Текст книги "Последняя охота"

Автор книги: Наталья Корнилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– В машине. Привести?

– Можно. Нет, погоди пару секунд.

Шеф сегодня на удивление лаконичен. Правда, его можно понять: не успел приехать, как тут же встала острая необходимость разминировать какого-то придурка, да еще и жена с сыном при этом подвергались опасности. Было от чего разозлиться.

– Ее фамилия Беловицкая? – Я кивнула. – А, ну да, ну да… Вспомнил. Она звонила мне, – продолжал Родион Потапович, – на сотовик. В офис не звонила потому, что ей мои услуги посоветовал Андрюха Маковский, наш, как оказалось, общий знакомый. Он знал только номер моего личного мобильника. Черт, боевая баба, даром что за полтинник перевалило. Из отпуска меня выдернула…

– Мы беремся за это дело? – полуутвердительно спросила я. Впрочем, ответ был очевиден.

– Да, – кивнул Шульгин. – А теперь, Мария, прогуляйся по двору и приведи мне Беловицкую! – скомандовал он. – А я пока этим молодчиком займусь.

Он кивнул на парня, которого из помещения для приема посетителей перебазировали в личный кабинет Шульгина. Парень сидел, уткнувшись лицом в колени.

– Ну и долго ты молчать будешь? – по-отечески спросил Родион. – Учти, я терпеливый, сидеть будем до морковкиного заговенья, пока ты мне не расскажешь, кто тебе заказал нападение на Беловицкую.

– Я сам, – глухо сказал парень.

– Что – ты сам? Сам придумал взять взрывчатку, сам сделал ее, сам нашел Беловицкую, сам напал на нее? Так?

– Угу.

– Что – «угу»? – разозлился Родион. – Ну не мог ты сам это придумать, не мог!

– Почему не мог? Что я, дурак, что ли?

– Вот именно – дурак! Если б не дурак был, сейчас бы дома сидел да чай с плюшками трескал. Если ты сам все это придумал, то мотив мне хоть один назови! Ну? Я слушаю!

Парень горько вздохнул. Похоже, он страшно жалел, что вообще во все это ввязался.

– Маша, иди! – устало махнул рукой шеф. – Сил моих больше нет. Дурак дураком…

Я вышла. Конечно, не очень приятно, когда тобой вот так помыкают, но я вообще философски отношусь к жизни, потому и возражать не стала. Мной вообще можно помыкать сколько угодно, я не принципиальная… Бог с вами, тружусь на пользу Отечества, и ладно! К тому же кто сказал, что жизнь детектива – это всегда блестящие операции, погони, перестрелки и феномены разума и логики? Нет, в большинстве своем – это рутина и беготня по мелочам.

Но не успела я сделать и двух шагов с крыльца, как взрыв все-таки раздался.

* * *

Хотя звук только сначала показался взрывом. Оно и понятно – если от такого бабахающего звука у всех машин, которые находились поблизости, автоматически включилась сигнализация, то он не чем иным, кроме как взрывом, быть не может. Однако дом наш оказался абсолютно цел по одной простой причине: рванула не «зажигалка» паренька, которую в момент моего ухода вертел в руках Родион Потапович. Что-то круто бабахнуло во дворе.

Я бросилась туда, перескочив ступеньки. Махом преодолев сто метров, я оказалась возле своего любимого джипа «Чероки», который, увы, уже никогда не выжмет скорость сто восемьдесят, уходя от погони. В его бок – с той стороны, где находится бензобак, – неудачно вписался чей-то «Харлей Дэвидсон».

Что толку ругаться, когда словами уже ничего не изменишь? Однако я материлась почем зря. Обидно, знаете ли, машину терять. Когда я еще такой удобный внедорожник куплю? Да и не нужен мне другой, меня этот прекрасно устраивал. Зато, по счастью, салон джипа, сейчас ярко освещенный всполохами пламени, был пуст. Значит, Елена Дмитриевна успела выйти из машины до того, как в нее врезался «Харлей». А кстати, где же его хозяин? Я осмотрелась. Никого вокруг, если не считать уже набежавших зевак. Ничего не понимаю: два средства передвижения полыхают себе, словно в огне любви. Я – хозяйка одного из них – здесь, а где владелец байка?

