Текст книги "Поверь в свою счастливую звезду"

Автор книги: Наталья Олейникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Посвящается моей маме

Глава 1. Ташкент – город хлебный.

Я еду в битком набитом троллейбусе по улице Навои. За окном проплывают фонтаны, магазины торгового центра, гуляющие по улицам люди. Но меня не волнуют красоты вечернего Ташкента. Мне не дают покоя мрачные мысли. Научно-исследовательскую лабораторию, в которой я проработала все восемь лет после окончания института с красным дипломом, совсем лишили финансирования. Наука никому не нужна. На календаре 1992 год. Сегодня шеф собрал нас и объявил о том, что мы все находимся в отпуске без содержания, и все, кто нуждаются в деньгах, могут отправляться в «свободный полет». Если бы он указал еще направление этого полета….

Дома у меня двое сыновей, одному пять, другому восемь лет. Муж тоже имеется в наличии, но его «свободный полет» каждый раз кончается катастрофой. Чего он только не перепробовал: и возить товары из Москвы, и открывать частный автосервис, и строительную фирму. В результате его финансовых операций мы продали все мое золото, гараж и сейчас продаем машину. А тут еще я так некстати остаюсь без работы. На свою зарплату я хоть как-то умудрилась кормить свое семейство.

Дома меня встречал радостный муж:

– 

Ура, на машину нашелся покупатель! Такой лопух, даже не торговался! Правда, денег у него немного не хватило до нужной суммы, но он мне вместо денег новую вязальную машинку отдал, прямо в упаковке. Ничего, продам кому-нибудь!

И он, оживленно потирая руки, пошел к соседу играть в шахматы. А я отправилась на кухню разгребать посудные завалы и готовить ужин.

Про потерю работы я рассказала ему за ужином, когда дети, доев жареную картошку, побежали к телевизору смотреть мультик.

– 

Вот здорово, будешь дома сидеть, за детьми смотреть, мне вовремя обеды готовить и внимание уделять.

– 

А жить мы на что будем, Васенька? – вздохнула я.

– 

Ну, родственников своих попроси, чтобы помогли. У тебя брат крутой, богатый. А то спихнули тебя замуж, и не чешутся там.

– 

При чем тут брат, когда у меня муж есть….

Тема выяснения отношений набирала обороты. Высказав все, что он думает обо мне и всех моих родственниках, Василий хлопнул дверью и пошел обсуждать с соседями неблагодарных и непонимающих жен.

Я, давясь слезами, пошла укладывать спать детей. Дети же, как назло, никак не хотели ложиться, и приставали ко мне с разными вопросами.

– Мама, а что это в коробке? – спросил Владик, младший сын.

– 

Это машинка вязальная, – важно сказал Егор, старший.

Он уже ходил во второй класс и поэтому прочитал надпись на коробке.

– 

А ты, мама будешь вязать на ней, да? – не унимался малыш. А что ты вязать будешь?

Мне очень хотелось поскорее уложить детей и остаться наедине со своими мыслями. Как получилось, что муж так переменился, и чем дальше, тем становится все хуже? Ведь когда-то я любила его, никто же меня насильно замуж не выдавал! Видела я и многочисленные недостатки, но, будучи наивной двадцатилетней девочкой, надеялась перевоспитать, переделать его. Как же я была наивна! Ссоры, сцены ревности, непонимание – как все это медленно, но верно разрушает отношения! И остается в душе какая-то пустота и усталость. Стучит молоточками в виски вопрос: «Что делать? Как и на что жить?». А поддержки, даже моральной – нет.

Не зря говорят, что устами младенца глаголет истина. На следующий день я посмотрела на вязальную машинку в коробке, и вспомнила слова Владика. «Чего ты свяжешь, мама», – сказал мой серьезный не по годам, худенький малыш. Мама вязальную машинку никогда в глаза не видела и рукоделием не интересовалась. Утром, отведя Владика в садик, а Егорку в школу, я взялась за изучение вязальной машинки. Пряжа рвалась и не хотела ложиться ровно, несколько металлических крючков погнулись от моих чрезмерных стараний, но к концу дня я даже смогла связать кусочек полотна 10 сантиметров шириной. Правда, звук при вязании получался такой, как будто водят рубанком: шир-шир, шир-шир. Прибежал возмущенный муж: мое ширканье действует ему на нервы и мешает смотреть фильм. Чтобы не скандалить с ним, я ставлю стол на лоджии, и устраиваю себе рабочее место там. Вытаскиваю на лоджию магнитофон, включаю кассету с любимыми «Битлами», и постепенно успокаиваюсь.

Очень скоро я поняла, что большие вещи трудно вязать и покупателей на них найти тоже нелегко. В Ташкенте большим спросом пользуются детские вещи. Есть такой обычай, что когда ребенок рождается, родственники должны купить ему все сразу: кроватку, пеленки и одежду, обувь, и разные костюмчики до пятилетнего возраста. И я начинаю осваивать детские костюмчики. Начинаю комбинировать нитки разных цветов, вышивать мальчикам на свитерах кораблики, а девочкам цветочки и ленточки. Сначала я это делаю для того, чтобы скрыть дефекты вязания: спущенную петлю, неаккуратный узелок. Потом вижу, что получается оригинально.

Первый мой выход на рынок закончился полным провалом. Люди подходили изредка, спрашивали цену, и уходили молча. Я терялась в догадках. Может, цена слишком высокая? Может, плохо связано?

Расстроенная пришла домой. Муж встретил меня с кислой физиономией. Макароны у него подгорели, дети отказывались их есть, и он заявил мне, что не собирается больше тратить свой выходной день на возню с детьми из-за моих каких-то глупостей. Тем более денег не наторговала, и вообще вся идея более чем дурацкая.

Что же делать? Бросить эту затею и заняться чем-то другим? Но чем? И в пряжу вложены деньги хоть не такие большие, но все же, куда ее теперь девать? Тут позвонила мама, узнать, как закончился мой поход. Мы стали вместе анализировать, что я сделала не так, и решили, что моя главная ошибка – это неправильно выбранный клиент. Дело в том, что продавать свой товар я отправилась на центральный рынок, а здесь публика городская – более разборчивая и современная. А мои покупатели – небогатые жители кишлаков, приехавшие продать свои дары полей, а заодно купить что-то в городе. Решили в следующий раз пойти вместе в Старый город и там попробовать продать детские костюмчики, и причем, в будний день, чтобы детей не было дома, и «вождь» наш не «гавкал» лишний раз.

Так мама отчасти успокоила меня и я села вязать дальше. Видимо, путь к вершинам успеха ни у кого не бывает гладким.

Старый город – это старая часть Ташкента, отсюда когда-то город начинал строиться. Здесь старые глинобитные дома соседствуют с современными высотными зданиями, но все равно кажется, что попадаешь в прошлое. Узкие улочки, глинобитные глухие заборы, старые раскидистые деревья и мечети.

Базар в старом городе очень большой. Здесь, возле четырехэтажного здания «Детского мира» идет бойкая торговля: трусики, костюмчики, детские кроватки. Многоголосая толпа шумит на разных языках. Для рекламы я держу костюмчики на весу на плечиках. Остальные в сумке у мамы, стоящей рядом.

Ко мне подходят две молодые женщины, и спрашивают по-узбекски, сколько стоит. Я бойко отвечаю, потому что названия числительных по-узбекски знаю достаточно хорошо. Они начинают торговаться. Не потому что я дорого прошу, просто здесь так принято. Но это хороший признак, значит, интерес к покупке есть. И действительно, они покупают сразу два костюмчика. Ура! Начало положено! По местной традиции, я обмахиваю денежными купюрами остальные костюмчики.

Через три часа мы все распродали. Радостная, я покупаю продукты для дома. Можно сготовить что-нибудь вкусненькое, а то одни макароны да картошка….

Я стала придерживаться такого режима работы: неделю вяжу, один день хожу на рынок продавать. Изделия мои раскупались, и однажды хозяин ближайшего ларька подошел и предложил купить у меня все оптом. Я согласилась, и стала каждую неделю привозить ему товар на оптовую продажу.

У меня появился мощный стимул вязать, появилось немного денег на неотложные нужды, появилось свое дело, в которое я вкладывала свою смекалку и фантазию.

Казалось, что уже виден свет в конце тоннеля. Но это продолжалось недолго. Мы собрались переезжать в Россию.

Глава 2. Кубанские мотивы.

И вот мы переехали в Россию, и живем в районном центре с 50– тысячным населением, который тридцать лет назад был еще станицей. Когда-то у мужа здесь жили родственники, он бывал здесь в детстве на каникулах.

Первое впечатление: просто кошмар, здесь жить невозможно. Дом, в котором мы поселились, имеет печное отопление. Туалет на улице, вода в колодце во дворе. Газ баллонный. Я не знала, что в конце двадцатого века можно так жить, только в книжках читала. Я никогда не думала, что такое дело, как простое мытье посуды, может занимать столько времени и сил. Принести из колодца воду, нагреть ее на плите, налить в тазик и помыть посуду, вылить воду, налить чистую, прополоскать в ней посуду. А прибавьте к этому стирку, приготовление еды, купание детей….. Нет, можно просто свихнуться. Мне казалось, были бы у меня крылья, я бы полетела обратно в Ташкент, в свою четырех комнатную квартиру со всеми удобствами. Но назад дороги не было.

Когда-то, в советские времена, этот городок, по словам местных жителей, был настоящей дырой. Хаты с глиняными полами и соломенными крышами, пустые магазины и пара-тройка еле живых колхозов. За каждой мелочью приходилось ездить в Краснодар, даже за молоком вставали в очередь в 4 утра (это в аграрном-то регионе). Многие уезжали на заработки на Север, и оставались там до самой пенсии, кто-то пытался зацепиться в Краснодаре. Образовательный уровень населения тоже был не высоким: человек, закончивший техникум, считался чуть ли не академиком. Но все изменилось после распада Союза. В Краснодарский край повалили беженцы из южных республик бывшего СССР. Переселенцы из Душанбе, Бишкека, Баку, Ташкента, Грозного – люди в большинстве своем с высшим образованием, сразу потеснили местных специалистов на рынке труда, на котором и без них было тесновато. Но и местные не сдавались просто так. На их стороне были многочисленные связи и могущественные родственники. Так возникла затяжная многолетняя конкуренция между «беженцами» и местными уроженцами.

В свете новых веяний культуры мой муж затеял «великий» проект по украшению нашего городка изделиями из лепки. Для этого он купил 10 тонн гипса (полный сарай), формы для отливки привез с собой, и двух рабочих, которые призваны были творить лепные шедевры, тоже выписал из Ташкента, пообещав им высокие заработки. Среди местного населения не нашлось никого, достойного столь высокого предназначения. А поскольку великие дела намечались лишь в перспективе, то денег на съем квартиры им не было, и они поселились у нас.

Мой быт стал еще более тяжелым: к нашей ораве добавилось еще двое взрослых мужиков. Заказов лепных пока не предвиделось, рабочие на всякий случай, впрок изготавливали разные лепные изделия, но продать их нигде не могли.

Типичная картина: я стираю белье в корыте, дети – один в школе, другой учит уроки, рабочие заливают формы гипсом, а мой муж бегает по двору, и из воздушки стреляет по воробьям. При этом он постоянно отвлекает то рабочих, то меня криками: «Попал! Ах, блин, промазал! Натусечка, мусепусечка, смотри скорее, как я метко прицелился!»

Я пыталась выносить на рынок свои детские костюмчики, но только простояла напрасно на пронизывающем ветру: никто на них даже не смотрел: детей здесь много не имеют, могут купить для них все самое лучшее и дорогое. Положение становилось угрожающим, я порой готовила обед из того, что дадут сердобольные соседи.

