Текст книги "Дмитрий Донской"

Автор книги: Наталья Павлищева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Нашлась в княжьем окружении недобрая рука, которая хотела не поживиться, нет, слишком заметной была подмененная вещь, а затеять ссору между родственниками, снова бросить семена раздора между московским и суздальским князьями. Вельяминовы будут верой и правдой служить Дмитрию Ивановичу, все, кроме одного – Ивана Васильевича. Не его ли рук дело?..

Этот пояс всплывет много позже, став причиной не просто ссоры – вражды между князьями и приведет к убийству потомка Василия и ослеплению потомка Дмитрия. Через много лет Софья Витовтовна, сноха Дмитрия Донского, на свадьбе своего сына Василия Васильевича увидит этот пояс на Василии Косом и при всех сорвет его. Стычка на свадьбе перерастет в настоящую войну между двоюродными братьями, в результате которой Иван Шемяка ослепит Василия и сам будет отравлен (предположительно по велению той же Софьи). Но Господь не дал выпасть власти из рук московских князей, сын ослепленного Василия Иван Васильевич, внук Дмитрия Донского, поневоле начавший править вместе со слепым отцом с восьми лет, подхватит ее и будет держать твердой рукой долгие годы. Это будет Иван III, тот самый, что порвет грамоту ордынского хана, навсегда сбросив тяжелый гнет с русских плеч! А уже его внук, тоже Иван Васильевич, войдет в русскую историю больше под своим прозвищем Грозный.

Но до таких страстей в тот день дело не дошло, летописец просто записал, что в лето 6874 от Сотворения мира (в 1366 году) 18 января был пир свадебный в Коломне, великий князь Дмитрий Иванович взял за себя княжну Евдокию. Этот брак стал благословенным для Руси, хоть на время примирились непримиримые, а великое княжение навсегда перешло к потомкам Ивана Калиты и больше из их крепких рук не выпускалось.

Счастливы были Дмитрий и Евдокия и в браке, родили двенадцать детей – восемь сыновей и четыре дочери. Вспоминала ли она Олега Рязанского? Бог весть… но доброй супругой и матерью была всегда. Умирая, князь Дмитрий Иванович завещал сыновьям во всем слушаться мать и поступать по ее слову, видно, знал, что слово разумное. Сыновья так и сделали, вдовая княгиня правила, пока старший сын не повзрослел. Только одного не смогла сделать княгиня Евдокия – удержать внуков от междоусобиц!

А с Олегом Рязанским Евдокия все же породнилась – их с Дмитрием дочь Софья вышла замуж за сына Олега.

Евдокия пережила своего суженого на целых восемнадцать лет и окончила свой жизненный путь в монастыре, приняв имя Ефросиньи. Это покровительница Москвы святая Ефросинья Московская.

Но тогда до этого было еще очень далеко. Впереди целая жизнь, трудная и радостная, жестокая и милосердная… нелегкая… А когда на Руси бывало легко?

Олег Рязанский

Отрок Акиньша, что прислуживал князю, с трудом разлепил глаза и сладко потянулся. Солнце только-только высветлило краешек неба, обещая радостное хорошее утро. Князь Олег долго не спит, встает с первым светом, а потому надо и самому спешить.

На дворе Акиньша плеснул в лицо водой из наполненной от вчерашнего дождя кадушки подле крыльца, поежился от заползшего под рубаху холода и поспешил к хозяину.

В Рязани любят своего молодого красивого князя. Князем Олег стал после больших распрей, когда ему было всего-то двенадцать! Ныне не удивительно, если княжения получают почти дети, вон Дмитрий Московский тоже стал князем в девять. Только его всего лишь назвали таким, а сказать по правде, так до сих пор сидит за митрополитом и боярами, его именем правят.

