Текст книги "В ожидании Айвенго"
Автор книги: Наталья Миронова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 9
Она сделала все, что задумала. Нашла школу восточных единоборств на Рублевке, записала туда сыновей. Переговорила с Асланом, чтобы занимался с ними в домашнем спортзале. Он был только рад, даже удивился, что за это еще и деньги причитаются.
С денежными делами Этери тоже разобралась. Позвонила Понизовскому и предупредила, что хочет поручить покупку акций Герману Ланге. Он одобрил выбор. Этери перезвонила Кате и дала отмашку.
Галерея на Винзаводе была сдана под чужую выставку «холодного интеллектуального дерьма», как говорила Катя. Сдана вплоть до Нового года. Вот и прекрасно, решила Этери. Она пока подготовит задуманную выставку мастера прекрасного женского/детского тела, но арендаторов надо предупредить уже сейчас, чтобы впредь на помещение не рассчитывали. Тем временем и синяк сойдет.
Потом Этери позвонила Нине Нестеровой, предложила ей персональную выставку.
– Шутишь? – растерялась Нина.
– Я на работе не шучу.
– Думаешь, на это кто-то пойдет?
– На твои дефиле ходят? А на выставку, думаешь, не пойдут? Предоставь это мне, я сделаю так, что пойдут.
– Но…зачем тебе это нужно?
– Нина, – с преувеличенным терпением заговорила Этери после небольшой паузы, – раз я прошу, значит, мне нужно. Мне надо войти в рабочий ритм. На первых порах мне нужно что-нибудь простое и легкое, без наворотов и всяких там «пердю-моноклей» [12]12
От французского «perdu monocle», т. е. «потерянный монокль»: старинная театральная шутка, означающая выражение крайнего изумления через штамп – вытаращенные глаза.
[Закрыть]. На твою выставку пойдут, гарантирую. В галерее на Арбате. А ты еще и деньги получишь.
– Да не надо денег, я тебе свои рисунки и так отдам…
– Надо, – неумолимо отрезала Этери. – Будешь со мной по бизнесу спорить?
– Не буду, – покорно согласилась Нина. – Что требуется от меня?
– Отбери рисунки. Сотни две.
– Сотни две? Ты шутишь. Ой, прости, это я уже говорила.
– А что тебя так удивляет?
– Мне никогда раньше не предлагали…
– Ну… все когда-то бывает в первый раз, – желчно заметила Этери. – Извини, у меня стервозное настроение.
– Понимаю. Имеешь право.
– Нет, я не имею права срывать злость на тебе. Короче, отбери сотни две, я посмотрю, выберу те, что на выставку. Договор привезу, мы его подпишем. Дальше – моя забота.
– Хорошо, я отберу.
– Не спеши. Рисунки надо смотреть обоими глазами, а мне только двадцать шестого повязку снимут. Пока привыкну… Потом Новый год…
– Как ты вообще? – участливо спросила Нина.
– Ничего, помаленьку выползаю из беспросветки.
– Отлично! Дай мне знать, когда сможешь, мы этот отбор у меня дома устроим.
– Забили стрелку, – согласилась Этери. – Наметь те, что не жалко продать.
Любитель прекрасного женского/детского тела жил в Испании. Этери написала ему на сайт, дала ссылку, и он откликнулся. Обрадовался страшно, легко согласился на слайд-шоу, но пообещал, что на открытие приедет сам. Что ж, отлично, подумала Этери.
Наступил четверг, надо ехать к Софье Михайловне. Все еще в повязке. Все еще с шофером.
– Как вы себя чувствуете? – спросила Софья Михайловна, когда Этери пришла к ней в приемную в Кривоарбатском переулке.
– Глаз безумно раздражает, а так ничего, понемногу возвращаюсь к жизни. Меня дети беспокоят.
Этери рассказала, как ее дети дерутся и тоскуют по отцу.
– Это нормальная реакция, – утешила ее Софья Михайловна. – Хорошо, что вы отдали их учиться борьбе. Скоро они начнут забывать. Вам бы этого хотелось?
– Чтобы они забыли отца? Не знаю. Но он-то о них забыл!
– Он вам с тех пор так ни разу и не позвонил? – спросила Софья Михайловна.
– Ему не до того, у него медовый месяц.
Этери страшно злилась, что приходится все время заступаться за Левана, как-то оправдывать его, но это выходило само собой.
– Телефоны всюду работают, – заметила Софья Михайловна.
– Я думаю, золотуське не понравится, если он будет уделять внимание не ей, а детям.
– А я думаю, он мог бы решить этот вопрос, если бы захотел, – возразила Софья Михайловна. – Дать ей понять, что дети – это дети… Извините, вам неприятно это слушать…
– Наоборот, я сама думаю точно так же. И мне надоело изобретать для него оправдания, – призналась Этери. – И думать, что я была замужем за таким… – Она замолчала, удерживая на языке бранное слово.
– Что ж, вы и впрямь выздоравливаете, – улыбнулась ей Софья Михайловна.
– А знаете, что мне помогло? – неожиданно для себя заговорила Этери. – Поход в приют. Я рада, что вы меня заставили все рассказать на этом сеансе. Не хотела рассказывать, в душе прямо все кричало, но уйти я не смогла…
– Есть такое понятие «честная игра», – сказала Софья Михайловна. – Вы играете по правилам. А вот ваш муж, похоже, нет.
Этери снова помрачнела, как туча.
– Мне приходится играть по егоправилам. Оних установил. Я должна оправдывать его перед детьми, делать вид, что папа хороший.
– Но мама лучше, – опять улыбнулась Софья Михайловна. – Знаете поговорку: «Отсутствующий всегда неправ»? Ваши дети скоро поймут, что могут положиться только на вас.
– Я не хотела делать их заложниками развода. А теперь не знаю… Мне звонить Левану, когда он вернется? Напоминать, что у него двое сыновей, что неплохо бы с ними повидаться?
– Предоставьте решать ему, – посоветовала Софья Михайловна. – Пусть сам сыграет по своим правилам. Он же взрослый человек! Если он сам не вспомнит, что надо повидаться с детьми, значит, так тому и быть. И вам, и детям надо привыкать жить без него.
– Ладно, попробую, – вздохнула Этери. – Разве у меня есть выбор? Знаете, я думала про Ахилла и черепаху. Есть такая апория Зенона.
– Мы ее в школе проходили, – откликнулась Софья Михайловна. – Я терпеть не могла это издевательство над Ахиллом. А вы в какой связи вспомнили?
Этери долго молчала, вглядываясь в сидящую напротив женщину с суеверным страхом.
– Вы прямо читаете мои мысли, – призналась она наконец. – Я думала ровно то же самое. Ахилла как будто заставляют па-де-бурре [13]13
Па-де-бурре в классическом танце – мелкие танцевальные шаги на пуантах.
[Закрыть]на пуантах выделывать.
– Кстати, па-де-бурре – стремительное движение, – вставила Софья Михайловна. – Он и на пуантах обогнал бы черепаху. Я когда-то была безумной балетоманкой, – добавила она. – В эпоху Улановой – Плисецкой.
– А я в детстве в балетной школе училась, – сказала Этери. – До пуантов, правда, не дошла, дедушка меня спас. И тогда меня отдали в школу Далькроза. Я думала сыновей отдать, но Герман Ланге отсоветовал.
– Мальчики относятся к ритмике болезненно, – понимающе кивнула Софья Михайловна. – Давайте вернемся к Ахиллу. Почему он вам вспомнился?
– Потому что я чувствую себя таким Ахиллом. Это меня заставляют семенить вслед за черепахой. Я хочу ее обогнать.
– Оставить позади и забыть, – перефразировала за нее Софья Михайловна. – Да, я понимаю. Только не торопитесь, не вкладывайте в это все свои силы. Это случится само собой. Вы и не заметите, только потом спохватитесь: какая черепаха? Там была черепаха?
Этери засмеялась. Отпущенный ей час пролетел как одна минута, ей и вправду стало легче, настроение поднялось.
– Вы же завтра будете в приюте? – спросила она на прощание. – Передайте, пожалуйста, Евгении Никоновне, что я приеду, как только повязку снимут. И что все наши договоренности в силе.
Повязку сняли двадцать шестого ноября. К этому дню в Москву пришла зима, установился снежный наст. Приехали ремонтники и взялись за дело, а вот журналистов возле дома не осталось, с облегчением отметила Этери.
Все время болезни она провела с сыновьями, никуда не отлучаясь, только к Софье Михайловне съездила. Играла с ними, проверяла уроки, объясняла, что непонятно. Сама укладывала спать.
– Не холодно? – Запустив руку под одеяло, она щупала босые ножки.
Смешливый Никушка боялся щекотки и взвизгивал. Сандрик уже входил в тот возраст, когда презирают девчонок и все, с ними связанное, но терпел.
– Не, мам, не холодно.
– Хочешь, в ногах еще одно одеяло положу?
– Да не, не надо.
Но ему было приятно, что мама заботится о нем.
– Тебя в школе никто не обижает?
– Нет… А кто меня должен обижать?
– Никто не должен, я на всякий случай спросила.
– Никто меня не обидит, мам, я теперь карате занимаюсь!
– Не надо хвастать в школе, что ты занимаешься карате. Ничего в этом особенного нет, многие занимаются. Нравится тебе в школе карате?
– Там здорово. – И Сандрик принялся брыкаться под одеялом, изображая удары ногами, хотя Этери знала, что на начальном этапе отрабатываются поклоны, мышечная сила и гибкость, а удары начинаются много позже.
– Не надо, сынок, а то разгуляешься и потом не уснешь. Спи.
Сыновья показывали ей, чему их учат на уроках карате. Этери радовалась, что они перестали драться друг с другом. Первое, чему научила их школа карате, так это тому, что не важно, какого ты роста и сколько тебе лет. Будешь глуп – тебя одолеет противник ниже, слабее тебя и младше годами.
Оба сына охотно занимались в зале с Асланом, оба бредили «дядей Германом».
– Мам, а когда дядя Герман еще приедет?
– Я их приглашу, – обещала Этери. – Но учтите, дядя Герман много работает.
– Как наш папа? – спросил Никушка.
Стараясь оправдать Левана, Этери говорила сыновьям, что папа много работает.
– Да, как наш папа.
Стиснув зубы от ненависти, она перевела взгляд на старшего сына. Сандрик насупился, но промолчал. И на том спасибо.
Когда же они забудут и перестанут спрашивать? Еще слишком мало времени прошло. А вдруг они забудут, а он тут и появится? Ладно, до этой речки надо сперва дойти, а потом уж думать, как через нее переправляться. Может, он и не появится. Этери уже начала думать, что это было бы к лучшему.
Двадцать шестого ноября она поехала в клинику профессора Самохвалова. Опять он осматривал глаз при помощи каких-то невероятных штуковин (Этери окрестила это нечто «телескопическим микроскопом»), опять проводил замеры. Опять сделал ей целебный укол и наложил повязку.
– Это только до вечера, на ночь можете снять. Я выписал вам глазные витамины, закапывайте утром и вечером. И в защитных очках придется походить, пока глаз не адаптируется к свету. Можете купить тут у нас в аптеке.
Этери покорно кивнула.
– Спасибо, доктор, – сказала она на прощанье. – Вот, это вам.
Сидя дома, она вспомнила, что видела в магазине японского фарфора декоративную вещицу. Пресс-папье, на вид – торчащий из земли булыжник, весь усеянный блестящими глазками. Этери понятия не имела, что вкладывал художник в эту странную фантазию, но такое пресс-папье пришлось бы как нельзя кстати в качестве подарка Самохвалову.
Она поехала в магазин. Вдруг этот глазастый камень уже купили? Но нет, он был на месте. Увы, оказалось, что он не продается.
– Это элемент декора, – сказали ей. – У нас на него и ценника-то нет.
Сколько Этери ни упрашивала, сколько ни взывала к заведующей, все было без толку.
– Знаете, чем вы отличаетесь от Японии? – рассердилась она. – Там продали бы покупателю все, что он пожелает, да еще проводили бы до машины и кланялись бы полквартала, что удостоил вниманием.
Она ушла из магазина с пустыми руками. Но Этери не привыкла отступать. Она созвонилась с одним своим приятелем – скульптором, любителем мелкой пластики, заехала к нему перед визитом к врачу и нашла именно то, что ей было нужно. Тоже пресс-папье, но в виде поднимающегося из лежачего положения носорога. Фигура толстокожего была вылеплена, точнее, отлита из чугуна, с отличным знанием анатомии, поза, движение переданы на редкость пластично. Этери купила пресс-папье и подарила его врачу.
– Что это? – заинтересовался он, разворачивая подарок.
– Да это так, ерунда. Бумажки разные к столу прижимать, чтоб сквозняком не унесло. Но пусть это подслеповатое животное напоминает вам, что вы дарите людям глаза.
– Спасибо! – Самохвалов даже растрогался. – Загляните ко мне еще раз через месяц. Просто на всякий случай.
Он сверился с расписанием и выписал ей талон.
Выйдя из кабинета, Этери уплатила в кассе за визит и купила в аптеке глазные витамины и очки. Без диоптрий, но с янтарно-желтыми стеклами – огромными, на полщеки. И поехала в приют.
Евгения Никоновна приняла ее в своем кабинете, они вместе наметили расписание уроков рисования для детей и для взрослых. Женщине со сломанной ключицей, выразившей желание стать грумером, Этери отдала материалы по собакам. Договорились, что уроки рисования начнутся после Нового года, а Мария Гурьянова и Дарья Веденеева переедут к ней еще раньше.
– Скажите им об этом сами, – посоветовала Евгения Никоновна. – Они обе сейчас… – она сверилась с расписанием, – дежурят в ясельной группе. Это здесь, на втором этаже. По коридору последняя дверь налево.
– Откуда у вас этот дом? – спросила Этери.
– Нам его еще президент Ельцин выделил, царствие ему небесное, – ответила Евгения Никоновна. – Дом стоял заброшенный, мы его сами ремонтировали с моими первыми постоялицами. Ну и люди добрые помогали, кто чем мог. Некоторые магазины материалы отпускали по символической цене, а то и вовсе бесплатно, только просили никому не говорить. А теперь у нас тут и охрана, и камеры наблюдения, и переговорные устройства, и компьютеризация полная, чего только нет! С теми, кто уезжает, договариваемся, что часть заработка – кто сколько сможет – переводят нам.
– А бывают такие, кто об этом забывает? – полюбопытствовала Этери.
– Бывают. – Голос Евгении Никоновны звучал спокойно, без тени обиды. – К счастью, такие случаи редки. Но вы поймите меня правильно: знай я заранее, что избитая, изнасилованная женщина окажется неблагодарной дрянью, все равно взялась бы ей помогать.
– Как этой вашей Гюльнаре? – невольно вырвалось у Этери. – Простите, может, я предвзята, но…
– У Гюльнары трудный характер, я уже говорила. Она хочет жить богато и ничего не делать. Ее для этого растили. Скажу вам честно: я ума не приложу, как с ней быть. Вы правы, она не будет помогать приюту, когда уйдет отсюда. Если когда-нибудь уйдет.
– И все-таки вам ее жалко.
– Ну а как не пожалеть, когда замуж выдают силком?
– Меня тоже растили как принцессу, – призналась Этери. – Но я все-таки работаю, не сижу на шее у родителей и мужа-принца не жду. Наоборот, я его только что лишилась. И ничего, выплываю помаленьку.
– Разные люди на свете бывают, – ответила на это Евгения Никоновна. – Может, Гюльнара еще найдет свое призвание? Вдруг как раз на ваших уроках? Не надо ее отталкивать. Отнеситесь к ней помягче.
– Ладно, я постараюсь, – пообещала Этери и пошла отыскивать ясельную группу.
В коридоре она столкнулась с Гюльнарой Махмудовой, опять ощутила исходящие от нее враждебность и зависть. Она холодно кивнула и хотела пройти мимо, но Гюльнара схватила ее за руку. Этери терпеть не могла, когда к ней прикасались без разрешения. Она брезгливо отстранилась, даже отряхнула рукав.
– Не имей такой привычки – незнакомых людей за руки хватать.
Но Гюльнара ничуть не смутилась.
– А я знаю, где эта… которую ты ищешь. Возьмешь меня к себе – скажу.
Значит, она все-таки подслушивала под дверью. Интересно бы знать, сколько ей удалось услышать.
– Не знаю, о ком ты. И в доме ты мне не нужна. Я работников нанимаю, а ты что умеешь делать? Под дверями подслушивать?
– Ничего я не подслушивала! Случайно услыхала. Не знаю, как ее зовут, но могу показать. Только забери меня отсюда.
– Гюльнара, я ни к кому без спроса не набиваюсь. Надеюсь, ты «случайно услыхала», как я ровно об этом говорила Евгении Никоновне. И не ставь мне условий, все равно не возьму, даже если ты в золото превратишься. Может, тебе лучше было замуж выйти?
– Может, и лучше, – злобно поблескивая глазками, проговорила Гюльнара, – только теперь он меня уже не возьмет. У нас берут только чистую из дому.
– Да, это проблема. Но ее можно обойти. Возвращайся к родителям, пройди осмотр у гинеколога, надеюсь, девственность ты тут не потеряла. И пусть они найдут тебе жениха где-нибудь подальше от Москвы.
С этими словами Этери стремительной легкой походкой оторвалась от Гюльнары, нашла последнюю дверь налево и заглянула в ясельную группу. Ноздри защекотал знакомый запах манной каши, кипяченого молока, еще чего-то родного и милого. Запах детства.
Здесь были дети от грудничков до трех лет. Грудничков всего двое, и они мирно спали. Остальные, человек шесть, ползали по затянутому линолеумом полу, съезжали на пятой точке с ярко-красной пластиковой горки, преодолевали ползком пластиковые препятствия в виде застывших волн или холмов. Дарья и Марья следили за ними, в корне пресекая драки и слезы.
– Здравствуйте, девочки.
– Ой, а ты все в повязке! – посетовала Марья.
– Сегодня последний день. Потерпите еще месяц, перед Новым годом я за вами приеду, если вы не передумали.
– Да мы-то нет, мы уж думали, это ты на попятный пошла, – сказала Дарья.
– Я слова назад не беру, – гордо заявила Этери. – Да как бы я работала, если б моему слову веры не было? Враз бы прогорела.
– А ты кем работаешь? – спросила Марья.
– Я картины выставляю. И продаю. – В один миг в голове Этери родилась идея: позвать обитательниц приюта на выставку. – Вы тут как – прячетесь или можете в город выйти? Я хочу вас на выставку пригласить.
– Я пряталась попервах, – сказала Дарья. – А теперь нет, хожу свободно.
– А остальные?
– У нас тут многие прячутся, – заговорила словоохотливая Марья. – Кой за кем мужья приходят, домой зовут, обещают больше не обижать. Есть и такие дуры, что ведутся на посулы на эти. Одна повелась, уже при мне, вернулась к мужику своему, а потом назад прибежала вся побитая да без порток. В одной рубашонке, босая в окно вылезла. Осень на дворе, прикинь? Он все ее в своей комнате запер, и обувку, и все, чтоб не убегла, сам на работу ушел. А она – в окно. Он потом опять приходил, но тут уж его милиция ждала… А одна – скажи, Даш? – так и не вернулась, в землю ушла. Убил ее мужик. – Дарья кивком подтвердила, что это правда. – Дашка тут дольше меня живет, это еще до меня было, – добавила Марья.
– Ты не бойся, нас никто искать не станет, – вставила Дарья. – Меня искать некому, а Машкин пьет без просыпу, уж забыл небось, что женат.
– Значит, на выставку лучше не звать… – задумчиво проговорила Этери.
– Отчего же, зови. Ты с Евгеньей поговори, она знает, как устроить.
– Хорошо. Под Новый год мы с вами встретимся.
Ремонт шел полным ходом, к ней несколько раз приезжала Катя, подруги вместе перебирали образцы тканей, красок, обоев, делали эскизы, договаривались с мебельщиками…
Начали с чердака, потом спустились на второй этаж. Здесь Этери ничего не стала менять, кроме кровати в своей спальне, обстановку в общей игровой комнате и в спальнях сыновей освежила, но оставила нетронутой. Пусть живут как привыкли. Только кровати им купила побольше – они же растут. Она немного нервничала из-за скорого появления новых лиц в доме. Да еще с маленькой девочкой! Ну ничего, ее парням придется к этому притерпеться.
Большая гостиная на первом этаже получилась великолепной. Катя нашла как раз такие обои, как хотелось Этери: в виде старой, потускневшей и как будто осыпающейся позолоты. Обои отлично сочетались со шторами и обивкой мебели цвета авокадо, обшитой золотистым кантом.
«Не знаю только, зачем мне все это нужно», – мрачно подумала Этери, но промолчала.
Отделали еще несколько комнат внизу, оформили, как предлагала Катя, ситцевую гостиную, да не одну, а целых две в разных частях дома. Остальные Этери закрыла. Хотела закрыть целое крыло, но Катя посоветовала оставить комнаты с двух сторон, выходящие на восток и на запад.
– Зачем мне это? – тоскливо спрашивала Этери.
– Чтобы солнце не светило в глаза. Утром работаешь или отдыхаешь на западной стороне, после обеда – на восточной.
– Я люблю, когда солнце ярко светит.
– Тогда наоборот – с утра на восточной, после обеда на западной, – тут же нашлась Катя.
Этери улыбнулась через силу. Она уже решила было закрыть комнату, служившую когда-то кабинетом Левану, и больше о ней не вспоминать, но передумала. Это были фактически целых три комнаты: кабинет, примыкающая к нему спальня и кухонька с ванной – по сути, отдельная квартира. Этери сменила обстановку и сделала в этих апартаментах свойкабинет. А тот, что у нее был раньше – в другом крыле дома, – тоже сохранила, только обставила по-новому. Там будет работать ее секретарь.
Холл, пострадавший больше всего, отделали натуральным ореховым шпоном. Вышло очень внушительно. Этери купила новую многоярусную люстру, нашла в комиссионных магазинах пару старинных сундуков и несколько легких деревянных кресел «Савонарола» [14]14
Ажурное низкое кресло с несколькими парами скрещенных ножек в форме буквы «икс», переходящих вверху в подлокотники.
[Закрыть]и расставила у стен. Катя заявила, что выглядит очень стильно.
– Меня все еще шатает, – призналась Этери. – То вроде ничего, то опять накатывает. Начинаю думать: зачем мне это надо?
– Еще слишком мало времени прошло, – примирительно заметила Катя. – Ты все еще идешь галсами. Кидает то вправо, то влево.
– Я ж говорю: шатает.
– Но домик мы отделали классно, – продолжала Катя.
– Мы? – насмешливо переспросила Этери. – Это все ты.
– А старое золото с авокадо кто придумал? Пушкин? – бросилась Катя на защиту авторских прав подруги. – А ореховый холл? А…
– А все остальное – ты, – вставила Этери.
Она и сама занималась дизайном, но Катя была в этом смысле просто кудесницей. Пестрые вышитые подушки, разбросанные по дивану в живописном беспорядке, или как бы случайно забытое на нем лоскутное одеяло ручной работы, причудливо изогнутое растение в горшке, грамотно повешенная и хорошо подсвеченная картина, оригинальный светильник, красивая напольная ваза с чем-то изысканным и декадентски поникшим буквально преображали помещение, придавая застывшему интерьеру живость и динамизм, неповторимое индивидуальное выражение.
Катя велела Герману привезти Этери с Урала такой же инкрустированный столик с музыкой, какой он когда-то подарил ей. Он привез. Он же не самоубийца – любимой жене отказывать, да еще готовящейся подарить ему второго ребенка! Поехал в командировку, нашел и привез.
К тому же он искренне привязался к Этери. Она не волновала его как женщина, но была умна, остра на язык, а главное, она любила Катю. Катя рассказала ему, как Этери прятала ее от мужа-мошенника и отдавала за нее долги, как ездила в редакцию журнала за макетом, чтобы Кате не ездить самой, поддерживала, утешала, помогала чем могла. И теперь ему была приятна эта платоническая дружба с умной, обаятельной, интересной в общении женщиной, – дружба, не отягощенная сексуальным влечением, секретами и недомолвками. Такихотношений он бы не допустил. Ни с кем и никогда.
К католическому Рождеству ремонт был закончен.
Этери еще многое предстояло успеть, у нее были грандиозные планы, но первым делом она отправилась в приют «Не верь, не бойся, не прощай» за Марьей Гурьяновой и Дарьей Веденеевой.
У обеих женщин вещей было мало, у Дарьи вообще только то, что на ней, да и это ей выдали в приюте. Она бежала от мужа-детоубийцы прошедшей весной, а тут конец декабря!
Этери повезла Дарью и Марью в магазины, велела купить одежду и обувь себе и маленькой Анечке.
– Покупайте на сейчас, а весной мы еще разок съездим. Да нет, мы еще не раз съездим, малышка же растет!
Этери нарочно привезла их в универмаг среднего класса, но Марья и Дарья были подавлены богатством магазина и не знали, что выбрать. Марье к тому же все было мало.
– Ничего, заедем в магазин больших размеров, – утешила ее Этери. – А вы, Даша, выберите себе что-нибудь.
– Я не знаю… А можно нам в секонд-хенд заехать? Мы в приюте покупали в секонд-хенде, где на вес продают.
– Не нужно, – мягко отказалась Этери. – У вас теперь будет хорошая зарплата, можете себе позволить что захотите. А сейчас я все оплачу, считайте, что это подъемные.
Дарья с трудом, да и то под нажимом Этери, выбрала себе пару юбок с блузками и свитерами, платье, халат, белье, теплое пальто-пуховик, зимние сапоги, туфли, домашние тапочки. И рабочий трикотажный костюм, чтоб удобно было убирать. Этери уговорила ее взять еще один, на смену. Потом заехали в магазин больших размеров и точно так же приодели Марью.
– А теперь едем в детский магазин Анечке приданое покупать.
Анечке было уже больше полутора лет, но она явно отставала в развитии, только-только начала самостоятельно ковылять. Этери вспомнила, как Евгения Никоновна говорила, что муж ударил Марью, когда она держала дочку на руках, и девочка пострадала. Присмотрелась к ней. Никаких синяков и ушибов не видно, но малышка пуглива, жмется к матери, чуть что – принимается плакать. А Марья явно боится, что с капризным ребенком ее на работу не возьмут. «Надо будет врачу показать», – подумала Этери, а вслух сказала:
– Поехали.
Они накупили Анечке одежек и игрушек, купили кроватку, на Рублевку вернулись уже к вечеру. Этери поймала себя на мысли, что подсознательно чего-то ждет. То ли скандальной соседки, то ли журналистов… То ли потопа, то ли пожара… Все миновало и кануло, а она все ждала. «Дура!» – выругала она себя.
Марья и Дарья оробели при виде ее царских хором.
– Ничего, вы привыкнете, – успокоила их Этери. – Еще ругаться будете: тут работы невпроворот.
Зацокали коготки, и в холл вплыли два лохматых острова.
– Ой, какие большие! – ахнула Дарья. – Сколько ж они едят?
– Объедаться мы им не даем, – весело ответила Этери, – но при такой массе едят, конечно, немало.
– А не закусают? – опасливо спросила Марья, подхватывая на руки Анечку.
Анечка при виде собак яростно заревела и уткнулась лицом в шею матери.
«Сейчас темно сделаю», – говорил Никушка, когда был маленьким. При виде опасности он закрывал глаза и точно так же прятал лицо на плече или в коленях у матери, надеясь, что, раз он не видит, опасность тоже его не заметит.
– Не бойтесь, – успокоила Этери Марью. – У меня же дети, думаете, я стала бы держать кусачих собак? Они только на морду страшные, а на самом деле добрые. Погладьте их. И никогда не показывайте собакам, что вы их боитесь. Леди, лапу!
Леди вежливо подала лапу Марье, та осторожно пожала ее, другой рукой удерживая плачущую дочку.
– Ой, а шерсть какая мягкая, – удивилась она, погладив Леди по голове.
– Мои сыновья на них верхом катались, когда были поменьше, – продолжала Этери. – Посадите Анечку. Ей понравится, вот увидите.
– Нет, лучше не надо, – отказалась Марья. – Они еще разозлятся…
– Ньюфы никогда не злятся на детей. Лучшей няньки во всем мире не найти. Их специально такими выращивали, отбирали… Попробуйте.
Приговаривая «Чи-чи-чи-чи-чи… Чи-чи-чи-чи-чи…», Марья усадила дочку верхом на Лорда. Девочка испуганно вцепилась пальчиками в густую черную шерсть, но плакать перестала. А Лорд как ни в чем не бывало потрусил по громадному холлу.
И Анечка засмеялась. Может быть, впервые в жизни.
– Можете так кататься хоть каждый день. Это полезно, – добавила Этери. – Лорд, ко мне!
Черный великан послушно подбежал к ней.
– А не больно ему? – забеспокоилась Марья, стараясь разжать пальцы дочери.
– У него шерсть густая, такими пальчиками и до подшерстка не добраться, не то что до кожи. И потом, ньюфы очень терпеливые. Что с ними ни делай, все равно не укусят. Ньюф органически не способен укусить человека.
– Как ты их называешь, я не пойму?
– Порода называется «ньюфаундленд». Это остров такой в Канаде, ну и собак так назвали. А для краткости – ньюф. Вот это – Лорд, а вот Леди. Между прочим, мать и сын. Только он ее уже перерос. Когда родился – у меня фотографии есть, я вам потом как-нибудь покажу, – был похож на большой баклажан. На ладони у меня лежал. А теперь вот вымахал – больше матери. А вот и мои сыновья.
В холл, скатившись кубарем по лестнице, прибежали Сандрик и Никушка. За ними степенно спустилась Валентина Петровна.
– Вот это Сандро, а вот это Нико. Хотите – зовите их Сашей и Колей, – представила сыновей Этери. – А это тетя Маша и тетя Даша, – строго обратилась она к сыновьям. – Вы должны их слушаться. И не мусорить где попало. А вот это Анечка, – она показала на маленькую всадницу, по-прежнему восседавшую на спине у Лорда. – С ней можно играть, но обижать не советую. По-моему, Лорд ее уже усыновил. Удочерил, – поправила себя Этери. – А вот и наша Валентина Петровна, – продолжала она. – Валентина Петровна у нас тут главная. Она вам покажет, где вы будете жить и что вам надо делать. Но о работе мы завтра поговорим, а сейчас ужинать и Анечку укладывать, ей давно спать пора.
Валентина Петровна поздоровалась и увела женщин в хозяйственную пристройку. Марье с трудом удалось оторвать пальцы дочери от шерсти Лорда.
– Впечатления? Вопросы? Колкости? Подначки? – спросила Этери, маскируя насмешкой снедавшую ее тревогу.
– Мам, они будут у нас тут жить? – спросил Никушка.
– Да, Никушенька, они будут вместо Даны. Я ее уволила, а их взяла.
– А почему у них девочка? – подал голос Сандрик.
– Это тети-Машина дочка.
Сандрик хмурился. Ему казалось, что девочка – это как-то неправильно.
– Чего она вцепилась в нашего Лорда?
– Тебе жалко? Я и не знала, что ты у меня такой жадный. Между прочим, Лорд сам ее выбрал. И не вздумай им что-нибудь сказать. Они хорошие – тетя Маша и тетя Даша. Они будут у нас работать. И Анечка хорошая вырастет. Перестань дуться, тебе не идет. Знаешь, есть такая поговорка: «Кто рождается недовольным, умирает безутешным».
– Ну и что это значит? – угрюмо спросил Сандрик.
– Не догоняешь? Будешь дуться и ворчать – так до самой смерти радости не узнаешь.
Сандрик пожал плечами. Он не представлял себе смерти. Ему казалось, он будет жить вечно. Этери не стала ему напоминать, как еще недавно он хотел заболеть жутко-жутко.
– Вам обоим спать пора, – сказала она.
В общем-то вселение Дарьи и Марьи прошло мирно. Обе женщины были работящими, а Этери считала охоту к работе определяющим качеством любого человека. На следующее утро она провела своих новых горничных по всему дому, рассказала, что надо делать.
– Многие комнаты я закрыла, они мне не нужны, но их тоже надо убирать хоть раз в неделю, чтобы пыль не скапливалась, и проветривать. Хоть на пять минут. Никакой климат-контроль не сравнится со свежим воздухом.
Дарья и Марья дружно взялись за дело. Пылесосили, мыли полы, стирали пыль с картин и зеркал, чистили каминные решетки… Анечка ковыляла по комнатам, держась за шерсть Лорда, а он важно шествовал рядом, укорачивая шаг, чтобы не дать ей упасть, или ложился на пол, а она взбиралась на него верхом. Часто она так и засыпала. Лорд покорно лежал, распластавшись на полу, как большой черный ковер, пока мальчики не возвращались из школы. И тогда все вместе шли гулять. А потом Сандрик и Никушка садились делать уроки, или тренировались в зале под наблюдением Аслана, или отправлялись в школу карате, и Лорд опять поступал в полное Анечкино распоряжение.
На Новый год Этери устроила для сыновей грандиозную елку, долго выбирала и с любовью упаковывала подарки, и для них, и для Анечки, но Катю с Германом и других своих друзей звать не стала: Новый год – семейный праздник. Поэтому она пригласила только родителей.
