражение графини, когда она сталкивалась с чем-то непонятным, но очень интересным. Уголок рта Стрельцова едва заметно дрогнул – он-то точно понял, кто послужил мне образцом. Кошкин сокрушенно покачал головой.

– Виноват, Глафира Андреевна, я мужик простой, складно изъясняться не научен. Осмелился предположить, что у вас-то, господ образованных, всегда найдется о чем побеседовать, умно да изящно. Видать, не те слова выбрал.

Я широко улыбнулась.

– Ах, вот вы о чем! Понимаю, действительно сложно чувствовать себя недостаточно… красноречивым. Однако искусство изящной беседы – это всего лишь навык. Как ездить верхом или колоть дрова. При желании и усердии этому может научиться каждый. Если хотите, могу посоветовать вам хорошего наставника. Да что далеко ходить – вон, Варвара Николаевна весьма преуспела в изящной словесности.

Варенька просияла.

– Конечно, я с готовностью помогу! Учиться никогда не поздно.

Нелидов откинулся на спинку стула, чересчур тщательно поправляя манжет. Глаза Стрельцова на миг сузились, он замер на вдохе, выдохнув чуть громче обычного.

Я продолжала улыбаться, глядя на купца с вежливым участием. Пауза затягивалась.

– Благодарю за заботу, Глафира Андреевна, – прокашлялся наконец Кошкин. – Однако цифры в счетах куда красноречивей красивых слов. Так что я уж по-своему, по старинке.

– Слушаю вас.

– Так вот, о счетах, Глафира Андреевна. Земель у вас много, и дом большой, все это заботы да содержания требует.

Голос его звучал елейно, однако взгляд был расчетливым и жестким.

– Дело это сложное, хозяйство вести, и, не в обиду вам будь сказано, ни родители ваши, ни тетушка, покойница, не смогли с этой ношей справиться.

Он выдержал паузу, явно ожидая вопроса. Я молчала. Было очевидно, к чему он клонит, и подыгрывать я не собиралась. Кошкин извлек из-под кафтана перевязанную лентой бумажную трубку.

– Вот, извольте посмотреть, сколько товаров на содержание дома ваша тетушка в долг у меня приобрела, да так и не успела расплатиться. Еще займы ассигнациями. У вас, господ, как и у нас, купцов, все средства в дело вложены. Только мы товар продали да деньги свои вернули с прибытком, а земля-то никогда не знаешь, прибыль или убыток принесет.

Он нарочито медленно развязал ленту, положил бумаги на стол, несколько раз прогладил ладонями.

– Я, конечно, со всем пониманием. Не ради себя Агриппина Тимофеевна старалась, ради будущего вашего. И товарами, и деньгами ссужал в ущерб себе. И со сроками не торопил. Думал, уж коли свои люди, сочтемся как-нибудь.

Я все так же молча взяла бумаги. Попыталась вчитаться, но приторный голос Кошкина, казалось, лился в уши словно настоящий сироп.

– Я купец, Глафира Андреевна, и купеческое мое слово крепкое. Но и от других я жду, чтобы обещания свои держали. И раз уж вы вчера прямо мне заявили, что уговор наш соблюдать не намерены, то и мне теперь приходится не по-родственному поступать. По-купечески. Долг платежом красен.

Кошкин вздохнул так, что бумага затрепетала. Обвел взглядом присутствующих, словно призывая их в свидетели.

– Пятнадцать тысяч отрубов сумма, конечно, знатная. И требовать ее от вас целиком и сразу – я же не зверь какой. Но и, по справедливости если, долги нужно платить.

9

Он позволил последним словам повиснуть в воздухе. Молчание затягивалось. Мне было плевать.

Пятнадцать тысяч. Это в дополнение к тем двадцати, что набрались при родителях? Если да, то это катастрофа. Если нет – то я в лучшем положении, чем думала до сих пор. Нет, нельзя на это надеяться. Будем считать, что…

Я – банкрот?

Нет уж, сдаться я всегда успею.

Я посмотрела на бумаги. А потом – вопреки всякой логике – на Стрельцова.

Кошкин расплылся в улыбке. Он уже чувствовал себя победителем.