Надо было собирать в школу детей, Владька шел в этом году в первый класс, надо было с ним заниматься и читать, а у меня не было ни времени, ни сил, ни денег. Прямо возле соседнего дома строился коммерческий киоск, и хозяин его предложил мне работать там – вроде и к дому близко, и дети на виду. Я согласилась, только с условием выставить в этом ларьке мои вязаные костюмчики и лепные изделия.

И началось. Я работала в ларьке с 9 утра до 4ч. дня, а моя соседка – с 4 до 10 вечера. И так каждый день, без единого выходного. Владька делал уроки у меня в подсобке: писал на холодильнике, мычал невразумительно над букварем, потом его сменял Егорка. Толпой шли покупатели, в то время ларьков было очень мало. Я отвлекалась, боялась обсчитаться, ошибиться, сделать что-то не так. А дома ждала меня толпа народу и мой неустроенный быт.

Наступили холода. Мой металлический киоск промерзал насквозь и напоминал большой холодильник. Я выходила на работу в валенках, в трех штанах и двух куртках, и под ноги себе ставила электрокамин, но все равно пальцы на руках с трудом гнулись от холода, замерзала даже паста в шариковой ручке.

Мы узнали, что дрова и уголь для печки надо было покупать летом. Это большой дефицит и очень недешевое удовольствие. Лепщикам нашелся объект, где надо было оформить потолок лепной плиткой, и они начали делать его. Но у них постоянно случались простои в работе: то не было цемента, то песка, то желания работать. Вася не следил совсем за их деятельностью, поэтому об их проблемах мы узнавали от посторонних людей.

Мои нервы были на последнем пределе. Я перестала улыбаться, взгляд стал затравленным. Тут приехала в гости моя мама, здорово помогла мне в решении бытовых проблем, и сказала решительно:

– 

Уходи из ларька. Иначе ты через месяц будешь в психбольнице.

Я ушла из ларька. По уши погрязла в детских уроках. Владьке науки давались нелегко, на него требовалось особенно много терпения и времени.

Муж жил своей жизнью: фильмы, детективы, обязательный дневной сон. Дела в его строительной фирме шли все хуже: плитка, сделанная нашими умельцами, падала с потолка, заказчики ругались и отказывались перечислять деньги, налоговая требовала свое. Сказывалась и его некомпетентность, и лень и нежелание заниматься делами. Причем, когда я пыталась что-то сказать, то слышала неизменно одну и ту же фразу:

– 

На Востоке говорят: послушай женщину, и сделай наоборот.

Только тогда, когда у фирмы арестовали счет, и следующим шагом был арест нашего имущества, он послушался меня и продал строительную фирму. После раздачи долгов у нас остался только полный сарай гипса. Обиженные строители уехали домой, еле-еле собрав денег на билет. Правда, обижены они были на Васю, а мне долго целовали руки, и говорили, что я похожа на Наташу Ростову и они меня никогда не забудут.

И вот мы опять на мели. Я пошла в центр занятости искать хоть какую-нибудь работу. На дворе 1994 год, все предприятия стоят. А те, которые работают, не платят своим работникам по пол-года. Или платят зарплату халатами, мукой, сумками, ремешками для часов. Расцвет эпохи бартера.

Работу мне не предложили, но поставили на учет по безработице и назначили пособие. Только я обрадовалась, что будет время побольше заниматься с Владиком, как через 10 дней я получила работу в самом центре занятости. Муж так психовал из-за этого, что два дня куда-то специально уходил мне назло, и мне приходилось просить то одну соседку, то другую, встречать из школы младшего сына. Старший учился во вторую смену. Позже я стала каждый обед приходить домой – одного встречать, другого провожать. Весь обеденный перерыв у меня проходил в пути, но зато душа была спокойна.

На работе меня ценили, я получала зарплату деньгами, а не валенками и фуфайками, но все-таки для семьи из четверых человек этого не хватало.

