Текст книги "Сезон охоты на падчериц"

Автор книги: Наталья Саморукова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Наталья, или как звали ее Анна с Марией, тетя Наташа, оказалась на редкость приятным человеком. С утра она прибежала с ужасной новостью и вздохнула с облегчением, когда оказалось, что мы все уже знаем. Фима, так и не оправившись после вчерашнего стресса, лежал у себя в комнате с холодным компрессом на голове. Девочки пришли в себя скорее, видимо, сказывалась крепость молодой психики.

– Ах, ну конечно, конечно, тетя Наташа, – замахала руками Анна. Или Мария. Сегодня они были одеты одинаково, и я снова их путала.

– Я как представлю, что мы ушли оттуда буквально за несколько минут до взрыва… Конечно, ну конечно, я понимаю – судьба! – воскликнула Мария. Или Анна.

В судьбу я тоже, конечно, верила. Но, наверное, чуть меньше, чем девочки. Наталья пересказала нам содержание всех последних выпусков новостей. Как оказалось, взрывное устройство было прикреплено под одним из столиков бара. Точнее, это был не столько бар, сколько небольшая то ли кофейня, то ли чайная. Здесь потчевали десертами, играла тихая музыка, сюда приходили семейные люди, скромный и трудолюбивый мидл-класс Калькутты. Тем более чудовищной выглядела трагедия. Погибших, слава богу, не было. Взрывное устройство чудом сработало не в полную силу – столик, под которым оно помещалось, был расположен в укромной, изолированной с трех сторон нише. Тем не менее семь человек ранены, трое из них в очень тяжелом состоянии увезены в больницу, жизнь одного висит на волоске.

– Это очень, очень тихое место, – сокрушалась Наталья, – кому понадобилось? Дико, чудовищно, необъяснимо… Радж созванивался со своим другом, он служит в полиции, пока никаких гипотез. Устройство профессиональное, это все, что они могли сказать. Господи, а ведь Алеша хотел задержаться там!

– Алеша? – удивилась я.

– Алешенька, наш сын. Он два дня назад прилетел из Москвы. Учится там в академии. – В словах Натальи звучала неприкрытая гордость за сына, чернявого галчонка. – Это он пригласил нас в кафе, хотел отметить свой успех – ему удалось сдать сессию на одни пятерки. Год назад он окончил очень престижный колледж и легко поступил на вечернее отделение в Академию общественных наук. А теперь еще и работу хорошую нашел – Федор, пусть земля ему будет пухом, помог, устроил в одну из своих фирм. Мы с отцом очень рады за мальчика.

Наташа говорила, как пожилая женщина, и в манерах ее, в неторопливых движениях чувствовалось гораздо больше возраста, чем было на самом деле. Гладкая кожа, высушенная жарким солнцем, но еще не потерявшая упругости, яркие глаза, блестящие, без намека на седину волосы. Лет сорок, ну, может быть, чуть больше. А ведет себя как старушка со стажем.

– Слава богу, что все так хорошо кончилось. Для нас, – подвела я итог беседе.

– Слава богу, слава богу, – согласно закивала головой женщина.

– Ну конечно, конечно! – заголосили девочки.

Вечером мы были званы на настоящие русские пироги. Вот уж радость – в кои-то веки выбраться в Индию, чтобы отведать настоящих русских пирогов.

– Гришань, да я все понимаю. Но мне что, в лоб их спрашивать? Прямо так и спросить – я вам зачем? Нет, сама я вычислить этого не могу. Да они не общаются со мной практически. Они вообще аутичные слегка. То ли просто глуповаты, то ли слишком себе на уме. Нет, не знаю. Даже не догадываюсь. Грустят? По Фредди? Как бы не так! Они и думать о нем забыли. Ничего они не грустят. Вчерашнее событие их, конечно, напугало… Фиму тоже. Его как прибабахнуло, так он все лежит на кровати и мается. И тошнит его постоянно. Весь сортир уже уделал. Стресс у человека, стресс! Нет, у меня нет стресса. Я бодра и здорова. Алло, алло! Не слышу тебя.

Когда Гришкин домашний телефон наконец ответил его хриплым после длительного возлияния голосом, я обрадовалась и испугалась одновременно. Сбивчиво объяснив напарнику, где и по какой причине сейчас нахожусь, в течение десяти минут выслушивала грозную отповедь. Даже самые мягкие ее моменты не представляется возможным цитировать. Потом Гришка слегка притих и потребовал внятного анализа ситуации, на который я была не способна. Вчерашний взрыв прозвучал настоящим откровением. Сказать, что я не ожидала ничего в этом роде, – слукавить, но масштабы возможной катастрофы представлялись мне куда более скромными. Самое страшное, что я могла вообразить, – это похищение девочек. Но профессионально устроенный взрыв? Признаться, с куда большей уверенностью я думала о том, что опасаться за девочек вовсе не стоит. Если кто и выиграл от смерти Фредди, то это именно они и их мать, ставшие теперь состоятельными дамами. Я всерьез просчитывала вариант их причастности к убийству отчима.

Маленькая обезьянка, устроившись на раскидистой ветке, удивленно смотрела на меня. “Чего так орешь?” – читалось в ее глазах. Днем дворик был не так уютен, как ночью. Он был тесен, и здесь совершенно невозможно было спрятаться от посторонних глаз. Стоило мне найти более-менее укромный уголок, прискакала мартышка и начала строить рожи. А потом, так и не дождавшись должного внимания с моей стороны, принялась бросать мне на голову мусор.

– Поди прочь, зараза, – цыкнула я на нее и снова набрала Гришкин номер.

– Пропадаешь, мать, фигово у вас там, в Калькутте, со связью. Как городишко-то?

– Да я его вижу, что ли?

– Что? А как же знаменитые экскурсионные маршруты?

– Да никуда они, Гриш, не ездят. И даже, по-моему, не собираются. Послезавтра летим в Гонконг, а Индии так и не увидели. Ни кусочка, кроме дороги из аэропорта.

– В общем, я так и полагал. Не путешествия же ради они так рванули.

– Но могли бы хоть делать вид.

– Вот именно, – подумав о чем-то своем, сказал Гришка. По традиции он не спешил меня знакомить с собственными умозаключениями.

– А что с убийством Федора? Есть что-то новое?

– Да так…– неопределенно молвил Гришка, – кое-что тут выплыло. Но пока ничего особенного.

– Но хоть время, когда его застрелили, удалось установить?

– Застрелили? – удивился Григорий. – А кто тебе сказал, что его застрелили?

– Ну здрасьте! А что же с ним приключилось? Его загрызли вампиры?

– Да нет, какие там вампиры. Взорвали его.

– Что???

– Не кричи так громко. Взорвали. В сотовый телефон было заложено миниатюрное взрывное устройство. Весьма профессиональное, скажу тебе. Направленным взрывом ему снесло часть головы… Ну в общем, сама понимаешь. Детали тебе нужны? Нет? Ну и славно. Ничего в них хорошего нет.

– Е-мое, – опешила я.

– И я того же мнения. Думаю, тебе, Настя, надо собирать манатки. Все больше и больше мне эта история не нравится. Насть, ты меня слышала?

– Слышала, Гриш, слышала. Я, между прочим, не так уж рвалась в гости к Федору… Мог бы и сам к нему пойти, раз такой умный.

– Потом будешь отношения выяснять! Сейчас давай двигай за билетами, дура кретинская!

– Сам такой, и не смей на меня орать, – обиделась я и нажала отбой.

– А кто ваш мужчина? – не унимались за обедом девочки. Видимо, проблема полов начала волновать сестер не так давно, слишком уж живым любопытством светились их глаза, когда речь заходила о взаимоотношениях мужчин и женщин. Точнее, Анна с Марией сами упорно заводили об этом речь. Особой стеснительностью они не отличались и вопросы имели обыкновение задавать прямые.

– Кто? Вас его паспортные данные интересуют?

– Ах, ну конечно! Можно подумать! Нужны нам его паспортные данные, конечно!

