Текст книги "Клеопатра"

Автор книги: Наталья Павлищева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Заметив лихорадочный блеск глаз любовницы, вызванный таким сообщением, Цезарь усмехнулся:

– Это стоит твоей дочери, Сервилия?

Та опустила глаза, с трудом сдерживаясь, кивнула:

– Стоит.

Они знали друг друга настолько хорошо, что иногда могли говорить без слов. Но никогда обоим не приходило в голову объединиться в семью, потому что это было бы началом конца не только их страсти, но и самой жизни. Два скорпиона в одной банке не живут. Им отлично вместе и в качестве любовников.

Юния сумела заменить мать в постели. Она не была столь утонченной в беседе, но в качестве любовницы этого и не требовалось. Теперь Цезарь беседовал с матерью, а спал с дочерью. Кальпурния попрежнему довольствовалась редкими ночами, во время которых все пыталась понять, чего же мужу не хватает. Понять не удавалось. А спросить не хватало смелости.

Но Цезарь задержался в Риме ровно настолько, чтобы поправить дела, запущенные Марком Антонием и Долабеллой, которых оставлял вместо себя. Числившийся у диктатора «мастером конюшни», то есть его заместителем на время отсутствия, Марк Антоний больше думал не о Риме, а о самом себе. Сенаторы возмущались бы куда меньше, занимайся Марк обогащением, но тот увлекся попойками. Он часто устраивал роскошные пиры, на следующий день обычно сильно страдая от похмелья. По Риму ходила шутка его любовницы, выдающейся актрисы Кифеиды, что Марк не просто мастер конюшни, а в своей конюшне лучший жеребец. Марку Антонию нравилось изображать из себя Геркулеса, мало того, он даже запрягал в колесницу трех львов, пугая окружающих.

В довершение всего Антоний просто ненавидел зятя Цицерона, первого красавца Рима Долабеллу, с которым был вынужден делить власть в отсутствие Цезаря. Эта ненависть была взаимной и приводила к бесконечным стычкам. Долабелла даже развелся с женой – любимой единственной дочерью Цицерона Тулией, подозревая ее в связи с ненавистным Марком Антонием.

Поскольку оба были ставленниками Цезаря, Рим все больше боялся, что и само его правление не принесет ничего хорошего. Теперь вернувшемуся в Город Цезарю приходилось разгребать деловые завалы, устроенные не в меру ретивыми где не нужно помощниками, и доказывать римлянам, что ничего плохого его власть не принесет. Конечно, и Долабелла, и в первую очередь Марк Антоний попали в опалу.

Но беспокойного рубаку это опечалило ненадолго, он нашел себе новое увлечение. Бросив любовницу, Марк Антоний… женился. Его избранницей, причем по взаимной страсти, стала красавицабогачка Фульвия. Наследница Гракхов, еще и от своих первых двух супругов получившая немалые средства, была вдовой. Красивая вдовушка с огромными деньгами оказалась под стать самому Марку – так же любила повеселиться, посорить деньгами и не знала удержу в любовных похождениях.

Первый ее муж Клодий тоже не был образцом верности, за ним числилась даже любовная связь с собственной сестрой Клодией, а также осквернение праздника Доброй Богини в доме верховного понтифика, которым в то время был Цезарь. Клодий в женской одежде проник в дом, чтобы встретиться с тогдашней женой Цезаря Помпеей. Присутствие мужчины на этом празднике было невиданным святотатством, тень легла и на супругу понтифика. В результате Клодия наказали не слишком сильно, а Цезарь развелся со своей женой, заявив, что жена Цезаря должна быть вне подозрений. Многие подозревали, что Клодий невольно оказал Гаю Юлию своеобразную услугу, скомпрометировав его жену. Во всяком случае, выступать против Клодия на суде или както мстить ему понтифик не стал. Позже Клодий был убит своим политическим противником.

