Текст книги "Легенда о «Ночном дозоре»"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Через четверть часа они шли рядом с Катаржиной вдоль нарядного пруда в саду дворца. Под темной поверхностью воды проплывали, сверкая спинами, крупные медлительные рыбы.

– Скажите, Катаржина, кто такой хозяин глиняного слуги? Ведь, если я не ошибаюсь, речь идет о Големе? – начал Старыгин осторожные расспросы.

– Ну конечно! – Катаржина расхохоталась, смех был резкий, но весьма заразительный. – Стоило вам провести ночь в Праге, и вы уже заражены ее легендами! Ну да, это самая известная легенда средневековой Праги. Во времена императора Рудольфа, покровительствовавшего алхимикам и астрологам, в пражском гетто жил раввин Лев, прекрасный знаток каббалы. Он слепил из глины человеческую фигуру, вложил ей в рот бумажку с магическим заклинанием – такая бумажка называется шем, и глиняный человек, или Голем, как его называли, ожил. Голем помогал своему создателю – он носил воду, рубил дрова и выполнял прочую тяжелую работу. Только каждый вечер у него нужно было непременно вынимать изо рта шем, чтобы Голем мог отдохнуть. Однако однажды раввин торопился на вечернее богослужение и забыл вынуть шем изо рта своего слуги. Голем пришел в неистовство и принялся крушить все подряд. Раввина позвали соседи, он прибежал и с трудом сумел вытащить шем. Голем навсегда превратился в бесформенную глиняную глыбу, которую и сейчас еще показывают посетителям старого гетто…

Катаржина сделала эффектную паузу и закончила, драматически понизив голос:

– Впрочем, многие старожилы Праги утверждают, что каждые тридцать три года Голем появляется на улицах Йозефова…

– Йозефова? – переспросил Старыгин.

– Ну да, так называют еще пражское гетто, квартал получил это название в честь австрийского императора Йозефа II, по приказу которого гетто было полностью перестроено во второй половине восемнадцатого столетия.

– Простите, что перебил вас… так что говорят старожилы?

– Что Голем торопливо проходит по улицам гетто, и многие видели его издалека. Он высок ростом, безбород, с плоским невыразительным лицом и слегка раскосыми глазами…

Старыгин невольно вспомнил сидящего на ступенях человека из своего сна. Впрочем, у того вовсе не было лица.

– Еще одна странность есть в появлениях Голема. Он идет навстречу человеку, но при этом постепенно уменьшается, как будто уходит вдаль, пока вовсе не исчезает…

– Но это, разумеется, легенда, и могилы хозяина глиняного человека не существует?

– Отчего же! Голем, конечно, легенда, но его создатель, большой знаток каббалы раввин Лев, – историческое лицо, человек, живший в гетто в семнадцатом веке, и его могила сохранилась. Она относится к числу самых посещаемых надгробий на старом еврейском кладбище. И все-таки скажите, почему эта легенда так вас заинтересовала?

– Ну… хотелось бы взглянуть, я бывал в Праге, но никогда не посещал это место…

– Все ясно, – укоризненно сказала Катаржина, – вы решили совместить приятное с полезным. Погулять по весенней Праге и осмотреть достопримечательности. Устроили себе отпуск! Это в то время, когда «Ночной дозор», может быть, уже вывезли из России!

– А может быть, его туда и не ввозили, – ответил Старыгин.

Ему не понравился ее тон. Дмитрий Алексеевич очень не любил, когда с ним разговаривают таким сварливым тоном. Еще он не любил женщин, которые помыкают и командуют. Именно поэтому он счастливо дожил до сорока с лишним лет в обществе кота Василия, и никакая женщина не могла втесаться в их теплую компанию. Следует отметить, что таких было не слишком много.

Надо отдать должное пани Катаржине – она тут же опомнилась. И даже пробормотала извинения.

– Я так волнуюсь, – она взяла Старыгина за руку и заглянула в глаза. – Промедление в таких делах смерти подобно!

– Русские в делах обычно руководствуются поговоркой «Поспешишь – людей насмешишь!» – ответил уклончиво Старыгин и взглянул на часы.

