Текст книги "Три дня до Нового года"
Автор книги: Наталья Лосева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Снаряжение было готово к середине марта, когда будущих туристов-водников накрыла весть, что их руководитель Николаич – очень опытный возрастной турист – находится в больнице с отмороженными ногами. В тот год была холодная зима, и лыжный поход по Уралу явно не удался. Туристы попали в метель и заблудились в горах. Все члены группы по очереди ходили к Николаичу в больницу. Свежие яблочки, которые тогда с трудом находились, творожок с базара и, конечно же, лекарства, мази по блату поставили руководителя группы на ноги в прямом и переносном смысле. И Николаич, хоть и без энтузиазма, но продолжил подготовку к походу.
И вот он, долгожданный день отправки – 26 апреля 1986 года. Наконец-то он наступил! Поезд Москва – Ивано-Франковск отправлялся с Киевского вокзала в 7-30. Добираться в столицу из их провинциального города первой утренней четырех часовой электричкой было рискованно – вдруг она опоздает или придется долго плутать в переходах, добираясь с Ленинградского вокзала до Киевского. Новички предпочли более безопасный вариант – вечернюю электричку, туристы с опытом – раннюю. «Старики», как их называли в группе согласно армейскому жаргону, с вечера зафрахтовали квартиру Макса, которая находилась в пяти минутах ходьбы от вокзала. Ночь была бессонной, но веселой: пели до утра так, что соседи сначала стучали по батареям, а потом потянулись на «огонек».
Встреча двух групп на «Эльбе» – возле касс Киевского вокзала – состоялась вовремя, можно было еще даже подремать. А потом стало происходить что-то невероятное. Отменили все поезда, идущие на Киев. Никто не называл причины, и пассажиры находились в неведении. Тем временем прибывающих с каждым часом становилось все больше и больше, и уже казалось: чуть-чуть – и вокзал лопнет от их изобилия. Где-то плакал ребенок, где-то бренчала расчехленная гитара, а за мутными окнами разгорался новый день.
После двух часов безрезультатного ожидания стало понятно, что это надолго, однако никто не спешил сдавать билеты и отменять запланированное. С трудом удалось выйти из душного помещения на улицу. Вся группа расположилась прямо на газоне перед вокзалом. Начали рассказывать туристические байки, петь песни. Время летело незаметно. И только руководитель похода Николаич находился в какой-то задумчивости, когда всем было весело.
Поезд прибыл с опозданием на семь часов – в 2 часа дня. Обезумевшая от ожидания толпа, среди которой были многочисленные группы туристов, хлынула на безлюдный перрон. Надежда помнит, как под куполообразными сводами вокзала в лучах ослепительного солнца потянулся состав. Такую картинку она видела в фильме «Анна Каренина» в последние минуты жизни главной героини.
Кто-то сзади сказал:
– Ну что, рискнем?
Это насторожило Надежду, но она подняла ногу на подножку поезда и взошла в вагон.
Яркий свет пронзил пространство палаты, дружно заскрипели кровати, из чего можно было понять, что сон больных прерван.
– Вот здесь, в третьей, и будете, – сказала Шурочка, поправляя свой колпак.
Казалось, нагрузки ей нипочем. Сегодня она была особенно хороша, как бывают хороши влюбленные барышни, спешащие на свидание к любимому человеку. Она светилась каким-то обновленным светом, и носик ее блестел то ли от крема, то ли от состояния внутренней лучезарности.
– Возле окна, правда, но ничего. Дует поверху, а она лежать будет ниже, – продолжала говорить медсестра кому-то за дверью.
Шурочка ловко откинула одеяло. Из-за двери, где-то наверху, появилась больших габаритов голова.
– Гм, Вы считаете, что ее можно в общей оставить? – прокуренным басом гаркнула Голова.
– Ну, извините, у нас индивидуальных палат нет. Люди и так как в бочке селедки. А сегодня тем более предпраздничный день. Полный коридор уже… – Шурочка поправила одеяло Клавке.
