Текст книги "Тайна Мебиуса"

Автор книги: Наталья Менщикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Одним словом, "красивая молодоженка". А! Кажется, лучше сказать: "только что вышедшая замуж", почти что еще невеста. Поняла? Ты ведь у нас только что замуж вышла.

Эмил собирался стать свидетелем нашего с Сашей брачного союза.

– Это твоей Любе сделали комплимент.

– Да?! Я рад! Любашечка, перчик ты мой! – поцеловал он свою "молодоженку".

– Не перчик, а персик! – закапризничала Любашечка. – Сколько раз я тебе буду повторять?

– Ну ладно, перчик, меня там зовут. Мне еще, знаешь, куда надо пендюрить?

– Ха-ха-ха! Эмил, ты где такие слова выучил?

– Это Любашечка моя говорит.

Он убежал.

– Ты знаешь, он так меня опозорил! Мы ехали в машине с его партнерами по бизнесу. Он ка-а-ак выругается по-русски. А партнеры русские, смеются, спрашивают, где он таких слов набрался.

А он им говорит, что это Любашечка научила. Представляешь, стыд какой? Можно подумать, что я только словами ненормативной лексики объясняюсь! Любаша была филологом. – Хорошее он трудно запоминает, а тут... Когда мог такое услышать?

Или подшутить решил?

– Да ладно, Любаша, зато ты у нас страхотна булка! А спасительные русские слова мы все употребляем, когда прижмет, это наши старинные воззвания к языческим богам. Ничего страшного.

Я вспомнила Сониху и поделилась с подругой текстом заговора на счастье в браке, которому меня выучила бабка. А позднее мы узнали, что у болгар есть даже имя Страхил. И означает оно совсем не то, что у нас, а совсем наоборот: привлекательный, симпатичный.

***

Мы шли вдоль моря, в направлении бывшей правительственной дачи Живкова. Вдруг на Сашу надвинулся огромный коричневый медведь. Это была необъятных размеров загорелая, как лесной орех, пожилая женщина. Она была в евином костюме и поигрывала своими огромными, будто мячи, грудями.

– Саш, тебя чуть титьками не задавили.

– Да...уж...

За "медведем" телепался "медведин муж". Маленький, плюгавенький, слюнявенький. Был он, как видно, белокож, но, повсюду следуя за титьками своей жены, совершенно сгорел от солнца, и был красный, как выползший из воды вареный рак. Он робко прикрывал свой, возможно, обгоревший пенчик.

К слову вспомнился смешной простодушный Матвей Федорович, которого я встретила в одной из командировок по деревням, когда работала в музее. В деревне все уже давно забыли, какое имя-отчество было у мужика. Для всех он был просто Мотей. В войну попал Мотя в плен к немцам. Работал у богатого крестьянина батраком. Мотю страшно поразили немецкие коровы. Он то и дело рассказывал, вернувшись в родную деревню:

– У них коровы знашь каки? Бока – во! Рога – во! А титьки-то, титьки! Титьки – во!!! – изображал Мотя своими лапищами огромные объемы, как в рыбацком анекдоте о размерах рыбьего глаза.

Попал Мотя в тюрьму аж на пять лет за низкопоклонство перед Западом. Но про титьки до сих пор вспоминал...

Этот нудистский пляж нам очень понравился. Людей на нем было мало. Иногда рядом предавались медитации йоги.

Иногда приходили молодые парни, поглазеть сквозь темные очки на голеньких женщин. В основном же здесь обитали философы и натуралисты-любители. Весь сезон мы купались только там.

Фотографировались всласть.

– Теперь найдем свои фотографии где-нибудь в порножурнале, – высказала я опасения.

Обожали купания под луной. Тогда пляж был вовсе пустой, для нас двоих. Выбирались из воды, – на столе нас ждала свежеприготовленная в маленьком прибрежном ресторанчике цаца – жареная килька.

Ужин был тоже на двоих. Есть рай на Земле!

– Вам кофе приготовить?

– Если можно – чай.

– Чай? Хорошо. Русские любят чай!

Болгарский билков чай (чай из трав) мы обыкновенно гоняли под русские эмигрантские и блатные песни, которые заводили ресторанные работники. Должно быть, в их представлении, это тоже любят русские. Наверное, это представление им помогли составить разъезжающие по заграницам "новые русские".

– А тыквички есть? – спросили мы у официанта.

Он помотал головой в стороны.

– А салат по-шопски?

Официант повторил жест головой.

– А суп таратор?

Снова этот жест.

– Так что же есть, наконец?

– Все, что вы перечислили есть. Еще есть гювеч, печено сирене... Много, что есть.

Мы долго смеялись, когда разобрались, что жест головой, означающий для русских "нет", для болгар означал "да".

Ездили верхом на лошади. У меня долго не получалось говорить "тп-р-р-р". Конь Арап не выдержал и после моего очередного неудачного произнесения, сам поправил меня на своем лошадином языке:

"тпр-р-у-у!". Зато у меня замечательно выходило: "Айдэ, Арап, айдэ!" Это по-цыгански. Арап был конем Киро, цыгана. Я вообще чуть было не ушла с табором, потому что кроме симпатичных лошадей, с цыганами ходили изумительные мишки.

Однажды мы попали в ресторан, где исполнялся болгарский танец на углях. Его обычно танцуют в честь святых Елены и Константина, наиболее почитаемых у болгар, покровителей здоровья и плодородия. Мужчина и женщина ступили босыми ногами на пышущие жаром угли и под национальную музыку, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее стали танцевать. Они совершенно вошли в экстаз. Женщина взяла на руки ребенка, которого вывела из зрительского круга, и продолжала танцевать уже с ребенком на руках. Это было здорово.

– А ты знаешь, Сашуля, английский физик Прайс пытался разгадать загадку "ходящих по огню". Он доказал, что для этого не требуется каких-либо сверхъестественных способностей. Любой человек, по его мнению, обладающий достаточной решимостью и уверенностью, может без всякого вреда для себя пройти по поверхности, нагретой до восьмисот градусов по Цельсию. Весь секрет – в чрезвычайно кратковременном соприкосновении ноги с раскаленными углями... Может, рискнем здоровьем, попробуем?

После дегустации прекрасного виноградного вина мы уже были в том состоянии, когда никакие тлеющие угли не страшны и море по колено. Мы забрались на площадку и повторили движения болгарских танцоров. Перед танцем танцоры читали молитву, утверждая, что совершать опасное действо им помогают святые Константин да Елена. А мы с Сашей прогулялись круг-другой без всяких молитв. Не порядок! Болгарский мужчина толкнул Сашу: ведь мы отбирали у них хлеб. Продолжать танец стало небезопасно – мы могли быть биты. Поэтому мы пошли доедать третий торт, рассуждая, почему не происходит ожогов от этого танца.

Говорят, что ноги защищает от огня пот, который в это время обильно выделяется из пор кожи. Другие утверждают, что это связано с самовнушением, которое может воздействовать на определенные нервные центры. Усилием воли можно, вероятно, затормозить передачу нервных импульсов от болевых точек мозга. Еще при быстром танце ноги едва касаются углей. Интересно, что, когда я протанцевала несколько кругов, никаких признаков ожога не было и в помине, а вот когда уходила с площадки, наступила на изолированный уголек – и обожгла в месте соприкосновения с ним пятку.

Возможно, мои защитные механизмы уже перестали действовать, я расслабилась, поэтому так и произошло.

Некоторые сидящие в ресторане люди подошли после "огненного" танца с нами познакомиться. Какая-то украинка произнесла тост в нашу честь:

– Хоть они и москали, все равно, давайте выпьем за гхероев нашегхо вечера!

Я сплясала полечку с немецким дедушкой, а Саша пригласил на танец фрау. Медведь сделал всем желающим массаж.

Для этого "клиент" ложился под покрывалом на пол, – и мишка усердно топтался на спине смельчака.

– Перенимай опыт, – пошутила я над Сашей, намекая на его недавние занятия массажем.

***

Я стою у подъезда. Я – негритянка. Однако такой себя вполне принимаю. За стеклянной дверью подъезда два парня, по серьге в ухе у каждого. Они показывают на меня пальцем, обращаясь к полицейскому:

– Вот, пожалуйста, еще одна.

Надоели проститутки. Их сегодня из этого подъезда вышло около двух тысяч.

Полицейский направляется ко мне.

Я просыпаюсь от возмущения...

Негритянка в моем сне олицетворяет подсознание, теневые стороны психики. Вероятно, я принимаю себя такой, какая есть, со всеми теневыми сторонами, но возмущена тем, что другие не желают понимать моих подсознательных мыслей и поведения.

***

Местечко, где мы отдыхали в Болгарии, было расположено совсем близко от берегов Турции. Поэтому захотелось глянуть краешком глаза на сказочный восток. В лобовое стекло автобуса мы увидели, как дорогу перебежал олень. Мы проезжали болгарский заповедник. Была ночь, но дорога хорошо освещалась. Неожиданно ее перебежал еще и заяц. Я знала, что перебежавший дорогу заяц – плохая примета. Когда ссыльному Пушкину, направляющемуся из Михайловского в Петербург, перебежал дорогу заяц, он повернул назад и таким образом уберег себя от участия в восстании на Сенатской площади и от страшных последствий этого события. Каретный мир имел свои преимущества. Экскурсионный автобус сам бы перевернулся, но обратно с середины дороги бы не повернул: за все заплачено. Мы продолжали путь с предощущением несчастья. Вскоре дорогу быстро перебежала мышка. К чему были олень и мышка, – я не знаю, но сердце чувствовало: зря мы едем в Турцию. Я уже ощущала признаки начинающейся простуды от автобусных кондиционеров. Когда мы утром прибыли, наконец, в султанский дворец – я уже ничему не радовалась. И хотя из последних сил сфотографировалась, по-турецки сложив ноги крестом, изображая из себя султана, – у меня начинался сильный жар. Султанский дворец мне показался серым и ободранным, я ни за что не захотела бы остаться в гареме султана.

– Любаша! Что ты делаешь?

Люба мыла руки рядом с мечетью, там, где по мусульманским законам, женщинам мыть руки запрещалось, чем и навлекла гнев подошедшего к ней мужика в тюбетейке. Он что-то говорил на одном из тюркских языков, и по всему было видно, что сильно раздражен. Хорошо, что подоспел Эмил, который разговаривал в это время с экскурсоводом. Мужчины-мусульмане, проснувшись, каждое утро благодарят Аллаха, создавшего их не женщинами; об этом, кажется, где-то замечал опять-таки Александр Сергеевич...

Я хоть и родилась в Казахстане, – с мусульманскими законами знакома не была совершенно, потому что в Усть-Каменогорске было очень мало казахов. Они кочевали вокруг Беловодья в поисках многообещающей страны Жер-Уюк (подобной Беловодью). Образовывали селения в Восточном Казахстане лишь люди других национальностей, те, которые по культуре своей были оседлыми. Казахи-кочевники пришли в селения позднее, поэтому их было числом поменьше. По причине своей кочевой жизни казахи – мусульмане далеко непоследовательные, они более язычники. Однажды я встречалась с одним имамом, он сетовал на то, что казахами не соблюдаются мусульманские обычаи. Множится число "бродячих мулл", чем-то напоминающих православных "халтурных попов", зачастую невежественных лиц, знающих лишь несколько сур Корана и Сунны, но устраивающих культовые обряды, в которых нуждаются жители аулов – чтение заупокойных молитв, джаназу (поминки), строительство надгробных мавзолеев – мазаров, обрезание. Нарушаются при этом заповеди Магомета и воскрешаются древние языческие ритуалы.

А вот о некоторых мусульманских обычаях я слышала в городе Ош, который населяют узбеки и киргизы. Есть там священная гора Сулейманка, на вершину которой стремится забраться каждый местный мусульманин. Раньше это было почти равносильно тому, что мусульманин достиг Мекки. Исстари таких желающих было много, однако, до вершины горы мало кто добирался. Свидетельством тому являлось кладбище у подножия горы. На Сулейманке мусульмане исцелялись от разных недугов. Для этого надо было посидеть в том или ином месте горы с молитвами. Сейчас правоверные мусульмане вниз не летят, даже люди прочих вероисповеданий благополучно доходят до самой вершины: всюду установлены поручни. Вот и сидит старый опа в горной выемке типа ванны, молитву читает, – лечит радикулит. А еще в горе есть отверстие, где раньше жен на верность проверяли. Женщин заставляли вставлять в это отверстие голову. Если голова не входила в него – жена подозревалась в неверности, и ее скидывали с горы вниз. Такова была женская участь.

Вот и тут прошел мужчина с тремя женами, у которых видны только глаза. На турецких рекламах – тоже только таинственные женские глаза показаны. Чувствую, надо женщине здесь быть осторожнее.

Наш гид решил, что самая привлекательная для русских достопримечательность в Стамбуле – магазин дубленок, откуда мы с Сашей сбежали. Мы сделались ужасно голодны, и зашли в какое-то летнее кафе.

– Не вкусно будет, – деньги с вас брать не буду, – заверил нас официант.

Нам подали какое-то национальное мясное блюдо. На память пришли путевые заметки Марка Твена. Он писал, что, находясь в Стамбуле, посетил с другом местное кафе. Для них готовили мясо.

Внезапно подбежала бродячая собака и схватила кусок мяса, предназначавшийся им.

Официант погнался за собакой, отобрал мясо и положил его обратно на блюдо. Марк Твен с другом любезно поблагодарили турецкого повара, расплатились и ушли, так и не откушав стряпни. Мы с Сашей были голодны до такой степени, что съели бы все приготовленное для нас блюдо даже за компанию с целой сворой бродячих собак.

До вечера мы бесцельно бродили по Истанбулу. Я ощутила себя послереволюционной эмигранткой в Константинополе.

Те же узкие грязные улочки – весь город как один большой базар. Ничего общего этот базар не имел с виденным мною ранее восточным среднеазиатским базаром. Тот базар был ярким зрелищем из сказок с обилием фруктов, с приготовлением плова, мантов, дунганской лапши, с канатоходцами и акынами. От турецкого базара, занимающего весь город, пахло грязным барахлом, было тесно и неуютно.

– Девушка, вас к Черному морю не подвезти?

– А вас не подвести туда за ручку? Ведь это за поворотом? – отвечала я нахальным проводникам местного значения.

– Мадам, зайдите в наш маркет!

– Девушка! Джинсы, кожа, – что вас интересует?

Мраморное море нас интересовало больше, чем джинсы, и мы отправились его смотреть. Район, прилежащий к набережной, должно быть, являлся рабочим кварталом. Подросток-турок сидел прямо на тротуаре, демонстрируя свои ноги, покрытые безобразными язвами. То ли он ждал, что всякий проходящий будет давать советы по поводу лечения, как это делалось в старину у некоторых восточных народов, то ли наоборот, задался целью запугать проходящих видом страшной проказы. Дряхлый старик продавал носки, которые никто не брал, настолько они были дороги, и трясущимися сморщенными руками гладил кошку. Нам стало жаль его, но больше всего меня взволновало его трогательное отношение к кошке – и мы купили у него носки.

Мы заметили, что в Болгарии очень мало кошек и болгары не очень-то внимательны к этим милым домашним животным. В Турции к кошкам было совсем другое отношение. Может, это объясняется какими-нибудь религиозными соображениями? Я когда-то читала, что белые кошки считаются в Турции священными, их держат в мечетях. Предполагаю, что нашему ангорскому котику Луису тут бы оказали больше чести, чем нам. К тому же он на Ататюрка похож своими глазами!

Мы уже возвращались назад, в гостиницу, как кто-то сзади схватился за Сашину руку. Мы обернулись. Только что никого кругом не было. Наступил вечер и базар сворачивался. Откуда ни возьмись, нас обступило множество людей. Кто-то выбил сумочку из Сашиных рук. В ней находились все деньги, рассчитанные на отдых до конца сезона и обратную дорогу в Москву, ключи от нашего гостиничного номера и визитки. Саша побежал за ворами. Это была целая шайка турецких парней подросткового возраста и старше. Он почти догонял их, но на ногах у Саши были шлепанцы, бежать в которых по мощенным кривым улочкам неудобно. Сначала я видела, куда побежали хулиганы, а вслед за ними и Саша. Потом они повернули раз, два – и скрылись из виду в узких стамбульских лабиринтах. Вместе с ними исчез из моего поля зрения и Саша.

Я осталась одна посреди темной улицы. Быстро упала на город южная черная ночь. Откуда-то выходили турецкие мужики и дергали меня за руку:

– Пойдем со мной, красавица.

– Я ищу мужа. Вы не видели, куда...

– Зачем он тебе?

Молниеносно вспомнились турецкие "Наташки", о которых пишут наши газеты. Это проститутки из России, которые наводнили города и курорты Турции. "Наташки" зарабатывают гораздо больше рыночных перекупщиков. Женатые турки, щадя всех своих четырех жен, с "Наташками" проделывают все, что видели в порнофильмах. Имя перестает самовыражать человека и превращается в свою противоположность – символ обезличивания, штампа, униформы определенной массы населения. Милицейские палки, дубинки тоже иногда называют "наташками". Если применить их к проституцким "Наташкам" получается и вовсе страшная диалектика: "наташки"

убивают "Наташек". Противоположности превращаются одна в другую. Имя поглощается и делает человека безымянным. Страшно.

Еще больше я испугалась за Сашу, что его где-нибудь зарежут. Надо бежать в гостиницу, заявлять в полицию. Но где она? У кого не спрошу, никто по-русски не понимает, хотя спустя полчаса очень даже понимали, когда тапочки "впаривали". Удивительно, что не белые.

Наконец я решила брести наугад, хоть куда-нибудь, полагаясь на свое древнее природное чутье. Когда человек еще не был испорчен цивилизацией, ему было присуще особое чувство, позволявшее безошибочно ориентироваться в пространстве, как это умеют делать перелетные птицы. Я надеялась, что мое имя, подпитываемое природным чувством, не подведет меня в этой критической ситуации. И не ошиблась. Лоб в лоб мы столкнулись с... Сашей!!!

– Наташа, мы остались без копейки.

– Больше всего я боялась потерять тебя. Ты жив – и все прекрасно.

Мы вернулись в гостиницу и рассказали о случившемся сопровождающему нашу группу гиду. Больше всего она испугалась, что мы пойдем в посольство. Полицию тоже не вызвали – "от нее не будет толку; все равно ничего не найдут". Чтобы не случилось скандала, нам сразу вручили новые ключи от номера, повздыхали, рассказали несколько историй, какие здесь часто случались, – на том и разошлись.

Моя болезнь достигла пика:

поднялась жуткая температура и открылась рвота то ли из-за простуды, то ли от стресса, то ли от пищи, от которой следовало бы отказаться, как это сделал Марк Твен. Сон не шел.

В дверь неожиданно постучались.

– Открывайте, а то замочим, – произнес за дверью мужской голос с турецким акцентом.

Судя по голосам, с ним была целая компания. Все стоящие за дверью турки расхохотались. Я обвела замок двери тунгусским гребнем. Они еще немного постучали. Потом голоса стихли, непрошеные гости незаметно растворились.

Саша спустился вниз и предупредил дежурного администратора, ведь в сумочке находились ключи от номера и визитки с информацией о том, где мы проживаем. Возможно, ворам, укравшим сумочку, захотелось еще чем-нибудь поживиться. Пока Саша ходил, я стояла у распахнутой двери. Три здоровенных турка прошли в один из номеров напротив. Мне показалось, что я уже этих бугаев где-то видела.

– "Ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую!.." – пропел строчки из русского шлягера один из турков, обращая их ко мне.

Вот-вот должен появиться Саша.

Турок, который напевал, вышел из номера, куда все трое только что вошли, и стал стучать в двери соседних номеров. Одну дверь открыл заспанный мужчина.

– Что нужно?

– Я, наверное, не туда попал, – извиняющимся голосом сказал турок.

– Наверное.

Открывший дверь мужик точь-в-точь был похож на "самого бедного армянина", который передавал мне привет от Адриана. Может, это все одна и та же компания? Продолжение детектива, начатого в Москве?

Я вспомнила, где я видела этих трех турков. Сначала я увидела их в кафе за соседним столиком, а позже они стояли рядом, когда воры выхватили сумочку. Я тогда не придала значения этому факту. "Точно, все одна и та же шайка, – подумала я. – Простукивают номера, выясняют обстановку". Я прикрыла дверь. Мой взгляд упал на кровать. На ней лежала фигурка Адриановой головы. Должно быть, крыша поехала! Я протянула к ней руку. Кроме леденящего холода ничего не почувствовала. Фигурки, как всегда, не было и в помине. Вернулся Саша. Его проинструктировали, на какие кнопки нужно нажимать в случае тревоги.

Неожиданно на меня накатила какая-то злость. Тяжелая, тягучая, особенная духота обволакивала все мое тело.

Черная дыра безлунного неба всасывала меня в себя своей раскрытой неживой пастью, пробудив какие-то неясные мне самой чувства. Моя привычка подвергать все анализу куда-то ушла. На мгновенье я представила себе образ турецкого вора.

Он чем-то напомнил мне другого вора, того, который лез ко мне в квартиру давно, в Усть-Каменогорске... Я расчленяла его тело на кусочки, как будто проделывала какой-то скульптурный эксперимент. Агрессия моя нарастала, превратившись в какую-то самостоятельную неуемную сущность, с которой я уже справиться не могла. Я встала, надела тапочки и прошла в ванную комнату. Один тапочек почему-то был на платформе, и я прихрамывала. Не надо было зажигать света, я отчетливо могла рассмотреть себя в зеркале. Лицо было бледным и таяло на глазах. Я дотронулась до щеки, она поразила меня необыкновенной гладкостью и мертвенным холодом. Голова болела. Я попробовала помассировать волосы гребнем, – они сделались колючими и толстыми, как колья. Кажется, в этот раз я нарушила правила пользования гребнем и расчесала волосы перпендикулярно силовым линиям своего поля.

Я снова глянула в зеркало и своего отражения испугалась. Моя голова все более приобретала вид корневой головы Адриана. Тени и полутени стали казаться мне важными знаками Судьбы.

"Встану я, перекрестясь, пойду, благословясь, из двери – в двери, из ворот – в ворота, под восток, в подвосточну сторону, где стоит бел горюч камень Алатырь.

На том белом горючем камне Алатыре сидят три зарницы, родные сестрицы. Подойду я к ним поближе, поклонюсь пониже...", – произнесла я заклинание, которому выучилась у бабки Сонихи.

Я вышла в коридор и постучала в дверь номера, где остановились три турка. Никто не открыл. Я не сразу поняла, что изменение моего подобия изменило и мои возможности. В двери появилась какая-то кнопка, нажав которую я без труда отворила дверь и вошла к спящим туркам. Выбрала среди них самого здорового, который напевал песенку, подошла к нему и дотронулась гребнем до его головы.

Мужик не просыпался. Камень на гребне вдруг стал кнопкой. Я нажала на нее.

Гребень вдруг превратился в лапу хищника, зубья его сделались когтями. Теперь мужик не казался именно турком, национальность его трудно было определить, потому что черты его лица менялись каждое мгновение и напоминали мне то Дениса, с которым я когда-то встречалась, то Костьку из Голубого залива, то Виталия с "Птичьим молоком", то еще кого-то до боли знакомого, но неузнаваемого, этакий вненациональный вселенский символ мужского агрессивного мира. Странно, но ухо мужика, которого касался мой гребень, исчезло. Мне стало смешно. Я смеялась, но вместо смеха раздавался кошачий вопль, похожий на тот, который можно слышать, когда у кошек начинается мартовская похоть: "Мяу-рика!!!"

Ни один из мужиков даже не пошевельнулся. Я баловалась, как хотела, проводя гребнем-лапой по разным частям тела своей жертвы. Я расчесала его своими коготками, и мужик сделался лыс. Что происходило под покрывалом, я не видела. Вскоре вся эта комедия мне наскучила, и я решила вернуться к себе в номер. Голова стала совершенно дубовая, хотя вырезана была не из дубового корня. А вдруг я такая останусь? Что делать?! Я подошла к зеркалу, Адриан в зеркале выпучил на себя свои деревянные глаза. Он дотронулся до своих деревянных волос лапой-гребнем, повернув его когтями вдоль силовых линий своего тела.

Запричитала, заплакала какая-то музыка, похожая на восточную. Обличье мое все так же криво улыбалось зеркалу деревянной улыбкой. Оживились только глаза, при этом один сделался голубым, а другой желтым. Я потянулась, выгнула по-кошачьи дугой спину и легла под Сашин бок.

Едва я стала засыпать, как меня разбудили причитания муллы, всех приглашали к молитве. Интересно, бандиты, которые нас обокрали, тоже пойдут молиться?

Да, со мной ночью что-то было...

Кажется, снились кошмары. Голова была тяжелой, прямо-таки чугунной. Я встряхнула шевелюрой, нет, кажется это моя голова, а не Адрианова...

День я пролежала в номере, который сняли, чтобы туда поставить вещи туристов нашей группы. Меня тошнило, температура почти не снижалась. Сашенька сидел со мной. Я предлагала ему одному отправиться осмотреть стамбульские достопримечательности, но ему совершенно не хотелось, да и меня боялся оставить одну. Дверь открыла ключом уборщица. Мы ей объяснили, что уборка до вечера здесь не требуется, потому что все занято вещами. Выяснили у нее, что аптека находится рядом с гостиницей, и уже собрались сходить за лекарствами, как дверь снова отперли. Это была уборщица с двумя из трех вчерашних мужиков, которые мне показались подозрительными. Похоже, что тут действовала целая шайка наводчиков и исполнителей. Хорошо, что мы оказались на месте, иначе вся группа не досчиталась бы своих покупок.

– Мы же сказали, здесь не нужна уборка!

Туристы один за другим возвращались с прогулки по городу, и каждый рассказывал, как то там, то здесь покушались то на их кошелек, то на золотой браслет с руки; у кого-то из сумочки или из кармана что-то исчезло. Надо было туркам с рассвета молиться, чтобы оставшуюся часть суток проводить в грехах! Провались к черту эта страна!

Да, конечно, не следует бросаться словами. Однажды я сказала что-то подобное, уезжая из Усть-Каменогорска, настолько довел меня сын Адриана, и там случился бериллиевый взрыв на закрытом заводе, а потом произошло один за другим два землетрясения, чего в тех местах никогда не случалось. Безусловно, и в Турции есть хорошие люди: гладил же старик кошку, но туда я больше не ездец, не ездун и т.д., и т.п.

Где-то в Турции жила Дора, Адрианова дочь, но ее адреса я не знала, да и не добрались бы мы до нее с этими происшествиями. Люба с Эмилом нам дали денег, и мы возвращались в Болгарию.

Когда мы выходили с чемоданами из гостиницы, перед нами провезли на каталке, на каких возят на операцию, мужчину. Наш гид рассказала нам леденящую душу историю, случившуюся ночью. Один из постояльцев гостиницы в припадке какой-то душевной болезни отрезал себе детородный член. Он истекал кровью, пока это не заметили его вернувшиеся из казино приятели, оставившие его с какой-то женщиной. За каталкой шли полицейские. Они приехали расследовать этот случай.

Женщина куда-то исчезла, не оставив и следа, а в номере пострадавшего обнаружили много, как потом выяснилось, краденых, вещей. Мы не успели спросить, был ли найден наш кошелек, потому что запрыгнули в уже отходивший автобус. Из окна автобуса я еще раз глянула на лежащего на каталке мужика. С его головы свесилась длинная прядь рыжих волос. Точно такая же прядь была и у мужика, везущего каталку.

– Должно быть, панки, – предположил Саша.

До конца нашего медового месяца оставались считанные дни. Нас больше не тянуло в путешествия, и мы кайфовали на пляже. Обнимались с упругими волнами, лакомились сочным желтоватым виноградом.

В последний день мы получили фотографии с цыганами, лошадьми и медведем и хотели их вручить Киро. Но шел ливень, и цыган на месте не оказалось. Тогда я обратилась к первой попавшейся цыганке, которая гадала в ресторане, и попросила ее передать Киро наши фотографии по цыганской почте. А "цыган кучерявый"

оказался совсем не страшным, как мне внушала в детстве соседская Танька.

Ди мьедовуха

"Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна", "хороша страна Болгария, а Россия лучше всех" – с таким репертуаром уже забытых, но, как выяснилось, справедливых, песен мы и вернулись в Москву. Москва нас неприятно поразила обилием реклам иностранных товаров. В Турции рекламы были сдержанными и не демонстрировали бесстыдно обнаженных частей тела или белья. А в Болгарии рекламы встречались редко, все больше цвели розы, похожие на ту, из сказки, которая таинственным образом появилась в памяти компьютера перед самым отъездом из Москвы.

Нас встретили киски, и, благодаря нашим милым домочадцам, мы быстро одомашнились. К тому же, наступала сиреньсень, пора чудес.

Сашенька вернулся за свой компьютер, который был и его рабочим инструментом, и его хобби, и его богом.

– Ну, так вот, Наташулькин, мы с тобой остановились на "тете Асе".

– Верно, на дяде Пете мы не останавливались, – дразнила я мужа.

– На самом деле вещь полезная и тебе в работе пригодится.

– Ну, тогда валяй.

– Кстати, ты самый крупный специалист по именам, знаешь ли ты, откуда возникло такое название "тетя Ася"?

– Даже не догадываюсь. Хотя в тот день, перед отъездом, когда ты хотел мне об этом рассказать, ко мне пришла на психологическую консультацию женщина по имени Анастасия, а если заменить "триадой", то Ася... Может, это связано с какой-нибудь магией, с каким-нибудь очередным чудом или совпадением?

– А вот и нет. Хотя это действительно чудо. Это такая система в "Интернете", которая обозначается английскими буквами ICQ.

– Английская аббревиатура, значит. Тогда все понятно: по-нашему, по-русски, "Ася".

– Ну, это ласково. Некоторые грубо называют – "Аська".

– Прелесть. Начало обещающее.

Только давай остановимся на ласковой форме.

– Как тебе нравится. Зачем нам нужна эта система? Народ хочет иметь телефон, пейджер, электронную почту, причем общаться хотелось бы в режиме реального времени и иметь все это сразу. Для этого и устанавливают на своем компьютере "тетю Асю". По абонентскому номеру она пересылает почтовые сообщения. К сообщению можно пришпилить электронный файл в любом формате. Можно выйти на диалог. В то время как собеседник набирает на своей клавиатуре фразы, можно одновременно ему отвечать.

– То есть, можно его перебивать?

– Конечно, общение от этого максимально приближается к живому.

– А на нашем компьютере ты уже установил эту систему?

– Нет еще, не успел. Вот мы сейчас это и сделаем. Установим маленькую программку, напишем свое nickname, или псевдоним, и позвоним по серверу тети Аси. Какую ты возьмешь себе кликуху?

Я задумалась.

– Можно остаться без имени, если хочешь.

– Да нет. Безымянной быть как-то неуютно. Да и непривычно для меня. Пожалуй, дам свое ведьмаческое name – Аурика. Хотя лучше останусь Натальей.

– Ну, хорошо.

– Только ты объясняй и показывай мне все последовательно, шаг за шагом. Пожалуй, мне лучше записывать. Моя механическая память ни к черту.

– Ну вот, включаем компьютер.

– Включили.

Экран снова замелькал.

– А ты молитву прочитай. Мне Миша рассказывал (ну, ты же знаешь, он жутко православный), сбойнула как-то у священника, к которому он часто захаживал побеседовать на религиозные темы, система. Так же вот монитор замелькал. Священник понял, что система сбойнула не просто так, а оттого, что в память своего компьютера он только что ввел программу всяких Кришну-Вишну. Ни один настройщик не мог ничего сделать. Тогда батюшка молитву прочитал – глядь, заработало! Может, у тебя там тоже какие-нибудь дьявольские программы, попробуй молитву почитать: "Отче наш, Иже еси на небесех..." Дальше знаешь?