До встречи с фотографом было еще достаточно времени.

– А далеко до этого кладбища?

– Нет, Йозефов находится в самом центре Старого Города, нам достаточно перейти на правый берег Влтавы, а там – рукой подать… – послушно ответила Катаржина, и Старыгин мысленно порадовался своей маленькой победе.

Они миновали предмостные башни и перешли реку по знаменитому Карлову мосту, как по галерее под открытым небом – между двумя рядами старинных статуй и скульптурных групп.

Катаржина на мгновение задержалась перед статуей святого Франциска Серафинского и прочла надпись на каменном свитке:

«Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих».

Пройдя под огромной Староместской предмостной башней, они оказались в Старом Городе.

– Здесь проходила «коронационная дорога», по которой чешские короли поднимались на Град в день своей коронации, – сообщила Старыгину Катаржина.

Обогнув памятник Карлу IV и пройдя мимо собора Святого Сальватора, они свернули в одну из узких и живописных староместских улочек.

Вокруг теснились сувенирные лавки, маленькие магазинчики, в которых продавался богемский хрусталь, цветное стекло, сувенирные пивные кружки, нарядные куклы, плоские бутылки с карлсбадской настойкой «Беккеровкой», бутылки с абсентом, изделия из гранатов, календари с видами Чехии и репродукциями знаменитого чешского художника Йозефа Мухи…

Туристов постепенно становилось все больше, и они перетекали из лавки в лавку, фотографируясь на фоне средневековых домов.

Катаржина, не задерживаясь, быстро шла по этим улочкам, хорошо знакомым ей с детства, и наконец, после очередного поворота, остановилась и сообщила:

– Вот он, Йозефов. Вот это – Еврейская ратуша, видите, на ней необычные часы – их стрелки движутся в обратном направлении, отмеряя время, оставшееся до конца света. А вот это – так называемая Староновая синагога, она построена еще в тринадцатом веке.

Она показала на скромное здание серого камня с треугольным готическим фасадом. Стены здания были на полметра ниже окружающего тротуара, так что к ее входу нужно было не подниматься, а спускаться, как бы погружаясь в глубину времен. Старыгин понял, что синагога за семьсот с лишним лет своего существования, можно сказать, вросла в землю. Здесь особенно ясно можно было увидеть глубокую древность города.

– А вот здесь, – продолжила Катаржина, – на месте Клаусовой синагоги, находилась школа раввина и философа Лева бен Бецалел, того самого раввина Лева, который, по легенде, создал и оживил Голема.

– Но я хотел увидеть его могилу…

– Это совсем рядом!

Катаржина свернула вправо от здания ратуши.

Они прошли коротким кривым переулком и оказались в странном месте.

Казалось, они перенеслись в совсем другой мир.

Вокруг больше не было многолюдного города, древнего и в то же время современного.

Под сенью старых корявых деревьев, сцепивших в высоте свои сухие ветви, как старческие руки, бесконечными рядами громоздились, наползая друг на друга, надгробные камни. Замшелые, растрескавшиеся от времени, покрытые темными пятнами от тысяч и тысяч дождей, прошедших над ними за бесконечные века, камни стояли и лежали в несколько слоев. Казалось, они что-то пытаются сказать прохожим на древнем клинописном языке своих надписей.

Простые прямоугольные плиты, на которых с трудом можно было прочесть остатки средневековой эпитафии, и богатые надгробья, украшенные сложной и вычурной резьбой, надгробья, скрепленные широкими свинцовыми скрепами и разваливающиеся от времени, покрытые еле различимыми полустертыми надписями, наползали одно на другое, как тюлени на лежбище. Между серыми камнями с трудом пробивалась свежая весенняя трава, как сама жизнь пробивается среди мрачных камней древнего города.

– Здесь, на этом небольшом кладбище, больше двадцати тысяч надгробий, – негромко проговорила Катаржина, словно боясь потревожить покой мертвецов. – Местами они громоздятся одно над другим в девять слоев.

– А как здесь найти нужную нам могилу?

– Это просто. Могила раввина Лева – одна из самых известных и посещаемых на этом кладбище.

