Текст книги "Колокола любви"

Автор книги: Наталия Вронская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

11

– Что я вижу! – Буянов схватил приятеля за руку. – Это она! О, чудное виденье…

– О ком ты? – Храбров беспомощно оглядывался вокруг, пытаясь сообразить, кого имеет в виду его друг.

Оба прибыли на бал, устроенный князем Мятлевым в честь именин его супруги с большим опозданием, и теперь созерцали веселье в самом его разгаре.

– Да вот же! Ты разве не признал ее? – И ротмистр указал на Лизу, стоявшую подле Дарьи Матвеевны. – Что за чудо эта девушка! Ты помнишь, с каким хладнокровием она смотрела на этих разбойников?

– Помню, – рассмеялся Храбров. – Только я не помню, чтоб ты был так влюблен…

– Да как же! Я уже тогда готов был изъяснить свои чувства!

– Ты – пожалуй. Но она… – Храбров усмехнулся. – Припоминаю… кажется, ее зовут Елизавета Павловна?

– Да, верно.

– Так вот припоминаю, что Елизавета Павловна не питала к тебе особой благосклонности. Более того, она была холодна и пресекла все твое кокетство.

– Мое кокетство? Ты это о чем? – возмутился Буянов.

– Да все о том же. Ведь ты неугомонный тип. Смотри, как бы не сделалось худо. В один прекрасный день какая-нибудь милая девица так отошьет тебя, что своих не разберешь!

– Да отчего же отошьет? – прищурился Буянов. – Может, совсем напротив? Согласится.

– Согласится?

– Да, составить мое счастие! – ухмыльнулся ротмистр.

– Повеса неугомонный!

– Погоди, вот я сейчас приглашу ее на вальс. – И, не слушая замечаний приятеля, Буянов ринулся вперед.

Лиза, отдыхавшая подле тетки после мазурки, которая преизрядно ее утомила, с удивлением обнаружила перед собой ротмистра Буянова, которого хорошо запомнила. Ротмистр расшаркался перед Лизой и ее теткой и, не вдаваясь в воспоминания, ангажировал девушку на вальс. Улыбнувшись, Лиза согласилась. Они начали вальсировать.

Буянов тут же принялся говорить, как счастлив он ее видеть и как он полон восхищения только при воспоминании о ее храбрости тогда, на станции, перед лицом столь суровой опасности.

Лиза, смеясь, возражала и говорила, что вовсе не достойна подобного восхищения.

– Отнюдь! – твердил Буянов. – Я восхищен вашим холоднокровием! Поверьте, немного знал я мужчин, обладавших такой выдержкой перед лицом опасности.

– Но вы, без сомнения, принадлежите к числу этих невозмутимых храбрецов? – лукаво спросила Лиза.

– О нет! Я вспыльчив и безумен в бою!

– Должно быть, этим вы повергаете в страх своих врагов и наводите ужас на тех, кто пытается вам противоречить!

– Вы смеетесь надо мной? – сдвинул брови Буянов в притворном гневе.

– Ничуть! – серьезно ответила Лиза.

– Я не сомневался в вашей смелости! Вы не дрогнули перед человеком, перед которым француз дрожал как осиновый лист в достопамятном двенадцатом году, хотя я был очень свиреп только что, подозревая, что вы насмешница!

– Благодарю.

– Более того, я очарован не только вашей храбростью. В вас нет ни одного качества, ни одного свойства, что не вызывали бы во мне искреннего восхищения.

– Нет, перестаньте… Перестаньте немедленно! Я не желаю слушать, – нахмурилась девушка.

Впрочем, она совершенно не рассердилась. Ей было приятно это восхищение, хотя, как она и подозревала, оно было более показным и молодеческим, нежели истинным.

– Нет, вы не смеете мне запрещать, – продолжал Буянов. – Не отнимайте у меня последнюю надежду, последнее счастие…

Лиза весело смеялась и не видела, что Владимир пристально наблюдал за ее веселой болтовней издалека. Он не танцевал и какое-то мрачное удовольствие находил в том, чтобы смотреть, как Лиза кружится в танце и весело и просто говорит что-то своим кавалерам.

