Текст книги "Леди Гамильтон и Адмирал Нельсон. Полжизни за любовь"

Автор книги: Наталья Павлищева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Наталья Павлищева
Леди Гамильтон и Адмирал Нельсон. Полжизни за любовь

Не родись красивой

Гийом осторожно выглянул из-за угла. Когда, наконец, эта чертова кукла выйдет от скупщика?! Ноябрьский ветер в Кале не слишком жалеет бездомных, Гийом окоченел, поджидая ту, которую столько выслеживал.

Старая Нинетта ворчала:

– Не трогай ее, она леди…

Леди! Скажет тоже! Разве леди ходят в чем попало и живут в полуподвале без окон? А назвать себя можно кем угодно, если эта толстая желтая старуха леди, то он, Гийом, лорд, не меньше. Или вообще король! Гийом захихикал, но тут же опомнился и спрятал лицо в рваный грязный рукав, вернее, то, что когда-то было рукавом. Глупая Нинетта всех англичанок считает леди…

От иронических размышлений Гийома отвлекло появление в двери дома женщины, одетой ненамного лучше, чем сам Гийом. Подол ее платья потрепан, а накидка едва держалась на плечах от ветхости. Наметанный взгляд бездомного сразу отметил красивый бархатный кошелек, который женщина старательно прижимала к животу. Ясно, старуха что-то получила у скупщика и в кошельке звонкие монеты. Это было именно то, ради чего Гийом столько мерз, поджидая свою жертву. И пусть Нинетта говорит что угодно, золотишко заткнет ей рот, а красивый, расшитый бисером кошелек добавит радости, потому что его тоже можно продать.

Эмма действительно получила деньги, но не несколько звонких монет, как полагал Гийом, а всего одну, скупщик тоже не глуп, он сразу понял, что женщина очень нуждается и торговаться не станет. И долго не проживет, вся желто-оранжевая, кашель с надрывом, до весны не дотянет. А камея была хороша… Но хитрый старик покачал головой:

– Кому я ее продам? Никому… выброшенные деньги.

Однако стоило Эмме выйти за дверь, как скупщик схватил большое увеличительное стекло:

– Прекрасно… прекрасно…

Он знал, кому предложит эту камею – мистеру Генри Кэдогану, этот англичанин знает толк в красивых безделушках…

– Нэнси! Принеси мой плащ!

Скупщик торопился скорей показать удачную находку Кэдогану.

Женщина торопливо шлепала полуразвалившимися башмаками по лужам, в которые превращался падающий второй день снег, не замечая ни промокших ног, ни пронизывающего ветра. У нее есть деньги на то, чтобы купить еду на целых два дня! Мысль о том, что будет делать на третий, старательно отгоняла.

Жизнь давно приучила ее не задумываться дальше нынешнего вечера, хотя надо бы, потому что есть еще Горация. Не размышлять о будущем дочери не могла даже Эмма.

Она так задумалась о девочке, что едва не налетела на вынырнувшего откуда-то оборванного человека.

– Леди, – насмешливо поклонился Гийом, – дайте нищему на пропитание.

Женщина прижала кошелек к груди, беспомощно оглядываясь. На улице никого, но если бы и были, кто станет вмешиваться в спор двух оборванцев?

– У меня нет денег…

– Ну что вы… Разве у такой леди может не быть нескольких красивых монет?

Гийом вдруг с неожиданной для него прытью метнулся к Эмме, вырвал кошелек и бросился прочь по улице. Он сильно хромал, и не будь женщина такой слабой, легко догнала бы грабителя, но Эмма только растерянно смотрела ему вслед. А потом плюхнулась прямо в снег и заплакала. Больше нести скупщику нечего, значит, им с дочерью оставалось только умереть от голода.

Вышедший из дома скупщик увидел и женщину в грязном снегу, и поспешно ковылявшего прочь оборванца. Он все понял, но ни догонять Гийома, ни подходить к Эмме не стал, напротив, свернул в противоположную сторону, не желая задерживаться из-за неприятного происшествия. Правда, пришлось сделать немалый крюк, чтобы добраться до дома Генри Кэдогана до темноты. Ему вовсе не хотелось тоже стать жертвой ограбления, возвращаясь от клиента обратно.

