Текст книги "Снежный ком"

Автор книги: Наталья Поваляева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Глава 7. … дней до Рождества

– Так, так, посмотрим, – бубнит себе под нос месье Каротт. – А, вот! Отлично, замечательно…

Месье Каротт сосредоточенно водит пальцем по замусоленной странице старой растрепанной книги, силясь запомнить хотя бы три слова подряд, затем, высунув язык, старательно выписывает их ученическим почерком на листе почтовой бумаги.

Поскольку шеф-повар «Снежного кома» не силен в изящной словесности, и даже наоборот – несколько косноязычен от рождения, для сочинения посланий к своей тайной возлюбленной мадмуазель Левуазье он решил обратиться за помощью к книгам. Однако инвентаризация домашней библиотеки месье Каротта показала, что кроме сборников кулинарных рецептов и старинного тома Библии, оставшегося в наследство от прабабушки, иных печатных изданий в распоряжении шеф-повара нет. Так месье Каротт сподобился посетить заведение, которое при иных обстоятельствах вряд ли привлекло бы его внимание, а именно – букинистическую лавку со звучным названием «Альпийский книголюб». Истинную причину своего визита шеф-повар утаил, сказав хозяину лавки, что решил заняться латанием дыр в своем образовании и хочет прикупить себе какую-нибудь книгу, ну, такую – гм, гм – из классики… Хозяин лавки вероломно подсунул месье Каротту растерзанный том из собрания сочинений Оноре де Бальзака, который уже и не чаял продать и думал пустить на растопку камина. В томе помещался роман «Гобсек», и именно по страницам этого бессмертного произведения в данный момент водит пальцем влюбленный шеф-повар отеля «Снежный ком».

Месье Каротт сочиняет уже пятое письмо. Четыре предыдущих были, к его немалому удивлению, приняты благосклонно и удостоились ответных посланий (их месье Каротт хранит на кухне, в пустой жестянке из-под кокосового печенья). Более того, мадмуазель Левуазье явно понравился таинственный банковский клерк из Женевы – немного старомодный, но такой милый и предупредительный! Поэтому в своем ответе на четвертое письмо месье Франсуа Клемансо мадмуазель Левуазье разоткровенничалась и посвятила своего тайного поклонника в некоторые подробности своих прошлых любовных драм, после которых, по ее собственным словам, «она решила остепениться, оставить за спиной все страстные порывы и глупые мечты юности, и найти себе мужчину, надежного как в моральном, так и в материальном отношении».

И вот у месье Каротта нет иного выбора, кроме как отвечать откровенностью на откровенность. Но о чем писать? Не о том же, как он, будучи двадцатилетним помощником шеф-повара в кафе «Фуникулер» в Монте, ухаживал за дочерью директора маргариновой фабрики – но ровно до того момента, как у предприимчивого папаши девушки возникла идея расширить свой бизнес за счет выгодного брака его дочери с сыном владельца завода по производству пластиковой тары. В результате мир получил новый сорт сливочного маргарина «Альпийский завтрак» в новой, экономичной упаковке, а будущий шеф-повар «Снежного кома», в расстроенных чувствах оставив кафе «Фуникулер», отправился искать лучшей доли в Шампери.

Нет, для банковского клерка месье Клемансо такая история не подходит. Месье Каротт заводит глаза к потолку, затем вновь скользит пальцем по странице «Гобсека», и наконец, пишет:

Дорогая мадмуазель!

Ваше последнее письмо чрезвычайно тронуло меня.

Вы так еще молоды, но столько всего успели пережить!

Я же не столь опытен, боюсь, в сердечных делах. Могу поведать лишь об одной романической истории, единственной в моей жизни… Вы, верно, в этом месте смеетесь, Вам забавно слышать, что у стряпчего *зачеркнуто* банковского клерка могут быть какие-то романы. Но ведь и мне было когда-то двадцать пять лет, а в эти молодые годы я уже насмотрелся на многие удивительные дела.

Далее следует душераздирающая история о том, как юный студент экономического факультета полюбил девушку из богатой семьи женевских банкиров; как родители девушки – святые люди! – не стали препятствовать любви двух чистых сердец, хотя, конечно, мечтали для своей дочери о женихе побогаче и посолиднее; как вскоре выяснилось, что возлюбленная его смертельно больна, и как убитый горем юный Клемансо уже готов был отдать обе свои почки, лишь бы жила его любовь, но Господь наш милосердный все разрешил по-своему, и как убитые горем родители, лишившись единственной дочери, приняли ее жениха как своего собственного сына и, уйдя на покой, передали ему все свои дела.

Месье Каротт перечитывает написанное и утирает навернувшуюся слезу. Затем выводит внизу исписанного листка «Всегда Ваш, Франсуа», запечатывает конверт, надписывает его «М-ль Левуазье, лично» и с хрустом потягивается, разминая затекшие от усердного писания руки.

– Теперь не плохо бы и пожевать чего-нибудь, – молвит месье Каротт и отправляется на кухню.

Глава 8. … дней до Рождества

– Дорогой! Ужин на столе! – возвещает мадам Руж и устанавливает в центр обеденного стола супницу, расписанную снежными альпийскими пейзажами.

Жиль и Андре, уже устроившиеся за столом, хитро перемигиваются. Они отлично знают, что время от времени мамá подмешивает в суп папá какую-то гадость, после которой папá становится сам не свой и порой устраивает форменный цирк. Каждый вечер Жиль и Андре заключают пари – будет ли отцовский суп «пустым» или «с начинкой»; сегодняшняя ставка – снежный шар с фигуркой лыжника против набора наклеек «Обитатели леса».

Наконец в столовой появляется месье Руж. Он усаживается на свой любимый продавленный стул и принимается меланхолично разглядывать узор на скатерти. Мадам Руж, с трудом скрывая возбуждение, хватает черпак и начинает разливать суп. Жиль и Андре внимательно следят за мамá, и от их взоров не ускользает хорошо отработанная процедура подмешивания в тарелку отца порции порошка из зажатой в ладони мамá капсулы. Сегодня проиграл Андре, и после ужина «Обитатели леса» перейдут в собственность Жиля. Однако веселье только начинается: надо лишь дождаться, пока съеденный папá суп усвоится, и зелье начнет действовать.

Мадам Руж тем временем делает вид, что всецело поглощена распределением по тарелкам тушеной телятины с горошком, но то и дело бросает напряженный взгляд на супруга.

И наконец – вот оно! Жиль пинает брата локтем в бок, призывая не пропустить зрелище, а мадам Руж резко подается вперед, едва не перевернув соусницу. Месье Руж обводит семейство мутным взором, словно только что очнулся от долгого сна, затем резко отставляет тарелку с недоеденной телятиной, вскакивает и делает заявление:

– Опоссумы в опасности!

Жиль и Андре спешно перебирают наклейки, чтобы найти среди обитателей леса опоссума, а месье Руж, надев на голову крышку от блюда с телятиной, стремительно выбегает из дома с громкими криками «Спасем опоссумов!»

– Доедайте, мальчики, и поднимайтесь к себе, – мадам Руж тяжело вздыхает, а затем достает из рукава маленькую записную книжечку и делает запись: «Пипофезин минус. Триптизол? Тертый женьшень».

Тем временем месье Руж добирается до булочной месье Бриша, вбегает туда как раз в тот момент, когда хозяин заведения упаковывает кекс «Альпийская горка» для семейства Тибу, и, картинно воздев руки, кричит: «Спасем опоссумов!»

Семейство Тибу испуганно жмется к прилавку, но месье Бриш, привычный к резким переменам в темпераменте месье Ружа, не теряет самообладания и молвит:

– Конечно-конечно, месье Руж, непременно спасем! Как не спасти! Вот только обслужу мадам и месье Тибу, и сразу же присоединюсь к вам! Вы пока бегите вперед, разведайте обстановку, а я уж следом!

Месье Руж отдает булочнику честь, приложив ребро ладони к крышке блюда, словно к военному шлему, и выскакивает прочь. Следующую остановку он делает в табачной лавке мадам Женевьевы Нёв. Мадам Нёв, как и все остальные жители Шампери, отлично знакома с возможными последствиями фармацевтических опытов мадам Руж, а потому явление месье Ружа в облике спасателя опоссумов ее нисколько не удивляет и даже, надо признать, развлекает.

– Спасем опоссумов! – взывает месье Руж.

Мадам Нёв, отложив в сторону вечерний выпуск «Альпийского вестника», с интересом рассматривает головной убор месье Ружа, а затем спрашивает:

– А что такое нынче с опоссумами?

– Они в опасности! – без запинки рапортует месье Руж.

– Святые угодники! – картинно изумляется мадам Нёв.

– Не угодники, а опоссумы! – гневно насупив брови, поправляет месье Руж. – Но мы их спасем! Вы же поможете мне спасти их?

– О, ну о чем речь, месье Руж, – примирительно молвит мадам Нёв, отправляя в рот карамельку, – конечно, поможем. Делов то. Вы главное не волнуйтесь! Хотите карамельку?

– Не хочу я карамельку! Я хочу спасти опоссумов! Несчастные твари в опасности! – уже во весь голос кричит месье Руж, и в этом момент в дверях табачной лавки показывается мадам Руж со спасательным набором из одеяла и термоса с успокоительным ромашковым чаем.

Спустя десять минут спеленатого, словно мумия, спасателя опоссумов увозят домой, а мадам Нёв вешает на дверь лавки табличку «Закрыто» и спешит в подсобку, чтобы позвонить своей приятельнице мадам Арно и сообщить о только что произошедшем инциденте.

Глава 9. … дней до Рождества

– Мадмуазель … э-э-э … Амалия! – несколько неуверенно говорит месье Фернан, вечно путающий сестер Лебрен.

– Я – Мари! Доброго здоровьечка вам, господин управляющий! – улыбаясь во весь рот, отвечает Мари Лебрен. – Амалия сегодня выходная, а я вот все тружусь, работаю, рук не покладаю, с утречка не присела, маковой росинки…

– Да, да, да, мадмуазель Лебрен, – управляющий безжалостно прерывает горестную сагу Мари, – так вот. Завтра к нам прибывает важный гость – я подчеркиваю, мадмуазель Лебрен – важный гость! – и мне бы хотелось, чтобы вы должным образом подготовили наш единственный люкс, особое внимание уделяя таким … э-э-э … скрытым от взора участкам, как … э-э-э … пространство под кроватью и за прикроватной тумбочкой…

– Помилуйте, месье! – Мари Лебрен картинно потрясает шваброй, словно призывая небеса в свидетели. – Да я завсегда первым делом прибираю под кроватью и за тумбочкой! И Амалия тоже! Первым делом! Завсегда!

– И, однако же, мадмуазель Лебрен, когда предыдущий обитатель люкса имел неосторожность уронить свой несессер за прикроватную тумбочку, то обнаружил за нею, а также и под кроватью, много интересного! Например, засохшее надкушенное печенье, дохлую муху, фантик от конфеты «Снежок» и скомканный бумажный носовой платок (использованный)! И всё это, подчеркну, помимо пыли! – месье Фернан, похоже, сам утомившийся от столь длинной тирады, утирает пот со лба.

Мари Лебрен отставляет в сторону ведро и швабру, запускает руки в карманы передника и готовится долго и обстоятельно объяснять управляющему, в результате каких мистических совпадений и злодейских происков печенье, муха, фантик, платок и пыль оказались там, где их обнаружил постоялец. Однако, приглядевшись к месье Фернану повнимательнее, Мари решает отложить прения по поводу мусора на потом. Склонив голову набок и прищурившись, она молвит:

– Вот гляжу я на вас, и сдается мне, господин управляющий, что есть у вас на сердце печаль покрепче мухи под кроватью!

Месье Фернан тяжело вздыхает и становится как будто ниже ростом.

– Вы, мадмуазель … э-э-э…

– Мари! – подсказывает ему Мари Лебрен.

– Мари… да… вы поразительно догадливы, как всегда, но я не думаю, что нам пристало обсуждать…

– Пристало – не пристало, какая разница? – говорит Мари, и из ее речи волшебным образом улетучивается фирменная лебреновская «сермяжность». – Рассказывайте, месье Фернан! Когда капитан унывает, корабль в опасности!

– Что ж, возможно, вы и правы, – задумчиво говорит управляющий. – Пройдемте в мой кабинет!

В кабинете месье Фернан приглашает Мари Лебрен присесть, и как только горничная располагается в кресле у камина, к ней на колени тут же взбирается кот Бомарше.

– Надо же, сам к вам пришел! – поражается управляющий. – Обычно он никого, кроме меня, не признает!

– А меня признал, хоро-о-о-ший котик, – говорит Мари Лебрен, поглаживая Бомарше. За несколько секунд кот в ее руках превращается в мурчащую кисельную массу.

– Так вот, мадмуазель Мари, – говорит месье Фернан, – дело вот в чем… Дело, видите ли, в том… Я… В общем… Короче говоря…

– Да уж, месье Фернан, давайте короче! – подбадривает Мари Лебрен. – Итак?

– Я люблю ее! – с неожиданной горячностью в голосе вскрикивает месье Фернан.

– Кого вы любите? – тоном медсестры отделения для буйно помешанных спрашивает Мари Лебрен.

– Мадмуазель Дюбуа, – упавшим голосом молвит месье Фернан и вжимает голову в плечи.

– Да-а-а-а, положение серьезное, – констатирует Мари.

– Не то слово – серьезное! – плаксиво вторит управляющий.

– Но не безвыходное! – продолжает Мари Лебрен.

– Правда? Вы так считаете?! Но она же не обращает на меня внимания! То есть… она, конечно, обращает – как на шефа, и всё такое… Но сколько раз я ни пытался намекнуть, подать знак – никакого толку! Он такая суровая, и такого невысокого мнения о нас, мужчинах…

– Да, с мадмуазель Дюбуа традиционные методы не сработают, это факт!

– Но что же делать?!

– Месье Фернан, что лучше всего способствует сближению двух, казалось бы, совершенно несовместимых людей?

– Э-э-э… ну-у-у… – месье Фернан морщит лоб, но явно не может найти ответ на этот вопрос.

– Общая беда и общее дело! – торжественно возвещает горничная, подняв указательный палец левой руки, словно святая Анна на рисунке Леонардо да Винчи. – А если еще и объединить беду и дело, то успех будет гарантирован!

– Но я не хочу, чтобы нас с мадмуазель Дюбуа объединяла беда! – капризно мямлит месье Фернан.

– А это будет не настоящая беда! Но знать об этом будете только вы! Ну, и еще мы с Амалией…

– А что же это будет за беда? И какое общее дело? – вновь обретая форму, интересуется месье Фернан.

– Я думаю, надо сделать так…

Тут мадмуазель Мари Лебрен и месье Фернан переходят на шепот, и разобрать, о чем они говорят, делается решительно невозможно.

Глава 10. … дней до Рождества

Как уже говорилось ранее, единственным связующим звеном между постоялицей комнаты № 18 мадам Симоно и внешним миром является коридорный Гийом.

Такая нагрузка к основным обязанностям Гийома нисколько не обременяет и даже, наоборот, радует. Ведь мадам Симоно выходит на связь с внешним миром (в лице мадмуазель Дюбуа или мадмуазель Левуазье, в критических случаях – с месье Фернаном) только тогда, когда ее что-то не устраивает. А передавать начальству чужие претензии – это вовсе не то же самое, что выслушивать претензии в свой собственный адрес. Гийому особенно отрадно, когда приступы недовольства мадам Симоно совпадают со временем дежурства мадмуазель Дюбуа. Однажды мадам Дюбуа обвинила коридорного в сексуальных домогательствах и подала на него иск в Международный суд по правам человека – и только за то, что Гийом деликатным шепотом сообщил администраторше, что ее костюм сзади чуть пониже спины запачкался штукатуркой. Поэтому, сообщая мадмуазель Дюбуа о недовольствах и претензиях мадам Симоно, Гийом всякий раз чувствует тихую радость отмщения.

Вот и сейчас, облокотившись о стойку администратора, Гийом с плохо скрываемой радостью сообщает мадмуазель Дюбуа о том, что мадам Симоно снова недовольна.

– Чем же на сей раз? – с кислым видом интересуется мадмуазель Дюбуа.

– Мадам Симоно недовольна тем, что телевизор в ее комнате не работает! – бодро рапортует коридорный.

– Он работает, – металлическим голосом отвечает мадмуазель Дюбуа. – Просто программы не настроены!

– Это одно и то же! – отмахивается Гийом. – Раз программы не настроены, их невозможно смотреть!

– Но она же всё равно никогда не смотрит телевизор! – теряя терпение, повышает голос мадмуазель Дюбуа.

– Мадам Симоно, – с ангельским видом продолжает Гийом, – желает, чтобы все приборы в ее комнате были исправны. Ведь никогда не знаешь, что может случиться!

– Да? – ехидно спрашивает мадмуазель Дюбуа. – Что, например? На нас сойдет снежная лавина, и мадам Симоно не узнает об этом, если не включит телевизор? Или месье Ружа излечат, наконец, от меланхолии, и мадам Симоно пропустит международный репортаж об этом экстраординарном событии?

Мадам Дюбуа целиком отдалась сочинению воображаемых ситуаций и не видит, что из своего кабинета неслышно выплыл месье Фернан с котом Бомарше на руках. Зато Гийом все прекрасно видит, а потому, напустив на себя вид монашки, оскорбленной выходками невоспитанного ребенка, говорит:

– Мадмуазель Дюбуа, мне кажется, что требования мадам Симоно вполне обоснованы! Мы должны думать о престиже нашего отеля! И потом – может, мадам Симоно и странновата, но это не повод осмеивать ее! Она наша старейшая постоялица! Подумайте об этом!

Мадмуазель Дюбуа смотрит на Гийома, как на загнанного в угол таракана, и уже открывает рот, чтобы припечатать его тапком – в смысле, словом, как вдруг слышит за спиной голос управляющего:

– И правда, мадмуазель Дюбуа, не забывайте о престиже отеля! Я уже не первый год знаю вас, как надежного работника, и мне было бы очень горько разочароваться в вас! Очень надеюсь, что к жалобам нашей старейшей постоялицы мадам Симоно вы прислушаетесь – и впредь будете прислушиваться! – со всем возможным вниманием!

С этими словами месье Фернан опускает на пол Бомарше (коту позволяется свободно гулять в холе отеля и вообще во всех помещениях, в каких ему только заблагорассудится) и скрывается в своем кабинете.

Мадмуазель Дюбуа с улыбкой экзекутора поворачивается к Гийому, но коридорного уже и след простыл. На том месте, где только что стоял гнусный предатель, теперь сидит Бомарше и вылизывает левую лапу.

– Брысь, гнида! – адресуется к коту мадмуазель Дюбуа.

– Котика гоните? – медовым голосом спрашивает непонятно откуда взявшаяся Амалия Лебрен.

– Чтоб вас всех лавиной завалило! – шипит мадмуазель Дюбуа и в сердцах ломает карандаш для заполнения регистрационной книги.

Глава 11. … дней до Рождества

– Так что, месье Бриш, еще раз приношу вам свои извинения! – говорит мадам Руж. Это уже давно отлаженный ритуал: на следующий день после очередного выступления месье Ружа его супруга совершает обход всех заведений, где супруг «отметился» накануне.

– Ой, ну что вы, мадам Руж! Какие извинения! – машет руками месье Бриш и с трудом сдерживается, чтобы не добавить: «Для всех нас это такое развлечение!»

– Весь Шампери, все мы – так вам сочувствуем! – присоединяется к разговору мадам Жюстен, только что купившая фирменный кекс месье Бриша. Всем своим видом она пытается выражать сочувствие, но не очень успешно – впечатление портит блеск в глазах, достойный зрителя корриды.

– Да, это мой крест, – дежурно вздыхает мадам Руж. – Но я не теряю надежды! Думаю, я уже близка к изобретению, которое совершит переворот в лечении меланхолии!

– Ну, удачи вам! – молвит мадам Жюстен и в обнимку с кексом удаляется.

Оставшись наедине с мадам Руж, месье Бриш принимает заговорщицкий вид, наваливается на прилавок и шепчет:

– Мадам, а знаете ли вы, что верное средство от меланхолии уже давным-давно изобретено?

Мадам Руж, собравшаяся было уходить, коршуном бросается назад к прилавку.

– Уже изобретено?! Не может быть! И что же это за средство, месье Бриш? Говорите скорее!

– Это сладости, мадам! Скажите, ваш уважаемый супруг – месье Руж – любит сладости?

– Да он вовсе их не ест! – восклицает мадам Руж. – Сладости вредны для зубов! И вообще, сахар – верный путь к диабету! В нашем доме нет сладостей. И мои сыновья с младенчества приучены не заглядываться на витрины булочных и кондитерских!

В этом месте месье Бриш опускает глаза, так как отлично знает, на что тратят свои карманные деньги отпрыски четы Руж втайне от родителей. Но смущение его мимолетно, и вот он продолжает:

– Мадам, позвольте мне не согласиться с вами! Спросите любого доктора, и если он не шарлатан, он скажет вам, что самая обыкновенная плитка шоколада способна творить чудеса с самыми заядлыми меланхоликами!

– Но зубная эмаль…

– Мадам! Разве может зубная эмаль цениться выше душевного равновесия?!

– Ну-у-у…

– Это был риторический вопрос, мадам. Конечно, не может!

– Так что же, месье Бриш, вы полагаете, что все дело в этом? Мне следует ввести в наш повседневный рацион сладости? Но это так необычно, так непривычно…

– Непременно ввести, мадам Руж! Какао и горячий шоколад! Пончики с абрикосовым джемом (вот как раз они, только что из духовки)! Мой фирменный кекс с изюмом! Безе и шоколадные трюфели! Хрустящие вафли со взбитыми сливками! Плюшки с вишневым вареньем!

Видя, что месье Бриш вознамерился огласить весь ассортимент своего заведения, мадам Руж прерывает его:

– Спасибо, спасибо, я все поняла! Большое спасибо, месье Бриш, думаю, я начну с какао и вашего фирменного кекса.

– Прекрасный выбор, мадам! Смею надеяться, вы не забудете поделиться со мной результатами эксперимента?

– Непременно, месье Бриш, тем более что вы и так у нас постоянный свидетель результатов экспериментов, – говорит мадам Руж, неожиданно обнаруживая чувство юмора.

– Ха-ха-ха, – заливисто смеется месье Бриш и вручает мадам Руж нарядный пакет с кексом и баночкой лучшего какао.

– Всего доброго, месье Бриш!

– Мои наилучшие пожелания, мадам!

Нежно звякает дверной колокольчик. Покинув заведение месье Бриша, мадам Руж направляется к лавке мадам Нёв, чтобы принести и ей свои извинения за вчерашний инцидент.