Текст книги "Планы на ночь"
Автор книги: Наталья Потемина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
– А где же еще?
– А чего тогда ты так расселся, мне до тебя не достать.
И действительно, для того, чтобы обшарить его карманы, мне нужно было встать перед ним на корточки или низко нагнуться. Но то и другое было одинаково неудобно.
– А ты садись ко мне на колени, – переходя на шепот, предложил Ибрагим.
Понимала ли я тогда, что происходит или нет, я не знаю. Сначала не понимала, это точно. Потому и совершенно спокойно села на одно его колено, а другое колено он придвинул и зажал мои ноги между своих ног. От него шел какой-то необычный запах из смеси гуталина, пота, смолы и еще какой-то непонятной травы. Я снова посмотрела в его глаза и увидела на этот раз, что они вовсе не черные, а коричневые. Просто зрачки такие громадные, угольные и глубокие, что почти целиком закрывают всю радужку, как луна закрывает солнце во время его, солнечного затмения.
Я сняла с Ибрагима шапку и стала отворачивать у нее борта в поисках монетки. Он молчал и дышал мне куда-то в ухо горячо и неровно.
– Здесь нету, – разочарованно протянула я. – Ты, что ли, подсказывай, где горячо, где холодно.
– Холодно еще, – прошептал Ибрагим и вытер со лба капли пота.
– Что, согрелся? – засмеялась я. – Тогда расстегивай фуфайку, я там искать буду.
– Лучше ты, – продолжал шептать он.
Я стала вытягивать пуговицы из петель бушлата, но у меня это плохо получалось, и Ибрагим нетерпеливо расстегнулся сам.
– Ага, вот и карманчики, – обрадовалась я, нащупав их с внутренней стороны бушлата.
Но в них ничего не было, и я стала обдумывать свои дальнейшие действия.
– У меня еще на гимнастерке есть карманы, – сказал Ибрагим и откинулся спиной на верхние ступени как на спинку кресла, – они там внутри.
Он рванул гимнастерку, пуговицы поддались и обнажили его черную загорелую шею.
– Ищи там, – показывая глазами куда-то вниз, прошептал Ибрагим.
– Горячо или холодно? – спросила я.
– Уже теплее, – прохрипел он, еле шевеля губами.
Я стала водить растопыренными пальцами по его груди, испытывая странное необъяснимое чувство любопытства и страха одновременно. Я уже забыла про монетку и пыталась привыкнуть к своим новым необыкновенным ощущениям.
Вдруг Ибрагим резко подсунул руки мне под пальто, быстро и легко приподнял меня, и я уже сидела у него на коленях, как пай-девочка. Так сидеть было удобнее, только моя попа упиралась во что-то твердое. Сначала я не обратила на это внимания, мало ли что у него спрятано в карманах. Но это твердое стало шевелиться подо мной само по себе, как маленький и беспокойный зверек. Я приостановила свои поиски и стала прислушиваться к тому, что происходит подо мной.
Ибрагим сидел с закрытыми глазами, вцепившись левой рукой в мое плечо, а правой в перила лестницы, и ногти на пальцах правой руки были белыми от напряжения.
Потом он начал двигаться взад и вперед, делая резкие поступательные движения в ровном и быстром темпе.
– По кочкам, по кочкам, по камешкам-кусточкам… – засмеялась я.
Ибрагим неожиданно остановился, открыл глаза и стал смотреть на меня так, как будто впервые увидел.
– Все, хватит. Теперь ты прятать будешь, – предложил он.
– Я же еще ничего не нашла, – удивилась я.
– Ну и что. Ты же еще только учишься. – Он улыбнулся одними губами и откуда-то из рукава достал монетку. – Вот она. Прячь скорее.
– А, какой хитренький. Глаза-то закрой и не подглядывай.
Ибрагим зажмурился, а я, для большей конспирации развернувшись к нему спиной, устроилась поудобнее. На этот раз его колени оказались у меня между ног. Куда же спрятать эту чертову монетку, подумала я, и тут же вспомнила, что в кармане пальто у меня есть дырка, и если сунуть в карман монетку, то она провалится за подкладку, и тогда этот дурак уж точно ничего не найдет.
