Текст книги "Звонок с того света"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– А я и не думаю, – пробормотала Надежда и густо покраснела.

Какой все-таки неприятный этот милиционер – сначала все выспросит, все разузнает, а потом поставит тебя на место, как нашкодившего первоклашку!..

Ранним утром псковский подполковник лично проводил Эллу Арнольдовну до трапа вылетающего в Челябинск самолета. Туда же, прямо к трапу, доставили на милицейском «газике» с сиреной и мигалкой Вику и Нику. После ужасной ночи в «обезьяннике» и разъяснительной работы, которую провел с ними суровый майор, подруги сидели тише воды, ниже травы, боялись поднять глаза и даже почесаться. Хотя очень хотелось – в помещении «обезьянника» была ужасная грязь.

– Счастливого пути, Элла Арнольдовна! – напутствовал подполковник королеву Челябинского угрозыска. – Желаю вам успехов на ниве повышения процента раскрываемости и понижения процента совершаемости преступлений!

– Спасибо, Павел Марселевич! – сердечно ответила Элла коллеге и запечатлела на его чисто выбритой щеке горячий дружеский поцелуй. – Спасибо вам за все!

Вообще-то подполковник получил в наследство от родителя редкое отчество Марксэлевич, что расшифровывалось как «Маркс, Энгельс, Ленин», но все друзья и знакомые, а также подчиненные и коллеги по управлению давно уже выбросили из этого отчества букву «К» и превратили его в Павла Марселевича. Подполковник в принципе не возражал – новое отчество напоминало ему о славном французском городе Марселе, где он побывал несколько лет назад по приглашению шефа тамошней полиции. Также в память о том визите он установил в качестве звонка на своем мобильном телефоне известную песню «А в городе Марселе какие кабаки, какие там ликеры, какие коньяки...».

Простившись с коллегой, Элла Арнольдовна повернулась к Вике и Нике:

– Ну, подруги, кончились ваши приключения! Достаточно вы на свободе побегали! Имейте в виду, теперь я с вас глаз не спущу! У меня не забалуешь!

Она лично надела на них наручники и поднялась вместе с ними по трапу самолета. В салоне их усадили рядом, и всю дорогу милиционерша не спускала с них глаз.

Пассажиры самолета «Псков – Челябинск» проявили закономерный интерес к странной группе. Среди них курсировали три наиболее распространенные версии: первая – что в Челябинск для проведения следственного эксперимента везут основательницу некогда знаменитой финансовой пирамиды «Властилина» и ее главного бухгалтера; вторая – что две женщины в наручниках – сестра и жена маньяка и убийцы Чикатило; и третья, самая правдоподобная – что они арестованы при попытке продать заезжему американскому миллионеру Псковский кремль, а в Челябинск их везут для обучения приемам современного маркетинга студентов местного экономического института.

Стюардесса, которой задавали соответствующие вопросы, отмалчивалась с загадочным видом, чем еще больше подогревала интерес общественности.

Во время перелета с Эллой Арнольдовной произошла интересная метаморфоза. Если при посадке в самолет она была всего лишь эффектной женщиной в милицейской форме, то по мере приближения к родному городу она постепенно суровела и приобретала монументальность, а когда самолет пошел на посадку, окончательно превратилась в грозу преступников и непоколебимое милицейское начальство.

В челябинском аэропорту подполковницу встретила целая группа ее подчиненных. Поприветствовав начальницу по всем правилам устава внутренней службы, ее непосредственный заместитель майор Лицевой радостно сообщил:

– А у нас радость, Элла Арнольдовна! Благодаря успешно проведенной операции нам удалось задержать знаменитых мошенниц и аферисток – Нинку Клещ и Зинку Гвоздь!

– Кого? – удивленно переспросила подполковница.

– Они же – Нинель Леоновна Корзинкина и Зинаида Ованесовна Горбушкина! – отчеканил майор. – Они у нас несколько лет в розыске числились! Думаю, что сотрудникам, участвовавшим в операции, нужно объявить благодарность в приказе, но без вашей санкции я не решился выйти с этим к руководству...

– Как?! – воскликнула Элла Арнольдовна, вытолкнув перед собой Вику и Нику. – Вот же Нинка и Зинка!

– А кого же тогда мы арестовали? – растерянно спросил майор, уставившись на подруг.

– Вот именно – кого вы арестовали? – повторила за ним подполковница, грозно нахмурив брови. – На несколько дней вас без руководства оставить нельзя – непременно дров наломаете!

– Но они соответствуют всем признакам, указанным в ориентировке, и уже опознаны двумя свидетелями...

– Ты же знаешь, Лицевой, что такое обычный свидетель! Он родную тещу с трех метров не узнает!

– Так точно... – тоскливо согласился майор. – Но ориентировка...

– А что – ориентировка! – не унималась начальница. – Ориентировки тоже люди составляют, а человеку свойственно ошибаться!

Она сурово насупилась, снова взглянула на арестованных и опять на майора:

– Ладно, Лицевой, устроим всем четверым очную ставку. Поглядим, кто из них больше подходит.

– Так точно!.. – оживился майор и повел Вику и Нику к милицейскому микроавтобусу.

Отделавшись от назойливой городской дамочки, Иван Петрович Белкин вернулся к воротам имения, где его поджидал забрызганный грязью «газик» с водителем Николашей за рулем.

– В турбазу «Золотой петушок»! – распорядился капитан.

– Код «ноль один»? – робко поинтересовался водитель.

– Он самый! – с тяжелым вздохом ответил Иван Петрович.

Николаша выжал сцепление и погнал видавшую виды машину в указанном направлении. Он хотел бы задать шефу еще несколько вопросов – ведь далеко не каждый день в их тихих краях случаются такие серьезные происшествия, далеко не каждый день при невыясненных обстоятельствах погибают новые русские. А код «ноль один» на их условном языке обозначал смерть при подозрительных обстоятельствах.

Однако Николаша был человек дисциплинированный, а главное – он очень уважал своего начальника. И сейчас он видел, что его шеф глубоко задумался, и не хотел мешать неуместными вопросами этому тонкому и важному процессу.

А Иван Петрович, мрачно уставившись перед собой, обдумывал обстоятельства дела.

С первого взгляда дело было совсем простое, можно даже сказать – пустяковое.

Судя по тому, что он знал про Игната Сапрыкина, а также по рассказу этой городской дамочки, у Сапрыкина был мотив для преступления, а также была и возможность его совершить.

Мотив был самый простой и распространенный – личная неприязнь. Возможность также была – Игнат хорошо знал здешние места и, по словам свидетельницы, неоднократно проникал на территорию имения, чтобы устроить там скандал.

Кроме мотива и возможности, была еще такая немаловажная деталь, как склад характера. Игнат Сапрыкин был личностью антиобщественной, склонной к рукоприкладству и мордобою.

В общем, на первый взгляд все ясно: найти Игната, выяснить, где он был в момент убийства, и заставить его признаться в содеянном...

Однако в душе капитана Белкина шевелился червячок сомнения. Причем не просто червячок, а здоровенный червяк, можно сказать – целый уж.

Во-первых, одно дело – мордобой, и совсем другое – убийство... Что-то говорило капитану, что на убийство Игнат Сапрыкин не пойдет. Не по моральным соображениям, а исключительно по слабости характера. Проще сказать – трусоват Игнат для такого дела.

Во-вторых, кроме природной трусости, есть еще одна причина, по которой Игнат не годился на роль убийцы.

Насколько понял капитан сложившуюся ситуацию, Сапрыкин не так уж горевал по поводу своей утраченной избушки. Больше он это горе изображал, чтобы вытянуть из богатого человека денег на выпивку. И самое удивительное, что это ему до сих пор удавалось.

Так, спрашивается, для какого черта ему убивать того, кого еще долго можно беспрепятственно доить? Зачем резать гусыню, которая несет золотые яйца?

Конечно, такие люди, как Игнат Сапрыкин, в большинстве случаев не задумываются о последствиях своих поступков, не просчитывают действия на несколько ходов вперед, однако тут ситуация простая, как грабли, и большого ума не требует: понятно, что, убив Баруздина, больше не получишь с него ни копейки!

Капитан снова тяжело вздохнул.

И еще одно его беспокоило в обстоятельствах дела.

Больно уж аккуратно ему подносили Игната в качестве подозреваемого. В двух шагах от места преступления лежал топор с его инициалами. Прямо, можно сказать, паспорт убийцы оказался на самом видном месте. Нет, в реальной жизни таких подарков не бывает!

– Прибыли, Иван Петрович! – сообщил Николаша, поставив машину на ручник. – Турбаза «Золотой петушок»!

Ангелина Сапрыкина находилась на боевом посту – возле плиты в пищеблоке турбазы.

– Капитан Белкин, – представился Иван Петрович и предъявил Ангелине свое служебное удостоверение. – Хочу задать вам несколько вопросов.

– Ничего не знаю, – ответила повариха, откинув прядь волос тыльной стороной ладони с распаренного лица. – Насчет того окорока, что я будто домой унесла, Прасковья все врет, она сама свинью на здешних харчах выкормила, а на других говорит...

– В чужом глазу соломинку мы видим, в своем не замечаем и бревна! – авторитетно проговорил капитан. – Но вообще-то я здесь совсем по другому делу...

– Ах, по другому! – Ангелина перевела дух, но тут же глаза ее подозрительно заблестели. – А по какому еще другому?

– Когда вы последний раз видели своего мужа Игната Сапрыкина?

– Бывшего! – уточнила Ангелина. – Бывшего мужа!

– Ну, пусть даже бывшего, – охотно согласился капитан. – Так когда вы его видели последний раз?

– Игнашку-то? – Ангелина расправила белый халат на объемистой груди. – Да хоть бы мне его век не видеть! Глаза бы мои на него не глядели! Всю жизнь он мне, поганец, испортил!

– И все-таки, нельзя ли поконкретнее – когда и где вы его видели?

– С самого Рождества его не видела! – заявила повариха и снова поправила волосы. – Вот честное мое слово – с самого Рождества! А если хотите его найти... – она понизила голос и огляделась по сторонам, – только не говорите Игнашке, что это я вам сказала!

– Да не скажу, не скажу! – заверил ее капитан.

– Так точно вам скажу – у Тоньки он ошивается! У Тоньки из Больших Ухабов...

Перед отъездом капитан Белкин строго предупредил всех обитателей дома, чтобы не смели никуда выезжать. Дверь обсерватории он собственноручно закрыл на замок и велел ждать труповозку. После того как милицейский «козлик» уехал, натужно кашляя мотором, обитатели дома разбрелись кто куда.

Алиса заперлась у себя. Надежда не видела, как она отреагировала на смерть мужа – опомнившаяся Марианна Васильевна поспешила донести до хозяйки это скорбное известие, пока Надежда находилась в обсерватории. Однако никаких криков и рыданий не было слышно – стало быть, новоиспеченная вдова сумела взять себя в руки.

Марианна Васильевна напилась валерьянки и пошла прилечь, сообщив встретившейся Надежде, что сердце давит, дышать трудно и руки дрожат, так что работать по дому она все равно не может, либо всю посуду перебьет, либо в суп вместо соли стирального порошка положит, потому что в глазах темно.

Надежда только плечами пожала – ей-то что, она тут не хозяйка. Садовник Павел тихонько копался в грядках, что, несомненно, говорило в его пользу – человека наняли для работы, он и работает, пока других распоряжений не поступило.

Надежда поболталась немного по саду – просто так, чтобы чем-то себя занять и успокоиться. Перед глазами стояло то, что она увидела в обсерватории, – тело Сергея у подножия лестницы и лужа крови вокруг его головы.

Она глубоко вздохнула и подумала, что зря отказалась от валерьянки, любезно предложенной Марианной Васильевной. Жаль Сергея, но капитан Белкин без всяких намеков и экивоков сказал ей, чтобы не совалась не в свое дело.

«Не больно-то и хотелось!» – обиженно подумала Надежда и решила сосредоточиться на своих проблемах.

Из ее благих намерений уехать из этого дома после обеда, понятное дело, ничего не вышло. Теперь следовало ждать и надеяться, что капитан Белкин по горячим следам быстро расследует убийство Сергея и отпустит ее, Надежду, домой. А эти тут пускай как хотят – романы крутят, наследство делят, Надежду это не касается. Ох, не в добрый час встретилась она на остановке с Сергеем, будут теперь у нее неприятности!

Хотя, тут же опомнилась Надежда, надо признать, что Сергею сейчас гораздо хуже, чем ей.

На всякий случай она отключила свой мобильный телефон – муж знает ее как облупленную и по голосу сразу поймет, что у нее что-то случилось. А так до вечера ситуация разъяснится, и Надежда придумает, что ему сказать. В крайнем случае придется все честно рассказать и попросить, чтобы муж за ней приехал.

Надежда Николаевна увидела воочию сердитое лицо мужа, услышала его строгий голос, говорящий, что она крайне безответственная и легкомысленная особа и оттого только с ней случаются разные немыслимые истории, и поняла, что сообщит мужу всю правду только в самом крайнем случае.

От таких мыслей ее бросило в жар и в горле пересохло, как в Сахаре посреди лета. Хорошо бы сейчас хлебнуть замечательного оранжада! Или хоть водички холодной.

И Надежда Николаевна повернула к дому.

В холле никого не было. В кухне все было брошено – грязные стаканы, поднос, а кувшин перевернулся, остатки оранжада вылились на стол, и уже пировали в сладкой луже невесть как просочившиеся в дом крупные наглые мухи.

Надежда отогнала мух, вытерла стол и взяла из холодильника бутылку минеральной воды.

Проходя мимо столовой, она услышала за дверью какие-то звуки. Кто-то ходил там, раздраженно топая. Вот с грохотом упал стул, раздалось чертыханье. Сама не зная почему, Надежда подкралась к двери и выглянула осторожно.

Олег стоял возле бара и рассматривал бутылки. Вот выбрал одну – кажется, коньяк, отвинтил пробку и стал пить – прямо из горлышка, жадно, как воду.

«Хозяйское спиртное ворует, – брезгливо подумала Надежда, – конечно, теперь все можно... Однако здоров пить мужик! Полбутылки уже выхлестал!»

Она аккуратно прикрыла дверь и удалилась на цыпочках. Не то чтобы она боялась Олега, просто не хотелось с ним встречаться.

У себя в комнате Надежда Николаевна умылась и попила водички, потом надела блузочку поскромнее и собрала вещи, чтобы быть в любой момент готовой к отъезду. Делать было решительно нечего, дом как вымер. Она с отвращением отодвинула детектив – еще о чужих книжных убийствах переживать, когда тут с настоящим-то ничего не ясно – и снова спустилась в сад.

Теперь путь ее лежал не к цветникам, а в парк за домом, там было более тенисто. Солнце палило отчаянно, на открытом месте стояло настоящее пекло.

Она шла тихонько, задумавшись о своем, как вдруг услышала голоса и музыку, доносившиеся из беседки. Беседку эту Надежда приметила еще вчера, но все не было времени ее как следует рассмотреть. Издали беседка выглядела очень заманчиво – круглая, с красивыми резными столбиками, которые обвивал дикий хмель. Надежда потопталась немного на дорожке, потом махнула рукой на приличия и подошла ближе к беседке, стараясь не шуметь.

Голос она сразу же узнала – говорил, или, вернее, почти кричал, Петр Афанасьевич.

– Что ты устраиваешь? – слышала Надежда. – Что ты себе позволяешь? Совесть совсем потеряла, мужа утром убили, а она тут валяется в таком виде! Подождать не можете? Его еще не увезли!

Сквозь резные листья хмеля Надежда увидела, что беседка изнутри очень уютная, по периметру расставлены нарядные диванчики, посредине – низкий столик. На столике стоял магнитофон, а также высокий стакан с коктейлем. На диванчике полулежала Алиса – в черном открытом топе и черных же шортах, очевидно, так она понимала траурные одеяния. Напротив развалился Олег, в расстегнутой до пупа рубашке, волосы его были мокры от пота, глаза совершенно стеклянные – еще бы, столько коньяку по жаре выхлебать!

