Текст книги "Полюблю до гроба"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Дядя Вася помрачнел – он-то, конечно, подумал, что клиентка обжималась в машине с этим Игорем, вот часы и свалились. И что такого? Дело-то житейское. Но мне отчего-то кажется, что эта блондинка не станет тискаться в машине. Не тот типаж. Мужчина, который хочет иметь с ней дело, уж верно озаботится снять приличную квартиру, если есть деньги, это не проблема.

– Вы согласны? – спросила клиентка, собрав остатки твердости. – Или мне найти кого-то другого?

– Согласен, – ответил дядя Вася, подумав всего минутку, – скажите подробное местоположение машины и… у вас есть ключи?

– Вот они, – Наталья Викторовна достала из сумки ключи и подала их мне.

Принимая ключи, я поглядела на нее так выразительно, что даже до блондинки все дошло.

– Понимаете, в этом нет ничего такого, – сказала она, – в принципе я могла бы подождать… Но Игорь сегодня рано утром улетел в командировку на три дня…

– И вы боитесь, что его жена найдет ваши часы в его машине, – закончила я, – в принципе вы ни в чем не виноваты, но ей придется как-то объяснить этот факт.

– Да, – она опустила глаза и слегка покраснела, – у них не очень хорошие отношения, я не хочу усугублять…

Отчего-то я поверила, что не спала она с этим Игорем. Не спала и не собиралась этого делать.

– Не волнуйтесь, все сделаем… – ободряюще улыбнулась я.

– Прямо сейчас и займемся, – добавил дядя Вася.

– Только, наверное, это нужно сделать вам, – клиентка указала на меня, – понимаете, там подземный гараж, дом хороший, элитный, охрана на входе…

Все ясно, дядя Вася никак не сможет сойти за жителя элитного дома, охрана может его не пропустить, начнет расспрашивать. Я поглядела на своего начальника с легким злорадством – вот, не будешь пренебрегать сотрудниками!

Если дядя Вася и обиделся, то вида не показал, все же он профессионал. Раз так нужно для дела – стало быть, пойду я.

Мы условились встретиться через три часа в небольшом кафе на Австрийской площади, клиентка сказала, что она живет близко и ей удобно пешком дойти, потому что не хочет посвящать водителя в свои проблемы.

Я правильно угадала, сама она машину не водит – ей это совершенно ни к чему.

Василий Макарович остановил свою машину в квартале от нужного места: возле самого дома, среди дорогих новых иномарок его машина была бы слишком заметна, она бросалась бы в глаза, как облезлая дворняжка на выставке породистых собак.

– Главное, держись уверенно и спокойно! – напутствовал меня дядя Вася. – Охранники чувствуют неуверенность…

– Да не беспокойтесь, что мне, первый раз! – отмахнулась я и уверенно зашагала к дому, который указала нам клиентка.

Действительно, задание было – проще некуда. Зайти в подземный паркинг, найти нужную машину, открыть ее, найти часы и вернуться. Всей работы на двадцать минут, от силы на полчаса, а заказчица платит за это вполне приличные деньги…

Вот именно, она заплатила деньги сразу, причем сумма была как за три дня работы. Хорошо, что я выскочила вперед дяди Васи и заломила несусветную цену. Он поглядел на меня удивленно и впал в еще большее изумление, когда клиентка согласилась заплатить без возражений.

И вот сейчас где-то в самой глубине моего сознания промелькнула неприятная мысль, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, но я отбросила эту мысль как несвоевременную и несущественную и прибавила шагу.

В прозрачной будочке перед входом в подземный паркинг сидел пожилой охранник. У него были длинные обвисшие усы и круглые выпученные глаза, отчего он был похож на крупного задумчивого сома, а будочка явно напоминала аквариум.

Возле открытой двери будочки стояла, опершись на метлу, темноволосая дворничиха. Она разговаривала с охранником о каких-то своих животрепещущих проблемах.

– Василь Василич этого так не оставит, – говорила она убежденно, – он не такой человек, чтобы спустить на тормозах…

– Не такой! – согласился с ней вислоусый охранник и прикрыл свои круглые глаза, отчего еще больше стал похож на сома. – Василь Василичу палец в рот не клади – откусит!

– Но и Сан Саныч тоже не промах… – засомневалась дворничиха. – Так что еще неизвестно…

Я поравнялась с будочкой, придала себе еще более уверенный и независимый вид и прошла мимо, не прибавляя шагу.

Охранник скользнул по мне невидящим взглядом и проговорил с печальной интонацией:

– Ох, твоя правда, Любовь Никитична – Сан Саныч не промах! Так что я прямо и не знаю, как все обернется! Это, Любовь Никитична, просто коса на камень…

– Главное, чтобы отходы вовремя вывозили! – подвела дворничиха черту под увлекательной дискуссией.

Ответ охранника я не расслышала, потому что свернула за угол и оказалась перед лифтом.

Госпожа Балабанова очень подробно описала мне месторасположение машины Игоря, так что по инструкции я спустилась на два этажа вниз и вышла в широкий коридор, пологой спиралью поднимающийся наверх и плотно заставленный машинами.

Машины были дорогие и приличные – «Лексусы», «Мерседесы», «Инфинити», «Ягуары», внушительные джипы и элегантные дамские автомобили.

Я шла вдоль этого ряда, разглядывая чужие машины и разыскивая среди них ту единственную, ради которой я сюда пришла.

«Мазда», о которой говорила заказчица, стояла на парковочном месте под номером семьдесят восемь. Элегантная темно-красная машина, новенькая и чистая, как будто только что из мойки, примостилась на свободном месте между зеленой «Тойотой Камри» и темно-синим «Фольксвагеном».

Я огляделась по сторонам, перевела дыхание и достала из сумочки брелок с ключами.

Пока все шло как нельзя лучше, однако внезапно у меня в душе шевельнулось какое-то смутное беспокойство. То ли настораживала сама атмосфера подземного гаража, то ли дала себя знать сильно развитая интуиция. Дядя Вася говорит, что нужно всегда прислушиваться к собственному внутреннему голосу, так вот в данный момент мой голос посоветовал мне быть осторожнее.

Действительно, безлюдный наклонный коридор паркинга, тускло освещенный редкими лампами «дневного» света, выглядел тревожно и подозрительно, казалось, что за мной следит кто-то невидимый и очень опасный.

В американских триллерах такие подземные гаражи часто становятся местом убийства или ограбления…

Я постаралась отогнать от себя такие неприятные мысли и нажала кнопку на брелоке. Фары «Мазды» приветливо подмигнули, сигнализация подала голос, как собака при виде хозяина.

Все шло хорошо, но смутное беспокойство по-прежнему не покидало меня.

Я подошла к красной машине, открыла переднюю дверцу и села на водительское сиденье.

Мягкое сиденье, обтянутое красной кожей, податливо прогнулось подо мной, создавая ощущение комфорта и безопасности. Вот что значит дорогая машина!

Все хорошо, повторила я мысленно, теперь только найти часы, и можно вернуться… Потому что все же как-то нервно. Хозяин машины, конечно, не придет, он в командировке. Но вдруг его жена захочет покататься на его машине? Или появится сосед, который непременно заинтересуется, что делает неизвестная женщина в «Мазде» его хорошего знакомого? Ой, скорей бы уйти!

Где же могут быть эти чертовы часы?

Я нагнулась и осмотрела пол у себя под ногами.

На резиновом коврике не было никаких посторонних предметов. На всякий случай я приподняла его – и там ничего.

Пошарила под соседним, пассажирским, местом – и снова никаких результатов. На всякий случай проверила щель между сиденьем и спинкой, часто туда заваливаются всякие мелочи – но нет, и там не было ничего заслуживающего внимания.

Открыла бардачок – вполне возможно, что хозяин машины нашел часы после ухода Натальи и положил их туда.

Однако в бардачке я нашла только документы, счета, упаковку таблеток от головной боли и небольшую, но увесистую бронзовую сову. Мимоходом я рассмотрела птичку. Явно старинная, бронза потемнела от времени, с одной стороны заляпана фиолетовыми чернилами. Очевидно, совой пользовались в качестве пресс-папье и держателя для бумаг. Зачем хозяин машины возил старинную сову в бардачке, оставалось неясным. Но бронзовая сова – не золотые часы, поэтому я убрала антикварную птичку обратно.

Оставалось проверить заднее сиденье.

Я перегнулась через спинку, взглянула…

И едва сдержалась, чтобы не закричать.

Сзади, на полу машины, лежал человек. И можете мне поверить, человек этот мне сразу не понравился. Точнее, не понравилось, как он лежит…

Сами подумайте, что вы можете почувствовать, если увидите под задним сиденьем дорогой приличной машины мужчину, скорчившегося и глядящего пустыми открытыми глазами прямо на вас?

Я ощутила, как волосы на голове встали дыбом и задергались, как будто меня хватануло электрическим током высокого напряжения. Зубы лязгнули.

Я зажмурила глаза и взмолилась: ну, пусть он исчезнет! Пусть это мне только показалось! Я буду вести себя хорошо, буду вставать по утрам не позже восьми, гулять с Бонни дважды в день – только пусть этот человек исчезнет!

Я снова открыла один глаз, потом другой и осторожно, медленно перегнулась через спинку сиденья…

Нет, ничего не изменилось, человек лежал на том же самом месте.

Ноги его были неловко подогнуты, голова вывернута, глаза широко открыты.

Мужчина лет тридцати с коротко подстриженными светлыми волосами. Нос чуть курносый, оттопыренные уши. Лицо простоватое, но приятное… точнее, оно было бы приятным в других обстоятельствах.

Одна рука была неловко завернута за спину, второй рукой он прикрывал щеку. Я протянула руку, попыталась найти у него пульс, но тут же отпрянула как от огня.

Он оказался холодным, таким холодным, каким не может быть живой человек. Да и поза его никак не годилась для живого человека.

Ну, за что, за что мне это?

Я вспомнила свои недавние предчувствия и запоздало раскаялась, что не прислушалась к ним.

И еще я почувствовала обиду на весь мир: на дядю Васю, который считает, что только он – настоящий детектив, а я – так, девочка на подхвате, причем сам всегда поручает мне наиболее опасные и неприятные задания; обиделась и на заказчицу, которая под видом простого и необременительного задания втравила нас в такую кошмарную историю; и даже на Бонни… впрочем, это уж точно зря, Бонни здесь совершенно ни при чем.

Но какова эта самая Наталья Викторовна Балабанова? Милая такая, робкая блондиночка, вежливая, денег заплатила сколько мы сказали, не торгуясь! Еще бы ей торговаться! Так меня подставила! Часы она потеряла, видите ли, когда прощалась с добрым знакомым! Убила его, вот часы и соскользнули! Оттого сама и побоялась сюда идти! А мы-то с дядей Васей уши развесили!

В общем, поняла я наконец, надо скорее уходить отсюда, пока кто-нибудь не застукал меня в чужой машине рядом с трупом незнакомого мне человека. Удрать отсюда поскорее, постараться незаметно проскользнуть мимо охранника, вернуть заказчице аванс и послать ее подальше вместе с ее часами… Пускай сама разбирается, а наше дело крайнее!

Я тихонько выбралась из «Мазды», закрыла за собой дверь, включила сигнализацию и двинулась в ту сторону, откуда пришла, – к лифту.

И тут услышала звук приближающейся машины.

Кто-то ехал по коридору прямо сюда, ко мне.

Мне вовсе не улыбалось, чтобы меня здесь заметили, и я юркнула за чей-то массивный черный джип.

Из-за поворота показался черный «Лендровер». Он замедлил скорость и начал парковаться чуть дальше злополучной «Мазды». Я поняла, что не смогу незаметно пробраться к лифту, но тут увидела совсем рядом полуоткрытую дверь.

Обычно в таких подземных паркингах, кроме лифта, бывают еще и обычные лестницы, и я решила, что это даже лучше – по крайней мере, по лестнице можно подняться бесшумно.

Я толкнула дверь.

За ней действительно оказалась металлическая лестница, и я тихонько, стараясь не шуметь, двинулась по ней наверх.

Однако, пройдя два или три лестничных марша, я оказалась перед горизонтальным коридором. Лестница кончилась.

Я прошла по этому коридору метров двадцать. Коридор плавно поворачивал, видимо, он огибал паркинг. Передо мной оказалась новая лестничная площадка, но лестница отсюда вела только вниз, на нижние этажи паркинга, откуда я только что прибыла. Кроме этой лестницы, на площадку выходила еще одна дверь. Я подергала за ручку, но дверь оказалась заперта.

Оставалось только снова спуститься по лестнице.

Поскольку выбора у меня все равно не было – я направилась по лестнице вниз, хотя туда мне было совсем не нужно, спускаясь, я удалялась от выхода из подземелья, удалялась от свободы и безопасности.

Пройдя те же три марша, я снова оказалась перед дверью, однако эта дверь не была заперта.

Я тихонько толкнула ее – и снова очутилась в наклонном коридоре паркинга, причем совсем рядом с тем местом, где стояла злополучная «Мазда».

Мне не хотелось больше видеть эту проклятую машину вместе с ее ужасным содержимым, не то что подходить к ней. Однако взгляд так и тянулся к темно-красной машине, как железные опилки притягиваются к магниту.

И вдруг…

И вдруг я заметила, что на полу возле правого переднего колеса «Мазды» что-то блестит.

Забыв о своих страхах, я шагнула вперед, пригляделась, и всякие сомнения отпали: на бетонном полу паркинга лежали золотые дамские часики. Наверняка те самые часики, из-за которых я пришла сегодня в этот паркинг, часики заказчицы.

Как же я не заметила их в первый раз?

Ну да, как раз это вполне понятно: в первый раз я приблизилась к «Мазде» слева, со стороны водительского сиденья, а теперь, поднявшись по лестнице и сделав круг, я вышла с другой стороны и увидела часы.

Преодолев вполне объяснимый страх, я сделала несколько шагов вперед, подошла к «Мазде» и наклонилась за часами.

Сейчас возьму часы, отдам их заказчице и навсегда забуду об этом паркинге, об этой машине и о лежащем в ней трупе… хотя как раз о нем забыть будет довольно трудно, у меня перед глазами так и стоит этот скорченный труп с неловко подогнутыми ногами и полуоткрытыми остановившимися глазами.

Эта мысль пронеслась в моей голове за ту долю секунды, пока я тянулась за часами. В следующую долю секунды я осторожно взяла их двумя пальцами и хотела встать…

Но вдруг на меня всем весом обрушился потолок, перед глазами вспыхнуло ослепительное сияние, и тут же наступила полная, кромешная темнота.

Через какое-то время (может быть, через сто лет, а может – через несколько минут, потому что время для меня остановилось, прекратило свое течение) в окружающей меня кромешной темноте мелькнула тусклая искра света, которая тут же отозвалась в моей голове тупой пульсирующей болью.

Это было ужасно, но вместе с тем… но вместе с этой болью ко мне пришло осознание того факта, что у меня есть голова. Затем я почувствовала боль в затекших руках – значит, руки у меня тоже есть. И, наверное, другие части тела. И вообще, если я испытываю боль, значит, я жива, значит, я существую…

Конечно, хорошо бы вспомнить, кто я такая.

А чуть позже я вспомнила, что зовут меня Василиса Селезнева, что в данный момент я работаю помощницей частного детектива Василия Макаровича Куликова. Вспомнила, как он послал меня в подземный паркинг за часами заказчицы… Вспомнила, как искала эти часы в темно-красной «Мазде», а вместо них обнаружила там труп неизвестного мужчины, убежала оттуда, но не нашла путь к выходу из паркинга и вернулась назад, на то самое место. А потом увидела эти часы на полу, возле колеса, подошла, идиотка этакая, наклонилась за ними – и на этом все кончилось.

Захотелось застонать в голос, дернуть саму себя за волосы и обругать последними словами. Ведь чувствовала же опасность! Ведь поняла уже, что клиентка подставляет нас по полной программе, так какого черта сунулась к машине во второй раз!

Но из горла не вырвался даже слабый хрип, не то что стон или крик.

А еще через секунду я почувствовала ровное покачивание и поняла, что еду в автомашине. Мне пришло в голову открыть глаза и осмотреться, но веки казались чугунными, поднять их было невероятно трудно и хотелось повторить за Вием: «Поднимите мне веки!»

Однако воля человека может многое, если не все, и наконец с большим трудом я разлепила глаза. Свет, хлынувший в них, показался ослепительным, от этого боль в голове усилилась, и я застонала.

– Она приходит в себя, – произнес где-то рядом незнакомый мужской голос.

Кто-то наклонился надо мной, я услышала хриплое дыхание, и пахло от человека кислым табаком и какой-то едой. Я вспомнила уроки дяди Васи – если приходишь в себя в незнакомом месте, не спеши сразу хлопать глазами и издавать звуки, постарайся лежать тихо и вспомнить, что с тобой произошло. Твои враги думают, что ты еще без сознания, и можно услышать кое-что полезное.

А я и тут оказалась не на высоте – сразу стонать стала. Перед глазами маячило светлое овальное пятно, наверное, это было лицо. Я поскорее закрыла глаза и расслабилась – пускай они думают, что я снова провалилась в небытие.

– Может, дать ей еще раз по голове? – спросил тот же мужчина.

– Не стоит, – отозвался другой голос, – потом найдут на трупе следы ударов, а нам это надо? Ничего, не успеет очухаться, мы уже почти подъезжаем!

«Это они о моем трупе говорят, – подумала я, – это я не успею очухаться…»

Я была так слаба, так отвратительно себя чувствовала, что эти ужасные слова не произвели на меня сильного впечатления. Ну, труп так труп. Я и сейчас-то не слишком живая.

Запах кислого табака пропал, стало быть, мой кровожадный наблюдатель отвернулся. Я отважилась приоткрыть один глаз. Ничего полезного я не увидела, только резкий свет бил в мой несчастный глаз.

Я снова прикрыла глаза, чтобы не видеть этого мучительного света, чтобы хоть немного притупить пульсирующую в голове боль, и расслабилась, смирившись с происходящим.

Пусть со мной делают все, что угодно, лишь бы не шевелиться, не думать, не видеть… И снова провалилась в забытье от этой тишины и ровного покачивания машины.

Я не знаю, сколько прошло времени, вероятно, не так много. Я очнулась оттого, что машина остановилась. Я прислушалась к себе: голова болела, но не так сильно, как в прошлый раз. В остальном самочувствие осталось прежним, то есть отвратительным. Куда меня привезли? И что со мной теперь сделают?

Машина мягко качнулась, хлопнули дверцы, потянуло свежим воздухом, из чего я сделала вывод, что нахожусь за городом или возле воды. Меня схватили грубые жесткие руки и выволокли наружу. Я вдохнула полной грудью холодный воздух, стало немного легче. Если попробовать пошевелиться, как бы снова по голове не звезданули. Кто-то остановился возле меня и пнул ногой.

– Все, приехали! – сказал первый голос, тот, что предлагал меня стукнуть в машине.

– Не трогай ее, а то очухается, еще орать начнет! – предупредил второй. – Давай уже кончать с этим делом.

Я забеспокоилась – что это они собираются делать?

Снова меня схватили грубые руки и впихнули в машину на переднее сиденье. Усадили, как куклу, как манекен, да еще кто-то из злодеев дернул за волосы, чтобы голова не клонилась на сторону. Боль взорвалась в голове, я не удержалась от стона, но на этот раз мой стон никого не интересовал. Дверцы машины хлопнули.

– Прощевайте, голубки! – злорадно сказал тот, первый голос, и машину толкнули сзади.

Я повернулась и увидела, что к стеклу прилипла мерзкая физиономия. Мужчина был бледен, длинные светлые волосы болтались по плечам, белесых бровей почти не было видно. Он растянул в дурашливой улыбке рот и положил на заднее стекло руки с растопыренными пальцами. Внезапно обретя четкость видения, я заметила, что на левом мизинце не хватает фаланги.

Он мерзко ухмыльнулся и сказал еще что-то, четко артикулируя. Я видела, как шевелятся его губы, но уши внезапно заложило, как будто туда напихали грязной ваты.

Машину снова сильно толкнули, и она покатилась – сначала совсем медленно, потом быстрее, быстрее и быстрее…

Затем раздался грохот удара, машина резко накренилась и куда-то полетела.

Я малодушно подумала, что наконец все кончится – страх, мысли, боль – и я обрету наконец покой.

Но покой не приходил, а потом пришло новое и очень сильное ощущение – ледяной пронизывающий холод.

И от этого холода я окончательно пришла в себя.

Я действительно находилась в машине, сидела на переднем пассажирском сиденье, пристегнутая ремнем.

Машина была знакомая – по красно-черным кожаным сиденьям я узнала «Мазду», в которой искала часы заказчицы.

Эта машина медленно погружалась в темную осеннюю воду. Вода стремительными струями вливалась в салон машины из всех щелей и просветов, и чем быстрее она заполняла салон, тем быстрее машина погружалась в воду.

Вода уже поднялась до колен… до пояса…

Именно эта ледяная вода привела меня в чувство.

Я потянулась к ручке двери, попыталась ее открыть. Конечно, при этом машина мгновенно наполнится водой, но я смогу вырваться из нее, выплыть…

Однако не тут-то было: дверная ручка не поддавалась, она была заблокирована.

Я попыталась опустить стекло – и снова безрезультатно. Ну да, тем, кто запер меня в этой машине, вовсе не хотелось, чтобы я выплыла. Они не оставили мне ни малейшего шанса.

Меня охватил ледяной, темный ужас – такой же темный и холодный, как осенняя вода, в которую погружалась машина.

Вдруг боковым зрением я заметила, что рядом со мной кто-то сидит.

Я повернула голову, застонав от боли, и увидела на водительском сиденье мужчину. Он смотрел прямо перед собой, ни на что не реагируя и ничего не предпринимая, как будто его ничуть не волновало, что наша машина уходит под воду.

И тут я его узнала.

Русые, коротко подстриженные волосы, немного вздернутый нос, оттопыренные уши. Это был тот самый мужчина, которого я видела на заднем сиденье «Мазды» с нелепо подогнутыми ногами и неловко повернутой головой.

Его усадили на водительское место и пристегнули ремнем безопасности, только поэтому он сохраняет вертикальное положение, не падая на пол машины.

Значит, на его помощь можно не рассчитывать.

Вот так всегда с мужчинами – когда их помощь особенно нужна, они оказываются больными, занятыми собственными делами или, в конце концов, мертвыми. А значит, рассчитывать приходится только на свои собственные силы.

Тем временем машина уже полностью ушла под воду.

В салоне стало гораздо темнее, свет в нем стал зеленоватым и каким-то призрачным. Ну да, ведь мне скоро предстоит стать утопленницей, русалкой, а их всегда изображают с зелеными лицами и зелеными волосами, в которые вплетены водоросли…

Вода поднялась уже к самому подбородку, стало тяжело дышать.

Я заколотила кулаками по лобовому стеклу – но с таким же успехом можно было пытаться пробить танковую броню метелочкой для сметания пыли.

Воздуха в салоне оставалось все меньше и меньше.

Истерический всплеск активности сменился апатией.

Холод сковал все мое тело, он проник в самое сердце, в мозг. Я почувствовала безразличие ко всему. Еще несколько минут – и я умру. Значит, так и надо, значит, я недостойна ничего другого. Семьи у меня нет, и обо мне никто не станет горевать – разве что дядя Вася и Бонни.

Дядя Вася… он отправил меня на такое опасное задание и даже не подумал о подстраховке, не подумал, чем все это может обернуться. Значит, ему на меня наплевать.

Но Бонни…

Бонни меня действительно любит, он будет горевать очень долго, может быть, всю жизнь!

И кто с ним будет гулять, кто станет кормить его вредными деликатесами, а учить его хорошим манерам?

Апатия отступила, во мне снова пробудилась жажда жизни. Однако одной жажды слишком мало – нужно еще кое-что, чтобы выбраться из наглухо закрытой машины, быстро опускающейся в речную глубину. Я не хочу, не хочу умирать! Да еще так глупо… Господи, помоги мне!

И тут я внезапно вспомнила, что, пока искала в машине часы заказчицы, открыла бардачок и увидела в нем тяжелую бронзовую статуэтку, сову с круглыми пристальными глазами… Не то пресс-папье, не то бумагодержатель…

В последней надежде я дернула крышку бардачка, вытащила бронзовую сову и изо всех сил ударила статуэткой по боковому стеклу.

Тяжелая темная вода смягчила удар, и стекло устояло. Я отстегнула ремень безопасности, которым эти гады пристегнули меня нарочно. Теперь удобнее было замахнуться.

Я снова ударила по стеклу, вложив в этот удар все свое отчаяние, все желание жить.

На этот раз по стеклу побежали змеящиеся трещины.

Я била снова и снова, в одно и то же место…

Вода поднялась до самого потолка салона. Я едва успела последний раз глотнуть воздуха и снова обрушила бронзовую сову на стекло.

Последние пузырьки воздуха вырвались на поверхность, и машина коснулась колесами речного дна. В глазах у меня начало темнеть. Я едва удерживалась, чтобы не втянуть в себя холодную воду, пахнущую тиной. Надежда на спасение стремительно уходила.

И тут стекло не выдержало, оно не раскололось, а расползлось на мутные дробящиеся куски и вывалилось наружу, в темную придонную синеву.

Задыхаясь, я с трудом протиснулась в образовавшийся проем, оттолкнулась ногами от машины и рванулась вверх – к свету, к воздуху, к жизни.

Темная вода не хотела выпускать меня, она уплотнилась, замедляя каждое мое движение, как это бывает во сне. Ее тяжелый холод сковывал меня, сжимал мое сердце смертной судорогой. В глазах темнело, легкие разрывались от боли…

Но тело из последних сил сопротивлялось, руки гребли, пытаясь вытащить, вытолкнуть меня из ледяного плена.

И вдруг, когда я уже почти утратила надежду, толща воды разорвалась, и я выпрыгнула из нее, как летучая рыба.

Я тут же упала обратно, погрузилась с головой – но за ту долю секунды, что пробыла на поверхности, я успела сделать жадный, судорожный вдох, и сознание мое начало проясняться.

Я снова сделала несколько сильных движений руками и окончательно выплыла на поверхность.

Было страшно холодно, руки и ноги едва подчинялись мне, но я могла дышать, дышать! И это оказалось таким счастьем!

Раньше, бывало, я огорчалась по самым пустым, ничтожным поводам, меня выводило из себя человеческое хамство или глупость, я могла расстроиться из-за испорченной блузки или подгоревших котлет – какая же я была дура! Я могла дышать – а по сравнению с этим все мои мелкие расстройства ничего не стоят!

Однако нужно торопиться. Намокшая одежда тянула вниз, особенно мешали ботинки. Казалось бы, такие симпатичные ботиночки на каблуке, так мне нравились, а вот теперь так мешают. Плаваю я хорошо, но в такой амуниции долго не продержусь.

Приподняв голову, я огляделась.

Я плыла по одному из узких протоков, на которые делится Нева перед впадением в Финский залив. С одной стороны проток ограждала металлическая балюстрада, и в ней зиял широкий пролом – видимо, именно в этом месте «Мазда» врезалась в ограждение и рухнула в воду.

С другой стороны берег был ничем не огорожен, и его пологий склон, заросший осенней травой, спускался к самой воде.

Туда-то я и поплыла из последних сил.

На это имелось несколько причин: во-первых, на пологий склон гораздо легче взобраться. Во-вторых, с той стороны, откуда сорвалась в воду машина, меня вполне могли караулить те люди, которые устроили мне такие ужасные похороны.

Но все эти причины я осознала гораздо позднее, в тот момент решение принималось на подсознательном уровне.

До берега было совсем недалеко, но и силы мои были на исходе. Я снова начала тонуть… но, к счастью, здесь было уже неглубоко, и я почувствовала под ногами твердую землю.

Шатаясь, едва держась на ногах, я выбралась на берег и тут же упала без сил.

Меня начала бить крупная дрожь – то ли от пережитого ужаса, то ли от усталости, то ли от холода, то ли от всего вместе.

Как все-таки устроен человек: только что я мечтала о глотке воздуха, потом – о твердой земле под ногами, теперь у меня было и то и другое, а мне снова было плохо. Теперь я умирала от холода, а ноги не держали меня от слабости.

Я попыталась ползти – но и на это не было сил.

Перед глазами у меня раскачивалась какая-то блеклая увядшая травинка, упорно не желавшая смириться с наступлением осени. Я прикрыла глаза и подумала, что отдохну немного… совсем немного… буквально совсем чуточку…

Мысли начали путаться, перед внутренним взором поплыли разноцветные круги и пятна, я начала засыпать.

Где-то в глубине сознания мелькнула смутная мысль, что если я усну в мокрой одежде на холодной земле, то либо вовсе не проснусь, либо заработаю тяжелое воспаление легких.

Но я отодвинула эту мысль еще дальше, как несущественную и несвоевременную, и погрузилась в теплую темную реку сна.

И вдруг что-то или кто-то выдернул меня на поверхность.

Я почувствовала пронизывающий холод, услышала негромкое ворчание, пыхтение, глухое фырканье и, еще не открывая глаз, недовольно проговорила:

– Бонни, паршивец, ну дай же мне поспать! Еще хотя бы полчасика! Мы обязательно погуляем, только чуть позже… и немедленно отдай одеяло, холодно же!

Но ворчание продолжалось, в дополнение к этому мне в лицо ткнулось что-то холодное и мокрое.

Впрочем, не мне бы говорить – я сама была такой холодной и мокрой, как настоящая утопленница… утопленница, которой я только что едва не стала…

Я вспомнила, как выбиралась из тонущей машины, как потом, задыхаясь, всплывала на поверхность, как плыла к берегу, – и окончательно проснулась.

Мне в лицо тыкался холодный собачий нос.

Но это, разумеется, был не Бонни, а какая-то совсем незнакомая собачонка, отдаленно напоминающая лайку.

Собачонка снова ткнулась носом в мою щеку и негромко чихнула.

Тут же где-то рядом раздался недовольный голос:

– Найда, что ты там нашла? Небось опять крысу? Сколько тебе говорил, не тащи всякую дрянь…

Я услышала шорох кустов, шаги, и тот же голос прозвучал совсем близко:

– Вот те нате, лещ в томате! Это кто же здесь отдыхает?

Я попыталась что-то проговорить в ответ, но вместо слов смогла издать только глухой стон.

– Да ты никак живая? – удивленно проговорил незнакомец и наклонился надо мной.

Я увидела широкую красную физиономию, обрамленную квадратной шкиперской бородой, и снова застонала.

– И правда, живая! – констатировал бородач и добавил: – Но это ненадолго, если ты сейчас же не согреешься. Ну-ка, девонька, поднимайся!

Он наклонился еще ниже и подхватил меня под мышки.

– Не могу… – пробормотала я едва слышно.

Однако он меня расслышал и ответил строго:

– Можешь, если жить хочешь! Мне одному тебя не дотащить, и тебе надо шевелиться, чтобы не замерзнуть!

Я что-то недовольно проворчала, но все же собрала остатки сил и попыталась встать. Совместными усилиями мы сумели придать моему непослушному телу вертикальное положение, и я поплелась в неизвестном направлении, опираясь на плечо брутального незнакомца.

Через две минуты, когда силы снова оставили меня и я решила, что не смогу больше сделать ни шагу, перед нами появился небольшой костерок, разведенный в окруженной кустами ложбинке.

– Ну вот, девонька, теперь раздевайся и грейся! – скомандовал мой спаситель.