Текст книги "Дешево и смертельно"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Ты, скотина, не смей ее трогать! Это моя сестра!

– Какая еще сестра? Ты как со старшими разговариваешь, малой? – протянул Виктор. – Мало я тебя учил? Мало я тебя из помоек разных вытаскивал? Видно, наука тебе не впрок пошла…

– За такую науку мы еще посчитаемся! – пообещал Сережка.

До сих пор Рита молчала, потому что вспомнила еще один урок тети Любы. «Никогда не хами сразу незнакомому человеку, – наставляла та, – даже если он тебе очень не понравился. Сначала послушай, что он тебе скажет. Бывает, что человек просто расстроен или его до этого рассердили, он и старается на тебе злость сорвать. А когда поймет, что ты ему не отвечаешь в том же духе, то станет совестно, и он все тебе сделает, что нужно. А если он законченный хам, то ответить ему в том же духе ты всегда успеешь».

Рита уже все поняла про этого типа и теперь решила вмешаться.

– Насколько я поняла, вам именно за это платят. В этом заключается ваша работа – вытаскивать его из помоек, – заметила она. – Так что ваши жалобы непонятны. Что касается меня, то я действительно его родственница. И называть меня телкой вовсе не обязательно. Вы выполнили поручение – можете быть свободны. И еще: если это последние деньги, то вам больше незачем приходить. Стало быть, ключи вы можете оставить здесь, мне как раз они понадобятся.

– Еще чего! – Сначала Виктор слегка оторопел от Ритиного холодно-презрительного тона, но быстро опомнился. – Не ты мне их давала, не тебе и верну! И это еще надо разобраться, что ты за птица. Какая такая сестра – не родная же, у папочки старше его, – он кивнул на Сережку, – детей нету! Двоюродная, что ли, седьмая вода на киселе? Понаедут тут, на квартиру-то…

– Степень нашего родства вас не должна интересовать, – напомнила Рита, – равно как и судьба этой квартиры.

Нельзя сказать, что на наглого типа сильно подействовали Ритины слова. Но все же хамства в голосе малость поубавилось, и глазами он перестал шарить по ее телу.

После того как в прихожей хлопнула дверь, они немного помолчали.

– Что, с отцом общаетесь всегда через этого козла? – спросила Рита.

– А чего нам общаться? Деньги дал, деньги получил, – криво усмехнулся Сережка. – Папочка очень занят, а еще у него на шее две семьи, это не считая меня. И он раньше при встрече только одно твердил: дармоедов содержать не намерен. Так что лучше уж через этого.

– А этот что – действительно тебя учил уму-разуму?

– Да врезал пару раз, когда я ему всю куртку облевал, – неохотно признался Сережка, – он по папочкиному приказу с одной дачи меня вытаскивал. Тогда тоже несколько дней гудели.

– Тогда будем считать, что вы квиты, – согласилась Рита, а про себя подумала, что и с этим вопросом нужно разобраться.

Повезло Сережке с родителями! Отец знать не желает, деньгами откупается, мать вообще отбыла в неизвестном направлении! Удивительно, как парень совсем с катушек не соскочил!

Не хотелось снова бередить рану, но Рита решилась. В конце концов, она приехала сюда для того, чтобы повидать Сережку и узнать что-нибудь о сестре. Рита вспомнила, как долго и тяжело умирала тетя Люба, как за несколько месяцев до смерти, когда она окончательно слегла, она все ждала известий от Маринки. Потом перестала, будто поняла, что вестей не будет. И не разрешала Рите затрагивать в разговоре эту тему. А уже умирая, поманила Риту и свистящим шепотом пробормотала ей на ухо:

– Найди их, помоги… Чувствую я, что там неладно…

Сережка ушел в свою комнату и уткнулся там в экран компьютера. Оттягивая разговор, Рита приняла душ, потом в Лялькиной комнате причесалась и подкрасилась. Здесь был какой-то нежилой беспорядок. Чувствовалось, что Сережка сюда вообще не заходил – ему вполне хватало двух других – своей и Маринкиной, которую та в свое время сделала гостиной. Там стояла вполне приличная мягкая мебель и стенка. А здесь – Лялькин диванчик, большой платяной шкаф, ящик для игрушек, маленький столик. Кроме того, еще валялось множество самых разнообразных вещей – женские сапоги, свернутый в трубочку календарь за прошлый год, одна боксерская перчатка… Очевидно, Сережка просто запихивал в эту комнату все ненужные вещи, которые попадались у него на пути.

Рита представила, сколько сил уйдет на то, чтобы привести квартиру в относительно приличный вид, и вздохнула. В шкафу тоже был жуткий беспорядок. Рита освободила две полки и положила туда свои вещи. Нужно устраиваться поудобнее. Что-то подсказывает ей, что она тут задержится. Сережка будет только рад, он устал от одиночества. Деньги пока есть, немного правда, но на первое время хватит. И нужно как-то отыскать след Маринки с ребенком.

Рита уронила плечики и нагнулась за ними, а когда поднялась, то сильно ударилась головой о полку.

«Правильно, – подумала она, морщась и потирая ушибленное место, – так тебе и надо! Не будешь перед собой хитрить. На самом-то деле ты сбежала в Петербург, как только появилась возможность. Повидать племянника – хорошо, найти следы сестры – замечательно, но не это заставило тебя бежать из родного города тайком, ни с кем не простившись и даже не дождавшись сорока поминальных дней!»

Валерий… Второй в их городе человек после мэра, ее любовник. Их связь длилась почти три года – он высмотрел Риту на празднике, посвященном дню города. Она произносила приветствие от студентов.

Если бы Рита родилась лет на двадцать раньше и юность ее пришлась на застойные советские годы, она бы сделала потрясающую карьеру. Рита замечательно смотрелась на сцене – высокая, стройная девушка с яркими карими глазами. Но самым главным достоинством в данном случае считался голос. Голос у Риты был не то чтобы звонкий, но удивительного тембра, и, даже если Рита говорила не в полную силу, голос ее слышали все. Голос достался ей от природы, как и абсолютно четкая дикция. Приятный голос, правильная речь…

«Тебе бы в дикторы на телевидение идти…» – вздыхала тетя Люба.

Но в их городе не готовили дикторов. В их городе было всего два института – политехнический и педагогический, а несколько часов местного телевещания плотно заняла одна-единственная дикторша – жена городского прокурора. Подсидеть ее не было никакой возможности – с прокурором боялись связываться.

Рита оканчивала педагогический институт, но все колебалась – очень не хотелось идти в школу. Валерий начал свое ухаживание с того, что устроил ее на работу в коммерческую фирму секретарем-референтом – в институте Рита выучила английский и немного французский.

Первое время ей нравилось, что рядом всемогущий мужчина. А когда Рита поняла, что он вовсе не волшебник, что может далеко не все, что вовсе не так независим, каким хотел казаться, она уже вкусила легкой жизни и привязалась к Валерию. Дело было совсем не в дорогих подарках и «красивой» жизни. Он действительно ей нравился. Нравилась его спокойная манера общения с подчиненными – никаких повышенных тонов, ровно и всегда вежливо. Нравилось, как он разговаривает с начальством по телефону – с уважением, но без тени подобострастия. Он действительно был хорошим руководителем, в городе его знали и уважали. Нравилось, что, оставаясь с ней наедине, он становился совсем другим человеком – шутил, дурачился, как мальчишка.

Шло время, Рите надоело работать секретарем, она просила, чтобы Валерий устроил ее в городской аппарат. Оказалось – нельзя. Существовал негласный закон, что руководителям нельзя устраивать в аппарат своих любовниц, это неэтично.

Про них все всё знали, на лицах официантов и продавщиц Рита читала осведомленность пополам с завистью. А также легкое злорадство: вот ужо он тебя бросит, и мы попляшем на твоих косточках, дождешься ты от нас отличного обслуживания!

На работе директор смотрел с бессильной злобой: ему не нужна была такая секретарша. Он даже боялся повысить на нее голос, а уволить Риту было нельзя – потом неприятностей от властей не оберешься. Рита сжалилась над ним и уволилась сама.

Ей хотелось как-то реализовать себя, найти интересную работу, общаться с людьми, но все смотрели на нее только как на любовницу могущественного человека, а потом будут смотреть как на пустое место.

А Валерий, когда она бросила работу, начал потихоньку капризничать. Какие-то у него там начались разборки, злопыхатели интриговали. Он нервничал, вечерами пил коньяк, грубил Рите. Потом извинялся, говорил, что любит только ее одну и что как только кончатся его неприятности и положение упрочится, он разведется с женой и женится на Рите.

Глядя ему в глаза, она видела, что он сам в это верит, но Рите совершенно не хотелось за него замуж.

Заболела тетя Люба, и Рита выбросила из головы мысли о работе. Валерий помогал деньгами и доставал дефицитные лекарства, но когда позвонили из поликлиники и просили прийти Риту одну, она поняла, что все напрасно, тетя Люба скоро умрет.

Она отдалилась от Валерия, но он никак не хотел оставить ее в покое. Возможно, он действительно ее любил. Во всяком случае, когда через несколько дней после похорон Рита заговорила об отъезде в Петербург и о том, что неплохо бы им побыть врозь, чтобы разобраться в их отношениях, Валерий устроил жуткий скандал. Она поняла, что он никогда ее не отпустит и жизнь пройдет вот так – без любви, без работы и без семьи.

За два дня она переделала неотложные дела, заплатила за квартиру вперед, собрала только самые необходимые вещи – набрались чемодан и сумка, – оставила верной соседке ключи и уговорила сына этой соседки, шофера-дальнобойщика, подбросить ее на машине до следующей после их города большой станции. Договорившись с проводником, она села в поезд, следующий в Санкт-Петербург.

В купе, немного опомнившись, Рита подумала, что, возможно, не было необходимости убегать тайком, ну не стал бы Валерий держать ее силой! Но нервы бы потрепал, а потом заговорил бы до смерти, и Рита отложила бы поездку, а после снова вошла бы в надоевшую колею… Нет, она все сделала правильно. И тетя Люба бы одобрила. Как она говорила: «Подумай хорошенько, но уж если решилась на что-то – делай не откладывая!»

В комнате пахло пылью и затхлостью. Неудивительно, что Рита так плохо спала ночью. Она открыла окно, которому давно полагалось быть чисто вымытым. С улицы потянуло свежестью. Но стало прохладно – начало мая, в Санкт-Петербурге считается ранняя весна. Рита нашла в шкафу поношенные Маринкины джинсы и серый свитерок, который помнила по прошлым ее приездам. Маринка говорила, что почти никаких вещей с собой не возьмет, там все купит. Однако в шкафу одно старье осталось. Ну ладно, для уборки такой костюм сойдет, не в халате же весь день ходить!

– Послушай, – обратилась Рита к Сережкиному затылку, – я, конечно, понимаю, что у тебя похмелье, и настроение плохое, но разговора нам не избежать. Ты скажи: от матери было что-нибудь? Письмо или поздравление?

И поскольку ответом ей было молчание, Рита повысила голос:

– Сергей, я к тебе обращаюсь!

– А ты сама как думаешь? – буркнул Сережка, не оборачиваясь.

– Я думаю, что не было, иначе бы ты мне показал.

– Правильно думаешь. – Он крутанулся на стуле и посмотрел Рите в глаза. – От нее всего было два письма, то есть открытки.

– Как – два? А ты мне только про одно писал.

– Вот. – Он пошарил в ящике письменного стола и бросил на стол конверт.

Рита, торопясь, вытащила из него фотографию и плотный лист бумаги. В первый момент она не узнала женщину на снимке, но, вглядевшись, поняла: это разумеется, Маринка. Только зачем-то обстригла волосы и перекрасилась в рыжий цвет. Ей никогда не шло, но, может, во Франции сейчас так модно? Сидит себе на пляже в новом купальнике, загорает.

Рита развернула письмо. Большой лист был заполнен едва ли не на половину. Напечатано на компьютере – они там, в Европе, писать ручкой уже разучились.

«Дорогие мои!

Все идет прекрасно, просто замечательно! Николя оказался отличным мужем. Он всячески меня балует и буквально носит на руках. Мне ни в чем нет отказу. На свадьбу он подарил мне кольцо от Картье. Костюм на мне был от Живанши – голубой, а вечером, на приеме по случаю свадьбы, – лиловое платье с очень глубоким декольте и длинные перчатки.

Мы скоро переезжаем – собираемся покупать дом в предместье Парижа или квартиру в самом городе, еще не решили. Так что адрес я напишу позднее.

Леночка шлет привет, у нее все прекрасно.

Целую, Марина».

– Это все? – Рита недоуменно вертела в руках листок. – Что это за ерунда?

– Как видишь, – процедил сквозь зубы Сережка, – вот такое письмецо.

– Когда она его отправила? – Рита схватилась за конверт.

На штемпеле дата: седьмое апреля этого года. Значит, месяц назад письмо было отправлено из Парижа.

– А получил ты его когда?

– В середине апреля, – угрюмо сообщил Сережка.

«Тете Любе было совсем плохо, – вспомнила Рита, – она все равно уже ничего не понимала».

– Обо мне ни строчки, – продолжал Сережка, – пишет «мои дорогие», а кто это?

– О матери ни слова… – пробормотала Рита. – Послушай, тебе обидно, что она с совершеннолетием не поздравила, но, может быть, скоро отдельное письмо придет…

– Придет! Еще через год! – закричал Сергей. – За десять месяцев всего два письма и было! Ах, все прекрасно! Собралась вдруг замуж за какого-то хмыря, которого она и в глаза никогда не видела, а меня она спросила? Я, между прочим, сын родной, и мне ее замужества ой как надоели! И не успокаивай меня, я знаю, что она забыла про день рождения!

– Но как же она могла забыть?

– А как она могла бабушке не написать ни строчки?

Рита промолчала. Сережка вдруг подошел к ней и сел рядом на диван.

– Послушай, Ритка, ну их всех к черту, а? Давай вдвоем жить, переезжай сюда насовсем! Места много, на работу устроишься… Я тоже что-нибудь найду, чтобы подработать. Я ведь у папаши этого деньги брал только потому, что он обязан меня до восемнадцати лет содержать. А одолжений мне от него не надо. Он еще будет условия ставить: сдай хвосты, тогда получишь деньги! Да пошли они все, мы сами проживем! Раз уж мы вдвоем остались…

– А Лялька? Как там Лялька? Почему мать про нее ничего не пишет? – вздохнула Рита.

– Вот же пишет: у Леночки все в порядке.

– Какой еще Леночки? Никогда мы так ее не называли, Лялька и все.

– У нее там, во Франции, уже совершенно ум за разум зашел, небось и по-русски разговаривать разучилась.

– Ну, не знаю. – Рита еще раз перечитала письмо.

Конечно, Маринка всегда была взбалмошной и жила не по уму, как говорила тетя Люба, но не до такой же степени! Пишет про тряпки, про кольцо, а про ребенка ни слова. Нет, чтобы подробно рассказать – какой муж, где живет, чем занимается, как к Ляльке относится. Уж если все так хорошо, как она пишет, то почему бы не похвастаться, расписать все подробно? И в конце концов, для сына родного можно и ласковое слово найти. И матери написать, рука не отвалится, тем более что не рука, а компьютер. Хотя матери-то нет больше, а Маринка и не знает про это.

Адрес так и не прислала. Может, муж боится, что куча родственников из России припрется?

– Сережка, а в том, первом письме тоже обратного адреса не было?

Сережка молча вывалил перед Ритой ящик письменного стола на пол.

– Ищи сама!

В ящике был полный набор. Аудиокассеты, дискеты просто навалены, даже без надписей, начатая упаковка скотча, несколько пакетиков с презервативами, зачетка, вымазанная чем-то липким, подушечки жевательной резинки, сломанные часы и батарейки для плеера. На самом дне, среди бумажек с записанными телефонами каких-то Ир и Тань, лежал большой лист бумаги, расчерченный для записей при игре в преферанс. И только под ним Рита обнаружила отдельно лежащую фотографию. Маринка с дочкой на пляже. Лялька в кокетливом купальнике в синий горошек, волосики вьются колечками – видно, купалась, они всегда от влажности у нее завиваются. Маринка еще не загорелая. И волосы длинные по плечам распущены.

Рита перевернула фотографию. Маринкиным торопливым неразборчивым почерком было нацарапано:

«Серенька! Европа – это полный облом! А Франция – сказка про Красную Шапочку! Завтра едем знакомиться с будущим мужем. А пока загорали и купались. Живем в отеле, но завтра оттуда съезжаем пока не знаю куда. По-французски знаю два слова – «мерси» и «пардон». Можешь себе представить, этого хватает!

Целуем тебя крепко, солнышко!

Мама и Лялька».

И в самом низу едва поместился след маленького Лялькиного ротика, вымазанного Маринкиной помадой.

М-да-а. Коротко и бестолково, но совершенно по-Маринкиному.

Рита еще раз перечитала последнее письмо. А вот оно совершенно безликое, такое впечатление, что писал совсем другой человек. Но может, так кажется из-за равнодушных компьютерных строчек?

Она забрала оба снимка и письмо и ушла на кухню. Нашла в сумочке сигареты и прикурила от кухонной зажигалки. Валерий был очень недоволен, когда она курила, и теперь, ощутив невольный страх, Рита посмеялась сама над собой. Все, милая, больше никто не будет тебе ничего запрещать! Свободна и одинока! Можешь рассчитывать только на себя. Она заглянула в сумочку. Деньги, семьсот пятьдесят долларов, были на месте. И еще тысячи три с чем-то нашими. Вот и все ее богатство. От тети Любы осталось немного. Конечно, есть еще квартира. И кое-какое золотишко – не зря тетя Люба всю жизнь проработала в ювелирторге. Но прошло бы очень много времени, пока Рита сумела бы продать квартиру. Пришлось бросить все как есть. А колечки, купленные в советские времена, сейчас ценности большой не имеют.

Рита положила перед собой оба снимка и стала рассматривать их, сравнивая. Зачем она это делает, не сумела бы объяснить. Но что-то беспокоило ее, что-то такое, чему она не могла пока дать определения.

Снимки были одинакового размера, на такой же бумаге, и вполне могли быть сделаны одним и тем же аппаратом. Но между ними была разница во времени не меньше… сейчас сообразим. Значит, уехала Маринка в прошлом году в июле. Ну да, она ведь приезжала к ним с тетей Любой проститься, и обратный билет брала ей Рита на девятое июля. А на пятнадцатое у нее уже были билеты на самолет в Париж. Значит, прилетели они пятнадцатого, пока то да се, сняты они не в Париже – видно, что пляж, море рядом. Значит, привезли их на Лазурный Берег, оттуда Маринка прислала фотографию.

Дальше, у нас сейчас май. А второе письмо она отправила седьмого апреля. И отправлено оно из Парижа, но опять-таки хоть климат в Париже получше петербургского, но в апреле там не позагораешь. То есть снова сфотографировали ее на Лазурном Берегу, там в апреле уже тепло.

– А чего она все на море-то? Дел, что ли, других нету? – Рита не заметила, что задала этот вопрос вслух.

Хотя… в этом вся Маринка. Если есть у нее возможность побыть на море или в кафе посидеть, время провести, она эту возможность ни за что не упустит. В ущерб всему остальному. Поэтому и мужья уходили. Это тетя Люба так считала.

Рита внимательно, до боли в глазах, вглядывалась в снимки. Если не считать прически, то не очень-то Маринка и изменилась. Время проводит на пляже, а загара-то почти и нет – так, чуть-чуть золотистая. И улыбается… ага, вот в чем тут дело. Примерно за полгода до ее отъезда пришлось Маринке вырвать зуб. Не передний, конечно, сбоку, но если улыбаться, то видно. Она коронку ставить не хотела, решила сделать имплант. А в клинике такие деньги заломили, что она отступилась. Тем более вскоре ее с работы уволили. Решила оставить это дело до Европы. Если, мол, повезет, и с замужеством все будет в порядке, то муж денег даст, а если нет – то вернусь, потом сделаю.

Но стеснялась все же, что зуба нет, и улыбка получилась у нее несколько кривоватая. Так и есть: на первом снимке такая улыбка, и на втором тоже. Значит, не вставила зуб. А пишет, что муж богатый, Картье, Живанши…

Ясно, что привирает.

А это что еще? Рита поднесла последний снимок к глазам, потом крикнула:

– Сережка, у тебя лупа есть?

Против ее ожиданий, он явился довольно быстро с лупой, а она уж думала, что придется перерывать всю квартиру.

– Что ты тут рассматриваешь? – ворчал он. – Давай лучше в магазин сходим, а то есть хочется.

– Сейчас, сейчас, – отмахнулась Рита.

Новый купальник был у Маринки гораздо открытее старого. И вот, на ее бедре Рита заметила такое, что опустилась на стул в полном изумлении. Когда Лялька с матерью были у них накануне отъезда во Францию, девчонка случайно пролила на них с Ритой горячий чай. Хорошо, что сама не пострадала. Больше всех попало Рите, и на Маринкино бедро брызнуло. Рита тогда мигом сорвала с себя юбку, так что пропитанная горячим ткань недолго прикасалась к ее телу. Был ожог, но шрама не осталось. А Маринка что-то замешкалась, пока проверяла Ляльку, и ожог получился небольшой, но сильный. Очень она сокрушалась, что перед поездкой такое случилось. И вот, Рита своими глазами видит этот ожог. То есть, конечно, он подзажил, но за восемь месяцев должен был вообще пропасть!

Рита бросила снимки на стол и закурила новую сигарету. Все эти совпадения могли означать только одно: Маринка прислала им фотографию, которая была сделана не сейчас, а тогда же, почти сразу по ее приезде. И зачем-то хочет их убедить, что фотография сделана недавно. Именно поэтому она постриглась и перекрасилась. И именно поэтому рядом с ней нет Ляльки: ребенка-то перекрашивать не будешь. А если просто так сфотографировать, то никто не поверит, потому что маленькие дети за год очень меняются!

Но для чего она это сделала? Не сложилось с французским мужем, и теперь ей стыдно? Что за ерунда, если бы не сложилось, то давно бы уж дома была. Или написала бы все как есть. Раньше она всегда матери писала правду, ничего не скрывала. Да полно, она ли? Вот теперь Рита совершенно четко сформулировала свои ощущения от последнего письма: оно фальшивое. Оно написано не Маринкой. Чего стоит одно упоминание о Леночке! Всю жизнь они Ляльку звали Лялькой, и больше никак. И не настолько она там свихнулась, чтобы забыть о сыне начисто. Может, Маринка была ему и не очень хорошей матерью, но скотиной никогда не была, нашла бы время написать письмо, позвонить, даже подарок на день рождения прислала бы! Тем более раз деньги есть. Но можно ли верить содержанию письма?

Значит, кто-то послал Сережке безликое письмо и фото, которое Маринка сделала еще тогда. То есть все было заранее задумано? Раз она перекрасилась, чтобы выглядеть изменившейся. Чушь какая!

Но если все это ее домыслы, возразила сама себе Рита, то где же тогда Маринка с Лялькой? Почему они не дают о себе знать?

– Странно все это, – пробормотала Рита. – Тебе, Сергей, так не кажется?

Сережка равнодушно посмотрел на снимки и перевел глаза на Риту.

– Я вообще про нее не хочу знать! – твердо ответил он. – Раз уехала и не пишет – я тоже так буду. Она дала понять, что у нее нет сына – тогда у меня нет матери.

– Разве можно такое говорить? – испугалась Рита.

– А ей можно так делать? – Рита видела, как ему больно, хоть он старался этого не показывать. – Когда задумала она это французское замужество, все переживала, что возраст уже не тот. Могут не взять. Так она пять лет убавила, а про меня вообще ничего не сказала, когда анкету заполняла. Дескать, один ребенок – Лялька. Сам слышал, как она по телефону говорила: там, дескать, отдают предпочтение одиноким женщинам, то есть, чтобы здесь никто не оставался. Так что я ей не нужен.

