Текст книги "Царь-гора"

Автор книги: Наталья Иртенина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– А ведь мы были здесь вчера, – озираясь, немного нервно сказал Федор. – Я помню этот пень.

– Точно, – изумленно подхватил Олежек, – там впереди та опушка, где вчера обедали. Потом мы с Толиком колонка ловили, – с грустью добавил он и пошел проверять, на месте ли опушка.

Федор повернулся к Попутчику.

– И как это понимать?

Евгений Петрович вполне искренне пожал плечами.

– Видимо, когда искали этого болвана Толика, потеряли ориентиры. – Он задумался, теребя ощетинившийся за сутки подбородок. – Ну правильно. Как же я упустил это? Вчера мы подошли к той реке с запада, а сегодня, – он посмотрел на солнце, – идем на восток. Нам надо было идти вверх по реке искать брод, чтобы перейти ее.

Федор тоже задумался о том, почему никто из троих не сообразил этого раньше. Какое-то затмение нашло на всех из-за сгинувшего без следа «беловодца».

Вернулся Олежек еще более унылый.

– Нашел, – вздохнул он.

– Ну, раз нашел, значит, судьба нам тут обедать, – решил Попутчик.

Пока на костре варился суп из консервов, Олежек неприкаянно слонялся вокруг, только что лбом о стволы кедров не стучал.

– Не нравится мне все это, – вдруг сказал он. В его круглых глазах стояло выражение ужаса.

– Что тебе не нравится? – спросил Федор.

– Тревожно как-то. – Олежек передернул плечами и, сев на гнилую корягу, затосковал.

– Это бывает, – успокоил его Евгений Петрович. – Накатит ни с того ни с сего, пятый угол начинаешь искать.

– Я думаю, тоска – это основное человеческое чувство, – молвил Федор. – Так сказать, фон, на котором появляются и исчезают все другие чувства.

– Вот только не надо экзистенциализма, – попросил Евгений Петрович. – Посреди природы это как-то неуместно и, кстати, неумно.

– Ну почему же, – возразил Федор, – как раз здесь, на природе, острее чувствуется некая странная ностальгия, не находите? Я бы сказал, тоска по утраченному раю, если бы верил в его существование.

– Отчего же не верить, – произнес Попутчик. – Все мы приходим в этот мир, покидая рай.

Федор удивленно посмотрел на него.

– И давно вы пришли к такому убеждению?

– Видите ли, Федор Михалыч, с того возраста, когда я перестал носить короткие штанишки, мне было известно, что человек является на свет из блаженства материнского чрева. И вся эта ваша тоска – обыкновенные перинатальные переживания.

– А вы не классифицируйте мою тоску, – обиделся Федор. – Это, знаете, проще всего.

Их разговор прервал громкий вопль. Они вскочили, оцепенело глядя, как на орущего Олежека идет в полный рост огромный бурый медведь.

– Беги, – крикнул Федор, отступая к костру.

В руке у Евгения Петровича появился пистолет, но стрелять он медлил. Медведь, словно заметив оружие, коротко взрыкнул, замотал косматой головой из стороны в сторону и в один момент очутился возле Олежека.

– Стреляйте! – бешено заорал Федор.

Зверь махнул лапами, сгреб Олежека в объятия и издал торжествующий рев.

– Стреляйте, черт вас дери!

Евгений Петрович растерянно поднимал и опускал пистолет. Его рука заметно дрожала. Федор вытащил из огня толстую горящую ветку, приготовился защищаться. Но медведь, заломав Олежека, спокойно обнюхал его, рыкнул напоследок и на четырех лапах потрусил прочь, вихляя задом.

Федор бросил головню в костер и угрожающе пошел на Евгения Петровича.

– Какого дьявола вы не стреляли, если у вас есть оружие? Вы могли спасти его!

Попутчик убрал пистолет в карман куртки и зло сказал:

– Я не снайпер. Мог попасть в мальчишку.

– Отдайте пистолет, – потребовал Федор. – Я не хочу быть следующим.

– Я тоже. А у вас нет разрешения на оружие.

Федор взорвался:

– Какого же черта вы говорили, что медведи нас не тронут? Что у них полно еды!

– Не порите чушь! – в ответ заорал Евгений Петрович. – Медведь его не съел. Это какой-то сбесившийся шатун, – сказал он уже нормальным голосом, отвернувшись к лесу.

