355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Наталья Барикова » Без права на эмоции » Текст книги (страница 1)
Без права на эмоции
  • Текст добавлен: 16 октября 2020, 01:30

Текст книги "Без права на эмоции"


Автор книги: Наталья Барикова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Глава 1

− Доктор, как она?

Сквозь пелену тяжелого сна, навеянного успокоительными, услышала я беспокойный голос своего отца.

− Ничем порадовать вас пока не могу, товарищ полковник, − устало ответил мой лечащий врач. – Никак не придет в себя. Уже и лучший психолог Москвы с ней работает, а она все в прошлом находится, ни с кем общаться толком не хочет. Хотя сдвиги, конечно, есть. Пускай не такие, как нам хотелось бы, но все же.

− И что же мне делать, доктор? Может забрать ее домой лучше?

− Я уже сам об этом думаю. Дома и стены лечат. Авось, там придет в себя, бедняжка.

− Стены то лечат, да вот только если бы эти стены не напоминали ей о муже, − проглотив комок в горле тихо ответил отец.

− Давайте так. Вы ее заберете сейчас. А там посмотрим. Сюда всегда можно привезти ее будет, если уж совсем никак без больницы. Препараты я вам выпишу, сиделку пришлю, ну и будем ждать. Такую тоску только время лечит.

− Хорошо. Я посижу с ней и подожду, пока она проснется, можно?

− Да, конечно. Если что-то понадобится, я буду у себя в кабинете, − ответил мой врач и вышел из палаты.

Я открыла глаза и посмотрела на своего отца, сидевшего возле меня на стуле.

− Папа, − тихо прошептала я.

− Дочка, Оленька, − радостно проговорил отец и сел подле меня на кровать, взяв мою ладонь в руки.

− Папочка, ну что ты каждый день ходишь ко мне? У тебя работа такая важная, времени на отдых и так нет почти, а ты еще и здесь столько находишься.

− Ну что ты такое говоришь! Твое здоровье важнее всего для меня! – на глазах отца появились слезы, и он прижал мою руку к губам.

Я смотрела на своего отца, высокого статного полковника с седыми волосами и уставшими глазами, и меня начинало точить изнутри чувство вины. Я, молодая двадцатипятилетняя дочка, должна была бы сейчас в такое тяжелое военное время быть ему опорой, а сама валялась в больнице с нервным срывом, спровоцированным гибелью мужа – разведчика. Я все прекрасно понимала, но ничего не могла с собой поделать. Липкое, скользкое горе никак не хотело отпускать меня из своих объятий.

− Оленька, − ласково обратился ко мне отец. – Доктор говорит, что тебя можно забрать домой и там уже продолжить лечение. Поедешь?

− Да, папа, поеду. Тебе будет так спокойнее. Только сиделку не надо, я справлюсь сама.

− Ты уверена? – недоверчиво спросил отец.

− Уверена. Не бойся, ничего я с собой не сделаю. Ты ведь тогда не переживешь, я знаю, − поцеловав отца в щеку я встала с кровати, накинула халат, и под руку с отцом вышла из больницы, и направилась к стоящей на улице машине.

− Ольга Александровна, я так рад вас видеть! – радостно воскликнул водитель моего отца, Григорий, мужчина лет шестидесяти в отменно наглаженном костюме и начищенных до блеска сапогах.

− Спасибо, я тоже рада тебя видеть, − улыбнувшись ответила я ему.

− Вот это другое дело. Улыбнулись даже. На поправку давайте теперь, надо жить дальше, Ольга Александровна. Отцу вашему поддержка такой дочки сильно нужна. Правда ведь, Александр Васильевич? –хитро прищурив глаза спросил водитель у моего отца.

− А то как же! Один как перст дома, со стенами буду скоро разговаривать, − усмехнулся отец и поцеловал меня в макушку.

Я только улыбнулась в ответ и усевшись на заднее сиденье уставилась в окно. На мой взгляд, я сейчас ничем не отличалась от стены, если брать пользу от меня в разговорах, ведь большую часть времени я молчала и пребывала где-то глубоко в себе. Машина тронулась, увозя меня из пропитанного запахом медицинского спирта, лекарств и дезинфицирующих средств здания, в котором пытались найти способ прийти в себя те, кто сам не мог справиться с обрушившимся на него горем. Смотря сквозь окно автомобиля на красивые улочки Москвы, озаренные весенним солнцем, я едва сдерживала набегающие мне на глаза слезы. Ведь всего каких-то несколько месяцев назад, я с Димкой ходила по этим улочкам и с увлечением рассказывала ему о своей новой работе в Главном разведывательном управлении, куда меня устроил отец-полковник, занимающий там не последнюю должность. Димка слушал тогда мой эмоциональный рассказ, и едва уловимая улыбка трогала его губы. Скорее всего, ему было смешно слушать такую речь, поскольку мою должность в Управлении кадров он не считал столь уж важной, какой она казалась мне в тот момент. Но он, со свойственным ему благородством, продолжал делать вид, что я занимаю пост первостепенной важности при моем отце и без меня управление ну никак не может обойтись в такое тяжелое военное время. Потом он купил мне мороженое, неизменный белый пломбир в вафельном стаканчике, безумно вкусно пахнущий сливками, и мы пошли на набережную. Там мы долго сидели и наблюдали за серой рябью реки, которая то и дело колыхала зеркальную гладь воды под действием налетающего порывистого ветра. Погода тогда была пасмурная и Димка, видя, как я поежилась в своем легоньком платье из мягкого шелка, снял с себя китель и накинул мне его на плечи, дабы я не замерзла. Я зарылась в тот момент в тяжелую ткань его формы и с наслаждением вдохнула такой родной мне запах. В мою голову тогда пришла мысль, как я теперь уже поняла, навеянная подкрадывающимся ко мне предчувствием, что я этот пряный мужской запах, сотканный из нот любимого парфюма мужа, дорогих сигар и едва уловимого мускусного аромата, не забуду никогда. Димка с едва уловимой грустью смотрел на склонившиеся у воды ивы и нежно обнимая меня молчал, словно боясь спугнуть спокойствие тех стремглав несущихся часов, которые оставались до нашей с ним разлуки. Разлуки навсегда. Я ничего в тот момент не знала, продолжая все так же щебетать, рассказывая о таких мелочных, как я теперь понимала, моментах своей рабочей жизни. Затем прогремел гром и начался проливной дождь. Мы вскочили со скамьи и быстро побежали к машине, которая отвезла нас, промокших до ниточки, домой. Забежав в квартиру мы уже на ходу стаскивали друг с друга одежду, не в силах оторваться от упоенного желания насладиться нашей любовью. Прокручивая в голове те моменты, только теперь я понимала, почему он тогда говорил те или иные фразы, наполненные болью от предстоящего расставания, пропитанные нежностью и лаской ко мне, его жене. Лежа в постели после страстной схватки он тогда сказал, что хотел бы, если у нас родится дочка, чтобы я назвала ее в честь его матери, Александры Павловны, если же сын, то в честь деда, генерала в прошлом, Юрия Георгиевича. Я, выслушав его, только нахмурила брови, поскольку мы состояли в браке на тот момент более двух лет, но забеременеть мне так и не удавалось. Димка, видя, что я расстроилась, быстро чмокнув меня в губы стащил с постели и закутав в одеяло вынес на руках на балкон, где прохладный ветер, обдав своим дуновением наши разгоряченные тела, развеял мою грусть.

− Все у тебя будет, − тихо проговорил тогда он мне, целуя в макушку. – Вот увидишь. Когда-то ты так же выйдешь на этот балкон. Смотря на солнце, ты подставишь лицо под его теплые лучи и улыбнешься от счастья, которое будет переполнять тебя, поскольку ты будешь знать, что в тебе зарождается такая долгожданная жизнь. Все у тебя будет, стоит только подождать.

Он уже тогда не говорил «у нас», а произносил «у тебя», предчувствуя нехорошее. А я, как сейчас помню, заерзала недовольно и когда он поставил меня на пол обхватила его руками. Укутав Димку своим одеялом и уткнувшись носом в его щеку, сказала:

− У нас будет. Не у меня. У нас.