Фульвия долго вдовой не пробыла, снова выскочила замуж, снова быстро овдовела и превратилась в очень заманчивую мишень для многих. Но далеко не все рискнули связываться с красоткой, прекрасно понимая, что обрастут рогами и станут посмешищем всего Рима. А Марк Антоний рискнул. Он женился на вдове, причем в Риме утверждали, что действительно по любви и с ее стороны тоже. Красавицаактриса Кифеида с жалостью констатировала, что они потеряли прекрасного любовника:

– От Фульвии увести Марка Антония не сможет никто!

На долгое время она оказалась права, беспутный Марк после женитьбы серьезней не стал, но супруге не изменял, как и она ему, к вящему изумлению всех, прекрасно помнивших об их репутации. Действительно, любовь творит чудеса.

Через много лет эти чудеса закончатся после новой встречи Марка Антония с Клеопатрой. Они станут друг для друга последней и роковой любовью.

Но тогда до этого было еще очень далеко. Царица жила в Александрии, Цезарь готовился к новым битвам с помпеянцами в Африке, а Марк Антоний зализывал раны неудавшегося правления в объятиях супруги.

Почта принесла диктатору неожиданное послание: о себе напомнила египетская царица.

Цезарь не мог поверить своим глазам: Клеопатра в письме просила подробно рассказать о том, как римляне мостят свои дороги! Сначала мелькнула мысль, что это лишь повод лишний раз напомнить о себе, но вчитавшись, понял, что не только. Царица Египта действительно злилась на своих строителей, которые не чета прежним, возводившим пирамиды. Нынешние сляпали дорогу так, что она разъехалась после первого года использования.

Что ж, даже если такое письмо попадет в руки недоброжелателей, упрекнуть Цезаря в любовной переписке с египетской царицей никто не сможет. Он подробно разъяснил, что нужно для начала вырыть траншею глубиной по пояс рослому мужчине, а шириной с желаемую будущую дорогу, выложить края каменными плитами для крепости, а потом наполнять слоями: крупный камень, камень помельче, песок, снова камень, известь, черепичная крошка. И только после этого укладывать каменные плиты плотно и ровно.

Конечно, она сообщала о маленьком Цезарионе, а он расспрашивал о ее делах, здоровье, о… муже.

И всетаки ему было не до Клеопатры, тяжелым грузом давили дела, отложить которые не было никакой возможности.

Приведя в порядок дела в Риме, Цезарь осенью отправился на Сицилию, где уже были сосредоточены войска для наступления на остатки помпеянцев в Африке. Никто не отправлялся в море в декабре, с наступлением осеннего ненастья навигация закрывалась до самой весны, мало того, авгуры сказали, что все предзнаменования неблагоприятны для наступления в ближайшее время. Но Цезарь никогда не беспокоился о подобных вещах, кроме того, он прекрасно понимал, что, отложив наступление до весны, он даст возможность противнику хорошо подготовиться.

И рискнул. Сколько раз за свою жизнь Цезарь рисковал и всегда выигрывал! Он не собирался отступать и на сей раз. С армией, куда малочисленней, чем у его противников, переправляясь в зимнюю непогоду и без надежды пополнить в Африке запасы продовольствия, Цезарь все же рассчитывал победить. И это ему удалось!

Битва при Тапсе 6 апреля 46 г. до н. э. позволила Цезарю разгромить основные силы помпеянцев, невзирая на их численное превосходство и то, что они тоже использовали при наступлении слонов.

У Цезаря было правило: он прощал раскаявшегося противника, отпуская его на все четыре стороны. Но только один раз! Если тот снова оказывался в рядах врагов, такого следовало убить. После битвы при Фарсале, когда армию Помпея не столько побили, сколько просто разогнали или распустили, большая часть ее легионеров снова оказалась под знаменами помпеянцев. Даже если бы их простил диктатор, его легионеры этого делать не собирались. Теперьто они прекрасно понимали, что, просто разогнав противника, будут вынуждены снова же с ним воевать. Больше никто никого брать в плен и отпускать не собирался, резня была страшной. Римляне убивали римлян безжалостно. Пострадали даже несколько командиров Цезаря, пытавшихся остановить резню, их тоже убили.

