Текст книги "Контролируемая авария"

Автор книги: Наталья Антарес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Пришли! – перекрикивая шум ветра, сообщил он, – опускай «ящик» и постой пока здесь. Я скоро вернусь.

–За «ящиком» или за мной? – машинально съязвила я, но второй пилот вновь воздержался от ответной реакции, и молча растворился за сплошной стеной снега. Что ж у них тут, в Польше, за погодные аномалии такие? Как-то чересчур сурово для Европы, особенно весной, пусть даже и ранней. Разве что высокогорная местность диктует свои условия…И вообще, куда черт побери, девался Урмас? Ох, не зря я недобрым словом Ивана Сусанина недавно поминала: «не видно ни зги» – это точно про мой случай сказано! И ведь что самое обидное – по большому счету второй пилот был безоговорочно прав насчет инстинкта самосохранения, и, если над нами действительно простерлась божья длань, будет нелепо и глупо превратиться с сосульку, так и не постигнув тайного замысла высших сил.

–Европа есть Европа, – вынырнул из снежной пелены Урмас, -у нас такие смешные замки никто бы даже не сарай не повесил. Всё нормально, бери CVR!

–Я не могу,– призналась я, – у меня пальцы толком не гнутся.

–Ничего, три метра уж как-нибудь волоком дотащим, – успокоил меня второй пилот, – ты идти в состоянии?

–А куда я денусь? – резонно вопросила я, – ты свои приоритеты четко расставил, рисковать не буду.

–Вот и хорошо, – одобрительно кивнул Урмас, – наш марафон близок к завершению, не смей упасть на финише!

Очертания одноэтажного строения с треугольной крышей символом надежды выплыли из непроглядной тьмы, я увидела открытую нараспашку дверь и в необъяснимом приливе энергии я отчаянно рванула вперед, чем изрядно порадовала Урмаса, не меньше моего жаждавшего поскорее укрыться от снега и ветра. Можно сказать, в одиночку, я втянула плед с речевым самописцем внутрь, и как только второй пилот захлопнул за нами дверь, рухнула на пол. Первые несколько минут я неподвижно лежала на спине и пустым взглядом таращилась в потолок, не в силах поверить, что «переход Суворова через Альпы» наконец-то закончился, у меня появилась долгожданная возможность перевести дух. Потом начали оживать пальцы, и навязчивые покалывания в озябших подушечках вывели меня из оцепенения. Мокрые ноги также не замедлили напомнить о себе целой гаммой неприятных ощущений, я приняла сидячее положение, обхватила колени руками, в упор взглянула на привалившегося к стене Урмаса.

Видок у второго пилота был, честно говоря, еще тот. Урмас Лахт сегодняшнего образца кардинально отличался от рафинированно-идеального образа, взлелеянного в моих любовных грезах. До этого дня мы с Урмасом пересекались исключительно по служебным обстоятельствам, если не брать в расчет, корпоративного забега, куда я затесалась ради гипотетического шанса сблизиться с предметом своего обожания, и каждый раз второй пилот выглядел безупречно, даже пропитанная потом майка удачно подчеркивала мышечный рельеф спортивной фигуры. А уж в летной форме Урмас Лахт и вовсе сражал мое ретивое сердце наповал: я провожала его влюбленным взглядом и не могла отвести глаз даже после того, как он давно скрылся из вида. С формальной точки зрения Урмаса нельзя было назвать эталоном мужской красоты: слишком глубоко посаженные глаза блеклого серо-зеленого оттенка, слегка вьющиеся волосы с характерным для прибалтов рыжеватым отливом, удлинённый овал узкого, худощавого лица, тонкие губы, придающие их обладателю несколько надменное выражение – я любила в нем всё, все его черты казались мне прекрасными и родными, и я никак не понимала, почему та же Леська считает внешность второго пилота заурядной и невыразительной. Сейчас Урмас был измотан и опустошен, его глаза запали еще глубже и как будто провалились в две бездонные впадины, нос и скулы заострились, а влажные волосы отдельными прядями прилипли ко лбу – тут же поневоле поверишь, что этот человек восстал из ада. Наверняка и моей физиономией запросто можно было детей пугать, и в целом мы с Урмасом составляли достаточно гармоничную пару: еле живые, изможденные и на последнем издыхании цепляющиеся за свои никчемные жизни.

–Ты тут осмотрись, а я поищу распределительный щиток, вдруг удастся включить электричество, – голос у второго пилота тоже звучал под стать внешнему облику. Севший, глухой, отрешенный, он словно доносился из могилы, и от этих загробных интонаций меня пробрал мороз по коже. Да что же чертовщина с нами обоими происходит?

Я последовательно сняла обе туфли, дождалась, пока Урмас исчезнет за дверью, и с наслаждением стянула капроновые колготки. В домике было холодно и неуютно, но по сравнению с бушующей снаружи метелью, наше спасительное убежище казалось настоящим очагом комфорта. Ступая босыми ногами по деревянным половицам, я обошла весь дом, состоящий из двух крохотных комнатушек, первая из которых представляла собой совмещенную с гостиной кухню, а вторая, видимо, служила спальней, и вполне современного санузла с душевой кабиной. Мебели в домике присутствовало по минимуму, зато имелся маленький телевизор, микроволновка и прочая мелкая бытовая техника, в отечественных реалиях давно перекочевавшая бы к предприимчивым воришкам, а здесь преспокойно стоящая на своих законных местах в терпеливом ожидании хозяев. Спрятанный в углу обогреватель я заметила скорее по наитию, и когда запорошенный снегом Урмас, вновь появился на пороге, мы с ним поняли друг-друга без слов. Жизненно важный электроприбор был моментально включен в розетку и уже через несколько минут мы сидели вокруг него на корточках и тщетно пытались отогреться. Понемногу сотрясающий меня озноб отступил, зато с недвусмысленным урчанием взбунтовался желудок, и я в слабой надежде на удачу принялась поэтапно обшаривать шкафы на предмет чего-нибудь съестного. В то мгновение, когда мой голодный взгляд цепко узрел на дальней полке забытые предыдущими обитателями гостевого дома банки с консервами, я чуть было не завопила от радости и внезапно поймала себя на мысли, что с нами творится нечто странное. Если мы мертвы, еда по идее не должна интересовать нас вовсе, так что-либо мы вот-вот превратимся в кровожадных зомби, и покончив с консервами, отправимся пожирать несчастных жителей окрестных городов, либо чаша сия нас успешно минула, и зверский аппетит всего лишь подтверждает нашу принадлежность к миру живых.

ГЛАВА XIII

В одном из кухонных ящиков Урмас практически сразу обнаружил полноценный набор столовых приборов, и уже через минуту уверенно отрывал ножом консервные банки. В помещении заметно потеплело, второй пилот избавился от кителя, а я от жакета, и окружающая нас обстановка вдруг показалась мне на удивление домашней. Я вскипятила воду, заварила чайные пакетики и окончательно разомлела в сытой истоме. Накопленная усталость вылилась в какое-то отрешенное безразличие ко всему происходящему, хотелось лишь доплестись до кровати и уснуть без задних ног, но если измочаленный непрерывными нервотрепками организм настойчиво требовал отдыха, то недремлющая интуиция, наоборот, яростно противилась моему погружению в расслабленное состояние. Шестое чувство отчаянно пыталось достучаться до моего засыпающего разума, и сколько бы я не отмахивалась от витающего надо мной сонма нехороших предчувствий, в укромных уголках подсознания росла и ширилась необъяснимая тревога. Впрочем, почему необъяснимая? Вон он, сидел, источник всех моих страхов, задумчиво отхлебывал из кружки горячий чай и будто намеренно не удостаивал меня ни словом, ни взглядом. Мысли Урмаса явно пребывали в совершенно иной плоскости, и я невольно испытала крайнюю степень изумления, когда он внезапно поделился со мной своими дальнейшими планами.

–На улице я видел лопату для расчистки снега, – неожиданно сообщил второй пилот, – мы должны закопать CVR. Сомнительно, что без специального оборудования мне удастся вынуть из него модуль памяти, но я все равно попробую это сделать. В любом случае, «ящик» нужно зарыть как можно глубже.

–Мне тоже обязательно участвовать в этом беспределе? – хмуро уточнила я, -или ты будешь столь милосерден, что освободишь меня от необходимости заключать сделку с совестью?

–Пожалуй, сейчас настало самое время проявить гуманизм, – со злой издевкой в голосе согласился Урмас, – думаю, я справлюсь без твоей помощи. Но потом ты еще не раз скажешь мне спасибо. Я пошел решать нашу общую проблему, а ты пока включи телевизор, посмотри, как наш «Арбуз» попал в топ мировой ленты новостей!

–У меня нет с тобой ничего общего, даже проблем, – едва не задохнувшись от ненависти, выкрикнула я вдогонку невозмутимо прошествовавшему к выходу Урмасу, однако, тот вновь остался безразличен к моему бурному всплеску. Неестественно спокойный, с прямой, как алебарда, спиной, он твердой походкой приблизился к речевому самописцу, оценивающим взглядом посмотрел на запястья и резко схватил обеими руками замотанный в авиастаровский плед «черный ящик». Силовой рывок, однозначно, дался второму пилоту достаточно непросто, но, по всем признакам, патологическое стремление поскорей спрятать CVR в недосягаемое для поисковых отрядов место, автоматически блокировало болевые рецепторы. Пусть и с приглушенным, зато красноречиво отражающим его внутреннее состояние стоном Урмас выволок самописец за порог и не иначе как в знак своего крайне отрицательного отношения к истерическим предпосылкам, демонстративно громко хлопнул дверью. А, может быть, он сам давно находился на взводе, и всего лишь рассчитывал скрыть данный факт показным равнодушием и оскорбительным цинизмом. Учитывая, что я только что лично расписалась в отсутствии у нас с Урмасом каких-либо общих интересов, я разом вышвырнула из головы все связанные со вторым пилотом мысли, но тут мне на глаза попался пульт от телевизора, и я не сумела преодолеть искушения.

Лучше бы я и дальше находилась в счастливом неведении и не бередила кровоточащую рану – смотреть со стороны на первые кадры с места страшной авиакатастрофы было жутко до такой степени, что уже мгновение спустя я обливалась холодным потом и бесконтрольно тряслась от ужаса. Большинство имеющихся в наличии телеканалов вещало на польском языке, но в моей ситуации совсем не нужно было быть полиглотом, чтобы догадаться, о чем ведется речь. На текущий момент в распоряжение средств массовой информации попала только часть вертолетной съемки, и распростершая внизу долина, густо усеянная дымящимися обломками разбившегося лайнера, производила невыразимо гнетущее впечатление на человеческую психику, но я до дрожи испугалась вовсе не показанной на экране картины. В неуправляемую, дикую, всеобъемлющую панику меня поверг специальный корреспондент, вышедший в эфир из аэропорта Штутгарта. Журналист стоял в гуще толпы, со всех сторон окруженный родственниками погибших, и озвучивал последние сведения о количестве пассажиров на борту. Растерянные, потрясенные трагедией люди приехали встречать злополучный рейс, и теперь тщетно силились осмыслить обрушившуюся на них правду. А потом микрофон перешел к спецкору из столичного бюро, и я увидела свой родной аэропорт. В ходе экстренно созванной пресс-конференции представитель пресс-службы «Авиастара» подтвердил, что наш борт потерпел крушение в труднодоступном районе Судетских гор на границе Чехии и Польши, кратко рассказал о ведущихся на месте происшествия оперативно-спасательных работах, пообещал незамедлительно начать подробное расследование причин катастрофы и выразил глубочайшие соболезнования семьям погибших. Пресс-секретарь что-то заученно говорил о компенсациях, о «черных ящиках», о минимальных шансах найти выживших, а я не могла думать ни о ком и ни о чем, помимо своей мамы, которая в этот же самый миг смотрела те же самые кадры и не могла поверить, что ее дочери больше нет в живых, тогда как вышеупомянутая дочь распивала себе чаи и с физической точки зрения вполне неплохо себя чувствовала.

Если я за три года в гражданской авиации худо-бедно научилась воспринимать регулярно падающие по всему миру самолеты в соответствии с принципом «чему быть, того не миновать», то мама каждый пустяковый инцидент, красочно освещенный вездесущими телевизионщиками, пропускала через себя и проецировала на мою работу. Срывающимся голосом он рассказывала мне, как где-то в богом забытых гребенях совершил аварийную посадку почтовый самолет (благополучно, совершил, между прочим), или как один несовершеннолетний идиот пытался ослепить пилота лазером (безуспешно, конечно же), или, что еще веселее, как птичка в двигатель попала (мир ее праху, чего уж тут)… Одним словом мама знать не знала, какие страсти-мордасти творятся у нас на борту буквально в каждом рейсе, и что среднестатистическая стюардесса гораздо больше боится облиться кипятком на рационе, чем попасть в аварию, а еще она периодически вдруг проявляла поразительное невежество и на полном серьезе советовала мне внести в авиакомпанию рационализаторское предложение по поводу массового обеспечения всех пассажиров парашютами. На чем основывалось типичное обывательское заблуждение о том, что протиснуться в иллюминатор в полной экипировке и сигануть с высоты одиннадцать километров при температуре в пятьдесят градусов ниже нуля – это отличный способ освежиться в утомительном полете, я толком не понимала до сих пор, но, когда подобные перлы выдавала мать стюардессы, впору было хвататься за голову. Сколько бы я не внушала маме, что летать не так уж страшно, она категорически отказывалась от бесплатных билетов, которыми нас ежегодно поощряло руководство «Авиастара» и по старинке колесила на поезде, предпочитая даже ко мне в гости сутки пилить в душном вагоне, вместо приятного путешествия на комфортабельном лайнере. Но сегодня мамины кошмары воплотились в реальность: она отлично знала, что я должна была лететь в Штутгарт, и ей даже не нужно было дожидаться обнародования списка членов экипажа. Наверняка, мама до последнего будет верить, что я осталась на земле в резерве, или меня срочно перекинули в другую бригаду, или что именно я окажусь единственной спасшейся в авиакатастрофе, как та знаменитая стюардесса с югославского самолета, пережившая падения с десяти тысяч метров. А потом, когда надежда угаснет, мама начнет винить в моей смерти весь мир, позвонит отцу, с которым не общалась уже лет двадцать, напомнит, что это он поддержал мое решение пойти в бортпроводники, но больше всего мама будет обвинять себя саму. Это ведь якобы она не уберегла меня от опрометчивого выбора профессии, это ведь она не настояла, чтобы я вышла замуж за свою школьную любовь и устроилась на нормальную, «земную» работу… А теперь от красавицы-умницы-спортсменки-комсомолки Доры останется лишь скромная могилка на кладбище: ни котенка, ни ребенка, ни особо яркой судьбы. Просто еще одна трагически погибшая стюардесса.

Родителей было жалко до слез, а сколько всего мам и пап сейчас пребывали в отчаянии? Двести? Триста? Мы с Урмасом не сто пятьдесят человек навсегда упокоили, мы походя разрушили жизни их родных и близких. Каково всем этим людям слушать сухие сводки «пассажирский лайнер потерпел крушение, бла-бла-бла» и сознавать, что мужья, жены, дети, братья, сестры, дети уже никогда не вернутся домой? Что в лучшем случае после экспертизы ДНК им выдадут для захоронения фрагменты тел, а в худшем– просто скажут, увы, останки слишком повреждены, идентификация невозможна! Неужели Урмас Лахт действительно такое чудовище, что собирается как ни в чем не бывало жить дальше? Неужели у этого монстра совсем нет сердца? Даже если он сознательно погубил полторы сотни человек, неужели ему нет дела до собственной семьи? До Симоны, в конце концов? Что же за дьявола такого я полюбила?

–Я всё уладил, – хладнокровно заявил бесшумно возникший в дверях Урмас, – теперь никто не узнает, что ты косвенно причастна к крушению.

–Еще скажи, что ты сделал это ради моей безопасности? – вспылила я, неохотно оторвавшись от телевизора.

–В большей мере, да, -не уловил откровенного сарказма второй пилот, – если бы я был здесь один, то поступил бы по-другому, но теперь это не имеет значения.

–Я могу уйти, – желчно предложила я, – кажется, снег кончился, вот и прогуляюсь до этого твоего Мендзыгуже. Вдруг получится вступить в спиритический контакт с тамошней полицией и сообщить, куда девался CVR с «Арбуза».

–Не забывай, Дора, у нас уговор, – освежил мою память Урмас, – до утра ты ничего не предпринимаешь. А утром иди, куда хочешь, мне уже будет все равно. И лучше молчи насчет «ящика». Мертвых ты не воскресишь.

–А совесть? Как быть с ней, Урмас? – спросила я, неотрывно глядя в серо-зеленые глаза второго пилота: потемневшие, запавшие, окруженные черными тенями.

–Оставить ее мне, – решительно посоветовал Урмас, стряхнул с волос растаявшие снежинки и обессиленно опустился на стул, – я разберусь.

–Можно вопрос? – я от души вдавила кнопку выключения на пульте, на долю секунды прислушалась к воцарившемуся в комнате безмолвию и тихо прошептала, – о чем ты думал, когда ставил автопилот на снижение?

– Не помню, но вероятно, о том, что максимум через восемь минут я умру, – ответил второй пилот, подул на покрасневшие от холода пальцы и сухо добавил, – похоже, что-то пошло не так.

–Как прелесть! – взвилась от негодования я, -не хотелось жить, взял бы мыло и веревку! А сначала лучше бы психиатра посетил, может, он бы выбил тебе дурь из башки. Как тебя только ВЛЭК еще пропустил?

–Случайно повезло, – без доли иронии признался второй пилот, – но дважды в одну реку не войдешь.

–Я бы сказала, что мне тебя жаль, Урмас, но это будет ложью, – заключила я, – убийцы не достойны жалости, что бы ими не двигало. Мне жаль не тебя и не себя, мне жаль пассажиров, жаль Стеклова, жаль моих родителей, да и твоих тоже. Мне жаль твою невесту, которая, наверное, сейчас убита горем…

–На прошлой неделе мы с Симоной расстались, – перебил меня второй пилот, -она меня бросила, но тебя это не касается.

–Еще утром я бы с ума сошла от счастья, – не сдержалась я и в порыве самобичевания риторически воскликнула, – как я могла настолько в тебе ошибаться?

–Ты не ошибалась, ты просто плохо меня знала, вот и всё, – кончиками губ улыбнулся Урмас, грустно, тоскливо, обреченно, и у меня внезапно защемило сердце от горького понимания его абсолютной правоты. Я его вообще не знала, я нарисовала себе идеальный образ и вознесла его на пьедестал. А Симона, напротив, хорошо представляла себе, какие демоны обуревают ее жениха, не зря же она сама инициировала разрыв длившихся так долго отношений…

– Зачем ты попросил меня подождать? Что должно произойти утром? – попыталась докопаться до истинных целей второго пилота я, и когда Урмас обратил на меня отстраненный, пустой и какой-то бесцветный взгляд, я содрогнулась от пронизывающего холода, исходящего из глубины его бездонных глаз.

–Утром для тебя наступит новая жизнь. Без меня, без «Авиастара», без тех, кто тебе дорог, – загадочно произнес Урмас, – ты родишься заново и начнешь всё с чистого листа. Не каждому выпадает такой шанс, воспользуйся им!

–Сущий бред! – резюмировала я, – впрочем, я и не надеялась получить от тебя осмысленный ответ.

–А я не надеялся на иную реакцию, – выразительно передернул плечами второй пилот, – оставь меня одного. Уже поздно, иди в спальню и отдыхай, а я лягу на диване.

–Как скажешь, – нервно кивнула я и напоследок язвительно бросила через плечо, – зря ты забрал с собой «ящик». Если его не обнаружат, катастрофу спишут на техническую неисправность, и твой звездный час так и не пробьет.

–Значит, так было суждено, – философски заметил Урмас, -спокойной ночи, Дора!

ГЛАВА XIV

Само собой, разумеющееся, что по сравнению с остальными членами экипажа, от которых после крушения самолета остались лишь светлые воспоминания да изуродованные фрагменты тел, мы с Урмасом устроились, как у Христа за пазухой, однако, долгожданная возможность снять одежду и улечься в теплую постель казалась мне надругательством над памятью погибших и скорбью их близких. Тем не менее, избавляясь от авиастаровской униформы я испытывала явное наслаждение: выдержать целый день в костюме, практически полностью состоящем из голимой синтетики и не начать чесаться, как блохастая собака, удавалось далеко не всегда, причем «поблагодарить» за сие незабываемое удовольствие следовало нашего любимого работодателя, решившего изрядно сэкономить на качественных тканях. Когда нам впервые представили утвержденные эскизы будущей формы, большинство девочек пищало от восторга, но по факту подрядчики пошили такую невообразимую дрянь, что лично я не видела разница между тем, чтобы носиться по салону в совершенно не дышащей одежде и тем, чтобы лежать по палящим солнцем, предварительно обернувшись полиэтиленовой пленкой. В плане цветовой гаммы финальный вариант также оказался далеко не ахти, покрой и лекала оставляли желать лучшего, а уж после того, как вся эта красота полиняла в процессе первой и, заметьте, деликатной стирки, моему разочарованию не было предела. Форма липла к телу, не пропускала воздуха, электризовалась, магнитилась и вкупе с постоянным радиационным облучением на эшелоне, конечно же, в разы прибавляла бортпроводникам здоровья и долголетия. Однажды на эстафете в Бангкоке я сдала свою форму в прачечную, но там не успели постирать ее до отлета, на борт я поднялась, так сказать, в штатском. Хороший был рейс: пассажиры в упор не видели во мне стюардессу и с надоедливыми просьбами и глупыми вопросами обращались исключительно к моим коллегам, а я, в свою очередь, от души радовалась, что мне выпал уникальный шанс провести полет в удобной одежде. К счастью, на земле вышеописанный эксцесс большого резонанса не получил, и меня не оштрафовали за появление на работе в неподобающем виде, а то нашему руководству черта с два докажешь, что форс-мажорные обстоятельства бывают не только в воздушном пространстве.

Второй пилот Урмас Лахт проявил невиданную щедрость и отдал обогреватель в мое полное распоряжение, что в итоге создало мне весьма комфортные бытовые условия для ночлега. Я расстелила постель, взбила подушку, нырнула под одеяло и одним щелчком выключателя погасила свет. Комната мигом погрузилась во мрак, и я инстинктивно свернулась в позу эмбриона в попытке перебороть страх. Требуемого эффекта мои старания предсказуемо не принесли, и я внезапно поймала себя на парадоксальной мысли, что рядом с Урмасом я ощущала себя гораздо увереннее, а, отгородившись от него плотно запертой дверью, не только не обрела покоя, а скорее наоборот, осталась наедине с чужой, враждебной тьмой. Я прислушалась к доносящимся из соседней комнаты звуками, свидетельствующим о том, что второй пилоту тоже не спалось, но у меня банально не хватило воображения догадаться, чем он сейчас занимался. Урмас звенел чем-то металлическим, будто бы передвигал с места на место стулья и мерил помещение торопливыми шагами. Из-под двери робко пробивался тусклый свет ночника и чуть слышно бубнил телевизор: похоже, второй пилот активно интересовался новостями о катастрофе в Судетах, а, возможно, даже специально ждал «минуты славы» в виде упоминания диктором своего имени.

Я так и не поняла, зачем Урмас настаивал дать ему время до утра, а принимая во внимание, что по большому счету, я вообще ничего не понимала в происходящих с нами событиях, в голове у меня и вовсе властвовал первозданный хаос. Во всем случившемся, бесспорно, присутствовал очевидный элемент сверхъестественного, но классифицировать сложившуюся ситуацию в качестве акта божественной воли у меня упрямо не поворачивался язык. Быть может, мое сознание было зашорено стереотипами, и методы небесной канцелярии с ветхозаветного периода успели основательно шагнуть вперед, но я всегда наивно полагала, что праведники после смерти возносятся на небеса, а грешники низвергаются в пучину ада, но никак не тащат через горы бортовой самописец и не поедают халявные консервы в пустующем гостевом домике. А спутниковое телевидение? Неужто даже в Преисподней повсюду антенн понавтыкали, чтобы черти на досуге не скучали? Абсурд ведь полнейший, что ни говори! Но это еще полбеды, а как быть с тем, что мама мне, наверное, уже надгробный памятник заказывает, а я прохлаждаюсь в курортной зоне в компании бесчеловечного убийцы, совсем недавно вызывавшего у меня обострение любовной лихорадки? И кстати об убийцах: а вдруг, стоит мне сомкнуть глаза, как мой ненаглядный Урмас на цыпочках прокрадется в спальню и чикнет кухонным ножичком мне по горлу, дабы не болтала лишнего. А все его таинственные фразочки о новой жизни без прошлого – это такой завуалированный намек: вот умрешь ты по-настоящему и приобщишься к вечности, где уж точно нет ни телевизоров, ни нагло украденного с места крушения «черного ящика». И что мне полагается делать в такой откровенно криминогенной обстановке? Забаррикадироваться в спальне? Вылезти в окно и напролом рвануть через лес в Мендзыгуже? Выход не такой уж и безумный, но осуществить задуманное бесшумно мне явно не удастся, и в результате я навлеку на свою пятую точку еще более серьезные неприятности. Остается, пожалуй, только одно: не спать всю ночь и постоянно быть наготове, а в случае возникновения опасности, действовать по ситуации. Затаюсь, как мышь в подполе, и подожду до утра: вдруг со второго пилота уже довольно невинных жертв, и он милосердно дарует мне право на жизнь? Всяко лучше искать подмогу в светлое время суток, да и обуви просушиться не помешает… Ну как тут не согласиться с Урмасом, что для покойника я рассуждаю чрезвычайно прагматично! Нет, завтра утром я первым делом рубану по гордиеву узлу и окончательно выясню, что это за игры разума такие…

Подведенные с учетом смены поясов наручные часы показывали четверть второго ночи, а в соседней комнате по-прежнему горел ночник. Пару раз я незапланированно впадала в легкую поверхностную дрему, но резко просыпалась от звука из-за двери. Урмас снова и снова гремел металлическими предметами, безостановочно ходил туда-сюда, открывал и закрывал шкафчики. Телевизор все также работал, но громкость была сведена до самого минимума, будто второй пилот ограничивался просмотром изображения, параллельно решая другие вопросы. Честно говоря, я боялась даже представить, на какие еще ужасы способен извращенный ум этого нелюдя, и ничуть не удивилась бы, узнав, что Урмас мастерит бомбу из подручных средств. Впрочем, за сегодняшний день мое собственное психическое здоровье пошатнулось до такой степени, что я готова была поверить в самые фантастические гипотезы, и неизвестно сколько еще накручивала бы себя всякого рода мистической ахинеей, если бы вымотанный организм не сдался под натиском усталости. Я провалилась в сон совершенно внезапно и даже толком не успела понять, что засыпаю, будучи полностью беззащитной перед находящимся за дверью маньяком.

Как ни странно, но разбудила меня не исходящая от второго пилота угроза жизни – пронизывающая боль в груди, словно невидимая рука зажала в кулак мое сердце и на миг остановила его ритмичные сокращения. Я отчаянно хватанула ртом воздух и порывисто села на кровати, объятая непостижимым предчувствием чего-то запредельно жуткого. Я почти не отдавала отчета в своих действиях, но безудержная сила стремительно влекла меня вперед. Одним прыжком я пересекла комнату, толкнула нараспашку дверь и чуть было не отпрянула обратно, потрясенная и напуганная представшим перед моими глазами зрелищем.

Босые ноги Урмаса Лахта конвульсивно дергались на уровне моего лица, а шею второго пилота обвивала самодельная петля из брючного ремня, надежно привязанная к люстре. Мучительно агонизирующий Урмас хрипел и всем телом содрогался в предсмертных судорогах, его глаза закатились, губы посинели, а по искаженному страданиями лицу неумолимо разливалась мертвенная бледность. На голых рефлексах я подняла валяющийся на полу стул, подставила его Урмасу под ноги, тем самым немного ослабив удавку, схватила перепачканный в консервах нож, вскочила на подлокотник кресла и в спешке принялась пилить неподатливую петлю. Второй пилот к этому моменту уже потерял сознание, и напоминал безвольную тряпичную куклу, он дышал затрудненно и прерывисто, а его кожа приобрела синюшный оттенок. Когда проклятый ремень, наконец, удалось разрезать, я аккуратно придержала Урмаса под голову и кое-как опустила его в разы потяжелевшее тело на пол.

На курсах стюардесс нас чему-то только не учили: и правилам аварийной эвакуации на крыло, и спуску по надувным трапам, да и оказанию первой медицинской помощи, в принципе, тоже, но я отродясь не слышала, чтобы кому-нибудь взбрело в голову повеситься на борту авиалайнера. Решив, что сейчас лучше уж действовать по интуиции, чем растерянно метаться по комнате, я низко склонилась над Урмасом и начала делать ему искусственное дыхание. Мое сердце колотилось при этом с такой бешеной скоростью, что у меня зашумело в ушах, но я всё вдыхала и выдыхала в попытке привести второго пилота в чувство. Я не знала, что еще можно предпринять для спасения Урмаса, но одно я сознавала донельзя отчетливо: я не переживу, если он умрет, потому что по-прежнему люблю его больше жизни.

–Урмас, пожалуйста! Урмас! –взмолилась я, когда силы продолжать реанимировать распростертого на полу человека меня почти покинули,– Урмас, приди в себя! Ты меня слышишь, Урмас?

Второй пилот вздрогнул, просипел что-то невнятное и вдруг зашелся в кашле. Темно-бурая борозда у него на шее налилась кровью и стала еще более устрашающей, мутные глаза понемногу прояснились, и в следующую секунду Урмас вдруг с силой оттолкнул меня и хрипло выдавил:

–Зачем? Зачем ты меня сняла?

Вся в слезах, я подползла к Урмасу на четвереньках, упала ему на грудь и зарыдала в голос, но плакала я от захлестнувшего меня счастья и облегчения. Я успела, у меня получилось, он жив! Мой Урмас жив, и клянусь, я больше не позволю ему убить себя!

–А зачем ты это сделал? – вопросом на вопрос ответила я, после того, как меня немного отпустили эмоции, – зачем, Урмас?

– Совесть, – односложно прошептал второй пилот и одними губами добавил, – я обещал тебе доказательства. Теперь ты понимаешь, что мы не погибли? Но я заслужил смерть, а ты должна жить дальше.

–Урмас, я не хочу жить без тебя! – я уже больше и не пыталась противостоять эмоциональному натиску, сегодня я прошла второй круг ада, и имела право сказать правду, ту правду, которой я противилась, которой я сопротивлялась, но которая оказалась сильней меня. Да, Урмас намеренно разбил самолет со ста пятидесятью пассажирами на борту, он психопат, убийца и чудовище, и хотя я думала, что переборола свою любовь, что гнев и отвращение вытеснили мои чувства, второй пилот был дорог мне, как никто иной. Я осознала этот горький и весьма неутешительный факт, увидев его болтающимся на люстре, и тот миг мне было плевать на совесть, на мораль, на весь мир в целом, потому что для меня существовал один лишь Урмас. Возможно, в моей душе скрывался еще более страшный монстр, раз я продолжала любить Урмаса даже сейчас, но без него мне было в пору и самой лезть в петлю: