Текст книги "Я написала детектив"

Автор книги: Наталья Горчакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Да я ей самое простенькое дело подберу, – клятвенно пообещал Говорун, – она и с ним не справится.

– На это не надейся, Наташка справится, – твердо сказал Гена.

Мне, безусловно, приятно, что обо мне такого высокого мнения, но что это с ними случилось? Заставили меня стать участницей водевиля, совместными усилиями выпихнули на сцену, забыв спросить, – знаю ли я роль. Короче, развлеклись по полной программе.

Впрочем, если уж кого и винить, то только себя. Сами посудите, чтобы взрослые люди, занимались такими глупостями! Я понимаю, когда мы учились, это было простительно. Тогда на что только мы не спорили, самые нелепые поводы для этого приходили в наши глупые, не слишком обремененные заботами головы.

Спорили, например, что я вытащу двадцать первый билет по философии, один из тех, который был мне известен, что Пузик уговорит преподавателя поставить ему зачет автоматом, что Гитара не придет на экзамен по политэкономии, что Фокин будет гулять с Ксаной, что завкафедрой не исключит Димона за постоянные прогулы и пьянки, что Света Козлова познакомится с каким-то там актером, не помню уже с кем, и так далее и тому подобное.

Но спорить сейчас?! Да еще выбрать такой мотив? Просто не верю.

Однако деваться было уже некуда. Кто-то быстренько состряпал письменный документ, зафиксировав условия сделки.

Даже не подумав прочитать, когда мне его подсунули, я, кажется, не соображая, что делаю, поставила свою подпись. То же проделал и Говорун, после чего начал судорожно прощаться, бормоча невнятные оправдания, и вскоре вылетел из квартиры Толика.

– И все-таки надо выпить, – продолжал настаивать Димон.

На этот раз его поддержали, веселье понеслось полным ходом.

Я посидела еще какое-то время, находясь в совершеннейшем ступоре. Все оживленно обсуждали сумасшедшее, безответственное пари, но продолжать участвовать в вечеринке не было уже никакой возможности, и я отправилась домой, злясь и негодуя. В основном на себя.

Происшедшее казалось абсолютным безумием, помрачением рассудка (остается надеяться, что временным), не вписывалось ни в какие рамки моей жизни, но это случилось со мной. И я хотела сбежать подальше.

А теперь, по всей видимости, надо что-то написать о себе.

Однажды в теплый осенний день, когда золотые листья облетали с деревьев, я родилась.

Произошло это, насколько я знаю, в полдень. С тех пор рано вставать я не люблю и не умею.

Надо признать, что с самого своего рождения я отличалась просто невероятным упрямством. Достигнув определенного возраста, в котором дети обычно начинают ползать, я эту унижающую человеческое достоинство процедуру делать категорически отказалась.

Напрасно родственники ползали, пытаясь научить меня, никто из них не преуспел. Невозмутимо лежа на одеяле, я с равнодушным изумлением взирала на бесполезное и странное поведение взрослых, не осуждая их, но и не одобряя.

Минуя этот непростой для всех окружающих период, я сразу пошла, что говорит о крайнем своеволии моего характера и нежелании следовать общепринятым нормам.

Сделав первый шаг, не останавливаясь, я дошла до детского сада.

Что сохранилось в памяти об этом времени? Огромная комната с рядами кроватей, где нас укладывали днем спать (возможно, комната и не была такой огромной, но тогда она представлялась мне таковой). Живой уголок. Единственный обитатель, которого я четко помню: еж.

И еще. Я была влюблена сразу в двух мальчиков, которых по невероятному совпадению звали Сережами. Калинин и Березин. Не могу сказать, отвечали ли они мне взаимностью, кажется нет, но, насколько помню, для меня это не имело ровным счетом никакого значения. С тех пор, то есть с шестилетнего возраста, я их не видела, но до сих пор помню фамилии. Не зря же утверждают, что первая любовь самая сильная – на своем опыте могу сказать: это так.

Примерно тогда же я подружилась с Таней Абрамовой.

Мне не было семи лет, когда я пошла в школу. Не знаю, куда делись два моих Сережи, но Таня была со мной. Естественно, мы оказались за одной партой и с тех пор не расставались.

В начальных классах я была отличницей, все давалось мне легко. Но длительное время заниматься одним и тем же я не люблю. В самом деле, согласитесь, десять лет – это очень долго. Мне быстро надоедает однообразие, и эта особенность моего характера проявилась в том, что я перестала учиться. Кроме того, этому способствовало мое неумение делать что-то не по собственной воле, а вынужденно. А школа – принуждение в скрытой форме. Короче, я не открывала учебники, перестала готовить уроки. (Не спешите восклицать: «Ах, она двоечница!» Я ею не была). Я получала четверки и изредка тройки, при этом производя впечатление очень примерной и прилежной девочки, что было не совсем так. Еще один совет: не давайте читать это своим детям – во избежание плохого примера, не все же так талантливы, как я.

Усвоила ли я так замечательно все в первых классах, было ли это врожденным, но, не уча никаких правил, я писала предельно грамотно, если и ошибалась, то когда меня ставили в тупик вопросом типа: «Это слово пишется через „о“ или „а“? Здесь два „н“ или одно?» Альтернатива повергала в сомнения.

Контрольные по алгебре, геометрии, физике я почему-то писала на пятерки или в крайнем случае на четверки. До сих пор не знаю, как это происходило, ведь у доски я не показывала таких блестящих результатов.

Домашние задания делались мною довольно редко, обычно я списывала их либо у Тани, либо у кого-то другого, поскольку свое тлетворное влияние оказала и на нее.

Немного я все же наговариваю на себя. Иногда я решала дома задачи по алгебре и геометрии, вдруг возникали такие порывы. И поскольку знания мои оставляли желать лучшего, я обращалась с вопросами к отцу. Это не было блестящей идеей. Будучи в состоянии с легкостью все решить, но явно не обладая педагогическим даром, он начинал издалека, а именно с объяснения, что один плюс один будет два; спустя некоторое (довольно продолжительное) время мы переходили к тому, что два плюс один равно трем, и так далее. Я не выдерживала, хватала свои тетради, и это дополнительно отбивало у меня охоту к математическим наукам.

Литераторша меня терпеть не могла, при этом чувства ее были необъяснимы и взаимны, поэтому не стану называть ее имени, пусть останется безымянной, это будет моя месть.

Литературу я знала хорошо, и школьная программа, за редким исключением, была мною прочитана заранее. Официальная позиция на художественные произведения, бесконечное толкование образов и народности героев были мне неинтересны. Примитивные объяснения учительницы я не слушала. Видимо, догадывалась об этом и она, но уличить меня, как ни старалась, не могла. Она не вызывала меня весь месяц, чтобы потом вызвать несколько раз подряд, думая усыпить мою бдительность. Ее уловки не срабатывали, не действуя на меня и не выбивая из равновесия. Мне задавались каверзные вопросы по сюжету – она пыталась сбить меня с толку. Я отвечала не моргнув глазом.

За сочинения, будучи не в состоянии придраться к содержанию, она всегда выставляла мне нейтральную четверку, за грамотность же неизменно тройку.

Изучив выделенные красным ошибки, частью зачеркнутые в тексте ею же, но оставшиеся таковыми на полях, я подходила к ней и заявляла: «(Имя-отчество), вы неправильно отметили мне ошибки. Вы их зачеркнули, но все равно посчитали». «Горчакова, учитель тоже имеет право ошибаться», – каждый раз высокомерно отвечала она мне и никогда не исправляла оценку. Это всегда происходило прилюдно и повторялось с завидной регулярностью.

Так со своей грамотностью я имела тройку по письменным работам, но общую тем не менее четверку.

Кроме того, литераторша не выносила мои длинные волосы. Практически каждый урок начинался с ее громогласной реплики: «Горчакова, выйди из класса и заплети волосы». Хвост ее тоже не удовлетворял, нужна была обязательно коса, заколотая наверх. Видимо, в ее представлении именно таков был эталон ученицы. Сама она носила пучок и имела ярко-рыжие волосы. Я обычно выходила и не возвращалась. Иногда она игнорировала меня и мой хвост: должна же я была когда-то присутствовать на уроке. Причем, что смешно, единственная, кто еще имел длинные волосы, была Таня, но к ее хвосту литераторша не придиралась.

Сейчас, спустя столько лет, я понимаю, что ее так раздражало во мне. Мои распущенные волосы являлись для нее вызовом, который недвусмысленно звучал: я независима, я сама по себе, и ваша школьная муштра меня не касается. Может, я не во всем была права.

Историчка – вполне милая молодая женщина, появившаяся у нас классе в восьмом, но с одним недостатком или достоинством, смотря как к этому относиться, – она являлась нашим классным руководителем. Поэтому урок, как правило, начинался с обсуждения далеко не истории. Но преподавала она хорошо, была доброй, и оценки всем ставила вполне приличные.

Она только окончила институт, после которого сразу попала к нам, и в конце десятого класса позвала нас к себе на день рождения. Мы очень мило провели время, ей хотелось общаться с нами, а не со скучными занудами-преподавателями, бывшими в два раза старше ее. Но она ужасно боялась, что другие учителя узнают об этом ее демократическом, экстравагантном поступке. Заигрывание с учениками в нашей школе было отнюдь не в почете. И этот ее широкий жест омрачался постоянными вопросами, не рассказали ли мы кому-нибудь о том, что были у нее: Но все обошлось. Никто так ничего и не узнал.

Чаще всего мы звали ее просто Ирина, без отчества, которое я и не помню за ненадобностью, и могли позволить себе в ее присутствии других учителей называть прозвищами. Она это не одобряла, терялась, не зная как правильно реагировать, но и не особенно возражала.

Например, физичка была Коброй. Это соответствовало как ее характеру, так и внешности. Очень высокая и худая, она носила большие круглые очки в роговой оправе. Никто не обращал внимания на то, что у половины школы по физике стоит двойка не только в журнале (на каждом уроке их было не меньше шести-семи), но и за полугодие. Если бы нас за них отчисляли, школа давно опустела бы. И у меня, как и у многих, за одно из полугодий было «два», о чем я не особо сожалею. Часто, когда она вызывала меня, не утруждая себя выходом к доске, я просто говорила: не знаю. С меня стали брать пример другие. Никак не реагируя на это вопиющее заявление, Кобра, ни медля ни секунды, уткнувшись в классный журнал, вызывала следующего.

И не то чтобы вся наша школа была сборищем бездарей, просто, чтобы получить у нее хотя бы «четыре», надо было быть по меньшей мере Эйнштейном. Впрочем, не думаю, что ему повезло бы больше нашего. Против ее гипнотического взгляда и он бы не устоял.

Были у Кобры и другие особенности. Самое ласковое обращение, которое нам довелось от нее услышать, было «идиоты». Она с готовностью высказывала все те нелицеприятные вещи, которые думала о нас, а также и обо всех остальных, могла поднять ученика (в основном она нападала на ребят), и тут уже в ход шел весь арсенал, включающий «дебила», «дегенерата», «придурка» – и это еще самое безобидное из ее словарного запаса. Происходило все в то время, когда оскорблять учеников было не только не принято, но и считалось нонсенсом. Выходки Кобры, казалось, никто не замечал.

Она работала задолго до моего прихода и после того, как я закончила школу. Вполне вероятно, что и до сих пор терроризирует молодое поколение и их родителей.

Любопытно также, что никто из нас не переживал как из-за двоек, так и по поводу оскорблений, произносимых ею, не сбегал из школы, не предпринимал попыток к самоубийству. Нервы ли у нас были крепкими, были ли мы морально подготовлены рассказами в более младших, дофизических классах или закалились от общения с ней два раза в неделю, не могу сказать. Возможно, среди тех прививок, которые нам делали в школе, была одна особая с иммунитетом к яду кобры. С тех пор я спокойно реагирую на змей. Еще я слышала, что все учившиеся у нее неплохо потом разбирались в физике. Значит, это были навыки выживания в экстремальных условиях, придуманные ею.

Что же еще запомнилось мне из школы?

Географичка ставила нам пятерки за оформление стендов, которыми были увешаны стены кабинета: полезные ископаемые нашей родины, климатические условия, водные артерии и так далее. У меня сохранилось крайне смутное воспоминание, отвечали ли мы у доски. Судя по всему, это происходило крайне редко. С тех пор у меня развился географический кретинизм. Я понятия не имею, где что находится.

Англичанка гордо говорила о себе: «Я окончила университет с одной-единственной четверкой, остальные были пятерки». И мы дружно считали, что эта четверка была у нее по английскому. Основное время она рассказывала, замечу – по-русски, нам о своей семье и ее проблемах или о том, что и где купила себе из вещей. А в те редкие минуты, когда мы действительно занимались языком, она читала нам какие-нибудь тексты, в которых в ее исполнении русский и английский были вперемешку. Или просила читать Карину, ту единственную из нас, которая действительно знала английский, но благодаря своему частному преподавателю, а не школе: Карина собиралась поступать в иняз.

Как-то в пионерском лагере я получила почетную грамоту как лучший стрелок. Но не ждите, что на страницах этой книги я начну палить направо и налево из пистолета и уложу парочку бандитов. Этого не будет. Последний раз оружие я держала на уроках НВП, начальной военной подготовки, был тогда такой урок, где нам доходчиво и оптимистично рассказывали, что произойдет с нами в результате ядерного взрыва, а также учили разбирать и собирать автомат. Не представляю, как подобные навыки могли помочь при ядерной угрозе… Но как бы то ни было, в школе я уже не показывала блестящих результатов в стрельбе и впредь не собираюсь, о чем вас предупреждаю сразу, во избежание дальнейших недоразумений.

Класс наш был не особенно дружный. Он делился на две основные примерно равные части: мальчики и девочки, которые в свою очередь разбивались на более мелкие группы, представители которых периодически перетекали из одной в другую. И только мы с Таней были неделимы, независимо от того, к какой группе примыкали.

В школьном театре я играла все главные роли. Несмотря на это, актрисой я почему-то никогда не хотела стать, такой мысли у меня не возникало даже в подсознании.

Самое значительное воспоминание о моей актерской карьере: когда я была Спящей красавицей, то, как положено, уколов пальчик, я уснула строго по сценарию. Четверо мальчиков должны были унести меня за кулисы. Тут один из них споткнулся, и они меня едва не уронили. Должно быть, я слегка испугалась и открыла глаза, несмотря на то что мне полагалось крепко спать. Зрители оказались очень чуткими. Никто не смеялся, все сочувствовали. Мы ставили разные сказки. И только царевну Будур в «Волшебной лампе Аладдина» мне не удалось сыграть. Роли уже распределили, но тут наш театр по неведомой мне сейчас причине прекратил свое существование.

В общем, школа была весьма своеобразной. Я далеко не подарок. Когда прошли выпускные экзамены, вздохнула с большим облегчением. Родители тоже.

Добавлю, что я никогда не жалела о школе и не хотела вернуться туда вновь. И если потом мне и снились кошмары, они были именно о школе: я что-то не выучила, ни разу за весь год не была на литературе, мне предстоит отвечать по физике, не сделала лабораторную работу по химии…

Когда подходит к концу какой-то этап в жизни, ты думаешь: вот наконец-то тебя ждет свобода. Выясняется, что только в этот момент и начинается самое главное.

Школа осталась позади, необходимо было куда-то поступать.

Никаких особых пристрастий у меня не наблюдалось. И я поступила… в художественный институт на факультет дизайна. Парадокс? Вот такая уж я есть.

Группа наша состояла из двадцати человек, плюс минус те, которые уходили в академический отпуск или возвращались из него. С некоторыми вы успели познакомиться.

Все было примерно как в школе, только без Тани, тут наши дороги немного разошлись: она поступила в педагогический.

Потекла обычная студенческая жизнь, неспешно-вольготная между сессиями, когда можно было слушать лекции или только делать вид. Потом парочка напряженных дней перед экзаменами и очередное расслабление на несколько месяцев. Но с той разницей, что экзаменов у нас было меньше, чем в других вузах. Вместо этого у нас были так называемые просмотры, где мы показывали работы по живописи, рисунку, скульптуре, сделанные нами за время семестра.

Преподаватели были как-то менее экзотичны. Выделялся среди всех философ. С ним были некоторые довольно сложные проблемы: он слыл женоненавистником. При этом не подумайте ничего о его ориентации. С этим у него все было в порядке. Отношение к женщинам он изменил, когда любимая жена ушла к другому, оставив его с двумя детьми, к счастью для них мальчиками. С тех пор ненависть к бывшей жене была перенесена на всех представительниц коварного слабого пола, и свою месть он осуществлял на экзаменах. Но и эти трудности были преодолены.

Порой наша группа собиралась, чаще всего у Толика, обитающего, как вы уже знаете, в самой большой квартире. Иногда, о чем также упоминалось, мы спорили.

После института я вышла замуж, переехала от родителей к мужу. Но этот брак не продлился долго. Пока мы встречались, все было хорошо, но, когда поженились, он стал невыносим, и мы развелись довольно быстро и мирно. Я осталась в двухкомнатной квартире не совсем одна – с любимой кошкой Дашкой.

К животным я вообще питаю слабость, особенно к семейству кошачьих. В детстве я просила купить мне тигра, большого, в натуральную величину. И не игрушку, как вы можете предположить, а живого, но мама этого не сделала. До сих пор не пойму почему. Это так и осталось нереализованной мечтой.

Тигра у меня нет по-прежнему, но есть кошка, очаровательное пушистое, нежное существо. Кошка – это тот же тигр, только поменьше.

Дашутку я взяла крохотным, смешным комочком, когда еще училась в институте, но с самого начала именно меня считала она своим котенком. Говорят, что собаки привязаны к хозяевам, а кошки к дому. Могу с уверенностью заявить: ничего подобного. Для Дашки главное, чтобы я была рядом, а где жить, ей безразлично.

Когда Дашка была маленькой, я брала ее гулять, и она бежала за мной по тропинке парка или убегала вперед. Затем останавливалась и ждала, пока я догоню ее. Но скоро в парке появилось слишком много собак, и я боялась за нее.

Дашку не особенно расстроило отсутствие прогулок. Она с удовольствием сидела дома, играя в клубки.

Спустя некоторое время, я как-то взяла ее зимой на улицу. Очень удивившись непривычному пейзажу, не понимая, почему кругом все такое белое, она стала быстро закапываться в снег и прорывать там себе ходы. Я вытаскивала ее, она зарывалась снова, стремясь спрятаться от холода и непривычной обстановки.

Так закончились наши прогулки. Больше ее не тянуло на улицу. А я не настаивала.

Когда у нее было пятеро котят, она невероятно волновалась, что они разбегаются в разные стороны, и она никак не может их собрать. Бывает, я тоже разбегаюсь в разные стороны. Ее это крайне нервирует и заставляет переживать, несмотря на то что я уже большая девочка. Для родителей дети всегда остаются детьми.

Она ходит за мной хвостом, не разрешает одной находиться в ванной, внимательно следя, что я там делаю. Мой размер представляет для нее большое неудобство. Будь ее воля, она взяла бы меня в зубы и утащила из такого опасного места, где есть вода. Но что делать, если котенок вырос таким большим? Поэтому, когда я в ванной, она сидит на стиральной машине, непрестанно мяукая, взывая к моей совести и рассудку, уверенная, что с этим мокрым делом надо заканчивать быстрее. Но я, как и все дети, не всегда слушаюсь ее, а вернее очень редко. Не стоит говорить, что спит она со мной и считает меня своей собственностью.

Работаю я в дизайнерской фирме, занимающейся разработкой рекламы. Дела последнее время идут неважно. Заказов мало. Деньги задерживают. Я продолжала работать там по инерции. Надо было бы поискать новое место, однако поисками я заниматься не собираюсь. Что-то должно подвернуться, как оно обычно со мной и бывает. Если я начну искать, ничего не получится. Все придет само по себе, независимо от меня, так было всегда. Самостоятельно, как выясняется, я могу находить только неприятности.

Как я уже говорила выше, я не читаю детективов, предпочитая более серьезную литературу. И если я и была отдаленно связана с ними, то только однажды.

Как-то, еще, должно быть, в школе, мы с Таней и нашими родителями пошли в театр на пьесу с детективным сюжетом. В перерыве отправились в буфет.

Таня спросила:

– Ты уже догадалась, кто убийца?

– Конечно, – нисколько не задумываясь, ответила я.

– Да? – удивилась моя задушевная подруга. – И кто?

– Тот, кто делал эти пирожки, – серьезно ответила я.

Это было первое и единственное раскрытое мной преступление.

Считаю ли я себя азартным человеком? Скорее да, чем нет.

Я понимаю людей, проигрывающих за рулеткой состояние. При определенных обстоятельствах вполне могла бы совершить подобное.

Во всяком случае, я человек увлекающийся. Если мне интересна какая-то идея, я оставляю все свои дела, забываю обо всем на свете и занимаюсь только ею. При этом довольно быстро мне может мое занятие и наскучить. Конечно, к этому должны быть какие-то предпосылки: либо на самом деле я не была достаточно увлечена, либо занятие оказалось не столь увлекательным, как мне показалось вначале, либо желаемое не достигнуто достаточно быстро.

Я не отношусь к категории людей терпеливых, мне нужно все получить сразу, иначе это теряет всякий смысл и привлекательность.

Я родилась под знаком Весов и, в отличие от других, редко нахожусь в равновесии. Получив требуемое, я могу в ту же секунду утратить к нему интерес, что бывало не раз. Могу купить вещь, которую потом ни разу не надену, ведь смысл в том, чтобы реализовать желание.

Мой принцип: главное – процесс, а не результат. Вот почему я, пусть и к своему негодованию, могла вмешаться в этот спор, который и считаю глупостью. Но, несмотря на это, пойду до конца, чем бы все ни закончилось.

Кажется, я завершила необходимые на данный момент объяснения.

Продолжаю. А если что и упустила о себе, то в дальнейшем восполню пробелы. Конечно, о чем-то вы не узнаете никогда. Согласитесь, должны же у меня быть свои секреты.

А теперь переходим к детективу настоящему, невыдуманному…

Все, что вы прочитаете на этих страницах, – правда, только правда, и ничего кроме правды, если не считать небольшой доли вымысла.

События и имена участников, во избежание каких бы то ни было недоразумений, не изменены и являются подлинными, но проверить это вы никак не сможете.

На этом о себе заканчиваю.

Утром позвонил Говорун. Я была еще в кровати.

Не открывая глаз, нашла телефон и что-то пробормотала.

– Привет, Мата Хари.

Какая Мата Хари? Почему Мата Хари? Какой привет? Я ведь еще не проснулась. Оставьте все меня в покое!

– Вы ошиблись номером… – сонно забормотала я.

– Это Виталий, – произнес далекий голос в трубке и прибавил на мое недоуменное мычание: – Смирнов.

– Какой Виталий Смирнов? Не знаю никакого Виталия Смирнова, – не уступала я, должно быть, подспудно сработал инстинкт самосохранения, – вы не туда попали.

– Говорун, – пояснили мне.

– А-а, – сдалась я перед неизбежным, – привет. Чего тебе?

Не слишком я была расположена к долгим беседам с утра пораньше. Особенно с ним.

– Как спалось Королеве детектива?

Какой еще королеве? Ты что, после вчерашнего не протрезвел?

– Я-то трезв. А как ты? Готова?

– Ты о чем? – зевая, без малейшего любопытства и настороженности спросила я, медленно выходя из сна и садясь в кровати. – К чему я должна быть готова?

Дашка, спавшая у меня под боком, недовольно посмотрела на меня: зачем потревожила? И снова свернулась клубочком.

– Заняться расследованием.

Расследованием? – снова зевнула я, все еще слабо ориентируясь в окружающей действительности.

Ты что, Горчакова, с утра совсем, плохо соображаешь, бедная? Переспрашиваешь практически каждое слово.

– Ты меня разбудил. Отвали или говори, что нужно.

– Ты хоть помнишь что-нибудь? Мы с тобой поспорили.

Спор, условия, кретин следователь Михайлов из романа Говоруна – все смутно всплывало в моей голове.

– Что ты хочешь, Смирнов?

– Я подобрал тебе дело. Или мне свой выигрыш сразу забрать? Могу сам заехать прямо сейчас. Я негордый.

Надо было послать его куда подальше. И почему только я этого не сделала? Просто наваждение какое-то.

Тряхнув головой, чтобы окончательно проснуться, я спросила:

– И что за дело?

– Так, ничего особенного. Простенькое дельце. Тебе раз плюнуть. Может, конечно, два раза. Тема тебе близкая – искусство. Так что не особо отклонишься от привычного курса. У одной старушки картины украли.

– Ты, Смирнов, в своем уме? – тут же вознегодовала я. – Какой-то вор залез в квартиру и унес вещи. Где я его тебе найду? Таких краж – тысячи, их расследованием никто даже не занимается. Мало ли что произошло. Просто пьяный вломился в дверь, я его ищи?

– Да нет, не пьяный. И не обычный вор. Дверь не взломана, совсем не тронута. Это не банальная кража. Тут действовал профессионал высокого класса. Да и картины непростые. Между прочим, Бенуа и Ренуар.

– Хорошая старушка!..

– Моя двоюродная тетка.

– Неплохие родственнички у тебя. Ждешь наследство?

– Нет, не жду. У нее свои дети есть. Им и достанется.

– Ну и что это ты на меня спихиваешь свою родственницу, если не рассчитываешь, что я способна что-то отыскать?

– Самому некогда. Она в милицию обращаться не хочет. Кое-какие шаги я предпринимаю. Не без этого. Но вдруг у тебя лучше получится. Вот и проверим.

– За соломинку хватаешься, Виталий, себе не доверяешь. Так у тебя, не дай бог, комплекс неполноценности возникнет.

– Ты о моих комплексах не волнуйся. Об этом я сам позабочусь. О себе думай, если хочешь мою машину получить.

– Бедняга, – посетовала я, смеясь, – скоро тебе пешком ходить придется. Не разучился? Если да, то всю зарплату на такси прокатывать будешь. Дорого я тебе обойдусь.

– Веселись, пока не проиграла. Ну что, берешь старуху? Если нет, у меня еще серийный маньяк есть, – добавил он ехидно.

– Спасибо. Мне что-нибудь поспокойнее. С маньяком сам разбирайся. Вы с ним быстро найдете общий язык, если раньше ты его не заговоришь до смерти.

– Ха! Ха! Ха! Запиши адрес и телефон, острячка, – он продиктовал. – Записала? Зовут ее Анфилада Львовна Соколова.

– Ты что, издеваешься, Смирнов? Нарочно меня из себя выводишь?

– Не издеваюсь, ее действительно так зовут. Что я теперь сделаю? В тридцатые годы было модно детей называть всякими экзотическими именами. Это еще не самое худшее.

– Ну и имечко у твоей родственницы. Анфилада Комнатовна.

– Какое есть.

– Анфилада так Анфилада. Хоть Гарпиона Федуловна. Мне без разницы. Как же я должна представиться?

– Скажешь, что из милиции, моя помощница. Документы требовать не будет. Я ей позвоню, предупрежу, что зайдешь. Учти, я тебе помогать не собираюсь. Теперь выкручивайся сама как знаешь. Адрес и телефон записала?

– Не беспокойся. Мне твоя помощь точно не потребуется.

– Ну ладно, Горчакова, бывай. Созвонимся через месяц.

– Пока.

Не дожидаясь ответного прощания, я положила трубку.

Другой такой идиотки не сыщешь. Просто классическая. Зачем мне это, спрашивается? Что я хотела доказать и кому? Ввязалась в какую-то ерунду. Тоже мне леди Шерлок Холмс. Мало того что мне неинтересно вести какие бы то ни было расследования, меня даже уже написанные детективы не слишком привлекают. А чтобы создавать свои собственные!..

Вот уж ирония судьбы. Я абсолютно уверена, что ничего у меня не получится. Какие картины я могу найти, если даже в собственной квартире что-либо отыскать не всегда удается. Постоянно теряю ключи, документы, вещи – и потом неделями их ищу.

Да и не в этом дело. Как вообще к этому подойти? Я не разбираясь в подобных вещах! Короче, я совершенно не гожусь для того, во что по глупости ввязалась.

Я расследую преступление? Полнейший бред. Я не имею никакого представления, как за это взяться, я не понимаю, как вообще расследуют преступления. Для меня это полнейшая загадка. Можно ли, имея только сам факт наличия преступления, узнать, кто, как и зачем? Вот с «что? где? когда?» проще. Это мне известно. Но остальное? Я не только бесславно провалю расследование, но еще и буду выглядеть полной дурой. Во всяком случае в собственных глазах точно. А я отношусь к себе весьма критически.

Что на меня в самом деле нашло? Поспорила с Говоруном, согласилась участвовать в бредовом фарсе, была разбужена чуть свет – в десять утра, а для меня это очень рано. Такого кощунства простить я не могу. Ночью было ужасно душно, спать просто невозможно. Ворочалась с боку на бок, только под утро удалось заснуть по-настоящему, так сладко, и тут звонок.

После случившегося уснуть точно не удастся, придется вставать.

С сожалением я выползла из кровати, продолжая негодовать.

С другой стороны, подумала я, выпив кофе и покрутив в руках бумажку с адресом, мне сейчас все равно нечем заняться. С сегодняшнего дня я в отпуске, пока никуда не собираюсь, разве что на дачу, но с этим можно повременить.

Есть еще один фактор, почему мне придется взяться за это дело, – с бабушкиными сережками расставаться совсем не хочется, особенно отдать их ни за что Говоруну. Только не это! Хотя и придется, если смотреть правде в глаза, что делать порой не всегда приятно.

Вопрос номер один: с чего начать? Ответ напрашивался сам собой: с визита к Анфиладе, а дальше посмотрим.

Ну и имя дали девочке родители! Назвали бы ее еще Галереей, чем плохо?

Закончив все свои утренние дела, я решила посетить замечательный уголок Москвы – Чистые пруды, где и обитала старушка.

Надев деловой костюм, который, по моим представлениям, наиболее соответствовал образу работника милиции, я отправилась на поиски Бенуа и Ренуара.

Район Чистых прудов находится на вершине пологого холма. В таких местах часто бывают болота, откуда берут начало небольшие речки. Точно так было и здесь – ручьи собирались в речку Рачку, которая текла на юг и впадала в Москву-реку. Местность постепенно обживалась, становилось суше. Но когда Рачку пересекла стена Белого города, перед которой строить дома запрещалось, там осталась низина – образовался пруд. В него стекали все отбросы из округи, в том числе и от мясных лавок, стоявших неподалеку – у Мясницкой улицы. Вода распространяла зловоние, отчего первоначально пруды назывались Погаными.