Димка рассмеялся в ответ и закинув меня на плечо отнес в кровать, где мы провели в сладком забвении еще пару часов. Затем я уснула у него на плече, всеми фибрами души ощущая, насколько я счастлива рядом с этим мужчиной, с которым нас связывало нечто большее, чем просто штамп в паспорте и любовь. У нас с ним была не любовь, нет! Это было единение души и тела, это было такое прекрасное что-то, чему я и слова подобрать не могла ни тогда, ни сейчас. Затем настало утро и я, проснувшись тогда, удивленно увидела, что Димки ни в постели нет, ни в квартире. Наспех накинув халат, я настороженно обошла нашу огромную квартиру, которую подарил нам мой отец, и уже на кухне, когда села пить чай, увидела письмо, лежащее на столе. Недоумевая я открыла конверт и когда начала читать, то меня начала колотить едва ощутимая дрожь. Даже сейчас, спустя столько времени, я закрывала глаза и помнила каждую строчку, написанную мне моим мужем.

«Дорогая моя и горячо любимая Оленька. Прости, что не попрощался с тобой. Но я знал, что для тебя мгновение расставания будет слишком тяжелым. Не держи на меня зла. Я просто не мог ходить по блестящему паркету, зная, что большую пользу принесу там, на фронте, в качестве агента разведки. Твой отец поддержал меня, хоть ему это было и нелегко, зная, насколько тяжело ты будешь переносить расставание со мной. Другой кандидатуры на выполнение этого задания не было, и твой отец вынужден был подписать мое назначение. Все нюансы моего задания расскажет тебе твой отец. Я лично просил его, чтобы ты была в курсе проводимой мной операции, ведь знаю, что, если он тебя не будет оповещать обо всем, ты начнешь узнавать все сама, моя хитрая и неугомонная лиса. Будь сильной. Не сердись на отца. Жди меня. И если будет судьбе так угодно, я вернусь, и мы вместе с тобой поедем в наше любимое место на берегу Черного моря. И в день победы над Германией откупорим там бутылку твоего любимого шампанского. Выпив по бокалу сядем на берегу и в лучах заходящего солнца напишем на обрывке бумаги пожелание будущим поколениям, положим его в бутылку и опустим в синюю гладь воды, как тогда, в день нашей первой встречи в лагере, где мы с тобой были вожатыми. Люблю. Целую. Твой Димка».

Сказать, что я была в шоке в тот момент, это ничего не сказать. Я просто взвыла, сметая все со стола. Тяжелая хрустальная ваза упала на паркет, издавая печальный громкий звон и разбилась на миллион кусочков так же, как и разбилась в тот момент моя жизнь. Ведь не суждено было сбыться тому, о чем писал мне в письме Димка. Спустя два месяца, во время которых я упивалась информацией, передаваемой от агентов, с которыми поддерживал связь мой муж, я узнала, что беременна. Радость от осознания того, что у нас будет ребенок с Димкой, едва перекрывала мою печаль от расставания с ним. Отец отстранил меня от работы, поскольку беременность проходила очень тяжело, хоть и срок был небольшой. Всю информацию о Димкиной операции я получала исключительно от него. Однажды, когда я прогуливалась по набережной Москвы-реки, навстречу мне шли девчонки-напарницы, с которыми я работала, Лена и Валя. Они, увидев меня, зашептались и неуверенно направились в мою сторону.

− Ольга Александровна, как вы? – печально спросила тогда у меня Лена, и словно утешая потрепала меня по плечу.

− Я? Прекрасно! Вот, растем, − улыбаясь проговорила я и погладила уже округлившийся живот.

− Это хорошо, что вы не унываете. Это правильно! Ведь жизнь продолжается, Оленька У вас ребеночек будет. Это главное! – печально улыбнувшись сказала Валентина и отвела взгляд.

В тот момент у меня мурашки по коже пробежали в предчувствии беды, которая, словно темная, бушующая волна поднималась внутри.

− Вы о чем? Почему я должна унывать? – спросила я и присела на стоящую рядом скамью.

− Извините, мы пойдем, − пробормотали девушки и хотели было уже уходить, но я их остановила.

− Если вы мне сейчас ничего не скажете, я завтра же попрошу отца уволить вас! Вы меня слышите? Вы меня знаете! – как можно более строго проговорила я девушкам.

Подружки, зная мой капризный характер и то, как отец выполнял любую мою прихоть, переглянувшись остановились в нерешительности.

− Ну? – спросила я, едва сдерживая злость.

− Ольга Александровна. Мы не знаем всех подробностей. Но пару недель назад пришла радиограмма о том, что группа вашего мужа раскрыта. Их всех расстреляли по приказу фон Герцена в Кракове. Пашка только чудом выжил. Он тогда у партизан был, ждал, пока ребята задание выполнят, − тихо проговорила Валя и со слезами на глазах добавила, − мы думали, вы знаете. Извините.

Я как в тумане дослушивала речь девушки. Встав со скамьи, я приложила ладонь к своему животу и почувствовала резкую боль.

− Что с вами? Вам плохо? – испуганно проговорила Лена, подхватывая меня в тот момент, когда я начала оседать на землю.

− Скорую, срочно, − только и успела сказать я, и нестерпимая боль опрокинула меня в небытие.

Очнулась я в больничной палате. Подле меня сидели отец и доктор. Переведя взгляд на свой живот, я в ужасе поняла, что ребенка потеряла так же, как и потеряла Димку. С того самого момента и начался в моей жизни нескончаемый кошмар каждодневных восходов и закатов. Я была жива, но жизнью это не было. Я каждый день заходилась в истериках, навеянных мучительным осознанием того, что и меня, так далеко находившуюся от фронта, в самой Москве, эта проклятая война достала своими холодными, мерзкими лапами. Я потеряла мужа, потеряла ребенка и просто начала терять от этого рассудок. Мой отец делал все, дабы привести меня в чувство, но ничто не помогало. В один из таких дней, наполненных отчаянием, отец едва успел предотвратить непоправимое. Придя домой раньше обычного, он застал меня глотающей таблетки и срочно вызвал скорую. В больнице я проходила терапию, пытаясь заново начать жить. Один из моих бесчисленных докторов как-то сказал, видя мою непрошибаемую стену из боли и отчаяния:

− Вы, Ольга Александровна, потеряли ребенка, потеряли мужа. Вам больно, страшно и обидно от того, что вы не понимаете, как дальше будете жить. Но вы задумайтесь о том, что тысячи и тысячи женщин там, где идет война, где немцы ходят под окнами и нет гарантии, что в какую-то минуту тебя, твоего ребенка, или твоего мужа не убьют, где они теряют тех, кто дорог, они живут так же, как и вы. С той же болью, с той же горечью от утраты, с той же ненавистью. И не все они накладывают на себя руки. Многие из них пытаются принести пользу стране. Зачем погибать так пусто и бестолково? Зачем губить свою жизнь, если она так нужна родине в это кровавое время? Вы не задумывались о своем отце, который каждый день исполняет свой долг и при этом еще переживает ужасное беспокойство о своей дочери? Каково ему каждый день просыпаться и с ужасом молить бога, вы уж извините меня за эти слова, о том, чтобы его дочь осталась жива? Вы мать, вы сами потеряли ребенка, даже ни раз не увидев его. Вы понимаете, что я хочу вам сказать? Пожалейте своего отца, если уж не жалеете себя и принесите пользу стране вместо того, чтобы лежать и мечтать о том, чтобы смерть пришла раньше, чем ей положено! – закончил он такими словами свою речь, строго отчитав меня.

На меня будто бы нашло озарение после его слов. Я встала, подошла к нему и тихо обняла, поблагодарив за такую встряску моего подсознания. С той минуты я маленькими, но упорными шагами шла к принятию случившегося.

− Оля, − вернул меня от нахлынувших воспоминаний голос отца. – Может ты чего-то хочешь? Здесь за углом кондитерская твоя любимая, давай заедем? – с надеждой в голосе проговорил отец.

Я посмотрела на него и видя в его взгляде веру в то, что я, его дочь, ранее любительница сладостей, наконец то начну становиться на ноги и возвращаться к тому, кем я была ранее, улыбнувшись ответила:

− Давай. Хочу эклеров. Тех, которые мне всегда мама покупала, когда я была маленькой.

− Григорий, поехали к кондитерской! – скомандовал довольный отец и шофер направил машину к милому небольшому зданию из красного кирпича, которое совсем не менялось с тех времен, когда я еще была маленькой.

Внутри кондитерской все так же пахло ванилью и корицей, на небольших столиках стояли горшочки с фиалками и лежали красивые салфетки. Симпатичная продавщица в белом чепчике упаковала пирожные в красивую коробку, и мы с отцом поехали домой.

Зайдя в квартиру, я на миг зажмурилась, вдохнув запах окружающей обстановки, который напомнил мне о прошлой жизни.

− Оленька, что с тобой? – обеспокоенно спросил отец.

− Ничего папа, все нормально. Просто давно здесь не была, непривычно, − успокаивающим голосом ответила я и сняв с ног туфли направилась на кухню.

− Дочка, точно не нужно чтобы с тобой кто-то был, пока я буду на работе? – спросил отец.

− Да, папа, точно. Не переживай. Ничего с собой я не сделаю. Более того, я поняла, что нужно жить дальше. Жить и бороться за мир в нашей стране. Поэтому, я хочу прийти в себя и вернуться на работу, если ты не против, − ответила я, наливая чай в красивые фарфоровые чашки.

Взяв одну из стоящих на полке чашек, я поглядела на нее. На гладкой синей поверхности причудливыми буквами было написано: «Дорогой жене от любимого мужа». Покрутив ее в руках, я открыла шкаф и убрала ее подальше, дабы она не напоминала мне о том, о чем на данный момент мне просто противопоказано было думать. Отец внимательно посмотрел на меня, и я улыбнулась ему в ответ, давая понять, что все со мной хорошо.

− Хорошо, я поговорю с генералом и тебя восстановят на прежнем месте. Он будет только рад, что ты вернулась к работе и к жизни, − проговорил отец.

− Папа, мы с тобой не говорили об этом до сих пор. Но мне бы хотелось знать, что случилось с группой Димы. Почему так произошло? – спросила я как можно более спокойно у отца.

Отец строго посмотрел на меня, затем спросил:

− Оля, может еще не время говорить об этом?

− Время, папа, оно никогда не будет уместным для такого разговора, − сказала я, смотря через прозрачную гладь окна на улицу. – Просто мне нужно это. И чем раньше я обо всем узнаю, тем мне будет легче. Ты не переживай, − добавила я, отойдя от окна и усаживаясь за кухонный стол.

− Хорошо, − вздохнув ответил отец и откинувшись на спинку стула продолжил, − Фон Герцену кто-то донес о том, что разведгруппа будет около старого форта в тот день и в то самое время. Всех взяли сразу. Нам доложил об этом наш агент под прикрытием через Пашу. Рому Сомова убили на месте тогда. Он пытался прикрыть ребят собой, но продержался недолго. Димку, Катю, Женю и Вадима забрали в гестапо и оттуда они уже не вышли. Их пытали, но ребята наши, ты же знаешь. Над Катюшкой только поизмывались, сволочи, она ведь девчонка видная у нас была, ей больше всех досталось, − проглотив комок проговорил отец.

Да, я знала всех, о ком говорил он. Все были, как на подбор, сильными личностями, которых не смогли бы сломать никакие пытки. Опустив взгляд на чашку и смотря на дымящуюся жидкость золотистого чая в моей голове за какое-то мгновение пронеслись воспоминания обо всех, кто был рядом с Димкой в его последние часы жизни. Рома был высоким, худощавым молодым человеком с цепким умом. Он мог запомнить до мельчайших подробностей то, на что другие бы и не обратили внимание. Катя знала пять языков и без малейших проблем могла сойти за свою в тех странах, где разговаривали на них. Она любила длинные красивые платья и всегда была примером женственности в управлении разведки. Женя. Маленькая, пухленькая девчушка-радистка, которая своим звонким смехом заряжала позитивом каждого, кто слышал его. У нее с Вадимом были отношения и после задания ребята хотели пожениться. Вадим же был лучшим стрелком в группе. Он мог на лету попасть в пятикопеечную монету, практически не прицеливаясь. Димка же был стратегом. Он мог просчитать действия противника на несколько шагов вперед. Он буквально насквозь видел людей, поэтому его и отправили на такое задание, поскольку считали, что лучше, чем он, никто не сможет на месте сориентироваться и решить любую поставленную задачу. Но не смог.

− Какие предположения насчет того, почему операция провалилась, и группа погибла? – спросила я после раздумий. – Был предатель? Может Пашка? Он ведь один остался в живых. Или тот, кто под прикрытием там.

− Нет, ни тот, ни другой. На мой взгляд. Парни проверенные.

− Тогда кто?

− Понимаешь, Оля, там немец этот, Вальтер фон Герцен, он достаточно умен и проницателен. В Кракове благодаря ему установлен такой порядок, что мышь не проскользнет без его ведома. Ребята где-то прокололись. Но где? Знать бы. Пашка ведь большую часть у партизан отсиживался и только передавал по рации донесения, поэтому он не может сказать, что там случилось. Агент наш тоже в то время находился в Варшаве. Он не знал, кто был в группе Дмитрия и вообще, когда группа прибудет в Краков он тоже не мог знать. Димка должен был выйти на него после первой части операции, но…Только по возвращении агент стал свидетелем казни над ребятами. Связавшись с Москвой, он сообщил о провале операции и гибели Димкиной команды.

− Что-то значит упустили, папа. Дима не мог проколоться, ты знаешь. Что-то не так тут во всем этом, − проговорила я, потирая виски.

− Может и упустили что. Теперь пожинаем, − скривив губы в горькой усмешке проговорил отец. – Стольких ребят хороших потеряли. Будь она не ладна эта война.

− А фон Герцен этот. Он ведь недавно в Кракове? – спросила я.

− Недавно. Но матерый гад оказался. Порядок везде отменный. Полицай все как на подбор-свора ищеек. Фрицы тоже у него в кулаке зажаты, никто шагу ступить без его ведома не может, сразу – расстрел. Убрать бы его и пол дела сделано, − с ненавистью проговорил отец, яростно сжав ладонь в кулак так, что костяшки побелели.

Я посмотрела на отца и до меня только сейчас дошло, что он так же, как и я, тяжело переживал гибель Димки. Я настолько закопалась в свои переживания, что совершенно не думала о том, насколько он, этот сильный, волевой человек сдерживал свои эмоции, дабы поддержать меня, его единственную дочку, в таком ужасном горе. Отец очень любил Димку. Он был для него как сын, которого у него не было. Вспомнив, как произошла их встреча, когда я притащила Димку к нам домой и усадив на кухне пить чай, села ему на колени и поцеловала в первый раз, я улыбнулась. В тот момент на кухню зашел мой отец и увидел эту картину. Я испугалась тогда очень и вскочила, поправляя на себе платье и не зная, куда прятать свои глаза под его строгим взглядом.

− Вижу, моя коза в наступление пошла, − проговорил тогда отец, подавая для пожатия руку Димке, который спокойно встал и поприветствовал его. – Ты построже с ней, а то быстро хомут на тебя накинет и веревки начнет вить. Она у меня такая, − добавил он со смехом окинув меня взглядом.

С той самой минуты отец и Димка стали лучшими друзьями. Димка на тот момент заканчивал военный университет, и отец поспособствовала его продвижению по службе. Спустя какое-то время после этого эпизода мы сыграли свадьбу и переехали в нашу новую квартиру, подаренную нам отцом. Нас ждало прекрасное будущее, но была объявлена война и все рухнуло.

− Папа, скажи, а что-то ведь планируется по Кракову? – вернувшись в реальность спросила я.

− Да есть кое-какие соображения. Но пока все только в разработке. Не ранее, чем через пару месяцев получится сделать все, − неопределенно ответил отец.

− Ты держи меня в курсе, пожалуйста.

− Конечно, дочка, − ответил отец и крепко сжал мою ладонь, лежащую на столе.

− И прости меня, папа, за то, что я…, − не договорив фразу я проглотила комок в горле, не в силах продолжить реплику.

− Ничего, дочка. Главное, что ты жива. А то все переживем. Ты же знаешь, я тебя очень люблю. Ты для меня все, − ответил отец и встав из-за стола поцеловал меня в макушку.

Я прижалась к нему и мне стало так спокойно, совсем как тогда, когда я была маленькая и впервые вышла на улицу гулять одна. На меня тогда набросилась бездомная собака, и я ужасно испугалась. Но в этот момент из подъезда вышел отец, отогнал ее и успокоил меня, посадив себе на колени. Я помню рыдала и говорила, что больше никогда не выйду на улицу без него. А он сказал, что я должна быть сильной и смелой, а все остальные вопросы он обязательно решит, будь то бездомная собака либо еще что. Он еще тогда сказал, что бояться – это нормально. Нет такого человека, который бы не боялся чего-то. Дескать, даже он, отец, и тот имеет свои страхи, и что главное идти по жизни и бороться с ними, а если бороться, то они обязательно отступят. Затем он поехал на работу, а я побежала на детскую площадку и с того момента начала шагать по жизни своими детскими ножками, преодолевая на своем пути все значимые и не очень страхи, зная, что я в любом случае их поборю, а если и нет, то рядом всегда будет мой отец, который поможет мне справиться с любым препятствием.

− А теперь мне нужно ехать на службу. Совещание скоро. Ты ведь справишься сама? – спросил отец, скорее всего с опаской все еще относящийся к тому, что я останусь дома одна.

− Не переживай! Я же сказала, что я в норме, − улыбнулась я и поцеловав его в щеку провела до двери.

Когда дверь закрылась за моим отцом, я тихо опустилась подле нее и закрыла глаза. Тишина, пронзительная тишина этой огромной квартиры давила на меня, не давая прийти в себя. Подняв взгляд на потолок, я вздохнула и слезы потекли по моим щекам. Тряхнув головой, я быстро смахнула их и встав с пола прошла в спальню. Все Димкины вещи лежали на своих местах, и я медленно прошла по комнате, едва касаясь пальцами к таким дорогим для меня предметам. Расческа из слоновой кости, которую я купила в антикварном магазине для него, на ней был вырезан орел, птица свободы и вольного духа, таким мне казался всегда Димка, поэтому я и купила ее тогда в подарок. Портсигар с дорогими ароматными сигаретами. Легонько открыв его, я вдохнула такой знакомый мне запах. Запонки в виде квадратиков с гематитом, которые Димка надевал на мой день рождения за неделю до своего отъезда. Я еще тогда помню скривила свой нос, поскольку они мне казались уж очень простыми для такого человека, каким был мой муж. Далее, открыв шкаф я провела рукой по длинной веренице рубашек, кителей и костюмов, пропитанных запахом такого родного мне человека, которого более никогда не увижу в этой жизни. Затем я убрала все Димкины вещи, которые лежали на виду в этот шкаф и закрыла его на ключ, давая себе обещание, что открою его только тогда, когда смогу отпустить воспоминания и начать жизнь заново. Пока же я не могла расстаться с тем, что так напоминало мне о нем. Но и видеть все эти вещи и предметы я не могла более. Так что этот огромный шкаф из красного дерева стал своего рода хранителем моей памяти, моей любви и моей боли. Повесив небольшой ключик от шкафа на цепочку, подаренную мне Димкой, я надела ее на шею, как свидетельство тому, что вся память о моем родном человеке находится у меня в груди. Затем я подошла к зеркалу и посмотрела на себя. С другой стороны зеркального полотна на меня смотрела грустная молодая женщина с аристократическими чертами лица, красивыми большими серыми глазами, длинными русыми волосами, перехваченными затейливой лентой в небрежный хвост, стройной фигурой и высоким ростом. Глядя на нее, я не узнавала себя. Куда делась та молодая капризная девчонка, которая топала ножкой, желая получать все и сразу, причем немедленно? Куда делся тот игривый взгляд, который разжигал интерес в любом мужчине, на которого он был направлен? Где та чарующая улыбка, которой та былая красавица одаривала окружающих? Ничего этого более не было во мне новой, прошедшей тот ад на земле, который просто смел с моего лица все то, чем ранее я была наделена. Горько усмехнувшись я закурила сигарету и выдохнула, выпуская густой клубок дыма в отражение зеркала, который окутал меня и затем так же быстро растворился в воздухе. В эту минуту я подумала, что я пока нахожусь в сизом дыме своего горя, но оно рассеется, обязательно со временем рассеется. Нужно только дать себе его, это время и все войдет в нужное русло.

Закрыв дверь в спальную, я прошла на кухню и выпила успокоительные капли, которые мне приписал врач. Затем прошла в гостиную. Улегшись на диван, я закрыла глаза и заснула, давая своей нервной системе восстановиться в сладкой неге сна, который в последнее время действовал на меня лучше, чем любое лекарство.

Глава 2

Проснувшись рано утром я увидела, что заботливо укрыта пледом. Встав с дивана, я тихонько вышла из гостиной. В квартире было тихо и я поняла, что отец уже уехал на работу. Состряпав на кухне себе незатейливый завтрак из яичницы и бутербродов, я заварила крепкий кофе. Наспех позавтракав и приняв холодный душ, пошла в гардеробную. Нужно было возвращаться к жизни. Выбрав элегантное красное платье и такие же туфли на каблуке, я оделась, собрала волосы в красивую прическу, схватила маленькую сумочку и вышла из квартиры, оставив ее томящую тишину за тяжелой дубовой дверью. Быстро сбежав по лестнице, я вышла на улицу и заскочила на заднее сиденье служебной машины моего отца, которая, как и прежде, ожидала меня возле дома, чтобы отвезти на работу. Подъехав к зданию управления, я выскочила из машины и, поблагодарив шофера, пошла внутрь. Идя гулкими коридорами в свой кабинет, я словно заново начинала все с нуля. Все осталось таким же вокруг, как и было. Но не было его, моего Димки, и я понимала, что для меня все теперь будет иначе. Что я сама по себе. Что я заново должна учиться жить без оглядки на те счастливые мгновения моей жизни, которые остались далеко позади. Пройдя мимо двух девушек, я краем уха услышала, как одна другой прошептала:

− Ишь ты, вырядилась как. Только недавно ребенка потеряла и мужа-красавца, а уже пестрая вся какая! Словно королева приперлась на работу.

Остановившись я кинула взгляд на девушек и увидела, что та, которая произнесла эти слова, была моей бывшей однокурсницей, Ниной Глебовой, которая все пять лет учебы с ней под одной крышей не упускала ни одного момента, когда могла меня задеть. Улыбнувшись я подошла к ней и проговорила, проведя рукой по рукаву ее ядовито-зеленого платья:

− А ты все такая же, Нина…ядовитая. Все так же брызжешь ядом и не преминешь укусить человека.

Затем я развернулась и гордо вскинув голову пошла дальше, звонко постукивая своими каблуками. Девушки за спиной что-то снова прошептали, но меня уже это мало волновало. Зайдя в кабинет, я поздоровалась с Валей и усевшись за стол спросила ее:

− Нина Глебова у нас работает?

− Да, она в новой группе, которую скоро будут забрасывать, − ответила девушка, ритмично постукивая по клавишам печатной машинки.

− В какой группе? – спросила я, разглядывая документы, которые необходимо было отнести на подписи.

− Да там, − отмахнулась Валя неуверенно и взяв папку со стола вышла из кабинета.

Поглядев вслед девушке, я встала и подойдя к ее столу, на котором лежала кипа папок с информацией об агентах, начала перебирать их. Найдя папку с надписью: «Нина Глебова», я открыла ее и начала перелистывать напечатанные листы. В самом конце небольшой стопки информации я увидела лист с напечатанными словами: «Немезида. Краков», внизу стояла подпись моего отца и дата, которая означала, что начало операции назначено через две недели. Нахмурив брови, я снова пролистала папку и положила ее на стол. Через пару минут вернулась Валя и испуганно на меня посмотрела, поняв, что я читала документы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю