Текст книги "Охота на газетную утку (Руки кукловода)"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Какой вы предпочитаете кофе? – спросила я невинным тоном.

– Все равно, – буркнул он, – пусть будет эспрессо.

Я заказала ему эспрессо, себе – двойной капуччино, и мы пошли в глубину кафе.

Ахтырский, лавируя между столиками, задел плечом раскосую девицу, извинился. Она улыбнулась:

– Ничего страшного, – и ушла из кафе, так ничего и не заказав.

Мы сели за угловой столик, где было немного потише, и нам не мешали посторонние. Ахтырский положил на стол небольшую кожаную папку, пригубил кофе и посмотрел на меня с явной неприязнью:

– Ну что ж, я жду ваших объяснений.

Чего ради вы распространили клевету о моей фирме?

– Ну так уж сразу и клевету! – Я тоже постаралась держаться уверенно и агрессивно. – Уже то, что вы согласились со мной встретиться, говорит о том, что рыльце у вас в пуху! И почему, интересно, у вас в офисе поставили «жучков»?

– Да об этих «жучках» я знаю только с. ваших слов! – Ахтырский побагровел и, расстегивая свою папку, неприязненно бросил мне:

– А встретиться с вами я согласился только для того, чтобы посмотреть в ваши глаза и спросить, есть ли у вас совесть! И для того, чтобы потребовать объяснений! И еще для того, чтобы показать вам эти бумаги, достоверно доказывающие, что мое агентство совершенно непричастно…

Внезапно он схватился рукой за воротник рубашки, словно ему не хватает воздуха, широко открыл рот, как выброшенная на берег рыба, откинулся на спинку стула и дернулся всем телом, как будто через него пропустили электрический ток.

Я вскочила, в ужасе глядя на Ахтырского.

Лицо его еще больше побледнело, глаза остекленели и уставились в потолок, как будто он увидел там что-то важное. Какая-то девица истошно завизжала. На крик подбежала официантка, пощупала пульс Ахтырского, тоже побледнела и убежала в служебное помещение.

Тут же появился хозяин, уверенный в себе, вальяжный темноволосый мужчина с набриолиненными волосами, одним взглядом оценил обстановку и вынул мобильный телефон, чтобы вызвать «скорую» и милицию.

Я чувствовала себя ужасно и действовала, как во сне. Одна мысль стучала у меня в голове, как негритянский барабан: "Он мертв!

Он мертв! Он мертв!"

И еще одна: «Неужели я его убила? Неужели его смерть на моей совести?»

Из папки вывалились какие-то листки и веером рассыпались по полу.

Хозяин, переговорив по телефону, величественно удалился. Официантка с красными пятнами на щеках убежала за стойку, где подруга уже капала ей валерьянку в коньячный бокал.

На меня никто не смотрел, движимая подсознательным импульсом, я вскочила из-за столика и выскользнула из кафе, не дожидаясь появления милиции.

В поезде метро меня начала бить такая крупная дрожь, что немолодая дама приличного вида уступила мне место, поглядев сочувственно. Я плюхнулась, даже не поблагодарив. Глядя перед собой невидящими глазами, я пыталась осознать, что же случилось.

Только что прямо на моих глазах умер человек, и не просто случайный прохожий на улице – нет, с этим человеком мы были если не знакомы, то связаны взаимными интересами.

Очевидно, сердце не выдержало после всех неприятностей, что я ему устроила.

Я застонала чуть не в голос. Как же могло так случиться, что я, сама того не желая, отправила человека на смерть?

Мне вспомнилось начало этой истории.

Случайная, наугад взятая заметка из газеты…

Маленькая, никому не известная фирмочка…

И название такое уютное, как домашняя лапша… Я ведь была уверена, что от статьи никому не будет плохо… Как это говорил Петр Ильич? «Если информация выдуманная, значит, нет никакого ее искажения». Действительно, ну что такого могли предъявить Ахтырскому милиция и налоговая, если у него все было в порядке? Нельзя же предъявлять претензии к фирме из-за какой-то паршивой заметки в газете! Со временем от Ахтырского все бы отстали. Даже меня он не смог бы привлечь за клевету – ведь в первой статье не говорится ничего определенного, одни намеки…

Но вот как все обернулось: у человека не выдержало сердце. И кроме того, что теперь я буду мучиться совестью до могилы, мне еще могут предъявить вполне конкретное обвинение.., как это формулируется: «действия, повлекшие за собой смерть потерпевшего». Конечно, тут руку приложила не я одна; нервы мотали ему после статьи и милиция, и налоговая полиция… Но они-то уж как-нибудь отмажутся. А я буду крайней.