– Не буду стращать вас судебными тяжбами и долговой ямой. – Он снова улыбнулся и повторил: – Я же не зверь какой. Давайте мы сейчас с вами еще раз все посчитаем да, раз вы сами себе хозяйка, договор подпишем, честный. Банки нынче займы под пятнадцать-двадцать процентов дают, ну да я человек нежадный, пусть пятнадцать. Будете мне, скажем, по триста отрубов в месяц выплачивать. При скромном прожитии это возможно.

Исправник смотрел на меня. В глазах мелькнуло что-то, что-то живое. Челюсти на миг стиснулись, сжались кулаки.

– При скромном прожитии на триста отрубов год можно в столице провести, – заметил Нелидов. – А вы хотите столько каждый месяц

– Это вы загнули, Сергей Семенович, – протянул Кошкин. – На триста отрубов в столице – это уже не скромное, это нищенское прожитие.

Нелидов вспыхнул. Стрельцов подался вперед… и снова выпрямился. Лицо его перестало что-либо выражать, а в глазах загорелся огонек интереса. «Посмотрим, что ты будешь делать», – будто бы говорил мне этот взгляд. И где-то на дне его застыл вопрос: «Кто ты? Правда ли все это или лишь игра?».

Голос Кошкина продолжал звучать, вязкий, будто патока, и от этого голоса меня замутило, будто я в самом деле переела сладкого.

– Лет за восемь этак и выплатите все, с процентами. Только, конечно, тогда уж ни гостей, ни ученых бесед… Да и, боюсь, ни женихов, при таком-то приданом. А там и старой девой недолго остаться.

Он произнес это с таким видом, будто сам вот-вот прослезится.

– Вот такой я вариант и предлагаю. По-честному. А там… кто знает. – Он развел руками, изображая покорность судьбе. – Может, сердце ваше смягчится и поймете вы, что одного доброго слова вашего было бы достаточно, чтобы все эти дрязги развеялись как дым. И жили бы вы как за каменной стеной, и род ваш продолжился бы на своей земле, а не был бы вынужден ее на части распродавать для уплаты долгов. Может, этот должок и вовсе вашим приданым бы записался.

Опомнившись, я опустила глаза. Глупо было придумывать какой-то двойной смысл во взгляде Стрельцова. И глупо было ждать помощи. Я – не дева в беде, а исправник – не благородный рыцарь, прискакавший меня спасать от дракона. Он – другой дракон, возможно, еще более опасный, и его интересует только то, достойный ли я соперник. Да и у первого дракона вместо пламени – долговые расписки, их на копье не насадишь.

«Стальной клинок», – вспомнился мне горячий шепот. Нет. Я не стальной клинок. У клинка нет собственной воли, он лишь исполняет то, что велит ему рука, которая его держит. Я – человек. Я – женщина.

Я – учительница биологии, в конце концов. А учительница биологии знает, что даже у самого живучего паразита есть уязвимое место. Нужно лишь найти его.

Я распрямила плечи. Натянула на лицо светскую улыбку, ту самую, что так бесила меня на лице Стрельцова.

– Вы правы, Захар Харитонович. Пятнадцать тысяч отрубов – очень серьезная сумма. И я ценю ваше стремление к… цивилизованному решению.

Я говорила негромко, но так, что каждое слово было отчетливо слышно.

– Однако я не вижу в доме ни… – Я взяла верхний листок – Отрезов хатайского шелка. Ни цыбика с чаем.

Эти цыбики просто-таки почкованием размножаются, три года назад в записях Савелия, теперь вот – у Кошкина, и, судя по дате расписки, это уже другой.

– Ни новых инструментов, ни свежего ремонта. – Я повела рукой, указывая на выцветшие обои на стенах. – Ничего, что могло бы объяснить, куда делась столь… вызывающая сумма. Развейте мое недоумение.

Лицо Кошкина на миг превратилось в маску, а потом улыбка стала еще шире.

– Ах, Глафира Андреевна, Глафира Андреевна! – Он покачал головой с видом глубокого, почти отеческого сожаления. – Вот об этом я и толковал на похоронах вашей тетушки. Да вы ведь меня и слушать не стали!

Он развел руками, будто сокрушаясь моей глупости.

– Говорил я вам, хозяйство, конторские книги – дело не по девичьему уму. С непривычки голова кругом пойти может. Помощь свою предлагал, чай, не чужие. Я бы вам все разобрал да по полочкам разложил. А вы? Предпочли положиться на… Сергея Семеновича. У которого, не в обиду будь сказано, молоко на губах не обсохло! Кто ж теперь виноват, что он не углядел, куда делись товары да деньги? Или углядел, да вам не сказал?

– Как вы… – Варенька вспыхнула и осеклась, вспомнив, что барышне не подобает влезать в деловые разговоры.

Нелидов побелел, начал подниматься.

– Сергей Семенович! – одернула его я. – Держите себя в руках! Оскорбление как лекарство, действует, только когда принято.

– Прошу прощения, Глафира Андреевна, – выдавил он с видимым усилием.

– Так что, милостивая государыня, ваше недоумение мне вдвойне обидно, – не унимался Кошкин. – Я ведь вас предостерегал. А теперь, выходит, я же и виноват, что вы моих советов слушать не стали?

– Вы правы, Захар Харитонович, – кивнула я.

Нелидов побелел еще сильнее, на лице Стрельцова промелькнуло изумление.

– У вас действительно куда больше опыта в подобных делах, – сказала я так же спокойно. – И наверняка ваши приходные и расходные книги находятся в куда большем порядке, чем мои. Так сделайте милость, покажите мне их. Разложите глупой барышне по полочкам, когда и какие именно товары были отгружены в усадьбу, чтобы я могла спросить с Савелия.

Улыбка сползла с лица Кошкина.

– Вы говорили, что он сбежал.

– Он нашелся. Кирилл Аркадьевич знает, где он.

А в каком виде нашелся – пока неважно. Хорошо, что расширившиеся глаза Вареньки можно списать на удивление неожиданной новостью, а мужчины умеют держать лицо. Разве что плечи Нелидова расслабились, когда он понял, что я его ни в чем не подозреваю, а оценивающий взгляд Стрельцова зажегся огнем интереса, будто он наблюдал за увлекательнейшей карточной партией. Я продолжала:

– Покажите, сколько денег вы передали тетушке и когда, чтобы я могла взыскать их с нерадивого управляющего и вернуть вам. Если вы правда хотите мне помочь – это будет самое убедительное доказательство ваших добрых намерений.

– Вы забываетесь, Глафира Андреевна. – Из голоса Кошкина исчезла патока. Передо мной сидел настоящий Кошкин – холодный и расчетливый делец. – Мои учетные книги – моя личная тайна. Ваши отношения с управляющим, бывшим или нынешним – ваши дела, они меня не касаются. Расписки – вот они, на них и ваша подпись есть. Где вы средства возьмете – ваша забота. Или вы хотите, чтобы я публично долг потребовал? Чтобы весь уезд узнал, что вы и ваша тетушка у купца деньги занимали, потому что ни один сосед вам в долг уже не давал?

Он подвинул ко мне бумаги.

– Вот что вам следует сейчас изучить. Внимательно. И вот это. – Он извлек из-за кафтана и припечатал ладонью на столе еще один лист. – Я посчитал все за вас. Проверьте. И не лезьте в мои торговые дела.

– Захар Харитонович, Захар Харитонович… – Теперь я скопировала его притворно-участливый тон. – А говорили: не чужие люди…

– Вы сами отвергли мою помощь, Глафира Андреевна. Я к вам со всей душой, а взамен благодарности – одни подозрения и оскорбления.

Я всплеснула руками.

– Не понимаю вас, Захар Харитонович, совсем не понимаю. Говорите – со всей душой, и тут же – не лезьте не в свое дело. Что ж там за тайны у вас такие? Если ум у меня девичий, то я и не пойму ничего, и тайны ваши тайнами останутся. Неужто вы боитесь, что я могу стать вам конкуренткой? Вам, купцу первой гильдии?

Кошкин расхохотался – и впервые за все время мне показалось, что сейчас он искренен. Его в самом деле рассмешила мысль, будто я могу стать ему конкуренткой.

Я позволила ему отсмеяться и подалась вперед, положив ладони на стол.

– А может быть, вы опасаетесь, что я обнаружу, будто никаких товаров не было? Что деньги на самом деле предназначались не тетушке, а, скажем… неким уважаемым лицам? Разрешение удочерения фамильного имени и герба – вещь редкая, крайне редкая. А тут такая честь захудалому роду Верховских? Тетушка наверняка была очень благодарна за подобную услугу и готова была платить любую цену.