Это Акиньша от московского купца слышал, который многие товары к митрополичьему двору возит и оттуда забирает. Купец не из чванливых, женился на сестре Акиньши Дарье, но в Москву ее не забрал, так и мотается туда-сюда. Есть у сестрицы подозрение, что и на Москве у мужа своя любушка, но не пойман – не вор. Зато как наезжает Ефим в Рязань, так у жены праздник, милуются не намилуются, и подарков тоже воз. Но детишек у Дарьи нет, потому и догадалась про любушку, что Ефим в сердцах спьяну обронил, мол, не в нем дело, у него-то бегают двое… Протрезвев, все в лицо жены вглядывался, стараясь понять, знает или нет, но Дарья хитра. Виду не подала. А вот к знахарке потихоньку пошла, хотя и грех это. Та горькие слова мужа подтвердила – пуста баба!

Дашка два дня в подушку рыдала, волком выла, хорошо, что купца снова ветром сдуло, но куда же деться? Так и терпит мужа блудного да молится всякий день, чтоб послал Господь деток. Акиньша вздохнул, каждому своя судьбина выпадает, князь вон тоже всем взял, а женка померла, и не распознал почти.

Мысли отрока вернулись к рязанскому князю. Олегу никто не помогал на княжении, потому как некому было, в запале свары и резни всех старших родственников порешили. А княжество ему досталось ой-ой какое! Благословенна Рязань да за что-то Господом проклята, стоит на перепутье, ей бы жить да богатеть от торга, но это же ее и сгубило. Лежать меж Низом и Верховыми княжествами не всегда хорошо. Срединная Москва от Низа Рязанью прикрыта, а самой Рязани что?

Всякий, кто идет на Русские земли, натыкается на Рязань и, конечно, жжет ее. Да как жжет! Обычно дотла. Никогда Рязань не уступала врагу, потому ее осадой брали и жгли бессчетно. Самое страшное – Батыево нашествие, проклятые ордынцы словно пробовали Русь на зуб. Зуб оказался настолько острым и жестоким, что от старой Рязани и следа не осталось.

Столь зверским было это нападение, что люди не стали возвращаться на пепелище, принялись поднимать новый город в Переяславле-Рязанском. Но и там покоя не было. И все равно, подняли новый город не хуже прежнего, особенно постарался нынешний князь Олег Иванович. И снова назвал Рязанью, словно врагам назло!

Рязанцы любят своего князя, всем взял Олег Иванович, и собой хорош, и умен, ученостью со многими поспорить может, и воин отличный. Только вдов ныне. Акиньша снова вздохнул: эх, женку бы Олегу Ивановичу добрую, чтоб после рати было кому ждать да позаботиться!..

До того размечтался, что чуть не пропустил, когда сам князь встал. Всегда он так, солнышко чуть край на небо показало, а Олег уже на ногах. Сейчас умоется, как и Акиньша, ледяной водицей, все же дождь не летний вчера был, лужи первый в этом году ледок тронул. Но князь не только строен, он еще и телом крепок, хотя ран ратных имеет немало. Раны мужчину украшают, князя так и вовсе не портят, на лице ни одной, а тельные уже крепкой кожей заросли. Не щадит себя в боях Олег Иванович, но и просто так шею под меч тоже не подставит. Вот такой князь у Акиньши!

Олег вышел на малое крыльцо в одной холщовой рубахе и портах, он и впрямь любил умываться ледяной водой, когда в жару такой не бывало, так Акиньша старался, из ледника с вечера там поставленную приносил. Сладко потянувшись, князь бегом спустился к кадушке, подставленной под сток с крыши, скинул рубаху и принялся с удовольствием плескаться, пофыркивая и растирая руки и плечи. От холода и крепкой ладони княжеское тело вмиг покраснело.

Холопки уже знали такую Олегову привычку, потому с рассветом, если князь бывал дома, старались лишний раз через двор не ходить, чтобы не смущать или не смущаться самим. Олег не охальничал, он скидывал только рубаху, обнажая бугры мышц на спине и руках, но все равно холопкам казалось зазорным ходить мимо. Ходить не ходили, а издали подглядывали, это Акиньша знал точно.

Умывшись и крепко растершись поданным отроком рушником, Олег бодро взбежал обратно на крыльцо, чтобы не смущать больше дворню. Акиньша за ним. Знал, что сейчас князь начнет говорить, что собрался делать до вечера. Начинался обычный суетный осенний день… Он прошел, как сотни других, Олег объезжал новые строения на валу, был в конюшне, смотрел лошадей, что привезли купцы на днях, долго разбирал дружинные дела с воеводой, потом хозяйские и даже с епископом довелось поговорить… разве у князя когда дела закончатся!