Анна – скорее всего именно она, а не Мария, я постепенно стала различать сестер, – накручивала на тоненький палец густой блестящий локон и мечтательно смотрела в окно, за которым корчила рожи, кажется, все та же знакомая обезьянка. Мария вела диалог со мной. Иногда они менялись ролями, и тогда Мария принималась мечтательно глазеть в окно. Но у нее, честно говоря, выходило это куда хуже, чем у Анны.

– Кто он в жизни?

– А вы, Машенька, кто в жизни?

– Я не Машенька, я Анна. И мне в жизни совсем не обязательно быть кем-то. Я же не мужчина. В самом-то деле!

– Ну конечно, конечно! Разве она мужчина? – захихикала сестра.

– Ну хорошо. Фима – кто?

– Ой, какая вы хитрая, вы уходите от ответа, уходите. Ну конечно!

– Фима – бык, – вдруг подала голос Мария. Нет, Анна. Черт, кажется, я опять в них запуталась.

– Господи, что значит бык? – поразилась я.

– То и значит, – насупились девочки, – хотя сам-то он себя воображает охотником.

Я улыбнулась.

– Мой мужчина совершенно точно не бык. Не козел, не носорог, не жираф. И даже, смею надеяться, не охотник. Он хороший человек.

– Ну конечно, – хором завопили девицы, – хороший человек! Можно подумать!

Они точно дуры, решила я. Но тут одна из них меня огорошила:

– А что это меняет? Можно быть хорошим человеком и никем. Взаимоисключения тут нет.

– Ну конечно, – поддержала ее сестра, – или никем, или быком. Выбор-то невелик.

– А можно быть ни тем, ни другим? – спросила, слегка опешив, я.

– Можно, – пожала плечами та, что лучше смотрела в окно, – про то и речь.

– И кем же?

– Это уж не нам решать, правда, Мария?

– Ну конечно, конечно! Я же тебе говорила, что она не знает!

Сестры переглянулись. Их ангельски чистые глаза на короткое мгновение стали осмысленными и пытливо умными, но длилось это так недолго, что я засомневалась – уж не привиделось ли?

– Наверное, в колледже у вас любимым предметам была философия? – улыбнулась я.

– Философия? – всплеснули руками сестры. – Кто же нам стал бы преподавать философию? Не было у нас никакой философии.

– А что же было? – от нечего делать поддержала я разговор, что вдруг странным образом обеспокоило Анну и Марию.

– У нас много чего было, – сказала одна.

– Да, – поддержала ее другая.

– Но философии не было.

– Не было.

– А математика?

– Математика? Ну конечно! Математика была, и химия, и физика, и психология. А еще очень много спортивных предметов, и основы этикета, и полито-логия, и вождение. Да, Мария? Я ничего не забыла?

– История была…

– Плотная программа, – восхитилась я.

– О, ну конечно! Очень плотная!

– На мальчиков, наверное, совсем времени не оставалось?

– Настя, а вы провокатор! Конечно! Так мы вам и сказали про мальчиков! Да если хотите знать, нам плевать на мальчиков! Мальчики нам совсем не нравятся.

– Кто же вам нравится? – с испугом спро-сила я.

– Мужчины! – со знанием дела пояснили сестренки. – Нам нравятся настоящие мужчины, похожие на нашего отца.

– А кто ваш отец, простите за нескромный вопрос?

– О, наш отец замечательный! Он – великий человек, он самый смелый и красивый из всех, кого мы знаем!

– Ваша мать развелась с ним?

– Нет, она никогда за него и не выходила. Но какая разница? Нам он писал все время, да. Каждый месяц мы получали от него письма.

– И сейчас получаете?

– Сейчас нет, – погрустнели девочки. – Когда Ангелина познакомилась с Фредди, письма прекратились. Потом мы уехали учиться. Наверное, он потерял нас.

– Но мы найдем его! – горячо уверила одна сестра.

– Обязательно! – поддержала ее вторая. – Только нам сдается, кто-то очень сильно не хочет, чтобы это произошло.

– О чем вы? – не поняла я.

Все это время Фима смирно сидел в сторонке, но, услышав подобное предположение, недобро хмыкнул. Это у него получилось помимо воли, и он даже слегка застеснялся. Девочки презрительно глянули на него и примолкли.

– На пироги мы не пойдем, – капризно сказали они, уходя к себе в комнату. – Ступайте, Настя, одна.

– Пожалуй, и я тогда не пойду.

– Ступайте, – повелительным тоном повторила одна из сестер, – а то тетя Наташа расстроится. Ей очень хочется пообщаться на русском.

– Алеша разве не говорит по-русски?

– Алеша, можно подумать! – Хихикая, девочки плотно прикрыли за собой дверь.

Глава 4.
Уж что-то, а железную волю за их манерами никак было не заподозрить.

– Меня же мать прокляла, когда я из России уехала. Она из староверок, моя мать. Каково для нее было узнать, что дочь с иноверцем под венец собралась. В деревне, откуда я родом, с иноверцем и за руку-то здороваться грешно, не говоря уж о том, чтобы детей общих рожать. С той поры я как отрезанный ломоть. В России последний раз была десять лет назад. Пять сестер и два брата там у меня остались. Родители умерли, я даже на похоронах не была. Мне не сказали, да и не пустили бы.

– Скучаете? – зачем-то спросила я.

– Скучаю, – просто ответила Наталья, – тоскую. Радж у меня светлый человек, и Алешенька в него характером. Больше детей не получилось, но все равно на жизнь грех жаловаться. А все одно, чужие места. Хотя здешние люди очень славные. Индусы, они обходительные, вежливые, радостные, хоть и не всегда просто живут. А когда я приехала, нам и вовсе трудно приходилось. Его родня меня тоже в штыки приняла. Привез, мол, из России бледную немочь, не мог свою девушку найти, на кого внуки будут похожи? Но потом ничего, оттаяли, хотя до конца так и не подпустили меня к себе.

– А с Ангелиной вы где познакомились? – решила перейти я на более насущную для меня тему.

– Ну как где, в Новосибирске, конечно. Мы же вместе учились. В училище. Потом Ангелина в Москву подалась, в театральный поступать, а я замуж вышла, в Индию уехала. Но переписывались все эти годы.

– Трудно вот так по переписке отношения поддерживать, – засомневалась я.

– Конечно, – отчего-то смутилась Наталья, – Гелечка приезжала один раз в гости. Не так давно, года три назад. Она как раз только-только за Федора замуж вышла. Но его-то я совсем не знаю.

– Ангелина – такая яркая женщина, даже странно, почему она так долго была одна. Могла, мне кажется, раз десять замуж выйти.

– Могла, да не вышла, – грустно сказала Наталья и задумалась надолго.

Я даже покашляла, чтобы снова привлечь ее внимание.

– Не знаю, – задумчиво сказала она, – могу ли рассказывать об этом. Но, впрочем, тайны в том никакой нет. Ангелина боялась выходить замуж.

– Почему?

– Да напридумывала себе невесть что. Якобы всем она горе несет. Кто ее полюбит, тот непременно в несчастье попадет, а то и похуже чего.

– И что… это оправданно было? Ее опасения были чем-то подкреплены?

– Трудно сказать. Мало ли в жизни случайностей. Девочкам два годика было, когда она повстречала Никиту. Она такие радостные письма в этот период писала, такая счастливая была. Даже на расстоянии было заметно. А потом Никитушка погиб. Нелепая смерть – шел вечером с работы и угодил в строительную яму, уж как его туда занесло, совсем не по пути было. Они уж и кольца купили.

– Да, ужасно, конечно, – опечалилась я.

– Потом долго у нее с личной жизнью не клеилось. Но лет десять назад стал за ней ухаживать один известный политик. Он тогда часто по телевизору мелькал, вы его, должно быть, видели. Ну да это неважно.

– Тоже что-то случилось?

– Да, заказное убийство. Но он играл в опасные игры. И заигрался, в такой среде обычное дело. Я тут и прессу читаю, и каналы российские смотрю по спутнику, удивляться не приходится, когда на каждом шагу такое творится.

– Ангелину можно понять… Кто угодно на ее месте впал бы в мистику.

– Да ничего такого не было, никакой мистики. С Никитушкой действительно нелепая трагичная случайность произошла. Но и тот, второй, и Фредди – люди из определенной среды. Такие постоянно под дамокловым мечом ходят. Как первое несчастье произошло, так Ангелина чуть рассудком не помутилась. Звонила мне в истерике, сколько денег тогда на разговоры мы потратили. Уж и я и Радж ее успокаивали, а она все ни в какую. Это, говорит, все из-за меня. Ну а после второй смерти и вовсе утвердилась в своем. Тут уж с ней и говорить бесполезно было.

– Как же она тогда осмелилась третий раз под венец собраться?

– Федора она не любила. Мне кажется, это был просто расчет. Правда, со временем привыкать к нему стала и даже нравиться он ей начал – заботливый, девочек как родных принял, осыпал своих женщин с ног до головы всеми мыслимыми благами. Но последний год она ждала его смерти. Страшно так говорить, ужасные слова, но она была уверена, что погибнет он. Я думаю, она приняла его смерть, как должное. Даже поездку вот отменять не стали.

– Да что вы! – воскликнула я. С этого места мне хотелось подробностей. Но Наталья, видимо, спохватилась, решила, что и так наговорила лишнего.

– Деталей не знаю, мы редко общаемся, да и многое ли обговоришь по телефону да по электронной почте, – свернула она тему. – Девочек жаль.

– Девочек? Мне кажется, не слишком-то они расстроились.

– Вы плохо их знаете, Настенька. Они разве покажут? Все в отца.

– А кто их отец? – тут же насторожилась я.

Хозяйка, второй раз за нашу беседу сболтнувшая лишнее, напряглась. Впрочем, так ли случайно роняла она намеки?

– Нет, нет, – сказала она категорично, – про их отца я ничего не знаю. Но у Ангелины в характере нет скрытности, нет такой железной воли. От кого-то ведь должно было им перейти это свойство? Вот я и решила, что от отца.

– Ну да, конечно! – кивнула я, невольно копируя сестер. С кем поведешься.

Железная воля? У этих бабочек? Они были так же похожи на людей с железной волей, как я на приму-балерину Большого театра. Уж что-что, а железную волю за их манерами никак было не заподозрить. Но Наталья ведь знает, о чем говорит? Разве не так?

– Вы не смотрите, что они такие хрупкие. У этих девочек внутри титановые стержни.

Она говорила с такой уверенностью, как будто сама эти стержни видела. А ведь с девочками встречалась первый раз. Или второй. Будучи в России десять лет назад, она если и общалась с ними, то знала их несмышлеными крохами. Что уж там такое можно разглядеть в восьмилетнем ребенке?

– Они с детства – кремень, – словно прочитала мои мысли Наталья, – а уж с возрастом, Ангелина рассказывала, и вовсе характеры стали… Не приведи господи, конечно…

Наталья потерла руками лицо, словно избавляясь от наваждения. Не приведи господи – что? Эта женщина знала куда больше, чем говорила. И мне казалось, она изо всех сил хотела мне показать, что знает. Но словно никак не решалась на откровенность.

– Скажите, вы действительно ничего не знаете про их отца? – попыталась я как-то растормошить Наталью. – Насколько я знаю, он писал им все это время, не забывал о них. Неужели Ангелина ничего не говорила вам?

– Нет, нет, не говорила, разумеется. А что за письма? Как он мог писать? Куда?

– Они сказали, что каждый месяц получали от него письма. Уж не знаю куда, наверное, на тот адрес, где они жили.

– Да полно, я не слышала ни о чем таком. Да и какая разница! Девочки, конечно, скучали без мужчины в доме. Им нужен был кто-то сильный рядом, но вряд ли эта история с письмами реальна. Скорее, они придумали. Девочки часто что-то такое себе придумывают.

– Возможно. – Я пожала плечами и потянулась за очередным пирогом. Наталья оказалась отменной кулинаркой. Таких пирожков даже домовитая Лизавета не пекла, а уж она была большой мастерицей по части выпечки. С изюмом, с черносливом, с какими-то сложными фруктовыми начинками, лакомые кусочки таяли во рту, остановиться было трудно.

– Вы кушайте, кушайте, Настенька. – Хозяйка встала и, придерживая домашнее сари, потянулась к полке, где стояло еще одно прикрытое белоснежной салфеткой блюдо.

– Куда уж мне, – запыхтела я, расстегивая ремень.

– Да бросьте! – улыбнулась женщина. – Худая корова еще не газель! Боитесь поправиться?

– Боюсь, – кивнула я.

– От этого вес и идет. От страха. Если еда в удовольствие, не до обжорства, конечно, то на пользу. В Индии вот многие женщины полненькие и замечательно себя чувствуют. И мужья не жалуются. У вас, Настя, есть муж?

– Есть.

– Жалуется?

– Да нет вроде. Но сами знаете… кто ж в лицо-то скажет. Он вежливый, станет покупать мне обновки на размер больше, и все.

– Повезло вам, – улыбнулась Наталья. – Меня Радж чуть не насильно кормил, все хотел, чтобы я покруглее была. А я долго не могла поправиться, особенно после родов сильно похудела. Все толстеют, а я просто прозрачная стала. Если хотите кушать и не поправляться, могу дать совет – не думайте о калориях. Наш вес – он вот тут, в голове. Как только проблема лишних килограммов перестанет волновать, все придет в норму. Вы будете весить ровно столько, сколько должны.

– А если я должна весить центнер?

– При вашем росте… Какой он у вас? Сто шестьдесят восемь? А тип телосложения… ну-ка, обнимите себя за правое запястье пальцами левой руки. Ага, сходятся, но впритык. Значит, у вас среднее телосложение с небольшим тяготением к крепкому. Ваш оптимальный вес от шестидесяти до шестидесяти пяти. И даже семьдесят в принципе нормально. Так что кушайте, Настенька, кушайте.

Наталья очень ловко увела меня от темы Ангелины, девочек и их таинственного отца, а я и сама не заметила, как слопала еще несколько пирожков и сытая, умиротворенная, забыла о своей миссии– держать ушки на макушке.

Около девяти вечера вернулись мужчины – супруг Радж и сын Алеша, совершенно не похожий ни на одного из родителей. В нем не было ни грузной основательности отца, ни мягкой плавности матери. Весь он состоял из сочленений и углов, словно большое нелепое насекомое или тощая голенастая птица, с которой содрали перья. Только на голове оставили черный хохолок.

– Отличный город Москва, – восторгался он, – но Калькутта лучше, правда, Анастасия? Но жить лучше в Москве. Только холодно. А вы где в Москве живете? Дадите телефон? Я вам тоже свой московский дам. Будем общаться. Мамочка, нет, сиди, я сам налью чаю, нет, я не устал, совсем не устал!

Алеша тараторил как заведенный и не давал никому слова вставить. Отец добродушно посмеивался, глядя, как жена наседкой носится над великовозрастным дитятей.

– Если вы найдете ему русскую невесту, я вам этого не прощу, – предупредил меня Радж, прощаясь в прихожей.

Как я поняла из обмолвок Натальи, их семье принадлежал весь подъезд в этом доме, и жили они за счет того, что сдавали квартиры. Очень неплохо, по местным меркам, жили, насколько я могла судить. Среди арендаторов были в основном иностранцы, которые за ценой не стояли.

Уходя из гостеприимного дома, я с запозданием спохватилась, что на целых четыре часа упустила девочек из-под контроля. После происшествия в кафе я решила быть начеку и по возможности контролировать каждый их шаг и вот так непростительно засиделась в гостях.

Но, похоже, Анна и Мария все это время провели перед экраном телевизора. Я застала их лежащими на диване в ленивых кошачьих позах, рядом на полу стояла корзина с остатками фруктов, и тут же были раскиданы горы кожуры и огрызков. Фима лежал в ванне, не сочтя нужным прикрыть дверь. На его ушах сидели дистанционные наушники, в зубах торчала сигара, а на кафельном бортике с одной стороны стоял коньячный бокал с остатками напитка, с другой лежал черный матовый револьвер. Хоть сейчас на обложку журнала для правильных мальчиков! По самое горло он утопал в легкой белоснежной пене, но, когда я опасно близко приблизилась к санузлу, Фима непроизвольно дернулся, пена качнулась… Показалось или нет? Чуть левее правого соска виднелся странно правильной формы шрам, его ломаная линия была похожа на схематичное изображении молнии. В следующую секунду Фима снова погрузился в пену, и я так и не смогла хорошенько рассмотреть, что же у него там такое.

Переобуваясь в домашние тапочки, обратила внимания на туфли девочек. Они были покрыты толстым слоем коричневой пыли. Куда-то ходили? Чтобы так угваздаться, надо было совершить долгую пробежку по самым дальним закоулкам города.

На следующий день мы все-таки совершили экскурсию по Калькутте. Она ошеломила меня сочетанием вроде бы несочетаемых вещей – роскоши и нищеты, вычурности и строгости, современностью деловых районов и старыми закоулками, где время, казалось, остановилось много веков назад. Полчаса, пока девочки вместе с Фимой бродили по парку, я с высоты холма любовалась интеллектуальной столицей Индии, накрытой голубой чашей неба. Отсюда открывалась потрясающая перспектива на центр.

В парке в эти утренние часы было многолюдно, здесь собирались любители йоги. Их сосредоточенные тела и расслабленные лица говорили – есть и другая жизнь, в которой нет места городскому шуму, бесконечной гонке на выживание, шальным деньгам и все большей и большей технологичности жизни. Сама не заметила, как поддалась безмятежному оцепенению, которое грубо нарушил наш верный страж Фима.

– Пойдемте, Настя, что вы тут как вкопанная застыли?

Осмотрев все положенные достопримечательности – белоснежный мемориал Виктории, монумент Октерлони, штаб-квартиру миссии Кришны, мы наскоро проскочили Музей Индии и, полюбовавшись храмом Кали, закончили суматошную экскурсию в ботаническом саду у древнего баньянового дерева, такого огромного, что даже не верилось в его природное происхождение.

– Мило, как мило, – лопотали девочки и ежеминутно спрашивали: – Вам нравится, Настя?

Я вежливо кивала головой и мечтала, чтобы они от меня отстали и не мешали мыслительному процессу, который протекал в моей голове. Впрочем, назвать это мыслительным процессом язык не поворачивается. Там, в моей черепной коробке, происходили сложные вычислительные операции, но я к этому не имела почти никакого отношения. Словно кто-то использовал мои извилины, прогоняя по ним задачи и пробуя варианты ответов. Мое же сознание, стараясь не мешать оперативному процессу, вальяжно плавало в жарком воздухе, притормаживая у диковинных цветов, любуясь яркими птицами и вездесущими наглыми мартышками. Мартышки мне нравились больше.

Фредди взорвали в его собственном доме. В кафе, которое позавчера имело честь принимать Анну и Марию, тоже прозвучал взрыв. Только убогий не стал бы пытаться сопоставить два этих события. Но все ли так просто? Может, именно убогий, не умеющий видеть очевидного, идет к разгадке наиболее коротким путем? Возможно, очевидное мешает видеть главное. И еще: слишком много суеты, передвижений, слишком быстро меняется видеоряд. Как говорил мудрый китаец Лао-Цзы, покой есть главное в движении. Мне не хватало сейчас времени и места для того, чтобы дать волю своей интуиции. Я верила– мне уже был послан намек, но в спешке я его не разглядела. Только мое подсознание все еще помнило о нем.

Утром мы должны были вылететь в Гонконг. А вечером девочки навели марафет пуще прежнего и, подгоняя Фиму, снова умчались в темную ночь. Я долго, но безуспешно набивалась в компанию. В итоге пришли к компромиссу – сестры пообещали звонить каждые полчаса. Странная у меня все-таки роль. Я не служанка, не помощница. Я просто тупо нахожусь рядом с ними. Когда мне позволено. Такое ощущение, что они сами никак не могут придумать, что со мной делать. По сути, я им тут не нужна. Тем не менее они уже раз пять намекнули, что я никак не могу уехать раньше срока. И что если мне придет в голову рвануть в Москву до того, как мы прибудем в Венецию, то они будут категорически против.

– Слушайте, но тогда объясните мне, зачем?

– Ну конечно, Настя! Какие могут быть объяснения? Разве мы вас сильно обременяем? Разве вы не получили большой аванс?

На этом разговор заканчивался.

Я включила телевизор, чтобы в случае чего быть в курсе. Куда они отправились сегодня? Я заранее не завидовала тем людям, которые окажутся рядом с красавицами. Уж больно неспокойно с ними. И этот странный Фима. Он открывает рот не чаще трех раз в день, и то когда ест. У него всегда немного сонные глаза. Но это глаза удава, фиксирующие малейшие колебания воздуха. Девочки ему ни в чем не перечат и, как мне кажется, немного побаиваются его. И он тоже побаивается их. Такое ощущение, что они договорились держать нейтралитет, но постоянно опасаются подвоха друг от друга.

Едва стих звук отъезжающего такси, в дверь постучали. Не без опасения посмотрев в глазок, я увидела Алешу.

– Чем обязана? – обратилась я к нему, стараясь удалить настырного парня на как можно большее расстояние. Этот может и на шею сесть, подсказывало внутреннее чутье.

– О нет, ничего такого! – расплылся он в улыбке. – Просто решил заглянуть по-соседски. – Его русский был изумительно чист, как если бы он никогда и не жил в Индии.

– Заглядывайте, – обреченно вздохнула я.

– Не помешаю? – Алеша быстро сунул нос во все углы и, убедившись, что в квартире, кроме меня, никого нет, по-хозяйски расположился на диване.

– Ну рассказывайте, Настя.

– О чем это вы?

– Да просто потреплемся. В России любят потрепаться, не так ли?

– Даже и не знаю, что вам сказать. Наверное, любят. Может быть, вы начнете? А? Ну а я уж подхвачу. Вас что-то конкретное интересует?

– О нет, можно без деталей. Так… о том о сем… Вы замужем?

Нет, положительно, происходит что-то странное. Последнее время все кому не лень одолевают меня вопросами о матримониальном положении. Сдалось оно им.

– Да, замужем.

– Гражданский брак?

– Почему вы так решили?

– Вы думали над вопросом чуть дольше, чем замужние женщины с официальным статусом. Но впрочем, это совсем неважно. Ваш муж не будет недоволен, если я приду к вам в гости в Москве? Так сказать, с ответным визитом.

Вообще-то я его не приглашала. Но, решив разобраться с назойливым гостем на месте, уверила, что ревновать никто никого не будет.

– Как замечательно, – искренне обрадовался Алеша.

– Вы с ним, кстати, тезки.

– Тезки?

– Ну да, его тоже зовут Алексеем.

– Отлично, замечательно! – расплылся в улыбке индус. Чем-то он неуловимо напоминал мне сестер. Хотя внешне был полной противоположностью этим совершенным созданиям.

–У меня много друзей в России, но я бы хотел, чтобы было еще больше. Может быть, мы подружимся?

Мне никто еще так явно не предлагал дружбы, и слава богу. Не знаешь, как на такое реагировать.

– Понравилось вам в Калькутте? – перешел на нейтральную тему мой собеседник.

Я обратила внимание, что в то время как его лицо остается безмятежно спокойным, руки и ноги совершают тысячу еле заметных движений. Он мимолетно касался края футболки, двигал по полу коврик, крутил в пальцах какую-то мусоринку, и если бы не его прямо-таки из ушей льющееся благодушие, я бы решила, что он нервничает.

Разговор наш носил вполне невинный и даже отчасти формальный характер. Но за всем этим словоблудием, которое легко лилось с Алешиного языка, виделся и второй план. Он словно прощупывал почву, словно что-то выведывал.

– Тот человек из кафе, он все-таки умер, – сказал Алеша, когда я закруглилась с восторгами по поводу его родного города.

– Как жаль…

– Индусы считают, что смерть – это не конец, а начало. Так что печалиться не о чем.

– Не думаю, что это сильно утешит его близких.

– Как сказать… Высшая цель – не родиться снова, но не думаю, что тот человек уже достиг в своих перерождениях необходимой стадии.

– Это слишком сложно для меня, Алеша. Я, знаете ли, слышала о сансаре, но простите, у меня слишком европейские мозги, чтобы принимать это близко к сердцу.

– Такова суть нашей религии: только высший может умереть окончательно и больше не ступать в этот несовершенный мир. Но для этого надо пройти очень долгий путь.