Катаржина пошла по узкой тропке между камнями, на секунду задумалась, свернула и остановилась перед массивной резной плитой, украшенной каменными завитками и увенчанной вырубленным из песчаника экзотическим плодом.

– Вот она, могила создателя Голема!

Старыгин остановился перед надгробьем и огляделся.

Как сказал ему тот человек во тьме – вы должны встретиться с капитаном на могиле хозяина глиняного слуги?

Но он на этой могиле, и никого не встретил. Вокруг вообще не было ни души.

Надгробный камень хранил молчание. Даже если он что-то знал, никто не смог бы заставить его заговорить.

Старыгин понял, что зря рассчитывал встретить здесь капитана, даже если тот в действительности существует. Но почему нет? Ведь видел же он двойника сержанта вчера ночью…

Но с чего он взял, что двойник капитана будет его ждать здесь, на могиле, да еще круглосуточно?

А ведь тот человек придавал этой встрече большое значение и в конечном счете заплатил за нее огромную цену! Расплатился собственной жизнью…

– О чем вы думаете? – вторглась Катаржина в невеселые размышления Старыгина. – И скажите мне, для чего вы так стремились на эту могилу?

Старыгин вздохнул и, прежде чем ответить, еще раз внимательно огляделся.

Старые камни угрюмо молчали, не желая ничем помочь любопытному пришельцу, храня свои мрачные тайны. Словно суровые, неприязненные лица, обступали они спутников со всех сторон. У Старыгина было такое неприятное чувство, какое бывает, когда кто-то пристально смотрит тебе в спину.

– Ну что же – вы видели эту могилу, – напомнила о себе Катаржина. – Теперь мы можем покинуть кладбище? А то, честно говоря, мне здесь как-то неуютно…

– Еще одну минуту… – Старыгин наклонился над надгробьем создателя Голема.

Перед тем как уйти, он решил еще раз внимательно осмотреть камень… И его внимание было вознаграждено.

Заостренная с одной стороны металлическая скрепа, стягивавшая сбоку начавшее разрушаться надгробье, словно стрелка компаса, указывала на соседнюю плиту, наполовину скрытую травой. И там, на этой плите, среди древних полустертых букв, Старыгин разглядел еще одну стрелку, нарисованную чем-то коричнево-красным.

– Возможно, обыкновенная губная помада? – неуверенно спросил Старыгин, указывая на рисунок. Стрелка была едва различима, но ее явно нарисовали совсем недавно, иначе ее смыло бы дождем.

Проследив за ее направлением, Старыгин увидел еще одну стрелку, прочерченную на корявом стволе старого вяза. Эта стрелка была красно-коричневого цвета – только очень смелая женщина выбрала бы такой оттенок помады.

Катаржина с сомнением потерла стрелку, брезгливо вытерла руки о траву, но наблюдала за его поисками молча.

Старыгин сделал несколько неуверенных шагов от могучего дерева и остановился перед прямоугольной плитой, косо торчавшей из кладбищенской земли, как расшатавшийся и готовый выпасть зуб огромного чудовища.

Осмотрев эту плиту, он окончательно удостоверился, что шел по верному следу: тем же инструментом в углу плиты была условно изображена вписанная в круг звезда, символ десятого Старшего аркана Таро – Колесо Судьбы, алхимический символ Порядка. Теперь уже оттенок и вовсе не напоминал цвет губной помады. Разве что ведьма могла намазать губы этой субстанцией буро-коричневого цвета.

Старыгин отошел назад, чтобы лучше видеть рисунок. Тот самый рисунок, который в последнюю секунду своей жизни начертила на асфальте женщина, выбросившаяся из окна Эрмитажа.

Тот знак на петербургском асфальте был нарисован свежей человеческой кровью… этот символ несомненно начертан тоже кровью, она уже успела засохнуть.

– Что это значит? – едва слышно спросила Катаржина.

Оставив вопрос без ответа, Старыгин вгляделся в наклонную плиту.

В отличие от всех окружающих надгробий, надпись на ней была сделана не на древнееврейском языке, а на латыни, которую Старыгин хорошо понимал.

