Текст книги "Серебряная книга детектива (сборник)"

Автор книги: Наталья Александрова

Соавторы: Татьяна Луганцева,Анна Данилова,Ирина Мельникова,Галина Романова,Анна и Сергей Литвиновы
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Но все же сестра милостиво разрешила – пользуйся пока что. И Яна с восторгом принялась обживать новое жилище – первое свое собственное! Влезла в долги, сделала очень красивый, авангардный ремонт. Заплатила немалые деньги, чтобы протянуть в квартиру телефон (хоть и самый центр, а телефонной линии здесь прежде не было). Впервые почувствовала вкус к оседлой и гармоничной, без вечных гостей и бардака, жизни. Даже в ее картинах с появлением новой квартиры прибавилось упорядоченности и строгости.

Но на днях ей позвонила Полина. И огорошила:

– Все, конец твоей вольнице. Я риелтора наняла. Завтра твою квартиру смотреть придут.

– Кто придет? Зачем? – не поняла сестра.

– Ну, как – кто? – терпеливо объяснила та. – Покупатель. Мы с мужем надумали дачей обзаводиться. Нам деньги нужны. Моей половины, за эту квартиру, как раз должно хватить.

– Но…

– Послушай, Яна, – саркастически произнесла сестра. – Эта квартира принадлежит в равной степени тебе – и мне. Ты пожила в свое удовольствие – и будет. Все должно быть по-честному. Впрочем, если не хочешь продавать – отдай мне мою половину ее цены. Риелтор сказал, это будет…

…И Полина назвала такую сумму, что старшей сестре оставалось лишь ахнуть. Подобных денег ей не раздобыть никогда – даже если она вдруг продаст все свои картины. И все задумки по поводу будущих картин. И все свои мозги вообще.

* * *

– Итак, Полина была в своем праве, и квартиру на «Кропоткинской» продали, – закончил свой рассказ полковник. – Это случилось две недели назад. А в тот день, когда вы, Анаит, – вежливый кивок, – Яну видели, она должна была передать своей сестре ключи. Но…

– Вместо этого – она ее убила! – выкрикнула Татьяна.

Полковник еле уловимо усмехнулся:

– Возможно. Однако Яна в убийстве не призналась. Она стоит на своем: что пришла, как и договаривались с Полиной, в салон. Зашла в кабинет косметолога. Швырнула ключи на стол и наговорила сестре немало нелицеприятных вещей. И, лишь выплеснув все, задумалась: а почему Полина молчит? Неужели такая особая издевка? Сорвала с нее покрывало. И обнаружила, что грудь сестры в крови и та мертва. Отсюда, – быстрый взгляд на Анаит, – взялись и окровавленная салфетка, и нервная, как вы видели, походка. Однако Яна утверждает: она не убивала, – она появилась в кабинете после убийства.

– И ты ей веришь? – скривила губы Татьяна.

Полковник спокойно ответил:

– Ей сложно поверить. Ведь в вашем салоне, в холле, оказывается, имелась видеокамера. Правда, записи почему-то просмотрели не сразу, а только сегодня утром. И они неопровержимо свидетельствуют: после того, как косметолог ушла пить чай, Яна была единственной, кто заходил в кабинет. Единственной. – Он выразительно взглянул на падчерицу.

«Значит, все обвинения с меня сняты», – мелькнуло у Татьяны.

Но радости все равно не было. Она никогда не видела Полинину сестру Яну, но отчего-то заочно жалела ее. И с трудом верила, что творческий человек, художница, может стать убийцей, причем пойти на такое страшное преступление всего лишь из-за квартиры. Как пошло!

Да и еще что-то ее тревожило. Щемило. Жало.

Наверно, то, что вина старшей сестры слишком уж бросалась в глаза. Та и в кабинет косметолога зашла – под прицелом камер. И окровавленную салфетку выбросила всего в квартале от места убийства…

Татьяна задумалась. Полковник молча курил, сизый дым кольцами поднимался к потолку. Анаит переводила взгляд с толстяка на Таню, с Тани на толстяка, – но благоразумно молчала.

Садовникова же неуверенно произнесла:

– Слушай… А тебе не кажется странным, что как-то слишком гладко получается? Яна будто специально сделала все, чтобы ее нашли. Зачем?

– Тебе кажется странным только это? – цепко взглянул на нее полковник.

– Нет, – задумчиво сказала Таня. – Скорее другое. Что все – все мы! – оказались в салоне ровно в то время, когда Полину убили. Смотри: я пришла – и столкнулась с ней. И Анаит она велела прийти именно в салон. И сестру туда же позвала. И при этом мы все трое имели основания ее ненавидеть. И дружно оказались на месте ее убийства. Неужели случайно?

Ходасевич широко улыбнулся и произнес, обращаясь к падчерице:

– Правильно мыслишь.

А Таня, вдохновленная его поддержкой, забормотала:

– Значит, так… На самом деле, я в тот день к косметологу идти не собиралась. Но мне позвонила Валентина, секретарша Полины (с ней мы в нормальных отношениях, она в тот же салон ходит), и сказала, что время пропадает, а со следующей недели мастер в отпуск уходит, и потом к ней месяц не попадешь, а у меня как раз настроение было на нуле, вот я и решила себя побаловать…

И Таня обратилась к Анаит:

– Слушай, а тебе кто велел в салон прийти, принести деньги? Полина?

– Нет, не Полина, – растерянно пробормотала маникюрша. – Мне звонила ее секретарь Валентина Георгиевна. – Татьяна переглянулась с полковником. – И сказала, что сегодня у меня последний шанс, чтобы решить дело миром. А иначе завтра Полина в суд подает.

Таня взглянула на отчима, протянула:

– Интере-есно… А как бы узнать, кто Полинину сестру в тот день в салон пригласил?

– Я это узнал, – усмехнулся полковник. – Ей тоже назначила день, час и место Валентина, Полинин личный секретарь.

* * *

«Ты не хотела его – вот и получи», – пульсировало в мозгу.

Она действительно не хотела этого ребенка, и бог ее наказал.

Все объективно, объяснимо, и ты решительно ни в чем не виновата. Любая бы задумалась: ни квартиры, ни прописки, ни работы, ни мужа… Умные в такой ситуации от беременности избавляются сразу. А Валя все на что-то надеялась. Что как-то наладится, что, раз уж дал Бог зайчика, даст и лужайку. Или что Миха, отец малыша, одумается…

Но чуда не случилось. Она так и осталась совсем одна. Без денег. Без перспектив. Без прописки. Без медицинского полиса. И сейчас, когда подступал новый год, а за окнами без устали рвались петарды, к ней даже «Скорая» отказывалась ехать. А шапочная знакомая, на которую Валя свалилась со своими проблемами, откровенно злилась. Той хотелось шампанского, праздника, она быстро устала от благотворительности, ее совсем не интересовали чужая кровь и боль. И чужой ребенок.

Она помогла Валентине накинуть пальтишко и потащила ее сквозь хмельную уличную толпу прочь. Куда угодно. Лишь бы уйти подальше от собственной квартиры с уютно мерцающей елкой.

– Отведи меня… до любого роддома, – хрипела Валя.

Боль скручивала пополам, перед глазами метались желтые всполохи, взрывы петард нестерпимо отдавались в измученном теле.

– А я знаю, где тут роддомы? – растерянно бормотала подруга.

– Ну, или брось меня. Уходи. Будь что будет. – Валентине уже действительно было все равно. Лечь в пушистый, щедро припорошивший улицы снежок и просто умереть.

– Нет, подожди… Точно! Я вспомнила! Западный медицинский центр, отсюда в квартале!..

Валя, хотя и чувствовала себя почти мертвой, нашла силы улыбнуться:

– Ты… смеешься? Это ведь коммерческая фирма! А меня даже в обычные больницы без полиса не берут!

– Обязаны взять! – отрезала подруга. – Там тоже врачи. Они все клятву Гиппократа давали!

Подхватила изнемогающую Валентину под руку и с новыми силами поволокла по праздничной улице. Валю шатало, прохожие с любопытством смотрели им вслед. Какой-то парнишка весело прокомментировал: «Девчонки уже набрались!»

Охранник в Западном медицинском центре оказался соотечественником. Он даже на порог их не пустил:

– Вы что, спятили? У нас здесь только по контрактам!

Но, по счастью, шумом на крыльце заинтересовался дежурный врач. Едва взглянув на смертельно бледную Валентину, рявкнул на охранника:

– Ты что, совсем варвар? Носилки!..

А уже через десять минут Валя проваливалась в забытье. И, отдаваясь на волю спасительных волн наркоза, слышала, как где-то в ординаторской телевизор транслирует триумфальный бой курантов.

…В себя она пришла уже первого января. Крошечная, очень чистая, палата, в окно рвется веселый солнечный свет, и почти никакой боли, лишь слегка потягивало живот. И еще очень тихо кругом.

Валя попыталась вскочить, голова закружилась, она застонала, в палату тут же вошел врач. Лицо у него было усталое, а глаза красные.

– Что? Что со мной? – потребовала она. – Я родила?

– Вам сделали кесарево сечение, – склонил голову доктор. – Все прошло хорошо.

Валя просветленно взглянула на него:

– А… где малыш?

И глаза доктора тут же метнулись к переносице.

– А малыш… вашего сына мы, к сожалению, спасти не смогли. Множественные пороки развития… несовместимые с жизнью…

И белый снег за окном тут же взорвался ярко-багровым пламенем.

Это бог ее наказал. За то, что она не хотела этого маленького человечка.

* * *

Валентина Георгиевна Майко работала на Полину уже третий год. Сначала устроилась к ней секретарем в маленькое рекламное агентство, потом Полину позвали в структуру посерьезней, а дальше и вовсе в престижный «Ясперс» – и верная секретарша всюду следовала за патронессой.

Иных точек соприкосновения, кроме совместной работы, у женщин не было. И познакомились они, судя по всему, лишь на собеседовании, когда Полина решала, брать Валентину на работу или не брать. Взяла – и, похоже, не прогадала, потому что женщины понимали друг друга с полуслова. Валентина Георгиевна планировала все встречи Полины, печатала ее документы, готовила проекты договоров и частенько давала ценные советы. По всему выходило: они просто начальник – и подчиненная, а за рамками офиса почти не общаются. Семьями не дружат (да и нет у Валентины Георгиевны никакой семьи), по кафешкам, как часто подруги делают, вместе не расхаживают.

Зацепиться было не за что. До тех пор, пока Валерий Петрович не пробил, на всякий случай, обеих, по базам данных пациентов московских клиник. И компьютер очень быстро выдал совпадение: шесть лет назад обе в одно и то же время находились в Западном медицинском центре. Полина Вершинина родила здесь сына. А ребенок Валентины умер во время родов.

* * *

Валерий Петрович, Татьяна и Анаит находились в квартире секретарши. Жилье, явно съемное, оказалось совсем неухоженным, пахло пылью и сигаретным дымом.

Валентина, кажется, их ждала. Дверь открыла после первого же звонка, и в ее взгляде почему-то промелькнуло облегчение. Она вежливо пригласила гостей пройти в гостиную и, пока те рассаживались, еле слышно пробормотала:

– Ну, вот и все.

Женское чутье подсказало Тане: секретарша признается. Она даже рада, что наконец пришло время признаться, сбросить бремя с плеч. И та, не дожидаясь вопросов, заговорила:

– Что вы хотите узнать?

«Зачем ты нас всех в салон созвала? – едва не вырвалось у Татьяны. – Анаитку, Яну, меня?!»

Однако девушка решила промолчать. Ходасевич же задумчиво произнес:

– Мы хотим узнать о том, что случилось в Западном медицинском центре. Шесть лет назад. Вы ведь именно за это мстите Полине, верно?

Таня восхитилась: отчиму удалось так уверенно сказать, будто он и правда был в курсе.

И блеф сработал. Потому что Валентина Георгиевна повесила голову и пробормотала:

– Кто вам сказал?..

И, не дожидаясь ответа, тихо добавила:

– Хотя, какая разница… Я надеюсь только на одно. Что вы поймете, за что я так ненавидела Полину…

Валентина нервно затянулась сигаретой и задумчиво произнесла:

– Мой сын умер при родах. А как вы думаете, каково это – когда твой ребенок умирает?

Вопрос явно был риторическим, гости молчали, а женщина горячо продолжила:

– И совсем неважно, нужен был тебе этот ребенок или нет… Я на тот момент абсолютно нищей была: ни кола ни двора. Казалось бы, даже на руку. Забудь – и живи новой жизнью. Ищи работу, ищи мужа, заводи с ним новых детей… Но только мне каждую ночь снился мой погибший сын. – Она затушила сигарету и тут же закурила новую. Судорожно сглотнула: – Я ведь заставила их. Они мне его показали. Такой крошечный, беззащитный. И беленький, словно ангелочек. Лежит, ручки разбросал, будто уснул…

Она сделала три затяжки подряд, с отвращением затушила сигарету, вскочила, нервно прошлась по комнате. Бессильно опустилась на диван.

– Я ничего не могла с собой поделать. Я вбила себе в голову, я не сомневалась: я виновата в смерти моего ребенка. Он умер лишь потому, считала я, что я его не хотела, боялась, что он свяжет меня по рукам и ногам. И это чувство вины осталось со мной навсегда. Вся моя дальнейшая жизнь, успехи, радости – все теперь было не по-настоящему. Потому что я помнила, всегда помнила ту новогоднюю ночь. И детские глазки, которые закрылись… Потому что я не хотела, чтобы они смотрели на свет!

Валентина всхлипнула, закрыла лицо руками, помолчала. А когда заговорила снова, ее голос был сух:

– Но только никого не интересовало, что происходит в моей душе, и надо было жить дальше. Я изо всех сил старалась забыть о своей вине, о смерти сына. Нагрузить себя как можно больше. Чтобы только не думать об этом. Две работы, языковые курсы, курсы секретарей, а еще раз в неделю волонтером в больнице, где лежали детки-отказники. Я ухаживала за ними, улыбалась им, укачивала, играла… А когда ловила их робкие улыбки в ответ, каждый раз надеялась, что мой погибший малыш меня простил. Время шло, боль притупилась. Я устроилась секретарем в крупную компанию, сняла квартиру, пошла учиться в автошколу. А однажды, когда в очередной раз возилась с малышами в детской больнице, – ее голос снова дрогнул, – ко мне подошла одна из сестричек. И сказала, что ей нужно со мной серьезно поговорить. «Пойдем, покурим», – предложила я. «Нет, не здесь!» – испугалась та. Я дождалась конца ее дежурства, мы вместе вышли из больницы, и она мне сказала, сказала… – на глазах Валентины выступили слезы, – что мой сын, оказывается, жив!

– Как? – выдохнула Татьяна.

И даже бесстрастный Валерий Петрович не удержался – судорожно сглотнул.

– Он жив, абсолютно здоров и уже, оказывается, пошел в детский сад, – сухим голосом повторила Валентина.

– Ничего не понимаю… – пробормотала Таня.

А Валентина жестко добавила:

– Только его мамой считаюсь вовсе не я. А Полина Алексеевна Вершинина.

…И дальше жизнь Валентины снова изменилась.

И снова она не знала, как ей жить дальше.

Медсестричка, что выдала ей врачебную тайну, клялась: она все знает совершенно точно. В ту новогоднюю ночь в Западном медицинском центре дежурили две бригады. В каждой врач, акушерка и медсестра. Их команда, незадолго до боя курантов, приняла роды у пациентки Вершининой. Все прошло крайне неудачно, ребенок родился в асфиксии, с тройным обвитием пуповины. Они пытались реанимировать малыша, но тщетно. И именно ей, медсестричке, выпала тяжкая обязанность сказать Полине, что спасти ребенка не удалось.

– Но уже когда я шла в палату, – рассказывала медсестра, – меня вдруг нагоняет доктор. И говорит: «Отбой!» Я, конечно, ничего не понимаю: «Как? Почему?» Они, может, и хотели скрыть – но как, я ведь полностью в теме. Вот и признались. Что сразу после Нового года вторая бригада сделала кесарево бесплатной пациентке, какой-то тетке с улицы. Чуть не бомжихе, но ведь когда с сильными схватками, то отказать даже коммерческий центр не имеет права… И ребенок той не нужен абсолютно, а Полина рыдает, говорит, что не может уйти из роддома без ребенка, а ее муж, разумеется, готов компенсировать все расходы.

