Текст книги "Осторожно, тетя!"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Оставалось только радоваться, что предусмотрительная Лола успела убрать в холодильник привезенные тетей продовольственные запасы, которых, безусловно, хватило бы, чтобы накормить значительную часть голодающих Эфиопии или какой-нибудь другой экономически отсталой страны.

Лёня огляделся в поисках виновника всего этого беспорядка. Поиски были непродолжительными: груда тетиного белья зашевелилась, и из-под нее с обиженным видом выбрался Пу И. За одно ухо песика зацепилась бретелька розового лифчика, размерами напоминающего грузовой парашют, в зубах Пу И сжимал какую-то тоненькую красную книжицу.

– Хорош, нечего сказать! – проговорил Маркиз, освобождая чихуахуа от волочащегося за ним дамского аксессуара. – Имей в виду, безобразник, – мальчики этого не носят!

Он присмотрелся к подозрительному предмету, который Пу И держал в зубах, и удивленно присвистнул. Осторожно отобрав у него потрепанную красную книжечку, Лёня убедился, что это не что иное, как паспорт Лолиной тетки Калерии Ивановны.

– Вот две растяпы! – в сердцах воскликнул Маркиз. – Их же без паспорта никакой нотариус не примет!

Пу И громко заскулил, чрезвычайно обиженный тем, что у него отобрали такую интересную игрушку, которой он еще не наигрался, но у Лёни не было ни времени, ни настроения утешать его. Он вспомнил адрес нотариуса, к которому собиралась Калерия Ивановна, в две минуты собрался и поехал вдогонку за забывчивыми женщинами.

Маркиз ехал по городу наверняка быстрее Лолы, поэтому, свернув на девятую Красноармейскую, он увидел Калерию Ивановну и Лолу, которые только еще направлялись к нотариальной конторе. Он догнал женщин и отдал тете Кале ее слегка пожеванный паспорт, вкратце высказав свое мнение о рассеянных и забывчивых особах.

Калерия Ивановна расстроилась и заахала, Лола принялась выражать ей свою женскую солидарность, а Лёня сказал, что у него есть дела, сел в машину и поехал домой.

Точнее, он только собирался поехать домой, но это у него не получилось, потому что, выезжая с Красноармейской на Измайловский проспект, Лёня попал в дорожно-транспортное происшествие.

Когда он проезжал перекресток, соблюдая все правила и нисколько не ожидая неприятностей, прямо под его машину подставился новенький красный «фольксваген-гольф». «Фольксваген» внезапно выехал на красный свет, то есть его водитель был стопроцентно виноват в аварии. Лёня вполголоса выругался, выскочил из машины и направился к виновнику, готовый растерзать того на месте.

– Ты, придурок чертов, что вытворяешь? Тебе что, жить надоело? Видел, во что ты превратил мою машину? Ты что, первый день за рулем? – прорычал Маркиз, наклоняясь к окошку «фольксвагена».

Но слова застряли у него в глотке.

За рулем сидела умопомрачительная блондинка в изумительном летнем льняном костюме от Max Mara. Костюм подчеркивал все несомненные достоинства ее фигуры.

Блондинка заливалась слезами.

– Не первый! – проговорила она сквозь слезы, повернувшись к Лёне. – Не первый, а третий!

– Что – третий? – нервно сглотнув, переспросил Лёня, настолько потрясенный неземной красотой виновницы аварии, что уже забыл свои собственные слова, и только что обуревавшие его чувства мгновенно отступили на второй план.

– Я за рулем не первый, а третий день! – прорыдала блондинка. – И сразу попала в аварию! Не волнуйтесь, я оплачу ваш ремонт, только, пожалуйста, помогите мне добраться до мастерской! Я не могу больше прикоснуться к рулю, у меня от страха все внутри сводит! А эта машина – моего брата, если он увидит, во что я ее превратила, он меня просто убьет!

При этом у нее был такой несчастный и беспомощный вид, что Маркиз незамедлительно поплыл.

На него всегда со страшной, просто убийственной силой действовала женская беспомощность.

– Не нужно ничего платить, – галантно проговорил он, – здесь есть и моя вина… Мне следовало быть осторожнее на повороте… А до мастерской я вас довезу в два счета!

Он припарковал свою машину, с грустью отметив, что ей тоже понадобится основательный ремонт, сел за руль «фольксвагена» и через пять минут доставил свою новую знакомую к ближайшему автосервису, благо он был расположен совсем рядом, на одиннадцатой Красноармейской.

– Ну, вот мы и на месте, – проговорил Маркиз, передавая пострадавшую машину в заботливые руки мастеров. – Только, вы знаете, я все-таки решил попросить у вас некоторую компенсацию… не денежную, конечно…

– А какую же? – спросила блондинка, очень мило покраснев.

– Во-первых, скажите, как вас зовут, а во-вторых, разрешите угостить вас чем-нибудь… хотя бы чашкой кофе…

Блондинка улыбнулась, сказала, что ее зовут Алена, и через десять минут они уже сидели в небольшом уютном кафе на Измайловском.

Здесь подавали очень приличный кофе – больше десятка видов «капучино», замечательный вишневый кофе и множество других изысканных сортов для гурманов и любителей благородного восточного напитка. Кондитерские изделия также поражали разнообразием, но Алена отказалась от сладкого, выбрав кофе по-венски и легкий фруктовый салат.

Лёня был в ударе, он сыпал шутками, анекдотами и рассказами из собственной жизни. Алена слушала его, раскрыв рот, смеялась в самых подходящих местах и, естественно, произвела на Маркиза еще более сильное впечатление, чем в первый момент. Когда Лёня спохватился, что не дает своей новой знакомой и рта раскрыть, ему удалось выяснить, что она не замужем, живет на Петроградской стороне вдвоем с братом-программистом, учится на Восточном факультете университета. Родители у них умерли несколько лет назад, старший брат заменил их. То, что средства у них есть, Лёня понял сразу по тому, как Алена одета, какими духами пользуется, на какой машине ездит… точнее, ездила. Действительно, девушка бесхитростно сообщила ему, первому, в общем-то, встречному, что брат у нее – не просто программист, а большой мастер и владелец собственной компьютерной фирмы, небольшой, но процветающей…

Примерно через час Алена спохватилась, что ей пора уходить, но Маркиз напоследок сумел получить номер ее мобильного телефона и расстался со своей новой знакомой совершенно очарованный.

Его машина была здорово помята, нужно было тоже отдать ее в ремонт, но Лёня не доверял обычному автосервису и поехал к своему старому знакомому Уху, который разбирался в машинах, как бог.

По дороге Лёня подумал, что Лола, при ее чрезмерно развитой наблюдательности, наверняка пронюхает о его новом знакомстве, в буквальном смысле слова пронюхает, уловив необычный аромат Алениных духов. Поэтому он покрутился в гараже Уха, чтобы перебить тонкий волшебный аромат грубыми мужскими запахами бензина, металла и машинного масла.

Однако, когда Лола вечером вернулась домой, она была на удивление тихой и не задала Маркизу ни одного вопроса.

– Свириденко! – громко объявила секретарша нотариуса, бледная девица в маленьких круглых очках.

Калерия Ивановна встала и направилась в кабинет.

Она просидела в приемной уже больше полутора часов и очень утомилась от ожидания. Ее деятельная натура совершенно не выносила вынужденного безделья. Тетя Каля изучила приемную вдоль и поперек, от темного скрипучего паркета и потертых деревянных панелей на стенах до гнусной пятирожковой люстры, которой самое место в захудалой жилконторе или в паспортном столе милиции, внимательно прочитала развешанные по стенам выдержки из законов и постановлений.

Тетя Каля настояла на том, чтобы прийти к нотариусу одной, ей казалось, что так будет приличнее и солиднее. Поэтому они договорились с Ольгой, что та будет ждать ее на соседней улице в кафе. Теперь тетя Каля невыносимо скучала и попыталась разговорить дожидавшуюся своей очереди испуганную тщедушную старушку.

Старушка разговаривать не стала, перепугалась еще больше и покосилась на сопровождавшего ее наголо бритого толстомордого «братка». Браток злобно сверкнул на тетю Калю маленькими поросячьими глазами, скрипнул зубами, повел бритой головой, как будто ему тесен воротник, и Калерия Ивановна от греха пересела подальше.

Еще в приемной сидела большая семья, сгрудившаяся вокруг толстого важного деда, которого время от времени поили минеральной водой и уговаривали еще немножко подождать.

Наконец подошла очередь Калерии Ивановны.

Она открыла дверь кабинета, огляделась и сделала несколько шагов к столу.

За столом полагалось находиться нотариусу, но его там не было.

Тетя Каля удивленно огляделась. Других дверей в кабинете не было, и незаметно выйти нотариус никуда не мог. Правда, имелось окно, и по летнему времени оно было открыто, а нотариальная контора находилась на первом этаже, но Калерия Ивановна не могла поверить, что нотариус, солидный и, судя по всему, немолодой человек, выскочил из собственного кабинета через окно.

Тетя Каля в полной растерянности подошла к столу.

Она еще раз огляделась и вдруг увидела торчащий из-за стола ботинок.

Не очень аккуратный мужской ботинок с развязанными шнурками.

В ботинке была нога.

Тетя Каля почувствовала, как по спине у нее побежали мурашки.

Тетя Каля была не робкого десятка, она простояла целый год на черноморском привозе и даже неоднократно сталкивалась с грозой привоза, легендарным капитаном милиции Голопузенко, а это говорит о многом.

Но у самого сильного человека бывают слабости.

Слабостью тети Кали были покойники.

Мало сказать, что она их не любила. Она их дико боялась.

И теперь, увидев этот незашнурованный ботинок, тетя Каля поняла тем самым шестым чувством, о котором так часто говорят те, у кого оно отсутствует, что нога, обутая в этот ботинок, принадлежит покойнику.

Калерия Ивановна, крадучись, двинулась вокруг письменного стола, чтобы проверить свое ужасное предположение, и вскоре увидела все остальное – второй ботинок, вышедший из моды двадцать лет назад, костюм и облаченного в этот костюм нотариуса Штокенвассера.

Нотариус лежал на полу позади собственного письменного стола и смотрел на тетю Калю пустыми мертвыми глазами.

– Ой, мама! – проговорила Калерия Ивановна.

На всякий случай она проговорила это негромко, хотя ей очень хотелось завизжать во всю глотку.

Нотариус был мертв, абсолютно и стопроцентно.

Больше того, он не пал жертвой скромного, хотя и чрезвычайно обширного инфаркта или добропорядочного инсульта. На полу под его головой растекалась лужица темной крови, которая однозначно доказывала, что господин Штокенвассер сделал совершенно недопустимую для приличного нотариуса вещь – он был убит.

– Ой, мама! – снова негромко вскрикнула Калерия Ивановна.

Она сама не заметила, как оказалась возле открытого окна, сама не заметила, как взгромоздилась на подоконник – вещь совершенно невозможная при ее незаурядной комплекции, – сама не заметила, как через этот подоконник перевалилась, как довольно ловко соскочила на тротуар и внезапно обнаружила, что стоит в тихом безлюдном переулке под распахнутым окном нотариальной конторы, а на нее с уважительным изумлением смотрит худущая пестрая кошка.

Калерия Ивановна испуганно огляделась.

Кроме кошки, других свидетелей ее постыдного бегства из нотариальной конторы не было, а кошку вряд ли можно считать полноправным свидетелем, и суд, скорее всего, не примет во внимание ее показания.

Тетя Каля припустила прочь.

Не успела она далеко уйти от злополучной конторы, как навстречу начали попадаться отдельные прохожие. Они удивленно оглядывались на крупную загорелую женщину средних лет, которая улепетывала по улице, испуганно озираясь, как будто за ней по пятам неслись все силы ада или тамбовская преступная группировка в полном составе.

Людей вокруг становилось все больше, и вскоре Калерия Ивановна оказалась на оживленной и многолюдной улице.

Прежде ей не случалось бывать в этом районе, и тетя Каля попросту растерялась. Она совершенно не представляла, куда теперь нужно идти и где расположено кафе, в котором ее дожидается племянница. Кроме того, перенесенный в кабинете нотариуса стресс так сказался на ее умственных способностях, что несчастная женщина напрочь забыла, как называлось то кафе и как оно выглядело, так что она не могла даже обратиться с вопросом к кому-то из прохожих.

И в тот момент, когда она готова была сложить руки и впервые в жизни капитулировать перед обстоятельствами, перед ней возникла племянница собственной персоной.

– Тетя Каля, что это с вами?! – изумленно воскликнула Лола, уставившись на свою родственницу. – На вас напали? Вас ограбили?

– Ох! – Калерия Ивановна обняла девушку и крепко прижала ее к мощной, бурно вздымающейся груди. – И куда же ты, Олечка, зараз подевалась? Я тебя ищу, ищу…

– Никуда я не девалась, – отозвалась полузадушенная Лола, пытаясь обрести свободу. – Я вас ждала в том самом кафе, где мы расстались, а потом вышла посмотреть, что с вами, а то что-то вас очень долго не было. Да вот же оно, то кафе! – И она указала на вывеску, неподалеку от которой они стояли. – Так все же, что такое с вами случилось?

Она протянула тете пудреницу с зеркалом.

Калерия Ивановна мельком разглядела свое лицо, покрытое неровными пятнами лихорадочного румянца, растрепанные волосы, но все это не привлекло ее внимания. Она огляделась по сторонам, пригнулась к Лолиному уху и горячо зашептала:

– Ну у вас и город! Ну и город! Просто какое-то бандитское гнездо! Вот у нас в городе Черноморске можно вечером кошелек на скамейку положить – и утром он на том же месте будет!

– Ну уж! – Лола всем своим видом выразила недоверие.

– Без денег, конечно, – уточнила тетя Каля.

– Да все-таки, что с вами случилось?

– Поехали скорее отсюда! А то я тут просто боюсь находиться!

Лола пожала плечами и направилась к машине.

Только по дороге Калерия Ивановна, испуганно оглядываясь, вкратце рассказала племяннице о своих приключениях в нотариальной конторе.

Услышав про труп нотариуса, Лола от изумления чуть не вылетела на встречную полосу движения и с трудом избежала аварии.

– Тетя Каля, – проговорила она, выровняв машину и переведя дыхание, – признавайтесь, во что вы вляпались?

– Ни во что! – честно воскликнула тетка. – При чем тут я, если у вас среди бела дня людей убивают? Вот у нас…

– В городе Черноморске!.. – подхватила Лола. – Тетя Каля, кончай темнить! Сначала твою знакомую убили в поезде, а она, между прочим, ехала по твоим документам… Потом угробили нотариуса, который тебя зачем-то вызвал… Кстати, зачем он тебя вызвал?

– Не знаю… – Тетя Каля пожала могучими плечами. – Вот те крест, не знаю… Я получила от него письмо, то самое, которое показывала, и больше ничего не знаю…

– И там, в конторе, ты не успела ничего выяснить? Секретарша ничего не сказала?

– А чего ей говорить? – удивилась тетя Каля. – Сидите, говорит, ждите спокойно своей очереди, там у нотариуса все и узнаете. Я и ждала, все себе отсидела, а как вошла, так и обмерла там на месте! Ой, не могу, плохо мне, водички бы выпить!..

Лола припарковала машину возле ларьков со всякой всячиной, выскочила и принесла тетке литровую бутылку воды «БонАква». Тетя Каля присосалась к бутылке, как будто она трое суток проплутала по пустыне Сахаре, отбившись от каравана.

– Может, тебе домой уехать? – нерешительно произнесла Лола.

– Ну уж нет! – энергично воскликнула тетя Каля, вытряхивая на ладонь последние капли воды и протирая лицо. – Чтобы я когда от трудностей убежала? Да не дождется тот супостат!

– Тогда вот что, – деловито предложила Лола, – Лёне про это ни слова. Скажем, что к нотариусу не попали, и все. Незачем ему все в подробностях рассказывать, а то еще подумает, что у меня родственники – люди с криминальными наклонностями.

– Это хорошо, это правильно! – закивала тетя Каля. – Мужу нужно с большой осторожностью про свои дела рассказывать. А лучше вообще поменьше про себя трепать.

– Сами во всем разберемся, сами все расследуем. – Лола была настроена очень решительно.