Эта надпись состояла всего из четырех слов:

«Templi Omnium Pacis Abbas».

– Священник храма всего мира, – машинально перевел Старыгин эту надпись и повернулся к Катаржине: – Вы случайно не знаете, чье это надгробие?

– Нет, конечно, – она зябко пожала плечами. – Здесь ведь около двадцати тысяч надгробий, и никто не знает их все. Если на камне не написано, кто под ним похоронен, установить это практически невозможно.

– Однако надпись довольно странная… – протянул Старыгин. – Не представляю, на чьей могиле могли написать такую многозначительную фразу…

– Особенно странно то, что она сделана на латыни.

– И кто-то очень хотел, чтобы я эту надпись нашел…

Старыгин достал из кармана листок бумаги, ручку и тщательно переписал с надгробного камня надпись, стараясь сохранить даже особенности почерка.

Затем он осмотрел плиту и обошел ее, чтобы убедиться, что на задней стороне камня нет никакой дополнительной информации.

И именно там, позади плиты, наклонно погруженной в землю, он увидел какой-то маленький пестрый сверток, похожий на самодельную куклу. Опустившись на одно колено, Дмитрий Алексеевич поднял этот предмет из густой травы.

Это действительно была маленькая, довольно уродливая кукла.

Она отдаленно напоминала женскую фигурку, что подчеркивалось несомненно женской одеждой, но на голове среди соломенных волос виднелись маленькие черные рожки, а из-под юбки торчал кончик длинного хвоста.

– Ведьма… чертовка… – неуверенно проговорил Старыгин.

– Чертовка? – повторила за ним Катаржина. – Но ведь в Праге есть речка с таким названием, боковой рукав Влтавы, отделяющий остров Кампа от Малой Страны…

– Идем туда! – оживился Старыгин. – Несомненно, эта кукла – послание, в котором нас хотят переадресовать на Чертовку!

– Хорошо, – согласилась Катаржина.

Старыгин мимоходом удивился ее покорности, однако решил, что ей просто хочется как можно скорее уйти с мрачного кладбища.

Покинув границы средневекового гетто, спутники снова пересекли Старый Город и вскоре вышли на остров Кампа, большую часть которого занимал обширный парк. Сбоку от острова начиналась узкая протока, вдоль которой теснились к самой воде нарядные невысокие домики под аккуратными черепичными крышами. Никакой набережной не было, и попасть к этим домам можно было только с воды, как к венецианским дворцам.

– Как можно осмотреть эту речку? – спросил Старыгин свою спутницу.

– Очень просто, – Катаржина показала на пристань, возле которой были пришвартованы несколько лодок. Лодочники в нарядных костюмах на разные голоса зазывали туристов.

Спутники прошли по деревянным мосткам и перебрались в одну из свободных лодок. Лодочник, молодой парень с густыми рыжими волосами, оживился, отвязал канат и оттолкнулся от причала концом весла. Повернувшись к пассажирам, он спросил, на каком языке они хотят прослушать рассказ о речке Чертовке.

Старыгин поблагодарил и отказался, но парень тем не менее, ловко управляясь с веслами, принялся тараторить по-английски о том, сколько мельниц прежде приводила в движение эта маленькая речушка.

Тут, кстати, справа по ходу лодки показалась последняя сохранившаяся водяная мельница с огромным неподвижным колесом. Старыгин повернулся к ней и хотел задать лодочнику какой-то вопрос, но вдруг он увидел на мостках возле мельничного колеса маленький пестрый сверток.

Приглядевшись, он рассмотрел такую же самодельную куколку, как та, которую нашел на кладбище.

– Пришвартуйтесь! – потребовал он у лодочника.

– Пан, никак не можно, то нехорошее место… – начал тот, но, увидев в руке пассажира крупную купюру, пожал плечами и направил лодку к мосткам.

Едва край лодки ткнулся в деревянный настил, Старыгин перепрыгнул на берег и подал руку Катаржине. Она пыталась перепрыгнуть, но длинная юбка зацепилась за скамью, раздался треск, Катаржина вскрикнула.

