Текст книги "Тайна золота инков"

Автор книги: Наталья Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

В ответ на ее вопросы профессор еле заметно покачал головой – никто его не трогал…

– Вам нужен врач! – решительно сказала Аля. – Я сбегаю и позову кого-нибудь!

Снова он с трудом покачал головой – не надо, мол, бесполезно… Он сделал еще одну попытку приподняться, но потерпел неудачу и снова упал на ступеньки. Потом умоляюще посмотрел на Алю, и она помогла ему принять полусидячее положение, прислонив к ногам деревянной статуи. Он посидел немного, отдыхая, потом начал делать руками какие-то странные, собирательные движения. Он шарил вокруг себя и ничего не находил. Аля вдруг поняла, что ему очень плохо и врач нужен срочно. Она вскочила на ноги, но тут профессор с радостным стоном вытащил из-под себя какую-то бумажку и протянул ее Але. Рука дрожала, бумажка едва не выпала, Аля подхватила ее, и тут мужчина вдруг начал заваливаться на бок. Глаза его закатились, в углах рта выступила пена. Тело было ужасно тяжелым, Аля не смогла его удержать, и профессор упал, стукнувшись головой о ступеньки.

Он лежал, раскинув руки, голова запрокинулась, открытые глаза были устремлены в высокий потолок. Несомненно, умер. Аля завизжала и бросилась прочь из часовни.

Одним махом пролетев коридор и комнату с портретом знатной дамы, она миновала галерею, потом еще два зала и столкнулась с пани Малгожатой, которая, надо думать, недосчитавшись одной туристки, решила ее искать.

– Там… там… профессор… очки… – бормотала Аля.

Тут на нее набежала Дашка, не слишком вежливо встряхнула, так что перемешались все косточки, и гаркнула прямо в ухо:

– Говори толком!

Аля проглотила комок, стоявший в горле, и довольно внятно сказала, что в часовне на ступеньках лежит мертвый человек, это один из туристов, профессор…

– Любомирский? – ахнула пани Малгожата.

Но тянуть не стала, тут же вытащила мобильный телефон и уже нажимала кнопки. Прибежали остальные туристы, все недоуменно галдели, спрашивая, что случилось.

– Пожар? – деловито осведомилась Мымра. – Где здесь запасной выход?

– Да не пожар, а нижняя галерея обвалилась, – авторитетно поправил ее Усатый Пан, втянув носом воздух. – Дымом-то не тянет…

Пани Малгожата нервно отмахивалась от расспросов, но Дашка охотно отвечала, что профессор отстал от группы и ему стало плохо где-то там, в дальних комнатах замка…

«Голубочки», выслушав Дашку, дружно развернулись и направились в нужную сторону, махнув Але, чтобы показала дорогу. Мымра увязалась следом, за ней топала Дашка.

– Эй, вы куда это? – спросил появившийся наконец экскурсовод. – Туда нельзя!

– Я врач, – бросил ему мужчина.

– И я врач, – сказала его жена.

Дашка могучим плечом отодвинула парня в сторону, и они четверо поспешили в часовню. Экскурсовод успел вцепиться только в Мымру. Пока они боролись, маленькая группа дошла до часовни. Там встретил их плотный загорелый мужчина в форме охранника. Дашка мигом заговорила с ним по-польски. Тем не менее он допустил к телу только «голубочков». Дашка вытянула шею и перегородила весь проход, так что Але пришлось невежливо пихнуть ее в бок.

Тело лежало в той же позе, что оставила его Аля, открытые глаза смотрели в потолок. «Голубочки» подошли с двух сторон, одновременно пощупали пульс и посмотрели глазные яблоки. Потом переглянулись и покачали головами.

– И так ясно, что умер, – громко прошептала Дашка.

– Его отравили? – тихо спросила Аля.

– Похоже на инфаркт, – муж пожал плечами. – Видимых повреждений нет…

– А с чего вы взяли, что его отравили? – Жена поглядела на Алю пристально.

– Да я… – начала было Аля, но Дашка пихнула ее в бок, и она замолчала.

– Да она просто так сказала… – заторопилась Дашка. – Она покойников никогда не видела…

Тут Аля заметила, что плотный охранник смотрит на нее пристально и с подозрением. Дашка тотчас затараторила по-польски, и он нехотя отвел взгляд.

«Голубочки» остались в часовне, подруги побрели во двор, где ожидала остальная группа.

– Спешу вас обрадовать! – тут же заявила Мымра, которая, как всегда, узнавала новости самой первой. – Наш отъезд задерживается на неопределенное время! Ждем приезда полиции!

– А полиция-то при чем? – громко удивилась Дарья. – Несчастный случай, человеку стало плохо, врачи сказали – инфаркт… как говорится, смерть от естественной причины…

– Если больной – нечего ездить по заграницам, – вздохнул Усатый Пан. – Сидел бы в санатории где-нибудь под Старой Руссой или на даче в тенечке… А тут жара, пыль, постоянные переезды, в общем, сплошные стрессы… вот сердце и не выдержало. А все ты, – повернулся он к своей пергидрольной жене. – Поедем да поедем, культуры наберемся! В гробу я видел эту культуру! – Он смачно плюнул на каменные плиты замкового двора.

– Где это вы, милочка, так умудрились изгваздаться? – спросила Мымра, указывая на пятно на Алиных брюках.

Как всегда, голос ее прозвучал в тишине очень ясно, и все уставились на злосчастные брюки. Аля пыталась спрятаться за Дашку, но та тоже принялась ахать.

– Говорила, не надевай в поездку белое! – сказала она. – Тут же вековая пыль! А хотя это не пыль, это сажа… Александра, ты что – в камине сидела?

– Отстань! – всерьез разозлилась Аля.

Против ожидания полицейские подъехали довольно быстро. Польский врач подтвердил диагноз «голубочков» – инфаркт. Затем молодой полицейский подступил к Але.

– Если не хочешь, чтобы мы тут застряли надолго, отвечай коротко, лаконично, простыми предложениями, – проговорила Дашка, не разжимая губ.

Пани Малгожата, сильно взвинченная, торопливо переводила вопросы и ответы. Аля сказала, что отстала от группы, заблудилась, а потом увидела профессора и поспешила за ним, чтобы спросить дорогу. Потом снова упустила его из виду в лабиринте замковых коридоров, а когда нашла, то он был уже мертв, во всяком случае, ей так показалось.

– Зачем вы пошли в служебное помещение? – строго спросил полицейский.

– Я думала, там туалет… – Аля сделала самое глупое выражение лица.

Скоро радостная пани Малгожата сказала, что можно ехать. В автобусе измаявшиеся и перенервничавшие экскурсанты и не думали петь. Кто дремал, кто обсуждал происшествие, а пани названивала в отель, чтобы сообщить об опоздании к обеду. Аля закрыла глаза и сделала вид, что спит, но сон не шел. Перед глазами стояло лицо несчастного профессора Любомирского. Какая ужасная смерть!

– Вовсе нет, – невозмутимо отозвалась Дарья, потому что последние слова Аля произнесла вслух. – Мгновенно умер, наверное, и сам не успел сообразить… И все-таки что-то с ним не то… Какой-то он был странный, загадочный, таинственный…

Аля поглядела на нее очень выразительно, и Дашка мгновенно загорелась:

– Ты что-то видела? Говори скорей!

Тотчас с переднего сиденья повернулась к ним Мымра:

– Шурочка, вы что – слышали последние слова умирающего? Это ужасно!

По самой Мымре заметно было, что ничего ужасного она в этом не видит, а, напротив, сгорает от любопытства.

– Ничего я не слышала! – рявкнула Аля.

Мало того что Мымра подслушивала их с Дашкой разговор, так еще посмела назвать Алю Шурочкой! Вот уж какую производную от своего имени Аля ненавидит, так это Шура!

– Вам не дует? – заботливо спросила Дашка у Мымры. – Что-то в салоне прохладно.

Та мгновенно попросила выключить кондиционер, за что Усатый Пан на нее рассвирепел. Мымра ответила, словом, моментально разгорелся скандал, и в общем шуме подруги смогли перекинуться парой слов.

– Что случилось в часовне? – спросила Дашка одними губами.

– Потом скажу! – ответила Аля тем же способом.

Обед плавно перетек в ужин. На Алю внезапно навалилась дикая, прямо-таки чугунная усталость, она просто засыпала за столом и ела через силу, больше ковырялась в тарелке. Дашка же кушала с большим аппетитом, впрочем, как и всегда.

В номере Аля хотела лечь, но вспомнила о безобразном пятне на брюках.

– И что делать? – грустно спросила она. – Небось никакая химчистка не примет… Жалко, новые совсем…

– Да глупости какие! – махнула рукой Дашка. – Застирай в раковине, вывеси на балконе, в такую жару они мигом просохнут! Зачем ты их вообще в поездку взяла?

Аля и сама не знала, зачем. Она так устала, что не сразу вспомнила, какие у нее были неприятности перед поездкой. Ах да, Максим… Интересно, что он сейчас делает? Но думать почему-то не хотелось.

Дашка схватила несчастные брюки и потрясла их над кроватью. Вывалилось несколько мелких монеток, ключ от номера, расческа и смятый клочок бумаги.

– Это что? – Дашка развернула клочок. – Билет в замок… Ну, это можно выбросить…

– Подожди! – встрепенулась Аля. – Дай посмотреть…

На обратной стороне билета были нацарапаны по-русски несколько слов.

– «От стрелы Халявских отмерить двенадцать шагов…» – с трудом разобрала Аля. – Ой!

– Что? – Дашка мгновенно сделала стойку, как охотничья собака на дичь. – Откуда это у тебя? «В полдень верхний угол укажет проход…» Александра, немедленно колись! Да брось ты штаны! Что видела в часовне? Профессора и правда убили?

– Не знаю, – честно ответила Аля.

– Слушай, если ты немедленно не расскажешь все в подробностях, я сама тебя убью! – возмутилась Дарья.

И Аля выложила все – про подозрительного сутулого типа, про то, как она спряталась в камине, как услышала стон и застала профессора при смерти.

– И вот он сунул мне эту бумажку и умер, – упавшим голосом закончила она. – А я почему-то ничего не сказала полиции.

– Правильно сделала, – одобрила подруга. – Ничего хорошего не вышло бы.

– Но если его убили? Тот сутулый тип выглядел очень подозрительно… – слабо возражала Аля.

– Вот пускай полиция и расследует, – твердо ответила Дарья. – А мы с тобой другим займемся.

– Да я хочу забыть сегодняшний день как страшный сон!

– Ты что? – возопила Дашка. – Чтобы я отказалась от такого приключения? Не зря этот профессор показался мне странным, он все время что-то искал, вынюхивал, высматривал… И вот, нашел…

– Что – вот эту бумажку? – Аля в сомнении потрясла перед Дашкой билетом.

Та выхватила его и прочитала:

– «Пройти двадцать шагов… найти чистое создание… отсчитать от кончика рога…» Слушай, да это же готовый план! Просто карта острова сокровищ!

– Где ты видишь карту? – холодно спросила Аля.

– Пусть не карта, еще лучше! – азартно вопила Дашка. – Не знаю как ты, а я в картах совершенно не разбираюсь! У нас в школе географ ненормальный был, по полгода в психбольнице отдыхал! Мы географию училке по домоводству сдавали! И потом, может, они нарочно там все неправильно писали! Знаешь, не та система координат, не от того меридиана отсчитывали, не в той проекции… вот и выходила путаница…

Аля невольно с уважением подумала, что в Дашкиной голове от географии что-то все же осталось. Она сама с трудом помнила, что такое нулевой меридиан.

– А тут все расписано для полных идиотов! – шумно восторгалась Дашка. – Пойди туда, отсчитай столько-то шагов… Нет, этим планом непременно нужно воспользоваться, когда нам еще такой случай представится!

– Ты хочешь сказать…

– Что завтра мы снова едем в этот замок, как его… Легнице! – припечатала Дарья. – И не спорь со мной! Человек перед смертью отдал план тебе! Хоть какую-то совесть имела бы!

Аля слишком устала, чтобы спорить.

– Вот сюда, господин, они пошли сюда! – кривоногий индеец-чунко в грязной набедренной повязке припал к земле, как охотничья собака, и ткнул пальцем в густые влажные заросли. – Здесь они задержались на несколько часов, потому что его жена разрешилась от бремени. Это было вчера вечером, незадолго до заката. Но потом они продолжили путь, надеясь выйти к реке.

– Дикие люди, дон Педро! – проговорил лейтенант Гомес, оглянувшись на командира. – Заставлять роженицу идти пешком по джунглям – какая жестокость!

– Дикие люди, – согласился дон Педро Картехо-и-Леон, поправив тяжелый меч.

Его детство прошло в портовых трущобах Кадикса, и дикость здешних жителей не казалась ему удивительной. Его собственная мамаша, едва родив его, отправилась в кабак мыть посуду и подавать пиво загулявшим матросам.

Он рос среди таких же диких людей, только носили они испанские имена и изредка молились Деве Марии и святому Яго Кампостельскому. Они просили у святого выигрыш в кости или богатую добычу в пиратском набеге.

Тогда никто не называл его доном Педро. Свою звучную фамилию он придумал сам, когда приплыл в Новый Свет с шайкой таких же нищих авантюристов, все достояние которых состояло из верного меча и бесстрашного сердца. Все они обзавелись тогда пышными дворянскими именами, чтобы забыть нищее грязное детство, голодную юность, бесшабашную молодость. Только такие баловни судьбы и недотепы, как этот его лейтенант, сохранили свои плебейские имена – Гомес, Гарсия, Мендес. Только те, кому нечего было стыдиться или страшиться в своем прошлом.

– Сколько здесь ходу до реки? – спросил дон Педро проводника.

– Два дня, – ответил тот, не поднимая глаз. – Но с женщиной и ребенком он будет идти медленнее. Может быть, три или даже четыре…

– Мы должны перехватить его раньше! – И дон Педро зашагал впереди своего отряда.

Они вышли из Вилькабамбы неделю назад – сотня лучших испанских солдат с проводниками-индейцами. Вице-король приказал им найти и захватить бежавших в джунгли инков, доставить к нему в Куско их последнего короля и военачальников. А также, конечно, королевскую казну и драгоценности Верховного Инки.

На второй день испанцы разделились на четыре группы – и очень скоро одна нагнала в джунглях и взяла в плен вдову предыдущего правителя Титу Куси, вторая – нескольких знатных военачальников, третья – группу воинов, которые несли золото короля. И только сам Верховный Инка Тупак Амару со своей беременной женой продолжал ускользать от преследователей.

Дон Педро день за днем шел по его следам, как гончий пес по следу раненого ягуара. Он и был гончим псом – гончим псом вице-короля, гончим псом испанской короны, гончим псом католической церкви.

Полил дождь – сильный и долгий, как бывает в этих гиблых краях.

Испанцы шли, не останавливаясь на привал, по дороге подкрепляясь куском вяленого мяса и глотком малаги. Они шли, и дон Педро чувствовал, что еще немного – и дичь окажется в его руках.

– Дон Педро, может быть, дать людям немного отдохнуть? – спросил, нагнав его, лейтенант.

– Никакого отдыха! – рявкнул командир. – Я чую его! Еще до заката он будет в наших руках! Вот тогда отдохнете!

Он прибавил шагу – и лейтенант послушно пошел за ним.

Прошел еще час. Сырая почва предательски скользила под ногами, сапоги стали тяжелыми от воды, но дон Педро шагал как заведенный. И впереди него неутомимо бежал проводник-индеец, то и дело припадая к земле, чтобы взять след, или осматривая сломанную ветку дерева возле тропы.

Начало темнеть, и тут проводник насторожился.

Он свернул с тропы, подошел к дону Педро, низко склонился и сказал прерывающимся от волнения голосом:

– Он там, за теми деревьями! Он все же сделал привал, чтобы женщина смогла покормить ребенка!

– Ну, так веди нас туда!

– Нет, господин, я не могу показаться на глаза Великому! – пролепетал индеец, и бледность проступила через его бронзовую кожу. – Я, ничтожный раб, недостоин лицезреть его светлое лицо!

– Ты дурак, индеец! – процедил дон Педро и ткнул проводника носком сапога. – Ты предал своего короля, привел нас к нему – а теперь не смеешь показаться перед ним!

– Я не предатель! – Проводник выпрямился, его голос стал тверже. – Сапа Инка казнил моего отца, и я совершил возмездие, отдав его в ваши руки. Но он – Великий Инка, и мне, ничтожному, нельзя появляться перед ним.

Дон Педро поморщился.

Он не понимал этих людей и не любил все то, чего не понимал.

Пожалуй, он убил бы этого проводника за глупость и заносчивость, но тогда ему с отрядом не выйти из джунглей, не дойти обратно до Вилькабамбы.

Он еще раз пнул проводника сапогом и направился в ту сторону, где, по словам индейца, находилась его дичь.

Дон Педро раздвинул ветви дерева маракайба и увидел маленькую лесную поляну, напоминающую полутемную часовню. Посреди поляны горел костер. Возле костра сидела юная женщина, закутанная в шерстяной плащ. На руках у нее покоился ребенок – чудесный бронзовый младенец, присосавшийся к материнской груди.

Дон Педро невольно залюбовался этой картиной.

Он вспомнил потемневшие от времени изображения Мадонны в соборе своего родного Кадикса. У Девы Марии было такое же светлое, такое же сияющее лицо…

С трудом отведя глаза от юной индеанки, дон Педро взглянул на ее спутника.

Очень худощавый молодой индеец сидел возле костра, скрестив ноги, и смотрел перед собой загадочным непроницаемым взглядом. Взглядом бронзовой маски, древнего божества. Взглядом земного воплощения бога солнца Инту, каковым считался Верховный Инка.

Молодой?

Дон Педро усомнился в первом впечатлении. Возможно, этот человек вовсе не так молод. На неподвижном бронзовом лице читалась печать древнего знания, древней мудрости, древнего величия.

Неужели это он, Великий Инка, Сапа Инка на языке индейцев кечуа, последний владыка великой Империи Четырех Стран, как называли ее сами инки?

Империя простиралась на огромных просторах Южной Америки, в нее входили земли народов моче и уари, чиму и аймаро, наска и грозных чачапояс, Воинов Туч, обитающих в неприступной горной крепости Куэлап. Его государство во много раз превосходило размерами старую Испанию, исконные владения Его Католического Величества. В его владениях были скалистые горы и бесплодные пустыни, непроходимые джунгли и бескрайние степи. На четыре огромные провинции делилась империя, и четыре дороги выходили из древней столицы Куско, где сейчас разместилась резиденция его высочества вице-короля дона Франсиско де Толедо…

По этим четырем дорогам день и ночь тянулись бесконечные караваны, которые несли в провинции волю императора, его приказы и повеления, день и ночь шли отряды его воинов и кортежи его чиновников. По этим же дорогам бесконечным потоком шли в столицу подати из четырех провинций – золото, серебро, ткани, оружие, скот. Все богатства огромной страны.

В каждой провинции была своя столица, куда стекались подати и налоги, где находился храм Солнца и ювелирные лавки, литейные и оружейные мастерские, большие постоялые дворы и склады. В каждой провинции был представитель Верховного Инки – губернатор, человек из знатного рода, головой отвечавший за порядок на своей территории и за сбор налогов, в каждой провинции были счетоводы, называемые кипумайоки, которые при помощи узелкового письма кипувели строгий учет податей и доходов, скота и рабочей силы. Этот учет был поставлен столь хорошо, что нельзя было утаить от властей ни одной мелкой монеты, ни одной вязанки дров.

Этим же узелковым письмом были подробно записаны все события и происшествия в провинции, этим же письмом отмечалось, сколько людей родилось и сколько умерло в каждом селении и в каждой местности за прошедший год.

Этим же письмом были записаны законы инков, и соблюдались эти законы так строго и неукоснительно, что во всей огромной империи не знали воровства и убийств, взяток и беззаконий, и богатый человек, уходя из дому на долгие недели, не запирал дверей, а лишь ставил возле них палку с вырезанным на ней значком – и вернувшись, находил свое добро в целости и сохранности.

Увидев такой порядок в завоеванном государстве, один из католических священников записал в своем отчете, который отправил в Мадрид: «По правде говоря, мало народов в мире имеет лучшие законы и лучшее правление, чем у инков».

И вот эта огромная, богатая и процветающая империя пала под ударами испанских солдат, развалилась, как карточный домик от порыва ветра.

Сорок лет назад дон Франсиско Писарро, узнав от индейцев о великой и богатой империи инков, пришел на побережье Перу с двумя сотнями солдат и тридцатью лошадьми. Кроме солдат и коней, с ним пришли еще два страшных, непобедимых союзника – оспа и корь, которые многими тысячами косили индейцев. Обманом и хитростью дон Франсиско захватил Верховного Инку Атауальпу, и через четыре года пала столица империи Куско.

Наследник Атауальпы Манко Инка Юпанка с небольшим количеством приверженцев скрылся в горной крепости Вилькабамба, где инки правили еще тридцать пять лет.

Испанцы не хотели оставить им и этого последнего оплота.

Вице-король Перу дон Франсиско де Толедо послал двух доминиканских монахов на переговоры с Верховным Инкой.

Во время этих переговоров император Титу Куси умер.

В народе распространился слух, что правителя отравили испанские монахи. Оба доминиканца были схвачены и казнены. На трон взошел младший брат Титу Куси – Тупак Амару. Пограничные земли между землями инков и испанскими владениями были заняты воинами Верховного Инки.

Испанцы еще не знали о смерти прежнего императора и послали еще двух послов для ведения переговоров. Эти послы были убиты одним из командиров инков.

Узнав об этом, вице-король дон Франсиско де Толедо объявил Верховному Инке войну.

Он заявил, что тот нарушил закон, соблюдаемый всеми народами мира, – закон о неприкосновенности послов. Используя этот повод, он решил напасть на инков и захватить Вилькабамбу.

Небольшой отряд испанцев занял мост на границе, и началась короткая и беспощадная война.

Инки верили в победу и первыми атаковали испанцев, однако те встретили их огнем пушек и заставили отступить.

Атаки повторялись раз за разом, инки несли страшные потери, но не сдавались и снова шли в бой. Наконец артиллерийским огнем был разрушен форт инков Гайана Пукару, и испанские войска вошли в опустевшую Вилькабамбу…

И вот последний Верховный Инка, последний потомок Атауальпы Тупак Амару бежал из своей горной столицы и, как дикий зверь, скрывается в непроходимых джунглях…

Дон Педро вышел на поляну, подошел к костру, положив руку на рукоять меча.

– Все кончено, Тупак Амару! – проговорил он, с невольным уважением глядя на индейца. – Ты – пленник Его Католического Величества, короля Испании и Обеих Индий.

Ни один мускул на лице Верховного Инки не шевельнулся, ни одного звука он не издал.

Он смотрел прямо перед собой, смотрел на огонь костра, но, должно быть, видел в этом огне свою пылающую столицу, былое величие империи инков и ее кровавый закат.

– Все кончено! – повторил дон Педро Картехо-и-Леон и положил тяжелую руку на плечо Верховного Инки.

Тупак Амару поднялся, взглянул на своего противника и проговорил удивительно спокойным голосом:

– Сохрани жизнь моей дочери.

– Обещаю тебе, – ответил дон Педро.

И это были не пустые слова: этот человек, выросший в портовых трущобах, никогда не бросал слов на ветер.

На поляну вышли испанские солдаты.

Один из них подошел к Тупаку Амару и хотел связать ему руки, но Верховный Инка взглянул на испанца холодным презрительным взглядом – и тот отошел, как будто взгляд обжег его.

Вместе с испанцами на поляну выскользнул проводник-чунко. Он не посмел взглянуть на низвергнутого владыку. Опустившись на колени, он ткнулся лбом в землю и зажмурил глаза, чтобы не ослепнуть от сияния власти и величия.

Скользнув по нему безразличным невидящим взглядом, Тупак Амару зашагал в сторону своей разграбленной, обезлюдевшей столицы Вилькабамбы, не обращая внимания на испанский конвой. Он шел неутомимо, безостановочно, равнодушно, словно не задумываясь, что ожидает его в конце пути.

Однако это была только видимость равнодушия: как только притупилось внимание испанских солдат, одурманенных монотонностью пути и свинцовой усталостью, Тупак Амару поравнялся со своей юной женой.

Женщина покорно шла следом за своим мужем и повелителем, прижимая к груди новорожденную дочь. Лицо ее казалось полусонным. Но как только муж прикоснулся к ее плечу, взгляд принцессы вспыхнул, дыхание участилось.

– Слушай меня, жена моя, сестра моя! – прошептал Верховный Инка, косясь на конвойных. – Слушай и запоминай мои слова! Мне осталось жить совсем немного, испанский правитель не пощадит меня. Но ты должна остаться в живых, ты должна сберечь жизнь нашей дочери. И еще… еще ты должна сохранить вот это! – незаметным жестом Тупак Амару передал принцессе связку разноцветных нитей, унизанных узелками, – узелковое письмо-кипу.

– Ты должна беречь это письмо как зеницу ока, ибо оно сохранит священную тайну, которая рано или поздно вернет нашим потомкам могущество!

– Я слышала твои слова, муж мой и повелитель! – прошептала женщина, почти не разжимая губ и пряча письмо-кипу в складках своего плаща. – Я слышала твои слова и исполню все, что ты мне приказал, как если бы это был приказ божества!

Тупак Амару обогнал жену и пошел вперед, не оборачиваясь. Больше он не проронил ни слова до самой Вилькабамбы.

На следующее утро вся группа сразу после завтрака собралась на террасе отеля. Публика была одета по-походному: предстояла переправа на лодках через водохранилище к руинам расположенного напротив замка Ферштын. «Голубочки», как всегда, держались за руки и обменивались ласковыми взглядами, Усатый Пан выглядел особенно невыспавшимся и недовольным. Его жена сменила наконец платье в горошек на брючный костюм в полоску.

– А вы что же не готовы? – осведомилась Мымра у Али и Даши, которые держались в сторонке от почтенной публики.

– А мы не хотим туда ехать, – ответила за двоих Дарья в своей обычной энергичной манере. – Ну что, в самом деле, еще одни руины… мы этих руин насмотрелись на всю оставшуюся жизнь!

– Зря вы так, – проговорила Мымра неодобрительно. – Там, говорят, один из самых древних замков в Польше… ему почти восемьсот лет! Или даже девятьсот…

– Значит, еще больше развалился… – вздохнула Даша и добавила: – И вообще – у моей подруги голова болит, а у меня аллергия…

– На что? – Мымра удивленно посмотрела на румяное и пышущее здоровьем Дашино лицо.

– На все, что старше пятнадцатого века! – И Даша выразительно посмотрела на Мымрину коричневую кофту.

Та наконец отстала от подруг и присоединилась к остальной группе, которую озабоченная пани Малгожата, пересчитав по головам, повела к автобусу.

Оставшись одни, подруги переглянулись.

– Ох, не нравится мне все это! – проговорила Аля, проводив автобус грустным взглядом.

– А мне нравится! – Даша потерла руки. – Обожаю приключения! И вообще, не будь трусихой!

Сделав выводы из вчерашней истории с брюками, подруги оделись попроще. Брюки, разумеется, не отстирались, только пятно стало больше. Але пришлось надеть джинсы, хоть и жарковато, Дашка же натянула на себя необъятный серо-розовый комбинезон и сказала, что он очень изысканного цвета пятки убегающей нимфы. Аля никогда в жизни не видела пяток убегающих нимф, как и других частей их тела, но поверила подруге на слово.

Они прихватили бутылку воды и отправились к дороге. Маршрутка появилась очень скоро, но тут начались неприятности: водитель доехал до старинного костела и остановился. Даша пыталась с ним объясниться, но он говорил на чудовищной смеси польского, словацкого и венгерского языков, и из всех его объяснений удалось понять только, что здесь кольцо, к замку маршрутки не ходят, и никакого другого транспорта тоже нет, так что оставшиеся восемь километров нужно идти пешком по очень живописной дороге.

– Восемь километров?! – ужаснулась Аля. – Это так далеко!

– Подумаешь! – легкомысленно ответила подруга. – Ты посмотри, какая дорога красивая!

– Да, но нам потом столько же придется идти назад!..

– Проблемы надо решать по мере их поступления! – отмахнулась Дашка и бодро двинулась вперед.

Дорога и впрямь была очень живописная. Она извивалась по холмам, с обеих сторон открывались чудесные виды на цветущую речную долину и заросшие лесом невысокие горы. Однако через полчаса Даша еле плелась, тяжело дышала и выглядела далеко не так жизнерадостно, как вначале.

– Я же говорила, что не дойдем! – проговорила Аля, оглянувшись на подругу.

Она хотела добавить, что лишний вес тоже дает себя знать и кое-кому не мешало бы посидеть на диете, но пожалела подругу, которой и без того было не сладко.

И тут из-за поворота дороги показалась телега, запряженная маленькой мохнатой лошадкой. На передке сидел усатый крестьянин с большим красным носом и во весь голос пел.

– Пан! – бросилась к нему Дашка, мгновенно приободрившись. – Вас нам Богородица послала! Не в Легнице едет пан?

– В Легнице, в Легнице! – радостно закивал тот, плотоядно оглядывая пышную Дашкину фигуру. – Садитесь, паненки, я вас в два счета домчу! Быстрее, чем на авто! Моя лошадка очень резвая, паненки сейчас в этом убедятся!

Даша облегченно вздохнула и взгромоздилась рядом с возницей, Аля кое-как примостилась на свободном месте. Впрочем, места ей едва хватило.

Лошадка плелась еле-еле, особенно после того, как на телеге появилась Дашка со всеми своими килограммами, так что дорога до Легнице заняла у них больше часа. По пути возница пытался объясниться Дашке в любви, предлагал ей грушевый самогон (у него в телеге была огромная оплетенная бутыль) и даже звал замуж. Дашка от самогона и от замужества отказывалась, но хихикала, как школьница, и получала от всего этого массу удовольствия. Аля любовалась пейзажами и думала, как они доберутся обратно.

Вскоре из-за деревьев показалась мрачная громада замка, карабкающаяся по склону холма.

Возница вдруг забеспокоился, поводя своим красным носом, и вполголоса сказал, что паненкам лучше покинуть телегу. Аля соскочила без разговоров, а Дашка продолжала хихикать и кокетничать, как вдруг из кустов выкатилась немолодая тетка в вышитой кофте. Тетка была, пожалуй, еще толще Дашки. Увидев ее на телеге, она подбоченилась и напустилась на обоих – на возницу, который оказался ее мужем, и на Дашку, которая, по ее словам, охоча до чужого…

– Что ж ты, дядя? – укоризненно проговорила Даша, слезая с телеги. – Как же ты меня при живой жене замуж звал?

Возница пытался оправдываться на два фронта, а подруги, хохоча, устремились в ворота замка.

В замковом дворе среди кустов жасмина они нашли будочку кассы, купили билеты и вошли внутрь.

У входа на продавленном стуле сидел вчерашний экскурсовод. За неимением публики он дремал, накрыв лицо бейсболкой с надписью «Я люблю тяжелый рок». При появлении подруг он подскочил, протер глаза и начал:

– Легницкий замок был сооружен в первой половине четырнадцатого века с целью защиты северных рубежей Венгрии. В середине пятнадцатого века жупан этого района Ласло Захонек пристроил к основному зданию Нижний замок…

– Не напрягайся, – остановила его Даша. – Мы все это уже слушали вчера, а сейчас пришли еще раз взглянуть на замок, уж очень понравился… так что мы, с твоего разрешения, сами тут походим, посмотрим…

– Только не ходите в нижнюю галерею! – предупредил их парень, отрывая контроль. – Там свод ненадежный, в любую минуту может обвалиться!

Подруги его уже не слушали – они поднимались по крутой деревянной лестнице во внутренние покои.