Горация прислушалась. Эмма, которую она называла матерью, после вчерашнего похода куда-то лежала молча. Ее хриплое дыхание перебивалось только надрывным кашлем. Девочка не спрашивала, куда ходила женщина, знала, что не ответит. Эмма никогда ничего не рассказывала Горации.

В комнате темно, крошечная полоска с мутным стеклом высоко вверху не могла пропустить много света, даже если бы на улице был яркий солнечный день, но осень выдалась пасмурной и очень холодной. Снег выпал рано, вернее, он летел с неба и превращался в жидкую ледяную кашу под ногами, в которой легко промокали и более крепкие, чем были у них, башмаки.

Еды дома никакой, в лавке даже из жалости больше в долг не давали. Если жалеть всех нищих в Лондоне, можно и самому стать таким.

Девочка куталась в тряпье, пытаясь согреться, у них не было не только еды, но и денег на уголь, чтобы растопить маленькую печурку. В комнате немного теплее, чем на улице, просто не дует ветер, но здесь холод промозглый, забирающийся под одежду постепенно, проникающий в саму душу. Эмма долго не протянет, это видно с первого взгляда, что будет с девочкой?

Стук в дверь заставил обеих вздрогнуть, Горацию просто от неожиданности, а Эмму от ужаса: кредиторы?!

За дверью стоял молодой человек:

– Леди Эмма Гамильтон?

Она обреченно кивнула. Ее разыскали, значит, снова упекут в тюрьму за долги, и Горацию ждет сиротский приют или что похуже. Хотя, может, сиротский приют и не так плох, там, по крайней мере, будет еда и не будет так холодно. А еще не будет рядом умирающей от цирроза печени, опустившейся женщины.

– Я Генри Кэдоган… Боюсь, мое имя вам ни о чем не говорит… Узнав, что… – он на мгновение запнулся на слове, но нашел в себе силы выговорить, – что жена адмирала Нельсона и его дочь находятся в столь плачевном состоянии, я хотел бы… Вот. – Он буквально ткнул в руки Эмме конверт и поспешно ретировался. В крошечной комнатке стоял такой запах разлагающегося, давно не мытого тела, запах нищеты, что оставаться не хотелось ни одного лишнего мгновения.

Когда за странным посетителем закрылась дверь, Эмма сообразила заглянуть в конверт. Там лежали семьдесят пять фунтов стерлингов – немыслимая для них с Горацией сумма, которая позволит отправиться в Италию, туда, где тепло, где Эмма перестанет кашлять и выздоровеет… А, еще в конверте та самая камея, которую Эмма так неудачно продала вчера.

Генри Кэдоган не стал говорить, что, увидев в руках скупщика камею, парную той, что имелась у него самого, заставил рассказать о женщине, принесшей ценную вещь. Господин Дами на улице Франсез подтвердил, что у него снимает чуланчик Эмма Гамильтон с дочерью.

И все же Эмме Гамильтон не суждено было отправиться в Италию, туда, где солнце и тепло…

Эмма Лайон

Девочка была красива, божественно красива, это признавали все. К тому же Эмили рано оформилась и в четырнадцать выглядела на все семнадцать. Крепкая высокая грудь, плечи, ноги… но самое привлекательное – лицо. Большие голубые, в сумраке становившиеся фиалковыми глаза, совершенной формы носик и алые, безумно привлекательные губки. Нежная кожа (ей удалось не подхватить оспу, испоганившую большинство лиц в деревне), стройная фигурка… недостаток один – скошенный маленький подбородок, но он бросался в глаза только в профиль, а стоило Эмили вскинуть изумительной красоты глаза, как забывалось не только о подбородке, но и том, куда шел!

На нее заглядывались все – от парней, у которых кровь играла в венах, до стариков, восхищенно цокавших языками, мол, даже в наши годы таких красавиц не было. А ведь известно, что раньше все были моложе и красивей, даже женщины, которые почему-то быстро превратились в старух.

Мать Эмили Мэри Лайон видела повышенный интерес местного мужского населения к дочери и понимала, что это добром не кончится. Конечно, можно было бы просто выдать ее пораньше замуж, но Мэри вовсе не желала дочери повторения собственной судьбы. Мэри Кидд была красива, конечно, не как дочь, но все же. Ее тоже постарались выдать замуж, хотя и не так рано, за кузнеца из Несса Генри Лайона.

Генри был добрым малым, и у Лайонов родились бы еще красивые дети, но Генри вдруг умер, оставив молодую жену с крошечной дочерью на руках. Несс – деревушка еще более бедная и затерянная, чем Хаварден, где родилась сама Мэри. Женщине с ребенком делать там совершенно нечего, разве что погибать, потому Мэри вернулась домой.

Мать приняла ее спокойно, потому что Мэри работы не боялась, и руки у нее хорошие.

Но прошли годы, и Мэри решила, что дочь не повторит ее судьбу. Случайно встретившаяся на ярмарке в воскресный день (туда отпускали два раза в год) бывшая подруга, сумевшая выбраться в Лондон, рассказала, что там можно устроиться прислугой в приличный дом.

– Но как узнать, какой дом приличный?

– Я тебе сейчас запишу адрес, я знаю, там хорошие люди, они возьмут тебя…

– Я не умею читать.

– Совсем?

– Подожди, Анна, дочь умеет, она прочтет. Только пиши четко, чтобы разобрала.

Сара Кидд была страшно недовольна тем, что дочь собирается уезжать. Да еще и прихватив с собой Эмили.

– Сама езжай, а девчонку пока оставь! Устроишься, тогда и приедешь за ней.

Легко сказать – приедешь, а вдруг это долг бyдет невозможно, хозяева могут не отпустить. Нет, она возьмет Эмили с собой, к тому же девочка грамотная, кто иначе прочтет адрес на бумажке?

Но матери Мэри возразила иначе:

– Пока я устроюсь, ее тут обрюхатить успеют.

– А я на что?!

Сара Кидд и впрямь никого и ничего не боялась. По деревне ходил слух, что однажды, когда она привычно развозила уголь на своей тележке, запряженной едва живым осликом, какие-то бродяги решили отобрать у женщины те немногие монеты, что удалось заработать за день. Сара не испугалась, она так отходила нападавших кнутом, что незадачливые грабители задали стрекача.

– Не уследишь, – поморщилась Мэри, укладывая в суму скромные пожитки.

В Лондоне их с распростертыми объятьями никто не ждал, желающих работать прислугой и без того немало, но все-таки удалось пристроиться у доктора Бадда, адрес которого записала на клочке бумаги Анна. Доктору не были нужны еще две служанки, он откровенно сказал об этом, но пока приютил мать с дочерью, не оставаться же им на улице.

Мэри быстро нашла место няньки в доме Кэдоганов, а вот брать туда симпатичную (излишне симпатичную) Эмили миссис Кэдоган не стала, помня интерес собственного мужа к красивым девушкам. Правда, она отвела Эмили в ювелирный магазин, в котором работала ее приятельница.

Убедившись, что девушка красива, неглупа и честна, ее взяли, поручив встречать входящих посетителей.

Теперь ее звали «по-взрослому» – Эммой. Никому не приходило в голову, что Эмма совсем юна, ей едва исполнилось пятнадцать. Зато красота юной девушки привлекла внимание. Помимо простой обязанности улыбаться посетителям она вскоре уже демонстрировала выбранные украшения.

Эмма поняла, что значат слова «умирать от жажды посреди воды». И не потому, что вода была соленой, просто она предназначалась не для Эммы, какой бы красивой девушка ни была.

На ее высокой нежной шейке бриллиантовые колье смотрелись куда лучше, чем на тех шеях, часто толстых, коротких или тощих морщинистых, для которых колье покупали. Ее пальчики нижней и изящней, ее запястье уже, а ушки совершенней, но бриллианты и золото покупали не для нее. Не всегда приходившие в магазин в сопровождении элегантных мужчин еще более элегантные дамы в шуршащих шелках и пахнущие изысканными духами были некрасивы или толсты, напротив, большинство имели очаровательную внешность.

Приглядываясь, Эмма поняла, что секрет заключался в ухоженности, в великолепной прическе, отлично скроенном платье, тугом корсете, умении улыбнуться, сделать красивый жест, держать осанку…

Ах, ей не нужен корсет, талия и без него тонка, а спина прямая, но при этом Эмма гибкая, как виноградная лоза, и движения легко схватывает… А, вкус у нее вообще лучше, чем у некоторых аристократок!

Неужели не наступит день, когда ей, а не другим будут дарить такие красивые колье и диадемы?

Но пока этот день не пришел, нужно учиться! Чему? Это другие девушки, работающие в магазине, по вечерам вели тихие беседы меж собой о неприметном будущем, в котором самая высокая планка – замужество за лавочником и трое детей. Эмме почему-то казалось, что она обязательно попадет в тот прекрасный мир богатых и образованных людей, с которым соприкоснулась в ювелирном салоне.

Попала, но только не так, как хотелось бы.

В магазине Эмму заметила большая любительница украшений, весьма известная в Лондоне особа – мисс Келли, которая сама себя называла аббатисой. Эта дама полусвета наняла Эмму в качестве горничной, но использовала как компаньонку.

Неужели Мэри не понимала, чем занимается ее юная красавица-дочь и за что получает немалые, а для Хавардена и вовсе безумные деньги? Едва ли, не для того Мэри привезла красавицу в Лондон, чтобы та работала на фабрике или няней даже у добрых хозяев. Конечно, сознавала, но почему-то считала, что красота Эммы защитит ее от любых невзгод.

Однажды на улице к девушке подошел несколько экстравагантный тип и, представившись доктором Джеймсом Грэмом, пригласил в свой «Храм Здоровья». На неискушенную Эмму произвело неизгладимое впечатление и перечисление научных достижений «доктора», и его «Храм», где у входа стояли два лакея огромного роста, и таинство, совершавшееся внутри.

Посетители являлись инкогнито – дамы под глубокими вуалями, мужчины в масках, лекции апологета грязевых ванн и чистого секса слушались в огромном зале, сначала ярко освещенном, потом постепенно погружавшемся в полутьму. Разгоряченные рассказами о сверхвозможностях его чудесной установки, которая якобы продлевала жизнь и позволяла зачать ребенка, который не будет знать болезней, жаждущие жить подольше и иметь здоровое потомство платили по пятьдесят фунтов (огромные деньги!) и отправлялись на чудесное ложе.

– Но у меня нет пятидесяти фунтов… И мне не нужен ребенок…

– Я приглашаю вас работать. Вы должны изображать богиню Здоровья…

Она изображала, обнаженная под накинутой легкой вуалью принимала различные позы, которые ей подсказал «доктор». Нет, это были достаточно целомудренные позы, нечто похожее на античные скульптуры. Очень скоро Эмма стала главной достопримечательностью странного заведения.

Слава о девушке с божественной фигурой, сложенной по всем канонам, к тому же столь гибкой, изящной, быстро разлетелась среди художников и ценителей женской красоты. Там ее заметил и Джордж Ромни, чьи портреты ценились наравне с портретами Томаса Гейнсборо. Великий живописец обомлел, он повидал многих натурщиц, но столь совершенного тела еще не встречал. Конечно, она должна позировать!

Услышав о таком предложении, Эмма категорически отказалась:

– Я не шлюха, чтобы выставлять свое тело напоказ!

– А что ты делаешь в «Храме»?

– Во-первых, посетители меня не видят, а только ощущают мое присутствие, а во-вторых, я под покрывалом.

Ромни схватился за голову:

– Кто задурил тебе голову такими речами?! Кто сказал, что тебя не видят?! Все всё видят, и под покрывалом тоже. Твой «доктор», конечно, постарался, чтобы не было видно лицо, но тело, поверь, видно всем.

Эмма пришла в ужас:

– Так посетителям видно, что я под покрывалом голая?!

Ромни вовсе не желал скандала с Грэмом, потому быстро перевел разговор на тему позирования:

– Я не намерен рисовать тебя обнаженной. Твое лицо привлекает меня куда больше. И плачу хорошо.

– А че надо делать-то?

– Откуда ты, прелестное дитя? Где так разговаривают?

– У нас в деревне.

– Ясно. Тем более не стоит показывать себя в этом «Храме», воспользуются. Если уже не воспользовались, – пробормотал художник.

Эмма стала позировать Ромни, но это продолжалось недолго, потому что и впрямь воспользовались, слишком красива девушка, слишком она беззащитна. Мэри боялась, что за внучкой не углядит бабушка Сара, но не углядела сама.

Джон Уиллет Пейн был хорош, к тому же он приятель принца, что помимо броской морской формы добавляло прелести. Эмма поддалась нажиму…

Но Пейн моряк, а потому долго на суше находиться не собирался. И «Храм» прикрыли… Эмма осталась без работы. Ей бы обратиться за помощью к Ромни, но девушка испугалась, что тот заставит позировать обнаженной. Эмма помнила, как однажды застала такую картину.

В мастерской художника, на тахте, выставленной на подиум и покрытой красной тканью, лежала совершенно обнаженная красивая молодая женщина. Ее поза была неудобна, но женщина не двигалась, только глаза скосила на вошедшую Эмму. Помимо Ромни в мастерской находились еще двое, они обсуждали, стоит ли модели повернуться несколько иначе или хорошо так. Решили, что стоит, чуть повернули, покивали головами и, наконец, заметили саму Эмму.

– А вот и еще одно прелестное дитя!

Ромни остановил:

– Нет, нет, мисс Эмма не позирует. Она моя ученица.

– А жаль, – окидывая девушку цепким, оценивающим взглядом, вздохнул тот, что потолще.

Эмма почувствовала себя дурно, извинилась перед Ромни и бросилась прочь. Вслед несся хохот;

– Напугал мою красавицу!

Женщина на тахте по-прежнему лежала в нелепой позе.

Эмма вернулась к художнику позже, ей были нужны деньги, а тот платил и впрямь щедро, Джордж, как мог, успокоил ее, объясняя, что никогда не заставляет позировать обнаженной, если модель не хочет сама.

– А что, многие хотят?

– Да. Кому-то нужны деньги, позирование без одежды стоит дороже, кому-то просто нравится…

И все равно Эмма боялась идти к Ромни, вдруг, соблазненная деньгами, и она согласится вот так лежать, пока мужчины разглядывают и обсуждают, стоит ли повернуться, чтобы грудь было видно лучше?

Нашлось кому пожалеть, она очень вовремя попала на глаза бывшему посетителю «аббатства» мисс Келли сэру Гарри Федерстонхо. Гарри был молод, недурен собой и сорил деньгами. Он давно приметил красивую горничную мисс Келли. Никому и в голову не приходило, что девушку не обучили искусству любви, потому отказ Эммы стать любовницей Гарри воспринял как набивание себе цены.

– Хорошо, пойдем просто погуляем. Ты любишь шампанское?

Откуда она могла знать, любит или нет, если не пробовала? Но Эмма слышала о таком напитке и слышала, как его хвалили многие, а потому храбро кивнула:

– Очень!

– Тогда не будем терять время…

После шампанского, которого Эмма выпила много (Гарри все подливал и подливал в ее фужер), девушка позволила уговорить себя посмотреть, как живет молодой человек. Они стали любовниками, но на Гарри произвела сильное впечатление красота обнаженной Эммы, он решил, что ограничиваться одним сеансом после шампанского глупо. Встречи продолжились.

Однако Эмме нужна работа, надо на что-то жить. Одним шампанским сыта не будешь. Гарри сделал крутые глаза:

– Дорогая, неужели я не смогу содержать тебя?

Эмма и в этот раз позволила себя уговорить, тем

более Гарри сразу понял, чем ее можно взять – обещанием жениться.

– У моего отца небольшой симпатичный домик в деревне. Мы могли бы летом пожить там, а осенью серьезно поднажмем на моих родителей.

Пасмурно, сыро… Не всегда Лондон балует своих жителей хорошей погодой даже летом.

Гарри протянул руку, помогая ей сесть в большую берлину – дорожную карету.

– А эта? – Эмма кивнула на вторую карету, кучер которой откровенно зевал, даже не прикрывая рот. Пасмурное утро на всех нагоняло тоску и сон.

– В ней багаж.