Алиса молчала, только презрительно щурила глаза и затягивалась сигаретой.

– Па-п-па-ш-ша... – пробормотал Олег запинаясь. – Что вы ор-рете? Что вам – больше всех н-на-до?

– Пьян как свинья! – Старик плюнул на пол беседки, вышел и едва не наткнулся на Надежду.

– Петр Афанасьевич! – затараторила она. – А вы теперь самостоятельно ходите?

– Да что уж теперь, – вздохнул старик, – голову морочить некому. Как только дело окончательно разъяснится, эта стерва меня взашей из дома вытолкает!

На шум выглянула Алиса.

– А вам тут чего надо? – холодно спросила она.

Надежда Николаевна сообразила, что у нее теперь развязаны руки. Алиса ей сразу не понравилась, но раньше она боялась оскорбить чувства Сергея.

– Да вот, – ответила она ровным голосом, – хотела выразить вам соболезнование, да вижу, что оно вам ни к чему. Вдову и так есть кому утешить. Да вы, я вижу, не слишком и огорчены. Смерть кошки сильнее переживали.

– Тетя, можешь засунуть свои соболезнования знаешь куда? – пьяно засмеялся Олег.

– И правда свинья, – констатировала Надежда, – вы бы, милочка, замок, что ли, на бар привесили, а то он все запасы спиртного выпьет, на поминки не хватит.

– Это вас совершенно не касается, – процедила Алиса.

– Верно, – легко согласилась Надежда, – так я, пожалуй, пойду.

– Там машина приехала за Сергеем Степановичем, – сообщил появившийся Павел.

С тихим злорадством Надежда заметила, как в глазах Алисы заплескался страх.

– Ох, бабы эти... – бормотал Петр Афанасьевич, тяжело опираясь на палку, – вот зачем Сергей на ней женился?

– А вы первую его жену знали? – спросила Надежда, поддерживая старика под руку.

– Ольгу? Конечно, знал! Хорошая женщина, не чета этой стерве, но там другая история... Ох!

Старик замолчал, потому что из двери обсерватории выносили тело Сергея, накрытое несвежей простыней.

– Господи! – прошептала Надежда.

Деревня Большие Ухабы вполне оправдывала свое колоритное название.

Даже видавший виды «газик» капитана Белкина, он же, по выразительному народному названию, «козлик», с трудом преодолел последние два километра разбитой грунтовки. Создавалось впечатление, что жители Больших Ухабов специально поддерживали дорогу в таком непроезжем состоянии, чтобы она соответствовала названию деревни, а также чтобы районному и областному начальству неповадно было нарушать покой сельчан.

Водитель Николаша кое-как вырулил на центральную улицу Больших Ухабов, больше похожую на кривую межу между двумя огородными грядками, и вытер пот со лба:

– Ну, куда теперь, Иваныч?

Местный участковый, которого все называли исключительно по отчеству – Иваныч, откормленный дядька с телосложением породистого хряка белой степной породы и с маленькими вороватыми глазками на красном одутловатым лице, присоединился к следственной группе в качестве проводника и большого знатока районной специфики. Короче говоря, он знал в окрестных деревнях каждую собаку, чем и хотел воспользоваться опытный Белкин.

Выглянув из «газика», Иваныч почему-то не столько пригляделся, сколько принюхался, поводя по сторонам коротким вздернутым носом, сильно напоминающим свиной пятачок, и уверенно показал на небольшую избушку, подозрительно смотревшую на улицу двумя подслеповатыми окошками.

– Вот она, Тонькина изба! – заявил Иваныч без колебаний.

– «Избушка там на курьих ножках стоит без окон, без дверей...» – машинально процитировал классику Иван Петрович.

– Почему – без окон? – удивился участковый. – У Тоньки все как положено, и окна, и двери, и прочее хозяйство в полном порядке!

– Да это я так, к слову...

