Текст книги "Царь Грозный"

Автор книги: Наталья Павлищева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Моряк и не плавает?! – Такого холмогорцы не видывали, но снизошли и не стали держать голого англичанина на ветру, окатили холодной водой из ушата и потащили обратно в мыльню. Веники девки заходили вдвое быстрее, а пар заволок все внутри настолько, что не было видно даже вернувшихся обратно Никиты с товарищами.

Когда слабеньких от полученного удовольствия Ченслора с товарищами привели в трапезную, они готовы были соснуть прямо на лавках. И снова не пришлось, рекой полились меды, на столах появились сытные закуски.

Воевода наказал Никите с толмачом не пить, а внимательно слушать, что станут болтать меж собой гости. Меды после баньки развязали морякам языки гораздо сильнее любого крепкого вина или грога. Но и тогда толмач не услышал ничего нового, англичанам попросту нечего было скрывать, они действительно приплыли разведывать новые земли и очень радовались, что открыли русские берега.

Воевода хохотал во все горло:

– Это как так «открыли»?! Это вы нас открыли?! Дурьи головы, да наши пушки не в пример лучше ваших!

Получилось, что Микулинский проболтался больше, чем спаиваемый им Ченслор, ведь о том, что русские уже обследовали английские пушки, никто из прибывших не знал. Хорошо, что пьяные гости ничего не поняли из речей русского воеводы, а толмач переводить не стал.

Утром, проснувшись от яркого солнечного луча, попавшего на лицо, Ченслор с изумлением обнаружил рядом с собой ту самую девку, что вчера рьяно работала вениками над его телом. Он принялся судорожно вспоминать, как она сюда попала и что было ночью. Не вспомнил, но, потому что девка вела себя спокойно, видно, не слишком буйствовал. Ричард, никогда не отличавшийся ханжеством, все же не знал, как себя теперь вести. Выручила сама красавица, она тоже проснулась, видно, почуяв движение англичанина, повернулась на бок и уставилась на Ченслора, соображая, как с ним разговаривать. Он не знал русского, она – английского.

Немного подумав, девка откровенно махнула рукой и вдруг потянула руку Ричарда к себе. Одеяло сползло, открыв полное плечо и крупные груди с выступающими темно-красными сосками. Девка положила кисть Ченслора на грудь, тот почувствовал, что его бросает в жар от упругого крепкого тела, и потому не сопротивлялся. Красавице, видно, надоела нерешительность Ричарда, она вдруг прижалась всем телом к истосковавшемуся по женским прелестям моряку, обхватила того руками и ногами. Больше уговаривать не пришлось. Даже не задумываясь, что за этим последует, Ченслор перевернул девку на спину.

За дверью, прислушавшись к вскрикам, доносившимся из комнаты, слуга воеводы Микулинского Тетерев с усмешкой покачал головой: сильна Акулька, и сама вопит, и англичанина заставляет кричать от удовольствия! Экая девка, ни устатку в любовных утехах не знает, ни стыда. Всем известно, что лучше нее никто в баньке вениками не похлещет, но и на перине тоже лучшая. Ее бабы и били, и пытались в дегте с перьями вывалять, а Акулька только мужикам с гордостью синяки показывала во всех местах, особо хвастаясь теми, что на груди да пониже боков. От такой демонстрации мужики входили в раж и работы у Акульки только прибавлялось.

Ричард не задумывался о том, откуда взялась эта ловкая девка, варвары всегда норовят предложить гостям своих лучших красавиц, об этом моряк помнил. Но уже понял, что если вдруг она исчезнет, то ему будет очень не хватать этой груди, этих бесстыдно раздвинутых ног и этих жарких ласк заметно испорченной красавицы.

Немного придя в себя, Ченслор решил все же познакомиться с девкой.

– Ху а ю?

– Чево?! – вытаращила на него глаза красотка.

Ричард понял, что надо переходить на жесты. Ткнув себя в грудь, он с гордостью произнес:

– Ай эм Ричард Ченслор! Ченслор! – И на всякий случай уточнил: – Ричард. Ай эм Ричард!

Девка оказалась сообразительной, также ткнув себя в полную грудь, которая соблазнительно заколыхалась при этом, она объявила:

– Акулька! Понял? А-куль-ка!

Ричард закивал:

– А-куль-ка!

– Ну вот и порядок! – объявила красавица и сползла с постели. Она стояла, как была нагая, не стесняясь и не прячась. Спокойно переплела косу, потянулась к брошенной на пол рубахе, наклоняясь при этом. Ченслор не мог оторвать глаз от тонкой талии, крутых бедер и тем, что было меж ними. Когда Акулька наклонилась, откровенно показав все свои прелести еще и сзади, Ричард не выдержал. Стоны удовольствия в комнате повторились.

Еще через час совершенно обессиленный Ченслор лежал, бездумно разглядывая доски на потолке. Хотелось только одного – чтобы этот замечательный день не заканчивался. Он уже не мешал Акульке одеться и уйти, но самому долго залеживаться не дали, вскоре в комнату без стука вошел Никита и жестами показал, что пора одеваться и идти. На безмолвный вопрос Ричарда куда, также жестами показал, что кушать. Тот согласно кивнул, он уже снова чувствовал голод, хотя вчера, увидев заваленный яствами стол, думал, что если выйдет из-за него живым, то явно не сможет ничего есть еще дня три.

Не меньше, чем вчерашняя парилка и неутомимость Акульки, Ченслора поразило отсутствие утром тяжести в голове и мучительной тошноты, которая всегда бывала после большого количества выпитого накануне. Не удержавшись, он спросил у толмача. Тот довольно кивнул:

– Ты у себя что пьешь? Ви-но… А вчера пил меды! После меда ни похмелья не бывает, ни голова не болит. Только не мешай одно с другим, а то совсем худо будет…

Этот совет Ченслор запомнил, но не всегда получалось ему следовать.

Ричарда до глубины души поражало все: богатство увиденных земель, радушие живших в Холмогорах людей, их готовность снять и отдать последнюю рубаху, если надо, и категорический отказ торговать без разрешения на то государя.

– Да ведь он и не узнает! – дивился Ченслор.

– Он Божьей властью над нами поставлен, а потому обманывать нельзя! – наставительно поднял палец вверх воевода.

Позже Ченслор понял, что далеко не все и не везде думают и особенно делают так же, но говорили всегда именно это.

У самого штурмана русских поражала его борода. Англичанин гордился своей длиннющей ухоженной бородой, и ему было очень приятно искреннее бесхитростное восхищение этих радушных людей.

Принимали хорошо, без конца кормили и поили, не чинясь, показывали свое умение и сами смотрели то, что показывали им. Единственно, что поражало Ченслора, – нежелание учиться чужому языку. Кроме толмачей, никто не собирался осваивать английский, и никакие заявления о том, что на нем говорят многие умные люди в большой стране, не действовали.

– Почему? – удивлялся Ричард.

Микулинский хмыкнул:

– А у вас многие ли говорят на чужих языках?

– Зачем им?

– А нам зачем? Если гости приплывут, то на первое время толмачи есть, а потом и сами гости говорить начинают. Вот и ты уже не один десяток русских слов знаешь.

Это было верно, язык оказался трудным, но осваивала команда его быстро. Во-первых, потому что понравились русские девушки и женщины. Ченслор вскоре стал подозревать, что идти обратно ему будет попросту не с кем, еще немного – и команда объявит, что остается в этой стране! Он был недалек от истины, один за другим рослые английские мореходы обзаводились любушками в Холмогорах и разбредались на жительство по дворам.

Сам Ченслор подолгу ходил по округе, пытался разговаривать с людьми и записывал, записывал, записывал, очень боясь что-то забыть, пропустить, не заметить…

Наконец из Москвы от государя прибыл гонец с повелением англичан немедля со всяким почетом и за счет казны везти в Москву к нему на прием! На станциях велено выдавать лошадей бесплатно. Провожая Ченслора в Москву, Микулинский наставлял его всячески выказывать уважение к молодому, но очень умному и толковому русскому царю и ни в коем случае не пытаться предлагать свои порядки.

