Текст книги "Покойник «по-флотски»"

Автор книги: Наталья Лапикура

Соавторы: Валерий Лапикура
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Если прапорщик боялся воды, то концы в эту самую воду нам спрятать не удастся. Это раз! А касательно «два», то моя врожденная скромность удерживала меня как можно дальше от всего, связанного с сексуальными извращениями. Имею в виду, конечно, профессиональный, ментовский подход к делу. Я понимал, что пока я через это не переступлю, так и не стану настоящим сыскарем. Но подсознательно убеждал себя, что этот шаг я сделаю, обязательно сделаю, но как можно позднее.

В Управлении в моем кабинетике сидел Старик. Курил мои сигареты и тихонько ругался вслух. Оказывается, его опять заставили сыграть Александра Матросова. Дело в том, что хоть Управа наша и входила в состав советских органов Киева, но непосредственно управляло нами министерство. То же самое и по партийной линии – территориально мы подчинялись Ленинскому райкому партии, а фактически хвосты нам накручивал горком. Однако столичная власть в особе главы горисполкома время от времени забывала, чьи мы и излучала на нас свое тепло и доброту. Заедаться с председателем горисполкома, который одновременно является членом ЦК, не стоит даже Генералу. Поэтому ради спокойствия высокого руководства на все киевские накачки отправляли Старика. Он приходил и докладывал: Генерал в министерстве – срочный вызов, его заместитель – на задании, лично руководит расследованием. Поэтому вместо них, от имени и по поручению – я…

А ругался Старик потому, что его опять было бито за чужое жито. Кто-то из отцов украинской столицы наконец-то заметил, что где-то кое-кто у нас порой имеет привычку в массовом порядке распивать алкогольные напитки в неположенных местах – от подъездов до детских площадок. А потом, после распития, начинается исполнение вслух популярных песен и акты мелкого хулиганства, как между собой, так и касательно случайных прохожих. Старик слушал-слушал, а потом его какая-то муха укусила. Вообще-то он непрофессиональный треп воспринимает снисходительно. А тут полез на рога самому главе горсовета. Потому что тот ляпнул, дескать, милиция и сама любит сыграть в третьего после тяжелого трудового дня в местах традиционного отдыха трудящихся. Вот тут Старик вскипел и как с моста в воду:

– Люди, – говорит, – пьют на улицах потому, что им больше негде пить. А не потому, что милиция пример подает. Посмотрите сами: дома жена, дети, теща, соседи и вообще не та обстановка. В ресторан не разбежишься, потому как дорого, да и сколько их там в Киеве. Кофеен тоже – как кот наплакал, да и закрываются они как раз тогда, когда у нормального человека только появляется желание культурно посидеть.

Тут подпрыгнул начальник всей киевской торговли и поднял крик:

– Мои работники тоже люди, и хотят вечером быть дома, в кругу семьи!!!

Нашего Старика понесло окончательно:

– Для того чтобы продавцы чувствовали себя нормальными людьми, все остальные вынуждены или работу сачковать, или опаздывать. Потому что в обеденный перерыв из-за этих очередей купишь разве что черта лысого. А после работы – целуй закрытые двери: у работников торговли тоже, видите ли, свои семьи.

И чтобы торговый начальник в дальнейшем не наскакивал на милицию, как шлюха из крапивы, Старик окончательно добил его такими словами:

– Я знаю, что у ваших людей таких проблем нет. Им-то всегда есть, что выпить за советскую власть и ее органы на местах, и чем закусить, тоже есть.

Поднялся гвалт, и тут председатель горсовета, чтобы прекратить дискуссию, закричал:

– А вы знаете, чья это идея, чтобы трудящиеся не шатались вечером по этим вашим барам-ресторанам, а сидели дома и укрепляли семью?

Старик сгоряча ляпнул:

– Идиотов у нас хватает!

Но председательствующий как-то очень быстро закрыл совещание, а городской прокурор почему-то повертел пальцем у виска. Дежурный по Управлению с порога послал Старика через площадь. А там, в отделе админорганов, устроили классический разнос, который начинался словами: «Принимая во внимание ваш опыт и заслуги…», а заканчивался «невзирая на ваш опыт и заслуги». Пользуясь случаем, объяснили, что идея, на которую ссылался глава горсовета, принадлежит самому В. В., то есть, Владимиру Васильевичу Щербицкому, который после нескольких лет опалы в Днепропетровске вернулся в Киев и заменил в «Великiй Хатi» Шелеста.

– Я этого сопляка, сына Щербицкого, еще пионером помню. Он тогда из папиной машины регулировщикам дули вертел. А из Днепропетровска вернулся алкоголиком. Ну, а папенька, вместо того, чтобы сына лечить, кафе закрывает. Как он еще не додумался водку из продажи изъять? Деятель!..

Я понял, что сейчас Старик начнет сравнительный анализ всех советских вождей. От Сидора Артемовича Ковпака, которого он глубоко чтил, до Лазаря Кагановича, которого называл исключительно на вторую, седьмую и восьмую буквы алфавита. Потому я решил срочно отвлечь внимание старика своими проблемами. Хоть и не верил в замаскированные телефоны – живые стукачи дешевле, – но, как говорится, береженого Бог бережет.

Старик выслушал мою исповедь, вплоть до разговора с сержантом, и развеселился:

– Пацаны, фраера, щенята неумытые! И ты, Сирота, и те из военной прокуратуры! «Украли, удрал, утонул!» Запомни раз и навсегда: самая криминальная зона – это обыкновенная кухня простой советской семьи, каких миллионы. После кухни идет спальня – там рождаются эти, как их… ну, черный такой, его еще в кино Бондарчук играл…

– Отелло, трагедия Уильяма Шекспира, законный супруг потерпевшей по имени Дездемона. О, хорошо, что напомнили – там тоже был прапорщик, такой себе Яго. Но прибили почему-то не его, а Дездемону.

– Я и говорю, что ситуация стара, как мир. Сирота ты моя легавская, у тебя мотив на тарелочке лежит! Задроченный, как подольская шлюха Любка-бардачка, которая двадцать пять выпусков речного ПТУ обслужила. Смотри, жена этого прапорщика, как он сам говорил, вертит кормой перед чужими мужьями. А свой муж – тупой, как все «куски». Из этаких самые лютые ревнивцы получаются. Прут, как бугаи, размазывают своих любимых по стенке, а потом бормочут на допросе: «Любил!..»

– Так-то оно так, но есть несколько несущественных подробностей. Неверная корова жива и здоровехонька, а ревнивый бугай сгинул, как пузырь на воде. Кто кого любил и кто кого куда отправил? Вы фотографию этого прапора видели? Такого над рейхстагом поднять – никакой купол не выдержит. Это же не мужик, а помесь, славянского шкафа с тепловозом! Тут я уже не знаю, кого в сообщники брать, потому что такую весовую категорию поискать надо! А потом, игры с сообщником на высшую меру тянут, товарищ подполковник: заблаговременно спланированное убийство, в сговоре с третьим лицом… Нет, дешевле развестись и найти себе любимого с квартирой.

– Интересно, сколько бы сегодня этому твоему Отелле дали? – Старик уклонился от прямого ответа.

– Думаю, что немного. Убил в состоянии аффекта, жертва подлости и измены. Потом – герой войны, заслуженный человек. Ребята из Управления оформили бы явку с повинной, умный адвокат раскрутил бы все, как положено. Министр обороны позвонил бы, кому следует. Прокурор требовал бы восемь лет, судья дал бы максимум пять. Чуть не забыл – психэкспертиза! Одну устроил бы следователь, вторую закомандовал бы провести прокурор, третью – судья, ему, видите ли, почерк эксперта не понравился. Четвертую выдрал бы из горла адвокат в порядке кассации. А к тому времени подоспел бы в Кирилловской больнице капитальный ремонт. Ну, конечно, психушка – не дача, но и не «зона»! Года три пролетело бы, их бы засчитали, как положено, в срок наказания. А там амнистия подоспела бы! Или условно-досрочное освобождение. Из армии его бы, конечно, поперли, факт. Ну, еще орденов бы лишили, персональной пенсии, но это уже не обязательно.

– «Бы»… Сирота, почему ты у нас не адвокат?

– Наверно, потому, почему вы не генерал.

– И не стыдно старших дразнить?

– А маленьких трогать?

Старик уклонился от ответа своим любимым способом – вспомнил аналогичный случай из собственной практики:

– Было это где-то после Сталина, но еще перед Хрущевым. Позвонили нам: самоубийство. Приезжаем – мужчина висит в петле на крюке от люстры. Перевернутый стул – на полу, а на столе записочка: «В моей смерти виновата моя неверная жена, а также ее лично мне неизвестный любовник. Конкретные доказательства, которые я нашел среди ее белья, лежат в конверте». Доказательства – пачка писем к жене. Написаны мужским почерком, подписаны кликухой. Но не блатной, а так, как любовники друг друга называют. Не помню уже точно, кажется, с зоопарком связано: Котик, Зайчик, Жеребчик или Слоник… в каждом послании детальное описание того, как им обоим было хорошо. С такими подробностями, что «Детям до 21-го года запрещено». Ну, читаем мы всю эту порнографию, а хлопцы со «скорой» вдову в сознание приводят. А она в истерике бьется: мол, ничего такого не было, хоть режьте ее. Это кто-то нарочно «дезу» подбросил, чтобы ее единственного и любимого со свету сжить. Раз такие дела, раскручиваем следствие, как положено. Для начала – письма на графологию. Параллельно «взяли пальчики». Уже интересно – отпечатки только от покойника. Тут и графологи сюрприз номер два несут: все письма от «Слоника» на самом деле написаны рукой самоубийцы. Думал, если он будет писать с наклоном не вправо, а влево, то никто не догадается. Дальше – все письма написаны подряд, судя по всему, непосредственно перед тем, как в петлю лезть. Принимаемся за его жену, знакомых, товарищей по работе. Оказывается – покойник был не просто ревнивым, а имел на этом деле изрядный заскок. Поверишь, устраивал себе фальшивые командировки. Садился, скажем, в поезд «Киев – Одесса», прощался на перроне с супругой, махал рукой из окна, потом выходил в Фастове и электричкой возвращался обратно. В Киеве слонялся по улицам, и уже под утро босиком заходил в собственную квартиру. Замок регулярно смазывал, чтобы бесшумно открывался. Вот такой изобретатель. А ты говоришь – Шекспир!.. Кстати, у твоего Отелло вещественные доказательства были?

– Одно-единственное: платок, который он жене подарил, не там, где надо, засветился.

– Видишь, а у тебя и того нет. Зато имеешь целых три версии: жена прапорщика – всего лишь повод для его убийства, организатор или исполнитель, наконец – только соучастник. А организовал и придумал все это кто-то третий. Так что трудись!

– Есть еще четвертая версия, товарищ подполковник, точнее, четвертая, пятая и шестая: это третье лицо является поводом для убийства, организатором или соучастником. А законная супруга к «мокрухе» никакого отношения не имеет.

– За несколькими зайцами сразу погонишься, Сирота, что от начальства получишь? Мой тебе пока что совет: раскручивай вдову. Всякие там «третьи» перебьются.

Под милые разговоры и вечер наступил. У меня, как и у большинства моих коллег, что бы там глава горсовета не думал, привычки пить алкоголь «из горла» на свежем воздухе не было. Жил бы я в Прибалтике, не говорю уж о Париже, заныкался бы сейчас в какой-нибудь уютный бар или кафешку и там, за чашкой кофе и чаркой «Вана Таллинн», обмозговывал бы ситуацию. Говорили ребята, что в Эстонии забегаловки на каждом шагу. И до поздней ночи работают. Неужели же у их вождей нет проблем со своими взрослыми детьми? Когда-то я спросил об этом у эстонского коллеги, которого занесло к нам в командировку. Он долго молчал, а потом произнес одну лишь загадочную фразу:

– Понимаете, коллега, у нас в Эстонии советская власть только двадцать пять лет…

Следующий день начался сразу с двух гнусностей, которые не имели отношения к моему прапорщику, но, тем не менее, настроение испортили надолго. Первую новость сообщил на оперативке Полкан. Отныне, оказывается, наш розыск, кроме дежурств по Управлению, должен выделять людей на футбол. И даже не на Центральный стадион. Собственно, кто бы отказался посмотреть, как наше «Динамо» делает кролика из московского тезки (ну было когда-то, было! – авт.) или натягивает «Спартак» по самые помидорчики? Так нет же, нам предстояло торчать вечерамң, в свое законное свободное время, на «Динамо», где играют дубли и приходят лишь самые азартные болельщики. Там троих ментов из Печерского РОВД – и то многовато! Нам всем отняло речь, поэтому Полковник решил объяснить суть нововведения:

– Как вы знаете, товарищи, – сказал он и посмотрел над нашими головами на портрет Дзержинского, – Владимир Васильевич очень любит футбол. Теперь он решил посещать не только матчи основного состава, но и дублей. Скажу неофициально, не для распространения: на Крещатике 26 (телевидение – авт.) оборудована специальная аппаратная, чтобы наш Владимир Васильевич мог спокойно смотреть и зарубежные матчи нашего «Динамо». Я попрошу тишины! Порядок во время этих просмотров обеспечиваем не мы, а Контора. Так что, надеюсь, наша роль всем понятна.

Если бы Полковник при этом не посмотрел выразительно на меня, то я бы и молчал. Но он взглянул – и меня понесло. Потому что, вопреки алфавиту, первым в дежурство на футбол откомандировали почему-то меня. А потому срывалась одна важная встреча. Я переносил ее уже столько раз, что больше мне просто не поверят. Разве что я появлюсь к кандидатам на роль тестя и тещи с новенькой звездой Героя Советского Союза на мундире. Изменить ситуацию можно было разве что к худшему, и я это понимал, но, говорю же, меня понесло:

– Лучше бы В. В. в оперу ходил. Там хоть кресла мягкие, геморрой не наживешь.

От автора: Касательно оперы Алексей был где-то неправ. Первый секретарь ЦК КПУ в помещение Киевского Академического театра оперы и балета иногда заходил. Это когда там происходили торжественные заседания по тому или иному поводу. Так что классическое искусство Владимир Васильевич знал. Фрагментарно: в виде арий из опер и увертюр симфоний, которые входили в программы каждого правительственного концерта. Полностью же, от начала до конца, Щербицкий смотрел только футбол.

Алексей Сирота:

Нашему Полковнику моя мысль относительно оперы почему-то не понравилась:

– Чем давать указания руководителям партии и правительства, где им повышать свой культурный уровень, вы бы, товарищ Сирота, лучше…

Что я должен был делать конкретно, Полкан так и не придумал. Поэтому просительно взглянул на замполита. Тот думать вообще не стал. Спрятался за спасительной фразой:

– Зайдете ко мне после оперативки. Я вам, Сирота, все объясню.

Я обнаглел и к комиссару не пошел. Однако, шестая статья Конституции СССР (касательно «КПСС как руководящей и направляющей силы общества») не побрезговала появиться в моем кабинетике лично:

– Я не буду читать вам мораль, Сирота, потому что вы со своим высшим философским образованием кого угодно идиотом сделаете. Даже меня! Куда должен ходить Первый секретарь ЦК, решаете не вы. А вот куда отныне вы не имеете права даже нос казать, уже решено. Товарищи с Владимирской очень советуют, чтобы вашего духу не было в кафе, которое на втором этаже диетического гастронома. У них там какие-то оперативные мероприятия против диссидентов и товарищи очень бы не хотели, чтобы диссидентом номер один оказался какой-то там инспектор уголовного розыска. Фамилию называть не буду, но это вы, Сирота.

Вот тебе и гнусность номер два! Я так и не узнал, действительно ли парни из Конторы решили поиграть в одной из моих любимых кофеен в свои игры, или это все замполит назло мне придумал. Но в борщ мне наплевали изрядно. Кроме того, я хорошо знал, что одной идеологической накачкой не обойдется. Следующий номер нашей программы:. «Кстати, инспектор, как там у вас продвигается расследование дела насчет прапорщика? А то языком чесать у нас все мастера…»

Драпать! Причем немедленно! Только сунуться головой в дверь к Старику, чтобы крикнуть: «Я на задании!» – и исчезнуть раньше, чем пепел с цигарки Подполковника упадет на стол.

Наилучшим источником информации для советского сыщика является «народный контроль». Они же «народные мстительницы» или «партизанки». Группа бабушек – тех, которые с утра до ночи сидят на лавочках около подъездов, потому что иной работы у них нет. И хотя у каждой на носу очки, что твой иллюминатор, замечают они все: кто, когда, с кем и к кому пришел, вышел, задержался, переночевал. Это у них хватает нахальства ляпнуть незнакомому человеку: «А вы к кому, а то вроде не наш?» Это они будут ловить мандраж или гонять комаров, чтобы дождаться, когда же выйдет та профура с голым задом, которая поднялась на пятый этаж. А если таинственная незнакомка остается ночевать, то уж будьте уверены, что ровнехонько в шесть нуль-нуль, под первые аккорды Государственного гимна по радио, «народный контроль» занимает боевую позицию на своих лавочках, чтобы «посмотреть курве в глаза» и вслух перемыть косточки всей советской молодежи.

На полпути к дому, где жила семья прапорщика Н., моя злость поутихла, а служебное рвение поугасло. Ибо я вспомнил, что тот девятиэтажный красавец, который гордо возвышался на фоне ободранных «хрущобок», – малосемейка. В нем только однокомнатные квартиры для молодых специалистов. А кто же захочет добровольно сажать себе на голову тещу или свекровь, имея «двайцять один квадрат» площади на двоих? То есть, ставить крест на личной жизни. К счастью, я ошибся. Еще издали заметил около подъезда трех одуванчиков в темных платочках. Все правильно: люди становятся в очередь на многокомнатную квартиру и срочно выписывают бабушку из провинции для лишних десяти метров.

Достаточно мне было подсесть на лавочку и сказать, что я из милиции, как ничего больше говорить не пришлось:

– Это вы насчет того военного, которого убили?

– Не убили, Карповна, а утопили. Только форма всплыла, вся в крови.

– Или убили, или утопили – один конец, – подвела итог третья, – а царства небесного он не дождется! Потому что старших не уважает! Никогда не здоровался. Хоть бы кивнул раз! Вот у нас на шестом этаже полковник живет с молодой женой. На Вознесение свадьба была. Так они оба всегда: доброе утро, добрый вечер, как ваше здоровье! А этот ваш, из-за которого вы пришли, зыркнет часом, аж нехорошо становится, и пошел. Макаронник!

– Не макаронник, а прапорщик.

– Да какой он прапорщик! Макаронник! У меня отец был прапорщик в империалистическую. Так мама рассказывали, что он их у офицеров в карты выиграл! А этот – злыдень, злыдень, злыдень!..

Все шло к интересной дискуссии. Но, к сожалению, у меня не было времени. Поэтому я вынужден был согласиться:

– Уговорили, пусть будет злыдень. Но вот вы мне скажите – может, он просто сбежал? Знаете, есть такие жены, от которых мужья даже на Чукотку сбегают. А там выгоняют медведя из берлоги, влезают туда и сосут лапу.

«Народный контроль» в течение пяти минут доказал, что я сопляк и ничего не понимаю в женщинах. Что супруга прапорщика – само совершенство. И если завтра ангелы, которых не существует, возьмут ее живой туда, где только космонавты летают, общественность дома не удивится. Ибо молодая женщина не просто красива, воспитанна и здоровьем интересуется. Она им лекарства достает и ни копейки сверх не просит. А те, которые дешевые, просто так дарит. И надо же такое сказануть, – на Чукотку сбежал!

Я еле успокоил старенькую общественность и подбросил ей еще одну гипотезу: а вдруг этот дурак беспросветный приревновал свою красавицу к кому-то совершенно постороннему, полез к нему драться и заработал в лоб так, что его до сих пор ищут. И опять мне гордо утерли нос: медсестра никакого такого повода для ревности не давала! Если кто и провожал ее несколько раз домой, так это женщина, врачиха, с которой она работает. Красивая такая, как намалеванная. А мужиков – и близко не было! Хоть тут спросите, хоть на работе.

«Тут» я уже спрашивал. Поблагодарил старушек и пошел в госпиталь. Докторица, о которой рассказывали бабушки, была не просто красивой. Я такую только раз в жизни видел, да и то в кино. В фильме «Снежная королева». Ленинградская актриса, забыл фамилию, главную роль играла. Вот и она была такой же: красивой и холодной, как из сказки Андерсена. Я сразу перестал чувствовать себя мужчиной и превратился в пациента, который жалобно скулит нечто вроде: «Доктор, у меня вот тут болит, я не знаю – что, но от этого не умирают, а?»

Снежная Королева с иронией улыбнулась, и я замолк. Тогда заговорила она:

– Давайте по порядку. Какое у вас звание? Старший лейтенант? Хорошо, я так привыкла обращаться. Так вот, товарищ старший лейтенант, выбросьте из головы все ваши мужицкие глупости. Никаких поводов к ревности моя подчиненная никогда не подавала. Возможно, в вашем милицейском госпитале некоторые медсестры путают домашнюю кровать с казенной койкой, но не у нас.

– А чем вы, извините, особенные?

– Мы – окружной госпиталь. К нам привозят или в таком состоянии, что пациенту не до амуров, или на комиссию. Вы можете себе представить, как простой солдатик хочет домой, к маме? Или как рвется на свободу офицер, которому служба уже в печенках сидит? Поэтому у нас рук не распускают.

– Неужели же у вас тут дисбат?

– Тут, да будет вам известно, порядка больше, чем в дисбате. При малейшем нарушении режима вместо дембеля отправляют служить до полного списания.

– Как караульный тулуп?

– При списании караульного тулупа нужно больше подписей – это раз. И два: в вашем конкретном случае и медсестре, и ее мужу скандалы были противопоказаны, как инфарктнику выпивка. Они стояли в очереди на службу в ГДР – заработать на кооператив, на мебель, на посуду. Ведь мало ли как жизнь повернется. Вам уже рассказывали о травме ее мужа?

– Рассказывали, как на консилиуме.

– То-то и оно. Заиграют ему «Прощанье славянки», тогда что? Так и помирать в своей однокомнатной?… Нет, товарищ старший лейтенант, такие обстоятельства держат семью крепче, чем любовь.

От автора: Во времена Варшавского договора существовали три больших группировки советских войск за границей СССР. Группа советских войск в ГДР, Центральная группа войск (Польша) и Южная группа войск – в Венгрии. Была еще, правда, группа в Монголии, небольшое подразделение на Кубе и во Вьетнаме. Но туда в очереди не стояли. Туда отсылали вне очереди в порядке наказания. Попасть же в Европу, особенно в самую старую – гедееровскую – группу, было мечтой многих военных и их жен. Что ни говори, а немцы жили лучше нас. А если еще и с умом сдать свою квартиру в Союзе, то через несколько лет хватит не только на кооператив, а и на машину, которую перегоняли из-за границы, потому что там наши авто были намного дешевле.

Алексей Сирота:

– Вынужден с вами согласиться, – сказал я Снежной Королеве. – Потерять такой шанс не решится даже прапорщик из спортивной роты. Тогда скажите: что же с ним, по-вашему, случилось?

– Мало ли. Мужчина – существо примитивное.

– Ну, это вы уже чересчур…

– Чересчур деликатно. Я в госпитале такого насмотрелась… Например, поругались двое. Один в авто, другой пешком. Тот, который за рулем, затормозил почти вплотную. Который пешком, сказал ему все, что думает, не выбирая. Слово за слово, водитель выскочил из машины, потом толкаться начали. Владелец авто неудачно отступил на шаг. Зацепился за бровку и – затылком об асфальт. Пешеход с испугу, вместо вызвать, кого полагается, запихивает покойника в машину, сам садится за руль и гонит в лесную зону. Там руками загребает мертвого в песок, возвращается в Киев, бросает «Жигули» возле конечной станции метро и… едет домой. Это реальный случай. А вашего прапорщика, как я слышала, бросили мертвым в воду.

– Откуда слышали?

– Конечно, из оперативки. Вполне возможно, что он тоже с кем-то подрался. Не усложняйте себе жизнь, товарищ старший лейтенант. У нас не Англия и вы не Холмс.

Я, ясное дело, хотел уесть докторицу комментарием относительно ее версии. Мол, прапорщик, прежде чем переходить улицу, почему-то разделся до трусов, потому что никаких следов повреждения, крови, а также горючесмазочных на его форме не нашли. И еще: мы имеем дело с фактом массовой куриной слепоты тысяч людей, которые не заметили ни самой стычки, ни погрузки трупа в салон или багажник. Это же вам не вечер на тихой дачной околице, а утро посреди Печерска. Но я не стал всего этого говорить, спросил о другом:

– Вы медсестру давно знаете?

– Лет десять. Я в медучилище преподавала. Еще до госпиталя. Было ей тогда лет пятнадцать. Сами знаете, какие они, девчонки в этом возрасте, особенно те, которые из-под родительского контроля вырвались. Марафет по полной программе, блузка на два размера меньше, чем надо, юбочка на три пальца ниже талии. И при этом искренне считают, что о личной гигиене они должны беспокоиться раз в неделю. Потому что у них в городке женский день в бане как раз в субботу. А как они по лестнице ходят! Поднимаются еще сяк-так. А спускаются – правым коленом стенку отирают, левым – перила. Представляете?

Я представил и опустил глаза. Докторица не отреагировала:

– И эта такая же была. Пришла – не хуже других, но в чем-то лучше. Умнее потому что. Я за нее взялась, хотя это и не входило в мои обязанности. Погнала на гимнастику, научила косметикой пользоваться. Прическу ей придумала. Самопальное «мини» с барахолки в мусор выбросила.

– Словом, поработали, как Пигмалион над Галатеей?

– И не жалею. Она сообразительная ученица, очень сообразительная. Ее подруги или в Пятихатках на абортах зарабатывают, или в общежитиях мучатся. А она – при хорошей работе, при собственной квартире, при муже. Правда, он исчез где-то, но такое добро не в дефиците. Этот не вернется – другой найдется.

Я попробовал забросить удочку:

– А может, уже нашелся?

– Нет и еще раз нет. Я же вам говорила: что у нее работа, что у него служба, – дай Боже каждому. Спорт-рота в столице, это вам не глухой гарнизон, где офицеры спиваются, а их жены насилуют солдатиков. У нас все должно быть на высоком моральном уровне. Потому что на твое теплое место есть сотни желающих, даже если ты не командир полка, а всего лишь несчастный прапорщик. Никакого третьего не было. У нее – это я вам могу присягнуть, что нет.

– А у него? Вы же сами говорили, мужчина – существо примитивное. Повертела какая-то казнозарядной частью перед носом – он и спекся. Что скажете?

– Тоже нет, потому что он, прежде всего, трус по своей природе. Еще раз вам повторяю: это был случай, несчастный случай. А что свидетелей не было, так не мне вам напоминать, сколько раз людей посреди двора убивали, сотни жильцов это видели, но ни один не вышел. А вашей милиции побасенки рассказывали. Тот спал, тот в ванной был, тот в туалете… Так что оставьте в покое несчастную женщину – я не себя в виду имею.

Я пообещал. И пошагал вначале по улице Щорса, а потом налево и вниз, по бульвару Леси Украинки. Тогда я, помнится, в очередной раз бросал курить, и у меня болезненно заострилось обоняние. Выдержать едкую смесь запахов человеческого пота, дешевой косметики и несвежей одежды в переполненном, да еще и перегретом на солнце троллейбусе было выше моих сил. Пешком идти дольше, зато спокойнее. Никто не кашляет тебе в лицо, не наступает на ноги и не цепляется с глупым вопросом: «Вы сходите?» Когда-то я терпеливо объяснял, что сходят с ума или по трапу корабля, а из общественного транспорта выходят. Но советские пассажиры, которых миллионы, знают все и очень не любят, когда им доказывают обратное.

Так вот, иду, смотрю по сторонам, думаю. Возле автобусных касс толпа стоит. Хотя все билеты проданы. Записываются в очередь на завтра. Напротив, под магазином «Подарки», еще одна толпень, но уже погуще. Не иначе как дефицит выбросили. Скоро августу конец, а за ним и лето накрылось. Ни разу на пляже не был. Нет, был! В июле из Матвеевского залива водолазы вытащили утопленника с подозрительными повреждениями. Думали, что это наш клиент, но оказалось, что не наш. Просто под винт моторки попал.

Нормальные следователи как делают? Сначала собирают факты, потом раскладывают их по полочкам, а дальше ищут – чего не хватает. И уже на этом «не хватает» строят версии. Ненормальные следователи придумывают версии, а уже потом начинают под них собирать факты. У меня своя метода – сначала я собираю факты, а потом припоминаю – что же я забыл. Человеческая память держит все подробности увиденного и услышанного считанные часы. Вначале забывается несущественное, а потом и существенное. Вот почему и милиция, и полиция составляет такие детальные протоколы описи места преступления и изводит столько бумаги на допросах свидетелей и подозреваемых.

Я остановился с разгона так, что мне в спину въехал монументальный женский бюст, и его хозяйка взвизгнула мне в ухо: «Хулиган!» Но я даже не оглянулся, потому что уже знал, какой факт уничтожал версию о том, что прапорщик всего лишь неудачно искупался. Майка! В свертке с одеждой не было майки. Были брюки, форменная рубашка, китель, фуражка и даже галстук с зажимом. Майки не было. Итак, даже без показаний сержанта о том, что прапорщик боялся воды, ибо каждое показание – всего лишь слова, к этой теме можно уже не возвращаться.

Но если не купание, тогда что? Ну, скажем так: у прапорщика, кроме законной супруги, есть еще внебрачная «любва». Он забегает к ней спозаранку на внеплановый коитус. Вряд ли он будет совершать его в полной форме одежды. А вот майку снимать не обязательно. Как и носки, которых, кстати, тоже в свертке не было. И тут, в самый разгар, совсем уж некстати появляется законный муж прапорщиковой любовницы. Адреналин бросается в кровь, ревность утраивает силы и рогатенький порешает прапорщика, как живодер бродячего кобеля. Потом мертвого прапорщика отделяют от живой изменницы и…

Дальше надо избрать один из бесконечного множества вариантов. Доподлинно известно только одно: форму и ботинки бросили с моста в воду глухой ночью. Прапорщика в носках и майке закопали где-то на левом берегу – между Осокорками и Переяславом-Хмельницким. Логично! Ботинки поплыли куда-то по течению, форму поймал рыбак, на поиски покойника сориентируем областную милицию. А сами будем искать ту нежную-удивительную, в объятьях которой славно оборвалась бесславная жизнь прапорщика Н. А найти ее, что дурню с горы побежать. Я уже знаю, за какую ниточку надо потянуть для этого. От радости, что я такой умный, заскочил в троллейбус, забыв о своей аллергии на запахи.

Полковник принял меня немедленно, потому что знал: я, в отличие от некоторых, каждые полдня к нему не рыпаюсь – мол, надо посоветоваться. Я приходил чаще всего тогда, когда дело надо было подтолкнуть в единственно правильном направлении, а моей компетенции для этого не хватало. Однако в этот раз и Полковник не просек, какого именно беса мне надо. Так и сказал:

– Сирота, на кой ляд я должен звонить, да еще и по «вертушке», к военкому Киева? Ты что, не можешь, как все, написать запрос на бланке с подписью Генерала, с моей визой? А потом сидеть и ждать. Если сроки горят, мы продлим, начальству скажем, что есть перспективная версия… Зачем волну гнать, мы же не в пекле!