Текст книги "Батумский связной"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Произнеся эту фамилию, Борис кинул быстрый взгляд на Исмаил-бея, но ни один мускул не дрогнул на лице его собеседника.

– Его взяли по нехорошему делу. В гостинице где он ночевал, случилось убийство. И подозрение пало на него, потому что номера у того человека и Махарадзе находились рядом.

– Что за человек был убит?

– Подробности я не знаю, какой-то коммерсант из Киева, – продолжал врать Борис.

Ему показалось, что при последних словах Исмаил-бей ослабил напряжение плотно сжатых губ.

– Делом занималась уголовная полиция, – продолжал Борис, – но Махарадзе почему-то очень боялся, что его переведут в контрразведку.

– Он объяснил, почему? – отрывисто спросил Исмаил-бей.

– Нет, меня такие вещи не интересуют, – невозмутимо ответил Борис. – Он сказал только, что у него при себе ничего нет.

Исмаил-бей огляделся, как будто здесь, в крошечной каморке, мог быть кто-то кроме них двоих. Затем он открыл дверь и убедился, что за ней тоже никто не подслушивает. После этого он подошел к Борису ближе и дал понять, что заинтересован разговором.

– Он сказал, что при себе ничего нет, – повторил Борис, – что он спрятал это – он не уточнял что, – в надежном месте, но если его будет допрашивать контрразведка, то он не будет запираться и расскажет, где он спрятал это.

Глаза Исмаил-бея засверкали, ещё больше напоминая две бритвы.

– Ближе к делу, – прошипел он.

– Куда уж ближе? – удивился Борис. – Итак, ещё раз повторяю, меня взяли за нарушение паспортного режима, а проще говоря – украли у меня паспорт и все деньги, да ещё и избили. Вон, видите синяки заживают? – Борис поднял коптилку к лицу. – Никого я в Феодосии не знаю, и за меня никто поручиться не может, думал уже, что помру там в тюрьме с голоду. А потом прошел слух, что будут тюрьму чистить, потому что переполнена она, много всякого сброда сидит. И тогда Георгий решил обратиться ко мне, очевидно, у него не было другого выхода. Он дал мне денег – немного, все что удалось пронести в тюрьму, велел после того, как меня отпустят, ехать в Батум и найти там Исмаил-бея, то есть вас. И ещё он дал мне вот это, – Борис протянул Исмаил-бею карточку Махарадзе.

Исмаил поднес карточку к свету и внимательно осмотрел ее:

– Да, это мой почерк. Я сам писал это. Так что вас просил передать Махарадзе?

– Чтобы вы любым способом вытаскивали его из феодосийской тюрьмы, иначе та вещь, что он вез для передачи, никогда не найдет своего адресата! – единым духом выпалил Борис.

– Вот как? – Исмаил-бей поднял брови. – И больше ничего? А скажите, какой вы сами делаете из всего этого вывод? И почему вы согласились помочь Махарадзе?

– Не почему, а за что, – поправил Борис. – За деньги. Махарадзе обещал мне, что вы дадите мне денег и поможете с документами. Видите ли, в Феодосии мне не к кому было обратиться.

Борис подумал немного и решил рискнуть.

– Махарадзе намекнул мне, что вы работаете на англичан и у вас тут довольно большие возможности.

– Кое-какие возможности у меня есть, – согласился Исмаил-бей. – Махарадзе был моим агентом, он вез очень важную вещь для передачи в Феодосии одному человеку. По моим сведениям, человек этот ничего не получил, стало быть, тут вы говорите правду. Теперь ещё один нюанс. Вы производите на меня впечатление достаточно образованного человека. Стало быть, умеете анализировать обстановку.

– В некоторой степени, – согласился Борис.

– Тогда скажите мне, вас не насторожило, что человек, работающий на англичан, так боится деникинской контрразведки? Ведь англичане всемерно помогают Добровольческой армии. Такова тактика Антанты, а английское правительство в особенности заинтересовано в стабильности положения в Крыму и на Кавказе, потому что британские капиталовложения в этих регионах очень велики. По логике вещей, деникинцы должны быть очень благодарны англичанам и всячески привечать их сотрудников.