– Не все наше годится вам, не все ваше – нам. У нас поговорка есть: «В чужой монастырь не суйся со своим уставом!»

Поговорку долго пришлось объяснять, но суть Ченслор понял и без того, едва он начинал учить жить правильно, добродушные русские становились каменными. Тот же Степан, который показал на корабле ему огромный кукиш, объяснил более доходчиво:

– Ты нам свое хорошее покажи, если оно и для нас хорошо, так мы без твоих советов переймем. А силой даже кобылу родить не заставишь, взбрыкнет так, что костей не соберешь.

Ченслор не понял про кобылу, но понял, что таких, как Степан, силой ничего сделать не заставишь. И снова дивился:

– А как же вы своему государю подчиняетесь? Не одним же словом?

Степан посмотрел на англичанина как на полного недотепу и внушительно пояснил:

– Он же государь!

Ченслора очень беспокоило отсутствие каких-либо сведений о двух других кораблях, но поделать он ничего не мог. Выслушав от Микулинского всяческие заверения, что если только «Бон…» обнаружат, то сразу отправят в Москву следом за самим Ричардом, штурман только головой покачал. Русь велика, мало ли куда занесли ветры и течения те два судна…

Увы, это не было суждено сделать, суда обнаружили только следующей весной на Мурманском побережье лопари. В устье реки Арзины на якорях стояли два корабля, разминувшиеся с «Эдуардом…». Им повезло меньше, до человеческого жилья не добрались, а потому зимовку не пережили. Обе команды нашли свою погибель в снегах на побережье Норвежского моря в январе 1554 года, так и не узнав, что третий корабль смог добраться до новых для Англии земель.

Москва Ченслора и его команду просто потрясла. Их не испугали ни ужасные ухабы, ни ранняя зима с глубокими снегами, ни дальняя дорога. Зато сколько всего нагляделись за поездку!

Но сразу к государю англичан не повели, дьяк Посольского приказа, помогавший им устроиться, развел руками:

– Государь занят неотложными делами. Велено подождать.

Ждать пришлось больше десяти дней. Зато когда попали на прием, оказалось впору руками поддерживать отваливавшуюся челюсть! Когда глава Посольского приказа дьяк Висковатый ввел гостей в палату для приемов, царь сидел на позолоченном троне в одежде, также украшенной золотом, с короной на голове и скипетром и державой в руках. Русский государь молод, статен и умен, его глаза блестели неподдельным интересом, а временами и лукавством.

Сам государь, обилие золота и дорогих каменьев не только на одежде присутствующих, но и в отделке стен палаты, рынды, одетые во все белое с расшитыми позолотой кафтанами, немало поразили англичан. Государь принял их благосклонно, осмотрел привезенные подарки и терпеливо выслушал толмача, читавшего витиеватую грамоту короля Эдуарда. Ченслор за время прочтения грамоты не заснул только потому, что с любопытством разглядывал все вокруг, потому решил, что царь лишь делает вид, что слушает. Оказалось, что ошибся, Иван Васильевич с усмешкой заметил, что грамота обращена неведомо к кому.

Пришлось объяснять, что король попросту не знал, как зовут государя столь славной страны и каково его звание. Царь усмехнулся:

– Теперь будет знать. Наше государство много больше вашего, нам вся Сибирь принадлежит!

Дьяк Висковатый чуть недоуменно скосил глаза на Ивана Васильевича, но благоразумно промолчал, в случае ненужных вопросов всегда можно обвинить в нерадении толмача. Царь даже глазом на главу Посольского приказа не повел. Ну и что, что в Сибири пока хан Кучум?! Захотим, и будет наша! А далекой Англии об этом и знать ни к чему.

Но Ченслор заметил другое, ему покоя не давал вопрос о непонятно куда девшихся страшных татарах, которыми Европу издавна пугали. Как же Казанское ханство? Именно оно лежало на пути в Китай по суше, об этом Ченслор, хотя был моряком, помнил хорошо. О Казани и Астрахани, полных страшных раскосых людей с острыми саблями, в Англии знали пусть понаслышке, но точно.

Поинтересоваться у самого государя не рискнул, а вот дьяка Висковатого спросил. Тот вытаращил на англичанина глаза, словно увидел вылезшего из пещеры мамонта:

– Да Господь с тобой! Астрахань давно наша. И Казань тоже!

Насколько давно, уточнять не стал. Ченслор твердо уверовал в то, что Русь – государство сильное!

А государь в знак особого расположения пригласил их к царскому столу. И снова немало дивился Ченслор с товарищами. Теперь государь сидел на возвышении в серебряном одеянии. Присутствующие за столом приглашенные бояре и дворяне, каких сопровождавший Ченслора Климент Адам насчитал около двух сотен, пока не сбился со счета, были также одеты во все белое. Блестело все: расшитые златом и серебром одежды придворных, кафтаны рынд, истуканами стоящих позади царского кресла, одежда слуг, подносивших яства. Еду тоже подавали на золоте. За время обеда царь трижды сменил короны, сиявшие драгоценными камнями, одна другой краше.

Такого количества золота и каменьев сразу Ченслор никогда не видел. Он подумал, как мрачно и скучно выглядят по сравнению с этим бело-золотым роскошеством приемы в Королевском совете. Климент не удержался и зашептал Ричарду на ухо:

– Сколько же у них золота и драгоценностей, если даже стены ими отделывают?!

Тот кивнул:

– Эти побогаче Нового Света будут. – И мысленно добавил: «Только их не возьмешь…»

Вообще же Ченслор оставил удивительные по своей честности записки. Англичанин смог отбросить национальное высокомерие и открыто написал о многом, поразившем на Руси. Искреннее восхищение у англичанина вызвало далеко не только обилие золота в царских палатах.

Москву он признал более великой, чем Лондон с предместьями. Его поразило обилие деревушек с трудолюбивыми жителями, засеянные хлебом поля, огромные богатства впервые увиденной страны. «…если бы русские знали свою силу, никто бы не мог соперничать с ними, а от их соседей сохранились только кой-какие остатки!»Со стороны виднее?

Но не только похвала в дневниках Ченслора, он отметил и полное нежелание русских учиться чужим языкам, о чем говорил еще в Холмогорах, и разврат и пьянство, несмотря на приверженность религиозным обрядам. Отметил он отсутствие крючкотворов-законников, что ему понравилось. Однако за взятки ругал и москвичей тоже.

Общий приговор русским у Ченслора был таким: «…нет другого народа под солнцем, который вел бы столь суровую жизнь».

Сам Ченслор государю очень понравился своим умом, наблюдательностью, непредвзятостью и… бородой! Почему-то именно борода привлекла особое внимание Ивана Васильевича. Хотя гордиться тому было чем, ухоженная, несмотря на трудности бытия, борода имела длину более полутора метров!

Конечно, Ченслору с товарищами пришлось сидеть в Москве всю зиму. Они даже хотели отправиться обратно, но Висковатый усмехнулся:

– На Белом море льды стоять до самого июня будут! Живите, худо ли?

Англичане много ездили вокруг Москвы, рассматривали, разглядывали, записывали. Русские открыто, не таясь рассказывали обо всем. Однажды гости забрели даже на Пушечный двор. Каково же было их изумление, когда и там не остановили! Немного погодя стало понятно: русские так гордятся своими пушками, что готовы их даже нарочно показывать. Сначала Ченслор усмехался, но потом, когда Климент заявил, правда, почти на ухо Ричарду, что их пушки лучше английских, усмешка пропала.

Не раз и не два Ченслор украдкой качал головой: вот тебе и дикие племена за Норвежским морем! Эти дикари могут многому поучить Европу! Он был несказанно рад, что путешествие удалось, будет о чем рассказать и королю Эдуарду, и английским купцам. Такого количества роскошных мехов, отменного воска, янтарного меда, самоцветов и много другого он не видел ни на одном рынке Англии. Московия богатейшая страна, и в Англии должны немедленно узнать об этом, чтобы прислать много кораблей со своими товарами. Тем паче государь Московии обещал, что английские купцы смогут иметь свои ярмарки во всем государстве! Беспошлинно торговать в такой стране – об этом англичане не могли и мечтать!

Первое время Ченслор откровенно не понимал расположения московитов, тем более когда увидел купцов из других стран на московском торге, и не только на нем. Здесь было множество ганзейских торговцев… Все разрешилось просто, когда завел разговор с тем же дьяком Висковатым, поразившим своей разумностью не меньше, чем он сам Ивана Васильевича. На вопрос: почему русские купцы сами мало ходят в другие страны, ведь есть что везти, дьяк, не задумываясь, ответил:

– А как ходить? Литва и Польша загородились, морем шведы да датчане не пускают…

– А вы, как мы, – вокруг Норвегии.

– Верно говоришь, – согласился Висковатый, – да только судов у нас пока таких нет. Оснастка плохая, не приучены плавать далеко, потому как своей земли много. Но придет время – научимся!

Ченслор понял, что, пока русские не научились далеко плавать по холодным морям, надо торопиться осесть со своими торгами у них в Москве.

С тем и поспешил домой в Англию.

Ченслору не слишком повезло на обратном пути. Он вез богатые подарки английскому королю, не подозревая, что король Эдуард умер через несколько дней после их отплытия и Англией правит королева Мария Тюдор, супруга испанского короля Филиппа II. Но невезение состояло не в этом. Благополучно пройдя холодными морями, обогнув Норвегию без потерь, Ченслор пострадал от фламандских пиратов неподалеку от собственных берегов!

Сам Ченслор оказался везучим, он остался жив, но русские товары и богатые подарки московского государя пропали в бездонных кабаках приморских городов Европы. Королеве Марии Тюдор пришлось довольствоваться грамотой московского государя, пространными рассказами моряков о богатствах Московии и надеждами на будущее.

Англичане времени даром не теряли. Быстро была образована Московская компания, занявшаяся торговлей с Московией. С первыми же судами Ченслор снова отправился к устью Двины. Теперь он знал, что за Норвегией есть не просто земля, а очень и очень богатая земля, где его ждали новые друзья. Ченслор плыл уже не в ранге моряка – разведчика новых земель, а официальным послом Англии в Московию.

Через два года после расставания государь Московский с удовольствием снова измерял бороду полюбившегося ему англичанина. Борода успела немного подрасти! В тот же год обласканный Иваном Васильевичем Ченслор возвращался домой. С ним отбыл и московский посол Осип Непей. И снова не повезло Ченслору у родных берегов. Возле Шотландии корабли попали в сильный шторм, и именно их судно буря бросила на скалы! Ченслор погиб, оказалось, что бывалый моряк и «великий штурман», как именовали его в Англии, вовсе не умел плавать! Московский посол тоже нырял как свинцовая болванка, но каким-то чудом его вынесло на берег. Добравшись до Лондона, Осип был так же ласково, как его собрат в Москве, принят королевой и обратно вернулся с большим числом английских мастеровых, готовых послужить московскому государю за хорошую плату.

Торговля между странами оказалась взаимовыгодной, из Московии везли лес, мед, пеньку, воск, скору… В свою очередь, из Англии доставляли порох, селитру, медь, олово, свинец… Обе страны много чему научились друг у дружки. Особенно пригодилось русским мореходное умение новых друзей, их навигационные и такелажные познания. Не все англичане раскрывали, но и того, что все же рассказали, русским хватило для постройки своего собственного флота.

Предшественником Великого Петра в открытии окна в Европу и освоении морских пространств за полтора века до него был Иван Васильевич, прозванный Грозным.

Идет сорокадневный пост, потому всякий истинно верующий блюдет себя с женой, грешно любиться в это время… Не все, конечно, соблюдают, ведь даже у Сильвестра сказано, чтоб лучше нарушить этот запрет, чем мыслями разжигаться зря. Потому умные жены, которые мужей берегут не только от заразы телесной, но и от душевного греха, стараются держаться от них подальше, не задевать, не давать повода разжечься. И кто придумал пост в это предвесеннее время, когда и в самой земле, кажется, еще под снегом просыпаются новые силы, желание любить!.. А каково людям?

Но Анастасия не потому сторонится своего мужа.

Царица снова на сносях, перекатывается уточкой, но и дня не посидит спокойно. И то, в ее ведении столько всякого! Анастасия, несмотря на молодость и постоянную свою тягость, переняла то, что до нее задумала княгиня Елена Глинская. Когда только стала царицей, обошла все палаты, в которых ткали, шили одежду, вышивали мастерицы, распорядилась снова разыскать умелых баб и девок, посадила за работу. Быстро обновили царское платье, многие другие вещи. За всем приглядывала молодая царица, умело распоряжалась и изготовлением обнов для семьи и слуг, и запасами снеди, и работой на поварне.

Княгиня Ульяна третий день мучилась над вышивкой, но ей никак не удавался левый глаз облика чудотворца Никиты Переславского на покрове, который вышивала, подобно царице Анастасии. Жены двух братьев – Ивана и Юрия – подружились, стали меж собой сестрами и все время чувствовали поддержку друг дружки. Анастасия вышивала гораздо лучше своей новой родственницы, потому многому научила Ульяну. Вот и теперь подошла сзади, чуть постояла и посоветовала:

– Ты лучше веревочкой сделай, легче обвести будет.

Ульяна обернулась, радостно кивнула:

– Сама о том думала. А ты скоро закончишь покров для Троицы?

– Скоро, – довольно улыбнулась Анастасия.

– Покажешь?

– Да, пойдем.

Ульяна знала, что царь очень любил вот такое занятие своей дорогой женушки. Нравилась вышивка и его брату Юрию, хотя и не слишком был разумен царевич. Работа же Анастасии не просто хороша, каждая ее вышивка принимается монастырями и храмами как дорогой подарок. И не льстят священники, когда ахают от красоты неописуемой, искусная рукодельница царица Анастасия! Ульяне очень хотелось научиться вышивать так же, потому внимательно наблюдала за движениями ловких царских рук, слушала ее объяснения, запоминала.

В горнице у Анастасии, прикрытая полотном, стоит рама с натянутой на нее тканью, царица вышивает покров для Троице-Сергиева монастыря «Голгофа». Старается, чтобы не многие видели работу, пока не закончена. Но любимую жену царского брата Юрия всегда готова приветить. Подошла вперевалочку, откинула белое полотно. Ульяна ахнула: на багровом атласе высился крест, камни в его основании точно настоящие, переливаются, блестят на солнце. Рука сама потянулась потрогать, убедиться, что не накиданы они прямо на ткань. Анастасия улыбнулась, ей нравилась Ульяна, нравилось ее желание научиться и себе рукодельничать с толком.

Царица принялась нахваливать работу тетки царя княгини Ефросиньи Старицкой, та уж очень многое в рукоделии придумала сама, да и в лицевом шитье вышивала без чужого рисунка, по своему наитию. Вот как суметь бы!

Долго еще сидели перед вышивкой царица и княгиня, болтали, смеялись. Постепенно разговор перешел на царского наставника благовещенского попа Сильвестра. При одном упоминании его лицо Анастасии омрачилось. Ульяна замахала руками:

– Господь с ним! Не хочешь, не говори!

Но у царицы, видно, накипело, вперившись невидящим взглядом в багровую ткань, вдруг заговорила почти злым голосом, какого Ульяна за ней не знала:

– Устала я от него! Не пойму, как Иван терпит? Все поучает, поучает!.. За всем следит, во всем препоны ставит. Уже и ко мне Иван стал ходить лишь с его позволения!

Княгиня ахнула:

– Да неужто?!.

– Совсем царя под себя взяли с Адашевым! Один правит за него, другой меж нами, кажется, и по ночам стоит. – Голос Анастасии стал совсем тихим, все же выговаривала тайное, но, видно, так накипело, что рада высказать.

Ульяна знала, что священник без конца стращает царскую чету всякими ужасами, требуя подчинения. За неповиновение грозит Божьей карой.

– А если не слушать его? – Глаза подруги смотрели на царицу почти с мольбой. Она видела, что веселая, живая девушка постепенно превращается в задерганную, замученную женщину. Анастасия старела на глазах. Царь любит свою жену без памяти, но во всем подчиняется этому противному попу. Ульяна тоже не любила Сильвестра, как и сама царица.

– Как? Стоит ему предречь что, оно и сбывается! – В голосе Анастасии уже звучало отчаяние. – Требовал, чтоб на богомолье не ездили, мы не послушали, погиб Дмитрий. Я недужу то и дело, дочери ни одна не выжила. Станешь тут слушать…

– Неужто царь не может прогнать этого попа?

Анастасия замахала руками:

– Что ты, что ты! И в мыслях не держит! А ну как вовсе проклянет?

– Тяжело тебе? – Глаза подруги участливо смотрели на такую красивую и умную царицу.

Анастасия только кивнула, сдерживая слезы.

– Ты не тужи, все образуется с Божьей помощью. – Прохладная рука Ульяны легла на руку царицы. Та снова кивнула, шмыгнув носом.

Образовалось, но не скоро, царица до этого не дожила.

А тогда Сильвестр своей ненужной строгостью не раз портил праздники царскому семейству. Уже когда родились и подросли сыновья Иван и Федор, царь то и дело подвергался осуждению фарисея Сильвестра за то, что резвился с детьми. По мнению попа, муж в семье должен быть только строгим судьей и хозяином, а уж любовь к жене и даже детям – это глупость. Анастасию за глаза называл блудницей за то, что любила скоморошьи представления. Поп винил царицу в том, что сам Иван иногда надевал маску и пускался в пляс, чтобы посмешить сыновей.

Отношения между Анастасией и Сильвестром накалялись. Они уже открыто ненавидели друг дружку, но до времени благовещенскому попу удавалось вместе с Адашевым держать Ивана в руках. Как ни скрипела зубами царица, видя безволие своего умного, сильного мужа, как ни старались ненавистники оболгать царицу любым путем, никому не удавалось одержать верх. Иван очень любил жену и не верил никаким наговорам, но и прогнать советчиков тоже не торопился. Почему? Боялся за благополучие своих близких, твердо веря, что любое его непослушание приведет к болезням или даже смерти дорогих людей!

Царица не стала рассказывать о своем недавнем споре с мужем. Она спросила Ивана, почему тот во всем слушает советчиков. Тот удивился:

– Да ведь они мне Богом посланы в трудную минуту!

– Фарисеи они!

– Да нет же! Алексей, вон, и посты держит, и одной просвирой в день питается, и на коленях по полдня стоит! А еще у него в доме прокаженные пригреты, сам им помогает, не боясь заразиться.

Анастасию передернуло, а ну как страшная зараза не минет ее семью из-за этого благодетеля?!

– Ваня, пусть он к детям не подходит…

– Испугалась? А вот Адашев не боится! А ты говоришь, что не божий человек…

– Божий, божий, – поспешно согласилась царица, раздумывая над тем, как уберечь от встречи с ним маленького Ивана и кроху Евдокию.

Царь, точно не заметив боязни жены, поинтересовался:

– Так чем тебе не нравятся мои божьи люди?

– Лгут они, Ваня, – неожиданно для себя вдруг произнесла Анастасия. И не собиралась этого говорить, а вот вырвалось то, что давно думала. – На словах и в делах одно, а в глазах другое. Не ведаю что, но другое. Точно напоказ свою святость выставляют, чтобы все видели!

Царице было уж все равно, что ответит муж. Устала видеть, как умного, сильного Ивана взяли под себя эти двое, во всем им подчиняется, что в делах, что в мыслях. А тот вдруг согласился:

– А ведь ты права! Лгут они, во всем лгут! Господь им судья, только устал я от них…

В глазах и голосе Анастасии тут же мелькнула надежда:

– Так гони от себя!

– Пока не могу. Заменить некем.

– Да ты ведь сам силен и умен, сейчас не то что десять лет назад, когда молодым был и опыта не имел. Гони, Ваня…

Царь вздохнул, не отвечая, кивнул, но делать ничего пока не стал. Чего ждал, непонятно…

Анастасия в тяжести, к ней ходить нельзя, а у Ивана по весне кровь играет… Но прошли те времена, когда бушующая кровь приводила Ивана к девкам. Ему было совсем неважно, кто такова, лишь бы была крепка телом и горяча в ласках. Чаще ему и ласки не требовалось, удовлетворил себя, и ладно. Но Сильвестру про такое говорить не хотелось, ведь тот в Домострое вон как свою верность супруге, единожды обретенной, расписывал! Где уж ему понять телесное томление царя. У Ивана все больше портилось настроение, ну почему он должен блюсти монашеское послушание в отношении к женскому телу? Было бы можно к жене, так никто другой не нужен, а так что делать?

Царь лежал, закинув руки за голову, и с тоской размышлял над тем, как тяжела праведная жизнь. Родилась даже мысль о том, стоит ли праведность таких мучений? Вздохнув, царь принялся вспоминать давешнее развеселое бытие. Меж делом вспомнились и укоры, сделанные священникам на Стоглавом соборе в том, что они держат в кельях голоусых отроков, с которыми живут в отсутствии женщин. Почему-то подумалось, что это выход. Взять себе на время тяжести жены простую девку казалось греховным, а вот отрока… К его вящему изумлению, осуждения от Сильвестра он не встретил и быстро пристрастился к такому удовлетворению своих потребностей. При всем том Иван очень боялся, чтобы слухи об этой греховной страсти не дошли до ушей Анастасии, она не поймет. Но постепенно и об этом думать перестал, куда же царица денется? Обидится? Ну и пусть…

Иван снова пустился во все тяжкие… Снова с собутыльниками обмазывали девкам зады медом или патокой и заставляли бегать между ульями, веселясь над их криками. Или попросту сажали пчел на голую грудь, наблюдая, у какой больше вспухнет от укусов. Секли крапивой по разным местам, заставляли часами стоять раком в воротах, зазывая таким видом прохожих. И никто не смел пройти мимо, всяк должен был сделать свое дело. Особо охотно пользовались такой возможностью многочисленные новокрещеные, одно было сложно – царь не позволял девку хоть в сторону оттащить, заставлял творить все здесь же, у всех на виду. И еще не пропускал никого из священников, от любого, кого видел в рясе, немедля требовал облагодетельствовать девку, утверждая, что та давно вот так стоит, только чтобы пожалел какой поп. Бывали такие, кто плевался и спешил поскорее прочь. Их догоняли, тащили на двор, тоже оголяли и, пока с девкой не справится у всех на виду, не отпускали.

Постепенно, едва узнав, что царь неподалеку, народ спешил укрыться, чтобы не пострадать от его бесовских развлечений. А те становились все более жестокими, постепенно Ивана перестали удовлетворять простые измывательства над девками, раздевания мелких священников или подвернувшихся под руку мужиков. Его все больше интересовали людские мучения, все чаще хотелось жечь, бить так, чтобы кожа слезала полосами, рвать ноздри, ломать кости. Причем он не делал этого сам, а просто наблюдал.

Впервые увидев, как раздуваются ноздри молодого царя, точно впитывая запах крови, Адашев ужаснулся и бросился к Сильвестру:

– Пройдет немного времени, и он начнет убивать без разбора всех, кто неугоден! Что делать?

Поп задумался, потом попробовал начать свое излюбленное про терпение и смирение. Алексей разозлился: