Текст книги "Шизофрения"

Автор книги: Наталия Вико

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

– Ну и как вы, товарищ кандидат, предлагаете это реализовать технически? – заинтересованным тоном спросил Зам.

– Очень даже просто! – вдохновенно продолжил Иван Фомич. – Каждому россиянину с рождения должен открываться банковский счет для ежегодного начисления денежных средств от продажи нефти, газа, леса и других природных богатств. Право распоряжаться счетом – установил бы с восемнадцатилетнего возраста. Накопления с процентами могут быть потрачены по усмотрению каждым совершеннолетним гражданином на получение, скажем, высшего образование или покупку жилья, машины, или на начало собственного дела. Стартовые возможности будут у всех, в том числе сирот. А ежели кто захочет проесть или прогулять, – бросил взгляд на Зама, отчего тот заерзал в кресле, – это есть его собственный выбор. Шанс у него был. А то у нас ведь как выходит в социальном государстве? Алкашу и бездельнику такие же блага полагаются, что и трудяге, который за всю жизнь пару раз к врачу с простудой сходит. Где ж справедливость, если за его счет другие кормятся? Не говоря уже о чиновниках. Не-ет, каждый гражданин сам должен своей долей от природных богатств распоряжаться. Без посредника, который за него все решает. Вот тогда по справедливости будет. А дети бездомные да беспризорные? Их-то доля кому уходит? Почему они на нищенскую судьбу обречены, откуда выход только в тюрьму или в наркотики? Не по правде живем. Пакостно.

– А что такое, по-вашему, товарищ кандидат, справедливость? – поинтересовался Зам. – Когда всем поровну? Независимо от усилий, стараний и результатов? Какая же это справедливость? Этого мы вот так наелись! – провел ребром ладони по горлу.

– А ты в слово вслушайся, – посмотрел на него Иван Фомич. – В слове справедливость – правда запрятана. Она-то и есть ключик к пониманию. По справедливости – значит, по правде, а не по лжи. По правде – означает по совести, уму, старанию и общественной пользе, а не по хитрости, лукавству, коварству, связям и результату лично для себя. Личный интерес из общественной пользы должен произрастать.

– А с наследством, по-вашему, что делать? Глянешь на мальчонку – пустышка. Забота у него одна – как время убить, да удовольствие новое для себя придумать. Так и прогуливает всю жизнь папашкины деньги. «Лам-бор-джини» или «Бугатти» для него по пьянке разбить – раз плюнуть.

– Кому много дано, с того спрос больше. Совесть и голову свою им конечно не приставишь. Хотя бездельники да гуляки, сам знаешь, долго не живут, – он выразительно посмотрел на Зама.

– А я на свои гуляю, честно заработанные! – обиженно воскликнул тот. – И здоровье у меня – тоже свое собственное. Хочу – берегу, хочу – прогуливаю.

– Лечиться от алкоголизма тоже на свои рассчитываешь? – язвительно спросил Иван Фомич.

– Мне еще до этого вашего алкоголизма – шагать и шагать! Захочу – и вообще завяжу! – Зам аккуратно отодвинул стаканчик с виски. – Я, думаете, отчего пью? Думаете, для удовольствия? Не-ет. От само-не-реализованности! Потому что не знаю, зачем моя жизнь вообще нужна и в чем ее смысл! – у него на глазах даже выступили слезы. – А-а, – он махнул рукой и снова придвинул к себе стаканчик, – как в песне поется: «Жизнь моя – жестянка, а ну ее в болото!» А может и мне тоже летать охота? – опрокинул в рот стаканчик с виски.

– Слушай, не переживай, – сочувственно сказала Александра. – Не ты первый, не ты последний. Каждый после тридцати о смысле жизни задумывается. И каждый сам ищет.

– Так мне-то уже сорок! – с отчаянием в голосе воскликнул Зам. – А я все найти не могу, – он наклонил голову и на всякий случай заглянул под столик. – Нету – и все тут! – выпятив нижнюю губу, огорченноразвел онруками.

– Твой смысл жизни на ближайшее время – подготовка отчета за третий квартал о проделанной работе, – строго сказал Иван Фомич. – Когда сдашь?