Двигался, говорил с людьми, кого-то слушал, отдавал наказы, а у самого билась заветная мысль, которая пришла еще в Нижнем Новгороде да так и не отпускала. Будь рядом хоть какой советчик, а то ведь никого… Бояре не в счет, те такого насоветуют, что потом не расхлебаешь! Боярство в Рязани недружное, не то что в Москве.

Вечером, уже переодевшись в домашнее и усевшись с книгой перед светильником, Олег крепко задумался. Он остался один в двенадцать, назвали князем, а как править, не объяснили. Вот и велся на подначивания боярские, правда, успешно. Когда черная смерть унесла всю семью московского князя Симеона, которого Гордым звали, и у власти оказался тихий Иван Красный, подговорили рязанские бояре своего князя отнять обратно Лопасню, когда-то Москвой у Рязанского княжества захваченную.

Много ли ума было тогда у самого Олега? Он поддался, на Лопасню сходили, и с толком. Князь Иван Московский смолчал, ратью на Рязань не пошел. Бояре разговоры повели, что надо и Коломну также. Может, и решился бы, но тут и в самой Рязани мор начался, не до того. Теперь вот снова каждый день про Коломну твердят, но его уж так не совратишь легкими наскоками, теперь он сам себе голова!

Князь Иван Московский был тих и миролюбив, правил недолго, помер, как жил, тоже тихо, вернувшись из Сарая (ордынцы, что ли, постарались, с них станется). За собой оставил двух княжичей мал мала меньше. Тут бы всем и растащить обезглавленную Москву, но не было на то воли божьей, вернулся вдруг от Ольгерда из киевского плена митрополит Алексий и взял под себя не только маленького князя, но и всю власть! Бояре московские поддержали, а они много дружнее рязанских.

Олег вздохнул, ему бы такого умного наставника, как Алексий, в свою пору! Не Москва, а Рязань бы сейчас над всеми остальными стояла! Умный наставник у маленького Димитрия, что и сказать, умный… И хитрый, не стал сразу со всеми биться и за ярлык лишнее злато-серебро Орде выкладывать, подождал, пока нужная минута придет. Хотя и ему сейчас ох как трудно будет, Дмитрий Константинович Суздальский просто так ярлык не отдаст.

Случайно оказавшись на именинах у нижегородской княгини Василисы, Олег увидел там дочь князя Дмитрия Константиновича и забыть не смог. Он вдов уже не первый год, самое время снова жениться, чтоб душа от забот хоть дома отдыхала, хоть на час, хоть на минуточку ласку женскую ощутить, радость почувствовать… Княжна тоже в ответ глядела, хотя и сторонилась. Молода, конечно, но и он не стар!

Олег тогда решил о сватовстве серьезно подумать, но тут новая беда пришла, как всегда, от ордынцев. Сколько потом вспоминал, столько кулаки сами собой сжимались!

Они возвращались от Пронского князя, куда Олег ездил по делу. Уже мыслил себе, что завтра же снарядит сватов за суздальской княжной Евдокией. И вдруг…

Дым над городом не оставлял сомнений – пока он ездил, кто-то новую Рязань пограбил! Кто?! В Орде нестроение, великая замятня, оттуда большого набега не может быть, да и к хану (их так много сменилось, что не знаешь какому!) в этом году подарки отправлены. Кто?!

Посад и впрямь оказался полностью разграблен, город наполовину сожжен и тоже пограблен. Но хуже всего – людей в полон немало увели. Ужас Батыева набега никуда не ушел, снова голосили матери и жены, снова валялись в пыли убитые и израненные, метались опозоренные девки, тоненько выли или ревели сироты.

Потом говорили, что князь точно обезумел от увиденного. Было от чего, он этот город ставил, он его холил-лелеял, большую дань Орде платил чего ради? Чтоб какой-то разгульный ордынский князек мог все запросто разрушить, обездолить стольких рязанцев?!