– И это верно, – согласилась тетя Каля. – На мужа надейся, а сама не плошай! Твой вроде ничего себе парень, тебя вроде любит, но лучше уж мы сами в этом деле разберемся…

Лола только вздохнула – знала бы тетя Каля, как обстоят дела! Совершенно Ленька ее не любит… Ну да и наплевать!

– Да что же вы так кричите? – поморщился капитан Ананасов, неприязненно глядя на свидетельницу.

Девушка испуганно сглотнула и вжалась в спинку стула.

– Я… я не кричу… – прошептала она, поправив сползшие на кончик носа круглые очки и глядя на мрачного милиционера, как смотрит на голодного удава юный хорошо воспитанный кролик.

Секретарша покойного нотариуса Штокенвассера была девушка скромная, тихая и непьющая, и она не могла себе даже отдаленно представить, что творилось сегодня в голове у капитана Ананасова!

А в голове у него лязгали гусеницами самоходные артиллерийские установки, ревели на крутых виражах тяжелые гоночные мотоциклы, заходили на посадку сверхзвуковые истребители.

«Ох, зря я добавил вермут! – тоскливо думал Ананасов. – Ну, пил бы и пил себе водку, как культурный человек, так нет же, понадобилось водку с вермутом мешать! А все Гудронов, Джеймс Бонд хренов! Смешать, говорит, но не взбалтывать! А теперь такое чувство, как будто мне мозги взболтали!»

– Что вы шепчете? – Ананасов с отвращением посмотрел на свидетельницу, прикрыл глаза, подумав, как было бы хорошо, если бы эта свидетельница сейчас мирно исчезла, а сам он оказался дома, а перед ним стояла бы запотевшая бутылка боржома… Однако, когда капитан снова открыл глаза, все осталось по-прежнему – он находился в кабинете убитого нотариуса, перед ним сидела секретарша Штокенвассера, бледная запуганная девица в круглых очках, и давала показания по делу об убийстве своего шефа.

– Я… я не шепчу… – проговорила девица слабым срывающимся голоском. – И не кричу…

– И не спорьте! – рявкнул капитан и сморщился от боли. – Итак, – продолжил он, взяв себя в руки, – значит, последней вошла в кабинет госпожа Свириденко?

– Свириденко, – испуганно подтвердила секретарша, – Калерия Ивановна Свириденко. Сначала я совершенно не волновалась, спокойно ждала новых распоряжений, но никаких распоряжений не поступало, а потом пришел господин Хруст…

– Кто? – удивленно переспросил Ананасов и схватился за мучительно ноющую голову.

– Хруст, очень крупный бизнесмен… Он заранее договорился с Михаилом Рудольфовичем…

Произнеся имя своего покойного шефа, свидетельница вспомнила о понесенной утрате, всхлипнула и уткнулась в кружевной платочек.

Ананасов тяжело вздохнул, сжал ладонями виски и с видимым усилием проговорил:

– И не ревите! Дома будете реветь, а здесь вы должны давать показания!

Девица еще раз испуганно всхлипнула, высморкалась и продолжила:

– Пришел господин Хруст, и я сообщила об этом Михаилу Рудольфовичу… Дело в том, что господин Хруст очень не любит ждать, тем более он заранее договорился…

– Ясно, – проговорил Ананасов, при этом он опрометчиво кивнул, отчего его несчастная голова едва не отвалилась.

– Так вот, Михаил Рудольфович ничего не ответил, и это мне показалось подозрительным…

– Еще бы! – На этот раз капитан воздержался от неосторожных движений. – А что же вы к нему сразу в кабинет не вошли?

– Дело в том, – девица слегка оживилась, – что Михаил Рудольфович очень не любит… то есть не любил, когда его прерывают… когда к нему входят без разрешения. Но и господин Хруст начал нервничать… Поэтому я еще немножко подождала и все-таки вошла в кабинет… а там… а тут… – Девица не выдержала и наконец со вкусом зарыдала.

– Не ревите, я сказал! – прикрикнул на нее Ананасов и снова схватился за голову. – Вот, блин, свидетельница попалась! Да что же вы так убиваетесь? Он вам что, родственник или, может быть, любовник?