Смех Кошкина сменился бульканьем. Лицо его стало сизым, потом налилось багровым, и я испугалась, что его хватит инсульт прямо сейчас.

– Что вы несете? – просипел он.

– Теоретизирую, Захар Харитонович, исключительно теоретизирую. – Мой голос звучал беззаботно, словно я обсуждала погоду с такой же барышней. – Тетушка очень беспокоилась о том, что род Верховских, считай, пресекся. Опять же, мы, дворяне, в гордыне своей полагаем, будто многие хотят любой ценой получить сие достойное звание. Можно даже и на опозоренной девице жениться. Ради того, чтобы землями торговать и барыш с этого иметь такой, который конкурентам и не снился.

Кошкин потер грудь, хватая ртом воздух. Варенька прикрыла рот рукой, вытаращившись на меня. Нелидов замер. А Стрельцов смотрел на меня с такой смесью восхищения и ужаса, словно я собственноручно воткнула кинжал в сердце купца.

Кошкин взял себя в руки.

– Ах, Глафира Андреевна, видать, поторопился Иван Михайлович, когда вам дееспособность вернул. Правду говорят: когда Господь хочет наказать, он лишает разума. – Он сокрушенно покачал головой. – Однако теории теориями, а денежки счет любят. И долги надо платить. – Он положил руку на кипу расписок, словно только они одни и имели значение.

Ответить я не успела. Стрельцов поднялся из кресла одним легким, гибким движением.

– Глафира Андреевна, вы позволите?

Не дожидаясь моего разрешения, он начал перебирать бумаги.

– Интересные расписки, очень интересные. – Стрельцов посмотрел на меня поверх края листа. – Ваша тетушка была чудо как щедра с вами, Глафира Андреевна, нечасто встретишь такую опекуншу. Шуба соболья, крытая бархатом. Наверняка вы в ней выглядите как родственница императрицы.

В его голосе прозвучало искреннее восхищение, так что я зарделась, хоть и сознавала, что все это лишь хорошая игра. Осталось только понять, на чьей стороне он играет.

– Ботинки зимние на меху. Валенки. Кровать красного дерева с золотой инкрустацией работы лангедойльского мебельщика Шарля Персье. Видит бог, когда я обыскивал ваш дом, не заметил в нем такой дорогой мебели, должно быть, ее не успели привезти?

Я пожала плечами. Стрельцов заглянул в расписку, будто сверяя даты.

– Год прошел, впрочем, такой известный мастер может позволить себе не торопиться. Три сахарные головы и цыбик чая. Платье бальное к новому сезону.

Он опустил эти листки на край стола.

– Какая трогательная забота о нуждах подопечной. За такие траты дворянская опека если и пожурит, то немного. Попеняет на излишнюю расточительность, не более. Не пристало ведь сироте ходить в тетушкиных обносках и спать на рассыхающемся топчане.

Я опять вспыхнула, теперь от возмущения. Вовсе незачем тыкать меня в лицо моей бедностью, как тыкают щенка в лужу. Я в чужих долгах не виновата!

– Итого… – Стрельцов возвел глаза к потолку, будто подсчитывая. – Две тысячи отрубов, израсходованные на нужды Глафиры Андреевны, против которых князь Северский как глава дворянской опеки, возможно, не возразит.

– Князь Северский не показался мне человеком, одобряющим показную роскошь, – попыталась прощупать почву я.

– Но он снисходительно относится к дамскому тщеславию. Впрочем, вы сами обсудите с ним это на следующем заседании дворянской опеки. Вы, Захар Харитонович, также можете обратиться к князю Северскому как кредитор покойной Агриппины Тимофеевны. Долг действительно платежом красен.

Стрельцов снова взял бумаги.

– Но вот это… «Гарнитур коралловый с жемчугом». «Девять тысяч отрубов для поездки на воды вместе с Глафирой Андреевной Верховской» – что-то не помню я, чтобы Агриппина Тимофеевна выбиралась на воды.

В груди потеплело. Подозревает меня исправник во всех смертных грехах или нет, но сейчас он на моей стороне.

– Выбиралась али не выбиралась, это не мое дело, – опомнился Кошкин. Видимо, сообразил, что доказать я ничего не смогу, а уездный исправник хоть и второе лицо в уезде, но против столичных чиновников – мелкая сошка. – Мое дело было ссудить. А как покойница собиралась объяснять дворянской опеке необходимость этой ссуды – не по моему чину вопрос. Это вам, господам, между собой решать. Однако ежели расписки есть и подпись на них стоит, долг необходимо вернуть.