Судя по выражению лица Зама разговор принял для него неожиданный оборот.

– Сдам, – пообещал он, – когда вашу предвыборную программу дослушаю. – Вы про деньги на счета граждан говорили.

– Да, Иван Фомич, – с улыбкой поддержала Александра Зама, – до конца изложите свое видение.

– Ну, что ж, – Иван Фомич улыбнулся довольно. – Тут важно еще, что по сумме ежегодных начислений на личные счета граждане смогут оценивать эффективность деятельности государственной команды управленцев во главе с президентом. Следовательно, на выборах будут принимать решение о найме их на очередной срок уже не только по зову сердца, а исходя из видимых конкретных результатов. И президент уже не будет миндальничать с подчиненными, а они ему мозги пудрить мнимыми достижениями, – сказав это, он выразительно посмотрел на Зама.

– Понял, шеф. Через три дня отчет будет. Реальный, – пробормотал тот и даже попытался покраснеть. С первого раза не получилось.

– Сегодня ведь как? – продолжил Иван Фомич. – Вознаграждение государственных управленцев, принимающих экономические и финансовые решения, на результат не завязано. Для них сегодня вознаграждением является само пребывание на посту. Чем дольше…

– … тем больше! – незамедлительно добавил расторопный Зам.

Под взглядом кандидата в президенты пояснил:

– Взяточный период длиннее.

– Вы хотите сказать, Иван Фомич, что по вашей программе каждый гражданин России имеет естественное право на равную ежегодную долю от продажи и иной эксплуатации природных ресурсов страны? – Александра тоже увлеклась процессом и вошла в роль избирателя.

– Естес-ст-но, естест-нно-е! – попыталось ответить за кандидата доверенное лицо. Несмотря на нечеткую форму произнесения, по содержанию ответ Зама не вызвал возражений у Ивана Фомича.

– И это будет постоянная часть личных доходов каждого гражданина, зависящая только от эффективности работы команды нанятых обществом управленцев-чиновников. Следовательно, по итогам каждого года управленцы обязаны отчитаться…

– Ну, шеф, ну не дави, ну завтра… после… сделаю. Раньше, ну, честное слово, никак не выйдет, – пробормотал Зам.

– … за экономическую часть своей работы, – повысил голос Иван Фомич, – объявить постатейно суммы доходов и расходов, размер и цели формирования резервов на следующий год и, главное, обнародовать прибыль к распределению между гражданами. Ответственность ведь наступает, когда есть ясные обязательства и критерии оценки.

Голова Зама упала на грудь. Видимо от перенапряжения.

– И тогда, – Иван Фомич, покосившись на выпавшее из процесса доверенное лицо, начал говорить громче, – не будут нужны никакие переписи – ведь ни один человек не откажется открыть банковский счет для получения денег.

– Ни один! – подтвердил вдруг встрепенувшийся Зам, отчаянно таращя глаза, – потому что халява.

– И никто не будет возражать против мер государства, позволяющих безошибочно идентифицировать личность гражданина.

– Никто! – снова согласился Зам, с трудом разлепляя тяжелые веки. – Только придурки от денег скрыв… – он икнул, – …ают-ся.

– А переменная часть доходов гражданина – его зарплата, жалованье или предпринимательская прибыль – зависит только от его собственных усилий. И это справедливо! – провозгласил Иван Фомич.

– Спрр-ведливо! – Зам неожиданно пристукнул кулаком по столу, видимо, чтобы проснуться, и выдал лозунг:

– «Каждому – по труду!» – воскликнул он и, подняв стакан, сразу попытался превратить лозунг в тост, но, поднеся стакан ко рту и заметив плавающий в нем осколок скорлупы от ореха, отвлекся, пытаясь извлечь посторонний предмет толстыми пальцами. – Во как! Что ни день – то проблема, – запыхтел он. – Два – лезут, третий – ну никак не лезет. Худеть надо…

– В-третьих, – вдохновенно продолжил Иван Фомич, – отменил бы все лишние и бессмысленные налоги.

Заметив изумленно округлившиеся глаза Зама, пояснил:

– Ну, подумай сам, государство, например, направляет средства на выплату зарплат бюджетникам, а потом тысячи бухгалтеров по всей стране высчитывают и вычитают подоходный налог и снова отправляют деньги в доход бюджета. И еще отчетность сдают в налоговую. Бред какой-то!