Разгром оказался полнейшим, бежать удалось немногим, но и тех догнали. Потери Цезаря были минимальными, называли всего 50 человек, а у противника 10 000!

Теперь оставались только сыновья Помпея Гней и Секст в Испании и Катон, бывший командующим в городе Утика. Когда стало ясно, что войска Цезаря с легкостью возьмут и Утику, Катон предпочел покончить с собой, прекрасно понимая, что с ним сделает заклятый враг Цезарь.

Конечно, можно было попытаться бежать или сдаться на милость победителя, но непримиримый республиканец выбрал смерть. Однако рука его дрогнула, и рана оказалась тяжелой, но не смертельной. Пришедший на помощь лекарь промыл и зашил рану, вложив на место вывалившиеся из распоротого живота внутренности. Но стоило окружающим оставить Катона одного, как тот повторил попытку умереть, вскрыв зашитую рану.

Услышав о такой страшной гибели Катона, Цезарь выразил сожаление, что тот лишил его возможности простить самого непримиримого врага. Все прекрасно понимали, что, убивая себя, Катон как раз этого прощения и стремился избежать!

Теперь Цезарю предстояло доказывать бывшим помпеянцам, что он не враг им и сумеет править Республикой гораздо лучше Помпея.

Военные действия против помпеянцев, которые нашли поддержку у местного царя Юбы, закончились, можно бы отправляться домой. Но Цезарь снова задержался на пару месяцев. И не последней причиной, заставившей диктатора не спешить в Рим, было… новое любовное увлечение! Цезарь закрутил роман с дочерью мавританского царя Богулы Эвноей. Бывалые легионеры смеялись, что теперь, пока Цезарь не обрюхатит царевну, с места не двинется.

Правда, ворчали не слишком громко, вопервых, Цезарь не очень любил такие вольности в свой адрес, они позволялись лишь один раз – во время триумфов, когда легионеры распевали скабрезности насчет своего командующего на все лады. Вовторых, пребывание в Африке было весьма сытым, Цезарь обложил тяжкой данью всех, кто поддерживал его противников, и из нее щедро одаривал своих легионеров.

Это было в обычае Цезаря, он никогда не жалел средств для поддержания воинов, прекрасно понимая, что без их верности и преданности не добьется ничего.

В Александрию приходили вести о битвах Цезаря сначала с фарнакским царем, потом о разгроме при Тапсе. Клеопатра радовалась изобретательности любовника, отправившего в Рим донесение знаменитой фразой «Veni, vidi, vici» – «Пришел, увидел, победил». Так сказать мог только Цезарь и никто другой!

А вот сообщение о романе римлянина с красавицей Эвноей Клеопатру, конечно, не порадовало.

– Как малый ребенок… С глаз долой – из сердца вон? – Губы царицы даже задрожали.

Хармионе очень хотелось напомнить, что она все время твердила, чтобы Клеопатра забыла этого старого развратника! Но служанка пожалела свою любимицу и подсказала совсем другое:

– Значит, надо снова оказаться у него на глазах.

Клеопатра с надеждой вскинула на нее глаза:

– Ты думаешь?

Хармиона чуть испугалась, что хозяйка может завтра же ринуться к бывшему любовнику в объятия, не заботясь ни о каких правилах приличия.

– Только сама не напрашивайся! Просто не давай ему о себе забывать.

– Я писала про дороги, правда, по делу, но все же…

– Ответил же.

– Да, – вздохнула царица, – тоже про дороги.

– Ничего, никакая Эвноя с тобой не сравнится!

– Она красавица.

– А ты кто? Никуда не денется, приплывет повидать сына!

Клеопатра некоторое время внимательно смотрела на Хармиону, потом покачала головой:

– Он сюда не приплывет. Надо собираться в Рим.

– Что?!

Сколько бы после этого Хармиона ни твердила, что в Риме делать нечего, царица ничего не желала слышать! И снова на голову лысого развратника сыпались проклятья верной служанки египетской царицы. В какой недобрый час его принесло в Александрию?! Почему бы ему не утонуть гденибудь по пути?! Почему Помпею в поисках спасения не уплыть к совсем другим берегам, вон к тому же Юбе? Пусть бы там Цезарь и очаровывал Эвною еще прошлым летом, а Клеопатру не трогал.

Но однажды она услышала беседу эпитропа (управляющего делами царицы) евнуха Мардиона с кемто из его помощников. Мардион не был таким противным, как Пофин, и его Хармиона не только спокойно переносила, но даже уважала, а потому прислушалась. Евнух хвалил царицу за разумность политики с Римом, мол, Рим лучше иметь в друзьях, если не желаешь стать его провинцией. Из всех окружающих стран только Египет пока избежал такой участи.

Хармиона задумалась, получалось, что только благодаря связи Клеопатры с Цезарем их Египет самостоятелен? Не выдержав, спросила у самого Мардиона, тот согласно кивнул:

– Пожалуй, да. Рим слишком силен, чтобы в одиночку ему противостоять, но пока царица дружит с его правителем, мы в безопасности. Только правители там меняются не реже, чем у нас…

Женщина ужаснулась: как бы не пришлось Клеопатре дружить и с другими, кроме Цезаря. Но, немного поразмыслив, решила, что пока Цезарь одерживает победы, волноваться рано. Зато теперь на связь своей любимицы с римским диктатором Хармиона смотрела несколько иначе.

Она никогда не интересовалась политикой, вся жизнь женщины была заключена в жизни ее царицы, но теперь пришлось размышлять и над такими вопросами. Мардион терпеливо объяснял то, что Хармионе оказалось непонятно, он был куда более приятным в общении, чем прежние евнухи, эти двое даже подружились.

Однажды, услышав вполне зрелые рассуждения о политике Рима от обычно не интересующейся ею Хармионы, Клеопатра изумленно приподняла брови:

– Тыто откуда знаешь?

Служанка чуть смутилась:

– Мардион сказал.

– О… Ну, Мардион молодец, его можно слушать, это не Пофин!

Удивительно, но Мардион поддержал намерение царицы плыть в Рим. Сначала Хармиона заподозрила неладное, вдруг старается сплавить Клеопатру, чтобы захватить власть, но потом поняла, что ошибается. Мардион мечтал стать жрецом, даже учился, но попал в плен и был кастрирован. Именно ПшерениПтах рекомендовал Клеопатре этого евнуха как порядочного и достойного человека, к тому же грамотного и преданного. Поговорив с евнухом откровенно, Хармиона стала относиться к идее поездки в Рим терпимо.

В Александрии вовсю шли приготовления…

Очередное письмо из Александрии вызвало у Цезаря хохот. Клеопатра подробно описывала снадобье для роста волос. Прочитав текст, Гай Юлий едва не повалился на сиденье. Неужели она думает, что диктатор собирается жечь летучих мышей или лошадиные зубы?! Рецепт Клеопатры гласил:

«Следующее средство, применяемое вместе с маслом или помадой, лучше всего действует при выпадении волос или ресниц или при облысении. Взять одну часть из пепла летучих мышей, одну часть из сожженного волокна виноградного листа, одну часть из сожженных лошадиных зубов, одну часть медвежьего сала, одну часть костного мозга оленя, одну часть коры тростника. Растолочь в сухом виде и смешать с большим количеством меда до получения однородной массы; сало и костный мозг добавлять, когда расплавятся. Снадобье хранить в медном флаконе и растирать облысевшие места, пока не вырастут волосы».

Возможно, такое средство и вызвало бы рост шевелюры Цезаря, но одна мысль, что голову придется мазать мозгом оленя или жженными летучими мышами, вызывала у него попеременно то хохот, то отвращение. Неужели и она мажется?! Волосам Клеопатры могла бы позавидовать любая модница Рима.

Вообще, Клеопатра была иной во всем. Иногда Цезарь действительно не мог понять, чего в ней больше – римского разума или восточной дикости. Хотя она сама это дикостью не считала, напротив, совершенно серьезно полагала, что просто необразованный Рим еще не достиг уровня, когда будет способен понять разумность эллинов и тех же египтян. И эту ее уверенность не могло поколебать ничто.

Однажды, еще в Риме, глядя на без умолка щебечущий женский рой, Цезарь вдруг отчетливо вспомнил один разговор с Клеопатрой после их возвращения из поездки. Начало беседы уже забылось, но некоторые слова врезались в память.

Клеопатра рассуждала о том, чем отличается от других женщин:

– Они просто женщины, даже ваши римские матроны простые женщины.

Цезарь усмехнулся: хорошо, что ее не слышит Сервилия или Фульвия, например! Хотел возразить, что у этих простых женщин в жилах течет кровь самых древних родов Рима. Клеопатра поняла сама, усмехнулась:

– Даже если они очень родовиты и уважаемы, они просто женщины! А я – живое воплощение богини Изиды! Богиня, понимаешь?

Цезарь уставился на любовницу:

– Ты серьезно?

– Конечно! Ты забыл, что ПшерениПтах назвал меня именно так во время обряда в храме?

Хотелось фыркнуть, мол, назватьто можно как угодно… Но он не рискнул сказать такое строптивой самоуверенной красотке, слишком уж твердо она была убеждена в своей богоизбранности.

– Но ведь ты живешь, как простая женщина: ешь, пьешь, спишь со мной, даже забеременела!

Клеопатра серьезно кивнула:

– Когда богиня Изида воплощается в человеческом теле царицы, та продолжает жить попрежнему.

– Тогда в чем проявляется ее присутствие в твоем теле?

– В духе!

И снова Цезарю хотелось возразить, что это не слишком заметно, но спросил другое:

– Так в ком Изида – в тебе или в Арсиное?

Клеопатра даже ножкой притопнула от такой глупости:

– Она не воплощалась в Арсиное!

– Почему, ведь твоя сестра тоже была царицей?

– Арсиноя не была царицей!

Решив чуть увести разговор в сторону, Цезарь снова поинтересовался:

– А в твоей матери?

– Нет.

– Почему, Клеопатра?

– И в моей бабке тоже! Ни в ком из предыдущих женщин давно нет! Они не проходили обряд в храме Птаха в Мемфисе! Они были царицами только по людским меркам, как жены царей или просто правительницы.

Вот тут он понял, почему Клеопатра так стремилась получить знаки власти из рук ПшерениПтаха в Мемфисе! Это давало право не просто быть правительницей Египта и зваться царицей, это ставило ее на недосягаемую высоту над остальными. Она – живое воплощение богини Изиды!

Цезарь присмотрелся к болтавшим матронам. Интересно, что сказали бы они, узнай о таких претензиях Клеопатры? Конечно, Изида почитаема в Египте и в Греции, но даже просто уравнять себя с любой богиней ни у кого не повернется язык. И тут же Цезарь осадил сам себя: сколь бы ни была Клеопатра самоуверенна, она никогда себя с богиней не уравнивала, всегда подчеркивала, что просто богиня на время ее земной жизни теперь воплотилась в ее теле.

Что произошло с Гаем Юлием при таком размышлении, он не понял сам, но вдруг осознал, что Клеопатра и впрямь словно выше всех этих римлянок с прекрасной родословной. Неужели действительно такое возможно – живое воплощение богини? Вмиг лоб покрылся испариной – а он обрюхатил это живое воплощение! Хотя нет, забеременела Клеопатра до того, как стала этим самым воплощением. А ведь Изида у греков сродни Венере в Риме. Если учесть, что Венера – прародительница рода Юлиев, то Цезарион получался дважды божественного происхождения. Интересно, а рожденный ребенок несет в себе чьенибудь божественное воплощение? Надо спросить у Клеопатры, только осторожно, чтобы не вызвать гнев пусть и живой, но все же богини.

С этого дня он почемуто стал думать о Клеопатре чуть иначе – более уважительно и даже чуть осторожно. Пытался вспомнить, изменилась ли она сама после такого воплощения. Получалось, что вовсе нет: какой была, строптивой, упрямой и немного капризной, такой и осталась. Умом, живостью и жизнелюбием Клеопатра отличалась и до того… Но чем больше размышлял, тем больше верил, что Изида не могла воплотиться в ком попало, видно, Клеопатре судьбой предопределено быть царицей Египта, а ему, соответственно, этому помочь. Смешно, но в какойто миг Цезарь даже чуть загордился, что именно ему выпало сыграть такую роль в жизни живого воплощения богини.

И очень хотелось снова сжать в своих объятьях Клеопатру, живую и страстную, забыв о том, что она богиня! С каждым днем это желание становилось все сильнее.

Он тоже не абы кто, свой род Юлии вели от богини Венеры. Именно ее просил о помощи в бою Гай Юлий, богиня помогла, а он обещал поставить в честь Венеры храм. Теперь принялся выполнять свое обещание. Постройке храма основательницы рода Венеры никто не удивился, а вот еще одна задумка диктатора повергла в изумление многих.

Богиня любви Венера и земное воплощение богини Изиды – почему бы им не стоять рядом? И Цезарь заказал позолоченную статую египетской царицы, чтобы поставить в храме Венеры!

– Цезарь… – лишь растерянно протянула Кальпурния, услышав задумку мужа.

И все. А он сразу вспомнил запущенную в дверь вазу, от которой едва успел увернуться. И обещание Клеопатры собственноручно выцарапать младшей сестре Арсиное глаза. Кальпурния на такое не способна. Хорошо это или плохо?

Женившись на Кальпурнии, Цезарь взял за себя образец добропорядочности и верности, идеальную жену, терпеливую, преданную, спокойную. Даже бывая в длительных отлучках, он мог не бояться за свою честь, а изменяя сам, знал, что Кальпурния все стерпит… Цезарь не ревновал жену, прекрасно зная, что та верна. А если бы сказали, что нет? Однажды задумавшись, он понял, что и тогда не ревновал бы. Он посвоему любил Кальпурнию ровной, почти отцовской любовью.

Зато всего лишь одна мысль, что в далекой Александрии царица Египта делит ложе с кемто другим, приводила Цезаря в бешенство! Хотя какое он имел право злиться? Сам выдал ее замуж, сам научил любить…

Оставив Клеопатру брюхатой, Цезарь и дня не был ей верен, да и не считал себя обязанным делать это. Он бросился в объятия Эвнои так, словно египетской царицы не существовало вовсе! Дочь мавританского царя красива, понастоящему красива. Стройная, знойная… Цезарь с удовольствием занимался с ней любовью. Но и только!

Чем больше проходило времени, тем сильнее ему чегото не хватало, и Цезарь не мог понять, чего именно. Эвноя не менее страстная и умелая, чем Клеопатра, а уж угодить умела, как никто другой. Она выполняла любые, даже невысказанные желания, предвосхищала их. Почему же вопреки неге и блаженству в объятиях мавританской царевны его так тянуло к строптивой египетской царице?

И вдруг Цезарь понял: Клеопатра не только дарила любовь ему, она получала удовольствие сама! Царица не подстраивалась под Цезаря, не заглядывала ежеминутно в глаза, стараясь убедиться, что ему понравилось… не пыталась выглядеть лучше, чем была, или изобразить страсть или покорность. Она жила своей жизнью, и в этой жизни просто оказался на время он, Цезарь. Как и всех остальных вокруг, Клеопатра одаривала его своей неуемной энергией, заражала жаждой жизни, любовью к каждому ее мигу, каждому проявлению. Рядом с любопытной царицей, увлекавшейся всем подряд, и самому становилось интересно. Кто еще мог уговорить его проплыть такое расстояние по Нилу? Или два дня корпеть над математическим папирусом, пытаясь вникнуть в заумную задачу? Или с закрытыми глазами определять на вкус, в каком кубке какое вино, уверенно объявляя, что вот это фалернское, а это явно разбавленное из Греции, чтобы потом по хохоту любовницы догадаться, что во всех пяти кубках было одно и то же… Или… Да мало ли что!

Сколько раз Цезарь с завистью убеждался, что ей с легкостью дается то, чего не может осилить он сам! Конечно, он мудрее и крепче, но математика оказалась не по силам, как и ежевечерние пиры. По утрам Цезарь все тяжелее поднимался на ноги, а ей хоть бы что! Даже беременная Клеопатра была неутомимой. Вот тогда он осознал, что годится этой дикой кошке в отцы! Стало страшно, что наступит миг, когда она и сама это увидит.

И Цезарь попросту сбежал! Ему действительно давно было пора возвращаться в Рим, но ведь поплыл не в Италию… Он сам себе ни за что не сознался бы в этом бегстве, не то что Клеопатре!

Сначала казалось, что удалось, почти забыл неугомонную царицу, но шло время, и все вернулось. Возвратилась тоска по ее низкому грудному голосу, ее смеху, ее любопытному крючковатому носу… И неожиданно пришло решение: он не только поставит Клеопатре статую рядом со статуей Венеры, он позовет ее в Рим! Если не забыла, если откликнется, то в Риме царице будет оказана величайшая честь как правительнице сильного государства! Увидеть хоть ненадолго, сжать в объятиях, почувствовать ее страсть…

Как бы ни была хороша Эвноя, душу Цезаря, как Клеопатра, она не задела, диктатор довольно быстро собрался домой. Он вернулся в Рим в конце июля 46 года. Сенат назначил целых 40 дней общественного благодарения в дополнение к уже определенным за прежние успехи. Считалось, что Цезарь победил Фарнака и Юбу, никто не упоминал Помпея и Катона.

Теплый солнечный сентябрь принес с собой массу угощений и зрелищ, которые так любили готовые праздновать хоть круглый год римляне.

Празднества прошли с невиданным размахом – с 21 сентября по 2 октября. Целых четыре триумфа отметил Цезарь. Сам он ехал во главе каждой процессии на колеснице, запряженной шестеркой белых лошадей, за ним легионеры в парадной экипировке с наградами и начищенным до блеска оружием. Следом ехали повозки, груженные захваченными трофеями, огромным количеством золота и серебра.

Во время первого галльского триумфа на Велабре у колесницы Цезаря вдруг сломалась ось. Пришлось спешно пересаживаться в другую, куда менее роскошную. После происшествия Цезарь на коленях поднялся по ступеням храма Юпитера, вымаливая прощенье за чтото. Легионеры говорили, что всякий раз, садясь в колесницу, Цезарь читал какуюто молитву, но на сей раз она почемуто не помогла. Хорошо, что не в бою. Видно, в чемто виноват Цезарь перед Юпитером. Или перед галлами.

Остальное прошло гладко и настолько богато, что римляне долго не могли опомниться, до самого приезда египетской царицы.

Во время второго александрийского триумфа случилось неожиданное. Как и положено, за колесницей Цезаря вели знатных пленников. Но, поскольку знатной среди пленников была только Арсиноя, то в цепях шла лишь она. Вид закованной, несчастной девушки настолько разжалобил и даже возмутил находившихся в благостном настроении римлян, что они единодушно потребовали не убивать сестру египетской царицы. Этого же потребовали для маленького сына царя Юбы. У Цезаря и самого не лежала душа к расправе над девушкой и ни в чем не повинным четырехлетним малышом, он дал себя уговорить и позволил Арсиное обрести храмовую защиту. Мальчика оставили на воспитание в Риме. Цезаря беспокоило только одно – теперь предстояло объяснение с Клеопатрой, которая сестру не простила и будет страшно недовольна ее судьбой. Но, в конце концов, он диктатор Рима и волен решать, как поступить!

А пока Рим праздновал…

Ежедневно накрывались щедрые столы, рекой лилось вино, харчевни и лавки бесплатно (оплатил все диктатор) раздавали хлеб и мясо, устраивались бесчисленные гладиаторские бои, ведь у Цезаря была своя гладиаторская школа в Капуе, бега и театральные представления… 22 000 столов ломились от яств. Цезарь праздновал триумфы с размахом, а размахнуться он всегда умел.

Правда, на сей раз ему впервые не пришлось влезать ради праздника в долги, теперь диктатору были доступны такие широкие жесты на собственные деньги.

Легионеры воспользовались возможностью и громко распевали похабные песенки о Цезаре (когда еще будет позволено это сделать?). Особенно римлянам запомнились две из них.

Кальпурния поморщилась, услышав в очередной раз громогласное:

 
«Горожане, прячьте жен,
В Город мы с собой ведем лысого развратника!
Деньги, что ссудили в долг,
Просадил он в Галлии!»
 

Это была старая песенка, но легионеры не забывали повторять ее всякий раз, как только позволялось. Как Цезарь может терпеть, когда про него распевают гадости?

Нравилось или не нравилось Цезарю, это было издержкой триумфа и приходилось терпеть.

Он оплатил множество гладиаторских боев, театральных представлений, для показательных боев на воде даже был вырыт огромный бассейн… Римляне метались по городу, пытаясь успеть всюду и все посмотреть. Вот это размах!

Но все имеет свойство заканчиваться, прошли и триумфы. Наступили будни. У Цезаря была невероятная задумка, которой он радовался, как мальчишка. Еще из Мавритании он отправил Клеопатре приглашение приехать в Рим в качестве правительницы союзного государства, вместе с семьей. Правда, он немного переживал, как отнесется сам Рим к его египетской подруге. Слишком необычной была для Вечного города Клеопатра.

Цезарь не подозревал, что сама Клеопатра давнымдавно основательно готовится к такой поездке. Она не забыла свое пребывание в Риме вместе с отцом, когда сама, правда, не натерпелась унижений, но зато нагляделась на терпевшего отца. Птолемей Авлет оказался в Риме просителем, причем просителем достаточно униженным, потому как не имел денег.

В Александрии его не просто не любили, а были готовы в любой момент скинуть. И Птолемей не придумал ничего лучше, как попросить защиты у Рима. Но в Риме никто и ничего не делал бесплатно, пришлось платить, залезая в огромные долги к ростовщикам. Клеопатра на всю жизнь запомнила, что Рим любит золото и готов признать другом всякого, кто хорошо заплатит.

Теперь у нее были деньги, царица не только выплатила отцовские долги, не только не нуждалась в кредитах римских ростовщиков, она сама могла осыпать золотом половину Рима!

Но Клеопатра помнила и другое: они с отцом выглядели в Риме не слишком прилично. Сказалось неумение Птолемея Авлета соответствовать требованиям римской моды, вернее, незнание этих требований. Отец больше любил музыку, чем придворные забавы, теперь дочь не могла повторить его ошибку. В Рим отправились множество агентов, которым предстояло разузнать все о жизни Города – от того, кто кем и кому приходится и за кем стоит, до умения причесывать госпожу по последней моде.

Один день в неделю Клеопатра разговаривала со всеми только на латыни, чтобы ухо привыкло и не было никаких сложностей. Лучшие ткачи изготавливали ткани для будущих одеяний царицы и царя, причем Клеопатра даже не спрашивала супруга, желает ли тот посетить Рим. Куда он денется, поедет, как велит царица. На кухне раз за разом готовили блюда римской кухни, совершенствуясь под присмотром одного из бывших поваров самого Лукулла. Хармиона не могла понять, для чего Клеопатре этот рыхлый толстяк, свои же повара прекрасно готовят? Платить сумасшедшие деньги человеку только за то, что он знает, какие блюда подавались на пирах у Лукулла?..

Удивительно, но то ли изза активного движения между Александрией и Римом, то ли изза своей самоуверенности, но там никто не заметил оживленного интереса царицы к жизни в Городе.

У Цезаря прошли целых четыре триумфа, когда он смог показать Риму почти все, что завоевал за время походов. В одном из триумфов приняла участие и… Арсиноя. Но вовсе не рядом с диктатором, а идя позади его колесницы как военный трофей. Клеопатра, читая подробное донесение своего агента об этом действии, сжимала кулачки от досады, что не смогла своими глазами увидеть такое зрелище. Но агент сообщал, что младшую сестру царицы пожалели и оставили в живых, Арсиноя скрылась под храмовую защиту.