Текст книги "Пустынная дорога смерти (СИ)"

Автор книги: Наталья Савельева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Извините, – негромко буркнула она. – Я очень спешила.

– Куда Вы шли в таком виде? – изумлённо спросил Джим. – На улице жутко холодно, а Вы так легко одеты!

Девушка молча развернула свою ношу. Это был маленький, чёрный котёнок, с густой и длинной шерстью, местами свалявшейся в грязные колтуны. Он слабо попискивал, жмуря глаза и укрывая нос лапкой.

– Я выскочила за ним сразу, как только смогла уговорить хозяйку дома его взять, – пояснила девушка.

Джим ласково погладил котёнка между ушек.

– Вы, как я понимаю, приехали сюда недавно? – бодро улыбаясь спросил он.

– Да. Снимаю комнату в доме Синтии, – она протянула ему руку в знак приветствия. – Николь Симонс.

– Джим Эландер, помощник шерифа, – ответил он крепким рукопожатием. Девушка натянуто улыбнулась. Она дрожала от холода, зябко ёжась и переминаясь с ноги на ногу. Джим недолго думая снял своё пальто и протянул его ей. – Позвольте, я Вас провожу.

– Спасибо, – благодарно кивнув ответила Николь, но в глазах её притаилось зловещее торжество. – Мне будет приятна Ваша компания.

Он уже протянула руку, чтобы забрать пальто Джима, как неожиданно их окликнули. Это был Пит, нёсший подмышкой три небольшие книги в потрёпанном переплёте. Увидев Николь, он улыбнулся и поспешно подошёл к ней, предварительно сняв свой плащ.

– Я помню Вас, – сказал Пит, протягивая его ей. Она пристально и молча смотрела молодому человеку в глаза. – Вы недавно покупали книги в лавке старого Адамса, – пояснил Пит, довольно улыбнувшись и заботливо накинув плащ ей на плечи. – Я как раз нёс те книги, которые взял в тот день из его личной библиотеки. Думаю, он не сильно рассердится, если я немного опоздаю, провожая красивую, замёрзшую девушку домой. Жаль, что я не успел тогда спросить Вашего имени.

– Вам ни к чему его знать, – улыбнулась в ответ Николь.

– Что ж, тогда вы будете для меня прекрасной незнакомкой, – не отступал Пит всё так же довольно улыбаясь.

– Не хочу Вас огорчать, но меня Вы не одурманите своими слащавыми словами. Я далеко не такая наивная простушка, как остальные, – ухмыльнувшись резко бросила она и гордо вскинула голову. – Здесь Вам, увы, ничего не светит. Советую найти себе жертву попроще. Ту, которая будет Вам по зубам.

Джим с любопытством наблюдал за разыгрывающейся перед ним сценой, жадно ловя каждое слово и каждый жест. Его поразило, что на лице Пита не было и следа скорби по жестоко убитому Луису. Он словно изголодавшийся хищник смотрел на Николь. Он заинтересовался этой резкой, красивой, холодной и до ужаса чуждой и бесстрастной к людям девушкой. На её фоне Пит казался жалкой, беззащитной добычей. Она была настоящим зверем, лютым волком в овечьей шкуре, а не он. Это чувствовалось в её движениях, скрывалось в глубине её пронзительного, пытливого взгляда. И даже эта дурманящая внешняя красота и притягательность не могли скрыть её дикую, чёрную сущность. Джим сразу вспомнил нежную, печальную и беззащитную Викторию, и сердце его затрепетало при мысли о ней.

– Заберите свой плащ, меня проводи Джим, – уверенно произнесла Николь, и звучный голос её вернул его к реальности.

– Боюсь, что у него срочные дела и он не сможет Вас проводить, – с нажимом произнёс Пит, выразительно посмотрев на Джима и давая всем своим видом понять, что тому стоит согласиться с ним и уйти в сторону.

Джим утвердительно кивнул:

– Скоро сюда за мной должен приехать мой друг и начальник Дин. Я бы Вас проводил, но я правда не могу. Питер надёжный человек, можете мне поверить.

– Что ж, раз так, то пошлите, Питер, – холодно произнесла она, поудобнее завернувшись в его плащ. – Я замёрзла, поэтому хочу поскорее оказаться дома.

Глаза Питера засверкали от приятного поворота событий. Он аккуратно приобнял её за плечи, и они пошли сквозь холодную, ревущую мглу, медленно растворяясь в её безграничной, мельтешащей пустоте. Холодный воздух причудливыми облачками вырывался из его рта с каждым выдохом. Это успокаивало его взволнованный рассудок, заставляя сконцентрироваться на дыхании и временно абстрагироваться от внешнего мира и его гнетущего, ужасного воздействия. Его поразило поведение Питера, который словно бы и вовсе не переживал из-за гибели Луиса и его матери. Джиму был отвратителен и чужд этот цинизм, которым насквозь были пропитаны мысли, идеи и жизненная позиция Пита. Его сестра была другой. Она тонко чувствовала изломы жизни, её сердце было наполнено болью и скорбью, а слёзы были чисты и искренни. Джим совсем забыл, погрузившись с головой в омут своих невесёлых, путанных мыслей, о странном незнакомце, стоявшем и смотревшем на него через дорогу. Сейчас его уже не было на том месте, он просто ушёл, тая в сюрреалистических просторах метели. Однако тревога не покидала молодого полицейского, которому казалось, что жуткий незнакомец рядом, он здесь, просто прячется в беспокойной снежной мгле, выжидая час, когда он сможет напасть. По спине Джима пробежал мерзкий холодок, он невольно поёжился. Ему вспомнились утренние слова Дина: «Уже никогда не будет так, как было раньше». Он вздрогнул от этой мысли. Да, он чувствовал, что мир меняется, как нечто великое и незыблемое, казавшееся когда-то вечным и нетленным, клонится к закату. Он вздрогнул от неожиданности, когда возле него остановилась машина Дина. Джим торопливо сел в прогретый, удобный автомобиль. Он посмотрел на своего друга, казавшегося заспанным и больным: глаза его были усталыми, сухие, непослушные волосы неопрятно торчали в разные стороны, на бледной коже выступили блестящие капли пота. Его правая рука снова была порезана и наспех, неаккуратно замотана платком, покрасневшим от крови. Всё темней становилось на улицах по котором они медленно катили в полном, гнетущем молчании. Жёлтые тёплые, приветливые краски словно бы сдул суровый, северный ветер, вестник великих бурь и перемен. Небо становилось насыщенно-лиловым, метель начала утихать. С востока наступала тьма, оставляя грязно-серые следы на пустынном небесном полотне. Силуэты Пита и Николи давно растворились в засыпающей, ласково убаюканной снежной мгле. Он знал, чувствовал всей своей сущностью, что его игра только начинается… Выйти на поклон… был дан старт игры на выживание… Чёрные огромные вороны сбивались большие, шумные стаи, оглашая окрестности скорбными, хриплыми криками, и искали неуютные, ненадёжные пристанища на ночь. Тени… Джиму казалось, что они перешёптывались, медленно и уверенно наползая на восток, стремясь в объятия к своей матери ночи, отгоняющей день на западные болотистые склоны. Холод… почти осязаемый холод смерти, навевающий грусть и тоску на затуманенный магией ноябрьского тлена рассудок. Иногда нужно слышать то, что говорят и не искать другого смысла в обычных пустых словах. Они всего лишь буквы, набор разнообразных звуков, которые одушевляются только посредством человеческой мысли, нашего восприятия и индивидуального воображения. Они искажены под призмой наших желаний и страхов. Иногда нужно видеть скользкую, опасную истину, то, что есть на самом деле и не строить разрушительных иллюзий, за которые в последствии будет цепляться наша слабость. С этих небес можно больно рухнуть на твёрдую, каменистую землю, ломая навсегда крылья и жизнь. Свобода и падение бывают так близки, словно сиамские близнецы иногда они едины. Каждый шаг – это сделка. Мир пуст и переполнен одновременно. Старый, забытый, полусгнивший хлам и бескрайняя, бесконечная чернота. И за всем этим Великий Кукловод, ловко дёргающий за нити и движущий своими искусно сделанными и детально продуманными марионетками.

В голове Джима творился хаос разрозненных, несвязанных между собой мыслей. Он смотрел в окно, на медленно ползущую панораму пустынной, хмурой улицы, ведущей в белую, пространственную пустоту. За плотной завесой этого мира он словно бы видел возвышающуюся над скорбными руинами проклятого, чёрного Вавилона тень Великого Кукловода, окружённого молчаливыми ангелами смерти. Когда игра заканчивается, король и пешка падают в одну и ту же коробку. Они падают в вселенскую пустоту, из которой всё некогда вышло. У неё нет рамок, она есть вечность и даже время над ней не властно. Демоны, ужасные, непостижимы для нашего разума чудовища со скользкими телами и гигантскими щупальцами скованны в ней священными цепями до самого Судного Дня. Всадники Апокалипсиса томятся там, в безграничной бездне, они ждут своего часа в бескрайних просторах Пустоты. Джим видел это, закрывая глаза. Какой-то чудовищный механизм в его голове уже начал отсчёт, дал старт Игре, исход которой никому неизвестен. От жутких, реалистичных видений его отвлёк своим вопросом Дин:

– Что же ты мне хотел рассказать?

– У нас есть ещё подозреваемые…

7

Дин выслушал Джима, говорившего быстро и возбуждённо. Он довёз его до дома, пообещав заехать за ним часов в 7, а потом отправиться к Нилу в бар и расспросить местных пьянчуг и завсегдатаев о странных приезжих. Сейчас Дин не спеша шёл в архив по длинному, освещённому дрожащим, механическим светом дешёвых, продолговатых ламп, коридору. Он решил начать поиски дел, хотя бы немного похожих на произошедшее с Луисом Сиэтлом. Он ловко бросил на стул пальто и пиджак, засучил рукава, ослабил галстук и расстегнув две верхние пуговицы приступил к работе. Ему стало легче дышать. Он сосредоточено, жадно и досконально изучая каждую шершавую страницу, пересматривал пожелтевшие тома завершённых или заброшенных дел, одновременно с этим вдыхая их пряный аромат старости и сырости. Мелькали даты, люди, судьбы, события. Казалось их бесконечная, пугающая череда сведёт Дина с ума. Рана на правой руке снова начала кровоточить, приглушённая боль немного пульсировала, возвращая его из сладкого, полубредового состояния. Он стёр холодные капли пота с горячего лба. Он углублялся всё дальше, гонимый временем и слабостью, во всё более забытое, истлевшее прошлое. 2 года… 4… 5… Но за этими годами скрывалась пустота. Это были ничего не значащие, жуткие эпизоды из жизни старого, затерянного в глуши города.

В комнату осторожно вошла Кристен. Это была худощавая, низкорослая девушка 25 лет. Слишком ярко накрашенное лицо её с большими, вечно удивлёнными, голубыми глазами казалось по детски глупым и наивным. Её пережжённые, волосы, светло-соломенного цвета были собраны в строгий, конский хвост. На ней было старомодное, простое синее платье, свободного кроя с некрасивым, специфическим вырезом, уродовавшем её грудь и делающем её обвислыми мешками. Она всегда раздражала Дина, бегая за ним и унижаясь, она теряла последние остатки гордости, показывая свою слабость и ничтожность. Лунными, туманными ночами, которых в Грейвс Сити было неисчислимое множество, она плакала, мечтая о нём и прося холодное, бездонно-чёрное небо о взаимности с его стороны. Но небо пустынно, оно безучастно к людским страстям, мольбам и просьбам, тайным желаниям, скрывающимся глубоко в недрах скованной чувствами души. Они не слышали её слов, не видели её слёз, но она искренне верила им, нашёптывая свои самые сокровенные тайны.

– Дин, ты выглядишь усталым. Не хочешь кофе? – вкрадчиво спросила она и мило улыбнулась. Ей так хотелось оказаться в его крепких объятиях, почувствовать прикосновение его сильных, жилистых рук. Он повернулся к ней, и она стеснительно поправила непослушную прядь.

– Не сейчас, ладно? Я слишком занят для того, чтобы отвлекаться на такую ерунду, – сурово взглянув на неё, произнёс Дин. От напряжения, едва сдерживаемой злобы и презрения к ней вены на его шее вздулись. Изо всех сил он пытался сдержаться, понимая, что сейчас это попросту отнимет у него драгоценное время. Она хотела ещё что-то сказать. Кристен уже набрала в грудь побольше воздуха, желая возможно предложить свою помощь, но Дин её резко прервал с ярко выраженными в интонации нетерпением и отвращением. – Я сам. Уходи. Мне сейчас не до тебя.

Она покорно кивнула и исчезла словно безликая тень за массивной дверью, понимая, что и сегодня любовь прошла мимо неё, не оставив ни малейшего, едва заметного следа и всё ещё свято веря, что небеса когда-нибудь её услышат. Дин с облегчением вздохнул и снова приступил к поискам неизвестного составляющего, манящего в сладкое небытие. Лица, даты, места –они сливались в единую монолитную причудливую картинку. Наконец сказалось сильное напряжение, и он сдался. Дин отшвырнул последнее просмотренное им дело и посмотрел на дорогие часы на правой руке. Оставался только час. Он тяжело, устало вздохнул, взъерошив обеими руками и без того небрежно растрёпанные пшеничные волосы. Дин сидел один, на холодном сером полу, прислонившись спиной к высокому, надёжному стеллажу, в окружении бесчисленного количества старых, пожелтевших дел, в комнате с тусклым, белёсым, дрожащим светом. Рана на его правой руке всё ещё кровоточила и болела. Он устал… Запрокинув голову Дин безумно, жутко расхохотался. Смех его был сиплым, прерывистым и скоро перешёл в сухой лающий кашель. Неестественный, механический свет дешёвых, продолговатых ламп дрожал, но Дин не обращал на это внимание. Он лишь самозабвенно смотрел в гнетущую пустоту, думая о близкой, безликой смерти. Он устало прикрыл немного болевшие от напряжения глаза. Его горячая, влажная от пота ладонь оставляла на холодном, чистом полу быстро тающие отпечатки. Ему было плохо, воздуха не хватало. Казалось, он стал твёрдой или вязкой, ядовитой субстанцией с болью, проникающей в лёгкие и разрушающей их. Дыхание Дина стало прерывистым и резко вырывалось с негромким, неприятным свистом.

Он слышал осторожные, тихие шаги, гулким эхом отдающиеся от стен и потолка комнаты, наполненной раздражающим треском дешёвых ламп. Дин медленно открыл глаза, сердце его учащённо забилось, а тело онемело, опутанное липкими нитями страха и холода. Перед ним стояла его умершая сестра. Она мило улыбалась, глядя на него грустным, сияющим взглядом серых, бездонных глаз. На ней было надето то самое лёгкое, воздушное платье, в котором она была там, в таинственно перешёптывающемся, осеннем лесу, сокрытая тенью засыпающих на зиму сном забвения деревьев, когда смерть пришла к ней, бесшумно и незаметно подкравшись в виде проклятого зверя.

Дин пытался подползти к ней, хотел обнять её, крепко прижать к себе, но силы покинули его тело, скованное болезненной, безумной агонией. От слабости голова его кружилась, начало немного тошнить. Сестра с опаской отстранилась от него и поднесла указательный палец к алым, пухлым губам, призывая вести себя тише. Её детское, бледное личико, с которого, казалось, мгновенно стёрлись краски жизни и здоровый, розовый румянец, сделалось серьёзным. Она указала Дину на четвёртую снизу полку высокого, аккуратного стеллажа, забитого сухими, пожелтевшими делами двадцатилетней давности. Неожиданно за её спиной вырос ангел, в бесстрастном, прекрасном, суровом лике которого Дин узнал непокорного, неистового и могущественного Абаддона. У него были длинные, серебристые волосы, сияющими струями спускавшиеся по сильным плечам и мощному торсу. Глаза его полыхали яркими, изумрудными искрами, выжигающими своей холодной, отравляющей яростью. Яростью к миру и свету, к мнимому величию и отвратительному грехопадению. Он смотрел на Дина спокойно и бесстрастно, но за этой каменной, неподвижной маской скрывалось презрение. Огромные крылья Абаддона, изумрудно-зелёные сверху и плавно перетекающие в насыщенный, бездонно чёрный цвет, немного вздрогнули, едва не раскрывшись. Он шёл по воздуху, не касаясь босыми ногами холодного пола. От ангела исходило бледное, зеленоватое свечение, успокаивающе действующее на Дина. В руках, больше похожих на когтистые, драконьи лапы, непокрытые чешуёй с почерневшими кончиками тонких пальцев, он нёс чашу из серебра, богато и искусно украшенную изумрудами, алмазами, жемчугами и чёрными обсидианами. Энни вздрогнула и зябко поёжившись пошла на встречу великому, непокорному и мрачному ангелу смерти. В последний раз она взглянула на Дина глазами полными ужаса, но в то же время вдохновенного трепета и видение растаяло в едкой, зеленоватой дымке.

Странная болезнь Дина вновь ослабила хватку, разрешая затхлому, тяжёлому воздуху с большей лёгкостью наполнять его скованную цепями страшного, неизвестного недуга грудь. Он медленно, осторожно встал, аккуратно придерживаясь рукой за полку и пошатываясь побрёл к тому самому стеллажу, на который ему указывала сестра. Сердце его бешено колотилось и немного, неприятно покалывало. Наконец, недуг исчез, не оставив после себя даже слабости или головокружение. Пришло резкое и неожиданное исцеление, заставляющее надеяться, что болезнь вернётся не скоро. Дин смотрел старые, ветхие, тома забытых дел, стоящих на четвёртой полке. И там, среди незнакомых имён, мест и дат, покрытых пылью забвения, он увидел дело своей сестры. Аккуратно, с чувствами трепета, заботы и нестерпимой, глубокой боли, он взял старую подшивку в руки. Он держал её дело впервые в жизни. Ещё никогда он не был так близок к воспоминаниям о том дне. Его рассудок, не имевший больше в запасе сил, чтобы обуздать жуткую, неукротимую боль, был готов погрузиться в бурную, кипящую, ну сладкую и манящую реку безумия и забвения. Он разрыдался, лишённый сил. Разрыдался в гнетущей, мёртвой тишине старого, пустынного хранилища. Его рыдания переросли в хриплый, истерический смех. Он прижал к сердцу старую, пожелтевшую от времени и заточение в забытой тени прошлого, ничего не значащую бумагу, словно та имела силы, способные вернуть Энни к жизни, дать шанс переиграть тот ненастный, осенний день. Придя в себя от порыва неожиданно нахлынувших гигантской, разрушительной волной воспоминаний, он взял ещё одно пыльное дело. 19 сентября 1992 года, возле статуи Азраила на западном кладбище Сансет Хоррор найдено тело Ллойда Мора, 15 лет. В правую руку ему была вложена роза, на груди вырезана печать Соломона. Рядом с телом обнаружена книга, раскрытая на изображении Ниарцинеля, сидящего на престоле в Бээр Шахат и текстом на иврите с другой стороны. В тексте от руки написаны слова: Шахат, Машехит, Ддавэ. Потом семилетняя Илона Бейнтлиш. Её тело было найдено 25 сентября 1992 года возле колокольни Архангела Михаила. На её груди так же, как и Ллойда Мора была вырезана печать Соломона. Дальше 27 сентября 1992 года изуродованное таким же способом, как и предыдущие, тело пятнадцатилетней Виктории Кларк обнаружено недалеко от входа на колокольню Архангела Гавриила. Последняя жертва за этот период восьмилетний Тоби Макгауэр. Его изуродованное тело обнаружено 28 сентября у подножия статуи Самаэля в городском парке.

Рядом с этим делом лежало ещё одно, только сорокавосьмилетней давности. Те же символы, те же книги, те же цветы. Убийства выстраивались в определённой последовательности: первое тело находили у статуи Израила, второе у ног Аббаддона, третье и четвёртое недалеко от старых колоколен, пятое – в тенистом парке, распростёртым у ног Самаэля. Но на этот раз убийства происходили в октябре. Дин задумался над тем, что возможно его сестра тоже должна была войти в жуткий, проклятый список 1992 года. Её место возможно было у ног воинственного разрушителя Абаддона, поэтому именно он сопровождал здесь её дух. Получается, именно Дин спас её от этой ужасной участи. Кровь шерифа похолодела от сковавшего его тело нерушимыми цепями ужаса, сердце его бешено забилось, словно во время быстрого бега на дальнюю дистанцию. Убийца был рядом, скрывался в тени молчаливых, скорбных деревьев и кустарников, когда он, рыдая, обнимал остывшее, околдованное печатью смерти тело сестры. Он мог быть следующим… его тело навечно бы поглотил осенний, сказочный туманный лес, сражённый тёмным, кровавым недугом.

Казалось, это дело рук какой-то страшной, древней секты, наполненной губительной жаждой крови. Но у убийств не было строгой системы, которая была бы присуще тайным, оккультным организациям и обществам. Не было определённого возраста жертв, точных дат и промежутков, не было даже единого месяца. Были только молчаливые ангелы смерти и сезон, начинающийся по прошествии 24 лет осенью, когда природа умирает, засыпая предвечным сном. Можно было бы предположить, что это дело рук сумасшедшего маньяка, но временная разница между убийствами была слишком большой для одной человеческой жизни.

Дин слышал призрачные шепотки во тьме, видел, как извиваясь ползли чёрные, проклятые тени. Он стремительно и верно сходил с ума. Оглушающе громко зазвенел будильник. Пришло время ехать за Джимом.

8

Наступила темнота, великая и непроницаемая. Белый снег гипнотически медленно кружил, засыпая улицы городов призрачной, ожившей мглой. Джим стоял возле своего подъезда зябко ёжась и нервно озираясь по сторонам, и напрасно вглядываясь во мрак, надеясь разглядеть хотя бы одного сонного, усталого прохожего. Дыхание белыми, причудливыми облачками вырывалось из его рта, моментально растворяясь в промёрзшем, прозрачном воздухе. Пальто не могло полностью защитить Джима от почти материальных, цепких сгустков холода. Северный, непокорный ветер угрюмо напевал древним голосом баньши песнь смерти, сухие ветви оголившихся деревьев недовольно трещали, а гнилая, припорошенная снегом, старая листва шуршала, гонимая зимой и мраком в небытие. Вечные странники, призраки юного лета… скоро, очень скоро они уйдут на покой. Их негромкое, осторожное пение и шелест станут созвучны пению мёртвых, слышному только в пору безумия и бессонницы, существующему лишь в мёртвой, непроницаемой тиши.

Ночь и пустота, бескрайние и всепоглощающие. Тускло и белёсо горели одинокие огни квартир, шумели поезда, мчащиеся в чёрную, бесконечную, сливающуюся с небом даль. Их звук, мерный стук колёс по рельсам, был хорошо слышен по всей округе, быстро и далеко разносясь в холодном, морозном воздухе. Улица стала частью, своеобразным продолжением великой пустоты Вселенной. Джим остро чувствовал одиночество. Неслышно к нему подкралась суровая любовница зима. Он знал, что в загадочное ночное время в головы людей приходят иные мысли, окутанный мраком тайны и тленом смерти. Снег навевал тревожные сны городу, в котором царила безумная, гнетущая тишина, и, если сильно прислушаться, то можно было услышать грёзы, мечты и думы каждого уставшего, измученного жителя, шум которых сливается в низкочастотный, пульсирующий гул. Джим представлял, как смотрят во тьму со своих незыблемых, каменных престолов суровые ангелы смерти, слегка припорошенные быстро тающим, первым снегом. Они пугали Джима в детстве, вызывая горестные ночные кошмары, и страх этот со временем никуда не исчез, а лишь вырос и ещё сильнее укрепился в его сознании.

Снег заметал старые, запутанные следы, стирая их с полотна дорог и истории. Одинокий, высокий уличный фонарь горел туманной, белой сферой. Чёрные тени сплетались, танцуя под неслышную для человеческого уха музыку траура в ночи. Джиму стало не по себе, он чувствовал чей-то пристальный, пронзающий на сквозь взгляд.

Он повернул голову в лево и вздрогнул от неожиданности. Рядом с ним стоял незаметно и бесшумно подошедший молодой человек, тот самый незнакомец, которого он видел несколько часов назад. На нём была та же странная, старомодная одежда, а в руке он крепко сжимал свою дорогую трость, с серебряной рукояткой в форме черепа, инкрустированного ярко сверкающими сапфирами. Теперь Джим смог разглядеть его лицо. У незнакомца были миндалевидные бездонные, иссиня-чёрные, сияющие глаза, обрамлённые длинными, пушистыми ресницами, прямой, ровный нос и ярко выраженные острые скулы, подчёркивающие его худобу и внешнее благородство. Все его движения были таинственны и элегантны, в нём чувствовалось нечто необычно прекрасное. Он притягивал своей мрачной и грустной красотой, которая кажется присущей только чистым и лучезарным ангелам. И всё же под этой маской внешнего совершенства, скрывалось что-то тёмное, безумное и опасное. Незнакомец приподнял шляпу в знак приветствия и хищно улыбнулся.

– В такую холодную погоду Вы кого-то ждёте, стоите здесь, на сильном, северном ветру, мысленно подгоняя своего друга. Вы гоните время и не цените минут. Молчите, не стоит Вам сейчас говорить, – приятным, вкрадчивым голосом сказал незнакомец. – Не бойтесь меня, а бойтесь человека с незрячими глазами на спине. Он не тот, кем кажется.

Джим вздрогнул. С правой стороны к нему подъехала машина. Полицейский бросил не неё отрешённый, шокированный взгляд и с облегчением вздохнул, поняв, что это Дин. Джим снова резко посмотрел в лево, в сторону странного, пугающего незнакомца, но тот бесшумно исчез, словно растворившись в клубящейся, снежной тьме.

Тени ползли, изрезанные метелью, наполняя город ночными кошмарами. В гнетущей тишине Джим слышал, как бешено стучит его сердце, как горячая кровь пульсирует в висках, заглушая осторожные звуки окружающего мира. Дин просигналил, и этот резкий звук вывел Джима из ступора. Он поспешно сел в тёплый автомобиль, и они медленно покатили по сонной, плохо освещённой улице мрачного Грейвс Сити. Дин казался очень встревоженным: его волосы были причудливо, неопрятно взъерошены, пальто небрежно накинуто на плечи, а некогда привлекательное, мужественное лицо стало похожим на бледную посмертную маску. Они молчали, глядя в непроницаемое, ночное безумие. Дворники гипнотически ритмично метались из стороны в сторону, очищая лобовое стекло от липкого снега. Небо было бесконечно глубоким и яростно чёрным. Оно ненавидело этот мир и отвергало его, засыпая белыми, холодными, острыми осколками далёких звёзд. Оно было безжалостно и безучастно к людям и их грёзам в своём великолепном пылающем гневе. Лишь голые, одинокие деревья, словно восставшие после долгих лет кошмарного сна жрецы, поклонялись и молились ему, протягивая скрюченные руки, своему древнему, чёрному божеству забвения.

Джим думал о таинственном незнакомце и его загадочных словах, о человеке, с невидящими глазами на спине. В его сердце проникли угрюмый страх и неестественный, беспричинный трепет. Он не заметил, как быстро пролетело время, как закончился их путь и с его стороны окна показалась яркая неоновая вывеска «Бар у Нила». Джим и Дин торопливо вышли из машины, и, зябко поёжившись от пронизывающего насквозь ветра, направились в душное помещение питейного заведения. У входа в бар стояли громко смеющиеся, немного пьяные, могучие и заросшие местные байкеры, обнимающие своих легкомысленных, совсем юных подруг, мечтающих выбраться любыми путями из этого захолустного, угрюмого городка, лишающего молодых людей возможностей и свободы. Они были готовы прыгнуть в постель к грубому, жестокому мужлану, вечно нетрезвому от хмельного, забористого пива, лишь бы он увёз её прочь, разрывая связь с этим проклятым местом и прошлым. Джим смотрел на них с тоской и жалостью. Они для него были одинаковыми, пустыми куклами с ярким макияжем и в вызывающей, откровенной одежде. Они уже не раз пробовали наркотики, курили с 12 лет и мечтали только о славе и свободе. Уже в 16 они занимались любовью на задних сиденьях автомобилей своих парней, припарковавшихся на пустынной заправке или у кромки леса, а потом врали своим строгим, уставшим на работе матерям, что ночевали у подруги. Да, их судьбы были похожи. Ими пользовались, разрушая их жизненные позиции и устои, их обесценивали в пьяном и наркотическом бреду на вечеринках, им врали. Они не сами стали такими. Всему виной череда нелепых случайностей, встреч и знакомств. От них зависело немного, и они сломались, подчинились бурному, яркому и ядовитому потоку. Да, они были красивы внешне, но пусты, однотипны и скучны внутри.

Увидев Дина один из байкеров весело улыбнулся и бодро помахал ему рукой в знак приветствия. Шериф лишь кивнул в ответ и торопливо направился в бар. Внутри царил приятный полумрак, сгущался, образуя клубящуюся мглу, едкий сигаретный дым. Лампы казались окутанными волшебным, сказочным ореолом. В тёмном углу, недалеко от входа сидели Пит и Николь.

– Нужно подойти сначала к Стюарту с подружкой, – негромко прохрипел Дин. Джим согласно кивнул, и они медленно пошли к молодым людям, ловко обходя столики с пьяными, взмокшими от пота, уставшими от ежедневной рутины посетителями. Когда они подошли к ним, Пит весело улыбнулся и привстал. Он был уже немного пьян, слегка покрасневшие глаза его блестели, а ноги казались ватными.

– Джим, дружище! – громко и задорно воскликнул он. – И ты здесь…

– Тише, Пит, – негромко и вкрадчиво произнесла Николь, от который исходил всё тот же приятный, дурманящий аромат пиона. Она выразительно посмотрела на Джима, а потом пытливо, с интересом смерила хищным взглядом Дина и улыбнулась. Молодому полицейскому стало не по себе от этой неприятной, таинственной улыбки. – Боюсь, нас не представили друг другу. Меня зовут Николь, Николь Симонс. А Вы, как я понимаю, Дин Саммерс.

– Вы угадали, – натянуто улыбнулся шериф ей в ответ и перевёл взгляд на рыжеволосого великана. Джим заметил, как его друг невольно вздрогнул. В серых глазах сурового шерифа едва заметно промелькнуло чувство неподдельного страха. – Питер, Вы обещали моему помощнику показать тех двух подозрительных, приезжих байкеров.

– Но я могу помочь вам и допросить их! – возмутился Пит.

– Не стоит, – сдержанно и терпеливо ответил Дин. – Вы же не бросите прекрасную девушку скучать в одиночестве? При этом мы специалисты, это наша работа.

– Да, Вы правы, – помрачнев согласился Питер, тяжело рухнув на старый, местами потёртый, кожаный диванчик. – Это те двое, – понизив голос произнёс он и кивнул в сторону молодых людей, сидевших возле барной стойки и весело о чём-то перешёптывающихся.

– Спасибо, – поблагодарил Пита Дин. – Вы нам очень помогли. Что ж, не вижу смысла больше мешать вам. Приятного вечера, – с этими словами он повернулся и уверенно, не спеша пошёл в сторону подозреваемых. Николь не отводила от него взгляд, жадно и хищно пожирая его глазами. Но Пит этого не замечал, он был окрылён своей удачей и мнимой неотразимостью.

– Удачи, дружище! – громко пробасил он.

– И тебе, Пит, – с облегчением выдохнул Джим и поспешно поплёлся за Дином. Его пугали огонь одержимости и непреодолимая жажда хищника, горевшие в серых глазах прекрасной Николи. От присутствия этой девушки сердце его замирало от ужаса, а страх делал его накаченное, весьма гибкое тело очень неуклюжим.

Они быстро подошли к барной стойке, за которой сидели недавно приехавшие в город, подозрительные байкеры. Один был немного мрачный, с жёстким холодным взглядом карих, сверкающих озорными искрами, глаз и кривой, презрительной ухмылкой. Его лицо немного раскраснелось от изрядно выпитого алкоголя. По бокам его тёмно-русые, рыжеватые волосы были коротко пострижены, а оставшаяся наверху длинная часть была собрана в небольшой, высокий хвост. Не нём была клёпаная, байкерская косуха, белая футболка и светлые, варёные джинсы с цепочкой, заправленные в мощные берцы. Он сидел спиной к залу и слушал своего весёлого друга, сидящего к нему в пол оборота. Второй байкер взъерошил пятернёй свои чёрные, густые волосы и хитро взглянул на Дина своими серыми, раскрасневшимися глазами. Серая футболка его немного взмокла на груди от пота. На его могучей, сильной шее висел мощный, огромный, серебряный крест. На коленях небрежно лежал старый, потёртый тёмно-серый плащ. Чёрные полинялые джинсы его тоже были заправлены в берцы. Сероглазый парень прекратил беседу и, весело улыбаясь, словно бы непринуждённо и спокойно ждал, когда Дин подойдёт ближе. Однако его жилистые руки были напряжены, а на виске пульсировала вена, выдавая его безосновательное волнение. Дин остановился перед байкерами и достал своё удостоверение.