– Да, – вздохнула Рита, – что уж тут скажешь… Ладно, тогда давай поговорим о другом. Ты вот говорил, что все хвосты перенес на осень. Но, насколько я знаю, летняя сессия еще вообще не началась? Ведь май месяц на дворе! Сережка, по-моему ты мне лапшу на уши вешаешь!

– Это с зимней сессии хвосты, – признался он.

– Тогда при чем тут осень? – не отставала Рита. – Слушай, ведь отчислят и в армию заберут!

– Можно академку оформить… только платить нужно, – неуверенно пробормотал он.

– Сколько?

– Не знаю… Декан говорит: если родители придут, то с ними и будут разговаривать…

– Ох, не миновать мне встречи с твоим родителем! – с чувством высказалась Рита. – У тебя телефон его есть?

Сережка дал ей служебный телефон отца с большой неохотой и то, только когда Рита всерьез рассердилась и накричала на него. Ее плохое настроение усугубилось тем, что по найденным в процессе уборки квитанциям Рита поняла, что он не платил за квартиру четыре месяца. Телефон и электричество тоже были просрочены.

День был будний, следовательно, Сережкин отец находился на работе. Рита забрала телефон на кухню, закрыла дверь и набрала номер. Ответил сразу женский голос, по интонациям Рита угадала секретаря.

– Могу я поговорить с Романом Александровичем?

– Вы по какому делу? – сразу же поинтересовалась секретарша.

Ого, понятно, что деловой человек, так просто к нему не пробиться. Но не зря Рита у себя в городе полтора года работала секретарем. Она не стала рассказывать свою историю и уверять, что ей очень, ну просто очень нужно поговорить с Романом Александровичем по личному делу. Сухим официальным голосом она отчеканила:

– Вопрос касается его сына. Это говорят из института.

– Что-то срочное? – В голосе девушки прозвучала сложная смесь чувств: с одной стороны, ей, видимо, строго-настрого запрещалось соединять со случайными людьми, а с другой – если что-то случилось с сыном и она не соединит, от шефа сильно влетит.

– Естественно, срочное! – Рита добавила в голос официальности. – Девушка, вы будете препираться или работать?

– Соединяю…

– Слушаю вас! – В трубке послышался начальственный бас.

– Моя фамилия Сорокина, Маргарита Андреевна Сорокина. Я двоюродная сестра вашей бывшей жены, и сыну вашему, стало быть, прихожусь теткой.

– Простите, нельзя ли короче? – ее невежливо перебили. – Что вы хотите?

– Я бы хотела поговорить с вами о сыне… Желательно это сделать не по телефону.

– Значит, сейчас с ним все в порядке?

– Я бы так не сказала. Ему грозит исключение из института, а дальше – сами понимаете что. Послушайте, вы хоть представляете, с кем говорите? – Рита решила начать голосовую атаку.

Ей говорили, что по телефону ее голос звучит еще лучше, чем в жизни. Конечно, официальный разговор – это не частная беседа, где можно позволить себе гораздо больше. Но добавить теплоты и загадочности можно и в этом случае.

– Что-то смутно припоминаю, – зарокотала трубка, – вы приехали из?..

– Да, да. И меня очень беспокоит Сергей. Если вы, как отец, не вмешаетесь… Но это долго объяснять по телефону.

– Такая девчушечка была серьезная…

– Боюсь, вы будете разочарованы, та девочка выросла. Вряд ли вы меня узнаете при встрече, – интригующе сказала Рита.

Он понял намек.

– Хорошо… давайте встретимся и поговорим.

– Сами назначьте время и место, вы ведь занятой человек…

– Сегодня вас устроит? Я освобожу часа полтора. Раз дело срочное…

Они условились встретиться в пять часов в кафе «Диана». Рита сказала, что никогда там не была, но найдет.

