Текст книги "Сперматозоиды"

Автор книги: Наталья Рубанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

[распоротое равновесие]

Она выплыла, конечно: это называется «взять себя в руки», «поставить голову на место» – как там еще говорят? Душа отторгает чужеродную, сотканную из боли, субстанцию: вытеснение, замещение,как учили… Слова-слова, думает Сана, много-много слов, как много, целая бесконечность! Хрустальная «восьмерка» не ею изобретенного любовного велосипеда разбивается вдребезги, аmen.

Итак, по пунктам: вытеснение, замещение. «Всё хо-ро-шо, всё оч-чень хо-ро-шо, и будет только лучше» – аффирмация; а то, что на душе саднит… что ж, ларчик-то цел: подарок П., идеальная тара для пепла (отбросы анимы, скажет потом Сана) – вот, собственно, и всё.

И всё?.. Неужто – всё? А дальше? После «всего»?.. После пепла, пусть и нежнейшего дымчатого оттенка, пусть и пахнувшего сандалом, розмарином, бергамотом – что? А дальше, Сана, играем в доктора. «День сурка» помнишь? Надо сделать, как там… – В смысле?.. – Начало истории переписать. Как будто не было ничего… – Как это начало истории переписать? Что значит – не было ничего, если все было? Если ты сам, все что было, и спровоцировал?.. – Ты не понимаешь. Если переписать начало истории, всё по-другому будет. Мы ведь не сможем, как бы я ни лю… – А ты и не любил. Никого, даже себя.

Одно время П. тщетно успокаивал ноющую совесть тем, что Сана якобы потеряла к нему интерес, как сама «призналась». Ощущал ли привкус неправды? Догадывался ли, что потерять интерес столь быстро, если речь, конечно, идет о чем-то менее расхожем, нежели виртуальный секс за утренним кофе, невозможно в принципе?.. Вероятно – да, однако принятие лжеигры, призванной хранить честь Саниного «мундира», не спасало от натянутости. Опять и снова убеждала себя Сана в том, будто потеряла голову не столько от самого П., сколько от его фоторабот: стильных, необычных, по-настоящему талантливых… Она ведь с детства болела всеми этими черно-белыми, картинками, чудесным образом превращающими обыденное уж если не в сказку, то, по крайней мере, во что-то нетривиальное. Все началось, конечно, с «Советского фото» («Показывать не только кино, но и интересные для пропаганды фотографии с соответствующими надписями»! [59]59
  Ленин, 1922.


[Закрыть]), ну а потом – венгерское «foto», [60]60
  «foto» – аналог «Советского фото» (на венгерском языке)


[Закрыть]потом – чехословацкий «Revue Fotografie»: [61]61
  Revue Fotografie – журнал «Ревю-Фотография» (ЧССР) на русском языке.


[Закрыть]кипы, кипы журналов, пылившихся теперь в чулане, – однако пустить с молотка отцовскую коллекцию не поднималась рука, и если этоне пародия на якобы инцест, то что?.. Что, Сана?.. Найдешь ли словцо, в карман ли за горстью букв полезешь?.. Она отпихивает Кукловода, пытаясь освободиться от невидимых нитей, впившихся в запястья – она не знает, что в нынешнем ее состоянии подобное «освобождение» походит более всего на самоубийство: Сана все еще не готова к такого рода свободе. Впрочем, если б кто-то намекнул ей на это, она бы в лучшем случае усмехнулась – марш агрессивного бессознательного, tra-ta-ta-ta, ну а пока – пока! Этоне «смертельная любовь», не «дружба» и пр. дырбулщ илщина – это, на самом деле, Izvrashenie Obiknovennoe, скажет Сана П., а он пожмет неуверенно плечами и отойдет – он всегда отходит, если звонит ж . Но что если правда?.. Если все так и есть на самом деле?.. Что, если Сана никогда не любила самого П.?.. Если мечтала, глядя на него, о ком-то выдуманном, несуществующем?.. О том, кого действительно нет на свете?.. И был разве виноват П. в том, что не оправдывал иллюзорных ее ожиданий? Был ли виноват в напускной жесткости, позволяющей не привязывать к себе Сану – почти сестру, почти сиамского своего близнеца (не слишком ли быстро, кстати, срослись?)? И следовало ли считать «холодным» взгляд ледяного человека, [62]62
  См.: Х. Мураками, «Ледяной человек».


[Закрыть]если он, на самом деле, был от природы с’нежным?.. Они и встретились-то в январе, в снег, в снег, папочкиродные, двадцать восьмого: лишь свадьба – дурацкое словечко, дурацкое, – чужая была. Ну да, интересный персонаж, необычный, думала тогда Сана, разглядывая издали профиль, но ей-то, ей-богу, ей-то что за дело?.. Сама лишь год как раскольцевалась, от «одиночества» устать не успела: хорошо ей одной – хотя, что значит одной, когда внутри так много всего?.. Потом, конечно, разглядела П., всего разглядела, с головы до пят, а не надо было: но что надо, что-о? Бежать, детка, бежать – хоть сломя голову, хоть без головы: не посмотреть, не обернуться ни разу, не ощутить губ, не коснуться ни затылка, ни подбородка: не возжелать ближнего.

Ряды событийных линз, если правильно расположить их, легко высветят в странном этом чувстве энергию, свободную – в жалкой попытке перевести ее смысл на язык людей – от социума и синтаксиса. Хотела ли Сана невозможного? Стояла ли на паперти за тем самым, чего на свете этом нет и быть не может?.. О, не нужно, только вот не нужно лечить ее – во всяком случае, заниматься этим должен уж точно не П.: надоба в нем другая – да разве дашь чувства сверх меры? Амфетамины, адреналин, опиаты – вот, detka, и всё, вот и вся химия жизни: 2х2, toska und skukа! Опустит П. в йод кисточку, махнет ею по фотобумаге, из кадра сор выметет, и увидишь ты вместо пурпуров и лилий не конфеты «Василек» [63]63
  В. Ерофеев, «Москва-Петушки»: «Я обещал ей пурпуры и лилии, а везу конфеты «Василек»».


[Закрыть]даже, а пустыню соноранскую да холмы в чапарале: Adenostoma fasciculatus, [64]64
  Вид чапараля.


[Закрыть] Плохиш, Adenostoma fasciculatus, на вечную память, – всё кактусы, всё агавы, всё камни жертвенные, – на вечную память! Много позже Сана обнаружит оболочку свою в одном из секторов пространства вариантов: [65]65
  Метафизическое пространство, в котором находятся все возможные варианты развититя жизненных сценариев.


[Закрыть]вот она, в полной экипировке майя из кожи и перьев, вот ее каноэ, вот большой бубен, вокруг которого рассаживаются индейцы… Если сделать все правильно, Ча Чак [66]66
  Бог дождя и молнии у майя.


[Закрыть]пощадит маис с кукурузой – значит, снова будет игра в мяч: четыре на четыре, два на два… – значит, проигравших снова свяжут и принесут в жертву, скатив по лестнице пирамиды… – значит, новые черепа увенчают колья, обрамляющие площадку для игр… О, самое время пустить кровь, тогда боги будут милостивы, а потому жена вождя уже прокалывает острым шипом язык, а он сам надрезает лингам ножом из обсидиана. Пропущенная сквозь раны агавья веревка убыстряет сброс крови – и вот уж темная жидкость капает на бумагу, которая тут же летит в костер.

Пятьдесят тысяч сердец гибнет в храмах ацтекских, один лишь Уицилопочтли [67]67
  Имеется в виду пирамида Уицилопочтли, главный храм Теночтитлана.


[Закрыть]сжирает в год двадцать тысяч. Чудненькая мистерия, прикрывает глаза Сана и хватается за свое: последнее время сердце и впрямь подводит. Хочет ли Сана принести его в жертву? Не боится ли стать жертвой сама?.. Она еще не знает, что потом, много позже, именно сердце станет выражением воли – не ведает, что каждое движение его уподобится стройному аккорду тончайших душевных импульсов… Тогда-то и отпадет потребность в том, что называется органами размножения, – ну а персонажи, все еще напоминающие людей, будут появляться на свет из доведенных до совершенства органов речи: [68]68
  Хроники Акаши.


[Закрыть] не вери-ишь?.. И вот что ещестранно: все чаще кажется Сане, будто она репетирует встречу с настоящимсвоим близнецом. Впрочем, после очередной вспышки она, облученная, еще несколько дней изнывает от бирюзового ее яда; бессловесное же знание, точнее, понимание того, что если не убрать цветпроизвольно, то можно и головой повредиться, приходит не сразу – так, собственно, и отправляется смальта любовная в урну. Задачка, la-la, не имеет решения, а отношения с П., la-la, – названия: слова, которое могло бы их обозначить, нет ни в одном языке мира, и если Сана вдругего обнаружит, возможно, станет легче.

[никакой хатшепсут]

«О, дух предельной прямоты и умеренности, снизойди», – шепчет в полубреду Сана, – и дух, утомив ее ожиданием скорее для протокола(небесная канцелярия также несовершенна, как и земная), снисходит: «Ты покинешь линейное время: покинешь, чтобы проникнуть в сакральное пространство – туда, где нет смерти…» – откуда Сана знает этот язык, кто вкладывает в нее все эти слова и смыслы? Кто показывает фильм, на пленке которого Земля и Небо кажутся одним целым – откуда такая четкость изображения?.. «Иди туда, где деревья скручены в спираль потоками энергии» – Воттоваара, очнулась Сана, а через несколько минут, найдя в Сети изображения тех самых скрученных деревьев, обняла монитор и, уткнувшись в него, пошлейшим образом разрыдалась: четыреста семнадцать зон недоступности, четыреста семнадцать лет недостижимости, четыреста семнадцать шагов к невозможности… Его, он, ему– а где же во всем этом она сама – оставлено ли для себя хоть немного места? «На Воттовааре в параллельные миры проходы… Восприятие искажается, грань между тем светом и этим стирается… Неподготовленный, если не туда забредет, через два года не жилец будет; местные гору за километр обходят», – скажет потом Полина, ну а пока… пока Сана видит, как синий слон – сколько лет подряд обнимала она его, плюшевого, засыпая? – кружит над горой. Пугающее, в общем, зрелище, но выбор-то невелик: бояться или идти, вот Сана и доводит страх до кипения, а когда тот выкипает, замечает, что Ганеша [70]70
  Бог мудрости и богатства.


[Закрыть]давным-давно гладит хоботом ее, не изуродованный плодами жывой жызни, живот… «Я шла в гору за смертью, считала сейды, [71]71
  Молитвенные камни.


[Закрыть]а потом увидела тебя… Зачем нашел меня на тропе, зная, что пути разойдутся? Зачем спас, понимая, что не пойдем след в след? – Сана сдирает шкурку. – Женщина без кожи: отличное фото! А кстати: если поместить в кадр элесисфакус… [72]72
  Шалфей (греч.).


[Закрыть]в отдалении… Как ты считаешь?.. Без шкурки, зато с элесисфакусом, а?.. Матки он зуд унимает, а также члена мужского».

Толпы, толпы людей: они наступали, надвигались, и в то же время словно бы чувствовали, что не могут пробить некую невидимую стену, делящую то, что принято называть миром, на собственно мир, мир якобы реальный, здесьисейчашный, и на его отражение, вмещающее как то самое «здесь и сейчас», так и прошлое с будущим: однако Сану-то интересовало Прошедшее Продолженное! Именно там, знала она, их с П. параллельные прямые, вопреки скучным законам трехмерности, пересекаются, причем искрящаяся точка блаженного единения не является бесконечно удаленной, напротив – она близка, ее можно потрогать, даже лизнуть: да можно самой стать этой точкой… И все же вместо вожделенного слияния Сана снова различила – сначала едва уловимые, а потом все более отчетливые – контуры чужих… Она наблюдала за хаотичным движением вязкой, словно бы слипшейся, грязно-серой массы – вот они, чудовищные войны и революции, бесполезные марши протеста и шокирующие честной планктон гей-парады, пафосные митинги и бездарные демонстрации… Впрочем, любопытство ее, смешанное с оторопью, вызванной самим фактом показа (из всех искусств для нас важнейшим является по-прежнему kino ),довольно быстро сменилось разочарованием, потому как ответа на единственно волнующий вопрос не существовало ни в одном из измерений, в которые вхожа была ее душа – Сана, впрочем, догадывалась: нужно всего лишь позволить образам приходить, когда и как им вздумается… Так и увидела деревянный остров: там, в тереме, под мрачными сводами, томилась девица, и девицей этой была, конечно, она, Сана. Приметила и девочку с толстой светло-каштановой косой, девочку в серо-черном форменном платье: двадцатые?.. тридцатые?.. Помахала рукой Жанне Самари и юноше за роялем… Улыбнулась темнокожей крохе, стоявшей у апельсинового дерева… Но самыми невероятными оказались так называемые звуковые файлы: под энергиями [74]74
  Речь идет о трансовых или близких к ним состояниях.


[Закрыть]Сана совершенно отчетливо кое-что слышала– точнее, в нее как бы вкладывали некую музыкальную информацию, впечатывали, вставляли: и какая там ванна Архимеда, какое яблоко Ньютона (пыль учебников, пыль!), когда ей подарили живого – настоящего, всамделишного – Кетцалькоатля, [75]75
  «Пернатый змей» (Кетцалькоатль) – одно из главных древнейших божеств индейцев Центральной Америки.


[Закрыть]когда с помощью неведомой доселе вибрации бессловесно объяснили, что бог этот – абсолютно реален, пусть и не проявлен?.. Если Он нематериален, это не значит, будто Его не существует, повторили ОНИ еще раз… Да, Кетцалькоатль есть, Кетцалькоатль точно не выдумка, потому как если Он всего лишь «миф», то тогда и притяжение разноименных зарядов – тоже, тоже фикция, и нечего тут… Ну а потом, после «пернатого змея», – кентавр: помнишь, как скакала по фессалийским горам?.. Но больше всего поразил Сану другой кадр– или, так скажем, пространственный слепок. Ролик. Она разгадала, услышала, вычислила П.: сердце бешено заколотилось – казалось, будь его, сердечная, воля, оно тотчас бы разнесло в клочья грудную клетку и, покинув телесный карцер, обрело, наконец, свободу, однако волятакого рода у него как раз отсутствовала, потому люди – что сверху, что снизу, что сбоку – и были, в большинстве своем, несчастны.

Белый офицер шел по огромной зале, уходя от той, кем являлась раньше Сана, словно бы нехотя; губы кривила вымученная улыбка, глаза же – разумеется, онаузнала егопо глазам – те самые, сумасшедше голубые, в радужке которых так мало пигмента, – казались грустными; полы шинели волочились по полу. Неподалеку стояла дама, то и дело нервно поправляющая шляпу: на пальце поблескивало колечко, плечи подрагивали – обернуться она не смела… Что, что в нейне так? Что, кроме колечка? Она не содержит силикатов, аминов, фосфатов, боратов, нитратов и нитритов! Не образует канцерогенных соединений! Не оказывает агрессивного воздействия! Не допускает вспенивания и образования накипи! Выдерживает умеренные ударные нагрузки от опрокидывателя вагонеток, а также от камнедробилки и выброгрохота! Она давно готова к использованию: срок годности тела ограничен лишь четырехзначным числом после длинного тире – успеешь ли в этой, старче?.. Обойдешься ли без батата? ежовой икры? морского угря? мускуса кабарги? оленьих рогов? настоя из жука-скарабея?.. [76]76
  Афродизиаки.


[Закрыть]

Поначалу казалось, будто всё это – лишь плод больного воображения, однако вскоре Сана пришла к некоему пониманию происходящих в ее мозге – душе? да есть ли между ними граница и где проходит? – процессов. И все же она попытается. Попытается сформулировать. Если перестать раскачиваться, ну то есть если перестать переходить из оболочки в оболочку, оставляя ее на неких крайних, «полярных» точках (дважды-два: красота-уродство, богатство-бедность, etc.), можно добраться, наконец, до – пусть условной и шаткой, пусть все еще иллюзорной – середины: маятник, качнувшись, остановит ненадолго свое движение – тут-то бы и прыгать… Но что заставляет медлить?.. Чтобы отдалить переход, [77]77
  Зд.: переход души в новое тело.


[Закрыть]Сана тешит себя, возможно, чисто женскойиллюзией (чем, впрочем, отличается «чисто женщина», обреченная платить фертильный оброк, от «чисто мужчины», также обреченного участвовать в процессе delanija cheloveka, она так и не поняла – комикс «Найди десять отличий» не в счет): общайся они с П. на праязыке, тогда, может, и договорились бы… Предмет разговора не важен: важен лишь голос – голос и цвет глаз, по которым она, Сана, его и вычислит.

Она устало прикрывает веки и видит прямо перед собой брюнетку с голубыми глазами: «Иди ко мне, – поет она, облизывая губы. – Или боишься?» – «Зачем?..» – спрашивает Сана, отступая. – «Какая глупая! Неужто не хочешь поцеловать меня? Смотри, какие у меня губы! А шея! Дотрагивалась ли ты когда-нибудь до такой шеи?» – «Н-не было необходимости, – качает головой Сана и щурится. – Постой-ка… по-моему, мы где-то виделись…» – «Ах-ха-ха! – смеется она, оголяясь: безупречная кожа цвета слоновой кости, безупречные линии: Сана ловит себя на мысли, что с некоторых пор сторонится безупречности. – Где-то виделись!.. Ах-ха-ха! Знавала ли ты фараонов?» – «…» – «Вот мечется сердце мое туда и обратно, думая, что же скажут люди, те, что увидят памятники, мной сотворенные, спустя годы, и будут говорить о том, что я совершила… Не говори, что это похвальба, но скажи: «Как похоже это на нее, ее величество Хатшепсут, как достойно отца ее, бога Амона!»» [78]78
  Надпись на одном из обелисков Хатшепсут.


[Закрыть]– Сана отворачивается, Сана не знает, как нужно обращаться с фараоншами, вдруг они как-то по-особенному устроены? Вдруг – что верней всего – у них и сердца-то нет?.. Впрочем, долго думать не приходится: горячая волна, обрушиваясь на точку G, сбивает Сану с ног, чтобы принести к гроту из бирюзового мрамора. «Что ты делаешь? Что ты со мной делаешь?.. – стонет она, слабо пытаясь избавиться от рук Хатшепсут. – Неужто думаешь, будто тебе дозволено смеяться над чувствами? Над моими чувствами?.. Лучшими чувствами?.. Сливать их в унитаз?.. Едва ли, впрочем, у вас тамбыли унитазы!» – «Т-с-с! – шепчет П., прикладывая палец к губам ошалевшей Саны: никакой фараонши нет и в помине: это П., П. накрывает ее, извивающуюся, как змею, своим телом. – Т-с-с!». Никаких осирических пилястров и церемониальных бородок. Никакого влагалища. Никакой Хатшепсут.

[туфли на платформе]

Сана не может больше: анализировать, наблюдать, сдерживаться – ей необходимо: чувствовать, дышать, видеть. Делать хоть что-нибудь, иначе крышка. Образ П. (да, вот теперь уже только образ, но никак не сам П., и это-то хуже всего: боль, причиненная каким-то несуществующим, вымышленным персонажем – и почему одни персонажи кругом?.. где люди?..) преследует безостановочно: еще немного в таком режиме, и сердце накроется. Если любовь приобретает формы кошмара, думает Сана, самое время сменить декорации, пусть даже для этого придется и расшибить лбом старые стены.

Вместо того, чтобы раскрыть томик ибн фон К., – раскрыть потому лишь, «что именно так, пригнув голову, медвежата грызут сахар», [79]79
  Окончание кортасаровского рассказа «Местечко, которое называется Киндберг».


[Закрыть]– Сана препарирует наседающих и наступающих на нее М и Ж, прокручивая перед глазами кадры виртуального теракта – или, если угодно, некоей шахматной бойни: здесь и сейчас, в шестом вагоне, несущемуся по желтобилетной ее ветке в направлении центра. Куда и как, гадает Сана, пошла бы эта вот пешка, с аппетитом поглощающая мелованные [80]80
  Мелованная бумага.


[Закрыть]швайн-стори? [81]81
  Зд.: «свинских историй».


[Закрыть]Не понимая причин возникшего вдруг дискомфорта, та морщится и, обжигаясь о взгляд Саны, отодвигается (минус одна клетка): zvёzdные баталии ферзей и «чисто королевские» игрища занимают ее куда больше собственных, предельно простых, телодвижений. А вон та б.-у.шная ладья, перемещающаяся когда-то на любое число полей что по горизонтали, что по вертикали (с одним существенным, разумеется, «но»: на ее пути не должно было стоять ни фигуры), – зрелище печальное и одновременно забавное: что сделает она, экс-фаворитка, за секунду до взрыва, о чем подумает, если успеет?.. Гетеросексуальный дуэт напротив (Ж – в чудовищном пуховике, М – в засаленном «пилоте») приторно щебечет, гомосексуальный сбоку (оба в темных очках) – хранит молчание; слоненок с синими волосами медитативно изучает разводы соли на сапогах; бабка-ёжка пересчитывает засаленные червонцы – доставая их из нагрудного кармашка и методично поплевывая на указательный палец, она расправляет купюры и бережно, едва ли не с нежностью, кладет в кошелек; женоподобная тушка бьет копытцем кровиночку, теребящего ширинку: «Но я хочу писать, ма-ма, писа-а-ать!»; черная королева, поглаживающая скрипичный футляр, смотрит в пол, а стоящий рядом мужеподобный hero [82]82
  Герой (англ.)


[Закрыть]– на нее; стайка поддатых тинейджеров смущает супружескую чету (у каждого в руках «Сторожевая башня» [83]83
  Журнал «Свидетелей Иеговы».


[Закрыть]), отказавшуюся от нехитрого процесса спаривания во Имя Его, etc. Не зря, не зря из больнички сбежала! Пять лет в зоне койкомест строгого режима, – в сущности, тот самый срок, за который можно понять, что ты не столько не хочешь никого лечить, сколько и впрямь не можешь больше. Колитные окончательно отвратили Сану от возлюбления ближнего(интересуясь, по обыкновению, движением каловых их масс, Сана спросила как-то поступившее в палату существо о стуле: «У нас на доме табуретки одне…» – далее следовало пошлейшее подмигивание, осложненное трудностями перевода. – «Как по-большому ходите?» – «Та клейкое, клейкое… и много… зеленО, зеленО оч-чень… а занюхать, та…»). Однако вовсе не физиологизмы спровоцировали уход: нет-нет, в спасении всех этих персонажей Сана не видела ровным счетом никакого смысла – фраза же, брошенная в прошлом веке выходящей из WC актрисой, [84]84
  «Сколько же в человеке говна!» (Раневская).


[Закрыть]крепко засела в мозгах. Задачей общедоступной (ортодоксальной, классической, традиционной) медицины, как Сана всегда чувствовала, являлось вовсе не избавление двуногого от страданий. О нет, цель была принципиально иной – заставить лечиться, дважды два, квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов: заставить покупать – из года в год, из жизни в жизнь, а потому лозунги, с детства вызывавшие у нее невольную усмешку («Здоровье народа – богатство страны», еtc.), – ловушка, дешевый ман, силки, куда рано или поздно попадает любая дрожащая тварь. «Съешь меня, – уговаривала ее, щелкающую пультом и думающую потому, будто она «имеет право», пилюля, прикидываясь райским яблочком, – и будет тебе щастье!»: далее шли кадры, которые, как надеялась группка брайен-вошеров, [85]85
  От англ. «промывание мозгов».


[Закрыть]вызовут у твари осознанное желание обладания, ведь, глотая таблетку, тварь становится счастливой автоматически, и потому получает, в комплекте с заново обретенным здоровьем, flat/cottage/car [86]86
  Квартира/машина/дача.


[Закрыть]энд прочие нехитрые радости, не выходящие за радиус пределов мечтаний электората.

Но как же все-таки случилось, что она, Сана, очутилась в мединституте? Неужто из-за того лишь и бегала весь десятый класс к репетиторам, чтоб досадить маман, видевшей ее непременно училкой– пусть английского (восемь лет подряд занималась с ней belaja ledi, пользующаяся лучшими советскими духами «Сигнатюр» и «Елена»; особым шиком считалась привезенная из Софии «Болгарская роза»), но все равно училкой?.. На самом деле, интерес к человечьей механике разбудило роскошное издание «Салернского кодекса здоровья». [87]87
  Средневековый трактат Арнольда из Виллановы, 14 в.


[Закрыть]Сана помнит – пустая гримерная, нервничающий отец («Постой, я сейчас… – и тут же, за дверью: – Ирма, нам нужно поговорить!..»), в общем, воздух да будет прозрачным и годным для жизни, и чистым… [88]88
  Там же.


[Закрыть]Сана долго рассматривала рисунки – шикарные гравюры из медицинских книг Возрождения: Якоб Мейденбах, 1491-й, Антон Кобергер, 1493-й… Впрочем, более всего зацепил непривычный ритмвсех этих, казавшихся волшебными, слов – он-то, если разобраться, и довел ее в свое время до ручки небезызвестного вуза: сложен любой человек из двухсот девятнадцати вместе разных костей…– что-то гипнотическое таилось во всем этом, что-то волнующее и одновременно пугающее, – а зубов у него двенадцать плюс двадцать… – однако остановиться, не читать было невозможно, и Сана, вросшая в кресло гримерки, завороженно повторяла: триста еще шестьдесят и пять кровеносных сосудов…

Много позже, отсиживая так называемые лучшие годы в конторке, куда ее, как сказали бы век назад, попавшую в стесненные обстоятельства, переманили не шибко длинным рублем (статус научного редактора в медицинском журнальчике звучал бы гордо, кабы не ведомость, в которой приходилось расписываться раз в месяц), Сана нередко спрашивала себя, с кем же ей, на самом-то деле, хуже – с душами якобы живыми или все-таки бумажными: долго размышлять, впрочем, не приходилось. Статьи – или, как называли их знающие алфавит редактрисски, тексты, – шли потоком на конвейер, не оставляя времени на «глупости», которые и составляют, собственно, жизнь души. Системаобеспечивает управление пользователями: ее действие может распространяться на здания, районы, города и даже континенты – Большой Брат смотрит на тебя с помощью все тех же поворотных, купольных и фиксированных камер. Ну, Смит, здравствуй, кома’н са ва, [89]89
  Comment ca va? («Как дела?», фр.)


[Закрыть]Смит, кома’н са ва-а-а?.. Знакомы ли тебе цифровые видеорегистраторы и матричные коммуникаторы? Техника слежки совершенствуется… Техника контроля динамично развивается,поправляет Сану Большой Брат, и добавляет: развивается с учетом поставленных целей, основа которых – выраженные приоритетные направления деятельности и планы реализации. Большой Брат называет этосистемами безопасности, и уточняет: очень удобно, камеры и станции просмотра могут быть установлены в любом месте IP-сети, а PLC-решения снижают вероятность ошибочных действий, обусловленных человеческим фактором… При наличии кое-какого устройства и Интернета можно увидеть на личном интерфейсе, скажем, дом: ну-ка, ну-ка… смотри, Сана, смотри: мамаша уткнулась в ящик, сестрица играет с бутылочкой… всё дело лишь в коде доступа; ты только представь себе – всевидеофайлы хранятся в серийных камерах, и потому…

Сане страшно: ей кажется, будто она прижимается к Смиту, но его очертания размываются. Коснуться плечом пустоты – это что-то новенькое: «Буся! – кричит Сана. – Буся-а!..»

Через сорок минут электричка подъезжает к граду Ж.: такому же серому и унылому, как и большинство подстольных аппендиксов. Местечко (оно же станция «Обираловка», увековеченная графом Т.), кажется Сане знакомым. Как будто она уже ходила тут… – или лежала?.. – как будто что-то нехорошее случилось здесь с ней… А вот тебе, детка, последняя загадка сфинкса: какая мода пошла от Анны Кэ?«И не вздумай хныкать, – осекает ее буся. – От Анны Кэ, чтоб ты знала, туфли на платформе остались: мой размерчик, гляди…» – буся приподнимает подол и показывает Сане всамделишную игру в классики. «Но ты же мертвая, – мотает головой она, – ты мертвая и существуешь только в моем воображении!» – «Ну ты и воображала, – усмехается буся перед тем как исчезнуть, – ну и воображала!» Сана щиплет себя за руку, выходит на привокзальную площадь и осматривается – газетный киоск, автобусная остановка, рынок, аптека («…ты, когда будешь затягиваться, скажи « аап», а на выдохе – « теэка», и точно глюканёт!»): а как ты хотела? – так и хотела… – и садится в маршрутку: шесть остановок до улицы, нужной ей – да вот оно, щастье: домик-крошечка! Вид на пустырь бессловесный, небо в алмазах зато.