Текст книги "Сердце твари"

Автор книги: Наталья Караванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 2

Такая тишина возможна только на пустырях, да еще на старых развалинах, там, где Драконы Времени потрудились на славу, не оставив другим мировым силам ни единого шанса что-то еще изменить или переделать; такая тишина возможна только в ясный августовский полдень, в самый жаркий час, когда над полем цветущего разнотравья густой стеной встает марево, а пыль дороги не беспокоят ничьи сапоги. Она может быть обманчивой, эта тишина. Она может предвещать грозу. Но она всегда безмятежна. Полна стрекота и жужжания, золотистых паутинок и запаха горячей травы.

Она заманивает в себя, заставляет себе поверить.

И вот ты, усталый путник, половину ночи к тому же потративший на несуетные, но утомительные и неприятные дела, внезапно останавливаешься и, запрокинув голову, смотришь, как далеко-далеко, в самой вышине, кружит чернокрылая птица – ястреб или сокол.

Дальгерт чуть улыбнулся. Против солнца любая птица будет казаться черной.

Против солнца даже белое кажется черным… или серым.

Он быстро скинул священное одеяние – белый плащ, украшенный знаками Спасителя, свернул его, взбежал по растрескавшимся плитам на пологий холм. Бетон под ногами превратился в крошку, изломался. Трещины поросли травой, которая к августу превратилась в сухие лохматые щетки. Когда-то был здесь, наверное, дом. И жила в нем не одна семья, а может, целых десять или даже больше. Но те времена давно прошли. И только Хедин знает, вернутся ли вновь.

Дальгерт уже другим, внимательным взглядом окинул горизонт. На дороге – никого, от самого пастушьего хутора и до лощины. У крайних лачуг городской окраины стоит небольшая толпа – должно быть, слушают полуденную проповедь. Но эти не будут глазеть по сторонам. Им нет дела до пустыря. Им и до священника-то нет дела. Просто стоят, ждут, когда можно будет разойтись и заняться привычными дневными делами.

Монастырь… Здание отстроили недавно, на него ушли камни и кирпич десятка старых домов. Теперь оно возвышается над убогими городскими постройками подобно тому, как свиное рыло возвышается над рассыпанным жемчугом – внимательные недобрые глаза все видят и все запоминают.

Сами-то монахи, правда, сравнивают свое обиталище со взрослым человеком, окруженным малыми неразумными детьми, или со старым дубом, что возвышается над юными деревцами и дарует им благодатную тень.

Но этой благодати горожане не видят. Жизнь с появлением белых монахов стала только тяжелее. Теперь уже нельзя, сидя за кружкой в «Вороньем гнезде», рассуждать о причинах Великого Разлома. Даже бабушкины сказки под запретом, ибо много в них ересей и неправды. А помимо обычной охранной подати появилась еще и монастырская десятина.

Шесть лет назад монахи жесткой рукой очистили город от скверны: пылали на площади костры Инквизиции, полнились отступниками камеры в подвале старого здания…

Вне закона оказались старые праздники. Зато одетые в белое монахи без устали рассказывали о благих деяниях своего Бога и о том, что ждет людей в посмертии, если они отринут прежнюю веру и пойдут за Ним.

Знак летящей к небу, крест-накрест перечеркнутой стрелы теперь был всюду. Он был силой – наибольшей силой в городке, и даже сам Гаральд – богатейший и наиболее уважаемый из старейшин – принял веру в Спасителя и привел на посвящение свою жену и старшего сына. А ведь он – от корней Тарна. Все больше было у монахов и послушников работы вне монастырских стен. Вот и Дальгерт вчера перед закатом отправился на пастуший хутор – на молитвенное бдение у постели больного старика.

Ничего и никого. Тихо. Только сокол в высоком небе и травы, замершие под горячими лучами.

Дальгерт спустился с холма так, чтоб его уж точно не увидели из города, вытряхнул из сумки горсть деталей, колесиков и пружинок и принялся быстро мастерить ме́ха – неживого, но послушного воле мастера посланца. Руки сами находили нужные оси и шестеренки, а вот мысли монастырского послушника были далеко отсюда.

Мысли, если их отпустить на волю, летят туда, где в данный момент пребывает сердце. Так что думал Даль не о своей нелегкой работе, не о последних городских сплетнях и планах настоятеля. В тот момент он вспоминал Ильру, дочку Вильдара, хозяина таверны «Воронье гнездо», и улыбался…

Наконец мех-посланец был собран. Существо получилось забавное, похожее на четырехлапого жука с усиками, но вовсе без головы. Жаль, способностей Дальгерта не могло хватить, чтобы заставить его бежать до самого Горного Убежища… но это ничего. Будет достаточно, если «жук» доставит его записку Кузнецу. А уж тот знает, как поступить дальше.

Дальгерт вложил заранее подготовленное послание в футляр и надежно закрепил под пружиной внутри корпуса меха. Тот поводил усиками в ожидании, когда его, наконец, поставят на землю.

Даль шепнул ему нужное Слово и добавил:

– Дорогу ты знаешь, так что поторопись, а то как бы грозы не было.

«Да и мне пора», – добавил он мысленно. Дело шло к полудню, и лучше не задерживаться, чтобы братья не заподозрили, будто он специально тянет время, отлынивая от работы. Святые братья не любили лентяев, так же как мастера школы в Горном Убежище.

Но вот про Убежище и про мастеров пора забыть. Все, все. Перерыв окончен. Надеваем плащик, на лицо – чопорное и неприступное выражение, в руку – четки. Святой брат возвращается с бдения. И очень недоволен тем, что пришлось задержаться.

Он вошел в город у Песьей улицы. В этом районе проживает беднота из мастеровых – те, кому не хватило сноровки или денег обосноваться в центре. Зато на этой улице можно дешево купить готовую одежду, кривоватую, но прочную посуду, кое-какие скобяные изделия, простую утварь и мебель. Когда-то в далекие-предалекие времена на этой улице стоял дом, который Даль мог бы назвать своим. Он не вспомнил бы, какой из этих сколоченных из мусора, собранных из чего попало домишек был его первым пристанищем в этом мире. Из того давнего детства он помнил только деда. Да и то – из-за трубки. Можно сказать, он помнил трубку, которую любил курить дед.

Домики чередовались со складами и сараями, улица петляла, обходя развалины, и было невозможно предугадать, куда она свернет за этим углом, куда побежит после вон того перекрестка. Не самый близкий путь к монастырю, зато есть время подумать…

– О, брат Дальгерт! Обожди меня! Вместе пойдем. Слава Спасителю!

Даль запоздало вспомнил толпу, замеченную с развалин. Он еще предположил, что они слушают полуденную проповедь. Значит, проповедовал им брат Рузан, недавно благословленный святым приором на чин аколита.

Брат Рузан был полноват, туника его топорщилась на животе, а новенькая пелерина оказалась при ближнем рассмотрении укапана чем-то жирным.

– Слава, – вздохнул Дальгерт.

– Если поторопимся, то успеем к трапезе. Долго сегодня говорил, даже охрип… но я-то ладно, а ты, брат, что делал вне стен монастыря в такое время? Или это секрет?

– Да какой секрет! На пастушьем хуторе старого хозяина паралич скрутил. Сын обрадовался, послал за священником. Тот его причастил, исповедовал… а старик раз – и не умер. Уж вторую неделю лежит. Каждый вечер кто-нибудь с хутора прибегает, чтоб служителя послали к старику. Вот брат Никула и шлет нас по очереди. Погоди немного, и до тебя очередь дойдет…

– А правду говорят, что тебя братья предложили приору кандидатом в диаконы? Или врут?

Дальгерт нахмурился. Посвящение в высшие чины могло для него обернуться неприятностями. Роль аколита устраивала его более чем полностью, и двигаться вверх по ступенькам церковной иерархии он совершенно не торопился. Другое дело, что сообщать об этом брату Рузану Даль тоже не собирался.

– Сам я слышал, что речь шла о троих кандидатах, но имена не назывались. До возвращения Магистра еще есть время, так что подождем.

– Ты прав, брат. Не надо пока об этом рассказывать. Я сам слышал, брат Евхарт просил у приора рукоположения, но ему отказали.

– Приор мудр…

– Но теперь брат Евхарт считает, что виноват в этом ты. Что, вообще-то, правда. Если бы не епитимья, которую на него наложили по твоему донесению…

– Евхарт, конечно, человек нужный аббатству, – нахмурился Дальгерт. – Но некоторые его поступки бросают тень на всех нас. Если бы не мое вмешательство, мог бы выйти серьезный скандал.

– А что случилось?

– Думаю, не стоит об этом говорить посреди улицы. Нас могут услышать.

– Вот за это, брат Дальгерт, тебя и не любят. За скрытность твою…

– Ну что ж, на все воля Спасителя.

– На все воля Его. Но ты, брат, будь все же поосторожней. Брат Евхарт может попробовать отомстить. А он, знаешь…

Дальгерт знал. Но относился к проблеме философски. Не было у него в городе ни родных, ни близких, да и в монастыре он за два года ни с кем накоротке не сошелся. Значит, Евхарт если и будет пытаться испортить ему жизнь, то способов для этого найти сможет немного.

У монастырских ворот изнемогали от скуки и жары два мальчика-остиария. При виде приближающихся братьев они подтянулись.

– Слава Спасителю, благ подателю, – поприветствовал правый.

– Слава Спасителю, – согласился брат Рузан.

– Слава, – эхом отозвался Дальгерт.

– Брат Дальгерт, – хлопнул себя по лбу левый остиарий, – тебя еще утром желал видеть отец Леон. Серчал очень. Ты поторопись…

– Пропал обед, – пробормотал Дальгерт. Если от тебя что-то нужно отцу Леону, можешь смело ставить крест на всех своих планах. Леон – один из тех святых братьев, кому еще Эниаррский Великий Магистр высочайше пожаловал святое право Инквизиции. Таких, как этот старец, на Земле единицы. Леона, говорят, побаивается сам приор. Он – личный исповедник старейшины Гаральда. Его желания следует исполнять мгновенно и точно.

Рузан посмотрел на Даля со снисходительным сочувствием. Толстяку еще ни разу не приходилось иметь дела с Леоном, а вот Дальгерт – удостаивался такой чести.

Дальгерт распрощался и почти бегом отправился в покои старого священника.

Старик в белой сутане и на непосвященного человека произвел бы сильное впечатление. Те же, кто знал о его истинном статусе и влиянии, попросту терялись в его присутствии. Дальгерт навсегда запомнил первую встречу с ним.

«Я знаю, что ты молился другим богам. Что привело тебя к Спасителю? Неужели тоже – лицезрение чуда?» Пронзительный хитрый взгляд, казалось, способен читать мысли. «Нет, святой отец. Лицезреть чудо я не был удостоен. Мне рассказал о Спасителе один святой человек. Он был странствующим монахом. Он потом умер».

Легенду его было легко проверить. И потому Даль уговаривал себя: не соври! Ни в единой букве, ни взглядом, ни жестом. Этот хитрый старец раскусит тебя мгновенно.

Монах действительно был. И бандиты Серого действительно вздернули его однажды утром на старой сосне. Просто так вздернули – упрямый был дядька, молился все, просил простить «этим заблудшим овцам» их прегрешения. И взять с него, оборвыша, было нечего…

Леон тогда поверил. И на следующий день приор уже вручил Далю связку ключей – знак его нового служения.

…Окна в комнате были плотно зашторены, в камине над углями вился теплый воздух. Леон мерз. Старость не ссутулила его плечи, он все еще оставался одним из самых высоких монахов аббатства, но вот холод с каждым годом подбирался к нему все ближе, и даже в середине жаркого летнего дня старый священник под сутаной носил шерстяной свитер, кутался в теплые одеяла и по утрам велел топить камины.

Сейчас он сидел в кресле возле стола. На столе горела одна-единственная свеча, но горела необычным, а ярко-голубым, химическим светом. От этого тени по углам казались резче, а кожа самого священника стала белой, словно у мертвеца.

– Ты не торопился, сын мой, – ровным голосом сообщил он вместо приветствия.

– Я не знал, что вы меня ищете, святой отец. Вчера отец Никула отправил меня на хутор, к страждущему старцу…

Леон сморщился, отметая это оправдание.

– Ты мог бы явиться еще на рассвете. Меру наказания тебе я определю позже. Я наблюдал за тобой, мальчик.

«Этого еще не хватало, – подумал Дальгерт. – Старый лис наблюдал за мной… интересно, насколько плотно? Как насчет весеннего визита в горы? Или…»

Однако он сумел удержать каменное выражение лица, и старик продолжил:

– Ты исполнителен. В отличие от многих младших чинов ты выполняешь свою часть работы честно, не пытаясь уклониться даже от таких неприятных поручений, как то, что тебе дал отец Никула. Ты не болтлив. Однако и скрытным тебя назвать трудно – мы знаем о тебе довольно много. Кроме того, ты можешь за себя постоять. Так?

– Как вам угодно, святой отец. Но мне кажется, вы слишком добры ко мне.

– Не слишком.

Старик поднялся, сразу оказавшись выше Дальгерта на полголовы.

– Собор предложил, а приор одобрил, что вера твоя достаточно крепка и ты достаточно знаешь, чтобы принять сан. Не сомневаюсь, в ближайшие дни кто-то из диаконов сообщит тебе эту новость и назначит день хиротонии…

Дальгерт поежился. Он никак не мог взять в толк, к чему такая прелюдия? У Леона есть возражения? Тогда почему он не высказал их на совете? Или он хочет, чтобы Дальгерт знал, что решение сейчас только в одних руках и только от священника зависит его дальнейшая судьба? Зачем он тянет время?

– Это почетно. В твоем возрасте лишь считаные аколиты удостаивались такой чести. Это дает немалые выгоды и, разумеется, почет. Наша церковь пришла в этот мир, чтобы нести здешним обитателям свет Истинного учения, и, скажу тебе по секрету, мы добились немалых результатов, несмотря на то, что путь наш по землям сим длится не так уж долго. И одним из важнейших достижений последних лет стало создание еще одного монастыря к югу отсюда. Сейчас там возведены только стены, но вскоре он станет крупнейшим на многие и многие мили вокруг. Именно там сейчас находится Великий Магистр, и именно там вскоре потребуются молодые энергичные священники, подобные тебе. Те земли богаче, там не столь суровый климат и куда больше возможностей как для созидательного труда, так и для научных изысканий. И там много, очень много людей, которым требуется свет Истинной веры. Они как путники, заплутавшие во тьме, готовы поверить любому, кто несет факел. А наша миссия в том, чтобы этими самыми несущими факел оказались мы, и только мы. В тех местах, как известно, царят язычество и ересь, и лишь нам под силу не просто показать людям свет, но вывести их под солнце, имя которому Спаситель, да славится имя Его.

– Да славится имя Его, – поспешно заполнил возникшую паузу Дальгерт. Он решил, что гадания бесплодны и нужно просто дождаться, когда Леон раскроет все карты.

Священник пожевал нижнюю губу и продолжил.

– Итак, на этой чаше весов почет, блестящая карьера, деньги. Но есть другая чаша. Я предлагаю тебе выбор. Сделать его нужно сейчас, сегодня, здесь. Второй раз ни я, ни кто-либо другой его тебе уже не предложит. Эта чаша – стать легатом Святой Церкви. Одним из тех избранных, кто на землях истинно верующих тайно ищет и пресекает ересь и крамолу. Тех, кто стоит на страже веры там, где не помогает ни Слово Божье, ни Знаки святые. Это путь монаха без ризы. Путь, овеянный не почитанием, но проклятиями тех, против кого направлен будет твой карающий меч… Инквизиция сейчас слаба. Здесь, в Спасенном городе, лишь малый остров безопасности, крошечный в бушующем море хаоса и тьмы. Но в наших силах сделать его оплотом веры. В наших силах, – голос его сорвался на крик, – сделать так, чтобы свет Истинной веры коснулся каждого в этом мире. Изжить порок, изжить скверну колдовства и ведьмачества. Уничтожить в корне слуг дьяволовых – вот наша святая цель. Твой ответ?

Дальгерт чуть склонился в поклоне и прикрыл глаза. Сосчитал до трех. Очень медленно повторил для себя «легат Святой Церкви. Это не сон», и твердо ответил:

– Я согласен.

– Я не сомневался в тебе, мальчик. Однако дела Церкви превыше всего. Хиротония твоя будет отложена. Ибо не может Святая Церковь устами клириков осуждать нечестивцев на смерть, но должна стремиться к тому, чтобы вернуть заблудшую овцу в лоно свое. И все же правда такова: ересь не может быть уничтожена без уничтожения еретиков; а еретиков нельзя уничтожить, если не будут уничтожены также защитники и сторонники ереси, а это может быть достигнуто двумя способами: обращением их в Истинную веру или обращением их плоти в пепел.

Даль свел пальцы в знак почтения и вновь поклонился. В голове крутилось: «Во что я влип? Хедин, во что я влип?..»

Старик внимательно посмотрел в глаза потенциального легата и чуть покачал головой.

– В тебе сильны сомнения, сын мой. Это неправильно. Отринь их! И да благословит тебя Спаситель.

– Что я должен делать, святой отец?

– Пока Церковь не ждет от тебя подвига во имя свое, – Леон улыбнулся. – Пусть все будет по-прежнему. Службы, литургии, проповеди. Бдения. Оставайся прежним, сын мой. Обедай в «Вороньем гнезде», я сам люблю тамошнее пиво. Разговаривай с людьми. Узнавай сплетни и новости. Но теперь все сплетни, что касаются Святой Церкви, излагай на бумаге. Сообщай также обо всех подозрительных людях, которых увидишь или о которых только услышишь.

– Это все?

– Будет тебе и специальное задание. И специальные полномочия. Сейчас спустишься к кастеляну, пусть выдаст списки указаний Магистра и Архипрелата Эниаррского, Понтифика четырех миров, Гията Благословенного и малую святую сферу. Она тебе укажет тех, кто наделен способностью к богомерзкому колдовству, но скрывает от нас эти способности. А вот это… это отныне – твой герб, твой знак веры. Носи его поверх сутаны или у тела, сын мой.

Знак Спасителя, но вписанный в полукружье цветущих веток шиповника – символ Эниаррской Инквизиции. Вот так просто: один разговор в душном кабинете – и ты нежданно-негаданно часть самой грозной из сил Эниарра…

Впрочем, на Эниарре этот красиво украшенный рубинами кулон действительно много значит. Здесь же, в мире нечестивцев и отступников, это просто игрушка. Дорогая и опасная.

Если нужно произвести впечатление на кого-то из прихожан или напугать до полусмерти нерадивого обывателя, то действительно надо носить этот знак поверх сутаны. Если же нужно что-то узнать тайно…

Даль поцеловал знак веры и надел его так, чтобы даже цепочки не было видно.

Кожу обожгло невероятным жаром, но он был готов и не подал виду. С этой силой он справится, не впервой. В день, когда он принял Святой Символ Веры, все было гораздо хуже. Но, так или иначе, хиротония отложена. А значит, игра продолжается. Опасная, но увлекательная игра на самом краю пропасти. Она щекочет нервы, без нее жизнь становится спокойной, но унылой и пресной. Без нее нет будущего.

– Я знал, что ты примешь верное решение, сын мой. Я в тебе и не сомневался. А теперь ступай. И позови брата Аугуста. Пусть принесет еще дров. Что-то сыро здесь…

Даль поспешно вышел.

В голове не укладывалось – вот так просто. Обыденно. Два слова священника Леона – и ты, простой аколит, уже легат Церкви, представитель Святой Инквизиции.

Что-то за этим непременно стоит. Какая-то важная тайна святых братьев, о которой простым чинам и послушникам знать не следует.

«Испытывать же будут, – со стоном догадался Дальгерт, – на силу веры проверять. Этого только не хватало…»

Однако он четко выполнил все пункты плана, обозначенного отцом Леоном, получил высочайшее соизволение диакона покинуть храм и отправился в город.

Это в полной мере соотносилось с заданием старого лиса и соответствовало его собственным планам. Такие новости следует хорошенько обдумать, и желательно так, чтобы вокруг не маячили белые одежды святых братьев.

«Воронье гнездо» – не самая большая, но одна из самых популярных гостиниц Спасенного города. Славится она в первую очередь своей кухней и уютной ресторацией на первом этаже заведения. Ну и конечно, здешнее самодельное пиво – лучшее из того, что варят на многие и многие мили окрест. Овес и солод хозяину доставляют с равнины, и готовит его Добряк Виль по старым, еще коренным рецептам. Ругается на сырье, сетует, что нынешнее поколение никогда не узнает настоящего вкуса, но все равно варит и берет с обывателей двойную цену.

Вильдар утверждает, что помнит Дальгерта еще ребенком, но сам Даль уверен, что это не так: обитатели Песьей улицы в этой части города не появлялись никогда. А уж чтобы с маленькими детьми – это и вовсе немыслимо. Но Виль упрямо стоит на своем.

И многое же хозяин смог простить ему. Многое, кроме одного – белой сутаны и белого плаща.

Десять лет назад, когда миссионеры с Эниарра только пришли в город, а его тогда еще никто не называл Спасенным, их приняли, как принимали многих. Даже лучше, памятуя, что среди жителей было немало почитателей Спасителя. Тогда братьев было не более десяти человек. Старейшины выделили им землю, обсказали условия и законы, по которым живет город, помогли устроиться. Вот только белые братья не собирались мириться с такой ролью. Оглянуться никто не успел, как в одном из самых больших зданий возник монастырь. Монахи принялись проповедовать, явили даже несколько чудес. А шесть лет назад они уже огнем и мечом принялись уничтожать мастеров Слова и целителей, которых именовали не иначе как богомерзкими чародеями и ведьмами.

Их оказалось вдруг много, и они были сильны. И вот жителям уже казалось, что так было всегда.

Иные горожане предпочли отдать своих одаренных чад в монастырскую семинарию, чтобы только уберечь их от ужасов аутодафе. Тогдашний Великий Магистр был жесток, но, надо отдать ему должное, все случаи колдовства были четко доказаны, а доказательства – представлены на суд старейшин. Решение вроде бы принималось обеими сторонами, но на деле всем было ясно, что старейшины так же пасуют перед неведомой и грозной силой монахов, как и простые смертные.

На второй год безраздельной власти, или на четвертый после образования миссии, Святая Инквизиция обвинила в колдовстве, а светский суд приговорил к сожжению жену Добряка Виля. Тогда его не звали еще Добряком. И глаза у него были оба целы, и на правой руке все пальцы были на месте. Когда Дальгерт появился в монастыре, публичных казней стало меньше. Но суд Инквизиции продолжал выносить приговоры, а городской совет продолжал исполнять их. Появился даже палач – специальный человек, исполняющий вердикты судов.

– Спаси тебя Бог, Виль! – поприветствовал Дальгерт, подходя к стойке.

– Меня спасать не надо, – отозвался тот заученно. – Сам разберусь. Садись вон к окну. Сейчас пива принесу. Есть разговор.

– Буду рад помочь.

Добряк Виль в последнее время редко снисходит до того, чтобы поговорить с «отступником от веры отцов». Значит, случилось что-то действительно важное. Что-то, о чем стоит знать монахам, какими бы врагами лично Вилю они ни были.

Место, на которое ему показал Виль, было удобным. Двухместный столик в закутке у стойки бара, у самого окна. Отсюда видно весь зал и в то же время сам наблюдатель остается незаметным. Отсюда к тому же видно всю Лобную площадь.

Хозяин сам принес поднос с двумя кружками фирменного пива и тарелкой мелко порубленного и поджаренного с луком мяса.

– Ждал, что ты появишься еще вчера, – сказал он отрывисто. Левая рука лежит на столе, а правую, трехпалую, хозяин привычно прячет.

– Не мог. Дела аббатства, – пожал плечами Дальгерт. – Я бы и рад заходить чаще…

– Я тебя заклинаю. Оставь Ильру в покое. Она тебе не пара.

– Это твое слово или ее?

– Неужели ты думаешь, что Ильра будет рада человеку, который по доброй воле и собственному желанию надел белый плащ? Она тебя ненавидит. Прошу тебя памятью корней, нашей общей историей, не мучай ее. Ей и без тебя несладко.

– Я понял, Виль.

Это прозвучало настолько двусмысленно, что Дальгерт поспешил добавить:

– Я не буду стараться заговорить с твоей дочерью. Это все?

– Нет. Есть кое-что еще. Вчера ко мне сюда заходил чужак. Якобы он ищет какого-то своего родственника. Но… это был нехороший человек. Тебе такое знакомо?

Вильдар вытащил откуда-то из кармана истертый листок, на котором были нарисованы восемь пересекающихся стрел. А получившаяся из стрел восьмилучевая звезда вписана в полукружье хитро сощуренного глаза.

Глаз Схарма – здесь?

Так. Начинается. Зря, что ли, Леон намекал, что мне не грех бы сюда зайти? Вот оно, что ли, испытание?

– Что это? – Чтобы скрыть заинтересованность, он отпил из кружки. – Хорошее пиво, как всегда.

– Это было на его рукаве. У него кожаная куртка, как у равнинников, светлая. И этот знак словно выжжен на коже. Мне показалось, что он – не просто украшение, а что-то значит.

Виль ждал объяснений, но что Дальгерт мог рассказать? Сказочку про остров Брандей и тамошних черных магов, за которую его в тот же самый миг можно будет тащить на костер? Поделиться новостью, что Схарм, один из слуг Хаоса, входит в силу и собирается вырваться из своего невольного заточения?

У Даля в сумке прямо сейчас лежат списки с документами, в которых перечислены ереси, за которые мирянин должен быть подвергнут суду Инквизиции. По этим спискам, озвучь он то, что только что подумал, – и его можно будет казнить ровно два раза.

– Знак мне незнаком, – медленно сказал Дальгерт. – Но, мне кажется, ты прав… это что-то значит…

– И это не все.

Добряк Виль сощурил единственный глаз:

– Есть еще одна вещь, о которой вам следует знать. Тебе и всему вашему проклятому аббатству. Да, ты настолько ослеплен фокусами их лукавого бога, что перестал уже отличать правду ото лжи, но я не стану щадить твоих чувств. Священники всегда сначала думают о богатстве, золоте, власти, лишь прикрываясь разговорами о высоких материях. Ты, и я это вижу, пока не стал таким, как большинство из них. Раньше, может быть, и они были другими, но сейчас, сейчас! Они же с удовольствием приносят кровавые жертвы своему богу… и называют это почему-то очищением. Не надо мне возражать. Я сам прекрасно знаю, что ты можешь мне сказать. Вы – зло. Но в мире существует зло еще большее. Зло, которое пришло сюда из других миров. И все, кто стоит против него, кем бы они ни были раньше, вольно или невольно становятся союзниками. Так что, если вы, святые братья, встанете против этой силы, я встану рядом с вами. И дочь моя встанет, и десятки других смелых людей в городе.

Даль похолодел. Неужели знает? Хозяин респектабельной гостиницы, никогда в жизни не покидавший родной городок? Знает? Да откуда?

Он на всякий случай отставил стакан. Чтоб не расплескать добро.

– Что же это за зло?

– Черная магия смерти. На Тарне мы встречались с ним, хотя ты не можешь этого знать. Перед самым исходом, во времена, которые многие здесь предпочитают называть легендарными, маги Смерти поднимались над миром. Есть книги, в которых об этом сказано… да это и было не так давно. По историческим меркам, совсем недавно – жалкие две сотни лет назад. Я говорю о некромантах.

Еще не легче.

– Что-то и обедать расхотелось. Откуда новость?

– Идем. Тебе следует самому увидеть.

Даль с неохотой поднялся – предчувствие подсказывало, что вернуться к пиву и жаркому не удастся.

Пока шли на задний двор, Виль объяснил:

– Повадились мальчишки соседские голубей стрелять. Поветрие какое-то! Наделали рогаток… я уж их гонял и уговаривал, чтобы, значит, на площадь шли. Но какое там! Уйдут, а потом снова у меня на заднем дворе шкодят. А вчера прибирался на огороде и нашел. Вот, взгляни!

Вдоль заборчика они вышли к калитке, возле которой потихоньку зарастала сорняками небольшая куча самого разного хлама. В основном осколки битого стекла, какие-то проржавевшие ведра, остатки продуктов.

– Вон оно, – показал он на край кучи. – Вон перья торчат…

Это был дохлый голубь. Но не обычный. Очень необычный. На груди его перьев не было, из-под пуха проглядывал металл. Клюв тоже был сделан из чего-то больше похожего на сталь, чем на кость. Лапы… лапы состояли из кусочков проволоки, стальных спиц, пружин. Когти остро заточены.

На металлической пластинке, прикрывавшей голубиный череп, была четко видна вмятина. Левый глаз тоже пострадал – его было и не видно в мешанине разбитой плоти и перьев.

Такого Даль раньше не видел. Не видел, но слышал. Еще весной он смог ненадолго выбраться в Убежище и там узнал последние новости с юга – у сектантов, что называют себя схарматами, появились мертвые слуги.

Правда, разведчики говорили о людях – мертвецах. Но где люди, там и звери, не правда ли?

Значит, в городе побывал не просто схармат, а еще и одна из созданных ими тварей. А может, и не одна. Издалека птичка наверняка похожа на обычного голубя, так что неизвестно, сколько их тут летало…

– Я заберу это. Мне нужен мешок какой-нибудь…

– В сарае возьми.

В таверну Дальгерт вошел с плотно завязанным мешком в руках.

За стойкой стояла Ильра. Солнце запуталось в ее русых волосах. В зале больше никого не было, и она что-то тихонько напевала себе под нос.

Дальгерт никогда не задумывался, красивая Ильра или нет. Наверное, красивая, раз ему каждый раз, как увидит, хочется ее нарисовать. То, как она улыбается. Или то, как хмурится. Или то, как выговаривает ему за очередную провинность. Было время, когда она улыбалась ему чаще. А теперь при встрече или отворачивается, или каменеет лицом и изображает статую. Но это ничего. Ничего страшного. Она не права, и однажды об этом узнает.

Вот она повернулась на хлопанье задней двери, увидела, что за гость пожаловал в их дом, и песенка тут же умолкла, а улыбка погасла.

Маленькая дань той игре, которую Даль ведет с собственной судьбой. Или же крошечная уступка – иногда заглядывать в «Воронье гнездо» и любоваться тем, как солнце играет в ее волосах, слышать ее голос. Ильре ничего не грозит – ей нет до молодого аколита никакого дела. И вдвойне приятно сознавать, что все упреки, которые она может ему высказать и, возможно, однажды выскажет, – несправедливы.

Даль дружески махнул Ильре рукой и, не задерживаясь, покинул «Воронье гнездо». Мертвая птица и забредший в город схармат – это не игрушки. Об этом нужно как можно быстрей сообщить приору.

Ильра проводила его возмущенным взглядом.

Новое украшение уже не обжигало кожу – вдали от монастыря Дальгерт «договорился» с вещицей тем способом, каким и может только воспользоваться опытный мастер Слова. И сейчас, кажется, наступило время впервые прибегнуть к власти, которой его наделил Леон: слова Добряка Виля крепко засели у Дальгерта в голове. «Вы – зло. Но есть еще большее зло; я говорю о некромантах». Если последователи хаосита Схарма заинтересовались городом, то монахи – это единственная сила, которая может хотя бы попытаться их задержать.

Магам Равновесия иметь под боком белый монастырь и хлопотно и опасно, но священники не идут ни в какое сравнение со схарматами. Если город будет взят, школу в Горном Убежище придется эвакуировать. Не хотелось бы, чтобы до этого дошло. Очень бы не хотелось.