– Да вы что?! – возмутилась секретарша сквозь слезы. – Как вы могли так подумать? Ему ведь было очень много лет!

– Разные старички бывают. – Капитан пожал плечами и, заглянув в свои записи, добавил: – Да и не так уж много – всего-то пятьдесят пять…

С точки зрения свидетельницы, что пятьдесят пять, что девяносто пять – одинаково глубокая старость, но спорить с суровым милицейским капитаном она не стала.

– Итак, – с омерзением глядя на нее, продолжил Ананасов, – что вы увидели, войдя в кабинет потерпевшего?

– В чей кабинет? – испуганно переспросила девица, перестав рыдать.

– Потерпевшего, нотариуса Штакен… Штокенвассера! – с трудом выговорил измученный похмельем капитан.

– Я увидела его… потерпевшего… на этом самом месте…

– А куда же делась эта… как ее… Свиристенко?

– Свириденко, Калерия Ивановна Свириденко, – поправила девица. – Ее не было.

– А окно открыто? – уточнил капитан.

– Открыто, – кивнула свидетельница.

– Ну, значит, упорхнула эта Свириденко через окно… – тоскливо констатировал Ананасов.

– Не может быть! – Девица замотала головой, так что у несчастного милиционера зарябило в глазах.

– Почему это не может? – Ананасов поморщился и опустил веки. – Этаж первый, окно открыто…

– Вы ее не видели! – воскликнула секретарша. – Она старая и очень толстая! Она через окно не смогла бы!

– В состоянии аффекта люди способны на многое, – философски проговорил капитан, – на такое, что даже и не подумаешь… А насчет возраста у нас с вами разные понятия… – Он на секунду задумался и вдруг удивленно спросил: – Как, вы сказали, ее звали, эту Свиристенко?

– Свириденко, – снова поправила его секретарша. – Калерия Ивановна Свириденко.

– Вот черт! – вскрикнул Ананасов и потянулся к телефону, бормоча себе под нос: – Ну, Свириденок-то пруд пруди, а вот Калерия имя редкое…

Дозвонившись до родного отдела, капитан торопливо проговорил:

– Гудронов, ну-ка, глянь, как фамилия вчерашнего трупа?

– Которого? – с видимой неохотой отозвался Сеня Гудронов, которому тоже было чрезвычайно плохо после вчерашних дурацких экспериментов в духе Джеймса Бонда.

– Ну, с Московского вокзала… Тетка, которую в поезде зарезали, Черноморск – Питер?

– Сейчас… – Гудронов зашелестел бумагами. – А что это ты, Питиримыч, так завелся?

– Ищи, Гудронов! – рявкнул капитан, неожиданно разозлившись.

Дело в том, что он очень не любил свое церковно-славянское отчество. Все его сослуживцы хорошо это знали и старались попусту не раздражать капитана, Гудронов же допустил досадную промашку исключительно с похмелья.

– Вот, – проговорил наконец Сеня, – нашел. Свириденко фамилия того трупа.

– Свириденко, а дальше?

– Свириденко Кавалерия… то есть, блин, Калерия Ивановна, – зачитал Гудронов.

– Та-ак! – проговорил Ананасов голосом, каким Отелло интересовался, молилась ли на ночь его жена. – Ты, Гудронов, ничего не путаешь?

– Интересно! – обиделся Сеня. – Я тебе официальный документ зачитываю, а ты сомневаешься! В чем дело-то?

– Ты, Сеня, не обижайся, – на этот раз Ананасов понизил голос, – только этот вчерашний трупешник сегодня, судя по всему, сам человека замочил.

– Чего? – недоверчиво переспросил Гудронов.

– Сказал бы я тебе чего, да тут девушка рядом! – Капитан недовольно покосился на свидетельницу. – Еще раз повторяю, для особо одаренных. Тут я на убийство приехал, нотариуса пришили, этого… как, блин, его… Штукен… Штокенвассера. Так вот, последним, кто к нему в кабинет вошел, была Калерия Ивановна Свириденко.

– Ох, ни фига себе! – воскликнул Гудронов. – Это что же получается – возвращение живых трупов?

– Это получается, Сеня, – с грустью проговорил Ананасов, – что не видать нам с тобой премии, как своих ушей!