Лодочник что-то неодобрительно пробормотал и поспешно отгреб подальше от мельницы. Старыгин, не оглядываясь, устремился к кукле. Катаржина не стала задавать ему никаких вопросов, она удалилась в сторонку, чтобы без помех рассмотреть повреждения на юбке.

Подобрав самодельную куклу и убедившись, что она ничем не отличается от первой, Старыгин огляделся по сторонам.

Вокруг было тихо и безлюдно. Лодка с рыжим гребцом скрылась за поворотом речки. Огромное водяное колесо было неподвижно, причем по тому, что его покрывал зеленоватый мох, было ясно, что оно неподвижно уже многие годы. Позади него в аккуратно побеленной стене дома была маленькая темная дверка. Поскольку никакого другого выхода с мостков не наблюдалось, Старыгин шагнул к этой дверке и громко постучал в нее кулаком.

На его стук никто не отозвался. Дмитрий Алексеевич повторил попытку, и вдруг дверь со зловещим скрипом отворилась.

Из-за нее пахнуло сыростью и застоявшимся, горьковатым запахом прелого зерна.

– Эй, есть здесь кто-нибудь? – крикнул Старыгин, пригнувшись и заглянув внутрь дома.

Никто не отозвался, но в темноте мелькнула какая-то едва различимая тень.

– Постойте, я хочу с вами поговорить! – С этими словами он шагнул за порог.

В ту же секунду в его голове разорвалась бомба.

По крайней мере, так показалось Старыгину в первый момент.

В следующий миг он осознал, что барахтается в ледяной воде, а на него медленно надвигается какая-то темная громада.

Собрав в кулак всю свою волю, он нырнул, чтобы избежать столкновения с этой темной массой, проплыл под водой, вынырнул, поднял голову над водой и глотнул воздуха. В голове немного прояснилось, и он понял, что находится в мельничной протоке, а деревянное колесо, непостижимым образом пришедшее в движение, вот-вот снова затянет его под воду.

Старыгин снова ушел в глубину. Все его тело налилось свинцовой тяжестью, легкие разрывались от боли, в глазах постепенно темнело. Однако он сделал над собой еще одно немыслимое усилие и снова вынырнул на поверхность.

На краю протоки, свесившись над водой, полулежала Катаржина и пыталась дотянуться до Старыгина, подать ему руку. А прямо за ее спиной стоял коренастый мужчина средних лет с огромной палкой в руках. Он занес свою дубину над головой девушки. Еще секунда – и он оглушит Катаржину и сбросит в воду, как сбросил Старыгина…

Дмитрий Алексеевич попытался крикнуть, чтобы предупредить Катаржину о грозящей ей опасности, но дыхания не хватило, и вместо крика он сумел издать только едва слышный хрип.

Но дубина не опустилась на голову пани.

Она опустилась на воду возле Старыгина, и подозрительный мужчина выкрикнул:

– Держитесь, пан!

Старыгин, что было сил, уцепился за палку, и через несколько секунд Катаржина и незнакомец совместными усилиями вытащили его на деревянный настил.

– Как же пан был так неосторожен! – причитал над спасенным человек, оказавшийся жителем дома при мельнице. – Пан, должно быть, поскользнулся, мостки такие скользкие… не понимаю только, почему колесо закрутилось! Оно застопорено уже много лет…

Старыгин хотел рассказать о мелькнувшей в глубине помещения тени и о том, что кто-то ударил его по голове и столкнул в воду… но тут же передумал. Вряд ли его рассказ будет принят с доверием. Больше того, он перехватил испуганный взгляд Катаржины и сделал ей знак на всякий случай помалкивать.

Спаситель подал Старыгину фляжку с крепкой и душистой беккеровской настойкой и не хотел его отпускать, предлагая немедленно вызвать врача.

Старыгин заверил его, что не нуждается во врачебной помощи, и попросил только разрешения просушить свою одежду.

Хозяин, которого звали Лойза, проводил спутников в просторную комнату с большим камином.

– Ну что вы стоите, раздевайтесь! – Катаржина поворошила поленья в камине. – Вода в апреле холодная, простудитесь…

Она сама расстегнула ему пуговки на рубашке и провела рукой по груди.

– Я так испугалась… Вы могли погибнуть…

– Меня кто-то ударил по голове, – начал Старыгин.

– Да нет, – она помогла ему снять рубашку, – вы поскользнулись и упали в воду, я закричала, слава Богу, прибежал этот Лойза…

– Но шишка…

– Да где там шишка… – она потрогала его затылок, для этого пришлось прижаться к нему. – Хотя да. Верно, вы ударились под водой о мельничное колесо… До свадьбы заживет…

И в этот момент Старыгин громко клацнул зубами.

– Слушайте, может быть, вы все-таки отвернетесь? – взмолился он. – Сами же говорили, что вода ледяная…

Глаза ее вспыхнули, но Старыгин не обратил внимания – он пытался развязать мокрые шнурки на ботинках.

Хозяин принес ему не слишком чистое шерстяное одеяло, извинившись, что больше ничего нет. Старыгин был рад и этому. Катаржина вышла из комнаты, кажется, слегка на него обидевшись, Старыгин решил пока не брать в голову ее несомненный к нему интерес – этому не способствовала ледяная ванна.

Устроившись в глубоком кресле перед самым огнем, он развернул отсыревший листок, на котором записал латинскую фразу с надгробного камня. Он думал воспользоваться временным бездельем, чтобы поломать голову над ее смыслом.

Чудом уцелевший листок насквозь промок, и надпись проступила с обратной стороны листка. Только, само собой разумеется, буквы читались задом наперед, в зеркальном отражении. При этом некоторые из них были более отчетливы.

– Что это? – удивленно проговорил Старыгин. – Не может быть!

– Что вас так удивило? – Оказывается, Катаржина появилась неслышно, подошла к нему и наклонилась над отсыревшим листком.

– Посмотрите!

Он записал на листе бумаги фразу с надгробия – Templi Omnium Pacis Abbas, что значит – священник всемирного храма. Некоторые буквы отпечатались яснее, составив сокращенную надпись, загадочное слово Temonpab, или, из-за нечеткого написания, Temohpab. Когда же на обратной стороне листа проступили эти буквы, из них составилось совсем другое слово – Baphomet.

– Бафомет! – удивленно прочел это слово Старыгин. – Так вот в чем смысл этой надгробной надписи! Понятно… почитатели Бафомета и вправду считали его первосвященником единого всемирного храма…

– Что вы такое говорите, пан! – подал голос Лойза, неслышно появившийся в дверях. – Нельзя говорить такие слова в наших местах! Это не к добру!

– О чем вы говорите? – Катаржина удивленно переводила взгляд с Лойзы на Старыгина. – Что это за такое слово, которое не нужно произносить в приличном доме? Какие почитатели? Какой всемирный храм? Я ничего не понимаю…

– Бафомет – это одно из имен дьявола, – пояснил Старыгин. – Иначе его называют Черный Козел, или Козел Иуды. В Средние века Бафомета иногда изображали в виде человеческого черепа или мертвой человеческой головы. Считалось, что этому идолу поклонялись рыцари ордена тамплиеров, или храмовников, считая его источником могущества, плодородия и богатства. В 1307 году король Франции Филипп Красивый, которому не давали покоя несметные богатства храмовников, обвинил орден тамплиеров в ереси, беспутстве и многих других грехах, а также, помимо всего прочего, в почитании Бафомета. Утверждали, что тамплиеры тайно поклоняются мертвой голове и смазывают ее жиром умерщвленных детей…

– Господи! – вздохнула Катаржина. – Что за страшные сказки! Думаю, уж в наше-то время в такое никто не верит…

– Прошу пана не повторять это слово! – настойчиво проговорил Лойза. – У нас на Чертовке многих женщин еще лет сто назад обвиняли в том, что они вступали в связь с ним… с тем, чье имя нельзя произносить!

– Извините меня, пан Лойза! – смущенно проговорил Старыгин и все же добавил вполголоса, повернувшись к Катаржине: – Кроме всего прочего, этим же словом… называть которое я не стану из уважения к нашему хозяину, так вот этим же словом называли иногда пятнадцатый Мажорный аркан Таро…

– Тарок? – Лойза расслышал последнее слово и оживился. – Пан знает про Тарок? У нас в городе многие гадают по этим картам. То очень старые карты, и говорят, что они иногда оживают и ходят по улицам Праги. Пан наверняка слышал про Голема?

– Конечно, слышал! – подтвердил Старыгин.

– Так вот, старики говорили, – Лойза понизил голос и огляделся, как будто боялся, что его подслушают, – старики говорили, что Голем – это есть ожившая двенадцатая карта, Пагад!

– Пагод? – переспросила Катаржина. – Еще одно таинственное слово! Что это значит?

– Пагод – это человек-отражение, – ответил ей Старыгин, – или человек с одной стороной…

– Пан так много знает! – уважительно проговорил Лойза.

Вдруг зазвонил телефон. Оказалось, старомодный черный аппарат стоял на столе, запрятанный под кипой старых газет.

Хозяин торопливо снял трубку, выслушал сообщение и помрачнел. Коротко ответив, повернулся к гостям и сказал:

– Должен покинуть вас! Случилось то, чего я боялся: возле устоев Манесова моста опрокинулась лодка с туристами. Все оттого, что вода в реке еще слишком высока! Я предупреждал, но разве кто слушает Лойзу? Их уже вытащили, но я должен заняться лодкой: то моя работа. Будьте как дома, а я приду через час.

Он накинул темный непромокаемый плащ и удалился, громко хлопнув дверью.

Едва стихли шаги хозяина, Катаржина повернулась к Дмитрию Алексеевичу и проговорила:

– Что за знаки вы делали мне там, возле воды? И как вас угораздило свалиться в запруду?

– Я не хотел говорить при нашем гостеприимном хозяине, но там, возле мельничного колеса, кто-то прятался, и этот человек ударил меня по голове, а потом столкнул в воду. Я точно помню, я получил удар до того, как упал, а вовсе не столкнулся с мельничным колесом. – Он поморщился, потому что грубое одеяло нестерпимо кусало кожу.

На лице Катаржины явственно отразились сомнения, однако вслух она ничего не сказала.

Старыгин придвинулся ближе к огню и принялся рассматривать запись, скопированную с надгробия.

В комнате наступила тишина.

Это была напряженная, мучительная, настороженная тишина, которая в любую секунду, казалось, готова прерваться чем-то неожиданным и страшным.

И вдруг в этой тишине из соседней комнаты донесся странный зловещий скрип.

– Что это? – испуганно вскрикнула Катаржина.

Старыгин вскочил и бросился к двери, придерживая заменявшее ему одежду одеяло. Катаржина опасливо держалась позади него.

Соседнее помещение оказалось огромной клетью, или попросту кладовой, где в прежние времена хранили предназначенное для помола зерно. Там было темно, пахло многолетней слежавшейся пылью и плесенью, на полу были грудой свалены пустые мешки. Когда глаза Старыгина привыкли к темноте, он разглядел в дальнем конце помещения темный неподвижный силуэт.

– Кто здесь? – Старыгин шире открыл дверь, чтобы осветить эту странную фигуру.

Незнакомец не шелохнулся и не издал в ответ ни звука. Что-то в нем было странное, противоестественное.

В это время дрова в камине вспыхнули необыкновенно ярко, и их отсвет проник в темную кладовую, на мгновение озарив таящийся во тьме силуэт.

Старыгин ахнул и попятился.

То, что он принял за прячущегося в темноте человека, было…

Собственно, это и был человек, только он был подвешен вниз головой к потолочным стропилам. Он висел, привязанный за одну ногу, вторая нога была нелепо подогнута к животу. Длинные густые волосы свисали до самого пола. От проникшего в кладовую дуновения воздуха человек покачнулся, и снова Старыгин услышал тот самый зловещий скрип.

– Господи! – прошептала Катаржина и, оттолкнув Старыгина, бросилась к повешенному. Дмитрий Алексеевич последовал за ней, преодолев охватившее его при виде страшного зрелища оцепенение.

Но он не успел еще дойти до середины помещения, как Катаржина, повернувшись к нему, выкрикнула:

– Он мертв! Пульса нет!

Старыгин остановился, оперся о стену, чтобы сохранить равновесие, и случайно наткнулся на кнопку выключателя.

Помещение озарилось тусклым желтоватым светом.

И в этом свете представшая перед Старыгиным картина показалась особенно чудовищной. Подвешенный за одну ногу человек медленно покачивался, как туша в мясном магазине. Катаржина стояла в шаге от него, прижав руки к лицу, чтобы не видеть страшного зрелища.

Внезапно с глаз Старыгина словно спала пелена.

– Ян Корнелиссон Вишер… – проговорил Дмитрий Алексеевич. – Вот он, двенадцатый аркан!

– Что вы несете! – закричала Катаржина, опустив руки и отступив к стене. – Вы сошли с ума! Здесь мертвый человек, а вы твердите что-то о каких-то арканах! Вы что – совсем рехнулись?

Вдруг она замолчала, бессильно опустила руки вдоль тела и тихо проговорила:

– Простите, я сама не знаю, что говорю… Вы что – знаете этого человека? Как, вы сказали, его зовут?

– Ян Корнелиссон Вишер, – повторил Старыгин.

– Но ведь это… – она вскочила и топнула ногой от гнева, – это имя знаменосца с картины Рембрандта… вы бредите!

– Это его двойник. Разумеется, он носит другое имя. И я опоздал к нему на встречу.

Старыгин подошел к мертвецу, прикоснулся пальцами к его шее.

Пульса не было, и кожа начала уже холодеть. Только длинные волнистые волосы, едва заметно колыхавшиеся под дуновением сквозняка, казались еще живыми. Старыгин аккуратно отвел волосы с лица. В искаженных чертах с трудом можно было разглядеть что-то знакомое. Но несомненно, это был двойник знаменосца с картины.

– Ему уже ничем не поможешь. Наверное, нужно оставить все как есть до прихода полиции.

– Нас же опознает лодочник! – Катаржина схватилась за голову.

– И пан Лойза. – Старыгин осторожно взял ее за руку и вывел в соседнюю комнату.

Там он усадил ее к самому камину, налил полный стакан хозяйской настойки и поднес к губам. Катаржина отпила один жадный глоток и передала ему стакан. Крепчайшая жидкость обожгла желудок, глаза сами собой вылупились, но стало гораздо легче. Катаржина тоже успокоилась, не зря доктор Беккер утверждал, что его настойка помогает едва ли не от всех болезней.

– А теперь повторите мне все, что вы говорили, – приказала Катаржина. – В этом деле следует разобраться.

– Этот человек как две капли воды похож на знаменосца амстердамских стрелков с картины Рембрандта, на Яна Корнелиссона Вишера. И вместе с тем – он висит в позе Повешенного с двенадцатой картины Таро, двенадцатого Старшего аркана Таро. Вниз головой, с подогнутой к животу ногой. В позе Пагода… того самого, о котором мы говорили с хозяином… прежде чем он ушел.

– Пагод… – медленно проговорила Катаржина, уставившись на огонь. – Человек-отражение… Странно…

– Этот Лойза… – Старыгин потер лоб. – Вам не показалось, что он очень странно себя вел? И так неожиданно сорвался, оставив нас одних в своем доме… наедине с этим… – он покосился в сторону соседней комнаты. – Он тут хозяин, стало быть, должен знать все закоулки. Человек умер совсем недавно, так, может, он его и убил?..

– Не знаю, – Катаржина пожала плечами. – Вокруг нас и без того хватает странного… и страшного. Вернее, вокруг вас. Потому что я родилась в Праге и провела в этом городе много времени и ни разу не попадала в подобные ситуации.

– Вы прекрасно знаете, что я не убивал этого человека! – вспылил Старыгин. – Я все время был у вас на глазах. К вашему сведению, меня самого едва не убили! Но не будем ссориться. Сейчас гораздо больше меня волнует, что нам делать дальше. Для начала, думаю, следует сообщить в полицию об убийстве…