– А для бизнеса повысить, – предложил Зам, – чтоб не жир-овали!

– Напротив, дать льготы производственникам, особенно в малом и среднем бизнесе, которые реальные товары выпускают, а не просто нефть качают и в сыром виде продают. И лес, кстати, тоже. Пусть рабочие места создают. В Америке, слышал небось по телевизору, предприниматели в малом бизнесе вообще от уплаты налогов на первые три года освобождены, и офисы бесплатные с мебелью и со всеми средствами связи бесплатно получают.

– Да ну? – удивился Зам, который, наконец-то, извлек скорлупку из стакана.

– Внес бы изменения в этот, как его, ну, который раньше КЗОТ назывался… – Иван Фомич вопросительно посмотрел на Зама.

– Трудовой Кодекс, – важно подсказал тот.

– Вот-вот, туда, – продолжил Иван Фомич. – Оставил бы в нынешнем виде только для бюджетников, раз мы социальное государство. А для частных предпринимателей – упростил. Чтобы бездельники и лентяи частным работодателям руки не выкручивали и на шею не садились, а трудовая инспекция поборами не облагала и нервы не мотала по любой анонимной жалобе. В-четвертых, раз и навсегда отменил бы все льготы и привилегии для чиновников и народных избранников…

– Включая мигалки, – внесла свою лепту в программу Александра.

Иван Фомич кивнул, взял бокал с виски, медленно выпил, блаженно прикрыв глаза, и со стуком поставил бокал на стол.

– …и тем самым поставил правящую элиту в равные условия со всеми гражданами, чтобы они на собственной шкуре почувствовали проблемы простых людей. У них бы тогда заинтересованность появилась… что-то улучшать. Потому что для себя любимых тоже. И, – он окинул взглядом избирателей, вероятно, собираясь сказать что-то очень важное, – как в Китае … ввел бы смертную казнь для взяточников и этих… корр-рупционеров.

Заметив либеральные сомнения на лице Зама, заявил решительно:

– И плевать на Европу – у нас другой менталитет. Другими способами эту зар-разу уже не одолеть. Слишком уж запущено все, – бросил задумчивый взгляд на пустой бокал.

– Иван Фомич, может, чаю хотите, или кофе?– Александра вопросительно посмотрела на гостя.

– Чайку-у бы я выпил, – согласился тот.

– А мне, слышь, кофе принеси, – распорядился Зам. – Покрепче и побольше, чтоб протре… снуться, – пробормотал он.

Уже с кухни Александрауслышала голос Зама:

– Слышь, Фомич, президентом станешь, не забудь про нас с Алекс-андрой. Мы, по ходу, первыми, у самых истоков, твою программу поддержали. А я, во-още, твое доверенное лицо был. Ее, понятно, здрав-охранением руководить… чтоб у меня со справками проблем не было, ну, а меня – главным по акц… – икнул он, – …изным маркам на алк… – икота не проходила, – …оголь поставь. Зап… – …омнишь или зап… …исать? Кофе хочу, – вдруг требовательным голосом воскликнул он. – Хочу кофе!…

Чай и кофе пили молча. Иван Фомич все еще не мог отключиться от предвыборной речи. Видно, не все успел сказать. По его лицу скользили тени переживаний. Время от времени он бросал вопросительный взгляд на Александру, будто пытаясь понять, как она отнеслась к услышанному.

«Честный и немного наивный человек с ясным практичным умом, каких много в России, – поглядывая на Ивана Фомича, размышляла Александра. – Такие во власть теперь почти не доходят. Билет входной слишком дорог. За деньги покупается, а если денег нет – на совесть меняют. Государство – как дьявол. Хочешь служить – продай душу».

Зам по мере опустошения огромной чашки с кофе, оживал. Казалось, что где-то в глубине его тела вновь загорается огонек кипучей вулканической энергии, грозящий новым извержением.

– Дети – вот национальный проект! – прервал молчание Иван Фомич. – Вот свежая сила, которую вырастить, обучить и воспитать правильно нужно. На это никаких денег не жаль. Проблема в том, что растут дети дольше президентского срока. Даже двух.

– Во-о, Фомич, полностью поддерживаю и голосую «за», – заметно посвежевший после кофе Зам, поднял руку, а потом потянулся к бутылке виски, которая к его удивлению оказалась пустой. Поставил на пол и опустил руку в пакет. – А у нас с собой бы-ыло! – радостно воскликнул он, извлекая еще одну бутылку. – Давайте теперь за детей. Наше будущее. Тем более что Фомич почти и не пил сегодня совсем. Так ведь? – разлил виски по стаканам. – И хозяйка тоже, – поискал глазами стакан Александры на столе, но не нашел. – Ну, не хочешь, как хочешь, – пробормотал он. – Е-мое! – вдруг хлопнул себя рукой по голове. – Получается, я почти один первую бутылку уговорил?

– Детей очень жаль, – Иван Фомич отпил виски из стакана. – Столько бездомных да сирот у нас только после гр-ражданской войны было.

– Ну, ты бы еще войну 1812 года вспомнил, – Зам поставил опустошенный стакан на стол.

– Ешь хотя бы финики! Пьешь – не закусываешь. – Александра развернула обертку и протянула финик в шоколаде Заму.

Тот помотал головой.

– По-первой не закусываю, – гордо сказал он, демонстрируя основную черту русского национального характера.

– Ешь, говорю! – она насильно запихнула ему в рот финик. – Твоя первая – из второй бутылки.

– «Не зная прошлого – нельзя понять настоящего, и подлинный смысл будущего!» – назидательно произнес Иван Фомич, постучав указательным пальцем по краю стола.

– Гос-споди! – Зам чуть не подавился фиником. – Пар-алич может хватить. Как ты, Фомич все помнишь? Это, конечно, наш президент сказал, да?

– Ленин это сказал! – многозначительно ответил шеф.

– Классика! Я запишу. Потом, – Зам, не глядя, снова потянулся за бутылкой.

– Может, хватит уже? – Александра, опередив его, схватила бутылку и поставила на пол рядом с собой. Зам, по инерции сделав несколько хватательных движений над тем местом, где только что стоял сосуд с драгоценной жидкостью, недоуменно покрутил головой.

– Никак потерял что? – хмыкнул Иван Фомич.

– Да, хотел за хозяйку выпить, – он скосил хитрые глаза на Александру, – а нет ничего, – развел руками. – Хотя, твердо помню, в недалеком прошлом вот здесь стояла бутылка. Полная. Почти.

– Не переживай, я тебе водички налью, – Александра наполнила стакан минералкой и протянула Заму, – чтобы пустым стаканом не чокался.

– Да Бог с ним, с этим прошлым! – махнул рукой Иван Фомич. – Прошлое на то и прошлое, что ничего уже не изменишь! – пряча улыбку, подмигнул он Александре.

Зам, недоуменно разглядывая стакан с водой, затосковал. Вселенская скорбь, разлившаяся по его лицу, могла тронуть самое черствое сердце. Александра не выдержала и решила дать страдальцу надежду.

– Не совсем так, Иван Фомич. Прошлых существует много. Изменив свое прошлое в собственном сознании, можно изменить его влияние на настоящее, – последние слова она произнесла, сочувственно глядя на Зама, и даже попыталась погладить его по руке.

Тот, на всякий случай, руку отдернул и подозрительно посмотрел на утешительницу, не понимая, к чему та клонит.

– Например, вспомни какое-нибудь событие, сильно тебя потрясшее, – Александра сделала паузу, давая пациенту время.

Хотя тот и изобразил напряженные раздумья, но по его лицу было видно, что в прошлом существует только одно событие, которое его потрясло. Причем, совсем недавно.

– В сознании попытайся это событие не просто стереть из памяти, а заменить другим, более приятным. Я подожду, – продолжила она сеанс психотерапии.

Ждать не пришлось. Трагический взгляд Зама кричал, что адекватной замены нет и быть не может.

– Если проделать это несколько раз… – невозмутимо сказала Александра…

– Пробовал, не получается, – несчастным голосом перебил ее Зам и начал водить ладонью над стаканом, видимо, пытаясь превратить воду в вино. Эксперимент никак не удавался. Не хватало святости.

– …то приятное событие, которым ты заменил прошлое неприятное событие, автоматически станет вероятностью, которая случилась в прошлом, хотя, эту вероятность ты никогда не воспринимал как событие своей жизни, – спрятав улыбку, закончила она и принялась грызть печенье.

– А у меня, даже когда я без сознания – из памяти ничего не стирается! Такая память. Просто жесткий диск, – почти простонал Зам. – Точно помню, – ткнул пальцем в середину стола, – здесь стояла бут-ылка.

Развернувшись к Ивану Фомичу всем корпусом вместе с креслом, он уставился на начальника гипнотическим взглядом.

Иван Фомич заерзал на диване.

– Чего-о это ты там задумал? – забеспокоился он.

– Жду вот, – с ехидной интонацией сказал Зам и поджал губы.

– Чего ждешь? – поинтересовалась Александра, протягивая руку за следующим печеньем.

– Когда он мне зарплату повысит, – с самым серьезным видом ответил Зам. – У меня по этому поводу тоже недавно сильное потрясение было. Прямо – удар. Обещал – и не повысил. И ничем я это негативное событие в прошлом тоже заменить не могу, – пожаловался он Александре, – как и пропавшую бутылку.

Упершись руками в подлокотники, Зам вырвал себя из кресла и бухнулся на диван рядом с Иваном Фомичом. Тот поспешно отодвинулся.

– Ну, и когда? – спросил Зам пристрастным голосом следователя, добивающегося признательных показаний.

– Не-ет уж, ты что-нибудь одно выбирай. Или – зарплата, или – главный по алкоголю, – нашелся Иван Фомич, вспомнив о недавнем пожелании своего доверенного лица.

– Зар… – начал было Зам, но, вдруг заметив бутылку на полу у ног хозяйки, немедленно изменил решение:

– Главный по алкоголю! – завопил он и расторопно, не по фигуре, с вытянутыми вперед руками нырнул к ногам Александры, отчего та от неожиданности выронила чашку с остатками чая прямо ему на голову. Но Зам даже не заметил.

«Видно, чай уже совсем остыл», – успела подумать Александра, наблюдая как Зам схватил бутылку, светясь от счастья, вернулся в кресло, смахнул чаинки, прилипшие ко лбу, и расплылся в довольной улыбке.

– Ну, давайте же, наконец, выпьем! – вдохновенно сказал он и снова принялся разливать.

Иван Фомич облегченно вздохнул, наверное, потому что неприятный вопрос о прибавке к зарплате отпал сам собой.

– Скажите, Александра, вы вообще на работе чем занимаетесь? – заинтересованно спросил Иван Фомич, решив уйти еще дальше от нежелательной темы.

– Я, я, можно я скажу про себя? – Зам, отставив опустошенный стакан в сторону, поднял руку и нетерпеливо принялся трясти ею, как ученик, наконец-то дождавшийся нужного вопроса.

– Сиди уж! – отмахнулся Иван Фомич. – Ты мне обо всем в отчете скажешь.

Очередное напоминание об отчете явно травмировало Зама.

– Да чего вы вообще меня третируете?! – глянул он обиженно. – Вот и бутылку спрятали! Расслабиться не даете! – возмущенно пробурчал он. – У вас, Иван Фомич, работа одна на уме. И отчеты. Ведь он сидит, – Зам повернулся к Александре, – круглосуточно в своем кабинете и работает, работает! Это ж где видано такое?! – он потянулся было к стакану Александры, но та прикрыла его рукой и помотала головой. – Спать ложишься, подойдешь к окну – у… Фомича… Ивана свет горит. Еще… – продолжил Зам, наливая начальнику виски. – Встаешь – подойдешь к окну – свет горит, – налил виски себе. – Уже… У него… же. Во, почти стих! – изумился он.

– Ты лучше стих на рифму «трудоголик-алкоголик» сочини, – посоветовал Иван Фомич. – За это время Александра хоть что-то сказать успеет.

– Вот, опять вы меня третируете, рот затыкаете. Буду теперь молчать, – Зам облокотился на поручень кресла, уперся лбом в раскрытую ладонь и задумался. Вероятно, над стихотворными формами.

– Я, Иван Фомич, занимаюсь людьми необычными. С разными отклонениями от поведенческой нормы, – сказала Александра, бросив веселый взгляд на Зама.

Тот обиженно засопел.

– Хотя, – улыбнулась она, – что есть норма?

Зам оживился и глянул из-под ладони уже с интересом.

– Мне, к примеру, перед отъездом дали очень интересную рукопись почитать, – продолжила Александра. – Про знаменитого философа Владимир а Соловьева.

– Случайно, не родственник ваш? – поинтересовался Иван Фомич.

– Нет, однофамилец. Так вот, живи он не в 19-м веке, а сейчас, тоже мог стать объектом моего исследования, потому что оставил о себе самые противоположные суждения. Божий человек и великий мыслитель для одних, дьявол и неуравновешенный психопат, подверженный маниям, для других. Кстати, Египтом очень увлекался. Стихи прекрасные про Софию писал. Впрочем, в Соловьеве, как и во всех людях, есть «черное» и «белое». На этой границе и происходит много необычного. В каждом человеке существует некая обратная, невидимая сторона, как у луны. Вот я и стремлюсь заглянуть именно туда…

– Во-от, и я, – не выдержал все-таки Зам, – может и я… с виду такой толсто… кожий… и не надо, – бросил взгляд на хмыкнувшего Ивана Фомича, – о моем лице ничего такого себе воображать, – а в душе – тонкий и ранимый человек и о чистой любви мечтаю, романтической, – перевел он томный взгляд на Александру.

Свадебный марш Мендельсона, под которым в ее мобильнике был закодирован Кузя, бесцеремонно вторгся в разговор. Александра, извинившись, направилась на лоджию, незаметно поставив недопитый стакан с виски на подоконник за штору.

– Если Алексей Викторович – привет передавайте! – проговорил ей вслед догадливый Иван Фомич.

Она кивнула и прикрыла за собой дверь.

– Привет, Кузенька! – опередила она звонившего.

– Не спишь, Сашуля? – услышала знакомый бас. – Чем занимаешься?

– Пью виски с двумя милыми мужчинами, – небрежно сказала она, сразу представив выражение лица ревнивца.

– А Иван Фомич где? – обеспокоенно спросил тот.

– Здесь, где же ему еще быть. На посту. Честь зама своего блюдет, – решила пожалеть Кузины чувства.

– А-а, тогда хорошо, – с облегчением выдохнул он…

Вернувшись в комнату, Александра взглянула на часы. Стрелки приближались к одиннадцати. Гости увлеченно беседовали и, судя по опустошенной только наполовину второй бутылке, расходиться по домам не собирались.

– Ну, гости дорогие, спасибо, что зашли, но извините, мне надо спать ложиться, уже поздно, – решила она не церемониться.

– Да, да, – закивал Иван Фомич. – Вам завтра с утра еще в Александрию ехать.

– Иди, иди! – махнул рукой Зам, подливая виски в стаканы и передавая один из них шефу. – До завтра. Спать – дело святое.

– А вы?! – изумилась она.

– Да ты о нас не беспокойся, чего ты? Мы еще чуток посидим… с будущим президентом, – уважительно указал на Ивана Фомича. Про спрута глоб-ального, – снова начал икать, – энерг-етического импер-рилистического, который нефть и газ из нашей р-р-родины сосет, пе-пере-поговорим, – закончил он фразу невнятной скороговоркой, то ли пытаясь опередить икоту, то ли потому, что у него открылось уже не второе, а третье дыхание. – Вот орешки с собой возьми. Гостинец, как бы. Хочешь, на посошок тебе, анекдот р-р-расскажу? Значит, мужик п-приезжает из командировки…

Александра молча развернулась и направилась в спальню. «Завтра убью обоих!» – решила она и, не раздеваясь, легла на кровать, прикрыв ноги краем покрывала.

Долго не могла уснуть. Приглушенные тонкой дверью до нее волнами доносились обрывки фраз:

«… цены на нефть и газ… русских всех из СНГ в Россию вернуть, жилье и работу дать… тарифы на коммунальные платежи… утопия… человек в государстве с момента рождения записан, посчитан, должен и не свободен… нет пророка в своем… будем на кухнях бурчать, пока не посадят, либо до новой рев… »

Последнее, что она услышала, уже засыпая, было песней про дорогую мою столицу, золотую мою Москву…

* * *

Спала Александра беспокойно. Снилась какая-то дребедень, бессвязная и несуразная, которую даже сном назвать нельзя. Скорее, ночным кошмаром. Внезапно проснулась, как от толчка, потому что услышала, как что-то массивное топает в ее сторону. И это точно был уже не сон. За секунду до того, как это «что-то» рухнуло поперек кровати, Александра, едва успев поджать ноги, вскрикнула и села, прижавшись к спинке кровати и пытаясь в темноте понять, что происходит. «Что-то» зашевелилось и пробурчало голосом Зама:

– Тихо, я сплю!

Она нащупала в темноте кнопку, включила ночник, и с криком: «Ты что, сволочь, здесь делаешь?!» – соскочила на пол. Зам, причмокнул губами, повернулся на бок, скорчил недовольную гримасу, и, лениво отмахиваясь рукой, пробурчал:

– Фу, голос какой противный! Кыш-ш-ш… кыш-ш-ш.

«Хорошо, что легла, не раздеваясь», – успела подумать она.

Отскочила к окну и попыталась оценить ситуацию. «Ситуация», развалившаяся поперек кровати, была огромна и быстрой оценке не поддавалась. Было ясно —в квартире ночью может остаться только кто-то один. Желательно, она. Но как изъять тело? Вынос такого объекта под силу только… очень любящей женщине, но телефона жены зама Александра не знала, впрочем, как и не знала, есть ли у него жена вообще. Ночной звонок Ивану Фомичу, без сомнения, приведет в шоковое состояние добропорядочную Стеллу Петровну, которая непременно выдаст сентенцию типа: «Спать с чужими мужчинами в одной постели нельзя», с чем Александра, в принципе, была согласна. Привлечение к процессу эвакуации араба-охранника невозможно по политическим соображениям. «Но ведь выносили хрупкие девочки-медсестры тяжеленных мужиков с поля боя во время войны», – попыталась приободрить она себя и решительно толкнула руками толстую спину Зама. Грузное тело дрогнуло, но не сдвинулось. Александра уперлась изо всех сил. На пике тщетных усилий в голову пришел детский стишок про бегемота, болото и тяжелую работу. Отчаявшись, ткнула Зама кулаком в плечо.

– Уйди. Не мешай, – пробормотал тот, переворачиваясь на другой бок.

– Вставай быстро! – ткнула еще раз уже в спину. – Убирайся отсюда! Сейчас в посольство позвоню! В Москву! В Кремль! Президенту! – перешла она к серьезным словесным угрозам. При упоминании президента Зам умиротворенно засопел и, поджав ноги, принял уютную эмбриональную позу.

«Ну, что ж, на войне, как на войне», – решила Александра, направляясь на кухню.

Стакан воды, вылитый издевательски тонкой струйкой на лицо Зама был воспринят им с наслаждением. Видно, его давно мучила жажда. Александра озадаченно призадумалась. На кухне, конечно, был еще двухлитровый чайник. Но устраивать ли купание слона на собственной кровати?

– Точно помню, здесь стояла бут… – вдруг пробормотал гость, видимо, даже во сне переживая недавнюю тяжелую психологическую травму.

«Бить врага его же оружием!» – вспомнила Александра любимый лозунг военрука из мединститута, где на занятиях военной кафедры осваивала тонкую науку оказания первой помощи раненым на поле боя. Теперь это был уже не лозунг – это была идея!

Золотисто-коричневая заварка, залитая в пустую бутылку из-под виски, в неярком свете вполне напоминала исходный продукт. Недопитый стакан по-прежнему стоял на подоконнике за шторкой. Взяв в одну руку реквизит, а в другую приманку, Александра приблизилась к мирно почивавшему Заму. Круговые движения стакана возле его носа, заставили дрогнуть ресницы. Несколько капель живительной влаги, оброненной на лицо, привели в движение губы и язык. Слегка приоткрывшийся глаз попытался оценить обстановку.

– Смотри, что у меня есть! Хочешь? – Александра приблизила волшебный сосуд этикеткой к глазам искушаемого. Яблоко, неосторожно съеденное Адамом в Эдемском саду, просто отдыхало. Зам, похожий на перекормленного кота, попытался схватить бутылку из сновидения как бантик на веревочке. Сначала одной, а потом другой рукой. Александра потихоньку начала пятиться к двери. Ловец, перевернувшись на живот, встал на четвереньки и решительно двинулся по кровати вслед за ускользающим плодом.

– Такие ноги из моды выйдут, – с сожалением пробормотал искушаемый, когда сполз на пол и уперся взглядом в колени искусительницы.

Обеспокоенная Александра подняла бутылку выше. Зам поднялся, вытянул руки вперед, отчего стал похож на зомби или медведя-шатуна, разбуженного в разгар зимней спячки, и странной походкой – выбрасывая одновременно вперед то левые ногу и руку, то правые, двинулся следом за приманкой. На лестничной площадке предмет вожделения был торжественно передан ему прямо в руки вместе со стаканом.

– Не стоит благодарности! – торопливо проговорила Александра и захлопнула за собой дверь квартиры.

* * *

Утро не заставило себя долго ждать. Бодрый жаворонок – Иван Фомич – напомнил о себе телефонной трелью.

– Александра, доброе утро! Ну, как спала? У вас все в порядке? – медовым голосом спросил он, после вчерашнего застолья еще, видимо, твердо не определившись – они перешли на «ты» или пока все еще на «вы». – Машина в Александрию через час выходит.

– У меня-то все в порядке, а вот у вас тут! – и она живописала ночные события.

– Как же так, мы же вместе с ним ушли, – растерянно пробормотал Иван Фомич.

– А вернулся он один! – возмущенно сказала Александра.

– Я вам перезвоню, – озадаченный «жаворонок» поспешно положил трубку.

Александра усмехнулась. Последняя фраза свидетельствовала о том, что они все еще на «вы».

Через полчаса раздался повторный звонок.

– Александра, приходите, – Иван Фомич тяжело вздохнул, – Зам извиняться будет.

Надев черные брюки, черную майку и мрачную маску на лицо, Александра спустилась на третий этаж. Она чувствовала себя хирургом-извергом перед полостной операцией без наркоза, в которой пациентом предстояло стать ее ночному гостю.

Шеф, похожий на инквизитора, восседал за огромным столом. Казалось, над его головой, в ожидании доступа к телу жертвы, парят черные голодные грифы. Напротив него, в кресле за низеньким столиком, опустив голову и, в волнении сжав руки в кулаки, сидел помятый грешник.

– Ну? – грозно сказал Иван Фомич, предлагая начать процесс.

Зам поднял красные глаза и обреченным взглядом жертвенного барана, которому предстояло после собственного заклания по тонкому, как волосок, мосту провести своего же палача в рай, посмотрел снизу вверх на мрачную Александру, грозно вставшую посреди кабинета, и вдруг с отчаянным воплем «Прости, а то скончаюсь!» бухнулся перед ней на колени.

Шеф, опустив очки на переносицу, недоверчиво посмотрел на павшего. Видимо, поза показалась ему все-таки недостаточно покаянной.

– Не верю! – объявил он с интонацией великого Станиславского.

Зам быстро взглянул на режиссера исподлобья и решительно ударился лбом о паркетный пол, отчего в серванте звякнули стаканы, слишком тесно обступившие толстый графин из голубого стекла.

– Во-от, сейчас немного лучше, – поддержал его старания начальник.

Александра отвернулась, чтобы скрыть душивший ее смех, а Зам, воодушевленный похвалой, на коленях с протянутыми вперед руками двинулся в ее сторону.

Она отошла на шаг назад.

«Вы же видите, я делаю все, что в моих силах», – сказал взгляд Зама, брошенный на Ивана Фомича. Тот, в свою очередь, вопросительно посмотрел на Александру.

– Вставайте, хватит уже! – проявила она милосердие и, хмыкнув, присела в кресло у столика. Прощенный Зам неожиданно легко поднялся и как ни в чем не бывало расположился в соседнем кресле.