Текст книги "Зеркало любви"
Автор книги: Наталия Вронская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
4
Постоялый двор, в который они вошли после вьюги и страха, показался им теплым и уютным. От печи шло тепло, горели свечи и свет их казался столь ярким, что поначалу даже ослепил путешественников. Пока все отряхивались да приходили в себя, хозяин с хозяйкой ставили самовар и несли кое-какие яства для подкрепления сил чудесно спасенных. Они уже знали и историю с волками, которую тут же с ходу поведал взволнованный Аким, и историю спасения заплутавших путников.
Хозяйка уже помогла раздеться пришедшей в себя Маше и растирала ей виски уксусом, усадив девушку возле самой печи. Маша куталась в шаль и, приходя в себя, оглядывалась вокруг. И, конечно, самое главное, что волновало и интересовало ее, а также и Михаила Федоровича, кому они обязаны своим чудесным спасением? Дверь избы отворилась, и в горницу вошел их спаситель – молодой человек, который уже снял в сенях полушубок и теперь только отряхивал сапоги.
Он взглянул на отца с дочерью и улыбнулся:
– Смею надеяться, – сказал он, подойдя к ним, – мы подоспели вовремя? Вы не слишком перепугались?
– Ба! Друг мой! – воскликнул Михаил Федорович. – Вы ли это? И это вам мы обязаны своим спасением?
Молодой человек рассмеялся, и мужчины обнялись от всей души. Маша с удивлением смотрела на них. Страх ее быстро сменился любопытством, и она даже приоткрыла ротик, так хотелось ей высказать все свои вопросы.
Молодой человек наконец обратил внимание на нее. Точнее, это ей подумалось, что «наконец», на самом-то деле он с самого начала заметил Машу. Ему было лестно, что он спас от смерти такую красивую девицу. Кроме того, он никак не мог забыть, как держал ее на руках, как ее голова запрокинулась в обмороке и он каким-то образом в этой тьме разглядел ее лицо.
– Вот, дитя мое, и наш спаситель. Право, ты удивишься, когда я назову тебе его имя! – рассмеялся Михаил Федорович.
Молодой человек поклонился Маше и произнес:
– Позволите ли вы мне в честь нашего знакомства пожать вашу руку, сударыня?
Маша слабо улыбнулась и, не говоря ни слова, протянула ему руку. Он нагнулся и поцеловал ее.
– Вот, Маша, это Никита Александрович Мещеряков, о котором я так много говорил тебе. А тот лес, который мы видели, это Мещора, он принадлежит поместью князя. Так что мы теперь на земле Никиты Александровича…
При этом имени Маша вздрогнула, улыбка пропала с ее лица, и она от неожиданности и испуга перед этим ненавистным ей именем выдернула руку из руки князя. Никита Александрович с недоумением посмотрел на нее, а Михаил Федорович, увидев это, пришел в такое сильное негодование, что у него даже слов не нашлось. Он только и воскликнул:
– Маша!
Она опустила голову и ничего не сказала. В комнате возникло некоторое замешательство.
– Никита Александрович, – начал было Михаил Федорович. – Это от испуга, от неожиданности…
– Конечно, – поспешил поддержать его молодой человек. – Не всякий человек сохранит присутствие духа после таких испытаний.
Положение спасла жена смотрителя. Именно в этот момент она подбежала к Маше и захлопотала над ней. Мужчины отошли в сторону и сели за столом в ожидании чая. Хозяин постоялого двора тут же предложил им какой-то домашней наливки, от которой они не отказались.
«Что же я наделала?» – думала тем временем Маша. Она, конечно, увидела, что батюшка ее был ужасно недоволен ею. Да и то сказать: поступить так невежливо по отношению к человеку, который спас им жизни! Она должна была быть, по крайней мере, благодарной. Или хотя бы суметь сдержать себя и показать, что она благодарна. Что он подумает? Что она не воспитанна? Что она груба? Или что совсем не ценит ни свою жизнь, ни жизнь своего папеньки? «Да, впрочем, что это! – одернула сама себя Маша. – Мне как будто стыдно, а между тем я вовсе не должна стыдиться! Кроме того, этот Никита Александрович – именно тот человек, которого ей надлежит ненавидеть!»
«Но быть благодарной!» – шептал ей голос совести.
В конце концов, простая благовоспитанность не дает ей права вести себя так.
Маша из-под ресниц разглядывала его лицо. А лицо его было вполне достойно того, чтобы на него смотреть. Маша даже не ожидала, что лицо ее жениха окажется столь приятным. Она воображала себе самые мрачные картины, представляла его страшным, неинтересным, отталкивающим, да всяким, но только не таким. Лицо его было благородно, но в нем не было ни роскошной красоты, ни бросающейся в глаза породистости или барства. Оно было скорее изящно и светло. Его отличали серо-зеленые глаза, похожие на горный хрусталь, играющий в лучах солнца, слегка выступающие скулы и чистый высокий лоб. Тонкий нос с трепещущими породистыми ноздрями сообщал о поколениях аристократических предков. Светло-русые волосы вились надо лбом, и Маша подумала, что в солнечный день, вероятно, они светятся на свету. Тут Маша одернула себя:
«Что это я! Как я могу…»
Она начала стыдить себя тем, что увлеклась разглядыванием молодого человека и даже (о ужас!) была им очарована!
«Как знать, – вдруг подумала она. – Может, он, как и я, всего лишь вынужден подчиниться родительской воли и ни в чем не виноват. Ведь он никогда меня не видел, а я уже злюсь на него…»
Действительно, Никита Александрович никогда не видел Машу. Он был хорошо знаком с ее отцом, Михаилом Федоровичем. Они встречались и в Петербурге, и в Москве. А раньше, безусловно, виделись и в поместье. Но когда Никита покинул отчий дом для дел службы, Маша была совсем еще ребенком и он не помнил ее.
Теперь же, после этого случая, когда им довелось так трагически познакомиться, он впервые имел возможность увидеть свою невесту.
Маша была не права, когда думала, что князь лишь подчиняется отцовской воле. Действительно, женить сына хотел непременно именно старый князь Мещеряков. Никита не сопротивлялся отцу. Он ни в кого не был влюблен, никого не имел на примете, а жениться полагал своим долгом по отношению к отцу. Поэтому согласился. Старый князь, конечно, заверил сына, что невеста – красавица, достойная во всех отношениях девушка и, уж конечно, непременно полюбит его, ведь у нее тоже никого не было на примете. Но теперь, поглядывая на Машу, Никита понимал, что, видно, не так-то просто будет ему снискать любовь своей будущей жены.
Лицо Маши, спрятанное в полутьме горницы, тем не менее выражало все ясно для того, кто желал прочесть на нем. И то, как она выдернула руку, и то, как посмотрела на него. И то, как сидела теперь с несчастным видом и делала вид, что он ее ничуть не интересует, все это явственно свидетельствовало не в его пользу.
«И не удивлюсь, – думал князь, – что она в кого-нибудь уже влюблена, а расчеты наших отцов препятствуют ее счастью».
При этом Никита Александрович поддерживал оживленный разговор с Михаилом Федоровичем, который пытался загладить неприятное впечатление от поступка Машеньки. Видя, однако, что молодой человек ничуть не сердится, а, напротив, с любопытством посматривает в сторону его дочери, Михаил Федорович решил немного помолчать и даже сказал, что выйдет на двор, проверить, как там дела у его людей, чтобы оставить молодых наедине. Так он и поступил.
Никита и Маша остались одни в горнице. Воцарилось молчание, и довольно неловкое, ибо оба хотели бы заговорить, но ни один не знал, с чего начать. Никита теперь уже открыто смотрел на девушку, которая отвернулась от него и делала вид, что греет руки о бок печки.
Жена смотрителя уже помогла ей раздеться, сняла шубу, шали и капор, и Маша теперь сидела в своем простом платье, в котором была в монастыре, и с непокрытой головой.
«Какая же она и в самом деле красавица», – думал молодой человек.
Ему оставалось только молча любоваться ей, ибо он все еще не решался прервать молчание. Да и молчать теперь для него в удовольствие. Он наблюдал, как она волнуется, сидя с ним в одной горнице. Как делает вид, что он ее совсем не интересует, и как хочет и вместе с тем боится посмотреть на него. Волнение ее было так заметно! Она наклонила головку и время от времени взволнованно вздыхала.
Черный локон струился по ее шее и спадал на платье. Никита залюбовался им и этой грациозной шейкой и прекрасной головкой, склонившейся перед ним, как поникший цветок. Вся она была воплощением юности и красоты. И в те несколько мгновений, что он смотрел на нее, молодой человек почувствовал, что если до сих пор ему было совершенно все равно, на ком жениться, то вот теперь он понял, что только она – Машенька, как он уже называл ее в своих мыслях – должна стать его женой. Теперь это было непременным условием его счастья, ибо он со всей определенностью влюбился.
Но вот она… Его чувства совсем не повод для того, чтобы она ответила ему. И благодарность, которой она, кажется, вовсе не испытывает, тоже не причина для начала любви. И тут, как на всякого влюбленного, на Никиту набросились самые разнообразные сомнения и переживания. Он решил непременно прервать это молчание.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он первое, что пришло ему в голову.
– Хорошо, – ответила Маша.
При его вопросе она вздрогнула, испуганно посмотрела на него, но все же ответила.
– Вы, верно, сильно испугались, – продолжал он.
– Да… Это было ужасно! – ответила она с чувством, тут же вспомнив пережитые страшные мгновения. – Я очень вам… благодарна, – добавила она, чуть погодя.
– Я рад, что смог оказать вам такую услугу… Что мог оказать себе такую услугу, – тише прибавил он.
Маша недоуменно посмотрела на него:
– Как это? Что вы имеете в виду?
– Ваша жизнь, – сказал он и серьезно посмотрел на нее, – имеет для меня большую ценность. Вы не можете не знать этого.
Маша покраснела и ответила:
– Всякая жизнь имеет ценность.
– Верно, – согласился Никита.
– Я… я должна… – начала вдруг девушка, – извиниться перед вами. Я была неучтива… Ведь вы…
– Полноте, – сказал Никита Александрович. – Вам не за что извиняться. После тех страхов, что вы пережили во время метели, вы могли как угодно вести себя. Тут уж не до церемоний. Впрочем, позволю себе заметить, что я восхищаюсь вашим присутствием духа. Не всякая молодая девушка в подобном положении будет так спокойна.
Маша смущенно улыбнулась и подумала про себя, что, слава Богу, он, кажется, ничего не заметил! И вовсе не обиделся.
Если бы она только знала, что он заметил все, абсолютно все. И ее взгляды, и жесты, и то, как она сидит перед ним, как выглядит. Он пытался даже проникнуть в то, о чем она думает и с удовольствием бы узнал все ее секреты, но это было невозможно. Поэтому Никита вздохнул и более ничего не сказал.
Тут, кстати, вернулся и Михаил Федорович. Он заметил, что между молодыми людьми как будто нет никакого разлада, что Маша уже не так нахохлилась в своем углу у печки, а Никита Александрович вообще будто пребывает в прекрасном состоянии духа.
– Может, теперь и ты выпьешь чаю, Машенька, – обратился он к дочери.
– С удовольствием, папенька, – ответила девушка и подошла к столу.
Никита и Михаил Федорович продолжили беседу. Молодой человек отвечал на вопросы Глебова, особенно охотно на те, что касались поместья его – Мещоры и устройства в нем нынешних дел. Весь это разговор будто предназначался для Машеньки, и она слушала его, ничего не говоря.
Этой мирной картиной и завершился такой полный переживания день.
5
С поры знакомства прошло совсем немного времени. Наступило Рождество и протекло, принеся за собой Святки. Во все эти дни семейство Глебовых часто принимало гостей и столь же часто отвечало на предложения. Из Столицы приехал Дмитрий, брат Маши, и отец старался для него устраивать как можно больше развлечений. Но не забывал он и Машу. Михаил Федорович считал своим прямым долгом как можно чаще вывозить дочь и делать так, чтобы Маша и Никита Александрович виделись. Для сего он даже выписал на время праздненств из столицы старую свою родственницу – тетку покойной супруги, чтобы дать Маше возможность выезжать везде. Все эти поступки имели только то следствие, что Маша стала, безусловно, чаще думать о Никите.
Однажды, в один из тех вечеров, когда она оставалась дома, Маша думала именно о нем. Правду сказать, последнее время она думала лишь о Никите да об Алексее. Один неизменно вызывал в мыслях другого. Когда она думала о своей любви к Алексею, то тут же вспоминала о своем женихе. Когда же на ум ей приходил Никита, то Маша сразу же думала об Алексее.
Каждая встреча убеждала ее в том, что ее первоначальное мнение о Никите было не совсем справедливо. Более того, сколько ни пыталась она убедить себя в том, что князь Никита Александрович дурной человек и совершенно ей неприятен, это удавалось ей все хуже и хуже. Ничего плохого ей не удавалось найти в нем. Кроме того, он был вовсе ей не противен. Маша пыталась возродить в себе все те чувства, которые были в ней до того, как она узнала Никиту и познакомилась с ним. Она даже ловила себя на мысли, что, не будь Алексея, она могла бы увлечься Никитой. Но тут же Маша обрывала себя в ужасе, ведь она такими мыслями предавала Алексея, предавала свою любовь к нему! Да и отец, который настаивал на этом браке, не способствовал зарождению нежных чувств к жениху. И однако… Однако она вспоминала именно ту встречу, которая сильно изменила ее взгляд на Никиту…
Все соседи почитали своим долгом пышно праздновать Рождество и Святки. Святочные балы устраивались и в поместьях, и в городе у губернатора, бал устроили и офицеры N-ского полка, в котором служил ротмистр Лович.
Самым роскошным был, конечно, бал у губернатора. Губернатор, граф Прозоровский, сам богатейший псковский помещик, собирал вокруг себя самое изысканное общество. Конечно, Глебовы были приглашены на бал одними из первых: глава семьи Михаил Федорович, владелец полутора тысяч душ и немалого состояния золотом, его сын Дмитрий, имевший уже немалый чин и влияние в Петербурге и красавица дочь были украшением и гордостью любой гостиной. В общем, почти все окрестное помещичье дворянство было приглашено к Прозоровскому. Там же был и молодой князь Мещеряков. Старый князь оставался дома по нездоровью, а Никита Александрович с удовольствием отправился вкусить праздничных увеселений. Он желал сравнить свои впечатления от празднеств за границею, и готов был сделать выбор в пользу развлечений, принятых в его родном Отечестве. Губернатор пригласил и офицеров N-ского полка, среди приглашенных был и Алексей Иванович Лович.
Маша, разумеется, мечтала о встрече с Алексеем. Этот бал представлялся ей самым подходящим местом для свидания. Так удобно будет обсудить им все подробности их будущего в мазурке или котильоне, маскируясь под обычную мазурочную болтовню. Маша и Алексей давно не виделись и почти с лета не имели случая быть наедине. Все, что подкрепляло девушку, это были воспоминания о том разговоре, что состоялся у них у пруда в имении Пановских.
Но, едва прибыв в дом губернатора и войдя в бальную залу, Маша тут же увидела князя Никиту, который, разумеется, также заметил ее, поклонился ей, поклонился Дмитрию, Михаилу Федоровичу и, благодаря последнему, завязал разговор со всем семейством. Тут же он пригласил Машу на полонез, которым открывался бал, и она не посмела отказать. Имея столь счастливый случай, Никита Александрович, немного помедлив, попросил дозволения и на вальс. И вновь Маша не посмела отказать, хотя это совершенно испортило ей настроение! Князь Никита затем раскланялся и отошел, в ожидании начала танцев, желая перемолвиться парой слов со своими приятелями, которые тут у него были. Маша же, увидев Лиду, подошла к ней. Подруги весело расцеловались.
– Такой приятный этот дом! Самые лучшие балы у губернатора, ты не находишь? – спросил Лида.
– Вероятно, – пожала плечами Маша. – Они бывают так редко, что, видно, кажутся такими необычными из-за этого.
– Вовсе не редко. Просто Михаил Федорович не любит выезжать. А губернаторша так каждый месяц задает праздники да балы. У нее это в обычае, развлечься-то тут более нечем, как только друг к другу в гости ездить. Тебя уж пригласили?
– К сожалению, да, – уныло ответила Маша.
– Вот так-так! Что это значит, к сожалению? Ты, счастливица, не гневи Бога! – вскричала Лидия. – Я вот, увы, совсем не уверена в своем будущем на сегодняшний вечер.
– А я уверена… Оно будет скучным и несчастливым…
– Глупости! Кто тот кавалер, которого ты едва терпишь? – лукаво улыбнулась Лида.
– Князь Никита Александрович Мещеряков.
– Жених?
– Ах, Лида! – воскликнула Маша. – Не произноси этого слова!
– Тише, глупенькая, – осадила ее подруга, – нас могут услышать.
– Ах, ну и пусть! Мне все равно!
– Напрасно… Напрасно ты пренебрегаешь таким молодым человеком, как молодой князь!
– Но ты же знаешь, – пылко зашептала Маша подруге, – когоя люблю…
– Увы, да, – так же шепотом отвечала Лидия, – да, знаю… Но позволь тебе указать на опрометчивость твоего выбора, дорогая моя…
– Лида!
– Дай уж мне сказать! – Лидия взяла Машу под руку. – Князь Никита Александрович и молод, и хорош собой, и учтив, не зря же он пригласил тебя на первый танец! К тому же он богат, и он – князь. Завидная партия не только в наших краях, но и в столице. Я знаю немногих, кто бы отказался от такого выгодного брака. Ротмистр же Лович, совсем напротив… Да, он тоже молод и красив, но он не богат. И происхождение его и доходы самые темные. О нем ходят сплетни… И такие сплетни, которые никто не решится повторить перед нами, девицами, вслух…
– Но он любит меня, – возразила Маша. – И я люблю его…
– Вот! Тылюбишь его… И это не дает тебе смотреть прямо на происходящее, дорогая моя…
– Лидия, – прервала подругу Маша, – если ты желаешь и впредь быть мне подругой, то не смей говорить дурно об Алексее Ивановиче. Ты, ты сама, – она посмотрела Лиде в глаза, – ты сама знаешь что-нибудь такое, что рисовало бы дурные наклонности Алексея?
Лидия помолчала:
– Признаться честно, нет…
– Ты была свидетельницей его дурных поступков?
– Нет…
– И не смей больше ничего говорить. Он любит меня, и я люблю его… В нем мое счастье, – сказал Маша тихим голосом.
Лида насупилась и ничего не ответила. Некоторое время подружки стояли рядом совершенно молча, но Лидия первая прервала молчание, заметив:
– Вон идет твой Алексей.
Маша засияла. Это было настолько заметно, что Лидия подосадовала в душе на такую неосмотрительность подруги. Тем временем Алексей Иванович раскланялся с барышнями, и пригласил Машу на котильон, а Лидию на полонез, ибо Маша сразу же сообщила ему, что первый танец у нее уже отдан. И назвала кому. Алексей сделал вид, что раздосадован, хотя ему было чуть ли не все равно. Лидия же явно обрадовалась, что ей не придется сидеть у стены в самом начале бала. Тут же распорядитель бала объявил о начале танцев. Никита Александрович при этих словах оказался рядом с Машей. Он поклонился Лидии, с которой был знаком, кивнул Алексею Ивановичу и подал Маше руку.
Тут надобно особо отметить все устройство губернаторского бала. В отличие от многих танцевальных вечеров, столь частых у любого помещика в округе, где танцевать незазорным и даже обязательным для себя считали и многие маменьки, составляя премилые пары с отцами семейств, губернаторский бал отличался светскостью, роскошью и тем ароматом beau monde [1]1
Здесь: ароматом высшего света (фр.).
[Закрыть], что так уместен в богатых и аристократических домах.