Сережке кто-то позвонил, и он смылся из дома на целый день. Рита начерно разобрала завалы в квартире, сходила в магазин и занялась своим внешним видом. Хоть и деловое, а все-таки свидание, нужно быть в форме.

На улице значительно потеплело, даже удивительно для начала мая, Рита слегка подгладила помявшийся в чемодане терракотовый брючный костюм – он очень подходил к ее светло-карим глазам, наложила легкий макияж… так, к вечеру помаду можно поярче, маникюр еще ничего… сойдет для Сережкиного папаши, хоть он и сильно крутой! Из зеркала в прихожей на нее смотрела весьма привлекательная молодая женщина.

– И даже просто красивая! – вслух усмехнулась Рита. – Что уж скромничать.

Посидят, поговорят, выпьют кофе. Нужно понемногу выбираться на люди и стряхнуть с себя те ужасные дни и недели, когда ухаживала за умирающей тетей Любой, зная уже, что все напрасно, она обречена… А если немного пофлиртовать, то возможно, Сережкин отец поможет с работой… ну, там видно будет…

Кафе «Диана» Рита нашла легко – выйдя из метро, спросила, как туда пройти первую попавшуюся парочку. Она думала, что заведение названо в честь его хозяйки – у них в городе был парикмахерский салон «Майя», так звали его владелицу, – но оказалось, что дизайнер решил обыграть название кафе, оформив интерьер в стиле мифов. На стенах висели луки и стрелы в кожаных колчанах, а также еще какие-то охотничьи орудия – пращи и копья. Прямо напротив того места, куда официант усадил Риту, на стене была нарисована картина – Диана с луком в руках и со стрелами за спиной, как полагается в сопровождении лани, выходит на полянку, а из кустов за ней подсматривает мерзкая рожа с рогами. Диана была в очень коротенькой прозрачной тунике и внешностью напоминала знаменитую модель Клаудию Шиффер.

Рита, помня о том, что Сережкин отец занятой человек, пришла ровно в пять часов, как договаривались. Ее никто не ждал, так что она попросила принести стакан минеральной воды и села таким образом, чтобы видеть входную дверь.

Прошло минут десять, в кафе входили люди, но никто из них даже отдаленно не напоминал Романа Александровича – не надеясь на свою память, Рита попросила Сережку описать подробно внешность отца. Она начала понемногу сердиться. Официант перехватил ее взгляд, устремленный на дверь, и усмехнулся, что еще больше рассердило Риту. Наконец дверь в очередной раз открылась и впустила человека, который показался Рите знакомым. Он повернулся, оглядывая зал, и Рита увидела его лицо. Ну конечно, давешний мордатый Виктор. Здрасте вам, как говорится, давно не виделись!

Виктор заметил Риту и теперь шел к ее столику вразвалочку.

– Привет! – Снова он нагло оглядел ее всю и остался, надо полагать, доволен. – Шеф велел передать, что сегодня никак не может. Важные переговоры у него. Так что вот, получи! – Он положил на стол пачку долларов. – Шеф сказал, что этого хватит, чтобы решить проблему. А если еще нужно, ты скажи мне. И вообще передай, чего хотела-то.

Произнося эти слова, он удобно уселся на стуле, бросил на стол ключи от машины и мобильный телефон и махнул, подзывая официанта.

Рита молчала, потому что горло перехватило от возмущения. Ай да Роман Александрович! Да кем он ее считает? Бедной родственницей из провинции? Назойливой побирушкой? А она-то, дура, еще наряжалась…

Рита встала так резко, что опрокинулся стул. Она пересчитала деньги, их оказалось ровно тысяча долларов – папочка ничего не жалеет для сына и для его тети с приятным голосом!

– Передай своему шефу, – тихо заговорила Рита, но голос ее был тверд, – передай ему, что я не имею дела с шестерками. Если он хочет что-то сделать для своего сына – пускай сам с ним разговаривает. Я больше его беспокоить не буду.

Она швырнула пачку денег через весь стол Виктору.

– Деньги ему вернешь, нам подачек не надо! А если что к рукам прилипнет, так я завтра секретарю позвоню, проверю, все ли сдал. И чтобы больше я твою рожу не видела никогда!