Текст книги "Постепенное приближение. Хроники четвёртой власти"

Автор книги: Наталья Богатырёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Наталья Богатырёва
Постепенное приближение. Хроники четвёртой власти

Посвящается коллегам, которых больше нет с нами

Предисловие

Март 1995 года. Гудит просторная студия в Останкино. Несколько часов назад застрелен Владислав Листьев, один из самых креативных телеведущих в постперестроечной России. После ряда выступлений слово берёт Артём Боровик, тоже известный всей стране журналист-международник, писатель, преемник Юлиана Семёнова.

– Мне сегодняшняя ситуация напоминает такую картину: – Артём старается быть спокойным, не показывать эмоций, хотя речь его медленнее обычного, паузы длиннее, – нас, всех здесь собравшихся, выстроили в шеренгу в маленьком дворике. Позади стена, впереди рота киллеров. Рота стреляет. Позавчера упал Дима Холодов, вчера – Влад Листьев. Мы тут все сейчас выходим и выясняем, насколько они, убитые, были хорошие – те, кто упал раньше нас. А я вижу роту киллеров, за ней – мафию, за ними – власть, наполовину срощенную с мафией. И эта власть обещает разобраться…

Так кто следующий? – невысказанный вопрос к студии.

Следующие не заставляют себя ждать: год за годом уносит по нескольку человек из пишущей братии. В их числе – и те, что находятся сейчас в зале, включая и самого Артёма. Вскоре за Листьевым погибают ещё 6 его коллег: телевизионщики, газетчики, радиожурналисты, фотокорры. Особенно «урожайным» становится 1996 год, когда в стране разгорается война – в небытие уходят сразу 16 человек. В 1999-м в России не досчитываются 11 журналистов.

Залпы по расстрельной шеренге не смолкают. Если верить статистике, с начал 90-х и до 2015 года в нашей стране при исполнении своего профессионального долга погибло около 300 сотрудников СМИ. (В мире за этот же период – 1200 человек). Журналистику называют в двадцатке самых опасных российских профессий. Наравне с пожарными и укротителями львов.

Отчаянные борцы за правду, уверенные, что слово способно изменить жизнь, умирают в мирное время под пулями и снарядами, от ножевых ранений и черепно-мозговых травм. Уходят не только молодые рьяные мужчины – облечённая властью мафия не щадит ни женщин, ни стариков. Рядом с именитыми корреспондентами больших задиристых СМИ ложатся в землю представители скромных региональных изданий и телекомпаний, и даже кабельного ТВ. Острое слово никому и нигде не по нраву. Другие, кого Бог миловал от пули киллеров, или от нескончаемой травли, уходят из профессии если не с искалеченными телами, то с исковерканными опустошёнными душами.

…Если кто-то поинтересуется, когда появились на свет его знакомые СМИ-шники, то окажется, что многие родились в декабре. По астрологическому гороскопу в декабре приходит время Стрельца, под знаком которого чаще всего рождаются журналисты и полководцы. Неизвестно, учитывался ли этот небесный расклад, но именно 15 декабря был учреждён День памяти журналистов, погибших при исполнении профессиональных обязанностей.

Мне довелось родиться как раз в этот день. Возможно, поэтому окончательно созрело желание написать о тех, кого однажды мой именитый коллега ясно увидел на прицеле у платных убийц.

Часть I. Журналяги

В середине XY века славный немецкий умелец изобрёл станочный способ получения бумажных оттисков с наборных металлических форм. С тех пор типографская печать хотя и непрестанно совершенствовалась, но кардинально не менялась. Обновлялись материалы, дорабатывались технология и качество, а принцип оставался тем же.

Куда больше хлопот требовала подготовка к печати – изготовление тех самых форм, с которых получали оттиски. Начиналась история с ручной выкладки отдельных буковок. Дело шло бесконечно долго, да и сами литеры приходилось кому вырезать из дерева, кому – мелко гравировать. При такой возне много книг, не говоря о газетах, не выделаешь. Потребовалось несколько веков, пока к наборному производству приставили полуавтоматических умниц – линотипы. Героям нашего повествования довелось повидать эти машинки. Сидела линотипистка и набивала на высоко задранном агрегате тексты. Весело набивала, отстукивая строчки справа налево. Так уж заведено было у её «умницы». Корректоры потом тоже веселились, выколупывая опечатки из такого отзеркаленного произведения.

Линотип выдавал узкий длинный столбец на определённое число знаков – гранку. На эти гранки и ориентировались ответственные секретари редакций при составлении оригинал-макетов будущих газетных полос.

Не только в типографиях, но и в редакциях целыми днями стоял неумолчный грохот. Штатные машинистки переводили в читабельный вид рукописные каракули своих коллег. Машинописная строка состояла из 54 знаков с пробелами. По числу этих строк начальство определяло, сколько наваял конкретный литсотрудник за неделю или за месяц. Это уже при компьютерах считать стали не строки, а знаки.

Можно было, конечно, не гнобить взмыленных машинисток на разборе чудовищных крючков. Выдать каждому корреспонденту по индивидуальному «Ундервуду» или даже электрической «Оптиме», и все дела. Пусть бы сами и тюкали свои шедевры. Но у большинства газетных начальников срабатывал въевшийся инстинкт. Ещё помнились сталинские времена, когда пишущие машинки были запрещённой к распространению множительной техникой. Такую технику полагалось регистрировать. А кому охота лишний раз мозолить глаза «соответствующим органам»?

Уж эти органы… В доперестроечном газетном производстве имелся один особый момент, обойти который было невозможно. Когда собранный номер с тщательно вылизанной корректурой был готов к печати, когда типография уже стояла под парами, кто-нибудь из первых редакционных чинов обязательно получал так называемый допуск ЛИТО. Нет, к литературной стороне журналистики эта аббревиатура отношения не имела. Суровая проверяющая организация въедливо изучала, нет ли в текстах или фотографиях чего-нибудь такого, что раскрывало бы государственную тайну или носило недопустимый антигосударственный смысл. На особом счету были газеты закрытых предприятий и НИИ. Нет находок для шпионов – получите штампик. А если что-то почудилось неподкупному смотрящему… Не позавидуешь мытарствам опростоволосившегося СМИ! Бывало, приостанавливали, и даже закрывали многотиражки.

Линотипы, гранки, клише, ЛИТО… Со временем эти понятия навсегда ушли из полиграфии. Восторжествовали фотонабор и печать с полимерных фотоплёнок. Свежие новости появлялись в газетах за считаные часы. Но не успели насладиться плодами прогресса, как плёночный способ был потеснён цифровым. С помощью компьютеров теперь пишутся и набираются тексты, верстаются полосы, создаются наборные формы. Путь газеты к читателю становился все короче.

Глава 1

Февральское цвета свинца небо стелется почти по земле, накрывает дома и людей вьюжной позёмкой. Трудно поверить, что до весны всего несколько дней. Но предвестники скорых перемен есть: в просветы между тяжелыми облаками нет-нет, да и пронырнут ослепительные солнечные сполохи. Один из таких бесшабашных лучиков заглядывает в комнату, выводя из полудрёмы её обитательницу. Поймав на ресницах посланца весны, она улыбается ему, как живому существу. Шалишь, зима: март-то рядом!

Ах, эти ни с чем не сравнимые часы утреннего блаженства, когда не спешишь на работу! Не нужно, вскакивая в полусне, лихорадочно бежать в душ, наскоро наносить макияж, рыться в гардеробе в поисках приемлемого костюма и свежей пары колготок, разогревать остатки ужина (если они, конечно, есть), застилать постель… Постель, правда, можно бы и оставить распахнутой, всё равно сейчас в доме никого. Но срабатывает привитая с детства привычка. Отец, большой педант в отношении домашнего порядка, часто твердил: «У хорошей хозяйки квартира должна быть такой, чтобы в любой момент можно было принять гостей». Конечно её дому до разряда идеальных далековато, но постель всё же прибирается регулярно.

Молодость папы с мамой пришлась на то время, когда гости, за неимением телефонной связи, и в самом деле всегда могли нагрянуть внезапно. Семья жила в центре, и многочисленные друзья-приятели, выбравшись «в город» на прогулку или по магазинам, частенько захаживали к ним на чай. Посиделки проходили то интимно-загадочно – когда к маме приходили посекретничать подружки, то шумно и с песнями, если визит наносила старая родительская туристско-альпинистская гвардия. Эта уже поредевшая и поседевшая компания до сих пор навещает маму, недавно проводившую отца в его последний поход. И всегда гостей встречает тщательно убранный дом.

Ну да нынче – никакой спешки. Сегодня у неё законный отписной день, и можно позволить себе часик сладкой лени. В утренние часы особенно хорошо думается, и она, подбив повыше подушку, принимается полулёжа размышлять о том, что предстоит сделать.

Несколько информушек-новостюшек – это само собой, это её святой корреспондентский долг. Сегодня в блокноте есть две-три темы, взятые с позавчерашнего посещения мэром школы-интерната. Сам визит, понятное дело, уже обсосан телевидением и радио. Зато они у себя в «Обозе» дадут эксклюзивные комментарии. Например, интересную мысль, высказанную одной учительницей. Ремонт-де в интернате сделан, и неплохой, с множеством разных красивостей, а чтобы пристроить к старому зданию бассейн – о том никто почему-то не додумался. Смелая тетка: за такие упрёки в адрес отцов города недолго лишиться милости начальства их педагогического серпентария. Но права она, на сто процентов права. Бассейны-то если и строят, то лишь в новых школах и детсадах. А пора бы подумать о физкультобъектах и в старых зданиях.

Ну, оседлала любимого конька! Она и в газете, и в школе, где учится сын, постоянно ратует за расширение спортбазы. Чтобы пацанве было где плавать, гонять мяч или шайбу, на лыжах бегать. Может, тогда поубавится малолеток, слоняющихся у магазинов да по подвалам. Она, вечно занятая в редакции и мотающаяся по командировкам мамаша, больше всего боится, как бы её Сашка не прибился к какой-нибудь дурной компании.

Нет, она доверяет своему мальчику, более того – чувствует в нём добрые ростки творчества, способные перебить гнилой дух улицы. Но подростки есть подростки: любопытны, словно котята. По себе помнит, как в детстве хотелось попробовать запретного и взрослого. У них школе на всех переменах физрук, мужчина-завуч, преподаватель литературы и трудовик, а иногда и кто-нибудь из родителей по очереди дежурили в мальчиковых туалетах, вылавливая юных табашников. А о девочках не беспокоились: даже самые расхристанные ученицы тогда о сигаретах в стенах школы не помышляли. Да и о чём было мыслить, когда в магазинах – в основном вонючая бесфильтровая «Прима», прилипавшая к губам, да какая-нибудь столь же гадкая «Лайка».

Но черт, он ведь скор на провокации. В её семье ни отец, ни потом муж не курили, курева отродясь не водилось. А однажды к исходу восьмого класса какой-то родительский гость оставил на кухонном буфете начатую пачку «Беломора». Говорят, будто эти легендарные папиросы специально выпускались одного калибра с оружейными патронами – чтобы можно было набивать курево на тех же военных заводах. Фронтовые крутые мужички особым манером закусывали беломорины и мусолили их в углах рта.

Что её дёрнуло припрятать эту пачку, и теперь непонятно. Дёрнуло, и всё. А раз помнила она про папиросы, так и пришло времечко пустить их в ход – ради любопытства. Тоже какой-то бес нашептал. Принесла коробку в школу и после уроков, когда классы, коридоры и тем более туалеты пустеют, позвала угоститься табачком двух своих закадычных подружек, с которыми тянула школьную лямку с первого класса. Спрятались они в дальнем закутке сортира. Римка, еврейская благонравная девушка, отказалась при первом же взгляде на предлагаемые цигарки. А они с Люськой засмолили. «Засмолили», конечно, сильно сказано. Сначала минут по десять пытались раскурить. Папиросы то ли отсырели, то ли вообще трудно поджигались, а только разгораться не хотели. Наконец, раскочегарились. Люська, аккуратистка, как-то осторожненько, не вдыхая, набрала дым в рот и быстренько выпустила, а чинарик сразу в унитаз бросила и все смыла. «Так нечестно, кто ж так курит» – обиделась хозяйка угощения, и, словно бывалая курильщица, заглотнула дыма до самого донца легких. Раз, еще раз… Потом лишь помнит мерзкий вкус во рту, удушающий кашель, слезы, рвоту. Её полоскало, как при кишечном отравлении. Подружки, испугавшись, бросили её наедине с унитазом. В таком бледном виде застала горе-куряку самая противная из всех завучей. Сразу смекнув, в чем дело, вывела бедолагу на свежий воздух, дала продышаться и приказала вести родителей. До дому она едва добрела, в глазах до вечера стояли круги. А назавтра её, «комсомолку, спортсменку, отличницу» (она на самом деле была таковой), стыдили перед всем классом. Мальчишки потом долго измывались: «Лорка, закурить не найдется?» Дома тоже влетело, отец сказал, что «за такое позорище» лишает её обещанного за учебные успехи фотоаппарата.

С того времени многое изменилось, сигарет появились море, на любой вкус и кошелёк, её коллеги журналисты, в особенности журналисточки, сделали пристрастие к курению едва ли не профессиональной привычкой. Но она, как бы ни обвиняли её в ретроградстве, больше к табаку не притрагивалась.

А минуют ли соблазны сына?

…Итак, про интернат материал есть. Ещё можно сдать заметку про почту – там тоже критические комментарии, работает наша почтовая связь так, что уж лучше бы не работала. И, пожалуй, пора выдать шедевр о туалетах в училищах и институтах. Целую неделю она шлялась по городским и сельским alma mater, смотрела, какие условия для естественных студенческих нужд создаёт платное и бесплатное образование. Тема, конечно, так себе, понятно, что на этой стороне обучения всяк будет экономить, но любит читатель их газеты подобные морально-этические сопли.

Всё это пойдет в текущий номер, секретариат в долгий ящик не положит. Стало быть, и гонорарчик начислит. Хорошо бы, а то Сашка какой-то очередной прибамбас к компу просит.

Дальше её мысли потекли в сторону «нетленок». Каждый газетчик знает, что объёмные обстоятельные материалы, пусть трижды актуальные и суперски написанные, ставятся в номер со скрипом. Считается, что читатель не любит длинное, на целую полосу, чтиво. Пока к развязке темы доберётся, успеет забыть, в чём была завязка. СМИшные маркетологи постоянно долбят, что «кирпичи» пипл хавает плохо, рейтинг издания страдает, фирмы на рекламу ведутся хуже. И уж если отдавать площади под пространные авторские измышления, то под такие, в которых есть острота. Ну, или хотя бы намёк на неё.

А что за сенсация в дрянных сортирах? И вообще где в их зауральской провинции настоящие-то сенсации?..

И всё же главные задания, которые в последнее время ей поручают, как раз требуют, так сказать, простора изложения. Поручают? Давно уже задания выискивает она сама, берет то, что позаковыристее. Норовит нырнуть вглубь. Нет, она с уважением относится к любой, пусть и не слишком богатой фактуре. Рассказать, там, о пенсионерке, собравшей подружек в компьютерный кружок. Или о муниципальном умельце, вырезавшем из наростов на березе – капов – грибочки для придомовой клумбы. Все проявления жизни интересны и имеют право на отражение в прессе. Но когда день сталкивает с большой проблемой, и в самом деле маячит сенсация? Тут держите её семеро. И пусть себе секретариат захлёбывается от растущего задела гениальных «нетленок»!

***

Солнечные сполохи утонули в грязных тучах, закончилась и личная планёрка. Она, наконец, вылезла из тёплой постели и отправилась на кухню ставить чайник. Пока поспевает кипяток, можно умыться-одеться и приготовиться к кофейной процедуре. В обычные дни, понятно, утром не до церемоний, кофе потребляется растворимый. Другое дело по выходным и отписным. Достаётся заначка из хороших зёрен, порция свежего помола отправляется в прокалённую турку, туда же вместе с сахаром – молотый имбирь, корица, и несколько кристалликов соли. На медленном огне неторопливо вспухает благоуханная пена, параллельно заваривается овсяная каша, нарезаются колбаса с сыром, раскладывается десерт. Если быстро поворачиваться, то до готовности кофейной шапки можно успеть и постель заправить. После чего – пятнадцать минут созерцательного поглощения завтрака с кофе, сдобренным хорошим совхозным молоком и телевизионными новостями. Кофе – только с молоком.

Потом быстро-быстро убрать со стола, и – всё, за писанину. Часов до четырёх можно управиться со всеми заданиями. Если ничто…

Она не успела додумать фразу, когда залился трелью телефон. Как же не хочется брать трубку!

– Доброе утро! Мне сказали, что по этому номеру я могу найти Ларису Петровну Лебедеву – голос был глухой и взволнованный буквально до слёз, женщина почти рыдала, старательно зажимая микрофон.

– Я вас слушаю – она ответила сухо и даже несколько неприязненно. Звонок явно был не частного характера; искали сотрудника газеты – судя по обращению с отчеством. Свои обычно называют её просто Ларисой. Но по негласным правилам их «Обоза» домашними номерами имели право пользоваться только друзья и начальство. Остальные – милости просим к редакционной связи и в присутственны часы.

Только-только настроилась на писучий лад, как вот тебе пожалуйте – отрыв от производства!

Последовало короткое молчание, после чего трубка сдавленно прошептала:

– Мне необходимо с вами встретиться.

– Нет проблем – Лариса разом повеселела от того, что возникшая помеха легко устранима. – Приходите в редакцию, встретимся.

– Мне нужно не в редакции и как можно быстрее.

– Что за срочность? – опять недовольно-сухо спросила она.

– Это не по телефону.

Короткая пауза:

– Быть может, я к вам домой зайду? Прямо сейчас?

– Вообще-то у нас не принято проводить встречи на дому и даже беспокоить («беспокоить» было подчёркнуто интонацией) по домашним номерам – начала было Лебедева, но голос в трубке перебил:

– Я всё это знаю, Лариса Петровна. Поверьте, кабы не крайняя нужда, не стала бы обращаться – в извиняющихся интонациях сквозило уже отчаяние.

Лариса с сожалением глянула в сторону призывно светящегося монитора, немного подумала, и с внутренним вздохом сказала:

– Хорошо, приезжайте. Адрес знаете?

– Да, мне подсказали…

– Но имейте ввиду: у меня не выходной, а отписной (опять особая интонация) день, работы много, так что…

– Да, я понимаю, скоро буду…

Лариса едва успела сменить уютный тёплый халат на джинсы с водолазкой, как в дверь позвонили.

Под окнами, что ли, стояла? – раздражение нарастало.– Впрочем, чем быстрее, тем …

Распахнутая дверь явила на пороге полноватую ссутулившуюся фигуру дамы лет сильно за сорок:

– Это я вам звонила…

– Здравствуйте, я Лариса Лебедева. Вот вешалка, тапочки, и проходите за мной.

Женщина поворачивалась неуклюже, казалось, она занимает собой всё пространство прихожей, даже, пожалуй, всей квартиры.

Эк у неё проблем – непроизвольно отметила Лариса. Иметь дело с подобными людьми ей уже приходилось. Иной и низенький, и худенький, а начнёт о своём говорить, так займёт всё вокруг.

Пройдя в комнату, посетительница, как большая нахохлившаяся индюшка, примостилась на краешке дивана. Она всё подбирала и подтыкала под себя подол мешковатого платья, будто стараясь занять как можно меньше хозяйского места. Женщина вызывала двоякое чувство. С одной стороны, её отчего-то было жаль, с другой – жалкий вид раздражал. Лариса подумала, что надо бы напоить эту птицу чаем – той, верно, позавтракать вряд ли удалось, по газетчикам бегать не ближний свет. Вышла на кухню, не спрашивая согласия, заварила в чашке из ещё не остывшего чайника пакетик «липтона», положила на тарелочку остатки сыра с колбасой и молча поставила сервированный поднос перед гостьей. Та так же молча приняла угощение и на выдохе быстро выпила дымящийся чай, кивнув благодарно головой. На колбасу, видать, сил не осталось…

– Как ваше имя-отчество, и с чем вы ко мне пришли? – Лариса, всё ещё надеясь на возможность посвятить день работе, хотела придать разговору краткость и конкретность. Факты, факты и только факты. Сопли оставляйте за порогом редакции (в данном случае – за порогом её квартиры). Соплей и сахара мы и сами в любом количестве в материал намешаем. На это журналисты большие мастера, учить не надо.

Женщина будто встрепенулась, став ещё больше похожей на испуганное пернатое:

– Я – Елена Кротова, Елена Николаевна…

Кротова, Кротова… Кто у нас Кротов?.. Неужели тот, правая рука Мурина, богатенький буратино из новых? – прокручивала в памяти Лариса. – Или другая какая Кротова?

Будто прочитав Ларисины мысли, Елена Николаевна подтвердила:

– Да, мой муж Валерий Кротов. Был помощником у депутата Госдумы Мурина, теперь предприниматель. О нём вы, возможно, слышали.

«Возможно слышали»! Да кто в этом городе не слыхивад о Кроте, прорывшем свои ходы во всех коридорах власти, бизнеса и криминала! – мысленно всплеснула руками Лариса. Мурин хоть и давно слинял в Москву, а региона не отпустил. Оставил здесь на хозяйстве Крота. Тот и хозяйствует с редким усердием заправского «братка». Но чего понадобилось от корреспондента «Вечернего обозрения» его благоверной? Журналисты, вроде, с публикой такого сорта, как Валера Крот, по разным дорожкам ходят. Во всяком случае, пока.

– С Муриным приходилось пересекаться, о Кротове тоже наслышана – заметно холодеющий тон.

Елена опять встрепенулась и подняла на Ларису ещё более извиняющиеся глаза:

– Я его бывшая супруга, мы давно в разводе. Но дети у нас общие, четверо.

О Господи! Депутаты, «братки», теперь ещё и общие дети! Ну какое отношение это имеет к её скромной персоне?! Давай уже, не тяни, говори, чего нужно, и уходи! Наверное, рассчитываешь слово замолвить в нашей газетке за папашу-бандюгана? Так это не ко мне, это начальство назначает, кому заказухи кропать.

– А дело-то у вас ко мне какое?

– Помогите мне защитить детей! – вдруг почти истерично выкрикнула Елена Николаевна, видимо, не совладав с внутренним напрягом. На глазах слёзы, вот-вот разрыдается, как недавно по телефону. Этого только и не хватает для создания творческого настроя…

***

Повисла пауза. Лариса только теперь заметила, как не прибрана и не ухожена женщина, как грубы её потрескавшиеся руки, потёрта одежда без единого украшения, старомодна обувь. Не похожа на мамашу малюток одного из самых состоятельных людей города.

– Успокойтесь, хотите ещё чаю? И расскажите всё по порядку.

Лариса принесла ещё чашечку, которую Кротова опять выпила с жадностью. Слёзы немного улеглись, и она начала свой путаный рассказ. Чтобы не утонуть в массе подробностей и отступлений, Ларисе приходилось то и дело переспрашивать Елену, внося уточнения в блокнот. Она всегда дублировала диктофон рукописно, это помогало в дальнейшей расшифровке фактуры.

…Нет, Елена Кротова пришла к одному из самых цепких корреспондентов Зауралья совсем не для того, чтобы помочь отцу своих дочерей. В течение их почти серебряного брака она много раз помогала Валере, как умела, это правда. Тот с соседом повздорил и подрался – она выступала миротворцем, отводя от каталажки. Умыкнул оргтехнику с предприятия, где проходил практику – разжалобила судью четырьмя крошками-дочками. В их когда-то совместной фирме муж не раз «кидал» заказчиков – по-бухгалтерски разруливала скандалы. Бессчётное число раз сражалась она с мелкими и крупными недоразумениями, чаще всего криминального свойства, которые то и дело создавал вокруг себя Валерка, чтобы непутёвый супруг отделался малыми наказаниями, чтобы семья не распалась, чтобы дети росли при отце и в достатке. Всё казалось: вот-вот остепенится папаша, опомнится, станет серьёзным человеком.

Обычная ошибка любящей души…

Но пришло время, и с глаз Елены Николаевны окончательно спали розовые очки. Никогда, поняла она, человек этот, которого прежде не было роднее, не станет ни порядочным, ни честным, ни добрым, ни щедрым. Он сам выбрал путь по скользкому краю, упиваясь жаром всеволия и мнимого возвышения над другими – теми, кому претит такой путь. Теперь её мучило лишь одно: души детей. Как не разбить, не изуродовать их? Ведь придёт же к дочерям осознание того, что за монстр их отец, и на что он способен; во что вообще может превратиться человек с его взглядами на мир?

Но если все будут знать, какими булыжниками мостится его дорога, то, может, дочери отвратятся от такого папочки?

С такими надеждами и пришла Кротова к Ларисе.

Елена Николаевна говорила и говорила. Пошёл третий час, как начался этот монолог. Лариса, забыв о намеченных делах и пометках в блокноте, слушала, не перебивая, и стараясь не упустить логических нитей повествования. Дважды мигал глазок диктофона, говоря, что данная дорожка закончилась и нужно переключаться на другую. Дважды вскипал чайник и поглощались бутерброды. А истории этой, казалось, не было конца. Каждая деталь, каждый пример были уместны, важны, показательны.

Наконец, многодетная мать выдохлась. За время своего рассказа она, казалось, даже осунулась, и теперь сидела молча, находясь ещё где-то в дальних и близких воспоминаниях. Лариса тоже молчала. Её если не потрясло, то уж точно до крайности взволновало услышанное. Но, втискивая в сознание излившийся на неё поток слов, она по профессиональной привычке уже начинала прикидывать, что может получиться из такой огромной и необычной фактуры. «Друг депутата – враг детей», «Браток»-воспитатель», «Растлитель дочерних душ» – и другие глупости вроде этих заголовков назойливо вертелись в уме. Как подать материал? На чём сделать акценты? В конце концов, Кротова за тем к ней и пришла, чтобы уже сразу получить ответ, можно ли опубликовать её историю, или нет.

– Вот что, Елена Николаевна. Не скрою: вы меня огорошили, я даже в некой прострации. Тема важная и интересная, публикации в такой газете, как наша, вполне достойна. Но мне нужно подумать и посоветоваться с руководством, как её подать. Тут ведь какой нюанс: всё будет излагаться с ваших слов, исключительно и только с ваших. Дочери, как вы говорите, подтвердить их правдивость не смогут и не захотят, так? В этом случае вы обязаны будете подписать готовый к публикации текст.

– Да-да, конечно, какой разговор, – засуетилась Кротова. – Я готова… всегда, в любое время… вот телефон, звоните, прибегу тут же.

Она неуклюже поднялась и бочком пробралась к выходу. Но, уже надев своё до предела заношенное пальто, вдруг повернулась к Ларисе и шёпотом, хотя они и были одни, снова принялась говорить:

– Вы поймите: ведь Кротов и в самом деле бандит, я точно знаю. Есть на нём кровь, только пока не доказано.

– Так об этом не мне, а прокуратуре сообщать нужно… – Лариса чувствовала, что омут, в который окунала её Кротова, становится всё глубже.

– Я и хотела. А он прокурору наказал меня не слушать. Знаете ведь, какие у него связи. Прокурор меня на порог не пустил: вы, сказал, нынче в разводе, стало быть, никакой не свидетель, и слушать вас незачем. Теперь вот я со страхом жду, разоблачат моего бывшего, или нет. Да и на самом-то деле я толком ничего не знаю, только по болтовне младшей дочери сужу.

От последних слов Кротовой у Ларисы опять похолодело внутри: история стала казаться ещё более оглушительной. Да брось ты! Просто нервы стали ни к чёрту, если в любом слове мерещится опасность.

– Ладно, как бы там ни было, я начинаю работать над вашим материалом, а вы всегда будьте на связи. Всего хорошего – Лариса, наконец, простиласссь с посетительницей, спутавшей все её сегодняшние намерения.

Когда тяжёлая аура Кротовой вслед за ней исчезла из прихожей, Лариса облегчённого вздохнула.

***

Перво-наперво было решено сделать техническую часть работы и подготовить текстовую расшифровку рассказа Елены Николаевны. Руки привычно заскользили по клавиатуре, переводя звуки в машинописные знаки. Рутинное занятие, но позволяет несколько расслабить нервы, порядком напряжённые после тяжёлой встречи.

Постепенно мысли, связанные с Кротовой, перетекли к её собственным делам. Лариса задумалась о своей жизни. Стала бы она так же отчаянно биться за чистоту нравов своих детей, так распластываться над семейным гнездом? Возможно – если бы у неё, как у Кротовой, их было четверо. Хотя отношение к детям определяется уж точно не их количеством. Даже наоборот: нередко в многодетных семьях родители не заморачиваются чересчур пристальным вниманием к каждому дитяти. Растут и растут, как Господь управит. Этакая саморегулируемая в плане душевного здоровья система.

У неё-то самой всего один сын, и тому она не может дать ума: мальчишка растёт в основном в бабушкином доме, у матери бывает реже, чем там. Ларисе же вечно некогда – командировки, пресс-конференции, срочные материалы, сдача газеты… Ни накормить ребёнка толком, ни уроки проверить, ни на тренировку проводить. Современная мать, одним словом. И отец не лучше.

Отец… Вон Кротова, чтобы её муж оставался при детках, из кожи лезла, сглаживала даже его криминальные делишки. Понимала, прощала, гордости своей наступала на горло, заслоняла, в сложные времена становилась опорой. Хорошо ли, плохо ли, но так понимала свой женский и материнский долг.

А Лариса?

Она даже толком не знала, что делает муж в своём НИИ. А стоило ему единожды засмотреться налево, она тут же без долгих объяснений собрала Олегу чемоданчик и подала на развод. Сын будет расти без мужского плеча? Ничего, сейчас многие так растут. У Сашки, считай, полкласса матерей-разведёнок. Она разве из другого теста? А теперь себя же накручивает про всякие соблазны улицы. Жил бы рядом с отцом, было бы парню не до улицы.

Лариса вздохнула, откинулась на спинку кресла, ненадолго прерывая расшифровку. Олег и в самом деле был родителем хорошим и любящим. К его контактам с Сашкой она даже ревновала – такое между ними царило взаимопонимание. Но теперь вот перевёлся в другой город, наезжает раза два в год, за 5 лет сын совсем от него отвык. Там, поди, и семья другая завелась, свои детки в проектах. А они тут с Сашкой сиротеют…

А ведь когда инициировала развод, такую будущность прокручивала в уме не раз. Но не отступила. Всё потому, что уже был, жил в глубине её души червячок, ждавший спускового момента. Лариса давно понимала, что их брак с Олегом – типичный студенческий союз, во взрослой жизни сошедший почти на нет. Они перестали испытывать друг к другу настоящий интерес, человеческий и супружеский, хотя были даже дружны и безукоризненно вежливы в общении. Ушла скоротечная молодая страсть, оставив не тёплую привязанность, а тягостную пустоту, которую скрашивали лишь обязательства перед сыном. Они отдалились друг от друга, им было скучно рядом. Исчезали общие интересы, наконец, ушло супружеское ложе, каждый спал в своей постели. И деваха, скорее всего, случайная и не слишком-то нужная Олегу, появилась на их семейном горизонте лишь ради заполнения создавшегося вакуума. Он был не её человек, пусть и хороший, и семейственный, и чадолюбивый. И права она была, что тогда одним ударом разрубила туго затянутый узел!