– Согласен, – кивнул Стрельцов. – Однако вот незадача. Подпись Глафиры Андреевны на этих документах не имеет законной силы, потому что она в то время находилась под опекой в силу неспособности отвечать за свои действия. Имеет значение подпись Агриппины Тимофеевны. Она – настоящая заемщица. С нее и спрос.

Он опустил и эту пачку расписок на стол рядом с первой. Кошкин начал багроветь, но исправник не дал ему открыть рот.

– Удивляюсь я вам, Захар Харитонович. С вашим-то опытом, с вашим умом – и так рисковать своими деньгами! Агриппина Тимофеевна далеко не молоденькой была. Хоть и негоже нам, мужчинам, судить о дамских летах, а все же ясно было, что столь почтенную даму Господь может прибрать в любой момент. Даже не знаю, с кого вам теперь долги взыскивать. Пятнадцать… хорошо, пусть тринадцать тысяч отрубов – сумма серьезная.

Купец скрипнул зубами.

– Глафира Андреевна – наследница. Она единственная родственница покойной. Значит, ей и расплачиваться.

– Ваша правда, – подал голос Нелидов. – Однако на могиле бедной Агриппины Тихоновны еще земля осесть не успела. Да что там, поминальный кисель еще не весь допили.

Допили, конечно, но вряд ли Кошкин будет это проверять.

– И, что куда важнее, в права наследования Глафира Андреевна еще не вступила, а потому за долги тетушкины отвечать не может, – закончил управляющий.

Я снова собрала расписки.

– Сергей Семенович, окажите любезность. Снимите копии с этих документов, а Захар Харитонович и Кирилл Аркадьевич их заверят. Вы ведь не возражаете, Захар Харитонович? – Я мило улыбнулась.

– Не возражаю, – кивнул Кошкин.

А что ему оставалось?

– Тогда будьте добры, спуститесь с Сергеем Семеновичем…

Управляющий и купец удалились.

– Глаша, что ты делаешь? – зашипела Варенька. – Это безумные деньги, зачем тебе заверять этот долг?

– Чтобы назначения займов внезапно не изменились, – сказала я.

– Вы не перестаете меня восхищать, Глафира Андреевна. – Стрельцов склонился к моей руке, и в голосе его в самом деле звучало что-то вроде искреннего восхищения. – Известно ли вам, что именно входит в наследство покойной?

Я покачала головой.

– Хотите, чтобы я выяснил это?

– Лучше скажите, если я приму наследство, мои обязательства по долгам ограничатся стоимостью унаследованного имущества?

– Вы будете обязаны выплатить все долги. В случае необходимости – из собственных средств. Даже если долги в разы больше наследства.

– Тогда мне все равно, что там. Я хочу отказаться от наследства.

Стрельцов положил передо мной чистый лист, пододвинул чернильницу.

– Пишите. «Лета от сотворения мира…»

Я послушно выводила закорючку за закорючкой.

– «Я, Верховская Глафира Андреевна, действуя по собственной доброй воле и находясь в здравом уме…»

Вот насчет этого я уже совершенно не уверена.

– «Сим заявляю о своем отказе от принятия наследства…»

Он прервался.

– Глафира Андреевна, я должен спросить, уверены ли вы.

– Совершенно уверена. Даже если там еще тысяча десятин земли с золотой жилой на ней. С тем, что у меня есть, бы управиться.

– Хорошо. «А буде не найдутся другие наследники, объявить имущество выморочным в пользу короны». Подписывайте.

Я протянула ему исписанный лист.

– Я заверю его, и придется снова побеспокоить отца Василия. И я сам лично отвезу этот документ в уездный суд, – сказал Стрельцов.

Варенька захлопала в ладоши.

– И пусть этот противный купчина судится за свои долги с короной!

Я вздохнула.

– Он не успокоится. Он затеял все это не для того, чтобы сдаться.

– Не успокоится, – кивнул Стрельцов. – Но я помню, что обещал защищать вас от охотников за приданым.

Мне показалось или его скулы порозовели? Но разглядеть это я не успела. Он снова склонился к моей руке и стремительно вышел из кабинета.