Монетка беззвучно скользнула в карман, я, нащупав пальцами дыру в подкладке, продвинула ее вглубь, и она куда-то неслышно проскользнула. Довольная своей сообразительностью, я радостно захихикала:
– Все! Ищи.
– Сиди так и не двигайся, – сказал Ибрагим, – я буду искать с закрытыми глазами, на ощупь.
– Давай-давай, пошевеливайся, – веселилась я, – все равно ничего не найдешь.
Ибрагим снял с меня берет, и мои волосы, ни чем не скрепленные, рассыпались по плечам. Он зарылся в них лицом, и я почувствовала на своей шее его колючую щеку.
– Осторожнее там, – вскрикнула я.
– Я буду очень осторожным, – пообещал Ибрагим и снова задышал мне в шею громко и отрывисто.
Я заерзала у него на коленях и почувствовала странное, необъяснимое тепло в низу живота.
Ибрагим расстегнул на мне пальто, и его руки стали шарить по моей груди. Все это время его губы были прижаты к моему уху, и он, не переставая, спрашивал:
– Ну, как теперь, девочка, горячо?
Понемногу я стала понимать, что происходит.
Нет, я уже ясно знала, что происходит, но не могла остановить его. На меня словно нашло оцепенение. Я молчала и ждала с нетерпением его дальнейшего слепого продвижения по моему телу. Глаза закрылись сами собой, и в темноте поплыли разноцветные прозрачные монетки.
– Горячо тебе, девочка?
– Да! – выдохнула я. – Горячо.
Его руки продвигались ниже и ниже, мое фланелевое платье поползло вверх, а его руки стали стаскивать с меня колготки. Твердый горячий комок упирался в меня все настойчивее и нетерпеливее.
– Очень горячо, сделай что-нибудь, – хотела я прокричать, но изо рта вырвалось какое-то бессвязное бульканье.
И вдруг внизу хлопнула входная дверь, и по ступенькам загрохотали быстрые шаги. Ибрагим резко сбросил меня с себя и вскочил на ноги. Я, растерянная и испуганная, стояла на ступеньках и смотрела вниз.
– О, Машка, здорово, – навстречу, улыбаясь до ушей, поднимался Сашка Новиков, прижимая к животу потертый футбольный мяч. – А чёй-то вы тут делаете?
– Греемся, – ответил Ибрагим.
Я, еще слабо соображая, но уже медленно приходя в себя, подошла к батарее и прислонилась к ней спиной.
– Давай-давай, топай отсюда, – сказал Ибрагим.
– А я не с тобой разговариваю, а с Машкой, – заупрямился Новиков.
Я нащупала в кармане проволочный браслет и машинально вытянула его наружу.
– Ну-ка покажи, – попросил Сашка.
Я протянула ему браслет, и он стал внимательно его рассматривать.
– Подумаешь, и я так умею, – похвастался он, – только у меня проволоки нет.
– А я знаю, где ее много, но тебе не скажу, – злорадно заулыбался Ибрагим.
Сашка с интересом на него уставился. В нашем дворовом государстве проволока была в большом дефиците и являлась своего рода обменной валютой, на которую можно было много чего приобрести. На проволоку выменивали ластики, шариковые ручки, точилки, перочинные ножики, тетрадки в красивых обложках и другие нужные в хозяйстве вещи. Мода на проволочные украшения была в самом разгаре, и счастливому обладателю разноцветного мотка все завидовали.
– Ну и где? – У Сашки загорелись глаза.
– В подвале, – ответил Ибрагим.
– На подвале сто лет как замок висит, и без ключа нам туда не попасть, – расстроился Сашка.
– Ничего, – сказал Ибрагим, – если будет нужно, я его и без ключа открою. Хочешь, Маша, пойдем со мной.
– Конечно, хочу! – обрадовалась я, заранее представляя, сколько всяких фенечек я сумею наплести из всего этого проволочного богатства.
– А можно я с вами пойду? – поинтересовался Сашка.
– Нет, не пойдешь, – твердо отказал ему Ибрагим.
