Текст книги "Саянский дневник"

Автор книги: Наталья Притвиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Бедной Танюшке не повезло: при первой же переправе она оступилась и упала прямо в воду. Зато дальше у нее было то преимущество, что она смело входила в воду, а остальные в волнении бегали взад и вперед по берегу, выбирая место для переправы, и медленно переживали постепенное промокание ног. А итог был почти у всех одинаковый.

Дорога шла опять по высокотравью, но оно выглядело совсем иначе, чем, например, на последнем перевале. Листья борщевника побурели и обвисли, как мокрые тряпки, чемерица пожелтела, многие травы отливают багрянцем. Все высокотравье поредело и выглядит жалким и побитым.

Но скоро оно кончилось, долина стала уже, склоны круче. Кругом густая пихтовая тайга, темная, сумрачная, сырая. Тропа жмется по берегу ручья, временами выходит на каменистые галечные отмели.

Случилось так, что девчонки несколько поотстали. Караван скрылся из виду, и они шли следом по полосе примятой травы. Когда тропа выходила на галечник, приходилось искать кое-где на сырой земле отпечатки копыт или отриконенных ботинок.

Так продолжалось до тех пор, пока мы не встретили инструктора, дожидавшегося на повороте тропы. Дальше мы пошли за ним. Он, очевидно, решил догнать группу напрямик и зашагал прямо через бурелом, ямы и колдобины. Так мы шли довольно долго. Все перемокли в густой траве, оцарапались сухими ветками, а никакого намека ни на группу, ни на тропу не появлялось. Решили спуститься вниз, к реке. Кое-как, цепляясь за корни и колодник, сползли по мокрому обрыву, перебрались через гнилое болотце и, продравшись сквозь прибрежные заросли, вышли на большую галечно-булыжную отмель. Перед нами шумно катила сине-зеленые воды широкая и быстрая речка, очень мало похожая на Пихтовый ручей, через который можно было перебраться с сухими ногами. Эта река могла быть только Кизиром, а значит, мы где-то проскочили место впадения в него Пихтового ручья. Приключение явно затягивалось.

Пошли обратно. Теперь уже пришлось карабкаться на кручу и снова шагать по бурелому, где подлезая под деревья, где переваливаясь через них, где подтягиваясь, где протискиваясь. Сашка шел впереди и время от времени цедил сквозь зубы: «Идиоты! Ипохондрики! Не могли подождать!» Что он еще говорил про себя, для нас осталось тайной. Наверное, это даже лучше. Выйдя наверх, мы опять стали надрывно кричать. На этот раз нам ответило сразу несколько голосов, и через десять минут мы увидели своих. Тут же оказались и разведчики – Леха и Владик. Они доложили, что лучшего места для постоянного лагеря, чем здесь, поблизости нет.

Решено было остаться здесь и заложить город, вернее, деревню Толстохлебово.

Правда, вначале место показалось нам сырым и комариным, но, во-первых, это было после дождя, а во-вторых, лучшего в окрестностях действительно не было.

Сейчас же закипела работа. Мика с летописцем установили палатку, чтобы провести в ней первую ночь, пока не будет построено капитальное жилище. Между прочим, с трудом нашли для нее ровное местечко – везде ямы, пни, колодник. Колья совершенно не забиваются – земля пружинит, как трясина, а потом вдруг весь кол целиком проваливается куда-то вниз. Часто туда же проваливаются и ноги. Поневоле начинаешь верить в существование подземного царства.

С палаткой мучились долго, пока не догадались привязать оттяжки к корням деревьев, ободрав с них предварительно слой мха и раскидав подушку хвои.

Николай Петрович быстро соорудил для себя подобие чума – поставил конусом штук пятнадцать жердей и обернул эту конструкцию плащ-палаткой, развел костер и дымокур для оленей.

Мужчины принялись за постройку постоянного жилища на время штурма Грандиозного. Между двумя огромными кедрами прибивается толстая жердь, на нее кладутся одним концом другие жерди под углом около 30° к земле. Сверху все это предстоит покрыть лапником. Обычно тофалары кроют свои чумы корой лиственницы, но у нас поблизости ее нет – кругом пихта, ель и кедр.

Вечером разожгли два больших костра и устроились подле них писать прощальные письма. Ведь завтра от нас уходит Николай Петрович с Борисом, обрывается последняя ниточка, связывающая нас с «Большой землей», с цивилизованным миром, где спят на кроватях, ездят в поездах и покупают в магазинах хлеб и даже сахар.

Все жмутся к огню, стараясь в одно и то же время и не сгореть, и получить побольше света и тепла, и пишут. По лицам блуждают неясные улыбки, иногда пишущий вдруг уставится в костер, долго о чем-то думает, а потом снова пишет. Хочется и рассказать о Саянах, о походной жизни, и не хочется пугать своих родных, особенно беспокойных мам, описанием дождей, непроходимой чащи и чрезмерного аппетита. Но Лешка все-таки отправил в письме небольшой список блюд – странички на две мелким почерком, – которые он хотел бы получить, вернувшись домой.

День двенадцатый

23 августа

Нас разбудил Николай Петрович: «Вставайте, ребята, мне пора ехать». Утро было сырое, промозглое.

Перед расставанием совершился церемониал обмена кружками между Николаем Петровичем и Лехой (мы отдали большую кружку, а получили маленькую), старику дали на дорогу сахару, отмотали метров пятьдесят сатурна.

Наконец все приготовления были окончены, олени и сбруя отобраны. Николай Петрович попрощался со всеми за руку, Борис тоже. Мы им, а они нам пожелали счастливого пути. Караван тронулся и через несколько минут скрылся за деревьями.

Проводник Николай Петрович Болхоев

Борис

Итак, мы остались одни. Теперь пройдет еще много дней, прежде чем мы увидим других людей. Скептики предрекают, что мы скоро опротивеем друг другу, станем злыми, нервными и раздражительными. Оптимисты возмущенно отвергают это предположение, как клевету.

Будущее покажет, кто был прав.

После завтрака состоялось «причастие»: завхоз с бутылкой диметилфталата обошел всех и каждому налил в ладонь немного драгоценной жидкости, и каждый бережно и благоговейно помазал ею лоб, щеки, шею, руки.

Затем началась работа по благоустройству лагеря. Мика с Владиком были назначены пильщиками, я – обрубщиком, Танюшка – переносчиком лапника. Саша с Аликом покрывали шалаш лапником, Леха, как всегда, перекладывал мешочки и их содержимое с места на место, Петя занимался хозяйством.

В пять часов поступил необычайно радостный приказ: кончать работу, мыться и готовиться к обеду. Все с восторгом повиновались. Вернувшись к шалашу, мы обнаружили просторное и удобное жилище на том месте, где вчера торчали голые жерди в два слоя. Первым слоем были положены по диагонали длинные ветки как обрешетка, а на них короткие пушистые лапы. Шалаш получился широкий, глубокий и уютный. В одном его конце устроили кладовую для продуктов, в другом – склад рюкзаков. На кедрах прибили четыре полочки: книжную для дневников и карт, посудную для патронов и для умывальных принадлежностей, вбили колышки для штормовок, оружия, фотоаппаратов. Была изготовлена даже мебель – восемь чурбачков, по первоначальному плану именовавшихся стульями, но впоследствии использовавшихся как обеденные и письменные столы, а также как верстаки.

Базовый лагерь на р. Кизир

Итак, наш город заложен. Перед шалашом у нас Таганская площадь, там, где стоит палатка, – Красная площадь, у Пихтового ручья – набережная, а там, где привязаны олени, – Сельскохозяйственная выставка.

Ближе к вечеру Алик отправился пасти наших двух оленей. Мы мирно сидели у костра и ждали обеда, когда невдалеке гулко раздались пять выстрелов, следовавших один за другим.

Минут через десять появился взволнованный Алик и заявил, что стрелял в медведя. Мы выслушали его рассказ с раскрытыми ртами.

Алик сидел на пне и строгал палочку, олени лежа жевали жвачку. Вдруг они встали на ноги и беспокойно завертели головами. Алик поднял голову и увидел невдалеке большого бурого мишку цвета прошлогодней хвои. Он ходил по поляне и ел чернику.

Алик пробовал кричать на него: «Уходи дурак, я же тебя сейчас убью!» – кидал в него сучьями, но медведь не обращал на это никакого внимания. Тогда Алик стал за дерево и выстрелил. После первого же выстрела медведь бросился наутек. Как в мультипликационном фильме, он переплыл через колдобину и пропал, потом показался еще раз на пригорке и исчез. Следов крови найти не удалось – второпях Алик все пять раз промазал.

Рассказ вызвал бурную реакцию. Охотники сразу размечтались об охоте на медведя и про себя, наверное, уже представляли, как положат в комнате большую шкуру и на вопросы знакомых будут небрежно отвечать: «А, этот? Этого я привез из Саян». Фотографы убивались, что пропали такие уникальные кадры, а Мика со скорбным лицом сидела у костра, ни на кого не смотрела и только временами шептала: «Хочу увидеть медведя».

После солнечного дня наступила ясная холодная ночь. В 11 часов вечера градусник показывал 4,5° тепла.

У завхоза сегодня было беспокойное дежурство. Он то и дело терял посуду: то кастрюли, то миски, то ложки и каждый раз поднимал панику. Кончилось тем, что он решил ввести новый порядок, по которому дежурные должны были передавать посуду следующим дежурным под расписку.

Наверное, наш завхоз – первый бюрократ, которого видят Саяны!

День тринадцатый

24 августа

Завтрак был калорийный, так как две группы уходили в разведку. Правда, он достался не всем. Мика и летописец пили какао из одной кружки и так тряслись над ним, что, в конце концов, опрокинули его в костер.

Леха, Владик и Мика направились в цирк, Сашка и я – на ближайшую вершину, чтобы оттуда посмотреть удобные подходы к пику. Вышли все вместе под руководством Лехи, который уже побывал тут во время разведки. Рядом с нашим лагерем через Пихтовый ручей лежит бревно, которое мы используем как переправу. Через Кизир переправились тоже по двум лежащим в воде стволам.

Дальше Леха ведет нас по каким-то, одному ему известным, приметам, через небольшие болотца, по скользким мокрым бревнам и, наконец, выводит на небольшой хребетик в тайге, идущий почти параллельно Казыру, несколько отклоняясь к югу.

Около получаса идем по хребетику. Слева глубокая низина со зловеще поблескивающей черной водой. Дальше мы минуем два солнечных золотистых озера. Это – озера мертвых деревьев. Сквозь неглубокую воду просвечивают стволы, лежащие в разных направлениях и покрытые коричневым илом. Неподвижная поверхность воды отливает на солнце тусклым золотом, и в ней отражаются стоящие по берегам деревья. Вековым покоем веет от этих озер. Хребетик приводит к большому ручью, примерно с Пихтовый, который прыгает с уступа на уступ, образуя лесенку водопадов. Он необычайно красив – пенистая лента в отвесных берегах среди дремучей тайги. Ребята окрестили его ручьем Разведчиков. Здесь две группы расстались.

Наш путь лежал прямо вверх.

Часа через полтора мы, потерявшие последние остатки диметилфталата, все облепленные мошкарой и перемазанные черникой, вылезли на совершенно безлесный пустырь, возвышающийся над долиной. Отсюда главная вершина Грандиозного кажется совсем близкой, а цирк и все подходы видны как на ладони. Из цирка вылетает двойной водопад, на половине падения скрещивающий свои струи в виде буквы X. Это исток ручья Разведчиков. Цирк с виду мрачный и сырой, видны пятна растрескавшегося снега.

Водопад из Западного цирка

Мы засняли всю открывающуюся панораму во главе с Грандиозным, а на оставшихся кадрах запечатлели друг друга для истории: с фотоаппаратом и биноклем, с ножом, ружьем, ледорубом и устремленным вдаль орлиным взором.

Потом я стала зарисовывать расположение хребтов, а Сашка в бинокль разглядывал долину, пытаясь высмотреть там троицу разведчиков. Вдруг он весь вытянулся и сказал небрежным тоном: «Хочешь, я тебе покажу медведя». Прямо под нами, на пологом зеленом склоне долины шевелилось и передвигалось большое темное пятно.

В бинокль совершенно отчетливо был виден большой и толстый бурый медведь. Он ходил вверх и вниз по склону и, очевидно, ел чернику.

У инструктора загорелись глаза. Он скомандовал: «Кончай рисовать, пошли вниз», – и, сняв с плеча малопульку, воинственно щелкнул затвором. Но не успели мы спуститься и на тридцать метров, как медведь вдруг забеспокоился, завертелся, а потом быстрым галопом, совершенно неожиданным для такого толстого зверя, помчался к ближайшему кустарнику и пропал в нем. Искать его там было бы совершенно бесполезно, а потому мы скрепя сердце стали спускаться старой дорогой. В лагерь вернулись в пять часов.

Остаток дня незаметно прошел за подготовкой снаряжения. В альпенштоки вставляются ледовые наконечники, вместо обычных, точится ледоруб, отрикониваются ботинки инструктора, Танюшкины и мои.

Саша и Петя организовали настоящую сапожную мастерскую и, не смолкая, стучат молотком и топором. Лапой им служит ледоруб. Ровно в девять мы, если можно так выразиться, сели за стол. Ведь к этому времени должны были вернуться наши разведчики. Пообедали, стемнело, а их все не было. Мы решили, что они заночевали где-нибудь в пути, застигнутые темнотой, и сильно им сочувствовали: ведь у них не было с собой ни продуктов, ни теплых вещей, ни даже топора.

Алику все мерещились в шуме реки какие-то голоса и тяжелые шаги, и он, чтобы отвлечься от грустных дум, принялся ставить тесто для завтрашних лепешек.

И вдруг среди кромешного мрака из-за Пихтового ручья явственно раздались крики, которые уже никак нельзя было спутать с шумом реки. Они возвращались! Мы так дружно завопили в ответ, что Майнала испугалась и тоже стала подвывать. Нужно было бы выйти навстречу, но, как всегда бывает в таких случаях, батарейный фонарь куда-то запропастился, а у жучка перегорела лампочка.

Поэтому единственно, чем мы могли помочь своим – это криками, на которые и не скупились.

Прошло еще не менее получаса взаимных перекличек, пока к костру из темноты не вынырнули три знакомые фигуры. Все это время, пока мы перекликались, они шли только от Кизира до Пихтового – расстояние, которое днем мы проходим за десять минут.

Первое, что спросил Лешка, было: «Что, Сашка очень сердится? Ругается или молчит?»

Конечно, им было не до рассказов, и поэтому мы без лишних слов пододвинули котелки с супом и кашей. Съели они все моментально, а вот напоить их так и не удалось. Они выпили весь оставшийся чай, еще несколько котелков воды, но не утолили жажды. Даже улегшись в мешок, Мика продолжала просить пить.

ШТУРМ ГРАНДИОЗНОГО

День пятнадцатый

26 августа

Настало утро выступления штурмовой группы. В 7 часов инструктор сел, не вылезая из мешка, и крикнул: «Подъем». Правда, после этого он около пятнадцати минут чесал пятку, потом столько же рассматривал свою руку. Кончилос тем, что он встал последним. После завтрака начались сборы. Все снаряжение и продукты разложили на спальном мешке. Получилась весьма внушительная куча.

В общем весь груз, который мы несем с собой, вместе с личными вещами, составляет около 75 килограммов, в среднем по 15 килограммов на брата. Группа отправляется в составе: Сашка, Алик, Петя, Танюшка и я.

Предполагается, что мы идем на три-четыре дня, но эта цифра может и уменьшиться и увеличиться, смотря по обстоятельствам, самое основное из которых – погода.

Программа-минимум – взойти на вершину со стороны западного цирка и оставить записку; программа-максимум – совершить, кроме того, траверс двух других вершин Грандиозного и спуститься к месту, куда падает водопад.

С утра небо было ясным, но над горами висели плотные белые облачка, имевшие тенденцию возрастать.

Но вот уже все рюкзаки собраны, все ботинки зашнурованы, уже надеты фотоаппараты и бинокли, уже посидели у костра последний раз перед расставанием.

Инструктор командует подъем, и мы покидаем свой веселый лагерь, тяжело ступая ощерившимися ботинками.

Мика провожает нас за Пихтовый ручей и останавливается на пригорке за переправой. Ее красный накомарник последний раз мелькает за деревьями и пропадает. Мы остаемся одни.

В тайге воздух неподвижен, не чувствуется никакого дуновения. К мокрому лицу тучей липнут комары и мошки. Доходим до ручья Разведчиков, бешено несущегося в обрывистых берегах. Прямо как продолжение нашего пути через него лежит толстое замшелое бревно – готовая переправа. Немного неприятно только, что этот мостик находится метрах в четырех над водой, а внизу клокочет поток и мрачно чернеют огромные валуны. Первым по бревну на дрожащих нотах перебирается фотограф, движимый жаждой хороших кадров, и с другого берега фотографирует поочередно всех. Когда он возвращается к своему рюкзаку, оставленному под кустом, то застает следующую картину: вся штурмовая группа лежит на животах на зеленой полянке и поглощает чернику.

Как ни печально, но нужно надевать рюкзаки и двигаться дальше. А дальше приходится лезть вверх по крутому склону, потому что идти вдоль ручья нет никакой возможности.

Каждый шаг дается с трудом. Трикони чудесно держат на самых крутых склонах, но цепляются за все: за ветки, за кусты черники, за мох. Особенное мучение – идти по зарослям рододендронов. Их цепкие плети так схватывают ногу, что иной раз приходится долго топтаться на месте, чтобы освободить ботинок. Альпенштоки очень помогают, но временами безнадежно застревают в гнилых деревьях или неожиданно проваливаются куда-то почти на всю свою длину, так что опирающийся на них теряет равновесие и падает.

Но хуже всего, конечно, колодник – стволы, наваленные в беспорядке, наверное, со времен сотворения мира.

После очередного крутого подъема, когда мы лезем кверху, цепляясь руками за ветки и корни деревьев, нашему взору представляется величественное зрелище. В узком и темном каньоне, с высоты около двадцати метров слетает стремительная струя водопада на уступ между огромными черными валунами, окаймляя их пенистыми бурунами, а затем исчезает в сужающемся ущелье.

Было принято решение дать водопаду имя. Алик предложил имя Первенец, Саша – просто Первый. Потом перешли на имена собственные и в конце концов решили назвать водопад Танькиным. Отныне в Саянах, в окрестностях пика Грандиозного, кроме Ванькиного ключа, есть еще Танькин водопад.

После Танькиного водопада подъем пошел еще круче – нужно ведь еще подняться на высоту, с которой он падал, и даже выше его.

Наконец ущелье кончается, впереди стало светлее. Мы облегченно вздыхаем, – значит, долина расширяется, идти будет легче. Внезапно настроение наше снова портится. Просвет оказался спуском в распадок – сухое русло притока ручья Разведчиков. Цепляясь за кусты и скользя по папоротнику и бадану, спускаемся вниз и на четвереньках карабкаемся на противоположный склон. Торжественно ступив на высшую точку подъема, мы с ужасом видим перед собой новый распадок, за вторым – третий. Пытаемся обойти эти распадки поверху, но они идут до самого гребня хребта, и обходить их нет никакого смысла.

Между распадками пожухлое, побуревшее высокотравье, местами полегшее, а также большие участки высокого густого кустарника. Трудно сказать, какое из этих двух зол больше.

Мы все идем, а цирк совсем не приближается.

Мы так и не дошли до него в этот день, а остановились километрах в полутора не доходя. Остановились потому, что увидели на хребте удобное место для подъема – чистый травянистый склон без кустов. Тут мы завтра взберемся на хребет и по нему пойдем к Грандиозному.

Участок подъема на пик

Для ночевки подобрали симпатичную зеленую площадку. Но при ближайшем рассмотрении эта площадочка оказалась ключевым болотом, сплошь заросшим зеленым луком. Зато рядом возвышался островок из пяти толстенных кедров. Пространство между их переплетенными корнями было покрыто слоем сухой хвои, кое-где зияли глубокие провалы, в которых виднелись огромные камни и журчала черная вода.

Мы без колебаний решили ночевать здесь. В одном из углублений развели костер из сухих сучьев и сварили целую кастрюлю гречневой каши.

Несмотря на примитивные условия стоянки, у нас была полная механизация приготовления пищи: коряга, горевшая под кастрюлей, когда чай долго не закипал, вдруг покачнулась. Перевесившись одним концом, другим она приподнялась под самое дно. Чай моментально вскипел.

Кашу, между прочим, ели с черемшой, сегодня обнаруженной нами впервые за весь поход. Она старовата, но все равно всем понравилась.

День шестнадцатый

27 августа

Спали мы впятером в одном мешке, с трудом отыскав между корнями кедра более или менее ровную седлообразную площадку. Мешок заложили внутрь палатки, так что получилось что-то вроде термоса, под голову сунули ботинки и канат, надели побольше теплых вещей. Впрочем, в последнем пришлось раскаяться. Спать в термосе оказалось жарко. Танюшка, например, всю ночь занималась тем, что по очереди снимала надетые с вечера свитеры и брюки. Ночь была ясная и звездная, и мы надеялись, что и день будет солнечный. Однако, когда начало светать, сверху закапал мелкий противный дождичек, и мы не встали.

Окончательно проснулись в 7 часов утра. Небо хмурилось, но в разрывах туч еще проглядывало голубое небо. Подняв голову, мы увидели необычайное зрелище – горящий Грандиозный. Он был окрашен восходящим солнцем в темно-багровый цвет, только на плече его нежно розовел край снежника. С каждой минутой он разгорался все ярче, точно светился изнутри, как вдруг все погасло. Перед нами снова была черная скала. Солнце зашло за тучу. Пока готовился завтрак, погода окончательно испортилась. Цирк скрылся за густой сеткой дождя, а через несколько минут по веткам наших кедров зашелестели первые капли.

Итак, сегодня восхождение срывалось. Несмотря на искусственное затягивание завтрака, уже без четверти девять с ним было покончено.

Что делать дальше? Вся долина затянута серой пеленой, Грандиозный исчез за опускающимися тучами. По всему видно, что дождь обложной и кончится не скоро.

Все возможные на стоянке дела переделаны еще вчера. Единственный выход – спать. Если Грандиозный не сдается так просто, мы возьмем его измором. Ведь он как никак, стоит и мокнет под открытым небом, а у нас сухо и еще есть продукты. Итак, мы начали осаду по всем правилам – подтянули силы и решили выжидать, пока обессилевший противник не сдаст своих позиций.

Сашка с Петей влезли в мешок и скорчились на корнях, Алик и Таня тоже нашли сухую ямку, забрались в нее и накрылись палаткой. Одна я, как и подобает летописцу, осталась сидеть, чтобы в тишине и покое запечатлеть события последних дней.

Время от времени спящие просыпались, окидывали мутным взглядом хмурое небо и снова поплотнее укутывались; иногда вставали и, побродив без дела с полчаса, ложились обратно.

Несколько отравляет наш вынужденный отдых ожидание ужина (он же обед). К середине дня здорово захотелось есть. Робко просили по кусочку мяса, но завхоз даже не удостоил просителей ответом. Часа в четыре разожгли костер, согрели воду, но последовало категорическое заключение: «Рано».

Петя совсем отчаялся и даже предложил сегодня вообще не обедать, а завтра утром наесться досыта.

Куда веселее было бы сейчас на том же рационе, но в нашем обжитом лагере на Пихтовом, вместе с тремя покинутыми. Что-то они сейчас делают? Ведь у них тоже сегодня дождь и они, наверное, сидят втроем в опустевшей хижине и тоже ждут ужина…

Вот уже и вечер. Настал час долгожданного ужина.

Настроение у всех бодрое и радостное: небо проясняется, последние тучки, розовеющие в лучах закатного солнца, уходят вниз по долине. Мы ликуем: «Снова будет небо голубое, будет!»

«Вряд ли», – с деланной мрачностью говорит инструктор, явно боясь ранней радостью сглазить переменчивую погоду. Но тем не менее гонит всех спать, чтобы устроить ранний подъем.

Перед сном Алик пошел прогуляться в надежде встретиться с медведем, но вернулся без медведя, зато с букетиком огоньков и незабудок, синих, как небо, о котором мы мечтаем.

Сашка тоже вышел на пригорок, окинул гольцы хозяйским взглядом и закричал: «Петя, бинокль! Вижу медведя!». Петя в одних тапочках бегом пошлепал по болоту, за ним бросились мы с Танюшкой. И точно, наверху хребта виднелось на фоне зеленой травы темное пятно. Инструктор сказал: «Сейчас он повернулся к нам задом. Лежит и ест чернику». Мы долго по очереди разглядывали медведя в бинокль, пока не заметили, что он странно неподвижен.

Через полчаса медведь оказался на том же месте. В общем это был просто большой черный камень.

День семнадцатый

28 августа

Итак, судьба одарила нас еще одним испытанием. Сейчас три часа дня. Мы лежим в палатке, распластавшейся на крутом склоне у отвесной вертикальной стены. На нас надеты все теплые вещи, включая шапки, носки и варежки, но тепла все равно мало. Изо рта валит пар. Градусник показывает 4,5°. Скала вся сочится водой, от нее веет холодом. По тенту изредка стучит снежная крупа, принесенная порывом ветра.

Где же наше небо голубое?

Инструктор сегодня, кажется, не спал всю ночь и через каждые полчаса освещал жучком ручные часы – боялся проспать. Поднял он нас еще в кромешном мраке. Дрова были заготовлены накануне, скоро уже весело трещал костер, и булькала в кастрюле вода. Штурмовой завтрак состоял из мяса, манной каши со сливками, хлеба с паштетом и черного кофе. Кофе варил Петя, как знаток этого дела. Пока мы завтракали и собирались, совсем рассвело.

Небо постепенно бледнело. Прямо над нами проплыли две совсем прозрачные, розовые тучки, где-то в конце долины висело одинокое лиловатое облачко. Ничто не предвещало ненастья. Только все небо было чуть подернуто едва уловимой серой дымкой. Инструктор утешил нас, что это поднимается утренний туман. Грандиозный опять горел на восходе самыми яркими красками, на какие только способна утренняя заря в горах, и звал нас.

Послушные его зову, мы покинули свой лагерь – приют пяти – и уже без четверти семь шагали вверх по склону, осыпаемые каплями не то вчерашнего дождя, не то утренней росы, осевшей на траве.

Первые метры подъема приходилось продираться через мокрые кусты и высокотравье, через папоротник, доходивший почти до плеч. Но потом мы выбрались на более крутой склон, и дело пошло быстрее. Небо затянулось плотной серой пеленой, было прохладно. Высокотравье сменилось невысоким травянистым покровом, уже побитым первыми заморозками.

Примерно с половины высоты хребта среди желтых и красных листьев появились увядшие и поникшие цветы железистого водосбора и ромашки с печально опущенными мокрыми лепестками. Зато кто себя чувствует здесь великолепно – так это незабудки. Они здесь такие крупные и такие синие, как, наверное, нигде на свете. Ведь наши обычные незабудки, растущие в сырых местах, так далеки от неба, что получают от него только слабый голубой цвет. А тут они растут под самым небом, на высоте, где ходят облака, и потому они такие бездонно-синие. Мы набросились на них, засунули по цветку в записные книжки, по букетику в петлицы и карманы штормовок, а Сашка даже кокетливо прицепил стебелек с цветами к своему берету.

Небо тем временем потемнело, облака спустились ниже. Вершина Грандиозного окуталась туманом, он явно гневался, видя, что кто-то хочет нарушить его покой. Скоро последовала и первая контратака – в лицо нам задул сырой ветер, по штормовкам застучал крупный дождь.

Мы идем по осыпям. При каждом шаге целые груды породы сдвигаются со своего места. Камни, как живые, качаются под ногами, выскакивают из-под ботинок и, высоко подпрыгивая, с грохотом несутся вниз.

Начинают стынуть мокрые ноги, коченеют руки, под штормовкой уже промокла ковбойка, и туда тоже забирается холод.

А Грандиозный продолжает отчаянное сопротивление – вершина его беспрерывно курится, и оттуда на нас идут одна за другой волны тумана. Выше хребта, по которому мы идем, уже ничего не видно. В цирк через зубчатую стену тяжело переваливаются клочья свинцовых туч.

Совершенно ясно, что и сегодня восхождение срывается. Надо становиться на ночевку и ждать прояснения. Пока что предвидится только ухудшение погоды. Невольно вспоминаются слова Федорова из книги «Два года в Саянах»: «В конце августа и начале сентября все подобные попытки (восхождения на пик) наверняка обречены на провал».

Под нами крутой склон, остановиться на ночлег нельзя. Если спуститься обратно в долину, к лесу, то завтра опять можем упустить хорошую погоду на первом участке подъема. Нужно ночевать где-то здесь. Дальше по ходу на крутой стене Грандиозного четко видны два наклонных карниза, зеленеющих мхом и травой. Решаем ночевать на нижнем, шириной пять-шесть метров, с уклоном около 30°. Вверх от него – отвесная черная скала, плачущая крупными каплями, вниз – отвесный обрыв метров на сто, под ним – осыпь крупных камней. Пользуясь тем, что карниз в основном насыпан из мелкого щебня, ледорубами разравниваем небольшую горизонтальную площадку и натягиваем тент открытой стороной к скале. У скалы укрепляем его на альпенштоках и ледорубе, которые удается воткнуть в расщелины. Нижний край палатки растягиваем уже просто на камнях.

Воды поблизости нигде нет, но мы легко выходим из положения, подставляя котелки и кружки под нависающий край плачущей скалы, и они быстро наполняются ее ледяными, прозрачными и совершенно безвкусными слезами.

Итак, висячий лагерь оборудован с максимально возможными в данных условиях удобствами.

Перед тем как залечь в палатку пережидать непогоду любопытный летописец, а потом и Танюшка карабкаются наверх и немного назад, на острый гребешок хребта.

Подходим к краю, заглядываем вниз – и невольно отшатываемся. Под нами пропасть, в которую хребет обрывается отвесной стеной. Далеко внизу видны серые лбы скал, снежники; правее – вертикальная стена Грандиозного, на которой каким-то чудом держатся языки льда и снега. Но все это мы видим буквально одно мгновение. Все закрывают клубы облаков, спускающихся с Грандиозного и поднимающихся снизу, из котлована. Там, внизу, творится что-то невообразимое. Это поистине адский котел, в котором без конца кружатся серые клубы тумана, то поднимаясь, то опускаясь и только иногда открывая в своих разрывах зияющую бездну. Мы торопимся уйти подобру-поздорову, потому что это адское варево явно закипает, поднимается кверху и норовит перелиться на нашу сторону хребта. Но не успели мы спуститься и на тридцать метров, как над хребтом показалась седая волна тумана, перевалила его и догнала нас.

Сразу исчезло все – и гребень хребта, и стена, под которой была наша палатка. И плохо бы нам пришлось, если бы мы не успели добраться до своего карниза в промежуток между первой и второй волной. Только мы дошли до своих, как все кругом опять замутилось, и не стало видно ничего – только стена, блестящая от воды, и прильнувшая к ней оранжевая палатка.

Итак, мы окопались и залегли. Осада Грандиозного продолжается.

Проснулись около пяти часов. Палатка вся светится розовым светом, и это не оптический обман – над нами голубое небо, и наш склон освещается солнцем.