Муж мой работать не спешил, да его никуда и не брали, потому что главным его достоинством были непомерные амбиции при отсутствии каких-либо умений и образования. Хотя в былые времена я делала все от меня зависящее, чтобы муж закончил институт. Как только мы поженились, его мама стала непрерывно кидать прозрачные намеки о его загубленной молодой жизни, о том, что он должен работать, вместо того, чтобы учиться (несмотря на то, что первые два года после окончания школы об институте никто не заикался). Когда эти намеки мне надоели, я взяла его и свои документы, и отнесла их в приемную комиссию автодорожного института, который находился рядом с нашим ташкентским домом, и пошла сдавать вступительные экзамены с ним вместе. Егорке было в то время 4 месяца, на время сдачи экзаменов с ним сидела моя бабушка, ни о какой подготовке не было и речи, но я очень уверенно вылезала на старых знаниях. Вася никакой подготовкой себя вообще не утруждал, и без меня не пошел бы даже на экзамены. Я же, придя на экзамен, решала сначала его задание, ему оставалось только переписать. Из-за того, что бумага на экзамене была вся проштампована, и за присутствием посторонних листков экзаменаторы строго следили, я писала решения на носовом платке. В случае опасности можно было этот платочек скомкать и вытереть пот со лба, благо в Ташкенте в середине лета это не казалось странным. Когда я решала свое задание, то специально делала ошибки, чтобы не получить 5, тогда бы меня зачислили без остальных экзаменов, а это не входило в мои планы. Когда нас обоих приняли в институт, я не пришла на первую сессию, и меня отчислили. Все контрольные я решала за мужа, даже сама носила их сдавать, ему нужно было только появиться в институте во время сессии, за это он «автоматом» получал трояки. Так «доучился» он до четвертого курса, когда грянула перестройка, и настала эпоха кооперации. В этот момент Василий решил, что диплом ему теперь не нужен: настали новые времена и новая жизнь. Времена настали действительно новые, потому что через несколько лет, когда его «припекло» и он хотел бы восстановиться, за учебу надо было платить немалые деньги, которых у него, разумеется, не было. Так и пропали зря мои старания, когда я, имея двоих маленьких детей, сидела над книгами и его курсовыми, отрывая это время от своего сна или отдыха. А может, и не пропали: я сама стала умнее и узнала много нового. Будем считать, что этот жизненный урок мне зачем-то был задан школой судьбы. По крайней мере, не так обидно…

Но светлый миг в моей жизни все-таки настал! Я поехала с детьми в отпуск в Ташкент. В финансировании поездки помогли мне мама и брат. Встречалась с соседями, друзьями и одноклассниками, побывала на старой работе, все были рады мне. Какое счастье снова пройти по улицам моего детства! Мы с мамой и с детьми ходили в шашлычную, сидели за столиком в тени раскидистых деревьев, от души наелись мягкого, хорошо прожаренного шашлыка, щедро сдобренного специями, с горячей, только из тандыра лепешкой. На душе становилось легче, все неприятности казались далекими и нереальными, как дурной сон.

Родной город лечил мои душевные раны, а мои родные решали проблемы материальные. В течение всего отпуска можно было не думать, чем кормить детей, во что их одевать. С детьми мы ходили в Ташкентский аквапарк, построенный уже после нашего отъезда, и получили огромное удовольствие. Там были и водяные горки, и бассейн с волнами, и спиральный спуск. Мы здорово накупались и отдохнули.

Мой брат занимался в Ташкенте изготовлением и продажей свадебных платьев. У них с женой был целый пошивочный цех: одни шили юбки, другие лифы, третьи расшивали все это бисером, четвертые собирали из деталей готовое платье. А потом его жена продавала эти платья в салоны проката, под видом привозных иностранных.

На семейном совете, обдумывая мою нелегкую судьбу, родные решили дать мне с собой в Россию несколько свадебных платьев, чтобы открыть прокат. Поскольку денег на аренду помещения не было, то решено было выделить для этого одну комнату у нас дома. Но это мы так хотим, а неизвестно еще, что скажет по этому поводу мой муж.

