Текст книги "Дыхание осени (СИ)"
Автор книги: Наталья Ручей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)
– Смотри! О, да, вот сейчас!
Девушка с экрана поворачивает голову, томно вздыхает и я… узнаю в ней себя, а в мужчине, который над ней трудится – моего псевдобрата, Макара.
Глава 13
Дальнейшее сливается в бесконечный кошмар, один из тех, когда свято надеешься, что спишь, и уверяешь себя, что спишь, и терпишь, зная, что однажды проснешься. А я понимаю, что все, что происходит со мной сейчас – явь. И я смотрю на экран, где переплетаясь, стонут в оргазме два человека, и где один из них – я.
– Ты – шлюха, – жаркий шепот, и сразу же руки, некогда любимые руки, ползут мне под блузу. А я вырываюсь. Я не хочу так. Но они сильнее, и юбка моя задирается к талии, а мужские ладони ползут выше, к трусикам. Нежно гладят, едва прикасаясь. Пожалуй, так нежно не было даже в наш первый раз.
– Красные, – с упоением выдох.
Да, сегодня надела. Любимый цвет моего мужа. Мужа! А не того, кто пытается возбудить меня силой!
– Яр, не надо…
Не слышит. Руки его, оставив трусики, коварно ползут под блузу, рывком распахивают ее, заставляя пуговички жалко стучать по полу. Или то мои слезы?
– Пожалуйста, Яр…
– Я хочу, чтобы ты кончила, – пальцы его сжимают мои соски, вопреки ожиданиям, нежно. Так нежно, что невольно мелькает мысль попросить большего. – Хочу услышать, как ты кончаешь. Со мной. Мы ведь оба знаем теперь, что ты можешь.
Смешок, и мне слышится горечь в нем, но плевать, потому что мне горче. Я пытаюсь остановить вторую руку, что уверенно заползает мне в трусики. Тоже нежно, чудовищно нежно. Был бы он грубым, у меня были бы силы сражаться, а так…
Тихий стон для него подсказка, и он слушает мое тело, но не слова, что срываются с губ. Я прошу, выгибаясь в его руках. Прошу прекратить, насаживаясь на длинные пальцы. Я тону в удовольствии, вопреки логике, вопреки тому, что чувствую: со мной не Яр сейчас – незнакомец. А он рад. Он доволен. Он ждет, и я почти оправдываю его ожидания, но когда до вспышки остаются микросекунды, яростно отпихиваю его и омерзительный ноутбук в сторону.
– Прекрати!
– Ты не кончила.
– Прекрати!
Надвигается грозовой тучей, загоняет меня в угол, между плитой и столом, между острыми шкафчиками. Усмехнувшись хитро, ловким движением поднимает и усаживает на деревянный стол для разделки. Его губы так близко, глаза горят обещанием, но я не хочу, а обещаниям больше не верю.
– Почему нет? – облокачивается по обе стороны, и дышать практически невозможно.
А меня терзают другие вопросы. Почему он безумно красив даже в эту минуту? Почему мое сердце все еще бьется?
Ладонь самовольно ложится на его скулу, поднимается к волосам пшеничного цвета, но безвольно падает вниз. Не могу… не надо… Я так люблю его волосы, что если дотронусь, позволю все. Прячу разочарованный выдох, и говорю как есть:
– Потому что ты меня предал.
Он с минуту смотрит на меня так, будто я говорю на китайском, а он пробирается через незнакомые буквы. А потом заходится резким смехом, а я в каком-то упоении рассматриваю ворот его красной рубахи, поднимаюсь взглядом от горла к подбородку, впалым щекам и глазам цвета ночи, опускаюсь к загоревшим запястьям. Ему идет красный цвет: они с властью неразделимы.
Замечает мой взгляд, но понимает по-своему, в привычной для этого дня извращенной форме.
– Предал?! Я?! Тебя?! Ну конечно! Я – лев, а ты – бедная овечка!
Хватает меня за горло, но не душит, осторожно поглаживает кожу. Смотрит в глаза с упреком и какой-то детской обидой и спрашивает нежно:
– Зачем?
Начинаю оправдываться – он не слышит, повторяет как заведенный:
– Зачем… снова?
И отходит к бутылке. А я перевожу дух, одергиваю и без того слишком короткую юбку, дав себе зарок, что с этого дня только брюки и джинсы, они не задираются так предательски быстро. Края блузы придерживаю руками, пуговицы искать бесполезно. Слабость не позволяет резво соскочить со столика, голова кружится, и тошнота… Кажется, маленький сопротивляется вместе со мной такому обращению папы…
Нет, не думать о нем… Папы нет… Он сам от нас отказался…
Тошнота усиливается, но все-таки мне удается достать пятками пол, не вырвав при этом. А Яр не выпускает бутылку. Глоток – взгляд на экран и в мою сторону. Никогда не видела его пьяным. Впрочем, так странно… язык у него не заплетается, то есть, он больше под эффектом наркотиков, чем алкоголя. Но зачем? Никогда не думала, что он может…
Взгляд мой упирается в монитор, где по новой идет прежний ролик.
Впрочем, я многого не предполагала. Например, что когда-нибудь смогу вытерпеть прикосновения другого мужчины… А я вона как – громко… даже во сне. Мне становится так смешно, что от непролитых слез режет глаза. Неужели не видит? Неужели не понимает, что там все не настоящее? Тело мое, но звуки, стоны – подделка. А Макар… Макар, увы, настоящий. Тот, который так волновался сегодня, что между нами с Яром случилось. Тот, который приносил мне отвары, от которых хотелось спать. Тот, который потрахивал меня, пока не было мужа.
– Засмотрелась? Хочешь – сделаю громче?
Не могу узнать в том, кто ко мне приближается, своего мужа. Хищник. Голодный, злой, сильно обиженный: зрачки как две черные дыры буравят меня, обдавая липким страхом и холодом. Мне нужно было уйти раньше. Нужно было уйти, а не затевать голливудских разборок. Кому я пыталась все объяснить? Яру? Но его сейчас нет. Со мной его оболочка, а в ней странные наркотики с алкоголем. Разве после дозы человек не хохочет? Разве не весел?
А что принял он?
Или…
И вдруг я отчетливо понимаю, что его, как и меня, подставили. Я не знаю откуда – я просто знаю и все!
– Яр! – вскрикиваю, когда хватает меня за плечо, а второй рукой вдавливает в свое тело. Возбужден, но я не чувствую ответного возбуждения. Меня лихорадит от неизбежности, а за спиной отчетливо слышу, как хихикает смерть. Что, изменим пословице? Не надышимся перед смертью, так натрах…
Форточка хлопает с предостерегающим грохотом. Разве не были закрыты форточки, когда я вошла? Противно капает с кранов вода, действуя на нервы, хотя никто их вроде бы не открывал. А занавеска вдруг надувается парусом, состроив страшную рожицу из красных маков и веточек. Но как… если захлопнулась форточка?
Смерть хихикает громче.
Пячусь назад, но как назло упираюсь спиной в стену. Рукой пытаюсь нащупать дверь – ее нет. А тот, кто сейчас в оболочке моего мужа, идет ко мне. Медленно. Очень медленно. Зная, что мне некуда деться.
Останавливается, когда между нами только дыхание. Мое – загнанного зверька, частое. Его – победителя, размеренное. Смотрит глаза в глаза, но в зрачках отражаюсь не я, не мой страх, а доза. А хихиканье мне мерещится уже за стеной. Подглядывает?
Нет, смерть, я не сдамся: нас теперь двое!
Тишина гробовая, а потом легкий шорох, волчий стон – и жесткие губы накрывают мои. Не хочу! Не могу! Не с тобой!
Даю пощечину, а он смеется, как одержимый и срывает с меня и так пострадавшую блузу, бросает себе за спину лифчик и мои трусики, рвет юбку по шву.
Я кричу. Отбиваюсь. А он тащит меня к столу, раздвигает ноги и подсаживает, разместившись между моими ногами и…
– Открой рот, – цедит сквозь зубы.
Смерть, ты счастлива? Ты довольна?
Его пальцы вцепляются в мои волосы, тянут к себе, как крепостную, его губы пробегают от виска к шее – нежно, так нежно, на секунду мне кажется – со мной Яр, а потом лицо обжигает боль, и я вскрикиваю. Пощечина возвращается мне? И пока пытаюсь схватить больше воздуха, чувствую, как мне в рот заливают тягучую жидкость.
Меня рвет. На его дорогую рубашку, на черные брюки, идеально подчеркивающие сильные ноги, но стараюсь попасть на грудь. Туда, где у людей бьется сердце. И смеюсь уже я. Когда меня ударили в первый раз, – не Яр – его и сейчас здесь нет, а другой человек, – было больнее. А это… переживу.
Я буду жить, слышишь, смерть?!
И словно бросив мне вызов, зверь внутри Яра сходит с ума, падает последняя перегородка. Безумный взгляд, руки трясутся и тянутся ко мне плетями. Сгибаюсь в две половинки, прикрываю живот, но он не бьет. Нет. Толкает на пол и смотрит, как на допросе гестапо. А мне не страшно. Он проиграл эту войну за любовь, а значит, я выживу. Теперь уже точно. Проверяет: тащит по коридорам за волосы, придерживая заботливо голову.
Нравится игра в крепостную? Как изволите, барин, а спите вы крепко? Сейчас ваша воля, а после…
Волосы в плену его кулаков, клок или два уже вырвал, наверное, зато сердце мое почти снова свободно. По-моему, удачный обмен. Давай! Ну же!
Безумие накрывает обоих.
– Сильнее! – кричу ему в спину. – А то мне не больно!
И мимо воли ползу вслед за ним по плитам огромного дома. Голая. Оставляя не капли, а целые озера из крови. И смеюсь, хотя, кажется, что смерть много проворнее.
Но посмотрим, поборемся!
Вот так, на глазах у камер и тех, кто наблюдает за кровавым шествием у мониторов, делаю рывок и ударяю под коленку Яра. От неожиданности он приседает, а я бегу, бегу, бегу… Нет, мне только кажется, что бегу, потому что он даже не делая шага, снова наматывает мои волосы на кулак и тащит к выходу на задний двор. Оказывается, я просто переползла через его ботинки, рыжие, как у Макара. Или у Макара как у него? Или ботинки одни на двоих? Чушь какая…
Ползу быстрее, чтобы сверить шнурки. И падаю. И хриплю от рваного смеха в безумии. Как резко скрипит идеально промасленная дверь… Как громко стучат мягкие туфли Яра… Как сладко пахнет его одеколон…
А мне бы дольку грейпфрута в пересохшее горло…
Улица встречает мое обнаженное тело ледяным ассорти из дождя и ветра – хорошо, думаю отрешенно, смоет кровь. Асфальтовая дорожка притворяется покрывалом – хорошо, замечаю, что не белым ковролином, там я уже успела отметиться. А ботинки, помедлив, уходят за дверь. Засов… Я одна. Ничего не чувствую, практически ничего не вижу – только грязь куда бы ни протянула руку… Влажная, темная, теплая. Укрыться…
Бросаю на себя горсть, вторую…
Так, кажется, правда, теплее и я закрываю глаза в полусне – полубреду. А врут, когда в фильмах показывают, будто вся жизнь пробегает. Врут. Сразу видно, что ни один режиссер не умирал по-настоящему. Я бы им рассказала…
Нет никаких мелькающих воспоминаний. Нет никаких картинок из прошлого. Только будущее, которое могло бы быть. Или все еще может, если откроешь глаза на зовущий голос.
Но я не могу. Там так холодно и так больно. И на огромных плитах сидит нерожденный малыш. Мой малыш. Он красивый, в детском строгом костюме в полосочку, на ногах маленькие рыжие ботиночки, а волосы такие светлые и длинные, до плеч, а глаза… Смотрит на меня и серьезно говорит, как взрослый:
– Нет, мамочка, еще рано.
А я тянусь к нему, чтобы обнять. Ускользает, хотя вижу – ему бы хотелось хоть раз почувствовать, как это, быть любимым на руках у своей мамы.
– Мамочка, нет!
Мой малыш, иди ко мне, не бойся. А хочешь – я…
– Мамочка, тебе нельзя!
Он оглядывается, но я вижу только яркий свет за его хрупкими плечиками. Мой малыш делает шаг назад и свет обволакивает его мягко, словно оберегая.
– Мамочка, дай мне имя! Скорее! Пожалуйста!
Из последних сил я шепчу непослушными губами:
– Святослав…
И падаю в темноту, когда он исчезает.
Сколько я здесь лежу? Я не знаю. По плечам и лодыжкам отчаянно стучит дождь, я высовываю язык, чтобы словить хоть каплю, но даже это движение вызывает новую рвоту. Хорошо, что сейчас я уже практически не различаю запахов, и глаза закрыты, а то как-то противно, лицом в этом…
Я, наверное, еще дальше отступаю от жизни, потому что урывками вижу новое видение, еще более нереальное. Мне видится: надо мной склоняется Яр, прежний Яр, и глаза прежние, только больные, будто в них отражается вселенское горе. Он хочет прикоснуться ко мне и не может решиться.
– Не могу… – шепчет тихо.
И я его понимаю, и рыдаю вместо него. Или это все дождь…
Он не может после всего, что со мной случилось, не может после Макара. Брезгует. Я больше не его сказочница. Я – шалава.
– Уходи, – гоню прочь видение и едва поднимаю свинцовую руку. В последний раз. Все равно ведь не в жизни. Дотронуться. До его пшеничных волос.
Но моя рука неподвижна. Может, и хорошо. На ней грязь, а у него волосы такие красивые. Закрываю глаза, и видение исчезает, а меня несет в водоворот пустоты.
– Чшшш, чшшш, – шепчут незнакомые волны.
Я взлетаю, но невысоко.
– Пожалуйста, тише.
Неужели кричу? Здесь как в бункере – тепло, темно, очень тихо. Здесь хорошо. Я не буду выныривать, я раскрою пугливые крылья.
– Скорее!
Да, сейчас.
– У нас мало времени!
Не поторапливайте, я стараюсь.
– Злата!
Да, да, пока еще здесь, вот только сделаю шаг…
Но меня, скрутив в трубочку, отбрасывает обратно, а что-то рвет крылья у меня на глазах и шипит, что еще рано, рано я собралась успокоиться. Вот когда усвою урок, вот когда пойму, для чего родилась…
– Для родителей, – спорю с кем-то невидимым и выискиваю в пустоте отобранные у меня крылья.
– Так и знал. Лети, чье-то счастье!
И меня снова засасывает в воронку и выплевывает, пропустив через мясорубку. Так больно, что дышу через раз. И смотрю в потолок с маленькой трещинкой. Паучок? Покачнулся и… на пол. Что-то жалко его, уж пусть бы упал на меня, я помягче.
Стоп, а где я?
Пытаюсь повернуть голову и… натыкаюсь на сидящего у кровати Макара.
– Ты…
– Тебе пока нельзя говорить, – его палец закрывает мои уста. – Молчи, ладно? Мы поговорим после.
Я поворачиваю голову в сторону.
– Пока все, что ты должна знать – я рядом, я тебя не оставлю и… я – твой друг.
Продолжаю смотреть в стену.
– Отдыхай. Я скоро вернусь.
– Не…
Не могу пока говорить много, каждое слово режет ножом внутренности, но Макар меня понял.
– Я вернусь все равно.
И уходит, наконец-то, оставив одну. Желтые стены, трещинка на потолке, паучок, кровать, на которой лежу и запах лекарств однозначно указывают, что смерть временно потерпела фиаско. Рада ли я? Не знаю. Чувства будто обколотые ледокоином. Подумаю после. Для чего-то же я осталась…
– Если вам что-нибудь будет нужно, дайте как-то мне знать, – слышу за спиной женский голос. – Моргните там или рукой махните.
В голосе улыбка. Медсестра? Я не слышала, чтобы кто-то входил.
Поворачиваю чугунную голову, которая норовит развалиться на куски, и вижу, что не одна в палате. Рядом, на соседней кровати, лежит темноволосая девушка, которая мне приветливо улыбается.
– Мне уже скоро на выписку, так что я могу и за сестрой сбегать и воды подать. Меня Наталья зовут, но это я так, познакомиться. Вряд ли вы пока сможете выговорить мое имя. Вы только не стесняйтесь, хорошо?
Я смотрю на нее и совершенно не нахожу ничего хорошего. Может, я все еще кружусь в водовороте между жизнью и смертью, ведь не бывает таких чудовищных совпадений? Присматриваюсь к девушке внимательней: обычная внешность, фигура как фигура, не лучше моей. Можно сказать симпатичная – и то, с натяжкой, потому что в толпе пройдешь мимо. И все-таки есть в ней какая-то притягательность, которая заставляет посмотреть на нее второй раз и третий, если уж взгляды соприкоснулись.
А я так смотрю на нее безотрывно.
Невероятно, но это она, та самая незнакомка с рисунков Яра…
Глава 14
Дни тянутся улитками, в палате нас только двое, если не считать телевизор, так что волей-неволей общаешься. Вернее, общается со мной Наталья, а я слушаю. Если надоест – закрываю глаза, и она замолкает, выключает телевизор, чтобы не мешал и тихо щелкает электронной книгой. Любит читать. Это еще одно сходство, которое я обнаруживаю.
Да, мы похожи с ней. В своей нелюбви к затянутым разговорам, неприятии зубоскальства из вежливости, и есть что-то общее в судьбах. Обе провинциалки, обе с высшим образованием, дипломы с отличием, обе приехали в большой город с ворохом «мечт» в ожидании принцев. А попадаются только мерзавцы с бракованными коронами.
Почти неделю мы рядом. Я знаю, что у нее есть женатый любовник, которого не впускают в палату по ее просьбе, но он все равно передает ей цветы, продукты и оплачивает лечение. Знаю, что была беременна от другого, но кто-то столкнул ее с лестницы, и она потеряла ребенка. Знаю, что ждет, когда любовник приедет и скучает, когда он уезжает, а увидеться так и не вышло из-за ее характера. Любит его. Сильно, если не притворяется. Я немного завидую ей. Да, она потеряла ребенка, но столкнул ее не любимый человек, и потом… тот, кого она ждет, рядом, пусть даже за дверью, пусть даже она пока притворяется, что не нуждается в нем, пусть делает вид, что не верит в любовь, пусть даже он женат и у него трое детей, которых он вряд ли бросит.
А у меня ни ребенка, ни любимого мужа.
У меня есть Макар.
Мне кажется, он не просто приходит, а живет в соседней палате. Появляется часто, подолгу сидит возле кровати, высматривая что-то в окно. Откровенного разговора не было и, пожалуй, не будет: не хочу тратить время на пустые слова. Очевидное очевидно: Яра нет, даже после всего, что он сделал. Просто выбросил за борт. А Макар устроил в больницу, оплатил лечение и койку в двухместной палате; он держал меня за руку, когда я умирала.
Он.
Любовник, ласки которого я не помню.
Я смотрю на него без злости. Ничего не чувствую, не ощущаю. Хочет помочь выжить – да как знает. Хочет платить за лекарства – ну, если врачи не против…
На него заглядываются медсестры, и он мог бы выбрать любую, чтобы потрахивать, а везучая я. Но и везения не вкушаю. Ни-че-го. Я как пустыня, где вместо песков черный снег. Как примятое поле с пшеницей. Впрочем, зря я вспомнила о пшенице, хотя… Странно, но тоже почти ничего не чувствую… Лучше бы выжглись не чувства, а память, лучше бы злость обошла стороной. А так я как маятник – от раздражения к ненависти и обратно, если остановлюсь – забвение, но жажда мести подталкивает.
Надоело валяться без дела. Скорей бы подняться, уйти из больницы! И Макар единственный, кто мне помогает. Я не знаю его мотивов. Не знаю, за что он так поступил со мной. Сейчас мне важно другое: он не бросил меня и он может мне пригодиться. Из-за чувства вины – он ведь чувствует, он – не я, – из-за страсти, симпатии – мне плевать. Я использую, что дают, а потом выброшу в форточку. Мне не больно, не стыдно. Мне никак.
Даже странно. Я – не я. Но в этом есть и свои преимущества…
Как-то вечером по телевизору показывают Яра на светской тусовке, но я не переключаю, наоборот прибавляю звук, и слушая легкий бред, спокойно рассматриваю его новую пассию. Брюнетка-анорексичка: то ли ведущая, то ли модель, такой красоты, что смотреть не на что да и страшно. Я и то в больнице выгляжу лучше. А она щебечет о совместных планах, об очередном ювелирном салоне, подаренном папочкой. По статусу она ему больше подходит, да и взгляд пустой, как у моего мужа. Стеклянный. Посмотри он так на меня в первый вечер, я бы мимо прошла, даже за все шубы мира, а брюнеточка собирается замуж, за него.
– Но, Ярослав, разве вы не женаты? – делано удивляется вездесущая Катя.
Прекрасная журналист, прекрасная у нее память.
Мой муж отмалчивается, а брюнеточка, вцепившись в его рукав, щебечет, что это слухи, слухи и ничего кроме слухов, никакой жены у Ярослава и не было.
– Но я сама брала интервью у вашей жены, – не сбивается с толку ведущая.
Умничка, я и сейчас могу тебе дать эксклюзив. Вот пусть только кое-кто попробует сказать, что меня в его жизни не было! Я уже привстаю воинственно на локтях, когда слышу уставший голос Яра:
– Я женат, Катя, вы правы. – И глядя на девушку рядом с собой, чуть помедлив, словно вспоминая, кто она, добавляет: – Совместные планы лучше согласовывать со мной. Вдруг я не в курсе?
Уходит, не оборачиваясь, брюнетка бросается следом. Ведущая усмехается, камера ловит момент, а мне все равно.
– Ну и сволочь! – слышу презрительное с правого бока.
Повернув голову, вспоминаю, где я и кто со мной рядом, и переключаю канал.
– Ты даже не представляешь какая…
Но это я так, бормочу, никакого разочарования нет, а Наталья хватается за слова и предлагает все рассказать.
– Рассказать что? – начинаю злиться.
– Кто он тебе, – делает вид, что злости не замечает.
– А тебе-то зачем?!
– Да так, – пожимает плечами. – Может, выскажешься и тебе станет легче?
И тут до меня медленно, но доходит. Она не узнала Яра! Не узнала! Но чтобы убедиться, я задаю невинный вопрос:
– Симпатичный мужик, правда?
– Да, – не лукавит.
– Такого один раз увидишь и…
– И что? – придвигается на кровати поближе. – Любовь с первого взгляда? У вас именно так и было?
Да нет, убеждаюсь, не притворяется. Она, действительно, его не узнала. Так что же их связывает? А я-то предполагала, что разгадка вот она, только протяни руку. Ну что ж, поговорим? Как с попутчиком. Ее-то историю я уже знаю…
И я рассказываю о Яре, о нашей встрече, поспешном замужестве, о том, что имела глупость влюбиться в него; о ребенке, которого потеряла, а под конец вспоминаю о свадебном платье. Деталь, которая не дает успокоиться. Наталья, выслушав, соглашается, что деталь очень важная.
– Знаешь, – говорит задумчиво, снова откинувшись на подушку, – мне кажется, все было подстроено.
И вот впервые после случившегося я испытываю хоть какое-то чувство: а именно узнавание. Да, подстроено, и ведь интуитивно я знала это с самого начала, но сама себя уговаривала поверить. Случайная встреча в баре, по случайному совпадению туда приходим я и Лариса, громкий разговор в соседней кабинке и мое спонтанное решение на спор с подругой. Какие шансы по теории вероятности? Один к миллиону или чуть меньше?
И вот еще. Егор. Ведь он просил оглянуться, говорил, что я сама себе все напридумывала, а вокруг мишура: и Яр, и дом. Мальчик не мог пойти против брата, но пытался предупредить. Потом, когда мы нашли общий язык, он, видимо, надеялся, что у нас с Яром что-то получится. Не получилось. И к лучшему. Вот только Егора жаль. Я привыкла к нему, привязалась, он – родной для меня человечек, но мы вряд ли увидимся. Мальчик в Англии, у него блестящее будущее, а я здесь и для его брата я – шлюха.
Надо же, тоску по ребенку чувствую: а я, оказывается, отходчива и живуча.
И дура – пусть и неприятное, но открытие. Ответ лежал на ладони, но я вслепую бежала за идеальным мужчиной, он ускользал, придумывал свою извечную занятость, а я ждала.
Игрушка в сказочном домике. Говорящая кошка, если вспомнить его жаркий шепот.
И все-таки, как именно они все провернули? Пусть платье из салона изначально дожидалось подходящую невесту Ярославу Самарскому, составляя комплект с его костюмом. Пусть искали девственницу, худенькую, среднего роста, согласную на авантюру. Но как вышли именно на меня? Не подошли, а закинули удочку и выжидали. И ведь не просто так, а на прикормленном месте!
– Ты что-то вспомнила, – замечает Наталья.
– Нет, просто я теперь знаю, как в мире появляются ясновидящие.
– Рождаются, как все.
– Рождаются, как все, а потом с них встряхивается мишура.
– Как с тебя?
– Ага.
– Ух! – подскакивает на кровати, глаза сверкают лукавством и предвкушением. – Погадаешь?!
– Да нечего тебе гадать: простишь своего сероглазого и выйдешь за него замуж.
– У него трое детей.
– А ты ему родишь четвертого.
– Нет. Не хочу. Он… с ним все сложно.
– Не спорь со мной!
Делает вид, что пугается, и замолкает, только глаза выдают любопытство: расскажу или нет, чем меня озарило. Я, выдержав пять минут, раскалываюсь, и говорю о Ларисе, о нашем разговоре, о трех месяцах без квартплаты, а том, что в клуб меня притащили практически силой, плюсуем ко всему один пустующий столик, бесплатные коктейли от бармена, и вуаля! Наивная невеста для миллионера готова!
– Логично, – соглашается Наталья, – и все-таки что-то не сходится.
– Что?
– Не знаю, что-то крутится в голове и не могу уловить.
Признаться честно, я тоже. Есть какое-то сомнение, а в чем оно заключается… Я чего-то не вижу, что-то не охватила…
– Надеюсь, не придется ждать следующей встряски, чтобы сложить всю картинку, – бросаю свое желание в космос. Это я телевизора обсмотрелась. На днях как раз показывали передачу про вселенную, которая слышат все наши желания. Раньше я бы не поверила, а теперь думаю, что кто-то же сохранил мне жизнь, кто-то вернул, назвав чьим-то счастьем. Он, конечно, ошибся, от меня тоской за версту несет и вряд ли я кому-то буду в радость, но наличие высших сил это не отменяет.
А Наталья знай себе подхихикивает.
– Надейся, – говорит, – надейся.
И я, не удержавшись от шпильки, в сердцах бросаю:
– И как Матвей тебя терпит?
Каюсь, каюсь, но у нее действительно скверный характер! Ее бы замуж за Ярослава – еще вопрос, кто кого бы таскал за волосы. И обидчивая жуть! Вздохнув, выходит из палаты. Да ну и пусть! Хоть спокойно подумаю, может, и найду ускользающий пазл.
Только настроилась, только закрыла глаза…
– Извините, к вам можно?
Так с закрытыми глазами и анализирую: мужчина, допенсионного возраста, незнакомый, и мне все равно кто он.
– Сегодня не принимаю.
Понятно же, что человек спит – чего тревожить?
– Злата…
Рефлекс срабатывает, и открываю глаза. Действительно, мужчина, на пенсию явно не собирается – от тридцати до сорока по возрасту, чуть уставший – с дороги, что ли? Ага, вспомнила: я вместе с Натальей как-то наблюдала за ним из окна.
– Матвей? – приподнимаюсь на подушках.
Он моментально оказывается рядом, помогает мне устроиться поудобней, чтобы не потолок, а его рассматривать. Сам оглядывается на дверь, бросает взгляд на часы и снова на меня, и присаживается на соседнюю кровать. Спешит, очевидно.
– Наталья вам обо мне рассказывала?
– Только в общих чертах, – успокаиваю его.
Он понятливо улыбается. А ничего мужчина – приятный и детей любит.
– Я знаю в общих чертах о вас, вы – обо мне. Не против, если поговорим?
Одного поля ягода с Яром – сразу к делу, нахрапом, пока не одумаешься. Вот зря я опять о том, о ком не нужно, вспомнила – и так настроения не было…
– А долго? – кошусь на дверь. – Мне, знаете, болтать еще тяжело.
– Вам и не придется, – успокаивает и сам заметно расслабляется. Его мобильный голосит, но он немилосердно жмет отбой. Устав, отключает звук. – Это должно означать, что я занят.
Я пожимаю плечами – надеюсь, на этом и остановимся в перечне, что там у него что означает. Я на работу к нему не собираюсь, да и в друзья не рвусь. Вот он высокий, среднего телосложения – в принципе, можно сказать, обычный, а какая-то аура у него давлеющая. Зашел и занял все свободное пространство, как порыв сильного ветра. Поверив в аллюзию, хватаюсь за спинку кровати, а то мало ли, мне падать нельзя.
– Так что, только послушать? – пусть бы уже скорее начал и кончил.
Он, изучив мои сжатые пальцы и напряженную позу, кивает.
– И помочь или отказаться, – добавляет.
– А сразу отказаться нельзя?
– Нет, – улыбается по-акульи. – Так я начну?
– Ну, – милостиво соглашаюсь, – давайте.
Наверное, думаю, с Натальей хочет помириться, и хотя я вряд ли сойду за мудрого советчика в этом деле, сам факт тешит мое самолюбие. В любовные отношения других лучше не вмешиваться, но кто придерживается этого правила? Уж очень велик соблазн, вдруг твоего совета послушают и все выйдет, сказать потом самой себе спустя много лет, у камина, за чашкой вина: «Эх, если бы не я…»
И я уже готова вкусить терзания Матвея, и снисходительно и чуть поощряюще ему улыбаюсь, как слышу невероятное:
– Я хочу проучить Наталью.
И если у меня и оставались малейшие иллюзии, что любовь случается, они окончательно испаряются. Смотрю на мужчину как на врага: и надо было ему приходить?! Мне и так на душе скверно, а он…
– Вы знаете…
Могла бы встать и была посильнее – подвела бы к двери, развернула задом и пинка бы, с отпечатком презирающей его стопы на обтягивающих джинсах. Зачем упаковывать себя в вещи на два размера меньше? Жира нет, признаю, но остальные части тела слишком выпирают!
– Я люблю ее.
Наверное, мое лицо сдает мое удивление, потому что мужчина повторяет:
– Вы не ослышались. Я люблю Наталью, несмотря на ее невыносимый характер, привычку держать все в себе и верить слухам, утверждающим, что она мне не нужна.
– И именно поэтому хотите проучить?
– Да, – он ничуть не смущен моей колкостью. – Иначе она уйдет.
– У вас все запущено.
– А кому легко? Мне очень нужна ваша помощь, Злата, очень. Наталья хочет уйти, она думает, я об этом не знаю. Если я начну догонять – она побежит дальше. Поэтому я дам ей уйти, но мне нужно знать ее отходные пути на случай… если она не вернется.
Никогда не видела мужчину, который бы открыто признавался в чувствах. Наверное, это и подбило меня согласиться ему помочь. Это, а еще их история любви. Наталья уже не раз, не зная того, убегала от Матвея. Встречалась то с одним парнем, который и мизинца ее не стоил, то с другим. Ребята были между собой друзьями и оба, договорившись, отошли в сторону. Дескать, потому что оба любили. А по сути – оба ее бросили. У них строилась новая жизнь, а Наталья так и металась мыслями в прошлом, пока Матвей, – он, к счастью, приходился ее непосредственным руководителем, – не перевез ее в свой город. У нее не было шансов не влюбиться в него, и как он радовался, когда она, вопреки его статусу женатого, и вопреки слухам, которыми живет каждая фирма, была с ним. Но однажды поверила не ему, и сейчас, как заяц, мчится, заметая следы. А ведь ее ждут. Ее любят. Нужно просто подтолкнуть в правильном направлении.
После ухода Матвея я еще долго думаю над его просьбой. Может, и не придется вмешиваться, уж очень не хочется выглядеть злом. Пусть мирятся, пусть прощает его и живут долго и счастливо, без драм и голливудских погонь, а, космос? И даже как-то не завидно, что ей и Яр и Матвей. Наверное, человек достоин такой любви, а я…
И вдруг дверь приоткрывается и я вижу темноволосую рожицу, которая мне улыбается во все тридцать два. Моргаю. Мальчишеская ладонь взъерошивает волосы и машет мне. Моя рука машинально зависает в воздухе, а мои глаза… Моргаю снова. Так не бывает. Его здесь нет, он в Англии, и Яр бы никогда не подпустил ко мне ребенка после всего. Но мальчик не уходит. Наоборот, втискивается полностью.
– А почему бы не открыть дверь? – ворчу хрипло, и резко выдыхаю, когда он бросается ко мне и обнимает и сжимает так крепко, будто нас разлучают снова.
– Егор… – взъерошиваю его непослушные волосы. – Егорка!
Я все еще не верю, что это он. Вот здесь, в моей палате, а главное – после всего…
– Твой брат знает?
Качает головой, упрямо смотрит в глаза.
– Сначала мы приехали к тебе. Узнает. Позже.
Целую в похудевшие щечки. Такой родной мне человечек, аж сердце вырывается из груди навстречу. Но как он здесь очутился?!
Отодвигается, ощетинивается ежиком, видимо, не сильно желая признаваться, и говорит как пустяк:
– Твой скайп молчал, брат говорил, что тебе не до меня, но… я знал, что ты не могла меня забыть.