Его отбросило аж на пятнадцать метров от гигантского костра. Человек в черной кожаной куртке неподвижно лежал возле детской песочницы, голова его без мотоциклетного шлема была неловко вывернута набок. Брошенные детьми игрушки валялись в песке, на земле, а сами маленькие хозяева испуганно столпились поодаль, восторженно глядя на зрелище. Оно, конечно, того стоило. Жаркие клубы бензинового огня вырывались из догоравшего салона, мягко, но в то же время стремительно быстро взлетали вверх, где чернели и превращались в смоляной дым. Ну вот, процент смога в Москве сегодня повысился, подумалось мне. Интересно, кто-нибудь догадался вызвать пожарных?

Издалека донесся вой сирены. Значит, догадался.

Я подбежала к человеку. Бессмысленно вытаращенные глаза серо-голубого оттенка смотрели куда-то в небо точно такого же цвета. Черная кожаная куртка была надета, по-видимому, на голое тело, причем, судя по запаху, который шибал в нос сразу же, как только подойдешь к человеку, тело это было давно не мытым. Грязные сальные патлы, когда-то светло-русые, перепутались сейчас с травинками и песком, ноги были обуты в разбитые кроссовки, одна вообще без шнурков. В целом парень производил впечатление бомжа, хотя… Откуда у бомжа на шее серебряная цепочка? Может, он панк? Тоже вряд ли. Конечно, данная группа людей хотя и отличается девиантным поведением, называя себя «отбросами общества», и совершенно не следует так называемому «здоровому образу жизни», но даже они, по крайней мере, пахнут как люди. От этого же за километр несло тухлой рыбой. Кстати, с какой именно он помойки? У нас довольно приличный район, здесь жители исправно выкидывают мусор в бачки АТХ, которые регулярно опустошаются коммунальной службой. Ближайшая мусорка только в трех кварталах отсюда.

– Девушка, посторонитесь! Что вы тут делаете?

Я моментально отошла в сторону, пропуская к телу прибывших на место происшествия стражей порядка. Какие они нынче оперативные! Не прошло и пяти минут, ан они тут, как сивки-бурки, вещие каурки…

– Степан! – зычно заорал вдруг один из ментов. – Зови сюда наших, здесь тоже ЧП – труп!

Я оглянулась и поняла, в чем причина необычной мобильности группы оперативного розыска. В соседнем с нашим доме живет Мишка-интеллигент, на самом деле алкаш прожженный. Отличается тем, что любит устраивать демонстрацию протеста против капитализма. Надерется до паучков, вспомнит, бедолага, с перепоя те времена, когда водка стоила два двадцать, и начинает права качать. Из чистой вредности. Если баба Шура из квартиры напротив даст ему на похмелку, то акт протеста умирает на корню. Если у нее самой сто рублей до пенсии, то Мишке ничего иного не остается, как доставать из чулана реликвию – берданку, которую Родион все хочет купить для коллекции. Но Мишка не желает расставаться с подругой жизни.

И Мишка начинает палить в ворон, крича: «Мочи буржуев!»

Каким образом смерть вороны повредит буржуям и внесет ясность в похмельную голову, неясно – видимо, причинно-следственная связь видна только одному Мишке. Но вскоре неизбежно приезжает милиция, которую вызывает кто-то из перепуганных прохожих – здешние-то уже знают, что Мишка безобидный: постреляет и успокоится. Но менты обязаны «реагировать».

– Вы – свидетель? – спросил меня один из них, капитан средних лет. Его маленькие казахские глазки внимательно осматривали каждый сантиметр моего тела, всем своим видом выражая подозрение, что он, кажется, встречал мою физиономию на доске «Разыскиваются! Вооружены и очень опасны».

– Нет, я не свидетель, – честно ответила я.

– Тогда что вы тут делаете?

– Смотрю на него. – Я махнула рукой на труп.

– Что? – взъярился мент. – Просто шла мимо и решила посмотреть на труп? Зрелище очень интересное?

– Очень, – не покривила душой я.

Мент задохнулся от подобной наглости. Кстати, не он первый, кого моя тактика максимально тупо и честно отвечать на заданные вопросы приводит в замешательство. Ну, ведь согласитесь, я правду сказала. Во-первых, я не свидетель, так как прибежала гораздо позже, чем этот бомж свалился с мотоцикла, а во-вторых, я действительно просто смотрела на него из интереса и любопытства. Профессионального интереса, правда, но об этом менту знать не обязательно. Он же не спрашивал, почему я смотрю на труп мужика, а одно из правил, которому я научилась за годы службы в частном сыске, – не отвечай на вопрос, который еще не задали. Иными словами, не облегчай жизнь оппоненту, если он враждебно к тебе настроен.

– Имя, фамилия, где живешь, место работы, что тут делаешь?

– Извините, не поняла, мы с вами на «ты» или на «вы»? – дружелюбно уточнила я. – А то я не знаю, как мне себя вести. Все-таки «тыканье» располагает к более фамильярному общению, не находите?

Мент побагровел.

– Ну зачем же так злиться? – мило улыбнулась я. – Якимова Мария Андреевна, живу рядом, место работы – детективное агентство «Частный сыск», вон дверь, – я махнула рукой. – Агентство принадлежит Шульгину Р. П.

Я показала ему удостоверение, сделанное Валентиной на компьютере и закатанное в пластик. Все чин чинарем. Капитан поперхнулся. Я продолжала сиять улыбкой. Люблю доводить ментов. Хоть как-то за свои шоферские обиды поквитаюсь… Правда, нужно быть осторожной и не перегибать палку.

– А ну, давай двигай отсюда, Якимова Мария Андреевна! Детективное агентство, блин! Развелось вас…

– Не преувеличивайте, – возразила я. – Наше агентство, конечно, не единственное в столице, а уж в любимом Отечестве и подавно, но все равно частных сыскарей, да еще и имеющих лицензию, не так уж и много, чтобы они под ногами путались.

– Тебе что здесь надо? – по-простецки заговорил капитан. – А?

– Вообще-то, как вы могли заметить, парня отшвырнуло сюда взрывной волной.

– Я заметил, – ядовито ответил капитан.

– Так вот, это мой джип взорвался. Сами понимаете, интересно же, кто лишил меня машины.

Стоило посмотреть на его физиономию в этот момент! Казалось, что из надутого красного шарика выпустили разом весь воздух.

– Отлично, – капитан справился с собой где-то через минуту и даже повеселел, – тогда идите вон к лейтенанту Борисову. Хотя бы один очевидец нашелся, а то все, как крысы с корабля, разбежались.

– Я не очевидец, – была вынуждена напомнить ему я, но капитан лишь махнул рукой в ответ. И в самом деле, какая разница? Очевидец, пострадавшая – иди, давай показания, и весь разговор.

* * *

Что же шеф так медлит? Неужели взрыв, прозвучавший во дворе, – мелочь, не стоящая внимания?

Однако шефа не было. Я решила пока не терять времени даром и получить как можно больше информации о случившемся. Сзади меня находились двое оперативников, которые в это время занимались трупом, лежащим возле песочницы. Один из оперативников сидел на корточках перед мертвым мотоциклистом и был, по-видимому, практикантом. Или новичком, пришедшим в органы сразу после юридического института. Его значительно более старший коллега стоял с безучастным видом и курил. В руках были небрежно свернуты незаполненные формы для протокола.

– Мужчина, на вид двадцать три – двадцать пять лет, – говорил молодой. По всему было видно, что ему интересны и труп, и работа, однако свои светло-голубые джинсы он берег очень тщательно, старался не касаться земли коленями. – Волосы светло-русые, очень грязные. Вши у него, Валентин Петрович. Очень мило… – Он брезгливо потряс рукой, словно скидывая насекомое, хотя на самом деле даже не касался волос погибшего. – Та-ак. Одежда, Валентин Петрович, такая: куртка кожаная, черная, поношенная, на левом рукаве порез, заклеенный скотчем. Брюки спортивные, очень, Валентин Петрович, грязные. Обувь почти развалилась, старые спортивные туфли. Господи, Валентин Петрович, ну и вонь! Он что, с рождения, что ли, не мылся? Кошмар! Так, на шее серебряная цепочка… Ни фига себе! Прикиньте, Валентин Петрович, почти в палец толщиной.

– Настоящая? – без проблесков эмоций поинтересовался коллега.

– Похоже, да, Валентин Петрович. Странный бомжик, Валентин Петрович: одежда с мусорки, а цепь на шее как минимум две штуки стоит. Рублей, конечно. Плетение обычное… Знаете, Валентин Петрович, недавно одного пацана ограбили, он заявление писал, так вот, по-моему, эта цепь – его.

– Ошибаешься, – процедил старший, едва взглянув на шею бомжа, – это не его цепь. У Иванова она была из потемневшего серебра, а эта блестит.

– Почистили, – не унимался парень.

– Никто ее не чистил, – начал злиться старший, – тебя вообще кто просит делать выводы? Иди вон… к Борисову. Там помогай. А протокол я сам составлю!

– Отчет по практике включает в себя составление протокола на месте происшествия, Валентин Петрович, – хмуро сказал младший. – И потом, это вы мой руководитель, Валентин Петрович…

– Тогда слушайся! Тебя дисциплине учили?

– Учили, Валентин Петрович, – еще более насупился парень. – Только, Валентин Петрович…

– Прекрати называть меня Валентином Петровичем! – не выдержал мужик. – С этого момента – только капитан Самойленко!

– Есть, капитан Самойленко! Так точно, капитан Самойленко! Можно выполнять, капитан Самойленко? – вытянулся во фрунт пацан в джинсах.

Я тихонько фыркнула. Интересно, он издевается или на самом деле такой идиот?

– Иди уже, – устало мотнул головой Валентин Петрович. – Швейк хренов…

Парень послушно развернулся и пошел к вышеуказанному лейтенанту.

– Твою мать, работнички! – процедил сквозь зубы старый оперативник. – Молокосос! Работает от силы дня два, а достал уже во как!

– Зря вы так, – миролюбиво сказала я, – мальчику нужен опыт.

Капитан моментально оглянулся со свирепым видом, чтобы узнать, кто тут такой умный, но я послала ему свою самую очаровательную улыбку, всем видом показывая, что я на его стороне.

– Кто же его еще научит, как не вы. А государству нужны обученные кадры в милиции. Такие, как вы, честные и неподкупные, – надеюсь, он не заметит сарказма.

– Спасибо на добром слове, – оттаял капитан. Не заметил, значит. – Приятно, что хоть кто-то верит в милицию. А то все – оборотни, оборотни… Из-за нескольких сук всех порядочных ментов готовы перевешать…

Так, мужик сейчас в полемику ударится, наболевшим делиться станет. Я добрая и не против того, чтобы пожалеть страдающую душу, но информации от этого ноль. Надо менять разговор.

– А все же странно, что у бомжа на шее цепочка дорогая висит. Интересно, почему?

Вопрос я задала подчеркнуто индифферентным тоном, вроде как мне и неинтересно совсем. Чтобы он не рассердился на то, что я сую нос не в свое дело.

– Цепь действительно не совсем подходит к его… костюму, – согласился мент. – Сам бы хотел знать, как она у него оказалась.

– А отчего умер этот несчастный?

– Сейчас патологоанатом приедет и скажет. Я думаю, что от перелома шейных позвонков. Сам видел, как этот парень летел, ударившись о джип. Повезло еще, что не сгорел.

– Повезло? – скептически переспросила я.

– Нам повезло, – сказал мент. – Иной раз по обгоревшему трупу с трудом определишь, кто погиб: мужчина или женщина. А тут… Полный набор! И отпечатки, и описание… Красота!

– Не думаю, что она спасет мир, – подытожила я.

* * *

Тот, к которому всех посылали, то бишь лейтенант Борисов, скоренько опросил меня и отпустил, взяв обязательство приехать в ближайшее время в районный отдел милиции. Ага, есть у меня время по отделам разъезжать! У меня пропавшая где-то бродит, а я все заняться ею никак не могу! Заказ ведь могу потерять! Я бросилась в наш офис звать Шульгина, но тут он сам выскочил.

Глупого вопроса, что случилось, он не стал задавать – и так все было видно. Прищурив близорукие глаза, Родион Потапович оглядел полыхающий джип, к которому только-только подъехала бригада пожарников и спешно теперь разворачивала шланги. Вскоре пенные струи стаяли, открыв миру новую форму моего джипа – обгорелый остов. Я отвернулась, чтобы не видеть это чересчур печальное зрелище. Право, в языках огня он даже интереснее смотрелся, чем сейчас…

– Сочувствую, Мария, – потрепал меня по плечу шеф. – Старый добрый «Чероки»… Хорошая была машина.

Мы молча направились к офису.

– Родион Потапыч, а где Беловицкая? – неожиданно спохватилась я. – Я ее не встретила во дворе.

– В кабинете. Она вбежала вся перепуганная почти сразу после аварии. Глаза вытаращенные, кричит что-то вроде: «Меня хотят бить! Меня хотят бить!» – и взвизгивает. Ее кто-нибудь бил? – флегматично осведомился шеф у меня.

– Нет, конечно. Кому взбредет в голову такая дурная идея?

– Значит, нервы, – констатировал шеф. – Я ей налил коньяка, посоветовал успокоиться, но сама понимаешь, что времени у меня было в обрез. Да еще и парень этот со своей взрывчаткой – она как увидела его, опять давай визжать, я думал, оглохну. Как же трудно иногда с бабьем… Короче, она должна быть у меня в каб…

Неожиданно дверь офиса распахнулась, и на улицу выскочил паренек в синей фланелевой рубашке, застегнутой на две или даже одну пуговицу где-то у пупка. Завидев нас, он стремительно бросился в сторону и со скоростью хорошего спринтера понесся в сторону оживленной магистрали. Кроме нас, на него никто не обратил внимания.

– Что за черт! Машка! – одернул меня Родион. – Чего стоишь?

Можно было бы объяснить шефу всю бессмысленность погони, но я предпочла не спорить. Был приказ догонять – значит, надо бежать. Тем более, чем черт не шутит, вдруг действительно догоню? Может, он споткнется и будет там лежать, меня дожидаючись?

Все это я додумывала уже на бегу. Завернув за угол, я помчалась за парнем, который был уже почти в конце квартала. Рубашка билась парусом. Прохожие шарахались в стороны.

Орать: «Стой, падла, стрелять буду!» – не имело смысла, все равно нечем. Да и дыхание можно сбить. Лучше молча догонять убегающего. Львы, например, догоняя жертву, никогда не орут на всю саванну, расписывая в подробностях, как же они будут сейчас есть эту гниду позорную, антилопу гну. Они просто бегут за ней. Молча и красиво, сильными прыжками.

Я прибавила скорость, хотя что-то мне подсказывало, что я вряд ли догоню пацана. Правда, это вредные мысли, дезориентирующие. Мы ж рождены, чтоб сказку сделать былью…

Парень свернул в арку, я – за ним. Наши шаги гулко отдавались под высоким, исписанным непотребными словами сводом арки. Кроме нас, тут никого не было. Случайно шедшая мимо кошка остановилась на секунду, оценила обстановку и легкой рысцой посеменила в другую сторону. Сосредоточившись, я явственно услышала одышку парня. Он уже начал сдавать. Курить надо меньше.

«Упадешь ты, нет?» – взмолилась я. Бегать по московской жаре не очень-то приятно.

Мои мысли словно трансформировались в реальность, и парень, зацепившись за какую-то коробку, покатился кубарем по земле, остановившись в луже, не просохшей здесь с позавчерашнего дождя.

– Попался, голубчик! – облегченно завопила я, накидываясь на него, как амазонка. Был ли смысл убегать?

– Слушай, не трогай меня, ага? – взмолился парень, стараясь увернуться от моих рук, коими я крепко придавила его к земле. Пришлось пустить в ход колено. – Ты че? Че надо? Я больше не буду, правда! Пока он стенал, я старалась прикинуть, что делать дальше. Прижимать его к асфальту, как сейчас, более не имело смысла. Народ мимо пойдет, что подумает?

Излишнее внимание привлекать не хотелось.

– Ты чего удрал? – спросила я. – Кто тебя освободил? Ты же в наручниках был!

– Никто, никто не освобождал! – залепетал парень. – Я сам. Я ловкий, меня мама научила.

– А тому, что за свои глупости нужно отвечать, тебя мама не научила? – Вопрос был чисто риторический, потому я перешла к сути: – Короче, так! Сейчас ты встаешь. И не вздумай рыпаться, сломаю что-нибудь. Руку там или шею. Но шею – вряд ли, ты нам еще живой нужен. – Парень позеленел, говорила я вполне серьезно. По крайней мере, старалась. – Понял?

– Понял! – смирно кивнул парень, едва не плача.

Конечно, когда я помогала ему подняться, он чуть снова не вырвался – я бы на его месте сделала именно так. Пришлось отвесить неразумному подзатыльник, чтобы понял, кто в доме хозяин. Неожиданно сзади раздался приятный мужской голос, спросивший:

– Помощь нужна?

– Да, пожалуйста, – ответила я, не оборачиваясь. – Подер…

На мою голову обрушился страшный удар, после которого асфальт показался мне не таким уж и твердым. Сквозь искры в глазах и фонтан боли я чувствовала, как из ослабевших рук вырвался парень. Стук убегающих ботинок был последним, что я слышала. Далее была пустота.

* * *

– Ой, мама! – Девушка бессильно прислонилась к кирпичной стене, пачкая длинную белую юбку, напоминавшую больничную одежду. В коленях появилась сильная слабость. Желудок, и без того бунтующий, неожиданно скрутило, перед глазами замелькали искры.

– Ой, мамочки! Ой, боже ж мой, помоги!

В вязаном коричнево-зеленом кардигане старушечьего вида, который совершенно не шел к блондинистому облику девушки, со всклокоченными длинными русыми волосами и с безумием в глазах, эту молодую особу легко было принять за пациентку психиатрической больницы, ушедшую в самоволку. И в принципе это было не так уж далеко от истины. Девушка действительно была пациенткой лечебного учреждения. Сбежавшей.

Ноги в шлепанцах отказались ее держать, и девушка безвольно опустилась на асфальт. Обманчивая энергия, согнавшая ее сегодня утром с постели, оказалась лишь иллюзией. Силы таяли, а что делать дальше, девушка не представляла.

«Зато жива! – твердила она сама себе. – Зато никто уже не отравит».

Утешение было слабым – здесь, на задворках какого-то окраинного поселка, где отчего-то нет никого, она, пожалуй, отдаст богу душу еще скорее, чем в больнице. От палящего солнца, от дикой боли в желудке, от распухшего горла, которое, как ей казалось, уже достигло размеров головы, и от прочих неудобств. Может, все-таки стоило остаться в больнице? Тетя бы помогла, выручила, утешила…

Хотя как бы она помогла? Юля же сама, своими ушами ясно слышала разговор медсестер, готовивших ее к операции по изменению этих самых ушей. Впрочем, разговором это назвать было сложно, так как первая медсестра практически сразу же отослала вторую под каким-то благовидным предлогом, а сама принялась за дело, бурча себе под нос, думая, что пациентка спит и ее не слышит:

– Сейчас мы тебе вколем дикаинчику немножко, кубиков пять. И уснешь ты у нас так, что ничего и не почувствуешь!

Юлия слишком поздно осознала, что ее хотят отравить – ведь дикаин для нее безумно опасен! И она не могла это остановить, так как в привязанную руку уже вошла игла. Смертельная жидкость медленно втекала в кровь и дурманящими щупальцами уже начала опутывать мозг.

Произошло чудо, не иначе. Юлия выжила и, когда на следующее утро прокрутила в голове все события предыдущего дня, поняла, что никакой «случайности» в анафилактическом шоке нет – дикаин вкололи намеренно. Зачем? – возникал вопрос. Ответ напрашивался сам собой – только с месяц назад Юлия узнала, что, оказывается, она, словно в мексиканском сериале, стала богачкой. На нее неожиданно свалилась куча денег в виде наследства. Причем, согласно папочкиному завещанию, об этом следовало сообщить любимой доченьке лишь за месяц до ее двадцатидвухлетия.

«Всего-то около месяца знаю о деньгах, а уже сколько всего произошло! – думала Юлия, крепче обхватывая руками острые коленки и прижимаясь к нагретой солнцем стене. – Ну хорошо, допустим, тот взрыв совершенно новой кофеварки, который произошел на прошлой неделе, был случайным. Может быть, авария, в которую я чуть не угодила, переходя дорогу на той же неделе, также была случайной. Но укол дикаина был намеренным. Значит…

Значит, – признала Юлия со вздохом, – причина всему одна – она очень мешает кому-то из родственников, так как лишь в случае ее смерти получают они деньги. – Поскольку выбор кандидатур у нее был не очень большой – всего-то два человека, тетя и дядя, да еще и оба работали в клинике красоты, то у Юлии не осталось сомнений относительно того, что делать дальше. – Бежать из больницы! И бежать как можно скорее! Иначе – смерть!»

Вот она и сбежала. Правда, теперь появились сомнения – а вдруг тетя ни при чем? Дядя-то всегда был сух и черств, как сухарь. Сказывалась, наверное, еврейская кровь, как говорила тетя. За деньги удавится. Даже женился на деньгах. Противная Лариса тоже не вызывала симпатий. Глупая сорокалетняя тетка, преждевременно постаревшая из-за собственной желчности и мерзко заглядывающаяся на молоденьких мальчиков, которые ей в сыновья годятся.

А тетя Лена – она всегда к Юле очень хорошо относилась, правда, несколько отстраненно, словно играла на публику, но даже эта театральная ласка была приятна девочке. Да и подарки вроде компьютера, вручаемые, как правило, при куче свидетелей, умиляющихся «тетушкой», потом никто не отнимал. Баловала она Юлю. Хотя в свете последних событий Юля уже не была уверена в искренности и тетиных чувств.

Ведь недаром же медсестра упомянула про наследство! Значит, ее хотят устранить как нежелательное препятствие на пути к большим деньгам.

Вот только никто не знает, что Юлия сразу же составила завещание, едва узнав о громадной сумме, оставленной ей родителями, и даже не успев это наследство получить. Юрист, к которому она обратилась, долго сомневался, возможно ли составлять завещание на будущие прибыли, но в конце концов согласился. Правда, долго убеждал Юлию не торопиться, не хоронить себя раньше времени. Ведь ей всего двадцать один.

Не шестьдесят же и не сто.

Юлия могла бы ему по существу возразить. Например, сказать про участившиеся случаи непонятных взрывов (та же кофеварка), когда она находится рядом. Машина едва не задавила, сердце последнее время побаливает, хотя вроде здоровая девчонка. Нет, решила Юлия, всегда чутко относившаяся к знакам судьбы и во всем видевшая мистику, видимо, приближается ее срок. Срок, когда она покинет земную юдоль.

Юля с детства писала стихи и когда-то вполне серьезно считала, что умрет молодой, настрадавшись от жизни. Причин было много: и родители, погибшие во цвете лет (не стоило упоминать, что они напились и сгорели по собственной глупости), и горькая жизнь в бедных родственницах (хотя жизнь была не такой уж и горькой, условия были более чем приличные, ей всегда покупали все, что она хотела), и прочие тяготы земного существования.

В принципе, как это ни странно, девушка была лишена страха перед смертью и относилась к этой мысли совершенно спокойно. Однако смерть влечет за собой много казусов юридического характера. Хорошо умирать, когда тебя не держат никакие обязательства. А если на тебя угрожает вот-вот свалиться гигантское наследство в четыреста тысяч евро плюс какие-то там паи? Куда все это денется после смерти?

Деньги всегда были источником неприятностей для Юлии.

Сначала их не хватало, теперь их было слишком много.

Она неприлично богата. Юлия иронично усмехнулась сама себе.

Жила-жила, о смерти, как нормальный поэт, думала, и тут на тебе – денег куча! Четыреста тысяч долларов… То есть евро. Кстати, что дороже – доллар или евро? Юлия в этом совершенно не разбиралась.

Жениха, который отвлек бы девушку от деструктивных мыслей о смерти, тоже не было. А все потому, что она страшная, как смертный грех. Уши торчат, нос как флюгер, и на голове – поле одуванчиков. Красотища, нечего сказать… В общем, романтическая смерть во цвете лет все еще оставалась приоритетом, так что деньгами требовалось срочно распорядиться на благо всем. И Юлия распорядилась. Вот только родственников предупредить об этом не успела – собиралась сделать это после операции.

А жаль, что не предупредила, – сейчас бы дома сидела, в холе и неге. А тут из-за этих проклятых денег валяется на пыльном асфальте где-то на окраине Москвы. И что самое обидное – это при четырехстах тысячах евро! Обалдеть можно от такой суммы и от такой нелепости.

Проезжавшая мимо машина – хотя сказать «проезжавшая» значило бы польстить ей, машина медленно ползла вдоль обочины – остановилась напротив девушки. Пыльное стекло с некоторым скрипом съехало вниз, и из старенькой «Ауди» высунулась бритая мужская голова. Лысина ярко сверкала на солнце.

– Гля, Синий, телка кочурится. – Голос субъекта по проценту содержащегося в нем интеллекта ставил его на уровень героев бандитских боевиков. – Совсем копыта бросает.

– Че, клевая телка? – к созерцанию Юлии присоединилась еще одна лысина. – Да ну, чумная какая-то! Поехали!

– Да не, глянь, браслетка какая! Понтовая! Золото, как пить дать!

– В натуре, золото. Грамм десять будет, да еще и цепка, наверное, есть! А с виду такая стремная телка!

Стекло поехало вверх. Дверцы салона распахнулись, на свет белый вышли две горы мускулов в черных кожаных жилетках, надетых на голое тело, с массивными серебряными цепями на толстых шеях и в шипастых перчатках без пальцев. Черная «Ауди» выглядела под стать хозяевам – она была нестандартной. Изукрашена покорябанными кое-где всполохами огня, скалящимся черепом на бампере и прочими панковскими радостями. Судя по толстому слою пыли на поверхности машины, ее не мыли из принципа. Вызвал недоумение христианский крест, прикрепленный точно по верхнему центру лобового стекла. Веселый череп, нарисованный на капоте, напоминал вторую ипостась строгого лика Христа, что не сразу бросалось в глаза, но, бросившись, застывало в памяти увидевшего надолго.

– Слышь, чувиха, ты кто? – Первая лысина склонилась над Юлией, бросая своей массивной фигурой тень на ее лицо.

Девушка бессильно простонала. Спекшиеся губы тщетно жаждали влаги, от яркого солнца немилосердно слезились глаза.

– Слышь, Корявый, по-моему, ее колбасит не по-детски. Гля на вены – исколоты. Наркоша!

– Да-а, Синий, чувиха – явно заблудшая душа. Надо ее вернуть на путь истинный.

– Че, к Светлому повезем? – Синий озабоченно поцокал языком. – Он сейчас очищается. И еще долго будет чиститься! Это я знаю, как и то, что он разорется как ненормальный, если мы привезем ее без спроса.

– Тады к Непорочной. Ей чиститься не от чего! Она всех принимает – и эту примет.

– А браслет? – Синему явно приглянулся изящный золотой браслет, блестевший на тонком запястье девушки. – Ей оставим?

– Слышь, брат, – сурово сказал Корявый и смачно сплюнул. – Оставь материальные помыслы, очистись, не то, в натуре, будет тебе геенна огненная в конце пути жизненного, бля буду! Чувиха, видать, совсем пропащая, однако феньку-то не толкнула барыге – значит, че-то она для нее значит! Значит, она еще душу не потеряла.

– Слышь, Корявый, это все круто, философия твоя мне понятна, но Светлый же разорется, что мы в общину левую телку затащили?

– Он сам учил – приобщать заблудших к Свету. Значит, все реально делаем! Не бойся, брат, все будет Светом! Положись на это, как его? – внутреннее самосознание. Оно туфту гнать не станет!

Корявый легко подхватил девушку на руки, осторожно разместил на заднем сиденье, и «Ауди» вскоре укатила, оставив о себе напоминание в виде клубов дорожной пыли, долго оседавшей в расплавленном воздухе московского переулка.