– Ну ты подожди, подожди в панику-то впадать! – перебил капитана Гудронов. – Может, она всерьез не померла… Так может, в бессознательном состоянии находилась, а потом очухалась?

– Ага, не померла! – передразнил друга капитан. – Васильич же смерть констатировал! Ее же прямо с вокзала в морг отвезли!

– Ну и что? – не сдавался Гудронов. – Васильич – тоже человек, тоже может раз в жизни ошибиться! А что в морг отвезли – может, она там на холодке-то и пришла в себя…

– И прямиком отправилась нотариуса мочить? – недоверчиво отозвался Ананасов.

– А что? Может, у нее с ним счеты какие-то были…

– Ну, не знаю, какие там у них счеты, а только ты, Сеня, позвони на всякий случай в морг да аккуратненько уточни – на месте ли эта вчерашняя… Кавалерия Ивановна.

– Меня же там за психа примут!

– Не примут! – отрезал Ананасов. – Тебя, Сеня, за сумасшедшего никто не примет, тебе сходить не с чего!

Сеня Гудронов никак не отреагировал на последнюю фразу, и капитан продолжил:

– А чтобы они не слишком удивлялись, что ты трупами интересуешься, можешь сказать, что мы занимаемся случаями похищения покойников на органы для пересадки.

– А что, правда были случаи? – уточнил доверчивый Гудронов.

В морге в этот день дежурил Николай Трофимов, отзывавшийся на немудреную кличку Трофим. Когда-то, как говорится, в другой жизни, Трофим был художником и даже весьма преуспевал, но потом сильно запил, и творческая его карьера катастрофически оборвалась. Правда, Трофим не слишком переживал. Теперешние его клиенты, рядовые покойники, были людьми очень тихими, покладистыми, никогда не скандалили, и выпивка Трофиму перепадала регулярно – то врач медицинского спирту нальет, то родственники очередного жмурика угостят чем-нибудь крепким…

Телефон на столе дежурного зазвонил.

Трофим поднял трубку и мрачным басом проговорил:

– Покойницкая.

Иногда к нему попадали по ошибке совершенно случайные люди и, услышав такое неожиданное и неприятное слово, да еще произнесенное грубым голосом Трофима, пугались до невозможности, чем доставляли санитару маленькое удовольствие.

Но на этот раз звонила не какая-нибудь кисейная барышня, а тертый и закаленный мент Сеня Гудронов.

– Ясно, что не планетарий, – отозвался он. – Это Гудронов беспокоит из убойного отдела. Ты того, брат, проверь-ка, к вам вчера жмурик поступил с Московского вокзала, Свириденко фамилия, так того, глянь… на месте ли он? То есть она, баба это!

– Нет, на танцы убежала! – грубо пошутил Трофим.

– Как – убежала? – всполошился бесхитростный Гудронов и тут же сообразил: – Шутишь, да? Тут не до шуток! Говорю тебе – проверь, на месте ли трупешник! И быстренько, мне тебя ждать некогда!

Трофим недовольно закряхтел, положил телефонную трубку на столик и побрел в покойницкую.

– Больше им делать нечего, – ворчал он по дороге, – только бы для меня заботу какую выдумать! Мои клиенты – они спокойные, коли уж поступили к нам, так никуда не денутся…

Он вошел в холодное помещение с рядами одинаковых металлических дверок, смутно напоминающее вокзальную камеру хранения, нашел нужную табличку, отворил дверцу и выкатил выдвижной железный стол.

Покойница была на месте.

– Мои-то всегда в порядке, – ворчал Трофим, возвращаясь к телефону, – с ними никаких хлопот, вы за своими лучше приглядывайте, за живыми! От них все беспокойство!

– Ну что? – нетерпеливо осведомился Гудронов. – На месте эта вчерашняя покойница?

– На месте, на месте! – отозвался Трофим. – Подругу здесь завела, чай с ней пьет!

– Как пьет? – всполошился Гудронов и тут же сообразил: – Опять шутишь, да? Ну, блин, дошутишься ты у меня, в натуре! Так точно на месте она, ничего ты не перепутал?