Дом наш был, мало того, что безо всяких удобств, но еще и очень странной архитектуры. Все комнаты были смежные, переходящие из одной в другую, и не было ни одной двери. Зачем тогда уж было городить три комнаты, построили бы лучше одну большую, эффект тот же. Поэтому, получив милостивое разрешение главы семейства занять самую маленькую комнату под прокат (ту, в которой до этого спали дети), надо было привести ее в порядок и поставить дверь. Ведь люди, приходя за платьями, обратят внимание и на облезлую побелку, и на старый плафон, а при отсутствии двери туда может запросто зайти кошка и улечься спать среди платьев. Мне помогала моя подруга и соседка Оля.

Моя подруга Оля – это моя «жилетка», и советчик, и помощник, единственный человек, которому я могу полностью довериться. Она живет на соседней улице, через три дома от меня. В нашем городке Оля тоже живет недавно, (но немного дольше, чем я), приехала с мужем и маленькой дочкой, из Грузинского города Поти (распад Союза согнал с насиженных мест миллионы людей). Муж ее устроился на работу, встал в очередь на квартиру (ее дом был гораздо хуже моего – от старости вот-вот рухнет), а она сидела дома с ребенком до трех лет. Но с мужем ее случилось несчастье: его убили в собственном дворе четверо наркоманов. Хотели угнать машину, а он им пытался помешать. Оля была просто убита горем и осталась в незнакомом городе без родных, без работы, с маленьким ребенком на руках, и в аварийном доме. Ей даже жить не хотелось сначала, но маленькой Наташке была нужна мама, ребенок теребил ее, требовал внимания и заботы, и постепенно Оля стала возвращаться к жизни. Из квартирной очереди ее моментально выкинули, под каким-то не очень благовидным предлогом, она устроилась на первую попавшуюся работу, маленькая Наташка пошла в садик.

Я не могу передать, каким добрым и отзывчивым человеком была Олечка! И она тоже страдала от отсутствия близкой подруги. Нас сразу сблизила необходимость приспосабливаться к новым условиям, к неторопливому течению жизни в нашем наполовину сельском городке, к идущему из далекого прошлого настороженному отношению местных жителей к чужакам. Так что сказать, что мы с ней нашли друг друга, будет как раз в точку. Я нуждалась в ней не меньше, чем она во мне. Моего Васю это просто доводило до бешенства. Я спасалась у нее во время бурных семейных скандалов, мой Владик дружил с ее Наташкой, и наши дети постоянно играли то у них, то у нас.

И вот мой свадебный салон готов, теперь проблема привлечь клиентов.

Вместо манекенов мы купили швабры и укрепили их на деревянных крестовинах как новогодние елки. А на швабры надевали платья, и к ним изнутри прицепляли булавками обручи. Все платья так поставить не хватало места, но мы поставили шесть самых хороших, а остальные развесили вдоль стенки. Наш энтузиазм подействовал даже на Васю: он из алюминиевого рукомойника выпилил два кольца и закрепил на подставке, а потом покрыл золотистой фольгой – получились кольца на свадебную машину

Мы с Олей ходили по городу, и на каждом столбе расклеивали объявления, и ждали с нетерпением. Людей пока нет, хотя стоит июль, а с июля по ноябрь на Кубани самое свадебное время.

Как-то, прибежав с работы из центра занятости на обед, я застала возле нашей калитки двух женщин, которые чего-то ждали. Оказывается, они пришли посмотреть свадебные платья, стали звонить в калитку, а мой муж обругал их и не пустил. Я прошла в дом, заглянула в комнату – он спит, позвала женщин зайти посмотреть платья. Они посмотрели, им понравилось, пообещали вечером прийти с невестой.

Придя с работы, я говорю мужу:

– Что ж ты не пустил женщин платья посмотреть, ты же дома был, что не мог их провести показать?

– Я только уснул, они мне спать мешали. Я сказал, что сейчас хозяйка придет, она вам и покажет.

– Ну а если бы они ждать не захотели? Мы бы клиентов потеряли, а их у нас и так еще нету.

– Тебе бы все только деньги, деньги подавай. Больше ничего тебе не надо.

– Ну а что ж ты у меня на сигареты просишь деньги каждый день и спрашиваешь, что бы пожрать? Не проси у меня, если ты такой умный и деньги тебе не нужны.

– Ах, ты меня куском хлеба попрекаешь! Тебе для меня жалко! Где деньги от твоего проката? Только одни неудобства, ходят тут всякие, и спать не дают!

Не стоило и тратить время на беседы с ним. Это был разговор глухого с немым.

Вечером действительно ко мне пришла целая делегация: невеста, ее подруга, мама и еще какая-то женщина. Они долго мерили платья, советовались друг с другом, и, наконец, оставили задаток и запасались на следующую субботу. Объяснила им, что надо приехать накануне за платьем, я его отглажу и приготовлю к свадьбе.

Итак, первый успех! В руках у меня задаток, дети тут же выпросили по мороженому, Василий пришел, как ни в чем не бывало, попросил на сигареты. В доме воцарился относительный покой. Если он не изводит меня придирками, притих возле телевизора или на рыбалку пошел – уже счастье. Когда соседка напротив, у которой муж был дальнобойщиком, жаловалась, что он опять уехал в поездку и она скучает без него, я смотрела на нее как на ненормальную. Мой бы куда-нибудь уехал, хоть ненадолго – я бы подпрыгнула до потолка, наслаждалась покоем в его отсутствие.

На следующий день было воскресенье, и я предвкушала выспаться. Но в 8 утра раздался звонок в калитку. Надо отметить, что в сельской местности рынок начинается в 6 утра, а часов в 11 уже заканчивается. Меня это всегда шокировало: пока выспишься, на рынке уже ничего нет, а в единственный выходной вставать в 6 утра и бежать на рынок я считала верхом идиотизма. Но у сельских жителей свои привычки, и только сейчас, по прошествии почти десяти лет и с приездом в наш район большого количества горожан, порядки стали меняться. Рынок сейчас работает до 3 часов дня, да и магазины круглосуточные появились. Словом, цивилизация потихоньку доходит и до нас, чему рады не только мы, но также наиболее продвинутое местное население.

Но вернемся к нашему рассказу: итак, в 8 утра раздался звонок. Я накинула халат поверх ночной рубашки и вышла. У калитки стояли парень и девушка. Похоже, мой вид говорил красноречивее слов, что меня подняли с постели. Они извинились и сказали, что приехали из станицы на базар, и у них через пол часа обратный автобус, поэтому позже прийти они не могут, и попросили показать им свадебные платья. Я разрешила, только забежала домой на минутку переодеться и убрать постель из проходной комнаты, через которую люди будут заходить в прокат. Дети смотрели телевизор, муж тоже сидел с ними рядом. Увидев меня, прошипел:

– Что, завтрак скоро будет?

– Видишь, я с людьми занята, подожди.

Парень с девушкой зашли, долго мерили и выбирали, но так ничего и не выбрали. Такое случается сплошь и рядом, и это понимают все, но только не мой муж. Когда посетители ушли, он набросился на меня с криком:

– Что такое, выходной день, пожрать нечего, завтрака до обеда ждешь, никакого внимания семье.

– Но это же клиенты, они же пришли по делу. Я же не с подружками болтала, и не на гулянье была.

Но объяснять что-либо было абсолютно бесполезно. Сели завтракать, Василий отшвырнул в сторону тарелку с яичницей. Дети тихо, как мышки, шмыгнули на улицу, чтобы не попасть под горячую руку. Настроение на выходной день было безнадежно испорчено.

Я часто думала о том, что моя семейная жизнь становится просто невыносимой. Каждый день дома нахожусь как на линии фронта: обстреляют или пронесет? Сотрудницы, с которыми я вместе возвращалась с работы, говорили, что с приближением к дому у меня меняется выражение лица, и они не могут смотреть на мои тоскливые затравленные глаза. Я не знала, что мне делать. Я не могла доверить мужу деньги, потому что он, невзирая ни на что, тратил их по своему усмотрению. Например, я послала его на базар за мешком картошки на зиму, а он купил подводное ружье. Зачем в ноябре месяце подводное ружье, для подледного лова что ли, и как его использовать вместо картошки, я не знала. В результате я весь день проплакала, а потом стала просить водителя служебной машины заехать купить мешок картошки или лука. Дома опять скандал:

– Водитель – твой любовник, – орал этот ненормальный.

Или еще: если хозяин коммерческого ларька давал мне продукты в долг под зарплату, дома меня ждала очередная сцена у фонтана. Ничего не покупать, не занимать и не приносить я тоже не могла, ведь детей надо было кормить.

Куда уйти я не знала, в городе у меня не было никого из родственников. Уехать опять в Ташкент к маме, это значило сесть ей на шею вместе с детьми, а и там и с работой плохо, и все на узбекском.

Никогда не забуду лицо моей ташкентской соседки, которая была в Андижане во время погромов и видела, как безумная толпа крушит всех и вся на своем пути, не разбирая ни возраста, ни национальности. Когда она вспоминала об этом, ее всю трясло, и она в кратчайшие сроки уехала с семьей в какую-то российскую деревню. После нашего отъезда в самом Ташкенте состоялась серия террористических актов. Сейчас там уже почти не осталось никого из моих друзей и знакомых. Россия, Германия, Америка, Канада, Израиль – где только нет сейчас моих земляков! Остались в Ташкенте или те, кто живет за гранью нищеты, или имеющие тяжело больных родственников, которых и оставить нельзя, и везти с собой невозможно. Люди рвутся из Ташкента любыми путями, вроде глупо ехать назад. Так все тянулось год за годом, а выхода никакого не было, становилось все хуже и хуже.

Работа со свадебными платьями потихоньку начала приносить доход. Все больше людей узнавали о нашем прокате, все больше приходили, несмотря на стойкое убеждение местных жителей, что платье, взятое в прокате, не принесет семейного счастья.

Много времени приходилось тратить на то, чтобы привести платья в порядок после свадьбы. Приносили их, бывало, и с оторванными подолами, и испачканными в мазуте, и прожженными сигаретами. О том, где была невеста в этом платье во время свадьбы, нам оставалось только гадать.

Приходилось отстирывать платья и отбеливать, на прожженные места пришивать цветочки или бусинки, менять поломанные молнии.

Во время свадебного сезона, с апреля по ноябрь (исключая только май, чтобы не маяться), платья у меня брали, тем более что в нашем городе другого проката не было, и приходилось ехать за ними в Краснодар, а цены там на порядок выше. Но зимой, особенно с декабря по март, бывало, ничего не брали вообще, и это сразу негативно отражалось на нашем бюджете. Бывало несколько раз, что после свадьбы не возвращали вовремя платье, и тогда мы с подругой шли сами искать этих людей по адресам.

Сильно осложняло мне жизнь наличие основной работы, на которой надо было находиться с утра до вечера, а люди приходили часто среди недели утром, и днем, потому что тем, кто далеко живет, вечером трудно добираться. Даже в нашем городе после 8 вечера перестают ходить маршрутки и автобусы, а в станицах транспортная проблема стоит еще острее. Приходя днем, посетители или никого не заставали дома, или рисковали нарваться на моего мужа, которому они нарушали дневной сон, и он с руганью прогонял их прочь, или на кого-то из детей, которые не могли ничего толком объяснить. Бросить работу и заниматься прокатом я тоже не могла, потому что на основной работе была хоть не очень большая, но стабильная зарплата, и никакой финансовой подстраховки у меня не было.