Олег не медлил ни минуты. Прошло то время, когда проклятым ордынцам все с рук сходило, когда боялись их! Тут же помчались гонцы к его удельным князьям, звать на отпор ненасытным татям. Откликнулись все, кто сразу рати привел, кто гонцами передал, что догонит. Князь решил догонять хана Тагая, пока тот не ушел в свои степи. На что надеялся? На то, что татары, груженные добычей и отягощенные пленными, двигаться будут медленно. А еще на то, что рязанцы, у которых снова в полон родовичей увели, готовы драться с обидчиками хоть зубами.

Так и случилось, догнали поганых в Шишевском лесу. Было их больше, чем воинов у князя Олега, но они с воеводами верно рассудили и бросили в бой полки не прямо в лоб, а так, чтобы разделили ордынцев натрое и били каждую часть саму по себе.

Ох и славно побили! Даже сейчас, вспоминая, радуется! Сам Тагай едва ноги унес в степь, догонять не стали, лучше своих скорее в родные дома вернуть. Князя рязанцы тогда только не на руках вместе с конем в город внесли. Радости не было предела, считай, впервые за сотню лет отпор ордынцам дали, не сидели за горящими стенами, не горевали о плененных, а пошли и освободили! Как не любить такого князя?!

Они-то радовались, а Олег голову ломал, что делать, если ордынский хан вздумает наказать за отпор Тагаю? Ему никто не придет на помощь, а значит, быть снова Рязани сожженной и разграбленной. И все равно он не жалел, что догнал Тагая и разбил, ни минуточки не жалел! Пусть знают, что и у русских терпение кончается, что не все Орде своевольничать.

До самой поздней осени крепили рязанцы свои стены, не расходились по домам дружины. Но в Орде чехарда из ханов, никто за Тагая Рязань наказывать не пошел. Потому теперь, успокоившись, он решил сделать то, к чему сердце лежало весь год. Твердо решил немного погодя отправить сватов к княжне Евдокии. Олег уже представлял себе сначала богатый поезд со сватами, а потом и свадебный тоже, свою любушку, раскрасневшуюся от легкого морозца, и себя, заботливо укутывавшего ее теплой полостью в разукрашенных санях.

Князь задохнулся от нежности, с которой неизменно думал о суздальской княжне. Евдокия и впрямь хороша! Красота простая, русская, не как другие, что от своих ромейских бабок чернавки и телом смуглы, нет, княжна русая с нежной белой кожей и румянцем. А глаза-то, глаза!.. Эти васильки под пушистыми ресницами Олегу и ночами снились.

О том, что княжна могла не дождаться, и не думал, казалось, что если сам занят сверх меры, то и другие тоже. Да и молода совсем. Спрашивал у Бориса, тот сказал – тринадцатый только. Ничего, что молода, зато он опытный, будет ее холить, лелеять, беречь пуще глаза, свою ненаглядную. И многое ей расскажет, что сам из книг вычитал. Столько, сколько князь Рязанский читает, никто другой на Руси не прочел! Всем ведома его любовь к книжной премудрости. Князь Борис сказывал, что и княжны у его брата тоже грамоте обучены, счет хорошо знают, на разных языках говорят. Олег порадовался за Дмитрия Константиновича, прав он, что не одним сынам науку дает, но и дочерям тоже. Добрая княгиня должна уже не только за пялами сидеть, хотя и это надобно, но и грамоту знать.

Дмитрий Константинович соперничает с Москвой, ежели на его дочери жениться, то придется тестя поддерживать, а значит, новый разор с Москвой. Но даже это не пугало Олега. Пусть у Димитрия Московского советчик умный, а он сам не глуп, надо, так сумеет и митрополиту объяснить, что худого Москве не желает, но и свой интерес блюсти будет крепко!

Вороны разорались точно перед дождем. За что им Господь дал такие противные голоса? У людей вороний ор только знаком беды принимается. Но на сей раз ничего плохого, просто стаю, облепившую сдохшее животное, скорее всего кошку, спугнул гонец. Рязанцы с тревогой смотрели на него. Нет, ехал спокойно, хотя и спешно, значит, не напасть. Все же кто-то крикнул:

– Откель?

Тот, не оборачиваясь, ответил:

– С Нижнего.

Стоявшая с дитем на руках баба пожала плечами:

– А чего ж не водой?

На нее цыкнули:

– Какая вода, дуреха, уже шуга идет! Теперь пока лед не встанет, на реку лучше не соваться.

Да уж, дважды в год лед с верховьев запирает реки для людей, зато в остальное время с нее и торговые караваны жди, и ушкуйников проклятых тоже. Ордынцы, те конями ходят, а ушкуйники водой. Досада на этих татей брала, свои ведь, новгородские, а грабят ничуть не хуже ордынцев!

Рязанцы принялись гадать, что за весть могла быть из Нижнего Новгорода, если гонец прибыл в осеннюю грязь? Знали, что там тоже замятня меж братьями, как самый старший Андрей постриг принял, а там и уморила его проклятая черная смерь, то город не следующему брату Дмитрию Константиновичу достался, а был захвачен младшим Борисом. Князь Димитрий Суздальский неудачник, он ярлык на великое княжение то отбирал у малого московского князя Димитрия Ивановича, то снова его терял. Все понимали, что не по заслугам московскому князю ярлык в Орде отдают, а по богатым дарам боярства ханам, но никто не противился. Каждый знал – сможет и их князь заплатить больше, и он получит ярлык. Рязанский князь не мог, да и не старался, ему пока своих забот хватало.

Пока с Тагаем воевали да город спешно крепили, рязанцам было не до тяжбы нижегородских князей и не до ярлыка. Пусть себе, не их то дело. Ходили, правда, слухи, что московский митрополит над князем Борисом верх легко взял, отправил в город игумена Радонежского Сергия, тот все церкви запер, и сдался князь на милость Москвы. Видно, миром все кончилось между братьями Константиновичами, что ж теперь за гонец?

А тот был весь забрызган осенней дорожной грязью, хотя ее и прихватывало морозом по ночам, но тепло упорно держалось даже после осенин, а потому все замерзшее за ночь днем на солнышке развозило снова. Худая осень, со снегом все было бы много легче…

Несмотря на грязь на сапогах гонца, князь велел провести к себе в палату. Встретил ласково, спросил, срочное ли. Уставший, замученный плохой дорогой дружинник замотал головой:

– Не… с письмом я.

– Иди, накормят, отдохнешь… Ответа ждать велено?

– Не… – снова замотал головой тот.

Олег разорвал печать Дмитрия Константиновича, скреплявшую свиток, усмехнулся: легок на помине, только про него думал! Быстро побежал по строчкам глазами, мысленно отметив, что у князя Дмитрия писец хорош, буквицы ровные, четкие, читать легко.

Князь сообщал, что его брат Борис Константинович из Нижнего Новгорода убрался восвояси стараниями его и московскими (Олег усмехнулся, тоже слышал о Сергии Радонежском и закрытых церквях), что теперь он князь Нижегородский и Суздальский. Писал, что от ярлыка отказался на веки вечные и ему то же советует сделать. И снова усмехнулся Олег, ему ли до великого княжения, коли каждый ордынец сначала с него мзду возьмет, а потом дальше на Русь двинется!

Еще писал князь Дмитрий Константинович о своей дружбе с московским князем Дмитрием Ивановичем и о том… у Олега потемнело в глазах! О том, что князю Дмитрию Московскому сосватана княжна Евдокия!

Не поверил, раз за разом перечитывал и снова не верил глазам своим Олег! Нет, все так и есть: княжна Евдокия сосватана московскому князю Дмитрию Ивановичу, и свадебный пир будет в январе в Коломне!

За окном летели крупные хлопья снега, которого так долго ждали в этом году. Он падал тихо-тихо, укутывая землю и все вокруг мягким белым покрывалом. Быстро упрятал всю осеннюю грязь и начал наваливать сугробы.

Олег стоял у окна и пытался сквозь цветные стеклышки зачем-то разглядеть, засыпана ли крыша конюшни. В дверь осторожно постучали, сунулся Акиньша:

– Княже, там боярин Всеволод, пустить ли?

Олег кивнул и снова отвернулся к окну. Снег пока не держался на крыше, падал и сползал вниз. Ничего, к утру навалит, если ветра не будет… Хотя какая разница? Это неважно, совсем неважно. А что важно? То, что произошло в Нижнем Новгороде, пока он отбивался от Тагая, крепил новые стены у Рязани. Княжну Евдокию сосватали за Дмитрия Московского! Это такое сватовство, которое не порушишь, не разобьешь. И не украдешь княжну, она не литовка, митрополит ни за что благословения не даст. Конечно, не даст, он же сам это сватовство и придумал, небось! Умен митрополит Алексий, ничего не скажешь! Как князя Дмитрия Константиновича к себе привязал, вернее, к Москве, хотя это одно и то же!

За горестью мыслей Олег даже не заметил уже вошедшего боярина. Тот сунулся с расспросами:

– Слышал, Олег Иванович, гонец к тебе был из Нижнего? Случилось что? Не ворог ли новый идет?

Мысленно огрызнувшись: «если бы ворог, я бы у окна стоял?!», Олег протянул Всеволоду грамоту. Тот зачем-то принял, но тут же вернул, смущаясь:

– Запамятовал, Олег Иванович, что глазами я слаб, не прочесть… Сам бы, а?

Олегу очень хотелось сказать, что писано четко, прочесть легко, но вспомнил, что боярин в грамоте не горазд, с трудом по буквицам письмо разбирает, а потому прилюдно и перед князем всегда на глаза жалуется. Пенять не стал, усмехнулся:

– Димитрий Константинович сообщает, что князь Борис ему добром Нижний уступил…

Боярин хихикнул:

– Знаем мы то добро! Ежели бы отец Сергий храмы не запер, стоять бы суздальским ратям по сей день под Нижним, его Борис хорошо укрепить успел!

– А еще сообщает, что и он сам добром от великого княжения отказался Москвы ради… – Посмотрев, как скучнеет лицо боярина, Олег с нажимом добавил: – На веки вечные! И мне то же советует.

– И ты от этого, Олег Иванович, хмуришься? Да что тот ярлык? Ныне один хан, завтра другой…

– Он на веки вечные отказался. А еще сообщил, что его дочь княжна Евдокия сватана за московского князя Дмитрия Ивановича.

Всеволод едва успел ахнуть: «Да Митрий молод совсем еще!», как Олег снова с нажимом добавил:

– И свадебный пир в Коломне будет в январе!

Вот тут уже боярин не сдержался, хлопнул себя по бокам с досадой, аж чуть присел:

– В Коломне?! Это они нарочно нам в обиду! Коломну своей чтоб показать!

– Угомонись, – снова отвернулся к окну Олег, с досадой поморщившись. – Где ему в Москве свадьбу играть, если она погорела вся? Не на головешках же!

– А в Нижнем?! Тот целехонек стоит!

Князь почти с досадой бросил грамоту на столик, где лежала раскрытая книга, та не удержалась, скатилась на пол, покрытый толстым восточным ковром. Боярин бросился поднимать.

– Оставь, пусть лежит. Неужто московский князь, а теперь еще и великий к тестю в Нижний Новгород поедет? Верно митрополит придумал – лучше Коломны места им не найти…

И снова Олегу было до боли жаль, что у него не было такого разумного советчика ни тогда в юности, ни сейчас. Подсказал бы не мешкать, а сватать княжну сразу летом, когда и Дмитрию Константиновичу очень поддержка нужна была. Все думал, не ко времени, и своя беда, и у князя суздальского нестроение тоже, да и старшей сначала надо бы замуж выйти. А вон Москва не подумала, и пожара не испугалась, и свару Константиновичей в свою пользу обернула, и старшей княжне жениха нашла!

А красавица Евдокия достанется московскому Митьке, которого все увальнем зовут! Он будет гладить ее по нежной щеке, смотреть в ее синие глаза, и Евдокия его станет ждать из похода или простой поездки по делам, ему родит детишек и будет смеяться над детскими шалостями веселым, радостным смехом, как смеялась там, на крыльце в Нижнем Новгороде!

И такая тоска охватила Олега, такое отчаянье сжало горло, что с трудом смог вздохнуть. Махнул рукой боярину, мол, иди. Тот и сам понимал, что нужно уходить, отступил спиной, до самой двери пристально смотрел на замершего князя и гадал: чего это он так из-за ярлыка расстроился? Вроде и не мечтал о нем… А может, и мечтал? Или из-за Коломны? Кто знает, чужая душа потемки…

Рязанского князя не было на свадебном пиру у князя московского. Зато он отправил сватов к другой невесте, не желая больше быть вдовым.

Но судьба еще не раз соединит либо столкнет двух князей – московского Дмитрия Ивановича и рязанского Олега Ивановича, они будут то на одной стороне, то по разные. А примирит их через много лет Сергий Радонежский. И оба князя в России будут чтимы, имя Дмитрия Донского вписано в историю страны золотыми буквами, а облик Олега Рязанского есть на гербе славного города и поныне.

Кремль

С первых дней молодая княгиня поняла, что мужа будет видеть редко. Не так много времени прошло после свадебного пира, не успели и гости разъехаться, Дмитрий умчался в Москву – смотреть за строительством нового Кремника. Вернее, пока не строительством, а только заготовкой камня для него.

Краем уха Евдокия уже слышала, что молодой князь дивное затеял – поставить на месте сгоревшего Кремля новый и сплошь из камня! Для Новгорода или Пскова то не удивительно, там давно крепости каменные, а Москве чего? Горит, конечно, часто, но леса вокруг вон сколько, можно все заново поставить… Но Дмитрий задумал не просто Кром ставить, а такую защиту, чтоб и сильный враг даже долгой осадой взять не мог.

Старые бояре посмеивались, мол, молод, оттого и неразумен. Храмы каменные – это да, такие и дед его Иван Данилович ставил, сколько при Калите выстроено!.. И Успенский собор, и Ивана Лествичника, и Спас на Бору, и величавый Архангельский. И быстро строили, Ивана Лествичника, почитай, месяца за три успели возвести. Но даже разумный Иван Данилович Калита Кром дубовыми стенами обнес.

Другие ахали: это сколько же камня нужно, чтобы стеной все соборы обойти! Откуда камень возить станут? Самый ближний – в Мячково, но оно аж за Коломенским… Головами качали: ох, какую ношу взваливает на себя молодой князь! А митрополит куда смотрит? Бояре московские?

И вдруг оказалось, что бояре тоже участвуют в строительстве. Каждому подле его двора наряд определен, часть стены и башня, хозяин двора людей дать должен, лошадей, сани, чтоб камни возить, пригляд опытных мастеров оплатить. И снова бояре ахали: ай да князюшка! На чужом горбу Кремль ставить собирается! Ну, бог даст, поглядим, что из этого выйдет…

Дмитрий и сам рассказывал молодой жене о таких задумках. Горячился, говорил возбужденно, не все и понятно, о чем речь вел. Евдокия видела одно – не сонный Дмитрий, не равнодушный, а что загорается, это неплохо, не остыл бы только посредь пути.

Он и в любви оказался такой же – вспыхивал, точно береста в огне, задыхался от нежности, потом точно срывался с обрыва вниз. И почему-то с первых дней Евдокия стала относиться к мужу так, словно она старше, а не он. Горячий и ласковый Дмитрий всю жизнь был для Евдокии скорее старшим сыном, чем защитником. По-женски мудрая и по-княжески строгая к себе, она сумела всю жизнь быть надеждой и опорой и мужу и детям, которых родилось двенадцать(!). А после смерти мужа еще долго была добрым ангелом-хранителем для старшего сына, ставшего князем в семнадцать лет.

Любила ли она Дмитрия? Бог весть, это их дело, но при жизни была верной женой и прекрасной матерью, а после его смерти долго помогала сыновьям. Все эти годы вдова несла свою красоту гордо, не склонив от горя головы. Принимала гостей, устраивала пиры для полезных Москве и Руси людей, сама, правда, не беря в рот ничего из поданных яств, выглядела веселой и такой же красивой. Толпа не склонна прощать тех, кто прячет от нее свои слезы, таких марают грязью с особым удовольствием. Так случилось и с Евдокией.

Когда злобная молва дошла и до сыновей, то взрослые уже княжичи не выдержали, пришли к матери спросить ответа. Тогда княгиня рванула на себе просторный сарафан, и сыновья увидели под широкой одеждой… вериги, которые Евдокия надела после смерти мужа! Увидели ее истощенное многими строгими постами и ограничениями тело. Не имея возможности принять постриг из-за завещания князя и малолетства детей, вдова вела иноческий образ жизни, не показывая притом ничего окружающим. Смирение в сердце, а не в фарисейской скорби.

Незадолго до своей смерти Евдокия все же приняла постриг под именем Ефросиньи, причислена к лику святых и стала покровительницей Москвы, того города, что так старательно поднимал, обустраивал и защищал ее муж – Дмитрий Иванович, прозванный потомками Донским.

А тогда худенькая синеглазая молодая женщина с любопытством внимала рассказам своего рослого крепкого мужа, который, едва появившись в тереме, начинал громким голосом, недоговаривая фразы и даже слова, объяснять, где и какая башня насколько выросла, как бояре, соревнуясь меж собой, торопятся выстроить свои участки стены как можно скорее…

Евдокия с легкой улыбкой кивала головкой, и если бы не были столь внимательными синие глаза, можно бы подумать, что и не слышит красавица своего беспокойного супруга. Но молодая княгиня и расспрашивала с толком. Она живо интересовалась тем, как будут выглядеть высокие крепкие стены, каковы будут те самые башни? Вдохновленный вниманием любимой жены, Дмитрий принимался чертить прямо на столе угольком линии:

– Погляди, вот Москва-река, вот Занеглиминье, вот тут встанет стена со стороны реки, чтоб к пристани выход был…

– А не опасно ворота иметь?

– Ах ты моя ласточка! – радовался Дмитрий. – Не опасно, тут будут целых три стрельницы, одну ставит Федор Андреевич из Акинфовичей, другую…

– Это который Федор Андреевич, тот, что шепелявит?

– Ага! Свибла! А другую ставит Федор Беклемишев. А еще… помнишь ли Тимофея Васильича Вельяминова, брата Василия Васильевича, он в Нижний приезжал тебя смотреть? Он еще одну поднимает! Намедни слышу, как возчики меж собой переругиваются, мол, куда везешь? Второй отвечает: к Тимофеевской башне. Вот и имя башне готово! – Князь залился счастливым смехом, запрокинув голову назад.

Засмеялась и Евдокия:

– А у Федора Собаки как прозовут, Собакиной?

И снова заходился довольным смехом князь, счастливый не только тем, как спешно и необычно строится новый Кромник, но и тем, какая у него красивая и умная жена! Какое же счастье ему Господь дал! Его еще и заслужить надо.

То, как строили новый Кремник, поражало видавших виды: все башни возводились одновременно, и куски стен между ними тоже. Нашлись те, кто качал головами: а если бояре в пылу соревнования каждый свой кусок разной высоты возведут? Или вообще разные части стены мимо друг дружки промахнутся? И такое могло быть, но за всем строго следили призванные из Пскова и Новгорода опытные строители. Они и за тем, чтобы по берегу сваи крепко были вбиты, смотрели, и за высотой стен, и за хорошей кладкой.

Рос Кремль, поднимались его башни и стены, становилось понятно, что не ошибся в своих надеждах и чаяньях молодой князь, будет его Кремль таким, что поразит всех его увидевших. Но не ради изумления гостей ставил крепкие стены князь Дмитрий, он точно чувствовал, что совсем скоро им придется выдержать вражеский натиск. Такое предвидение дается не всякому, только избранным. Дмитрий Иванович был из них.

Тверь

Весеннее солнце развезло все дороги, под ногами чавкало, холодная снеговая вода норовила налиться в дырявые сапоги. Но Семка все равно счастливо щурился на яркое солнце. Они с Никиткой уже который год жили в Москве, придя сюда с игуменом Сергием. Приятель сначала подвизался в монастырской трапезной, в теплом и сытном месте. Недаром говорят, что хозяйка сыта с кончиков пальцев, так и Никита хоть по чуть, но пробовал все, что резал или разливал, потому ныне выглядел вполне довольным жизнью.