Буянов, который теперь блистал с ней на паркете, что-то, должно быть, очень приятное говорил Лизе, если она так довольна. Когда танец окончился и ротмистр раскланялся с девушкой, Владимир вздохнул с облегчением.

– Кокетка, – прошептал он ревниво.

Между тем в другом конце бальной залы, у буфета Буянов пил шампанское в компании с капитаном Храбровым и поэтом Буниным, который неумеренно восхищался красотой Елизаветы Павловны. Он только что танцевал с ней, и это, а также ее безыскусная беседа с ним, будто и не было промеж ними никакого объяснения, преисполнило его новыми надеждами. Бунин приятельствовал с Храбровым и поэтому без стеснения делился с ним своими чаяниями. Но изъяснялся он настолько туманно, что понять его мало кто смог бы. А посему Буянов, который слышал все излияния поэта, но ничего не понял и, занятый только собой, полагая, что лишь вокруг него кипит жизнь и бурлят чувства, вдруг повел следующие речи.

– Черт меня побери, если я тотчас же не объяснюсь! – воскликнул он. – Да я буду презирать сам себя, ежели отступлюсь!

– Позвольте, – протянул Бунин. – Что значит объяснюсь? Сомневаюсь, чтобы Елизавета Павловна была к вам расположена.

– Э, да ты-то откуда знаешь? – Буянов нахмурился. – Не хочешь ли ты сказать, приятель, что более моего осведомлен о предпочтениях прелестной дамы моего сердца?

– Вот как? – взвился Бунин. – Елизавета Павловна уж дама вашего сердца?

– Тише, тише! – пытался угомонить приятелей Храбров. – Право, стоит ли так спорить о сем предмете?

– Шалишь, друг мой! – Буянов стал серьезен и почти строг. – Неужто ты всерьез спрашиваешь? Предмет преважнейший! Елизавета Павловна стоит и не таких споров! Она стоит…

– Чего же? – раззадоренный Бунин желал непременно разозлить соперника, которого внезапно увидел в Буянове.

Буянов прищурился и, смерив взглядом поэта, медленно произнес:

– Такой ангел, как прелестная Елизавета Павловна, стоит и жизни… Я говорю тут, ежели вы не поняли, о поединке, который только один может доказать истинные чувства.

– Да ты в уме ли, Буянов? – сказал Храбров. – О чем ты говоришь? Не вижу ни малейшего повода для поединка!

– Ты, друг мой, молчи! – насупился ротмистр. – Ты не видишь ничего, потому что не влюблен… А я тут перед собой, – Буянов уставился на поэта, – вижу, кажется, еще одного искателя?

– Как же это понимать? Вы желаете драться? Бунин весь подобрался и был уж готов ко всему.

– Конечно, будь вы военным, я бы не сомневался, – тянул ротмистр, – но чего ждать от статского?

– Уж не подозреваете ли вы меня в трусости, сударь? – Поэт разошелся не на шутку.

Буянов смерил Бунина взглядом, впрочем, вовсе не презрительным, а внимательным.

– Так вот! – воскликнул поэт. – Никто и никогда не смеет подозревать меня в трусости! Более того, – вдруг понизил он тон, – Елизавета Павловна мне дорога не менее, а может быть, и более вашего, и, как знать, кого из Нас она предпочтет.

Бунин уже и позабыл, что Лиза напрочь отвергла его ухаживания. Теперь молодому человеку казалось, что она, узнав о его подвигах, оценит его чувства и по-новому взглянет на его искательства.

– Что слышу? Соперник? – прищурился ротмистр.

– Друзья мои, утихомирьтесь! Что толку в том, что вы теперь поссоритесь и после будете стреляться? – говорил разумный Храбров. – Разве этим привлечешь к себе сердце девушки?..

– Ах, молчи! – прервал рассуждения приятеля Буянов. – Что же, – обернулся он к поэту, – согласны ли вы на дуэли выяснить, кому будет принадлежать счастие первенствовать в любви?

– Дуэль? Полно! – Но Храброва уже никто не слушал.

Шампанское изрядно затуманило и влюбленную голову поэта, и мысли бесшабашного гусара.

– Дуэль? Непременно, ротмистр! – залихватски усмехнулся поэт.

– Итак, это утро мы уж не берем, а послезавтра в шесть часов я жду вас на Петергофской дороге. Впрочем, есть ли у вас секунданты? Может быть, стоит…

– О нет, – прервал соперника Бунин, – в друзьях у меня недостатка не будет! Будут и секунданты. Благоволите сообщить, куда их прислать.

Буянов назвал адрес и прибавил, стараясь вложить в свой тон как можно более спокойствия и благородства:

– Выбор оружия я оставляю за вами, сударь, как зачинщик спора.

– Прекрасно, тогда пистолеты. Не угодно ли?

– Вполне!

– Господа, господа! Опомнитесь! – Храбров не знал, что и говорить. – Ведь ни с того ни с сего стреляться! Без причины!

– Позволь, что значит без причины? Любовь уже не причина для благородного поединка?

– Какая любовь? Да я впервые слышу, чтобы ты был влюблен!

– Храбров, ты попросту меня не знаешь, – спокойно сказал Буянов. – Но все решено. Отправимся домой, надобно как следует выспаться перед дуэлью.

Молодые люди преспокойно раскланялись и уж было совсем разошлись, как вдруг Буянов, обернувшись, спросил:

– Да вы мне, впрочем, не сказали, кто же будет вашим секундантом?

– Подполковник Воейков. Он вам знаком? – спросил поэт.

– А как же! Славный брат-офицер! – воскликнул Буянов. – Что, он еще служит?

– Да, – ответил Бунин.

– И он согласится в сем участвовать? Большой риск… Император не любит дуэлей, а на нем такой чин, да и служит он в столице…

– Не беспокойтесь, – сказал поэт. – Я ручаюсь за свой выбор.

– Что ж, прощайте…

– И все же зря вы это затеяли, господа… – пробормотал Храбров.

– Что? Что такое? – Владимир был вне себя. – У тебя дуэль с ротмистром Буяновым? Что за причина? Притом он известный дуэлист, и он убьет тебя… Весь Петербург знает его бешеный нрав и твердую руку!

– Причина? Конечно же, любовь! – высокопарно воскликнул Бунин, совершенно не слушая друга.

– Но… позволь… – Владимир не мог подобрать слов, – кто она? Я не слышал, чтобы ты был влюблен…

Владимир и вправду никак не мог догадаться, в чем тут дело. Он, хотя и был свидетелем объяснения друга с Лизой, но ведь она ему отказала наотрез, стало быть, она тут ни при чем…

– Это из-за Елизаветы Павловны, – отвечал меж тем Бунин приятелю.

Он не заметил, какое при сих словах сделалось у Владимира лицо. Сначала на нем проступило глубочайшее изумление, а потом недоумение и гнев.

– Этот ротмистр вообразил, что может претендовать на взаимность! Что Елизавета Павловна может его полюбить! Да что он думает… – кипятился поэт. – Я не позволю ему! Чтобы Елизавета Павловна!.. Сама Елизавета Павловна могла его полюбить!

– Что же, – тихо произнес Владимир, – она разве тебя любит?

– Увы, нет, – ответил Бунин, совершенно ничего не замечая вокруг себя. – Но полюбит! Стоит ей узнать, что я дрался на дуэли…

– Ты полагаешь, – прервал его Воейков, – что это будет ей приятно?

– Возможно… – задумчиво ответил поэт. – Должно быть… А что? – Он посмотрел на Владимира. – Да что с тобой? Что ты, как в воду опущенный?

Владимир отвернулся от приятеля и спокойно произнес:

– Скажи мне, куда я должен явиться?

Бунин растерянно передал ему адрес, названный Буяновым, и Воейков, бросив, что скоро будет, скрылся из виду.

12

«Ненавижу! Ненавижу!» – Владимир кинулся на двор. Срочно бежать отсюда – была его первая мысль. Срочно бежать, не то…

Он готов был убить ее, готов был убить себя! Из-за нее уже стреляются! Надо же, такая разумница, такая смиренница… Как она опускала глаза, говоря с ним и намекая на его безрассудства! И вот… Впрочем, что же удивительного? Стоит только вспомнить ее бегство из К., и все сразу сделается ясно. Авантюристка, кокетка! Отчего она бежала от Вяземских? Может быть, там произошла какая-нибудь история… Тетка Ксения что-то знала, от чего-то хотела предостеречь… И монастырь был не угрозой, а самым разумным шагом, который надобно было предпринять? Боже!..

– Я совсем ополоумел, – пробормотал Владимир.

Он вскочил на коня и ринулся на улицу. Надо было отправиться к Буянову, договориться о дуэли…

Господи! Он – секундант! Он не дуэлист, который станет отстаивать право на ее внимание, но секундант человека, который опередил его! Хотя она отказал Бунину, но вдруг это просто уловка? Уловка, чтобы привлечь еще большее к себе внимание, чтобы влюбить в себя раз и навсегда несчастного поэта, чтобы заставить совершать безумства…

«Я с ума сошел. Я сошел с ума! О чем это я? О чем я думаю? Она почти сестра моя, она имеет право… Да она просто должна пользоваться вниманием других мужчин, но не моим! Отчего же я как с ума сошел? Разве я могу… – Мысли его вдруг прояснились и Владимир спросил себя: – Разве я могу любить и ревновать ее?»

И, несмотря на разум, несмотря на справедливые суждения, Владимир чувствовал, что способен убить ее теперь!

– Однако это просто безумие какое-то, – сказал Храбров.

Владимир стоял перед ним с самым мрачным видом. Только что они уговорились об условиях с капитаном. Буянов – виновник вызова – даже не изволил появиться.

– И главное, что за причина? Я слов не нахожу, какая глупость!

– Глупость? Отчего же? – процедил Владимир. – Девица, кажется, пользуется весьма успешно своими чарами… А что, ротмистр был обнадежен?

– Владимир Петрович, я слов не нахожу! – воскликнул Храбров. – И вы туда же! Да глупость это! Никаких авансов, никаких обещаний… Елизавета Павловна, по-моему, весьма разумная и приятная девушка. Да это все Буянов! Он еще тогда, на станции, втемяшил себе в голову, что она ему нравится… А ведь она сразу дала понять, что не потерпит никакого волокитства! Да и выдумать себе, чтоб волочиться за такой особой… Дикость! Это уж приятель мой вообразил, что она без ума от него за то, что он спас ее жизнь от разбойников. Но, по правде, если кто ее и спас, так это господин Алексеев, с которым она путешествовала. Если б он не расслышал того заговора меж смотрителем и его женой, быть может, мы бы теперь все были мертвы. И, конечно, полнейшей глупостью было ротмистру распространяться о своих чувствах при Бунине, дразнить его и прямо вызывать на поединок!

– Что?

Владимир, в продолжение речи будто пришедший в себя, внимательно посмотрел на Храброва и вдруг переспросил:

– О каких разбойниках вы говорите? Да и весь смысл, признаться, от меня ускользнул… Что же все-таки произошло?

– Да разве Елизавета Павловна вам не говорила, когда приехала о происшествии на почтовой станции?

– Да, говорила, – протянул Владимир. – Так это… Так это были вы! Я вспомнил!

– Ну да. И именно тогда Буянов порешил, что влюблен. И принялся дразнить поэта! Глупец! Да оба глупцы!

– Но я подумал, что у ротмистра повод был так говорить и настаивать на своих исключительных правах.

– Да нет, конечно. – Храбров был поражен такими словами. – Елизавета Павловна безусловно милая и приветливая девушка, но она не кокетка. Это сразу видно…

– Вы сняли камень с моей души, – ответил Владимир со столь видимым облегчением, что этого нельзя было не заметить.

– Конечно, – сказал Храбров, – вам, как родственнику, это все было более чем неприятно. Это задевало и вашу честь, и честь вашей семьи… Но при всем безрассудстве моего приятеля поручусь, что ничего не станет достоянием сплетников… Все останется между нами о причинах поединка…

«Да, конечно, мне как родственнику, – думал Владимир. – Он верно сказал… Мне, как родственнику…»

Это слово «родственник» не желало выходить у него из головы. Оно вертелось всю дорогу до дому, все время, что разговаривал он с Буниным, и всю ночь, и все утро по дороге к означенному месту поединка…

Надо заметить, что поэту никогда стреляться не приводилось. Позавчера вечером он был безумно смел, ибо шампанское и любовь ударили ему в голову. Вчера перед Владимиром храбрился, а теперь уже и не знал, что делать. Конечно, отказываться от поединка он не будет, но вот как поступают в подобных случаях? Не окажется ли он профаном перед лицом гусарского ротмистра? Поэту не хотелось вызывать насмешки в свой адрес.

– Послушай, Владимир, – начал он, – я должен кое-что у тебя спросить…

Оба ехали в экипаже, сидя друг против друга. Владимир нервничал, пожалуй, еще больше, чем его друг, но держался. Что будет, когда она узнает о поединке? Этот вопрос мучил его.

– Владимир, – вновь позвал его Бунин.

– Что? – очнулся тот.

– Я хотел спросить… Только ты пойми меня…

– Да, – Владимир с удивлением смотрел на поэта. – Что? Я слушаю…

– Видишь ли… Я никогда не участвовал в дуэли… Я хотел спросить о правилах… Как мне следует себя вести?

– Ты не участвовал в дуэлях? – изумлению Воейкова не было предела. – Так зачем же ты теперь согласился?

– Я же объяснил… – пробормотал Бунин. – Из-за любви… Да ты мне попросту скажи, что мне надлежит делать?

– Попросту? Изволь, – усмехнулся Владимир. – Попросту тебе надлежит взять в руки пистолет и, сходясь с десяти шагов, выстрелить в противника. И убить его или ранить, как повезет. В противном случае он тебя убьет или ранит.

– Да-а, – протянул поэт.

– Кирилл, ты что, боишься? – спросил Воейков.

– Нет! – вскинулся Бунин. – Как ты мог подумать? Я просто не хочу вызывать насмешек своим незнанием правил поединка!

– Конечно, я понимаю… – Владимир озабоченно смотрел на друга.

Бедный! Он пока еще не понял, на что согласился.

– Впрочем, стороны могут примириться, – начал Воейков.

– Нет! Примирение невозможно! – гордо заявил Бунин.

– Как знаешь, Кирилл, – ответил ему Владимир.

К месту дуэли они прибыли вовремя. Но противники уже их ждали. Храбров, следуя договоренности, раздобыл и привез с собой заспанного доктора, привычного к подобным историям.

– Господа, примиритесь! – согласно обычаю произнес капитан.

Оба противника молчали.

– Полагаю, что примирение невозможно, – ответил Владимир.

– Что ж, тогда… – произнес Храбров, – вот оружие.

Пистолеты явились на свет Божий, противники взглянули сперва на них, потом друг на друга…

Владимир взял саблю и воткнул ее на том месте, к которому предполагалось сходиться. Они с Храбровым отсчитали шаги и поставили дуэлистов друг против друга. Буянов разделся до рубашки, и поэт последовал его примеру. Храбров невольно вздохнул.

– Сходитесь! – произнес капитан. Бунин неверными шагами двинулся вперед.

Буянов, как человек более решительный, резво двинулся с места и, достигнув определенной ему отметки, вскинул руку с пистолетом, поднял ее наверх и выстрелил… в воздух!

Храбров ахнул и закусил губу.

«Шельмец! – промелькнуло у него в голове. – Играет со смертью!»

Бунин, замерев на миг перед выстрелом и вдруг осознав произошедшее, также поднял руку и выстрелил в воздух.

– Молодец! – крикнул капитан. – Оба молодцы!

И Храбров кинулся вперед к спорщикам.

– Вот это дуэль! Всем бы так!

Владимир рассмеялся. У него отлегло от сердца. То, что должно было иметь конец кровавый и трагический, сделалось смешно и вовсе не страшно. Но смех был смехом облегчения, а не обиды.

– Храбрец и гусар! – крикнул Буянов, адресуясь к поэту. – Едем в ресторацию и – я настаиваю – будем пить брудершафт!

– За мой счет! – в тон ему провозгласил Бунин.

– Ну уж нет! – проревел Буянов. – За мой!

– Полно, господа, едемте отсюда! Решим все по дороге, – ответил разумный Храбров. – Да надо отпустить доктора…

– Я этим займусь, – сказал трясущийся от смеха Владимир. – Пока миритесь!

Через пять минут четверка, сделавшаяся вдруг закадычными приятелями, уже катила назад в желании сначала отметить свое примирение в доме Буянова, а уж после отправиться в ресторацию и прокутить там до другого утра.

13

– Барышня! Барышня! – в комнату вбежала горничная, округлившая от страха глаза. – Что я слышала!

Девица только что подслушала разговор между Владимиром и его приятелем.

– Господа стреляются!

– Что? Какие господа? Ты о чем? – Лиза даже подскочила в кресле.

– Только что господин Бунин говорил нашему барину Владимиру Петровичу, что будет стреляться с этим, как его там, ротмистром господином Буяновым из-за… из-за… – Горничная тут замялась и опустила глаза.

– Из-за чего? Да говори же! – крикнула в нетерпении Лиза.

– Из-за вас, – шепнула девушка, подняв лукавые глаза на барышню. – Ух, Елизавета Павловна! Вот это да! – Она была просто в восхищении. – В нашу барышню насмерть влюблены кавалеры, да так, что стреляются! И один – гусар! А то девушка Шубиных хвасталась, что из-за их барышни корнета убили, а из-за вашей, говорит, никого… Вот теперь она замолчит!..

– Параша! – строго прервала горничную Лиза. – Не смей! Слышишь, никому не смей об этом говорить! Клянись тотчас же!

Лиза была так серьезна, что побледневшая горничная тут же поклялась и точно клятву сдержала, хотя и страшно сожалела об этом. А Лиза расспросила о подробностях и выяснила, что поединок состоится утром, на рассвете. Она места себе не находила от страха. Вмешаться не было никакой возможности, да станут ли ее слушать? Она пыталась было заговорить с Владимиром, но тот против ожидания так холодно глянул на нее, что она осеклась и более ни слова не сказала. Она порешила ждать, а там уж как Бог даст. Бедный Кирилл Михайлович!

Когда утром она проснулась и спросила о Владимире Петровиче, ей доложили, что он давно уехал. Лиза думала, что так или иначе он вернется довольно скоро, но его не было ни к часу дня, ни позже… Что, если и он стрелялся, закралась ей в голову ужасная мысль… А если он погиб?..

Что делать? Как поступить? Тетушка с дядюшкой уехали по собственным делам, она же, сославшись на нездоровье, оставалась одна, если не считать прислуги. Но какой от той прок? Вот уже и вечер, а никого нет… Лиза измаялась, воображая себе самые страшные картины. Мысль о сне даже не закрадывалась в ее бедную голову. Она уж видела, что Владимир убит, что убит и бедный поэт, ее поклонник. Но смерть Бунина была не так страшна, как предполагаемая гибель его – Владимира… Лиза ужасалась этой мысли, ловя себя на том, что все это дурно, дурно… Она оправдывалась перед собой, что переживает о родственнике, но правда была не такова… Не родственные чувства терзали ее, вовсе нет…

Наконец внизу стукнула дверь, и Лиза услышала его голос. Прячась за перилами, она встала наверху лестницы и начала вглядываться вниз. Владимир, – это был он, живой и здоровый! – отослал слугу и направился в гостиную. Лиза решилась, отринув всякий страх и все сомнения, спуститься вниз и расспросить его обо всем. Что за глупости, что за дуэли?

– Да, теперь же надо поговорить об этом! – твердо сказала она себе и направилась в гостиную.

Владимир, проведший неплохой день в компании, теперь едва приходил в себя. Надо же! Дуэль завершилась попойкой в недурной компании… Браво! Он от этого дня ждал худшего… Нет, не удалось ей испортить жизнь ни ему, ни бедняге Кириллу. Ах, женщины! Владимир уж не верил, что Лиза тут ни при чем. Непременно что-то было, раз Буянов и поэт так взвились…

– Владимир? – услышал он позади себя неуверенный голос.

«Она!» – мелькнуло в голове.

Он обернулся.

– Что?.. Что с вами?..

«Да он, кажется, пьян, – подумала Лиза. – Вот еще новости…»

Она с опаской покосилась на молодого человека, но уйти не решилась.

– Елизавета Павловна, – медленно произнес он. – Это вы…

Он был вовсе не так уж и пьян, но теперь ему стало дурно. Хмель ударил в голову и вызвал к жизни все те сомнения и переживания, что последнее время не давали ему жить.

– Я рад, – продолжал он. – Нам надо поговорить…

– Да, надо, – согласилась Лиза, хотя она уже сомневалась в затеянном.

Незачем было ей сюда спускаться, право!

– А, может, я пойду и мы поговорим завтра? – вдруг испугалась она.

– О нет! – воскликнул Владимир.

Чтобы не дать ей уйти, он двинулся вперед и внезапно покачнулся.

– Вы пьяны… – с отвращением сказала девушка.

– Да, пьян, – спокойно ответил он. – Из-за вас…

– Из-за меня? – удивилась Лиза. – Из-за меня стрелялись сегодня, из-за меня вы теперь пьяны? Что Кирилл Михайлович… он жив?

– Кирилл? – протянул Владимир. – Вас так волнует его жизнь?

– Волнует!

– Вы, может, любите его? – усмехнулся Воейков.

– Прекратите немедленно! Он жив?

– Жив. Хотя лучше ему было бы умереть. Ведь вы, кажется, отвергли его чувства?

– Да что вы такое говорите? – крикнула Лиза. – Что с ним?..

– Надо же, как вы страдаете, – проговорил он. – Я и не знал, что вы испытываете к нему такие пылкие чувства… Но это все ваше кокетство виной! – обвинил ее Владимир.

– Мое кокетство? – Лиза, глядя на него, испытывала самые противоречивые чувства, но гнев был самым сильным.

Владимир с трудом дошел до дивана и упал на него.

– Возможно, вам приятно было бы узнать, что кто-то погиб из-за вас… Но не обольщайтесь, – говорил он. – Оба живы… Они даже не стрелялись толком… А потом мы все отправились отпраздновать…

– Что отпраздновать?

– Как что? Что все завершилось таким приятным и дружеским образом… – Он пристально смотрел на Лизу.

Она не замечала ни его взглядов, ни его насмешки.

– Слава Богу!.. Все живы… – прошептала она.

– А главное, жив Кирилл, – прибавил он.

Девушка посмотрела на Владимира. Тот не сводил с нее горящих глаз, и она, неверно истолковав его взгляд, бросила:

– Да, я рада, что он жив! Неужели вы думаете, что я желала его смерти?

– Что вы, вовсе я так не думаю… – голос его становился все тише, но глаза оставались живыми, а взгляд острым. – Кокетка… – шепнул он. – Все из-за вас…

– Да я-то тут при чем? – воскликнула Лиза.

– При чем? – Владимир, неожиданно даже для самого себя, вскочил. – Я объясню вам…

Он подошел к ней и схватил ее за руки.

– Перестаньте! Пустите меня!

«Господи, и я волновалась за него!» – мелькнуло в голове у девушки.

– Стоило вам появиться в нашем доме, и все пошло не так… Я с ума сошел из-за вас! Неужели вы не понимаете? – Он наклонился к ней совсем близко. – Неужели не понимаете?..

– Что? – шепнула Лиза.

Она не боялась его, но чувство, которое она теперь испытывала, было настолько странным, настолько незнакомым, что она боялась себя!

Владимир обнял ее и, наклонившись к самому ее уху, шепнул:

– Все очень просто… Я люблю вас… – при этих словах он поднял голову и посмотрел прямо ей в глаза.