– Идите к бесу, – устало ответил Федор и направился к окровавленному телу. – Вам, кажется, все равно, что из четверых за один день осталась только половина.

Он наклонился над Олежеком и убедился, что тот мертв – голова была неестественно вывернута.

– Надо его похоронить.

– Медведь может вернуться, – сказал Попутчик. – Лопаты нет.

Они оттащили труп в подлесок и забросали ветками. Федор потушил костер, Евгений Петрович снова перераспределил продуктовый груз – теперь уже на двоих и взял котелок с супом.

До вечера они пытались выйти к реке, у которой ночевали, но так и не нашли ее. Вместо этого каким-то образом оказались в поросшей редкими соснами седловине между горными пиками, которые высоко вздымались, точно стража у ворот. На коротком привале Федор взял бинокль и принялся рассматривать остроугольно-зубчатую вершину горы, иссеченную ледниковыми шрамами. Увеличенные и приближенные линзами скалы, накрытые небольшими шапками снега, имели красный оттенок и напоминали Федору об окровавленном мертвеце, лежащем под ветками в кедровой тайге. Прогоняя эту страшную картину, он опустил бинокль ниже, на склон под седловиной. Там среди невысоких молодых сосен ему почудилось движение. Он повел биноклем чуть в сторону, увидел между стволами человеческую фигуру и пригляделся.

– Черт! – пораженно пробормотал он.

– Что там? – Евгений Петрович отобрал у него бинокль.

«Только этого не хватало, – подумал Федор с необыкновенной отрешенностью и сам же удивился ей. – Ну вот, кажется, у меня перегорели пробки и уже ничто не способно взволновать меня. Наверно, это и называется просветленным бесстрастием».

Внизу между соснами стояла девка в коричнево-зеленом плаще и со звериным взглядом. Ее красиво отточенное смугловатое лицо смотрело прямо на него, и через линзы бинокля она заглянула ему в глаза, в самую душу. В нем шевельнулось чувство угрозы, исходящей от девки, но подчиняться этому чувству он не хотел – напротив, ощущение опасности неожиданно стало источником странного удовольствия.

Евгений Петрович опустил бинокль и тоже с удовлетворением произнес:

– Нам туда.

– Это и есть ваш знак? – осенило Федора.

– Считайте, что да.

Подхватив рюкзаки, они почти бегом спустились по неровному склону. За полчаса преодолели расстояние до пригорка с соснами, откуда их поманила смуглолицая девка. Еще полчаса ушло на поиски ее самой или каких-либо следов. Затем Попутчик снова прилип к биноклю, а Федор сел в траве и стал думать о том, что никогда не сможет рассказать Аглае об этом походе в горы, потому что все это слишком пахнет мутным криминалом, для которого даже не изобрели еще статью в Уголовном кодексе. Хотя само появление в его голове этой мысли – рассказать Аглае – было поразительным. Чуть более месяца назад, уезжая из Москвы, он и представить себе не мог, что будет испытывать потребность в откровениях перед девушкой, которая к тому же младше его на четыре года.

– Ну что? – окликнул он Попутчика.

– Ничего. Пусто.

– Поматросила и бросила, – констатировал Федор, скидывая с плеч рюкзак. – Все, сегодня никуда больше не пойду.

Евгений Петрович согласился, что ночлег нужно устроить здесь же, авось утро вечера мудренее. Федор отыскал в траве две палочки, одну сломал пополам и предложил тянуть жребий.

– У кого короткая, тот дежурит первый.

– Не уверен, что это необходимо, – сказал Евгений Петрович.

– А не боитесь, что утром кого-нибудь из нас не обнаружится на месте?

– Не боюсь, – ответил Попутчик, вытянул длинную палочку и посоветовал: – Если не обнаружите себя на месте, покричите – я вас найду и спасу.

– Я так и думал. Те двое послужили чем-то вроде балласта, который выбрасывают за борт, а я, значит, еще для чего-то вам нужен.

– Вы полагаете, это был мой ручной дрессированный медведь?

Федор задумался.

– Нет. Но… Пока у меня нет на это ответа. Но я все равно докопаюсь.

Евгений Петрович похлопал его по плечу.

– Мой вам совет: не ищите в этом темной уголовщины. Вы же не Достоевский, хоть и Федор Михалыч.

– А все-таки вы плут, господин Попутчик, – сказал Федор. – Пистолет дадите?

– Нет.

– Ну и черт с вами.

Палатку разбирать не стали. Евгений Петрович устроил гнездо из одеял, а Федор занял пост, подперев спиной сосну. Половину ночи он добросовестно прокуковал, не смыкая глаз, затем разбудил Попутчика и занял его теплое место. Как только он задремал, Евгений Петрович соорудил постель из палатки и продолжил прерванный сон.

На следующий день поиски неизвестно чего продолжились. К вечеру они обнаружили, что сделали еще один круг, вернувшись к кедровому лесу, в середине которого в саване из веток лежал труп.

– Черти водят, – сказал Федор, постучав по стволу дерева и отступая назад от границы знакомого леса. – Чур меня.

– Здешние жители не любят открывать свои тайны, – задумчиво произнес Евгений Петрович.

– Какие еще жители? Медведи и барсуки?

– Обитатели пещер, – озираясь, деревянным голосом ответил Попутчик.

– Вы верите в подземную чудь? – с деланной насмешкой спросил Федор, чувствуя, что нервы его натянуты до предела. – Это всего лишь мифы.

– Никогда не стоит игнорировать мифы, запомните это, – произнес Евгений Петрович и добавил тише, так что Федор едва расслышал: – Они взяли свою цену, но почему кружат нас, как идиотов?

– А может, я им не нравлюсь? – с ненавистью проговорил Федор.

– Что? – Попутчик удивленно повернулся к нему.

– Так, ничего. Я возвращаюсь, а вы как хотите.

Он посмотрел вокруг, определяя направление, и решительно зашагал прочь.

– А я вас не отпускаю, – нелепо заявил Евгений Петрович, догоняя. – Думаете, найдете путь? Как бы не так. Им что-то нужно от нас. Они так и будут отводить дорогу.

Федор остановился и зло произнес по слогам:

– Мне надоела вся эта чушь.

– Хорошо, – мирно проговорил Попутчик, – идите. Только я пойду с вами. Посмотрим, что вы скажете завтра.

Несколько километров они шли молча, отворачиваясь друг от друга. Федор с особенным вниманием следил за дорогой, запоминая расположение гор и очертания лесов ниже по склону. Когда начало темнеть, он выбрал для ночлега пространство между огромными, вросшими в землю кривобокими валунами, когда-то, видимо, скатившимися с горы. Несмотря на готический колорит нерукотворного «Стоунхенджа», здесь было уютно, тихо и как-то задумчиво. Федор ощутил ясное созвучие романтически-мрачного духа места с собственным настроением, в котором преобладали лермонтовско-демонические интонации. Это настолько воодушевляло, что он достал из рюкзака запасенную бутылку водки и предложил Попутчику распить ее в честь здешних гор, манящих своей невысказанностью и молчаливой таинственностью.

– Уберите, – ответил Евгений Петрович. – Они этого не любят.

– Ох, устал я от вас, – сказал Федор. – Не хотите как хотите. Мне больше достанется.

Он налил полный стакан и выпил.

– Слушайте, – продолжал он, – а вы ведь знаете эту вчерашнюю девку. Я тоже ее знаю. Махнемся сведениями?

– А мне ваши сведения ни к чему. Я и без того знаю, что это она хотела снять с вас шкуру в поезде.

Федор онемел на долгую минуту, после чего сказал:

– А… ну да. И откуда?

– Тот карлик, что напал на вас, ее спутник. Я видел его вчера, вместе с ней.

Федор выпил еще стакан. Оттого, что нервы были напряжены, он быстро хмелел и опять с ненавистью смотрел на трезвого Попутчика, рассказывающего невероятно глупые и одновременно страшные вещи.

– А я вас раскусил, – прищурившись одним глазом, доложил Федор. – Вы мошенник, каких мало. Пожалуй, я вас убью и оставлю тут. Пускай ваш труп клюют вороны. Или едят медведи. – Он мстительно ухмыльнулся. – Думаете, я такой тупой, что ничего не понимаю? Вы ищете золото, которое оставил тут ваш Бернгарт, ч-черт его дери. Ну, он-то им Совдепию финансировал. А вот вы кого? – Он подумал, приложив палец ко лбу, затем сделал затяжной глоток прямо из горлышка. – Знаю. Золото вам – для американской благотворительности. Хотите оттяпать у нас Сибирь-матушку. А вот вам Сибирь. Вот вам ваши мистические линии.

Федор сложил дулю и показал Попутчику, выразительно пошевелив большим пальцем.

– Так и передайте им, мол, Федор Шергин вам, сволочи, этого сделать не даст. Никакого золота не получите. Аллес капут.

Он допил бутылку и швырнул ею в камень. Звон разбитого стекла прозвучал омерзительным диссонансом в тихом покое ночи, среди чутко дремлющих гор.

Евгений Петрович пошевелил веткой в слабеющем костре.

– Да, как говорится, устами пьяного… – произнес он, не завершив фразы.

– А кто вам сказал, что я пьян? – спросил Федор, повалился в траву и моментально заснул.

– Вы не только пьяны, милый мой, – сказал Евгений Петрович, – вы к тому же не умеете пить.

Федора разбудил безобразно нелепый сон, тут же превратившийся в не менее отвратительную явь. Он увидел над собой Попутчика с ножом в руке, примеривающегося для удара. Красноватые блики костра каждый миг неуловимо меняли его лицо, и казалось, что это спадают одна за другой маски и из-под них вот-вот явится то настоящее, что обычно называют потемками души. «Странно, что в такой момент приходят настолько посторонние мысли», – подумал Федор, резко перекатываясь в сторону и вскакивая на ноги.

– Ну вот и сон в руку, – сказал он, имея в виду ту давнюю уже ночь в поезде. – Просто удивительно, как тасуются карты.

Евгений Петрович сделал шаг вперед с одновременным выпадом, но Федор успел отшатнуться и отступить по ту сторону костра.

– Эй, вы поосторожнее, – крикнул он, ощущая в себе сильный, почти что щекочущий задор, – так же и убить можно.

Попутчик сделал еще попытку, столь же безуспешную. Федор вытанцовывал вокруг костра, как шаман на камлании, и, изловчившись, вытянул из огня длинную горящую головню. Размахивая ею перед собой, как флагом, он тихо засмеялся.

– Скажите, ваша фамилия случайно не Харон? Ловко вы помогаете переправляться на тот свет. Как же я сразу не догадался, что вы банальный маньяк. Ну, правда, с фантазией. Настоящий сказочник. Братья Гримм в комплекте.

Перед горящей палицей Федора Попутчик отходил все дальше от костра, к валунам, возвышавшимся на человеческий рост.

– Я ошибся, взяв тебя, – проговорил он угрюмо. – Ты чем-то мешаешь им.

– Им? – переспросил Федор. – Ах да, им. Вашим пещерным. До чего ж вы упертый маньяк. Бросьте нож, вам говорят. Кстати, где же ваш пистолет? Наверно, остался в рюкзаке. Какая незадача.

Попутчик отступил в промежуток между камнями и на миг скрылся из вида. Федор ринулся за ним и, не рассчитав, ткнул факелом в лицо Евгению Петровичу. Раздался вскрик, затем Попутчик несуразно взмахнул руками, снова пропал, а голос его ухнул вниз и резко оборвался.

Федор удивленно замер. На такое развитие событий он не рассчитывал и даже немного испугался собственного участия в этом. Впереди каменистая площадка круто, почти отвесно уходила из-под ног. Трещина в земле была неширокой и неглубокой, но на дне ее лежал мертвец с явственно сломанной шеей. Федор долго стоял у края расселины, пытаясь вызвать в себе осознание того, что он убил человека, и связанную с этим гамму противоречивых чувств. Однако ни осознание, ни гамма чувств отчего-то к нему не являлись, вынуждая в тупом отсутствии мыслей вглядываться в полутьму обрыва. Из оцепенения его вывел слабый шорох, доносившийся снизу. Федор посветил факелом, вдруг представив, как по отвесной скале медленно взбирается мертвец. Однако реальность, как всегда, превзошла ожидания. В ногах трупа он увидел какое-то копошащееся существо. Сперва показалось, что это зверь, но через секунду существо подняло морду и посмотрело на Федора. Морда оказалась уродливым человеческим лицом, а существо – карликом в черной одежде.

Сильно вздрогнув, Федор бросил в него факелом и торопливо вернулся к костру. В спешке обшарил рюкзак Попутчика, нашел пистолет и бинокль. Затем схватил свой рюкзак и, нервно целя оружием в окружающее пространство, быстро зашагал прочь.

Утром, поспав часа два на открытом лугу, Федор понял, что окончательно заблудился. Горы обступали с трех сторон, компаса не было, солнце закрывала скомканная грязно-белая простыня облаков. К тому же посыпал мелкий колючий снег. Федору, грустно глядевшему на яркие цветы вокруг и на высокие заоблачные горы, стали необычайно близки переживания Дюймовочки, которые маркиз де Сад с особым цинизмом назвал бы злоключениями добродетели. Федор, правда, не считал себя кладезем добродетели, но и к такому подлому обману не был готов, отправляясь в этот поход. Его облапошил и задурил Попутчик, темные духи гор гоняли их по кругу, а цветы на лугу, доверчиво подставляющие свои нежные головки холодному снегу, вовсе казались оптической иллюзией.

Федор шел наугад, пробираясь по узкому, изломанному распадку. Частые камнепады образовали мощное нагромождение валунов, похожее на руины исполинского замка, в котором жили древние батыры со своими богатырскими женами. Снег быстро прекратился, облака разошлись, цепляясь за зубцы гор, нахлобучиваясь на высокие пики белыми барашковыми шапками. Открывшееся солнце висело прямо над головой, и Федор долго мучился, пытаясь правильно встать к нему спиной, чтобы узнать, где север. Наконец он определил, что идет строго на юг, поперек хребта, а то, что он принимал за облачную дымку впереди, превратилось в снежный гребень гор. Он немедленно развернулся и зашагал в обратную сторону, но на всякий случай решил применить способ ориентирования из школьного учебника: пологий склон муравейной кучи должен быть обращен к югу. Проверка дала ненормальный результат – северные склоны гор полого тянулись вдаль, а дальние южные были, похоже, отвесные.

Это было чересчур для измученной души Федора. Он сел на валун и сосредоточился в поисках ошибки. Взгляд его упал на горный склон впереди. На небольшой высоте среди скал вилась тонкая струйка белесого дыма. Федор схватил бинокль, навел и увидел человека, стоящего спиной к нему на выступе горы. Очевидно, карниз давал достаточно места, чтобы разводить там огонь. Кто это был, туристы или скалолазы, не имело значения, и те и другие могли стать спасением. Федор запомнил расположение выступа и быстрым шагом двинулся вперед, время от времени поднимая к глазам бинокль. Скоро начался крутой подъем, травяной покров стал как дырявый ковер, затем ковер истерся совсем. Среди карликовых берез и ив каменистый склон пятнали разноцветные лишайники, стелился кустарник. Из-под ног вылетали мелкие осколки, сбрасывая Федора на шаг или два. Лишайники будто плесень легко сдирались с поверхности под его тяжестью, и он опять скользил вниз.

Около часа ушло на подъем. Со сбившимся дыханием он перевалился через край выступа и разочарованно распластался на скале: в кострище прогорали последние угли, людей не было. Отдышавшись, Федор подошел к другому краю выступа и далеко внизу рассмотрел несколько крошечных фигурок, идущих гуськом. В бинокль он увидел на плечах у трех из них короткоствольные автоматы. В руках они несли две большие сумки. Поразмышляв, Федор решил не догонять их. Он осмотрел весь карниз и заметил подробность, ранее ускользнувшую от внимания: в стене скалы был узкий разлом. Обмирая от догадки, что внутри горы оборудован браконьерский склад, Федор включил фонарь и забрался в пещеру.

Проход, в котором едва мог развернуться человек, тянулся на десяток метров, понижаясь. Затем он стал расширяться, и луч фонаря свободно заскользил по стенкам пещеры. Федор продвинулся еще немного вглубь. Туннель превратился в большой зал с высоким потолком и крошечным озерцом. Сверху в него звучно капало, от этого на воде толкались друг с дружкой круги. В пещере застоялся сладковато-гнилой неприятный запах. Федор прошелся лучом по замшелым стенам – кое-где на них проступали рисунки, сделанные черным. Они напоминали пиктограммы, но были слишком мудрены, чтобы принадлежать охотникам каменного века. Федор поскреб пальцем один из значков и убедился, что рисовали углем.

Росписи поставили его в тупик. Пещера Али-бабы оказалась тайным капищем, где справляли духовную нужду вооруженные автоматами браконьеры. «Это настолько эзотерично, что не лезет ни в какие ворота», – подумал Федор.

Луч фонаря упал вниз, высветив горку костей и трухлявые шкуры. Кости были похожи на человеческие.

Он выбрал один из двух широких ходов, ведущих дальше, прошел несколько метров и наткнулся на мертво лежащего человека. Но поражал не столько труп, сколько одежда покойника, сшитая целиком из шкур. Длинные волосы мертвеца были собраны сзади в хвост, борода спускалась до пояса. На меховой куртке запеклась кровь. Посветив вперед, Федор увидел второго мертвеца, привалившегося к стене. Одет он был в точности как первый, а бороду отрастил еще ниже. Запах сделался сильнее, но шел не от трупов – покойниками эти бородачи стали всего час или два назад.

Быстрым шагом Федор вернулся к озерцу, сел, попробовал воду – от нее ничем не пахло. Умывшись, он стал думать. Слишком неожиданно было очутиться в той самой кержачьей пещере, обнаруженной «беловодцами». И совсем уж дико – осознавать, что собственные слова об охоте на старообрядцев так скоро обретут воплощение. В сумках бандиты, разумеется, уносили кержацкие иконы – покрытые многолетней копотью «черные квадраты». А тайные знаки остались только на стенах. Федор вдруг подумал, что это охранные заклинания, намалеванные пещерными жителями после прошлогоднего визита «беловодцев». «Не сработало», – заключил он.

Позади послышались неясные звуки. Федор стремительно вскочил, нацелил фонарь на противоположную стену. Там шевелилась и издавала жалобные стоны груда тряпья.

– У-бе-ри све-ет, – проблеяла груда, поднимаясь.

Федор подошел ближе, направляя луч в сторону. Сбросив маскировочную рванину, перед ним возник косматый старик в драной дерюге, сморщенный, как сухофрукт. Он беспрерывно моргал слезящимися глазами и загораживался от фонаря дрожащей растопыренной пятерней.

– Ты никак местный, дедушка? – с интересом спросил Федор, стараясь быть дружелюбным.

– Здеся живу, – прошамкал старик. – Никак не помру. А может, ты меня того?.. Всех-то постреляли. – Он кивнул на туннели. – Уж думал, ушли. Еще думал – зря сховался, от смерти опять сбег. А ты вот остался. Чего так?

– Я не с ними, – Федор помотал головой. – А тебе, дедушка, сколько же лет? Больно ты древний, как я погляжу. С позапрошлого века живешь?

– Век нынче не знаю какой, – слезливо ответил старик, садясь у стены на рванину. – И годов сколь, не знаю. А власть-то какая теперь?

– Власть-то? Да как тебе сказать, дедушка, – задумался Федор. – До антихриста дело не дошло пока.

– Тьфу, – еще больше сморщился старик, – нужен мне твой антихрист. Столбоверы плешь проели антихристом. – Он ткнул корявым пальцем вглубь пещеры. – Ты бы мне по-человечески сказал, красные или белые у власти, а?

– Да не красные и не белые. Сейчас в основном, дедушка, серые.

– Это кто ж такие, не знаю, – поджал губы старик. – Анархисты, что ль? Война-то чем кончилась?

– Гражданская? Так она не кончилась, – заверил Федор и прибавил скорее для себя: – Поскольку дело ее живет, и мистические линии все никак не завяжутся в бантик… Словом, тендер на власть выиграла Антанта.

– Ну-у? – не поверил старик. – Это что ж теперь с Расеей?

– Бардак, дедушка, – серьезно сказал Федор. – А сам-то ты не кержак, выходит?

– Я-то? А кто ж я, ежели от истинной веры отпал и столбоверскую ересь по доброй воле принял? – прокряхтел старик, опять поднимаясь. – Кержак и есть. С самого девятнадцатого году, как с ними обосновался.

– Может, ты и партизанил тут? – боясь верить в удачу, спросил Федор.

– Нам партизанить ни к чему, – чуть более твердым голосом проговорил старик, оправляя на себе рубище, словно полузабытым армейским движением одернул мундир, – партизан у нас к стенке ставили без лишних разговоров. Имею представиться, – вдруг выкрикнул он, сделав навыкат мокрые глаза, – ротмистр Отдельного Барнаульского сводного полка Плеснев.

Он попытался отдать честь, но на голове у него ничего не было, кроме спутанных колтунов, и рука безвольно упала. Старик привалился к стене пещеры и, тихо скуля, заплакал горькими слезами.