– Нет, пойду, – уперся Сашка.
– Пошел вон отсюда, – сквозь зубы процедил Ибрагим и, по-хозяйски взяв меня за руку, потянул вниз по лестнице.
Сашка медленно и боязливо стал спускаться за нами.
Мы дружно вышли из подъезда и направились на ту сторону дома, где был расположен подвал. Мы с Ибрагимом шли впереди, Сашка плелся следом. Вдруг Ибрагим пустился бегом, таща меня за руку. Сашка рванул за нами. Мы обогнули дом, добежали до подвала и стали быстро спускаться по ступенькам вниз. Сашка легко нас догнал и остановился у входа в подвал.
– Чего тебе надо, гаденыш? – зло спросил Ибрагим, и на его виске задергалась выпуклая синяя жила.
На воздухе я окончательно пришла в себя, и мне вдруг стало страшно. Вырвав у Ибрагима рук у, я попятилась в угол.
– Маш, иди сюда.
Сашка стоял наверху и испуганно на меня смотрел.
– Я убью тебя, мальчик, – прошипел Ибрагим и стал медленно подниматься по лестнице.
– Машка, ты не бойся, я сейчас, я сейчас, – кричал Сашка каким-то тонким голосом, отступая задом и прижимая к себе мяч.
Ибрагим поднимался все выше, а Сашка отодвигался все дальше, но уходить явно не собирался.
– Беги, Маша, беги! – заорал Сашка.
И я, словно очнувшись, рванула наверх, толкнула Ибрагима в спину и, воспользовавшись тем, что он на секунду потерял равновесие, бросилась наружу. Преодолев последние ступеньки, я кубарем выкатилась из подвала и что есть духу побежала к своему подъезду. Влетев внутрь и захлопнув за собой дверь, я вцепилась в дверную ручку обеими руками и стала изо всех сил тянуть ее на себя, чтобы снаружи никто не смог войти.
– Маша, пусти, это я, – кричал Сашка с улицы, – Маша, пусти…
Но за нами никто не гнался.
Через месяц в подвале одного из домов нашли мертвую девочку. Весь город только об этом и говорил. А мы с Сашкой молчали.
Насильника нашли, на удивление, быстро. Им оказался какой-то беглый солдат.
13
Мне снятся сны или приходят воспоминания строго по пунктам придуманного Юлькой плана. Только последовательность не соблюдается. Сначала детство, потом сразу сексуальный опыт. Странное соседство. Нездоровое какое-то. А кто из нас здоров? Я имею в виду психическое здоровье или, точнее, душевное. Мы все лечили понемногу чего-нибудь и как-нибудь. Мы все выходили из жизненных тупиков с малыми или большими потерями. А те немногие, кому не удавалась этого сделать, выходили из прославленных московских окон сразу навстречу небу. Небо – это самое простое, оно всегда рядом, рукой подать, особенно если окно находится на двадцатом этаже. В нашем спальном районе каждую весну обязательно кто-нибудь выходит из окна. И все больше женщины и дети. Наверное, потому, что они самые слабые. Или самые одинокие?
Недавно вот женщина вышла. Немолодая уже, лет пятидесяти. Все чада и домочадцы спали. Утром дело было. И вдруг звонок в дверь. Здравствуйте, как поживаете, все ли у вас в порядке? Да вроде все хорошо. А в чем, собственно, дело? А дело в том, что вы вот тут спите, а у вас из окна женщины вываливаются. Какие еще женщины? Что за шутки дурацкие? Мать просыпайся, разберись тут с ментами, то есть с товарищами милиционерами. Мать, ты где, мать?
Да что же это! Даже карандаш с пола не подняла, на который ей муж еще третьего дня указывал. О потраченных деньгах отчитаться не соизволила, чек, дура неорганизованная, потеряла. И все-то у нее вечно теряется, все-то не на своем месте лежит. Тряпки по всему дому раскиданы, обувь в линеечку не выставлена, шнурки на ботинках параллельно не лежат. Книги друг на дружке на подоконнике, а не как положено, в шкафу. Покрывало на кровати сморщено, пепельница полна окурков, пустая рюмка под столом, а окна всегда настежь! И чего она делает-то целый день одна?..
Это в соседнем доме произошло. Она даже записки никакой не оставила. Жизнь прошла, а сказать нечего. Все равно не поймут. А столько лет вместе, рядом, близко. Да вот близости никакой не было. Некому руку подать. Встретиться глазами не с кем.
Моя бабушка говорила, что человек приходит в этот мир один и один из него уходит. И редким счастливцам удается прожить жизнь и быть в ней не одиноким. Или не остаться одиноким под конец.
«Они жили долго и счастливо и умерли в один день». Вот формула вечной гармонии! Истина в первой инстанции. Постамент для философского камня. Нирвана наших дней.
Но так ли страшно одиночество, как его малюют? Может быть, именно оно и является самым гармоничным из всех возможных способов бытия? Ты сам себе и Бог, и царь, и герой. И не с кого спрашивать, и не на кого обижаться, и некого обвинять в своих неудачах или, напротив, благодарить за победы. Прям с утреца холодный душ, горячий кофе, теплое исподнее – и вперед на поиски пропитания. А в этих поисках вполне можно набрести на свое собственное счастье. Для кого-то это деньги, для кого-то – творческая реализация, для кого-то – просто любовь.
И вот здесь-то мы и спотыкаемся. Любовь! Она же одна на двоих. И мы в ней – две половинки целого. Ты – мое крыло, я – твое крыло! Ты – моя душа, я – твоя душа! Ты – моя жизнь, я – твоя жизнь. Ты – мое сердце, я – твое? А вот здесь не получается. Когда дело касается вещей нематериальных, то можно еще посучить ножками и поиграть словами. Когда речь идет о физиологии, то тут, простите, у каждого свой, индивидуальный суповой набор. И это полнейшая чушь, что в любви два человеческих сердца, как два точно подобранных паззла соединяются в одно. Они просто какое-то время трутся друг о друга краями и бьются в унисон от тесноты. Но все равно ведь! Строго поодиночке.
И проходят дни, и проходят ночи, и те секунды, минуты и часы, которые недавно казались такими безбожно короткими, превращаются в нескончаемое, непереносимое, непрерываемо мрачное время. И ты медленно выздоравливаешь, и в один не самый прекрасный день вдруг начинаешь понимать, что уже не попадаешь в тот родной, отстающий от тебя ритм, и в тщетной попытке подхлестнуть биение чужого слабеющего пульса сам теряешь последние силы.
И что мы имеем в результате? Что, так сказать, выносим «на гора»? Все то же одиночество, только еще более невыносимое, так как одиночество вдвоем страшней вдвойне.
Плодитесь и размножайтесь! И разбегайтесь подальше друг от друга, для того чтобы понять, что всему, чего ты в этой жизни достиг или, наоборот, потерял безвозвратно, ты обязан только себе. И нет тебе ни в ком помощи, и нет ни в ком надежды. Кто, если не ты?
Говоря высоким «штилем», не этот ли подзатоптанный девиз был начертан на гербе великого корсиканца? Не на этой ли единственной струне сыграл свой знаменитый концерт проклятый скрипач? Не под эту ли одинокую пулю подставил свое африканское сердце певец безжалостной русской зимы?
Так давайте не будем жмотничать, давайте пойдем дальше, и к две тысячи как можно более скорейшему году обеспечим квартирой каждого мало-мальски живого человека. Ибо одиночество – это двигатель прогресса!
Почему я стала уставать от людей? Почему физически чувствую необходимость куда-нибудь убежать, скрыться, зарыться головой в песок и никого не видеть, не слышать, не нюхать, не ощущать? Я остро чувствую нехватку моего личного, никем не нарушаемого пространства, и невозможность абсолютного обладания им бесит меня гораздо больше, чем все другие жизненные лишения. Но чтобы выжить, надо встать в общий строй и маршировать вместе со всеми навстречу лучезарному завтрашнему дню. Но я не хочу вместе со всеми! Я хочу быть хотя бы чуть-чуть, но в стороне. Чтоб голова осталась светлой и не кружилась от этой общей эйфории. Дайте мне короткую передышку. На неделю, на месяц, на год. Или лучше два. И тогда я с новыми силами, может быть, будем надеяться, и смогу…
А сейчас бы выйти на улицу, а там никого! Спуститься в метро, и там ни души. Приехать на работу – пусто! Вернуться домой и в голых стенах тихо сойти с ума. О чем ты грезишь, несчастная? Типун тебе на мозги. Живешь как старая дева с котом в обнимку и изо всех сил сама себе пытаешься доказать, что ты всю жизнь только об этом и мечтала?
А что же мне, бедненькой, остается делать? Сама себе и Бог, и царь, и, не в обиду Юльке, психоаналитик.
В Европе, говорят, пользуются большим спросом сервизы «Чай в одиночку». Один чайник, одна сахарница и одна чашка. А рядом один пистолет, одна пуля или, скажем, одна таблетка. А если все-таки не одна таблетка, то результат лучше.
Надо срочно родить себе ребенка. Может быть, мне повезет, и мы с моей девочкой будем родные не только по крови, но и по духу. А почему с девочкой? Может, это будет мальчик? А лучше, и мальчик, и девочка в одном флаконе, то есть животе. Случается же такое счастье? Двое сразу, в один день, друг за другом. Мальчик и девочка. Вова и Вава. Хорошо! Сегодня же позвоню Никите и обрадую его будущим отцовством. Должен же быть у моих детей отец?
Конечно, это бред сумасшедшей. Смотри, как говорится, выше. Таблетки разные нужны. Таблетки разные важны! Но я же не одна такая! У каждого в голове есть свои мураками. Но главное осознать свою сумасшедшинку и начать с ней бороться, то есть лечиться. Что я и делаю, периодически залезая в свое прошлое, с целью найти там ведьм, обезвредить их и начать новую светлую жизнь.
14
– Твой Сам Самыч – душка! – промурлыкала Юлька, в ответ на мое «алло».
– Да неужели?
– Точно тебе говорю.
– Чем же он тебя так поразил?
– Ну, меня, ты понимаешь, поразить трудно. Но на безрыбье и из Сам Самыча уху можно сварить.
– Ты бы с ним поаккуратней. Это все-таки клиент Саввы Морозыча.
– Ты о нем беспокоишься или обо мне?
– О вас обоих. Как бы чего не случилось.
– Маня, ты должна меня понять как женщина женщину.
– А я тебя и предупреждаю, исходя из моего всеобъемлющего понимания.
– Нет, Маня, – возразила Юлька, – сытый голодного не разумеет.
– Ах, ты в этом смысле…
– Ну, конечно же, в этом! Каком еще?
– Мало ли…
– Маня, тебе одной могу признаться, – торжественно сказала Юлька, – в меня не вступал член человека не помню сколько столетий. И хотя техника мастурбации доведена мной до совершенства и приносит свои виртуально безвкусные плоды, жизнь нескончаемо долго и упорно не хочет казаться мне малиной.
– Красиво. Сама придумала?
– Нет! Книжек начиталась.
– Так ты еще и книжки читаешь? – восхитилась я.
– А ты что же думаешь, ты одна такая грамотная?
– Ладно, не обижайся, – успокоила ее я. – А как же твой тренер из фитнес-центра?
– С ума сошла! Разве я могла допустить его к телу. Да он ведь есть не сядет, пока все калории не посчитает. И все из какой-то бутылочки что-то мутное постоянно прихлебывает. Тоска.
– Ну, это не главное.
– А что главное?
– Чтоб человек хороший был. А когда человека так много, значит, он должно быть, хороший.
– Это он снаружи большой, прямо-таки шкаф шкафом. Но ничего хорошего нащупать в нем мне так и не удалось. Наверное, для интересующего меня органа другие тренажеры нужны.
– Ну, ты в своем репертуаре.
– А как же? Должны же быть и у меня маленькие радости, а лучше большие.
– Большие, конечно, лучше, – засмеялась я.
– А я что говорю! – обрадовалась Юлька. – Вот видишь, и у нас с тобой есть общие слабости.
– Ерунда все это, – отмахнулась я. – Как говорила моя любимая бабушка, надо жить с человеком, а не с его отдельно взятым органом.
– Тут, Мань, ты права. А то бывает, что за этим органом человека не разглядишь. А он такое дерьмо, этот человек.
Мы немного помолчали в задумчивости, а потом Юлька сказала:
– Мань, я чего, собственно, звоню. Савва Морозыч предложил мне вместо тебя продизайнировать квартиру Сам Самыча. Ты не возражаешь?
– Да на здоровье. Я и так была уверена, что совсем близко меня Савва к такому богатому заказу не подпустит.
– А я давно тебя учу. Чтобы раскрутить клиента на приличные деньги, надо уметь наступать на горло собственному вкусу. Твой вкус никого не интересует. Главное цена. А она, как правило, соответствует качеству. Чем дороже, тем вкуснее, тем лакомее.
– Ну не у всех же есть деньги.
– Деньги есть у всех. Только у одних их мало, а у других много. И наша задача обслужить каждого по его денежным способностям, учитывая его личные потребности. Сколько у клиента денег, ты заранее знать не можешь. В наше время по внешнему виду судить трудно. Можно только догадываться. А если не догадываешься, то спроси прямо, какими деньгами ты должна ограничить полет своей фантазии.
– Ну и во сколько Сам Самычу обойдется твой полет над его гнездом?
– За бешеное удовольствие надо платить бешеными деньгами.
– Скромно, но со вкусом.
– А то как же!
– Я этому никогда не научусь.
– Вот и плохо. Если не научишься, пойдешь на улицу рыбой торговать.
– Опять! Достали вы меня со своей рыбой.
– Не бойся, я с тобой. Я тебя в обиду не дам.
– Как будто тебя кто спросит.
– Это вряд ли. Но ведь и вопрос так пока не стоит.
– Пока нет. Но чего в жизни не бывает.
– Бывает и плохое, и хорошее. Но думать надо о хорошем. Сколько я тебя могу учить?
– Что ж я такая грустная?.. И как, Юль, ты меня терпишь?
– Терплю, потому что люблю. – Юлька засмеялась радостно, и не выдержав паузы, вдруг спросила: – Как, кстати, твой Никита себя чувствует?
– Понятия не имею. Я его не видела целых два дня. А ты за эти два дня уже второй раз меня о нем спрашиваешь. К чему бы это?
– К дождю, не меньше. Что ты все так болезненно воспринимаешь? Я просто спросила, из вежливости.
– Какая ты у меня воспитанная стала. Просто загляденье. Ну не виноватая я. Он меня сам выбрал.
– А я что? Я ничего. Просто интересно. Слушай, Мань, а может это любовь? Может это «амур крыльями машет»?
– Прекрати, надоело. Тебя вот тоже Сам Самыч сам выбрал. Может, это тоже любовь?
– А что? Очень может быть. Любовь с первого взгляда. Смотри, как здорово у нас с тобой получилось. Я тебе Никиту презентовала, а ты мне – Сам Самыча. Равноценный обмен. Я тебе в лице Никиты – молодость и красоту, ты мне в лице Сам Самыча – деньги и положение.
– Теперь, надеюсь, мы квиты? – поинтересовалась я.
– Теперь – да. А может, махнемся, не глядя? – предложила Юлька.
– Да уймешься ты?
– Все. Молчу, молчу, молчу. Не буду трогать своими грязными пальцами…
Я не дослушала и бросила трубку. Что ее так корежит? Что я ей сделала? Я думала, что вопрос с Никитой как открылся при первом знакомстве, так в тот же вечер и закрылся. Не в первый раз такое с нами происходит. Да и не в последний, наверное. Только раньше подобные рокировки происходили без обид. Мужик с горизонта – жизнь светлее. А тут что-то непонятное.
Телефон разрывался, но я к нему не подходила. Он ненадолго заткнулся и снова начал вопить резко и требовательно. Я не выдержала, схватила трубку и заорала:
– Не трогай меня больше ни грязными руками, ни чистыми!
– Ого! – послышался издалека веселый Никитин голос, – вот как мы умеем разговаривать!
– Никита, это ты?
– А ты ждала кого-то другого? Признавайся, кто он, несчастный мой соперник?
– Почему несчастный, а не счастливый?
– Потому что счастливым буду я, когда набью этому несчастному морду.
– Пожалей его, он хороший. Тем более, что это она.
– Кто такая? Как смела она обидеть мою Машку?
– Да Юлька это. Мы с ней обсуждали чисто профессиональные вопросы.
– Выясняли, чем барокко лучше рококо?
– Что-то вроде этого.
– И если б не я, то дружба еще могла бы победить?
– Еще победит, куда она денется. Первый раз, что ли.
– Ну ладно, – успокоился Никита, – раз так, то будь по-твоему. Знаю, веришь, ждешь, надеешься. А я тут как тут. Звоню. Ты рада?
– Несказанно.
– Ну, я так и думал. Давай поженимся?
– Чего-чего? – поперхнулась я.
– Ну не хочешь и не надо, – обрадовался Никита, – тогда давай просто так встретимся?
– Не надо так шутить, – тихо ответила я.
– А я и не шучу, – серьезно сказал Никита, – просто хочу дать тебе время на размышление, чтоб, чего доброго, ты мне не отказала.
– Ты что, мне предложение, что ли, делаешь?
– А то.
– Серьезное?
– Абсолютно серьезное предложение провести сегодняшний вечер вместе.
– Слава богу, – выдохнула я, – а то я испугалась, все ли у тебя с головой в порядке.
– Все хорошо, прекрасная, все хорошо. Так как на счет прийти ко мне в гости?
– На кофе?
– И на кофе тоже.
– Знаю я твой кофе.
– Вот и хорошо, что знаешь. Значит, согласна?
– Значит, согласна.
– Я заеду за тобой часикам к семи.
– Ну, давай.
– Тогда привет?
– Тогда привет.
Вот! Осуществляются мечты. Я еще не успела придумать, как провести сегодняшний вечер, а тут такая нечаянная радость. Конечно, я ждала, надеялась и верила. И этот подлец совершенно точно все предугадал. Я даже не успела посопротивляться как следует. Ты рада? Спрашиваешь. И этим все сказано. Раба любви. Рыба бессловесная. Рыба по имени Маня. Если честно, то я бы не прочь поменяться с рыбой по имени Маня местами. Водной Мане живется лучше, чем сухопутной. Она всегда рядом с ним. Ей не надо ждать, надеяться и верить. У нее все есть, только руку протяни. Вернее плавник или хвост. Всегда рядом, всегда вместе, около, вблизи, на расстоянии дыхания, которое нельзя увидеть, но можно почувствовать. Какое счастье.
А бывает, что таким образом и люди вместе живут. Например, муж и жена, которые одна сатана. В законном браке. Что-то он там про «поженимся» говорил? Понятно, что пошутил. Но все равно приятно. Утро на редкость плодотворное. Успела и с Юлькой поругаться, и с Никитой поговорить о радостях жизни. А вечером я просто окунусь с головой в эти радости, чтобы в качестве очевидицы рассказывать пораженной Юльке, как на самом деле выглядит малиновое великолепие жизни.
Месть моя будет страшна. Я буду ей рассказывать все долго и упорно, со всеми интимными подробностями, чтобы она сопереживала мне и завидовала. Конечно, с моей стороны это будет жестоко и несправедливо. Но не надо было нарываться и будить в рыбе зверя. Пиранья Маня будет пострашнее акулы Юльки. Зачем ей мой Никита? Это совсем не ее тип. Свободный художник. Ни денег, ни положения, ни будущего. Юлька всегда выбирала мужиков солидных и богатых, с собственным бизнесом, собственным шофером и собственной виллой на побережье теплого моря. Но такие, как правило, и женщину считают своей собственностью и норовят распоряжаться ею по своему усмотрению, в прямой зависимости от вложенного в нее капитала. Чем дороже она ему обошлась, тем выше к ней требования. Деньги должны работать. А Юлька, великая труженица, отрабатывала постельную повинность по полной программе. Все сама, все сама. Намучаешься, пока расшевелишь. Труд великий, мука непередаваемая. И мужиков этих у нее тоже было непередаваемо, в смысле всем не передаешь. Избирательно она к этому делу подходила. Деловая, ничего не скажешь. Не чета некоторым, не надо объяснять, кого я имею в виду.
Конечно, периодически Юлька линяла на сторону, чтобы вкусить тела младого, незнакомого. Но тянуло ее все больше на качков, типа последнего тренера из фитнес-центра или на совсем неопытных юнцов, которые после первой ночи любви обивали ее пороги долгие дни и недели, пока кто-нибудь из физкультурников вежливо не объяснял им в чем, собственно, дело.
Однажды, я ее спросила, а не противно так вот просто, без любви?
– А что такое любовь? – удивилась Юлька. – Объясни мне, недоразвитой. Что это такое и с чем ее едят? Почему с ней все носятся как с писаной торбой? И что в этой писаной торбе такого необыкновенного? И где очевидцы? Свидетели? Судьи? Где они, покажите их! Одни сплетни, бредни и слова. Ты, что ли, знаешь, что это такое? Или, может, твой Бородин? Не верю! Поза красивая, выдумка запоздалая, мираж обманный. Люди с закрытыми глазами шарят руками во тьме, натыкаются на таких же слепых, хватают тех, кто ближе лежит, и используют по своему усмотрению. Все! Финита вся комедия. Комедия, заметь, а не трагедия. А они убиваются и убивают себе подобных жалобами, стенаниями, ядами и другими подручными средствами. Ненавижу! Не хочу! Не буду никогда! Не заставите посвятить мою единственную и неповторимую жизнь неизвестно кому. Чтобы кто-то топтал ее, тискал, мучил и калечил. Где ты видела ее, счастливую, единственную, неповторимую, покажи мне пальчиком, махни платком на прощанье из поезда уходящего вдаль, пульни стартовым пистолетом с ее поднебесной высоты. Нетути. Не сможешь, не сумеешь, не заманишь. Не поверю, пока сама не попробую.
– Ага, попалась, – сказала я. – Все-таки хочется попробовать. А как же пробовать то, чего не может быть? Значит, все-таки она вертится? То есть существует, присутствует, имеет место быть! Значит, все не зря. Вся эта жизнь без конца и без края. В общем, принимаю тебя в членши нашего клуба с красивым названием «ХЛИБЛ».
– Что такое «ХЛИБЛ»? – полюбопытствовала Юлька. – Аббревиатура какая-то, что ли?
– Конечно. Тайна века. Но тебе я ее открою, всю без остатка. Слушай внимательно и запоминай! Хочу Любить И Быть Любимой, короче «ХЛИБЛ».
– Пошла бы ты, Маня, в Холодную Удмуртскую Йошкар-Олу.
– Чего я там не видела, в твоей Йошкар-Оле? И ты вообще уверена, что это находится в Удмуртии, а не в Танзании, например?
– Маня, ты меня не поняла. Повторяю по буквам. Пошла ты, Маня, на…
– Все-все-все, можешь не продолжать. Я все поняла.
– Не нервируй меня, Маня. Ничего не хочу ни слышать, ни знать, ни тем более становиться членом вашего клуба. Как-нибудь без меня. Я еще этого не достойна, не дозрела, не свалилась яблоком под ноги судьбы. Я подожду, а при случае возьму эти ноги судьбы в свои руки. И тогда она у меня попляшет под мою дудку.
– И это правильно, Юль. В жизни все надо попробовать. Даже любовь. Правда, говорят, не всем это дано. Это, говорят, как талант или деньги. Или есть, или нет.
– Это что, я, по-твоему, не талантливая? Бездарь стоеросовая? Чурка неотесанная?
– Что ты, Юль, я совсем не это имела в виду.
– Я тебе еще докажу, на что я способна.
– Не сомневаюсь.
– Ты мне еще завидовать будешь.
– И это будет здорово.
– Вот и заткнись.
– Вот и хорошо.