– Тебя просто купили! – ахнула тогда Валя.

– Купили, – не стала спорить медсестра. – Но я заходила в твою палату. Разговаривала с тобой, ставила тебе какой-то укол. Я бы тебе сказала, я очень хотела тебе сказать. Но ты, мне показалось, совсем и не переживала. Рассказывала, что новую жизнь решила начать, на курсы секретарей пойдешь… А Полина так радовалась сыну, так его обнимала, так ласкала! И тогда я решила, что все справедливо. А сейчас… – медсестричка вздохнула. – В общем, ушла я из этого медицинского центра. Устроилась сюда, в больницу. И тебя, когда ты волонтером пришла, сразу узнала. Давно за тобой наблюдаю, вижу, какая у тебя боль в глазах. Только теперь поняла, что не имела я тогда права их покрывать. Но что сделано – то сделано. Я тебе все рассказала, просто камень с души. А ты теперь поступай, как хочешь. Решишь судиться с Полиной, забрать ребенка себе – я готова все подтвердить.

И перед Валей встал выбор. Потребовать экспертизы ДНК, затеять громкий процесс, отобрать ребенка, огорошить, что его родители – не родные. Это будет по меньшей мере жестоко. Тем более что мужа у нее по-прежнему нет, и на работе она пропадает сутками – стоит ли вырывать мальчика из привычной обстановки, селить в съемную квартиру (своей не было и пока не предвиделось), бросать на попечение равнодушных нянь?

Она решила в любом случае не спешить. Сначала познакомиться с Полиной, присмотреться к ней. Понять, что та за человек. И, если вдруг она окажется достойной матерью, может быть, действительно все забыть. Оставить у нее своего сына. А самой только издали наблюдать за ним. И убеждаться, что у ее кровиночки все хорошо.

– Тут моя профессия очень на руку оказалась, – рассказывала Валентина. – Хорошие секретари – они ведь на вес золота. А у меня к тому времени уже квалификация была высочайшая. Печатаю – триста ударов в минуту, свободный английский, да и общаться я всегда умела. Полина на тот момент работала исполнительным директором в небольшом рекламном агентстве. Секретаря они не искали, но я все равно решила рискнуть. Отправила свое резюме, зарплату попросила смешную. Они клюнули, пригласили на собеседование, а на нем я уж все сделала, чтобы понравиться Полине. Меня взяли в штат – и с тех пор с Полиной мы не расставались. Я, без преувеличения, ее правой рукой стала. И в доме бывала, они меня изредка приглашали. И каких только сил мне стоило не прижимать ее – моего! – сына к груди, а всего лишь играть с ним в машинки… Очень скоро я поняла, что за человек Полина. На первый взгляд – мягкий, сладкий, добрый, понимающий. С ней уютно, ей хочется доверять. Но, едва ты расслабишься, она тут же ударит тебя из-за угла… Полина ведь долго ко мне присматривалась, а когда решила, что может на меня положиться, уже ничего не скрывала, ни одной своей подлости. Я и про то знаю, как она тебя, Таня, подставила. И твою, Анаит, историю. И как она со своей сестрой обошлась… И до этого много всего было… Вот и накипело, наконец. И я решила – отомстить Полине за себя. И за всех тех, кого она в своей жизни уничтожила.

– Ничего себе: отомстить! Скорее нас всех подставить! – гневно выкрикнула Татьяна.

– Да, – не стала отпираться Валентина, – со стороны выглядит, что я вас подставила. Но я надеялась, что в милиции, в конце концов, разберутся…

– Ни на что ты не надеялась, – презрительно бросила Татьяна. – Ты просто себя из-под подозрения выводила.

Валентина Георгиевна с вызовом взглянула на Садовникову и произнесла:

– В любом случае, оправдываться перед тобой я не буду.

– Конечно, ты нас подставила! – повторила Татьяна. – Специально так подстроила, что мы, все трое, во время убийства в салоне оказались!

– Хочешь – считай так. Но подумай: я ведь Полину не просто убила. Я ее – уничтожила. Вместе со всей ее распрекраснейшей репутацией. Теперь все знают, что она была за человек, только об этом и говорят. В «Ясперс» из милиции приходили, твоими, Таня, мотивами интересовались, подробно расспрашивали про ту Полинину подставу. И про то, как она деньги у тебя, Анаит, вымогала – последние деньги! – тоже теперь все известно. И как Полина сестру из дома вышвырнула, люди опять же знают. Поэтому нет больше замечательного человека и специалиста Полины Вершининой, а есть… Есть просто сволочь. Мертвая, правда.

– Спасибо, конечно, Валя, за твою справедливость, – пробормотала Татьяна, – но только меня, твоими стараниями, едва в убийстве не обвинили. И Анаит – тоже. И Яну.

И натолкнулась на царственное:

– Я приношу тебе свои извинения. Врать не буду: мне действительно хотелось остаться вне подозрений. Кому охота в тюрьму? Но раз уж не вышло – скрываться я не собираюсь. Пожалуйста. Звоните. Вызывайте милицию. Рассказывайте. Я, чего хотела, добилась. Полина – мертва. И главное – от ее репутации остались одни лохмотья.

– А сын? – тихо произнесла Таня.

– А что сын… – горько вздохнула женщина. – Останется с отцом.

– Расскажите, как вам удалось незамеченной проникнуть в кабинет косметолога? – бросил отчим. – Ведь на видеопленке вас не было…

– На видеопленке того дня, когда произошло убийство, – нет, – усмехнулась секретарша. – Потому что я специально взяла отгул – и пришла в салон накануне. К Генриху, на массаж, на последнее возможное время, на двадцать один час. Уже почти никого не было, ни клиентов, ни мастеров, администраторша тоже домой собиралась, поэтому ничего не стоило незамеченной пробраться в кабинет косметолога. А к нему, вы, наверно, не знаете, еще одна комнатка примыкает, крошечная, в ней коробки и всякий хлам, никто туда и не заходит никогда. Я провела в ней не самые, конечно, счастливые сутки в жизни – но дело того стоило. А уж когда я поняла, что мой план полностью получился, меня и вовсе такой восторг охватил!.. Я ведь все очень точно рассчитала. Убила Полину буквально за две минуты до того, как в кабинет ее сестра вошла. И слышала, как Яна ее проклинает… – Женщина едва ли не с гордостью взглянула на гостей. – Не зря секретарем работаю, умею планировать.

Таню передернуло. Ходасевич же спокойно спросил:

– Как вошли в комнату – я понял. А как вам удалось выйти?

– Еще проще, – усмехнулась Валентина Георгиевна. – В каморке, где я пряталась, есть окошко. Вполне нормальных размеров. И выходит оно в глухой тупик. Так что я с удовольствием послушала, как Яна осыпает свою сестру проклятиями… А потом – спокойно покинула салон.

Таня и Валерий Петрович молчали. У Тани в голове билось: «А ведь мне совсем плевать на Полину! А вот эту женщину я понимаю…»

И тут вдруг Анаит тихонько произнесла:

– Валентина Георгиевна… А что вы Полине перед смертью сказали? Вы объяснили, за что ее убиваете?

– Да, – кивнула секретарша. – Я сказала ей, что знаю: она украла чужого ребенка. А Полина ответила: ты, мол, меня не шантажируй. Все равно ничего не докажешь. Ну, я и не стала доказывать. Просто размахнулась – и ударила.

Секретарша закурила новую сигарету и с вызовом обратилась к своим гостям:

– Ну, так чего мы ждем? Я во всем призналась. Звоните. Вызывайте ментов.

– Я этого делать не буду, – пожала плечами Таня.

– И я не буду, – согласилась Анаит.

А Валерий Петрович лишь еле уловимо дернул плечом и произнес:

– Мы не смеем вас судить, Валентина. Мы просто – как та медсестра в роддоме – пока что промолчим. А что будет дальше – дело вашей совести. Мужчине я в таком случае протянул бы пистолет с одним патроном.