В таких растрепанных чувствах я вернулась домой, потому что в редакции появляться не было сил. Не успела я бросить куртку на стул в прихожей, как раздался звонок в дверь.

– Кого еще нелегкая принесла? – не стесняясь, громко заворчала я, открывая.

– Что-то ты, Сашок, сегодня неласково встречаешь! – На пороге стояла Ираида.

– Ой, извини! – спохватилась я.

Ираида вошла и бросила быстрый взгляд на вешалку.

– Нету их, – расстроила я ее, – сегодня культурная программа. Сначала по городу гуляют, потом в «Луне» обедают, потом в театр идут…

– Вот как, – проговорила Ираида с совершенно непередаваемой интонацией.

– Ты только не уходи, – обратилась я к ней просительным тоном, – посидим, поедим чего-нибудь, покурим, поболтаем..'.

Я и вправду была ей рада: оставаться одной в пустой квартире с ужасными мыслями – перспектива не из приятных.

– Что-то у меня тонус понизился, – пожаловалась Ираида, усаживаясь на кухне с сигаретой, – выбила меня история с соседкой из колеи, ночами спать не могу, все кажется, что наверху кто-то ходит.

– Мистика! – усмехнулась я.

– Точно, – согласилась Ираида, – и ведь знаю, что никого там быть не может, а все равно вскакиваю.

– Кому квартира-то достанется? – поинтересовалась я – так просто, для поддержания разговора.

– Да черт его знает! – Ираида махнула рукой, так что пепел с сигареты свалился прямо в цветочный горшок, стоящий на окне.

Отросток монстеры принесла нам Анна Леопольдовна. Мамуля загорелась желанием вырастить огромную пальму и поставить ее на консоль в гостиной. Пока что цветок тихо чахнул на кухне, и Леопольдовна ворчала На нас, что толку с этого не будет.

– Там какие-то племянники, седьмая вода на киселе, – продолжала Ираида, – полгода надо ждать, пока все наследники претензии предъявят.

– Да, знала бы соседка, что помрет, отписала бы в завещании, кому что хочет отдать… – роняла я ничего не значащие фразы.

Ираида поглядывала на меня очень внимательно, и я ждала допроса с пристрастием на тему, какие отношения у мамули с Петром Ильичем, и если близкие, то серьезно ли у них это, и есть ли у Ираиды шансы на успех., Говорить на эту тему мне очень не хотелось: во-первых, неприлично обсуждать с кем-то поступки родной матери, а во-вторых, я понятия не имела, какие же у мамули с Петром Ильичем отношения.

– А что, – начала я, искусственно оживившись, – милиция точно установила, что с соседкой был несчастный случай?

– Милиция ничего и не устанавливала, – Ираида пожала плечами, – сказали: захлебнулась в ванне, потому что заснула. У них убийств нераскрытых целая куча, так станут они еще смерть в ванне расследовать!

– А не мог ей кто-то: ну.., помочь слегка? – спросила я, наливая Ираиде кофе.

– Да зачем? Взять с нее нечего… – задумалась Ираида. – Хотя.., квартира, конечно.

Ираиде явно не хотелось идти домой в пустую квартиру с непонятными звуками сверху. А мне не хотелось ее отпускать, чтобы не оставаться наедине с грустными мыслями. Поэтому мы перебрасывались словами, как двое мальчишек ранним воскресным утром лениво перебрасываются футбольным мячом.

– А ты в тот вечер, ну, накануне, дома была?

– Была, конечно, – вздохнула Ираида, – куда же я денусь?

– Ну-ну, не раскисай, – усмехнулась я, – при твоих темпах недолго тебе сидеть в пустой квартире, найдешь себе кого-нибудь!

– Твоими бы устами… – протянула Ираида, но я не дала ей повернуть разговор в сторону личной жизни, а задала новый вопрос:

– Не помнишь, ничего такого необычного в тот вечер не случилось? Ну, может, звуки какие подозрительные сверху раздавались, голоса…

– Ничего такого не было. Тихо было у Алевтины, как в могиле, – рассердилась Ираида. – Только потом вода полилась. И вообще, я не прислушивалась, телевизор включен был и видик…

Ираида на мгновение задумалась и взглянула на меня просветленно:

– Знаешь, единственное, что случилось в тот вечер – свет вырубился.

– Надолго?

– Минут на сорок… Я еще порадовалась, что детектив по видику смотрю, а то так и не поняла бы, кто убийца.

– Ну и кто же убийца? – лениво спросила я.

– Ты не поверишь! Но не буду рассказывать, а то неинтересно смотреть будет, я тебе кассету принесу, называется «Тайна могилы».

– Этого мне еще не хватало, – скривилась я, – столько рецензий пишу по должности, надоело до чертиков…

– Слушай! – Ираида вскочила, с грохотом опрокинув стул, так что несчастная монстера чуть не свалилась с подоконника. – Слушай, а ведь в том фильме Мишель Пфайффер тоже пытались утопить в ванне!

– Утопили? – из вежливости поинтересовалась я.

– Нет, ты слушай! Он сделал ей укол, ее вроде как парализовало, и он ее – в ванну!

Сейчас, говорит, вода до края дольется, ты и потопнешь… Вот какая сволочь! А я, говорит, уйду, и тебя только утром найдут и скажут, что заснула в ванне…

– Прямо как твоя Алевтина Ивановна…

– Именно! У меня ночью-то в голове один ремонт был, эта самая «Тайна могилы» из головы вылетела совсем. А теперь даже удивительно, как все совпало…

– Ну а утром-то ты ничего такого, не заметила странного?

– Ты считаешь, что это не странно – найти соседку мертвой в ванне? – спросила Ираида. – Мне, знаешь, и этого хватило."

Она попробовала кофе, который безнадежно остыл, и поморщилась. Чтобы поднять нам обеим настроение, я достала из буфета коробку конфет, которую принес третьего дня Петр Ильич. Коробка была огромной, как мы с мамулей ни старались, уничтожая конфеты, на вид они не убавлялись. Потом я пошарила в серванте и принесла непочатую бутылку черносливового ликера.

– Коньяк кончился! – объявила я Ираиде. – Пей, что дают.

Ираида не отказалась.

– Сашок, ты меня знаешь тыщу лет, – извиняющимся тоном начала она, – никогда я не злоупотребляла спиртным, но после того, как увидела, как Алевтина в ванне плавает… извини, без рюмки про это говорить не могу.

Мишель Пфайффер-то, конечно, посимпатичнее выглядела.

– Тем более что ее до конца не утопили, – поддакнула я., – Да. Я, конечно, особенно там не приглядывалась, больше по полу ползала. Участковый и то сказал, что, не положено посторонним, раз труп, а воду-то кто убирать будет? Ведь без сапог резиновых в коридор не войдешь… Ну, мне тряпку в руки…

Ираида выпила еще ликера.

– Как вспомню воду эту холодную, до сих пор руки сводит… – Она поглядела удивленно:

– Слушай, вот что странно. Вода-то холодная была!

– Остыла за такое долгое время, – неуверенно возразила я.

– Допустим, в коридоре остыла, – протянула Ираида, – но ведь в ванной тоже холодная была… И пара на зеркале не было.

– Тебя и ванну допустили?

– Сама вошла: воду-то надо собрать. Ой, Сашка, не дай Господи такого конца!

– Да успокойся ты, не вспоминай, если тяжко! – пожалела я ее, но слова из Ираиды полились неудержимым потоком. И то сказать: я еще первую рюмку ликера не допила, а она уже четвертую наливает. А черносливовый ликер крепостью сорок пять градусов – штука серьезная!

– У нас с Алевтиной были одинаковые краны… Там открутишь горячую воду, а она через несколько минут снова холодная. Все время прибавлять надо. И еще: в ванной ни халата, ни полотенца купального. Вот ты когда мыться идешь.., а впрочем, тебе мать может подать.

Это верно, я вечно забываю то полотенце, то губку и потом ору на всю квартиру мамуле, чтобы принесла.

– А когда одна живешь, – тяжело вздохнула Ираида, – надеяться не на кого. Поэтому сама все должна заранее положить, чтобы потом в мокром виде голышом по квартире не скакать. Так вот что я тебе скажу: ни фига у нее в ванной не лежало, одно полотенчико крошечное для рук на крючке висит… И тапочки…

– Что – тапочки? – не выдержала я. – Раз начала, то уж говори!

– Тапочки я нашла не в ванной, а на кухне, – выпалила Ираида.

– Уплыли, – усмехнулась я.

– Не-а, вся вода из ванной в коридор вылилась, а на кухне ничего и не было. И не могли они уплыть, за порог в ванной бы зацепились…

– Ираида, – я отодвинула подальше ополовиненную бутылку ликера, – ты меня извини, но ты не путаешь свою соседку с Мишель Пфайффер? Это ее в том фильме утопить пытались. А про соседку ты сама говорила, что никому ее смерть не нужна была.., ты не придумала все эти улики – так, для разговора?

– С чего это мне выдумывать? – рассердилась Ираида.

Вместо ответа я красноречиво взглянула на бутылку. Ираида перехватила мой взгляд и обидчиво поджала губы.

– Если все так, – наконец нарушила я затянувшееся молчание, – то почему же ты милиции ничего не рассказала?

– А кто меня спрашивал? – закричала Ираида и снова сбросила столбик сигаретного пепла в несчастную монстеру. – К тому же я тогда в таком состоянии была.., а теперь все думаю про эту историю и мелкие подробности вспоминаю.

От ликера ли, от грустных мыслей или от сегодняшних переживаний в кафе у меня зверски разболелась голова. Проводив Ираиду, я выпила две таблетки шипучего упсарина и улеглась спать, на время выбросив из больной головы все неприятное.

* * *

Утром в отделе Мишка Котенкин встретил меня, исполнив на губах туш, и с шутовским подобострастием приветствовал:

– Здравствуйте, Александра Юрьевна, светоч и надежда российской журналистики!

Не прикажете ли кофейку подать?

У меня не было настроения поддерживать Мишкин шутовской тон, вчерашние события не шли из головы. Однако я подсела к его столу, согласившись выпить кофе, и шепотом рассказала о трагическом завершении встречи с директором «Домовенка». Мишка присвистнул и вполголоса, уже совершенно серьезным тоном, сказал:

– Значит, действительно в этом агентстве делались какие-то темные дела, и когда директор пошел на встречу с тобой, его устранили, чтобы не выболтал чего-нибудь.

– Да кто его устранил? – возразила я, невольно повысив голос. – Я же рядом с ним сидела, никто его не убивал, от расстройства с мужиком инфаркт случился. Или инсульт.

Я не врач, в таких делах не разбираюсь. А довела его я, своей статьей дурацкой! Выдумала неизвестные махинации, чтобы имя себе сделать, а человека на тот свет отправила!

Последние слова я произнесла так громко, что Кап Капыч, с унылым пыхтеньем трудившийся в своем углу над злополучным эротическим рассказом, откликнулся:

– Не знаю, кого ты там отправила на тот свет, но если ты мне не поможешь с этой эротической фигней, то будешь виновата в моем самоубийстве. Я сделаю харакири прямо посреди отдела и оставлю записку: «В моей смерти прошу винить Сашу П.».

– Лучше сделай харакири у Гюрзы в кабинете, – машинально ответила я, – и напиши «Прошу винить Анфису С.». По крайней мере, принесешь пользу обществу.

– Ну, Сашунчик, хоть финальную фразу подскажи!

В голосе Кап Капыча звучало неподдельное страдание.

– Она закатила глаза, – по-прежнему машинально, думая о своем, ответила я, – и забилась в пароксизме оргазма.

– Как-как? – изумленно переспросил Кап Капыч. – В пароксизме оргазма? Ну, мать, ты даешь!

Мишка Котенкин тем временем уже бубнил вполголоса:

– Если ты считаешь, что директор агентства недвижимости может так вот запросто загнуться от расстройства, что его в газете облаяли, я, дорогая, просто поражен твоей наивностью! Торговля недвижимостью – это почти как наркобизнес, там такие волки трудятся – только зубы щелкают! А ты его этакой слабонервной курсисткой изображаешь!

– Но факт остается фактом – он умер на моих глазах!

– Ты ведь только что справедливо заметила, – ехидно прервал меня Мишка, – что ты не врач. Откуда же ты знаешь, что он умер? Ты ведь удрала из кафе, не дождавшись милиции и «скорой помощи». Может быть, его откачали, а ты себя уже в убийцы записала?

– Да брось ты. Мишка, – с горечью возразила я, – если бы ты его видел, ты бы не сомневался. Живой человек так выглядеть не может.

– Все-таки мы проверим.

Мишка достал телефонный справочник и, перелистывая его, проговорил:

– Ближе всего бывшая Куйбышевская больница, но надо бы узнать, какая вчера была дежурной и куда могли отвезти на «скорой»…

Через пять минут он уже все узнал и набрал номер справочной.

– Скажите, пожалуйста, это ведь к вам в больницу вчера привезли Бориса Борисовича Ахтырского? Кто я? Я его родственник… Ах, какое горе! А какая причина смерти? Девушка, милая, я понимаю, что не имеете права говорить об этом по телефону, но мы, его родственники, так волнуемся, так волнуемся… Ах, вот как? Ну ладно, большое вам спасибо.

Повесив трубку, Мишка задумчиво посмотрел на меня и сказал:

– Ахтырский действительно умер. То есть уже мертвым к ним поступил.

– Ну вот видишь? – вклинилась я и приготовилась к новому потоку самообвинений.

– Да погоди ты! – придержал меня Мишка. – Я спросил у нее, какая причина смерти.

Она сначала отказалась говорить – не имеет права отвечать на такие вопросы по телефону неизвестно кому, – но все-таки обмолвилась, что какому-то их профессору очень не понравился внешний вид трупа, и обязательно будут делать вскрытие. Так что подожди обвинять себя в его смерти. Мне мое журналистское чутье подсказывает, что с ним не все так просто. А на твоем месте я бы в темпе готовил следующую статью – от тебя ведь ждут сенсации, и смерть Ахтырского тебе очень на руку…

– Ох, Мишка, ну не стервятники ли мы после этого! – простонала я.

– Работа у нас такая, – возразил Мишка.

Я пересела за свой стол. Мишка прав, нужно писать новую статью, оправдывать, так сказать, доверие руководства.

Ахтырский – ладно, с Ахтырским еще не все ясно, можно пока подождать, что покажет вскрытие, да и вообще обдумать ситуацию, но вот о том, что мне рассказала Ираида про обстоятельства смерти своей соседки, – об этом надо писать немедленно, это покажет события в новом свете.

Я достала блокнот с записями, которые сделала со слов Ираиды, включила компьютер и начала:

"Город потрясен очередным громким заказным убийством. Выстрелом в голову убит заместитель начальника КУГИ Антонов. Я не стану в худших традициях бульварной журналистики радостно восклицать: "Вот видите!

Я же об этом говорил! Я это предсказывал!"

Я сокрушаюсь вместе с вами, дорогие читатели: и потому, что человеческая смерть – это всегда трагедия, и потому, что наш город, как это ни печально, снова доказывает свое право именоваться криминальной столицей России.

Теперь уже ни у кого не возникает сомнений в том, что сфере недвижимости происходит серьезный передел влияния, настоящая война. Конечно, я хочу держать вас в курсе событий, но, к сожалению, милиция не подпускает журналистов к убийству Антонова, на все наши вопросы отвечает, что в интересах следствия информация по этому делу закрыта.

Обещаю вам, дорогие читатели, что постараюсь разрушить это заговор молчания и в ближайших выпусках нашей газеты рассказать вам о подробностях и подоплеке этого убийства.

Но сейчас, пока над этим преступлением еще не рассеялась дымовая завеса таинственности, я хочу напомнить о той цепочке событий, кульминацией которой стали выстрелы на Заячьем переулке.

Первое событие, на которое я обратил ваше внимание, – похищение компьютера из офиса агентства недвижимости «Домовенок». Незначительное, на первый взгляд, происшествие, как айсберг, имело свою подводную часть, тайную цель: злоумышленники хотели получить доступ к файлам «Домовенка», к информации о происходивших сделках.

Второе действие этой драмы было уже куда серьезнее: погибла женщина, сотрудница КУГИ. Ее смерть была обставлена как несчастный случай: одинокая женщина якобы задремала в ванне и захлебнулась.

С самого начала у меня возникли сомнения в достоверности такой версии. Слишком уж вовремя умерла Алевтина Ивановна.

Как говорится, время подтвердило мою правоту. Сегодня обнаружились новые факты, по-иному освещающие смерть Алевтины Ивановны Фадеевой. Мне удалось получить эксклюзивное интервью у соседки покойной, которая попала в ее квартиру вместе со слесарем, взломавшим дверь, и участковым уполномоченным.

Эта женщина, попросившая меня не называть ее имя, рассказала, что, войдя в квартиру и убедившись в смерти своей соседки, она стала тряпкой собирать воду с пола в коридоре и ванной комнате, поскольку эта вода протекала к ней в квартиру. Так вот, эта вода была холодной. Допустим, вода на полу в коридоре могла остыть за несколько часов, но такой же холодной была вода в ванной комнате, и зеркало над раковиной не запотело, как оно запотевает обычно, если в ванной долго льется горячая или хотя бы теплая вода.

«В такой воде Алевтина Ивановна не могла бы заснуть», – сказала эта наблюдательная женщина, и мы не можем с ней не согласиться. Да, дорогие читатели, в холодной воде не задремлешь!

«У меня в ванной стоят такие же краны, как у Алевтины Ивановны, – сказала соседка покойной в своем интервью для „Невского вестника“, – и я знаю их характер. Сначала отрегулируешь воду, несколько минут она идет теплая, а потом становится все холоднее и холоднее, и нужно заново регулировать».

Такое свидетельство сразу ставит под сомнение версию о несчастном случае. Быстро остывающая вода не дала бы Фадеевой задремать, она бы проснулась от холода. Но если вам, дорогие читатели, это соображение кажется недостаточно убедительным, вот вам еще одно замечание наблюдательной соседки:

«Я заглянула в ванную, чтобы собрать воду с пола и увидела, что нет полотенца. Если я собираюсь мыться, я заранее приношу чистое белье, купальное полотенце.., а у Алевтины Ивановны полотенца-то в ванной и не было. Только маленькое для рук на крючке висело. И тапочек не было в ванной, они почему-то на кухне стояли».

Представьте себе, дорогие читатели, такую картину. Одинокая аккуратная немолодая женщина собирается принять ванну – и почему-то забывает принести полотенце. Она знает, что в квартире никого нет, кроме нее, что ей некого попросить об услуге и что ей придется мокрой идти через всю квартиру за полотенцем… Не вяжется это с образом аккуратной хозяйственной женщины. И тапочки…

Почему она оставила их на кухне и пошла в ванную босиком?

Нет, все это слишком, простите меня, напоминает инсценировку, причем неуклюжую инсценировку. Если это так очевидно нам с вами, почему же этого не заметила милиция, поспешив оформить это дело как несчастный случай? Неужели только для того, чтобы не вешать на себя еще один «глухарь»?

Итак, при внимательном взгляде на события становится ясно, что убийство в Заячьем переулке – это не первое звено в цепи преступлений, связанных с переделом сфер влияния в городской коммерческой недвижимости, и даже не первое убийство в этой цепи.

Правда, есть и существенные отличия: если убийство Алевтины Ивановна Фадеевой было тщательно замаскировано под несчастный случай, то Иван Андреевич Антонов застрелен среди белого дня вместе со своей женой характерным для заказных убийств выстрелом в голову.

Это может быть объяснено двояко: либо тем, что к человеку такого ранга слишком трудно подобраться незаметно, чтобы инсценировать несчастный случай, либо тем, что убийцы Антонова хотели добиться устрашающего эффекта, хотели продемонстрировать свою силу и показать, кто в городе настоящий хозяин…"

Поставив выразительное многоточие, я еще раз пообещала читателям вернуться к этой теме в следующих номерах газеты и положила статью на стол Гюрзы. На душе у меня было скверно. Все это мне ужасно не нравилось.

И то, что совершенно случайно, наугад копнув, я наткнулась на такой клубок змей, разворошила настоящее осиное гнездо. И то, что люди вокруг меня мрут как мухи. И то, что, трубя на каждом углу о своем воображаемом источнике, я в действительности совершенно не понимаю, что происходит.

И больше всего мне не нравилась смерть Бориса Борисовича Ахтырского. Я никак не могла отделаться от мысли, что она на моей совести.

Подошел Мишка Котенкин, присел рядом и погладил меня по плечу.

– Слушай, – не выдержала я, – у тебя что – своих дел совсем нету?

– Дел у меня куча, – ответил он, ничуть не обидевшись, – но я за тебя волнуюсь. Как бы не наломала ты, Александра, дров.

Он очень редко называет меня Александрой, в самых серьезных случаях.

– Ты на себя-то в зеркало посмотри.

В глазах – тоска, руки трясутся как после хорошего перепоя… Худая, как велосипед, ничего не ешь, только кофе пьешь…

– Что ты выдумываешь? – возмутилась я. – Ничего у меня руки не трясутся. И в глазах не тоска, а волнение. Допускаю, что немного похудела от переживаний, но ведь не каждый день на твоих глазах умирает человек.

Попил кофейку – и помер!

– Моя жена всегда говорит, что кофе вреден, – согласился Мишка. – Но, – он глядел на меня очень серьезно, – вот что тебе не дает покоя. Совестливая ты очень, Александра, в журналистике так нельзя.

– Много ты понимаешь в журналистике, – фыркнула я и тут же опомнилась:

– Извини, не хотела с тобой ссориться. Но Миша, ты пойми: если бы Ахтырский помер после того, как мы с ним поговорили, все выяснили, то я бы не так переживала. А тут сиди и мучайся: то ли я его довела до инфаркта, то ли кто-то ему рот хотел заткнуть, чтобы он мне ничего не рассказал…

– Ты уж за что-нибудь одно беспокойся, – усмехнулся Мишка, – либо он от твоих статей помер, тогда, значит, никто за ним не стоит, либо его убили, и тогда ты в его смерти не виновата.

– Как бы это узнать? – пробормотала я.

– Конечно, если сидеть за столом и вздыхать, то ничего не узнаешь, – съехидничал Мишка, – едем сейчас туда.

– Куда?

– В морг, вот куда! – крикнул Мишка, так что Гюрза даже выглянула из кабинета и спросила, с чего это мы так разорались.

Я сделала вид, что не расслышала, и пошла надевать куртку. Услышав змеиное шипение из кабинета, Мишка мгновенно испарился, как будто его и не было.

– Петухова! – крикнула Гюрза, очевидно, пароксизма вежливости хватило у нее только на один вчерашний день. – Тебе не кажется, что ты должна ставить меня в известность по поводу своих отлучек? Как продвигается расследование?

– Виталий Андреич не предупреждал меня, что я должна ставить в известность кого-то, кроме него, – холодно заметила я и направилась к выходу.

Положив руку на ручку двери, я оглянулась. Глаза у начальницы были такие выпученные, а физиономия такая красная, как будто ее обварили кипятком. Она шумно дышала с присвистом. Интересно, у пресмыкающихся бывает инфаркт?

* * *

Мишка ждал меня у выхода в своей старенькой «пятерке». Всю дорогу мы молчали, только у самой Куйбышевской больницы он сказал, чтобы я помалкивала и делала расстроенный вид.

– Впрочем, у тебя и так вид – краше в гроб кладут, – неделикатно высказался он, – так что в морг мы как раз кстати.

Внезапно перед самой больницей с боковой улицы перед нами выскочил какой-то нахальный серый «опель». Мишка, чертыхнувшись, вдавил педаль тормоза в пол. Машина резко остановилась.

– Пускают же на дорогу всяких уродов! – в сердцах воскликнул он. – Хорошо, только что колодки поменял, тормоза хорошие, а то бы врезались…

На территорию больницы пускали только труповозки и медицинские «рафики», так что мы с Мишкой пошли пешком.

Небольшое здание морга стыдливо пряталось за кустами сирени, которые сейчас, в октябре, еще были покрыты зелеными листьями. Я заметила: сирень не желтеет, кусты стоят зеленые до самых морозов, потом листья жухнут и опадают. Сирень я люблю, у меня на нее аллергии нет.

Мишка усадил меня на лавочку, велел никуда не уходить и скрылся в недрах морга. Вокруг было относительно тихо, наверное, никаких похорон сегодня больше не предвиделось.

Только я собралась было достать сигаретку и расслабиться на мягком осеннем солнышке, как из дверей выскочил Мишка, подталкивая перед собой разбитного мужичка в грязно-белом халате поверх ватника.

– Вот, ты сам на нее посмотри! – сокрушался Мишка. – Вот, сам погляди, до чего девку вся эта история довела! Кожа да кости, одни глаза на лице остались…

Мужичок оценивающе меня осмотрел и нехотя кивнул:

– Да, пропорция нарушена.

Я удивленно поглядела на Мишку: при чем тут мои пропорции? По весу тут покойников принимают, что ли?

– Ты посиди пока, – высказался Мишка тихонько и продолжал, обращаясь к мужичку:

– Сергеич, Христом-Богом тебя прошу, помоги! Сил у меня нет больше с ней возиться! Так переживает, что руки может на себя наложить. И тогда меня совесть замучает – сестра родная все-таки!

Ах, вот как, мы с Мишкой уже оказывается родственники! Я сделала постное выражение лица и наклонила голову ниже, чтобы не рассмеяться.

– Бросить ее не могу, дома бывать почти перестал, а у меня, между прочим, дети малые… И жена все время пилит! Сам знаешь, какие жены бывают…

– Это да, – энергично закивал головой Сергеич, – это конечно…

Насчет детей Мишка приврал: дите у него было одно, и совсем не малое: сын-оболтус четырнадцати лет. Жена Мишку редко пилила, но, как говорится, ради красного словца…

– Помоги, Сергеич! – просил Мишка. – Разузнай все насчет того покойника! А я уж.., не постою… – Он расстегнул «молнию» на сумке и показал мужичку литровую бутылку водки «Лапландия».

Видя, что разговор приобретает совершенно конкретное направление, Сергеич оживился.

– Дак что ты хочешь-то? Чего разузнать-то надобно?

– Вчера мужика привезли к вам, Ахтырский Борис Борисович, – деловито начал Мишка. – Так вот, как бы это узнать, отчего он помер?

– А тебе зачем? – подозрительно уставился на него Сергеич.

– Да тут понимаешь, какое дело… – Мишка сделал вид, что здорово смущен. – Сеструха моя.., вот она, – он кивнул на меня, – была у него в любовницах. Ты не думай, – заторопился Мишка, – это она сейчас такая страшная, потому что переживает, а раньше была очень даже ничего себе. И, сам понимаешь, дело молодое, а он, Ахтырский-то, солидный был человек, директор фирмы.

Ну и уговорил девку. Квартира у нее отдельная, там и встречались, чтобы жена его ничего не узнала.

– Ну дак и что? – спросил Сергеич. – Обычное дело, как у всех…

– Оно-то так, но понимаешь, покойный… как бы это помягче выразиться… – Мишка сначала забуксовал, а потом выразился, как придется:

– Покойный очень трахаться любил. Вот хлебом его не корми, дай только.., ну, это самое. Видишь, до чего девку довел – кожа да кости…

– Да, – деревянно кивнул Сергеич, глядя на меня с легким недоверием.

– А потом вдруг – раз! – и помер, – продолжал Мишка. – И она ночей не спит, переживает. Думает, может, у него инфаркт оттого, что ну.., надорвался, сердце и не выдержало. Вот я и хочу выяснить, если у него инфаркт, то это одно дело, а если от чего другого он помер – ну отравился там, то тогда сестра, стало быть, ни при чем, и можно спать спокойно. Так, Сергеич, как бы это узнать, а?