Вся троица направилась к избушке. Участковый Иваныч на правах знатока местной жизни громко постучал в притолоку и, не дожидаясь приглашения, распахнул дверь и ввалился в сени, стуча сапогами сорок пятого размера. Не задерживаясь в сенях, он уверенно проследовал в комнату.

Комната была довольно чистенькая и светлая, полы застелены веселыми домоткаными половиками, на комоде красовалось кашпо с геранью, в красном углу, где прежде обыкновенно помещались иконы, стоял телевизор, а над ним висели красочные портреты Филиппа Киркорова и бывшего президента Центрально-Африканской Республики Жана Бокассу. Последний портрет висел здесь не по причине политических симпатий хозяйки, а исключительно изза удивительной красоты президентского парадного мундира.

Услышав тяжелые шаги участкового, из низенькой дверцы в дальнем углу показалась сама хозяйка, крупная и дородная особа с волосами удивительного огненного цвета, получающегося от применения бытового красителя «Пылающая Африка» с небольшой добавкой средства от перхоти «Дашутка».

– Это что же за гости ко мне пожаловали? – неприветливо осведомилась хозяйка, пристально разглядывая вошедших. – Вроде я сегодня никого не приглашала!

– Ты, Антонина, неверно рассуждаешь, – строго ответил ей Иваныч, – неверно и даже ошибочно. Представители закона, Антонина, не нуждаются в твоем приглашении. Они всюду чувствуют себя как дома. А ты, я гляжу, все варишь?

В избе действительно явственно ощущался тот ни с чем не сравнимый запах, который сопровождает изготовление самогона в домашних условиях. Кроме того, на скамье валялся пустой мешок из-под сахара, окончательно изобличая хозяйку.

– А если и варю? – Антонина уперла руки в бока и неприязненно зыркнула на участкового. – Я ежели чего и варю, так исключительно для своего внутреннего употребления, а это никаким законом не запрещается! Этак ты мне завтра и варенье запретишь варить или, к примеру, грибы солить?

– Для внутреннего употребления, говоришь? – Иваныч выразительно повел носом.

– Именно! А также для поправления здоровья, которое у меня сильно пошатнувшееся от тяжелых условий жизни и от непрерывных личных переживаний!

– Значит, это у тебя для личного употребления и от переживаний двести литров наварено?

– А если у меня такие потребности большие!

– Ладно, Антонина, оставим твои возросшие потребности до другого раза, – смилостивился участковый, – не для того мы сюда явились. Вот человек из самого Пскова приехал, – он уважительно кивнул на Ивана Петровича, – приехал, значит, спросить у тебя насчет твоего сожителя Игната Сапрыкина.

– Никакой он мне не сожитель! – воскликнула Антонина с подозрительной горячностью. – Я его уже неделю не видала! Гельку про него спрашивайте, она ему жена, пускай она за него и отвечает, а моего тут никакого интереса не имеется!

– Не имеется, говоришь? – И участковый пристально уставился на Антонинину герань, точнее, на кашпо, в котором эта герань стояла.

– Что – теперь, значит, и цветы разводить нельзя? – осведомилась Антонина несколько суетливо.

– Отчего же нельзя, – участковый придвинулся к комоду, – цветы разводить пока не запрещается, не было такого указания. А вот только посудина эта мне чтой-то подозрительна...

– Ничего не знаю, ничего не ведаю! – заверещала Антонина и попыталась втиснуться между Иванычем и геранью.

Однако и участковый, и сама хозяйка отличались дородной комплекцией, и места для них обоих было явно недостаточно.

Участковый тем временем приподнял кашпо и колупнул его снизу широким желтым ногтем.

– Поставь цветочки, ирод! – испуганно воскликнула Антонина. – Поломаешь!

– Ничего твоим цветочкам не сделается! – отрезал Иваныч и продемонстрировал присутствующим цветную этикетку, которую оторвал от дна злополучного сосуда.

– Ты, Антонина, знаешь, что это такое? – произнес он насмешливо.

– Чего ж тут не знать? – неуверенно отозвалась хозяйка. – Горшок цветочный... то есть не горшок, а кашпо...

– Именно, что горшок! – возразил участковый. – Только, Антонина, не цветочный, а ночной. Видишь, тут на наклейке этой написано – сосуд ночной гигиенический, производство Китай...

– А хоть бы и ночной, – упорствовала Антонина. – Тебе-то что за дело? До тебя это нисколько не касается...

– А мне, Антонина, такое дело, что я этот самый ночной сосуд неоднократно видел в Васильковском сельпо. В том, где тетя Груня продавщицей. У нее этот сосуд не первый год на полке стоит, поскольку ни один человек в здравом уме такое не купит!..

– Вот ведь паразит! – в сердцах выпалила Антонина. – А мне сказал, что кашпо цветочное! Подарок, говорит...

– Ну-ка, Тоня, давай с этого места поподробнее!

– Ничего не знаю, – пролепетала Антонина, однако уверенности в ее голосе поубавилось.

– Очень даже знаешь, Тоня! – Голос участкового, напротив, стал задушевным и ласковым. – Это самое сельпо как раз намедни ограблено, и пойдешь ты, Тоня, как самая что ни на есть соучастница. Тут уж и самогон твой припомнят, который для внутреннего употребления... Знаешь, сколько тебе светит?

– Да ни при чем я! – захныкала хозяйка. – Говорю же – знать не знала, что эта посудина ворованная... Игнашка, паразит, приволок...

– Значит, видела его совсем недавно? – дожимал ее участковый. – Говори подробно – когда, где, с кем и, главное, где этот самый Сапрыкин сейчас обретается! А то, честное слово, пойдешь у меня за соучастие в ограблении сельпо!

И перепуганная Антонина, сбиваясь и всхлипывая, рассказала, как ранним утром к ней завалился Игнат со своими дружками – Федькой Заикиным и Лехой Денежкиным. «Выставляй, Антонина, самогон! – потребовал Игнат. – Нам надо дело удачное обмыть!»

– Когда конкретно это было? – взволнованно осведомился капитан Белкин.

– Конкретно вам, конечно, не скажу, – с готовностью ответила Антонина. – А ежели хотите точно – так было это сегодня утром в пять часов одну минуту.

– Откуда такая точность? – недоверчиво переспросил дотошный участковый.

– Известно откуда, – отозвалась хозяйка. – У меня же самогон со вчерашнего поставлен, а это, сами знаете, дело тонкое, там все по часам делать надо...

– Не знаю и знать не хочу! – быстро вставил участковый, покосившись на капитана Белкина.

– Короче, у меня на пять часов будильник был поставлен, чтобы, значит, сахару добавить. Ну, только я поднялась, за сахаром в буфет полезла, а тут как раз Игнат в окошко стучит... вот и выходит – пять часов утра и одна минута...

Иван Петрович переглянулся с Николашей, взволнованно кашлянул и проговорил:

– Ну, и что же дальше было?

– Дальше-то? Дальше известно что: выставила я им своего самогона баночку...

– Какую банку-то? – деловито уточнил участковый.

– Известно какую, трехлитровую. Мы других не держим... к ней, само собой, закуску соответственную – капустку квашеную, огурчики маринованные, грибки соленые – у меня отдельно грузди посолены, отдельно рыжики... ну, сальце, понятное дело... тетка Анфиса прошлой зимой свинью заколола...

– Ты, Антонина, закусками не увлекайся, – остановил ее участковый, – ты к делу переходи.

– К какому такому делу? – переспросила хозяйка. – Я про дело ничего не знаю!

– Ну, что они говорили, да что за столом происходило...

Слово за слово, опытный участковый вытянул из Антонины, что дружки за самогоном хвастались, как ловко взломали Васильковское сельпо, как много вынесли оттуда ценного товара – сигарет, водки и прочих необходимых в быту вещей.

«А вот это, Тоня, тебе подарок! – гордо заявил Игнат, вынимая из мешка расписной сосуд. – Ваза для цветов иностранного производства! Пользуйся на здоровье!»

– А я, дура, и поверила! – всхлипнула Антонина.

– Куда краденое спрятали?! – рявкнул участковый, который решил по горячим следам закрыть дело об ограблении сельпо.

Антонина горько разрыдалась и повела служителей закона в сараюшку, где под грудой перепревшей соломы были припрятаны похищенные в сельпо товары.

– Водка «Храбров» десять ящиков... – пересчитывал довольный участковый. – Сигареты «Лимпопо» пятьдесят блоков... стиральный порошок «Особенный» двенадцать упаковок... средство от бытовых насекомых «Цунами» два ящика... свечи ароматические новогодние один ящик... мышеловки артикул 4234-Е двенадцать штук... Слушай, Антонина, а зачем им мышеловки?

– Ну, мало ли... – Антонина пожала плечами. – Бесплатно же, а в хозяйстве все пригодится...

– А зачем они водку-то брали, если вы самогон варите? – вклинился в разговор молчавший до того Иван Петрович.

На такой бессмысленный вопрос не только Антонина, но и участковый Иваныч ответил красноречивым взглядом и только что не повертел пальцем у виска.

Переписав похищенное, участковый окинул его взглядом и уважительно проговорил:

– Много, однако же, вынесли! На чем они все это доставили-то? Не на руках же?

– На тракторе, – охотно сообщила Антонина. – Федька Заикин возле клуба трактор позаимствовал...

– Во как! – констатировал Иваныч с явным удовольствием. – С размахом работали! С привлечением, как говорится, технических средств. От трех лет до пяти...

– Ой! – всполошилась Антонина, поняв, какая судьба ожидает ее сожителя. – Он же совсем недавно вышел...

– То, что он недавно вышел, – это обстоятельство отягчающее, – разъяснил ей участковый. – Значит, не встал на путь исправления. Значит, рецидивист...

– Нас больше другое интересует, – напомнил о себе капитан Белкин. – Где теперь сам Игнат находится? Мы его не из-за сельпо разыскиваем, он по другому делу подозреваемый, по более серьезному!

– Ничего не знаю... – Антонина снова пошла на попятную.

– Ты, Антонина, не за него, ты за себя переживай, – строго проговорил участковый, – ты за укрывательство краденого тоже можешь получить от года до трех...

– Ой! – еще больше перепугалась хозяйка. – Как же так? Я же вам сама, добровольно...

– Суд это учтет! – пообещал Иваныч. – Только уж ты, Антонина, выкладывай все, что знаешь, со всеми деталями. А то что же это за добровольное признание!

– У Федьки они! – зашептала Антонина, как будто боялась, что ее кто-то подслушает. – Как самогону нажрались, к Федьке отправились... там им свободнее!

– Понятненько! – Участковый потер руки. – Ну, хлопцы, пойдем на задержание!

Покинув жилище разговорчивой Антонины, все трое служителей закона отправились к дому Федора Заикина, располагавшемуся на другом конце деревни.

Дом этот был выстроен добротно и основательно, но уже носил на себе некоторые следы упадка.

Как разъяснил по дороге Иваныч, строился дом в то время, когда его хозяин, Федор, был женат на Анне, дочке колхозной бухгалтерши Уклейкиной.

Анна была женщина толковая и хозяйственная, держала мужа в строгости, не позволяла тому пить сверх меры и водиться с деревенской шантрапой.

Под ее чутким руководством Федор выстроил этот дом, обставил его городской мебелью, купленной в райцентре, и даже приобрел «Жигули» пятой модели.

Однако Анна, поверив в положительные качества мужа, оставила его на полгода без присмотра, отправившись в город на краткосрочные бухгалтерские курсы.

За время ее отсутствия Федор успел пропить мебель и прочие ценные предметы домашнего обихода, а «Жигули» разбил, чтобы долго с ними не возиться.

Анна, увидев, во что превратил муж их семейное гнездо, немножко погоревала и отправилась в город окончательно. Там у нее скоро нашелся обстоятельный друг (тоже бухгалтер), и она забыла Большие Ухабы как страшный сон.

Надо сказать, что Федор тоже после отъезда жены вздохнул с облегчением и загулял уже на полную катушку.