– Ты за собой следи! – обиженно проговорил Трофим. – А у меня всегда полный порядок! У меня все в ажуре!

– А ты… – понизил голос Гудронов, – ты за своими жмуриками, того… приглядываешь?

– Чего? – переспросил Трофим. – Это в каком же таком смысле?

– Ну… – тянул Гудронов, который и сам понимал нелепость своего вопроса. – Ну, они у тебя… уйти никак не могут? Допустим, куда-то на пару часов уйти, а потом вернуться?

– Чего? – повторил санитар, серьезно обеспокоившись, не из дурдома ли ему звонят. – Как это – уйти?

– Да ты, это… ты не удивляйся… У нас баба эта, твоя клиентка, по одному делу как подозреваемая проходит…

– Серьезное дело-то? – поинтересовался любопытный санитар. – Или так, ерунда какая-нибудь?

– Я же тебе сказал – из убойного отдела звоню! Мы ерундой не занимаемся! – обиделся Гудронов. – Мы только по убийствам работаем! Замочила тут твоя клиентка одного!

– Давно замочила-то? Потерпевший тоже небось у нас лежит?

– Не успели еще привезти, только сегодня дело было.

– Сегодня? – Трофим удивленно присвистнул. – Не, сегодня она никак не могла, на сегодня у нее алиби!

Сеня Гудронов не стал в подробностях пересказывать капитану Ананасову свой разговор с грубым санитаром, сказал просто, что труп Калерии Ивановны Свириденко преспокойненько лежит в холодильнике. Секретарша же нотариуса Штокенвассера упорно утверждала, что Калерия Ивановна Свириденко была тут совсем недавно, она якобы видела паспорт.

На вопрос измученного капитана, по какому делу приходила к нотариусу подозреваемая Свириденко, секретарша поджала губы и сказала, что про это знал только покойный Михаил Рудольфович. Она лично положила конверт с делом нотариусу на стол сегодня утром.

Стали искать конверт, его не было. Разозленный Ананасов уронил со стола кипу документов, а когда с трудом нагнулся, чтобы подобрать их, то ударился бедной больной головой о тумбу стола. Все тело пронзила чудовищная боль, глаза на некоторое время заволокло пеленой.

Очнувшись, капитан Ананасов осознал себя сидящим на полу, и первой его мыслью было, что нужно немедленно завязывать с алкоголем. Секретарша смотрела на него сверху очень неодобрительно, но сказать ничего не решилась. Ананасов покрутил головой. После удара, как ни странно, стало легче, и он отправился в родной отдел, предупредив секретаршу, что еще зайдет. Конверта с именем Калерии Ивановны Свириденко так и не нашли, он бесследно исчез из кабинета.

Не успел Трофим повесить трубку, как в дверь его служебного помещения постучали.

Само по себе это было необычно: рядовые посетители покойницкой, грубые санитары труповозки, никогда не затруднялись стуком, они распахивали дверь ногой, поскольку руки у них обыкновенно были заняты носилками, на которых прибывало в морг очередное пополнение. Работники морга тем более не стали бы стучать. Конечно, оставались родственники усопших, но их стук Трофим за годы работы научился узнавать безошибочно, как опытный дирижер слышит фальшивую ноту, допущенную невыспавшимся кларнетистом.

Трофим подошел к двери и открыл ее.

На пороге покойницкой стояли двое: коренастый широкоплечий мужчина лет пятидесяти, с густыми черными бакенбардами и неприятным, пристальным взглядом глубоко посаженных черных глаз, и невысокого роста худой человек с бледным болезненным лицом и маленькими тусклыми глазами, от взгляда которых Трофиму сразу стало как-то нехорошо.

– Страдаешь? – коротко спросил черноволосый Трофима.

– Это в каком, извиняюсь, смысле?

– В самом обыкновенном, – ответил широкоплечий незнакомец и достал из кармана приятную на вид плоскую фляжку, в которой что-то восхитительно плескалось.

– Всегда готов! – радостно отозвался Трофим и потянулся к фляжке.

– Молодец! – одобрил незнакомец, но фляжку спрятал за спину. – Только прежде ты мне сделай, друг, божескую милость. Тут к вам тетя моя вчера попала, так вот хочу я на нее взглянуть…