– Еще раз вам повторяю, меня это мало интересует, – ответил Борис. – Мой интерес в этом деле – чисто коммерческий.

– А вас не удивляет, что я с вами так откровенен? – продолжал Исмаил-бей, как бы не слыша ответа Бориса. – Посудите сами, вы приходите ко мне, показываете кусочек картона, который вы, конечно, получили от Махарадзе, но вот каким способом? Я вам скажу, почему Махарадзе так боится контрразведки. По нашим сведениям, кто-то там работает на турок… Так хотите знать, почему я с вами так откровенен? Дело в том, что это помещение очень подходит для того, чтобы разбираться с лишними людьми.

От этих слов могильный холодок пробежал по спине Бориса. Исмаил-бей явно и недвусмысленно дал понять, что считает его “лишним человеком”.

"Конец! – пронеслось в голове. – Попал я, можно сказать, как кур в ощип. И главное: сам, своими ногами, притащился в это ужасное место… Теперь уж никто не спасет”.

– Но вы же сами убедились, что я говорю правду, что адресат не получил… той вещи, – от страха Борис чуть не ляпнул про список. – И потом, если бы я представлял какую-то организацию… турок, например, то неужели вы думаете, что они не снабдили бы меня подходящими документами? Ведь я здорово рискую, расхаживая по городу без паспорта.

– Каким образом вы добрались до Батума? – отрывисто спросил Исмаил-бей.

– Меня доставили контрабандисты.

– Не понимаю… – задумчиво пробормотал Исмаил-бей, – турки могли выколотить из Махарадзе всю правду, да и не нужен им… не нужна эта вещь.

Внезапно он замер, прислушиваясь. Борису тоже послышалось какое-то движение за дверью. Исмаил-бей что-то сделал со своей тростью, и вот уже в руках у него был тонкий стилет.

– Ты их навел, сволочь, – прошипел он.

Внезапно потянуло сквозняком, тусклая и без того чадящая коптилка погасла, и в комнате наступила кромешная тьма. От неожиданности Борис застыл на месте. В стороне Исмаила слышалась возня, потом стон, падение тела и хриплое шипение “Шейс-с-с”. Звук напоминал шипение рассерженной змеи. Потом все стихло. Когда глаза Бориса привыкли к темноте, он заметил, что Исмаил-бей как-то странно скорчился за столом. Борис подошел к нему, чиркнул спичкой и в свете крошечного дрожащего язычка пламени увидел, что из спины Исмаил-бея торчит рукоятка ножа. Стилет у него в руке тоже был в крови. За дверью проскрежетал задвигаемый снаружи засов. Ситуация была до боли знакома.

"Хорошо хоть не в горло!” – мелькнула мысль, хотя что тут хорошего, и сам Борис затруднился бы объяснить.

Борис понял, что вот теперь-то дела его действительно плохи. Тот, кто убил Исмаил-бея, сделал это намеренно и именно здесь, чтобы опять все свалить на Бориса, и к тому же Борис ничего не сумел выяснить про список и про то, кто работает на турок в деникинской контрразведке. И отсюда он не сможет выбраться незамеченным. Он отсюда вообще не сможет выбраться. Он будет сидеть здесь рядом с трупом Исмаил-бея и ждать. А когда придет жуткий карлик и увидит, что случилось, вот тогда-то и наступят для Бориса адовы муки. Ему послышался легкий шум, как будто кто-то отодвинул засов на двери. Одним прыжком Борис приблизился и приложил ухо к щели. Ему показалось, что он слышит звук легких удаляющихся шагов. Он открыл маленькую дверцу, через которую они прошли сюда вместе с Исмаил-беем, и осторожно выглянул в коридор. Никого не было, очевидно, убийцы ускользнули другим ходом. В конце небольшого коридорчика вдруг возник гибкий силуэт. На женщине была турецкая длинная рубашка из белой кисеи, из-под которой виднелись шаровары и туфельки с загнутыми носками. Турчанка подняла выше фонарь, что держала в руке, и широкий рукав рубашки упал, оголив руку до плеча. Другую руку она прижала к губам, показывая Борису, чтобы молчал. Он и не собирался кричать и звать на помощь. Стараясь идти не топая, он приблизился к женщине, заметив, что она молода – кожа на плече была хоть и смуглая, но нежная, а сама рука красивой формы.

– Идем со мной, – прошептала женщина и пошла вперед, легко ступая.

Борис без колебаний отправился за ней, потому что выбора у него не было. Они прошли мимо того помещения, где собирались бандиты. Там какой-то громила дергал карлика за уши, тот страшно визжал, остальные гоготали. Это дало Борису и женщине возможность пройти незамеченными. Они свернули в боковой проход, поднялись по узкой лесенке несколько ступенек, а потом Борис уже потерял способность ориентироваться. По его предположениям, они шли под землей через смежные подвалы. Женщина погасила фонарь, поставила его в небольшую нишу над дверью, обитой железными скобами, и толкнула дверь. Открылся довольно широкий коридор, покрытый вытертой в некоторых местах ковровой дорожкой. Доносились пьяные выкрики и женский визг. Борис ощутил, что женщина вдруг вся напряглась, схватила его за руку и потянула за собой куда-то вбок. Мимо них по коридору проковылял пьяный в феске. Опять поднялись по шаткой лесенке и вошли в крошечную комнатку под крышей. Там стояла продавленная кушетка, столик с флаконами и баночками, в углу притулился умывальник. Женщина закрыла дверь на щеколду и повернулась к Борису. Лицо её было сильно нарумянено, глаза подведены и губы накрашены красным. В комнате пахло дешевыми духами, странного пряного запаха папиросами и ещё мужчинами. Десятки, если не сотни мужчин побывали в этой комнате, лежали на этой кушетке и оставили на ней свой запах. Борис понял, что находится в увеселительном заведении и в комнате пахнет пороком. Женщина глядела на него молча.

– Почему вы мне помогли? – начал Борис, только чтобы что-то сказать.

– Здравствуй, Борис, – ответила она тихо, – вот и встретились…

Он с изумлением вскинул голову: по голосу и по речи её он понял, что никакая она не турчанка, а русская. Голос был удивительно ему знаком.

– Ты не узнаешь меня? – она подавила всхлип, потом бросилась к умывальнику и уткнулась в несвежее полотенце.

Борис отвернулся – как и все мужчины, он не выносил вида плачущих женщин. Но девушка не плакала, она умывалась.

– Ну вот, – теперь голос её был спокоен, она глядела на него, улыбаясь очень знакомо.

Борис почувствовал, что сердце поднялось и забилось где-то у горла. Где же и когда он видел эти замечательные темно-карие глаза?

– Лиза… – прошептал он хрипло, не веря своим глазам, – Лиза Басманова…

Это была она, подруга его сестры, бойкая, неистощимая на всяческие выдумки Лиза Басманова. Теперь, когда она смыла с себя всю краску, он сразу её узнал. Он вспомнил, как мать в детстве часто бранила Варю за то, что та поддается на Лизины уговоры и участвует в её сомнительных проделках. Лиза обожала всяческие представления с переодеваниями и на святки наряжалась то цыганкой, то арабской принцессой, потому что была от природы смугла и темноглаза. Однажды представляли живые картины, похищение полонянок, и Лиза в образе страшного турка в чалме, с кинжалом и нарисованными ужасными усами, произвела фурор.

– Лиза, – повторил Борис и шагнул к ней, – девочка…

Она обняла его крепко, спрягала лицо на его груди и затихла.

– Девочка моя, как же так? – шептал он растерянно. – Сколько же мы не виделись?

Он вспомнил благотворительный бал на Рождество. Встречали новый, 1917 год, и хоть шла война, это было последнее счастливое Рождество… Борис был не любитель ганцев, но Варвара и слышать ничего не хотела.

"Не могут же они упустить такого кавалера”, – поддержала сестру мать.

Там он увидел новую Лизу – похудевшую, со взрослой прической. Борис любовался её прекрасными карими глазами, они даже снились ему однажды ночью. Потом он отвлекся на свои дела – ведь он был взрослый, студент, некогда было обращать внимание на девчоночьи глупости.

Потом грянула революция, Петербург закрутила политическая карусель, и Лизин отец, профессор Басманов, увез свое семейство в Москву.

Борис очнулся и обвел взглядом комнату.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он глухо.

– Живу, – усмехнулась Лиза и отстранилась от него, – живу и… работаю.

И все, исчезла прежняя девочка, перед ним стояла взрослая, повидавшая жизнь женщина с горькой складкой у рта.

– Но где твои родители? – не удержался он от расспросов.

– Их нет, – поспешно ответила Лиза. Она отошла к столу и закурила странно пахнущую папиросу.

– Когда в восемнадцатом ехали на юг, – начала она хрипло, – поезд остановился ночью в степи. Какие-то люди вывели нас всех из вагонов, отобрали вещи… Мама споткнулась в темноте, упала… Один такой… я не помню его лица… ударил её, повалил… отец заступился за маму, не мог же он оставить её лежать… – Лиза помолчала, потом сделала глубокую затяжку. – Они его не расстреляли, они забили его прикладами, насмерть, на глазах у меня и мамы. Маме повезло, у неё было больное сердце. Она умерла там же.

– А ты? – некстати спросил Борис.

– Я? – Она засмеялась неприятно и встала спиной к лампе, так что сквозь прозрачную кисею Борис четко увидел всю её гибкую фигурку. – Я ведь красивая и молодая, таких не убивают.. Но тогда мне было уже все равно. И… самое ужасное, я не помню Их лиц, никого…

Он сел на кушетку, тяжело дыша. Лиза загасила папиросу и приблизилась.

– Сюда привез меня один грек из Ялты полгода назад. Бросил тут и уехал. Теперь вот крыша над головой хоть есть. Я видела тебя в кофейне и поняла, что дела у тебя плохи.

– Если бы не ты… – Он привлек её к себе.

Лиза присела возле него, легко погладила волосы, скулы, провела пальцем по губам. Потом медленно, пуговка за пуговкой, расстегнула одежду. Ее теплые пальцы легко пробежались по плечам, по груди. Она коснулась своей шекой его подбородка, губы её нашли ямку у него на шее и приникли к ней, а руки мягко, но настойчиво освобождали его плечи от ненужной одежды. Борис отстраненно отметил, как умело она это делает, но тело его уже погружалось понемногу в сладкую истому, а её губы блуждали по его груди, спускаясь все ниже.. как вдруг словно кол забили ему в сердце. Нежные девичьи руки, шелковистая кожа – и жуткие румяна, запах сотни мужчин, которые ласкали, насиловали, издевались над женским телом.

Где-то там, в Крыму или черт уже теперь знает где, Варька, маленькая его сестренка, с вечно удивленно распахнутыми синими глазами, одна, беспомощная, беззащитная… И чтобы с ней – так? И чтобы она – так же?

Он вскочил с кушетки, задыхаясь, схватился за горло… Понемногу боль отпустила.

"Прости меня, Лиза, прости”, – бормотал он, стуча зубами.

Тело его била крупная дрожь. Лиза молчала, она никак не показала своего отношения к происходящему.

Борис сжал руками виски. Лиза подошла и прикоснулась к его лицу легкими пальцами, потом прошептала:

– На, покури, тебе станет легче…

Она протянула ему толстую, странно пахнущую папиросу. Борис взял её машинально, затянулся… Теплая розоватая волна разлилась по всему телу, качнула комнату… Борис поплыл куда-то, легко покачиваясь. Душевная боль, только что казавшаяся невыносимой, притупилась, смягчилась, отступила. Мир вокруг слегка дрожал, как дрожит воздух над нагретой полуденным солнцем землей…

Девушка прильнула к Борису всем телом. Ее влекло к нему той же розовой нежной волной, тем же теплым потоком. Она скользила по его телу душистым шелком волос, осыпала его мелкими горячими поцелуями, шептала безумные ласковые слова. Она взяла всю инициативу на себя, нежно опустившись на его тело и постепенно, понемногу ускоряла темп движений, пока они не превратились в бешеный неистовый танец. Окутывающий их наркотический туман придавал всему нереальный опенок, необыкновенный, пьянящий аромат.

Борису казалось, что он то погружается в морскую пучину, то взлетает к облакам…

Лиза была необыкновенно искусна в любви, но Борис не думал сейчас о том, где она обучилась этому искусству, о том, сколько мужчин до него погружались в те же пучины, возносились в те же небеса.. Он летел в головокружительной бездне, и, наконец, ослепительный, всепоглощающий свет залил все его существо, пронзил его позвоночник, рассыпавшись миллиардами сверкающих искр…

Они лежали радом, счастливые и опустошенные. Розовый наркотический туман все ещё плыл вокруг них, не давая реальности запустить когти в их израненные души. Лиза приблизила губы к уху Бориса и прошептала что-то. Смысл её слов не доходил до него, он ощущал только нежное, щекотное прикосновение её губ, её дыхание на своей щеке. Он почувствовал, что желание снова заполняет все его существо – неожиданное, дикое ошеломляющее. Он набросился на неё и овладел яростно, бешено – так, как махновская конница овладевает маленькими степными городками, возникая на горизонте в облаке пыли, налетая с диким воем и улюлюканьем, сметая все на своем пути…

Потом он опомнился, отрезвел и увидел Лизины глаза. В них был страх и отчаяние. Борис понял, что она почувствовала в нем такого же насильника, завоевателя, как все те мужчины, которые владели её телом, начиная с той страшной ночи в степи.. Она испугалась, что Борис такой же, как все.

Он прижал к себе девочку из той, довоенной, жизни, он осушил поцелуями её слезы, он просил у неё прощения за всех, кто причинил ей боль…

Они снова лежали рядом и говорили, говорили… Они вспоминали Петербург-Петроград, свежий запах первого снега, скрип санок, огоньки на берегу Екатерининского канала, рождественские елки, Пасхальный благовест…

Лиза встала, опять раскурила душистую папиросу и протянула Борису.

– Пожалуй, мне нужно сохранить ясную голову, – неуверенно отказался Борис.

– Да, действительно, – согласилась Лиза. – Итак, расскажи мне, как ты здесь очутился?

– Случайно, – он отвел глаза.

– Случайно заплыл в Батум, случайно зашел в кофейню Сандаракиса, случайно встретился там с Исмаил-беем, – саркастически продолжила Лиза. – Знаешь, я поверю, что тебя случайно прибило к батумскому берегу, как Робинзона Крузо, но что ты случайно встретился с Исмаил-беем – никогда! Это, знаешь ли, не такой был человек, чтобы встречаться с кем бы то ни было случайно, за чашечкой кофе.

– А что он был за человек?

– Таинственный и жестокий. Каким-то образом он сумел подчинить себе этот ужасный сброд, в кофейне. Так что тебе пришлось бы худо, если бы они застали тебя на месте убийства.

– Но кто его убил? – встрепенулся Борис. – Надеюсь, ты не думаешь, что это я? Ты видела кого-нибудь?

– Я видела двоих, но не узнала. – Борису показалось, что голос Лизы звучал неуверенно.

– Лиза, – Борис взял её руки в свои и заглянул в глаза, – ты веришь, что я не убийца? Все случилось так быстро, я только слышал в темноте странный такой звук, как змея шипит…

– Ты думаешь, если бы я знала, что это ты убил Исмаил-бея, то стала бы хуже к тебе относиться? – она сопроводила свои слова пренебрежительным смешком.

– Ну, хорошо, можешь не верить. Но у меня действительно положение хуже губернаторского. У меня нет ни денег, ни документов, меня ищут в Крыму за убийство, которого я не совершал, и теперь будут искать здесь, в Батуме, по тому же поводу.

– Я достану тебе денег и документы и переправлю в надежное место!

– Я не могу брать от тебя деньги, – решительно воспротивился Борис.

– Ты что, с ума сошел? – поинтересовалась она спокойно. – Как будто у тебя есть выбор…

– Мне нечего делать в твоем надежном месте! – Борис повысил голос. – Мне нужно быть здесь, чтобы… выяснить одну вещь, а потом мне нужно вернуться в Крым, чтобы искать там Варю…

– Но ты не можешь долго здесь находиться, и выйти отсюда ты тоже не сможешь незамеченным, потому что те, в кофейне, должно быть, уже нашли тело и подняли тревогу. Тебе нужно скрыться хотя бы на несколько дней. Я знаю, что нужно делать, и ты со мной не спорь. Борис, – она мгновенно сменила тон, заметив, что он нахмурился, – ты не представляешь, как здесь опасно. Хотя, что я говорю, раз ты пришел в кофейню, значит, знал, что рискуешь. Сейчас у тебя просто нет иного выхода, как доверяться мне.

Она обвила руками его шею и заглянула в глаза.

– Ну, хорошо, – улыбнулся Борис. – Не думай, что я тебе не доверяю, ты уже один раз вытащила меня из того подвала, просто…

Он хотел сказать, что ужасно ему стыдно брать у женщины деньги, заработанные таким путем, что он чувствует себя альфонсом, но вовремя прикусил язык – незачем ещё больше обижать Лизу.

– Слушай, – Лиза вскочила с кушетки и уселась за столик приводить себя в порядок, – скоро придет сюда один такой человек… Он вообще-то с гор, так что немного диковатый. Но неплохой, и если я попрошу, то все для меня сделает.

– А что он в горах делает – пастух, что ли?

– Нет, он – абрек. Вроде как разбойник, сидят они там в горах и грабят честных путешественников, – смеясь, пояснила Лиза.

– Кто же сейчас по горам путешествует? – удивился Борис.

– Турки-контрабандисты опиум везут из Турции, ещё кто-нибудь… Они редко убивают, товар только отберут. Конечно, если большой обоз или поезд на железной дороге – они не трогают – опасно, солдаты охраняют, а так, но мелочи…

– А у нас на Украине поездами уже и ездить нельзя – всех грабят и убивают, – вздохнул Борис.

– Так вот, Самвел раз в неделю спускается в город за продовольствием, ну и ко мне заходит. Уедешь с ним в горы, переждешь там дня три, а потом я весть пришлю, когда тут все успокоится. Да ещё постараюсь разузнать кое-что…

– Будь осторожна, Лиза, – Борис сжал её руки.

Она посмотрела на него с легкой улыбкой, и тут раздался стук в дверь.

– Открывай, красавица, свет очей моих! – заревело за дверью.

Лиза еле успела отодвинуть щеколду, и в маленькую комнатку протиснулось что-то огромное и зычное. Чудо сняло папаху и оказалось волосатым грузином в черкеске и мягких сапогах.

– Здравствуй, моя козочка! Как Самвел тосковал по тебе, зорька моего сердца!

Борис откровенно вытаращил глаза на такое театральное зрелище. Лиза засмеялась звонко и расцеловала Самвела в обе щеки:

– Здравствуй, горный ветер моей души!

В маленькой комнатке и раньше-то было тесно, а теперь стало совершенно не повернуться. Самвел наконец заметил постороннего мужчину, встал во весь свой огромный рост, выкатил горящие глаза и даже взялся за кинжал.

"Черт знает что! – подумал Борис. – Какая-то тысяча и одна ночь получается!”

– Не кипятись, Самвел! – спокойно сказала Лиза. – Убери свои кинжал, это мой брат из России.

Самвел вопросительно взглянул на Бориса, потом нехотя задвинул кинжал в ножны.

– Ты говорил, что все для меня сделаешь? – требовательно продолжала Лиза.

– Говорил, – согласился Самвел.

– Тогда возьми его с собой в горы, прямо сейчас.

– Сейчас? – изумился Самвел.

– Сейчас, – сурово подтвердила Лиза. – У него большие неприятности, ему нельзя нисколько здесь оставаться.

Видя, что он колеблется, Лиза подошла к огромному горцу, обняла и зашептала что-то на ухо. Борис отвернулся, чувствуя злость и отвращение.

– Завтра? – пробасил Самвел. – Ну ладно.

Он вышел и вернулся с большим мучным мешком.

– Полезай, генацвале.

– В мешок? – удивился Борис. – Зачем в мешок?

– Не бойся, дорогой, – хохотнул Самвел, – шашлык из тебя делать не буду. Хочешь жить – полезай, я тебя в мешке увезу – никто не догадается. Лаваш везу, барашек везу, вино везу. Если Исмаила убили – тебя искать будут. У меня в горах переждешь. В горах хорошо, ты увидишь. Полезай, генацвале.

Борис со вздохом влез в мешок, сопровождаемый смеющимся Лизиным взглядом. Самвел завязал горловину, легко подхватил мешок, как будто в нем был не взрослый мужчина, а трехлетний ребенок, вышел на улицу, взвалил на коня, вскочил в седло и тронулся неспешной рысью.

Борису казалось, что он не доживет до конца дороги – каждый шаг коня, каждый камень на дороге отдавался болью в боках.

"Это не хуже, чем обработка штабс-капитана Карновича”, – думал он, подлетая на очередном ухабе.

Когда Самвел выехал из города и началась каменистая горная дорога, Борису стало совсем плохо. Он с трудом сдерживал стон. Все тело превратилось в один сплошной синяк. Однако всему приходит конец, и вскоре Самвел остановил коня и спустил мешок на землю.

– Ну, джигит, вылезай! Мой конь устал.

Он развязал мешок и, увидев измученное и вымазанное мукой лицо Бориса, не удержался от смеха.

– Ну, генацвале, в муке тебя обваляли, отбили как следует – придется теперь жарить.

И пока Борис морщился и потирал бока, он вывел из крошечной хибарки другого коня, оседлал его и подвел к Борису, не спросив, сможет ли он верхом – мысль о том, что кто-то не умеет ездить верхом, не приходила в голову отважному абреку. Борис верхом ездить умел – в детстве научился в поместье у тетки. К тому же после поездки в мешке он готов был ехать как угодно, хоть слоне, хоть на верблюде.

Они ехали долго, целый день, только раз остановились напоить коней.

В наступающих сумерках лошади шли не спеша. Видимо, дорога была им хорошо знакома – Самвел отпустил узду и дремал к седле. Борис последовал его примеру. Невдалеке печально и язвительно захохотал филин. Самвел встрепенулся и, приложив ладонь ко рту, ответил таким же хохотом. На тропу выскочил коренастый джигит в черной черкеске, сказал что-то по-грузински. Самвел ответил ему, похлопав лошадь Бориса по крупу.

– Кто это? – очнулся Борис от дремы.

– Часовой.

– А почему он смеялся?

– Я сказал, что везу барашка на шашлык.

Тропа привела на просторную лесную поляну. В одном её конце струился ручей, чуть поодаль был разбит шатер. Из шатра, услышав подъезжающих, выскочили несколько мужчин, передергивая на ходу затворы винтовок Узнав Самвела, они опустили винтовки, заговорили по-грузински.

– Ну вот, генацвале, – сказал Самвел, расседлывая коня, – мы и дома. Здесь тебя никто не тронет – ни бандиты, ни турки, ни англичане. И паспорт тебе здесь в горах не понадобится. Здесь – свобода.

Борис заметил, как изменился Самвел – в повадках его исчезла суетливость, здесь, в этих строгих горах, среди себе подобных, он был на месте. Неподалеку, в зарослях, раздалось жалобное душераздирающее мяуканье.

– Что это? – вздрогнув, спросил Борис.

– Это? – равнодушно оглянулся Самвел. – Как это по-русски называется. Большая кошка, в лесу живет…

– Рысь, что ли?

– Да-да, рыс.

Стемнело. На поляне разожгли костер, принесли бурдюк домашнего вина, лаваш, овечий соленый сыр. Мужчины расселись у костра, выпили темно-красного терпкого вина и запели. Многоголосая грузинская песня, мужественная и печальная, наполнила лесную поляну, как церковный предел. Небо усыпали крупные южные звезды.

Борис осознал, что давно уже не чувствовал такого покоя, не чувствовал себя в такой безопасности, как здесь, в горах, среди аджарских разбойников.

Самвел понял его чувства, отразившиеся на лице. Прервал пение и сказал:

– Эх, генацвале, оставайся здесь. Здесь никого нет – только горы и свобода… – Но тут же сам себе ответил:

– Нет, не сможешь ты здесь жить: абреком нужно родиться. Поживешь два-три дня, пока там не затихнет, потом отвезу тебя в город, а там уж – твоя воля.

Мужские голоса снова слились в прекрасную песню, и где-то в чаще этой песне ответила мяуканьем рысь.