Огромная анфилада комнат, роскошно убранная гирляндами цветов, была богато освещена. В хрустальных люстрах, канделябрах горели сотни свечей. Широкий коридор был убран боскетом, на благоухающих розанах сидели настолько искусно изготовленные бабочки, что их так и хотелось изловить. Здесь были и буфет, лакомства из которого таскали кучами, и дамская гостиная, как и положено при всем устройстве большого бала, а также два оркестра и прочие затеи.
По залу скользили богато и щегольски одетые дамы, мужчины с лентами через плечо, военные, одетые согласно столичному этикету в мундиры с открытыми лацканами, белые, короткие до колен суконные панталоны, шелковые белые чулки и башмаки с серебряными пряжками, также с треугольными шляпами, с черными или белыми перьями, в руках, и без шпаг. Статские были в мундирах по форме и также в чулках и башмаках.
Все эти господа при первых звуках музыки плавно заскользили по залу со всей возможной грацией, выпестованной в танцевальных классах самых разнообразных танцмейстеров. Первую пару составил хозяин дома граф Прозоровский с наипочетнейшей гостьей – княгиней Барятинской. Во второй паре графиня Прозоровская, супруга графа, шла с князем Барятинским. Далее составилась длинная цепочка вышагивавших в польском. Князь Мещеряков и Маша следовали поодаль от Алексея Ивановича и Лидии. Полонез начался в парадной зале и продолжался в отдаленных комнатах. Вся колонна повторяла движения, которые задавала первая пара. Польский длился не менее получаса и был прогулкой по залам. Здесь легко было бы завязать беседу, но и князь Мещеряков со своей дамой, и ротмистр Лович хранили полное молчание, и никто, глядя на них впервые, не заподозрил бы молодых людей в близком знакомстве.
Однако влюбленные никогда не бывают без дела. Маша смотрела на Алексея и восхищалась его изяществом, которое он проявлял в танце. Никита же смотрел на Машу. Ее рука в белоснежной перчатке, грациозно и легко опиравшаяся на его руку, тревожила воображение. Ему казалось, что Мария Михайловна обладает редким изяществом, и он бы не взялся ее сравнивать ни с кем в этом зале. Точнее, он не стал бы сравнивать никого с нею, ибо всякая дама и девица проигрывали в его глазах по сравнению с Машенькой.
Изящная легкая ножка, плавно скользившая по паркету, стройный стан, изящная посадка головы на стройной белоснежной шейке… Белое платье и тонкая нитка жемчуга, все это так оттеняло красоту темных волос и глаз! И при этой плавности все же чувствовались природная живость и порывистость, которые придавали столько очарования девушке. Никита чувствовал, что теперь он может только молча любоваться ею. И если бы вдруг ему надо было бы заговорить, он бы не смог, настолько он был очарован и влюблен.
Маша же вовсе не обращала внимания на то, какое впечатление она создала в своем кавалере. Она, двигаясь в заученных стройных движениях, лишь думала о том, как она будет говорить с Алексеем нынче.
Следующим танцем был вальс, а Маша с нетерпением ждала мазурку, которая в ее бальной книжке была записана за Алексеем. Но мазурку надобно было еще ждать. После вальса, который Маша не танцевала, потому что у нее в этом танце очень кружилась голова и она неизменно отказывалась от него по недостатку выносливости, следовала вошедшая в последнее время в моду французская кадриль. Пары танцевали не все вдруг, а соблюдая строгую очередность, и Маша, которую тоже ангажировали, с удовольствием поучаствовала в этом развлечении. Но душою бала, конечно же, была мазурка, так долго ожидаемая Машей! И вот ее миг настал. Вся изобретательность, вся способность к импровизации проявлялись кавалером в этом танце, все очарование грации доставалось на долю партнерши. Но также мазурка, что было важнее всего, служила руководством для соображений насчет сердечных склонностей. Сколько сделано было признаний под звуки живой мазурочной мелодии!
Однако человек лишь предполагает… Мазурка не принесла Маше ничего нового. Алексей вновь говорил какие-то общие и пустые вещи, заметив девушке, что теперь говорить о важных вещах не совсем удобно, ведь Михаил Федорович не сводит с них глаз, да и вокруг помимо ее батюшки столько любопытствующих лиц. Непременно надобно найти иной способ объясниться, но удастся ли это нынешним вечером?
Маша была так явно огорчена, что это бросалось в глаза. Алексей призывал ее найти в себе силы и улыбаться. Он говорил:
– Мария Михайловна, будьте же благоразумны.
Голос его был тих, и слышала его только Машенька, а по виду его никто бы не смог догадаться, о чем он говорит с нею.
– Нельзя, чтобы все видели, что вы огорчены, – продолжал Лович.
– Но как же мне не быть огорченной? – твердила девушка.
– Я понимаю ваши чувства и, поверьте, чувствую то же самое…
При этих словах Маша посмотрела на него, его лицо выражало такое явное сожаление, что она почувствовала невольное удовлетворение от того, как он любит ее.
– Но здесь ваш отец, ваш жених!
– Не говорите о нем!
Маша невольно оглянулась и увидела Никиту Александровича, который весело вытанцовывал мазурку с какой-то незнакомой ей дамой. Па его были простые, безо всякого топанья, которым тут страдали многие, предпочитая бравурный стиль изысканному. Но притом держался он благородно и картинно. Фигуры у него и его vis-a-vis [2]2
Визави, партнер (фр.)
[Закрыть]выходили грациозными в высшей степени. Все было легко и увлекательно. А уж в умении броситься на колени он, пожалуй, превосходил всех в этом зале.
– Вот столичная выучка, – пробормотал Лович, вслед за Машей глядя в сторону князя Мещерякова.
Маша вопросительно посмотрела на Алексея:
– Право, но кто может сравниться с бравыми офицерами?
– Любой столичный франт имеет перед нами, провинциалами, преимущество.
– Вы не правы, – попыталась возразить Маша.
– Оставим это, – решительно закончил Лович.
Тут уже они прекратили всякий разговор и благополучно завершили танец. Причем Алексей Иванович ничуть не менее ловко и красиво танцевал мазурку, чем князь, и Маше было вовсе не стыдно за такого кавалера.
Танец был окончен, и ротмистр твердой рукой вел девушку к стульям, стоявшим у стены.
Там уже сидела Лидия, и Лович почел, что теперь лучше Маше побыть именно рядом с приятельницей, а не с родней.
– Возьмите же себя в руки, не выдавайте себя… Не выдавайте нас…
– О да…
Это «нас» возымело магическое действие на Машеньку. Она тут же пришла в себя при мысли о том, что может навредить Алексею, да и себе. Если кто-нибудь проникнет в их замыслы, то им несдобровать обоим.
Девушка благополучно села рядом с подругой, Алексей раскланялся перед барышнями и отошел. Некоторое время Маша и Лидия, обмахиваясь веерами, молча сидели. В зале стояла такая духота, и обе девушки так были разгорячены танцами, что пока им не хотелось даже разговаривать, а хотелось просто отдохнуть.
– Как хочется пить, – пробормотала Лида.
Маша не ответила. Девушка была невыносливой танцоркой. Два-три танца, и она была уже почти без сил, в отличие от многих других барышень, способных танцевать ночи напролет до самого утра. При всей своей природной живости, она обладала довольно слабым сложением, что многим казалось противоречивым и странным. Да нынче еще и этот разговор… Точнее, не разговор даже, а невозможность говорить о желаемом. Ее настроение было испорчено окончательно.
Распорядитель объявил вальс, и Маша увидела, что к ней подходит Никита Александрович. Она решила, что откажется танцевать с ним, и просидит весь танец под защитой Лидии. Но подруга, оказалось, была уже ангажирована, и при первых звуках вальса Лидия выпорхнула, опираясь на руку веселого гусарского корнета.
– Позвольте предложить вам руку, – обратился Никита к Маше.
– Прошу меня простить, Никита Александрович, – сказала она, – но я хотела бы не танцевать теперь. Я так устала. – При этих словах Маша взглянула на него, и вид у нее был такой измученный и несчастный, что ни одного возражения не нашлось у молодого человека.
Он даже вовсе не удивился ее ответу. Напротив, он разволновался, и предложил девушке воды. Маша отказалась. Ей совсем не хотелось пить. Никита остался стоять рядом с нею и, слегка наклонившись, спросил:
– Быть может, следует отыскать вашего папеньку?
– Нет, нет. – Ей менее всего хотелось теперь видеть папеньку.
Молодой человек счел своим долгом остаться с Машей. Она бы, конечно, предпочла, чтобы он ушел. Но сказать ничего подобного не посмела. Некоторое время молодые люди провели в совершенном молчании. Молчали они так долго, что Дмитрий, Машин брат, наблюдая молодых людей со стороны, заметил отцу, что и жених, и невеста кажутся чрезвычайно сдержанными людьми, хотя он, Дмитрий, доподлинно знает, что и тот, и другая от природы обладают изрядной долей живости и решительности.
Наконец, Никита прервал молчание, решив спросить, как теперь чувствует себя его собеседница.
– Хорошо, – коротко отвечала ему Маша.
– Мне казалось, – продолжил князь, – что вы любите танцевать и, должно быть, не знаете в этом усталости. Однако теперь вижу, что я ошибался…
– Странно, отчего вы так решили? Кто вам сказал, что я так люблю танцы?
– Никто, право… Но ваш батюшка отзывался о вас, как об особе весьма решительной и бойкой.
– Я удивлена, и весьма… Какую мой батюшка имел причину говорить обо мне именно так? – спросила Маша.
– Не знаю. Видимо, он желал мне заранее дать знать о ваших недостатках, – усмехнувшись втуне, ответил Никита.
– О недостатках? – недоуменно переспросила Маша. – О недостатках?… Это просто!… – Она не могла подобрать ни слова и кинула на собеседника возмущенный взгляд. – Какое вы имеете право намекать на мои недостатки? Вы же ничего обо мне не знаете! И моя усталость, какой же это недостаток?
– Простите, но, видимо, я неверно понял вашего батюшку. Михаил Федорович, вероятно, имел в виду что-то иное… Да и теперь я неточно объяснился… Я не хотел обидеть вас, сударыня, право… – Никита сделал вид, что раскаивается, хотя в душе развеселился неимоверно.
Усталость и огорчение Маши как рукой сняло. Она вся пылала негодованием, и вся свойственная ей от природы живость проявилась, как никогда лучше.
– Михаил Федорович просто говорил, что гордится вами и тем, что вы совсем не похожи на жеманниц, которые нынче так модны. Он уверял меня, что ценит в вас именно вашу естественность, которая так выгодно отличает вас от прочих девиц.
«Папенька смел ему меня нахваливать! – кипя негодованием, думала Маша. – Будто желал непременно навязать меня именно этому… князю надутому!»
– Но вы говорили о моих недостатках, – все еще не могла успокоиться Маша.
– Что вы! Я, верно, оговорился, – сделав недоуменный вид ответил Никита. – Я не говорил ни о каких недостатках. Я имел в виду cлабости…
– Слабости? – тут Маша совершенно не нашлась, что сказать.
Слабости, это что-то уж совсем нехорошее. Только соображения приличий заставили девушку промолчать и не сказать тут же, что она никогда более не желает видеть его, и тем более никогда не станет женой Никиты Александровича. Она бы тут же выпалила, что любит другого и что непременно будет только с тем, кого любит, чтобы этот невоспитанный князь замолчал, чтобы только увидеть, какое недоуменное будет у него лицо!
Но ничего этого она сказать не могла. Молодой же человек поклонился ей и сказал, что имел в виду лишь только физические слабости. Которые и не дают ей наслаждаться танцами в той мере, в которой это делают другие.
– Ну вот, видишь? – глядя на их оживленной диалог, заметил сыну Михаил Федорович. – Они будто хорошо познакомились и коротко сошлись. Думаю, дело сладится… Теперь даже и не подумаешь, что оба они сдержанные люди, не так ли?