– Нет… – ответила ни с того ни с сего Лиза, и не смогла отвести взгляда от его лица.

Она обмякла в его руках, потеряла всякую волю и способность думать. Владимир, прижав девушку к себе, тоже будто рассудка лишился. Одной рукой он крепко держал ее, другой нежно ласкал ее локоны, шею… Потом наклонился к ее губам и нежно поцеловал. Лиза замерла, тая от его поцелуя. Она никогда не думала, что испытает нечто подобное, никогда…

Губы его скользнули вниз, к ее нежной шее… Страсть, безумие овладели им! Как долго он сдерживал себя, сходил с ума… Но как она отвечала теперь на его ласки, на его объятия! Что же он так тянул-то?

– Нет… Нет! – крик отрезвил его и мгновенно привел в чувство. – Что вы делаете? – Лиза оттолкнула его, и он едва удержался на ногах, с такой силой она сопротивлялась.

– Как вы смели? Как смели? – Лиза закрыла лицо руками, рыдания душили ее.

Да как она смела? Как она могла? Испорченное существо…

Лиза закрыла лицо от стыда, от воспоминаний о его поцелуях, на которые она отвечала так охотно! Что она позволила ему? Конечно, если бы она не была так ужасна, то остановила бы его сразу же… Какой позор… Он же ей брат… Почти брат…

– Лиза, Лизанька… – растерянно начал он. – Ангел мой!

Владимир хотел было ее обнять и успокоить, но она опять оттолкнула его, и тут он увидел ее глаза – растерянные, злые!

– Оставьте меня!

Надо оттолкнуть его! Оттолкнуть так, чтобы он никогда больше и не думал о таком… Но как? Она любит его, да, любит! Сама себе врать не станет. И он любит ее! Ох, как это тяжело – самой оттолкнуть… Но надо напомнить ему все! Привести его в чувство!

– Лизанька, я не понимаю… – говорил он. – Я люблю тебя… Ну не надо, не плачь…

– Да как вы можете? – Мысль пришла в ее голову внезапно. – Как можете? Вы же мой… мой брат!

– Что? Брат? – Этот факт напрочь вылетел у него из головы. Он с трудом соображал.

– Не брат, – возразил он.

– Ну какая разница! Мы – родня! Родственники, и все это… все это так дурно, так мерзко, так чудовищно!

– Лизанька… – Он все еще пытался взять ее за руки, но она вырывала свои руки и отталкивала его.

– Вы бесчестны, – шептала она, – бесчестны…

Лиза подняла на него глаза:

– Вы – мой брат, – твердо сказала она, – и вы домогались меня, вашу сестру…

«Все, после этих слов ничего и никогда больше не будет… Ничего и никогда…»

– Я ненавижу вас, вы – чудовище… – прибавила девушка и выбежала прочь.

Владимир слышал, как она взбежала по лестнице и закрылась в своей комнате.

«Чудовище, чудовище! Вот как она сказала!»

Совершенно обескураженный, потерянный, он едва приходил в себя. Он был убит…

«Она права, как я мог? Она же… Она мне…» Слово «сестра» Воейков не смог произнести даже в мыслях.

– Черт побери! Черт побери! Будь оно все проклято! – крикнул Владимир.

Он схватился за голову и зашатался. Гнев, страсть, безысходность сводили его с ума! Невозможность изменить происходящее, невозможность отринуть свои чувства…

«Я – чудовище! Она права, я – чудовище. Мне надо бежать, бежать из Петербурга, из этого дома, от нее, от себя! От своего… от своего… преступления!..»

– Боже… – прошептал он.

Лиза рыдала, рыдала и не могла остановиться. Она оскорбила его, обвинила в страшных вещах… Оттолкнула, и он никогда не вернется! Но это нужно, это необходимо… Иначе… Позор и преступление! Забыть о собственных чувствах, забыть об этой позорной страсти… Но как?

– Я же люблю его, люблю!.. – воскликнула она. – Но за что?!

Девушка бессильно упала на кровать.

– Это невозможно, невозможно… – бормотала она. – Невозможно… Как больно…