– Я ж за нее отвечаю. Зи-и-и-знью!
Последнее было сказано с таким чувством, что можно сразу установить, что Голова – бибабо из театра, совсем даже не погорелого. Голова вышла из-за двери. По сильно выпирающему бюсту, юбке, длинным каштановым волосам и изрядному слою косметики можно было сразу определить, что особь с погонами сержанта внутренних войск относится к женскому полу. Но огромный рост, широкие плечи, мускулистая шея и бас давали усомниться в этом предположении. Одно можно было понять точно – это охранник одной из зон, которых вокруг города целых три: подростковая, женская и мужская.
Голова, которую, как потом узнали, звали Лариска, подошла к окну.
– Ха, променяла шило на мыло. И здесь решетка! Ну, это уже легче, – потирая руки, сказала охранница. – А чего это вы за решетками сидите?
– Наркоманы замучили. Как ночь, так и лезут, – вздохнула Шурочка.
– А чего они в палату лезут?
– Так им разве понять, где палата, а где процедурная. Лезут и все.
– Понятно, наша идиотка тоже в больницу лезет. Вот, аппендикс себе нагрела. Я ей говорила… – последовал протяжный непереводимый «фольклор», – не сиди возле батареи, не сиди. Так нет. Сядет правым боком к батарее и греет, греет…
Семеновна выразительно свистнула.
– Дак, подождите ж, люди дорогие! Дак разве можно так аппендикс заработать?
– Ха, еще как. Я вам точно говорю. Вот те крест! Эти курвы, чтоб от работы откосить, готовы на все. У них кайф такой – лежать на больничной койке, когда все пашут. Ради этого они готовы всякой дряни наглотаться, прыщ посадить на непотребном месте. Бегай вокруг них, кувыркайся. А другие ради таблетки и ногу проткнут ржавым гвоздем, и кислоты выпьют. Таблетку за щеку, а как выйдут из санчасти, растолкут и – в вену.
– Да что Вы!… – подпрыгнула на кровати, как укушенная, Ванесса Розальевна. – Да что ж это творится?!
– А Вы что думаете? Зона – есть зона. Хорошо, если местной санчастью обходятся, а вот нашей дуре за ворота подавай. Нет у нас операционной на зоне, нет.
Охранница замолчала, прислушиваясь к звукам в коридоре, а потом продолжила:
– Гм, у этих лярв как Новый год, так лишь бы за ворота. Всеми правдами и неправдами вырваться на волю хотят. Примета у них такая: встретишь Новый год за воротами – быть на свободе.
– Я еще слышала, что у них особое отношение к букве «А», – вставила свое слово Семеновна. – И даже… даже на груди ее выкалывают.
– Срам-то какой!.. Тьфу ты! – Ванесса Розальевна отвернулась к стене.
– А еще «А» на горе высекают… этими как его… кирками, – продолжала Семеновна.
– Гм, у них отношение к «А», а у нас к «Б», – хохотнула Лариска. – У всех у них того… крышняк едет.
– Да ладно тебе врать!
В дверях показалась крошечная, как общипанный воробей, девочка-подросток. Бесцветные волосы короткой щетиной торчали в разные стороны. Такие же бесцветные глаза с красными прожилками были безжизненны. И только широкие скулы на ее бледном лице говорили о воинственном характере. Девочка-подросток совсем не конфузилась перед гром-бабой. Казалось, она не хотела, не могла принять этот мир со всеми его правилами и исключениями из них. Она отвергала придуманные кем-то свыше непрописные истины и хотела переписать заново закон жизни, который станет единственно справедливым для всех, по которому все будут равны и каждому достанется по заслугам. Девочка-подросток шла, немного припадая на правую ногу и придерживая бок рукой. Чувствовалось, что каждое слово дается ей с трудом.
– Ах, это ты, Воробушек! – по-театральному вскрикнула гром-баба. – Ну что, допрыгалась?!
Осужденная резко выпрямилась, отдернула руку, разоблачающую ее уязвленное место. Она готова была принять удар на себя, но другая охранница, стоявшая позади, опередила – она молча втолкнула ее, как паршивого котенка, в палату. От неожиданности арестантка даже не успела оказать сопротивления и, чуть не падая, передернула брезгливо плечами.
– Сейчас все готовится к операции. Владимир Михайлович сказал, как только освободится операционная, сразу возьмут, – произнесла вторая охранница – невысокого роста ухоженная блондинка с погонами капитана. Цепкие карие глаза притягивали и внушали доверие. В этом мраморном лице были изысканный аристократизм и некий шарм слабой женщины. Она выглядела хрупкой, но одновременно более сильной и волевой.
– Лариса Васильевна, нам надо поговорить… Мы за дверью, – бросила она осужденной.
Охранницы вышли. В коридоре продолжился их разговор, который из-за неплотно прикрытой двери был слышен только Надежде.
– Да, положение серьезное. Зря мы тянули… – вздохнула капитанша.
– Ну, кто ж ее знал, эту шалаву, Светлана Викторовна. Я ж ей давно говорила: не сиди у батареи, не сиди.
Шурочка как будто пришла в себя, засуетилась.
– Меня уж там ищут. Пойду. Веселенького вам сегодня прибавления! – напоследок многозначно добавила медсестра, плотно закрыв за собой дверь.
– Да уж, веселее не бывает! – девочка-подросток, скорчившись, присела на край и положила рядом вещмешок.
– Как тебя зовут? – спросила Надежда, хотя страшно хотела спать.
Она пыталась угадать, сколько этой девочке лет: четырнадцать, шестнадцать? Ее сыну было бы сейчас тринадцать лет.
– Леркой меня кличут, – ответила по-простому осужденная и вскрикнула от острой боли.
– Дайте поспать! – не выдержала Ванесса Розальевна.
– И вправду – свет потушите! – присоединилась к ней Семеновна. – Никакого покоя.
Надежда, как самая крайняя и молодая, придерживая катетер, доковыляла до выключателя. В комнате воцарилась темнота. В наступившей тишине было слышно, как захрапела Клавка и где-то далеко завыли батареи. Ванесса Розальевна опять начала крутиться на кровати, подтыкая под себя одеяло. Нет, Надежде уже не уснуть, хоть ужасно хотелось забыться, чтобы не чувствовать боли и подкатывающей к горлу тошноты.
– Тебе сколько лет? – после некоторой паузы шепотом спросила Надежда у вновь прибывшей.
– Восемнадцать. С половиной, – с гордостью добавила последнее Лерка.
Надежда этой истощенной девочке давала гораздо меньше. «Значит, родилась до Чернобыля, – отметила для себя она. – Повезло…» Женщина думала, что новенькая в подростковой, а она уже во взрослой колонии жизнь мыкает. Она представила, как непросто этому тщедушному, наивному воробью вариться в одном котле с тертыми бабами. Наверное, совсем не сладко, вот и приходится спасаться от их нападок в медсанчасти. Ради нескольких дней перерыва, ради тарелки добротного супа, куска масла она даже готова положить себя под нож.
– Так ты во взрослой?! – вырвалось у Надежды.
– Ну, когда это кончится??? – раздался из-под одеяла голос Ванессы Розальевны. – Терпения уже нет!
На время возобновилась тишина. И вдруг возле себя Надежда услышала чье-то дыхание.
– Это я, – шепотом сказала Лерка. – Все равно не усну. Бок болит, да и голова тоже. Можно я прилягу, а то совсем нет сил… – попросила новенькая Надежду, как будто они давно знакомы.
Лерка легла на кровать, и Надежда накрыла больную одеялом.
– Я первый раз в подростковой была на Хромке, а теперь вот в Песках…
– И чего ты там забыла? – не к месту вырвалось у Надежды.
– Гм, забыла… Ничего я не забыла, – раздался надрывный голос осужденной. – Это меня все забывают. Мать – в детдоме… А этот придурок – в тюрьме…
Надежду обожгло. Как же она могла… вот так по-больному, тем более сейчас…
Лерка говорила быстро, как будто хотела успеть донести что-то важное. Казалось, для нее жизненно необходимым было на краю неизвестной пропасти освободиться от того, что мучило, жгло, не давало покоя. А может быть, хотелось поделиться своей тайной с кем-то со стороны, не из зоны. Поймут ли ее здесь, не осудят? Она тянулась к нормальной жизни и не верила в ее существование, в ее реальность. Девчонка, не знавшая родного дома.
Тихий голос, насколько хватало сил, иногда пропадал, словно больная впадала в забытье, но Надежда и не нуждалась в словах. Было такое чувство, что она все знает об этой девочке, об этом несмышленыше, который будто всегда находился рядом с ней. Надежда чувствовала, что Лерке хочется, чтобы кто-то в этот трудный час был рядом, чтобы кто-то вот так гладил ее по руке, смотрел в глаза-угольки и слушал.
Все встало на свои места: детдом, боль одиночества, отверженность самых близких… И он – единственный и неповторимый Ромео, ради которого эта хрупкая девочка готова пожертвовать своей жизнью. В этот раз она взяла его вину на себя. Не дрогнула, а слепо пошла за решетку. А сумеет ли он оценить этот великодушный жест? И чем будет расплачиваться за столь высокую цену своей свободы?
Но даже не это удивило Надежду, а собачья преданность, когда человек уже не принадлежит себе, когда инстинкт самосохранения, присущий в бόльшей степени женщине, напрочь отсутствует. Кто он для нее? Любимый человек, друг? А может быть, больше? Ведь так хотелось там, где все общее, – в холодном интернате – заменить отсутствие родителей присутствием в жизни кого-то другого. Их связывал один на всех дом – детский, который будет в судьбе обоих до конца жизни. Самое страшным для Лерки казалось увидеть родного человека в другом свете: предателем, подлецом, продажной тварью. Она верит в него, как в себя, она не хочет, боится всего нового, держится за свою любовь, как за спасительную соломинку, как за тонкую ниточку, которая связывает ее с чем-то очень дорогим. Это та пуповина, что спасает ее на этой земле, дает жизнь.
Когда голос Лерки прерывался и больная хваталась за бок, то в наступившей паузе было слышно, как на надеждиной тумбочке, словно мина замедленного действия, отсчитывает минуты будильник.
Потолок осветили фонари, раздался скрип тормозов и захлопала дверь машины. Опять кого-то привезли. Несчастный случай или преднамеренное действо? Надежда не знала, что сказать этой девочке. Пожалеть? Осудить любимого человека? Или ее саму? А может быть, дать губительную надежду, что по выходе она будет счастлива??? Все было слишком закручено, запутано. Надежда впервые очутилась рядом с чужой болью, когда уже ничем нельзя помочь, когда просто надо писать жизнь заново с чистого листа, как и ей самой. Да, как и ей. И здесь больная почувствовала единство с осужденной. Только у нее имелись жизненный опыт, трезвый взгляд, а у девочки ничего – только эмоции через край да рваная, как и тело Надежды, душа.
Дверь распахнулась, и в световом потоке, падающем на пол, грозно очертилась мощная фигура Лариски. Некоторое время охранница стояла в дверях, затем неспеша подошла к кровати осужденной. Лерка накрыла лицо одеялом. Возмущению Лариски не было предела. Ругаясь и сметая на ходу висящие на спинках кроватей вещи, она тяжелыми шагами подошла к выключателю. Мгновенно яркие искры света мельчайшими частицами рассыпались по всей комнате. Опять заскрипели и зашевелились больные, но ни у кого не хватило смелости потребовать выключить свет.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