В таком случае багажа было немыслимо много, ведь и к их карете тоже привязаны два огромных сундука. Гарри пожал плечами:

– Но ведь надо в чем-то ходить… книги… и прочая мелочь…

Почему-то именно замечание о книгах примирило Эмму с происходящим. Еще час назад она откровенно сомневалась, стоило ли принимать предложение Гарри Федерстонхо и ехать с ним в Верхний Парк – имение в Суссексе.

Содержанка? Пока да, но ведь Гарри преподнес ей нотариально заверенное обязательство жениться, как только и он, и она достигнут совершеннолетия. Гарри пока полностью подчинен родителям, это означало, что без их согласия сын не имел права жениться и ничего подписывать. Вернее, подписывать мог, только эта подпись ничего не значила без согласия опять-таки родителей.

Но разве Эмили знала об этом? Нет, она ни в коем случае ни о чем не должна догадываться, пусть думает, что баронет Федерстонхо намерен жениться на безродной девчонке, позирующей голышом у Ромни. Ромни живописец гениальный, сама девушка невероятно красива и божественно сложена, но она простолюдинка, и родители Гарри никогда не дали бы согласия на его брак с той, чье тело выставлено напоказ на картинах в галерее. Разве это мыслимо – ткнув пальцем в картину, заявить:

– Это супруга сэра Гарри Федерстонхо?!

Гарри и не думал просить у родителей разрешения на брак. А обязательство… оно недействительно без подписи отца.

О том, что будет потом, Гарри не задумывался. Ему очень хотелось заполучить красотку в свое имение и какое-то время пользоваться ее прелестями, последствия его не пугали. Девчонка будет довольна и тем, что получит за год, а потом ее можно выдать замуж за кого-нибудь из местных лавочников или кузнецов (она ведь дочь кузнеца, кажется?). Нет, о будущем Эммы, как и своем собственном у Гарри голова не болела.

Девушку впечатлило написанное пафосным языком обещание и подпись нотариуса. Откуда ей знать, что само обещание не стоит даже той бумаги, на которой выведено витиеватым почерком нанятого переписчика, а подпись поставлена им же. Могла ли потрясенная Эмили интересоваться, что это за нотариус и вообще, существует ли такой? Нет, она поверила.

– Гарри, а твоя мать не будет против нашей женитьбы?

Вопрос задан в сотый раз, но в сотый раз Гарри спокойно объяснил:

– Эмма, миссис Федерстонхо сейчас вообще против моей женитьбы, но так все матери. Но все изменится, когда она поймет, как сильно мы любим друг друга. Ты ведь любишь меня?

– О, да! Гарри, я тебя обожаю!

– Иди ко мне, детка…

Поцелуи закрывали прелестный алый ротик, и вопросы прекращались. Гарри знал, чем отвлечь девушку.

Природа, казалось, радовалась тому, что Эмили покинула сырой, неприветливый Лондон – в Суссексе ярко светило солнце. Но девушке не до солнца и синего неба, она обомлела, увидев «скромный деревенский домик», как называл An-Парк Гарри.

Перед их каретой привратник поспешно распахнул огромные кованые ворота. У Эмили перехватило горло, показалось, что она вступила в сказку. Шестнадцатилетняя деревенская девчонка, ну пусть далеко не девчонка, но не видевшая в жизни ничего, кроме посетителей ювелирного магазина, попала во дворец!

Позже она поняла, что An-Парк вовсе не дворец, хотя и построен знаменитым архитектором Уорреном, это действительно загородный дом богатой семьи.

– Вот здесь я буду жить?..

Она прошептала, словно боясь громким голосом спугнуть видение. Гарри заметно смутился, подавая ей руку:

– Пойдем, я покажу тебе дом и представлю слуг…

Ей бы насторожиться, но разве могла Эмили тогда анализировать поведение своего жениха (да, она считала Гарри именно таковым), если перед ней продолжали разворачиваться сказочные картины? Дом, который показался ей сказочным дворцом, – он был огромным и роскошно обставленным, всюду позолота, изысканная мебель, солнце в огромных окнах… А, еще слуги в ливреях, почтительно склоняющие головы при их приближении, горничные в фартучках, готовые выполнить любое распоряжение (давно ли она сама была горничной?).

– Гарри, это сказка!

– Я рад, что наш скромный домик тебе нравится. Приятно, правда?

– А где я буду жить, в каких комнатах? Мне хотелось бы поскорей разобрать вещи, вымыться и переодеться. После дороги все такое пыльное…

Баронет снова чуть смутился:

– Пока в гостевой.

Но Эмили очень понравилось это его смущение. Гарри великолепен, он смущался тем, что стеснялся поселить ее в своей спальне. Ах, как повезло встретить такого человека!

Жизнь в Ап-Парке действительно была сказочной, и царила в этой сказке Эмма. Шумные компании, собиравшиеся в имении, относились к ней как к будущей леди Федерстонхо, правда, не слишком почтительно. Но компании были веселыми, потому некоторая вольность между гостями прощалась.

– Эмма, ты должна многому научиться. Не брать с тарелки руками – это еще не все. Прекрати ругаться, словно кучер! И оставь свои деревенские словечки. Что это за «ага» и «намедни»? Ты же жила в Лондоне, даже кокни не говорят так.

Как они ни боролись, деревенское произношение оставалось, и крепкие слова слетали с губ при малейшем волнении. А такового хватало, ведь одним из главных занятий сэра Гарри была охота.

– А нельзя сесть прямо, как мужчины?

Гарри хохотал:

– Нет, Эмма, если ты сядешь так и откроешь свои ноги, охота будет сорвана, потому что даже загонщики забудут, зачем явились. Женщины для того и сидят в седле боком, чтобы не смущать и не привлекать мужчин.

– Вот черт! И кто это выдумал? Уши бы ему надрать. Будто мужчины не знают, что у женщин под платьем!

– Леди Эмма! Ты чертыхаешься, словно старый Джон.

– Но ведь меня никто, кроме тебя, не слышит?

– Отвыкай произносить ругательства вообще, потому что привычка – великая сила. Если ты хоть раз выругаешься при моей матери или важных гостях, путь в общество будет заказан.

– Я постараюсь…

– Кстати, о матери. Я хотел с тобой поговорить… Она намерена приехать на следующей неделе…

Эмма откровенно испугалась:

– Я не успею научиться ездить верхом до следующей недели и отвыкнуть ругаться тоже не успею.

– Я о том же. И вообще, мать не должна видеть тебя здесь… пока… Эмма, ты должна переехать в Розмари-коттедж, это совсем недалеко, у холма. Там очень уютно, и у тебя будет все, что нужно.

– А ты?

– А я пока поживу здесь. Пойми, мы не можем сейчас сердить моих родителей, это плохо закончится…

– Да, Гарри…

– Поедем, я покажу тебе коттедж.

Розмари-коттедж действительно был небольшим и уютным. Четверо слуг: горничная, кухарка, садовник и конюх, но зачем больше ей одной? Хорошенькие комнаты, их тоже четыре: спальня, кабинет и две гостиные. И все – таки у нее вырвалось:

– Я тебе надоела? Я научусь разговаривать правильно, Гарри…

– Что ты, дорогая, это пока, чтобы не дразнить гусей. Учись ездить верхом в дамском седле и разговаривать без ругани.

Первому она научилась очень быстро, настолько, что приводила в восторг всех. Эмма была бесстрашна, ловка и всегда весела. В конце концов, чего бояться, ничего страшного, что ее поселили в коттедже, все равно большую часть времени она проводила в Ап-Парке, веселясь вместе со всеми, ее красотой восхищались, ее пение объявляли божественным, ее смелостью и дерзостью восторгались, ее выходкам смеялись…

Эмме казалось, что к ней относятся, как к будущей леди Федерстонхо, она не замечала насмешливых взглядов приятелей Гарри. Бурное веселье, аплодисменты, восторженные возгласы… Откуда ей знать, что вот эта красавица вовсе не супруга сэра Энтони, а его любовница, с которой в Лондоне Энтони предпочитает не появляться, чтобы не компрометировать себя. А вот эта леди вовсе не леди и не дочь банкира, за которую себя выдает…

В Ап-Парк не рисковали привозить своих жен и невест, там бывали любовницы, даже если это леди и чьи-то жены или невесты. Приятелям сэра Гарри очень понравилось в Ап-Парке при новой хозяйке, он действительно быстро стал приятным и веселым местом, где можно укрыться от света, но не порвать с ним. Чужие жены или невесты с чужими мужьями и женихами, главное, не перепутать и не столкнуться со своими собственными. Охота, ежевечерние пирушки, пение, излишне вольное поведение хозяйки – потрясающей красавицы, привычки которой далеки от светских…

Лето пролетело быстро и весело.

Погода в сентябре лучше, чем летняя, уже свежо, но еще не холодно, и выпадают деньки настолько теплые, что кажется, будто лето только начинается, а не вчера закончилось. И охотиться осенью лучше, чем весной…

Гостей в Ап-Парке прибавилось.

– Позвольте представиться – Чарльз Гревилл. Я приятель вашего Гарри, поэтому так запросто. Гарри, конечно, бездельник, но вынужден признать, что в женской красоте весьма разборчив. Откуда вы, Эмма?

Чарльз хорош, он куда симпатичней Гарри, немного старше, самостоятельный и весьма высокого происхождения.

Они разговорились и беседовали еще не раз. С тоской поглядывая, как Гарри болтает с другими, словно ее и нет в гостиной, видя, как он целует пальчики гостьям, Эмма постепенно начала сознавать, что никогда не станет настоящей хозяйкой Ап-Парка. Получив свое и насладившись ее дивным телом, Гарри начал смотреть на других. Так всегда бывает: стоит человеку получить то, о чем он мечтал, чего добивался, и это становится не очень нужным.

– Чем он вас взял, неужели обещанием жениться?

Эмма гордо вскинула головку:

– Да, он даже написал обязательство сделать это, как только я и Гарри станем совершеннолетними.

– Кто написал, Гарри? Но он не имеет права подписывать никакие бумаги, его подпись без подписи сэра Мэтью Федерстонхо недействительна. Что вас ждет дальше?

Эмма едва не заплакала, она уже понимала, что ничего хорошего.

Осенью скрывать свое положение стало уже невозможно.

– Гарри… мне нужно кое-что сказать тебе…

В последние недели они не спали вместе, он просто позволял Эмме увеселять гостей и проигрывать большие суммы. Эмма легко пристрастилась к игре, а деньги для нее никогда не были ценностью, тем более чужие. Долги росли, как снежный ком, чтобы расплатиться с теми, что не могли ждать, Гарри занимал и занимал, с ужасом ожидая минуты, когда будут предъявлены основные огромные векселя. Спасти его могли только родители, но признаться отцу, что он потратил безумные средства на содержание шлюхи из «Храма здоровья», немыслимо.

– У меня нет денег, Эмма…

– Я не о деньгах. Я беременна, Гарри…

– Что?! Сколько?

– Месяцев? Пятый. Ты просто давно не прикасался ко мне, потому не замечал.

Он лихорадочно соображал:

– Ты приехала сюда беременной и ничего мне не сказала?!

Эмма поняла вопрос, он означал, что Гарри сомневается в своем отцовстве. Они спали вместе и в Лондоне, но кто мог поручиться, что она не делала этого с кем-то другим? Никто, доказать будет невозможно, и настаивать Эмма не вправе.

– Что делать?

– Ты обманула меня? Решила сказать, когда будет поздно, чтобы я не передумал жениться?

Очень горькие и справедливые слова, скажи она о своей беременности сразу, возможно, Гарри повел бы себя иначе. Акак? Отказался сразу или, наоборот, объявил о будущем отцовстве родителям? Может, тогда они согласились бы на их брак? Атеперь? Теперь не верит и сам Гарри, вернее, не доверяет.

– Я не обманывала тебя. Ребенок твой.

Его глаза сверкнули насмешкой:

– А мог бы быть не моим?

Он старался не смотреть в глаза, катастрофа близилась, словно горная лавина, и спрятаться не удастся. Денег просто не было, в долг больше никто не давал, вот-вот начнут наседать кредиторы. А тут еще эта… со своим ребенком…

Не все соседи бывали в Ап-Парке, и даже не все родственники. Дядя Гарри, преподобный Ульрик, настоятель церкви в деревне неподалеку, визитами племянника не баловал.