Текст книги "Колокола любви"
Автор книги: Наталия Вронская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
4
Старая графиня сдержала слово. Вернувшись домой в Петербург, она тут же выслала Ксении Григорьевне довольно большую сумму денег и написала ей письмо, в котором особым образом оговорила свое желание – чтобы деньги эти были закреплены за молодыми княжнами. И даже скоро получила ответ от княгини, в котором та благодарила тетушку и сообщала, что княжна Анна уже помолвлена с господином Афанасьевым – тем самым, о котором барышни упоминали в том разговоре, которому была невольной свидетельницей Елизавета Петровна. Но после уж старуха писем не писала и денег не слала, а на это, признаться, Вяземские весьма надеялись.
Более всего старая графиня сожалела, что не смогла взять с собой в Петербург Лизу, Елизавету Павловну, как она о ней говорила в беседе с братцем и племянником Владимиром. Едва вернувшись из К., графиня призвала Воейковых – Петра, Дарью и их сына – к себе для подробного рассказа о своей поездке. В красках передала она положение семейства, их надежды, описала молодых людей и свои собственные от поездки впечатления.
– Что ж, – сказал брат Петр, – если они так нуждаются, грех будет тебе им не оставить по завещанию солидной суммы.
– Позволь, Петр, не такие они люди, чтобы мне хотелось сделать им приятное. Кроме того, этим я могу обидеть твоего сына, – с такими словами графиня ласково посмотрела на племянника.
– Тетушка! – воскликнул Владимир. – Упаси Боже! Никакой обиды! Я человек не нищий, папенька, надеюсь, имения не промотает и меня не обделит, – улыбнулся Владимир и посмотрел на отца.
– Право, сестрица, – в беседу вступила кроткая Дарья Матвеевна, – Владимир вовсе не обделен ни деньгами, ни вниманием вашим…
– Ах Дарья! – оборвала ее графиня. – Я все ж сама хочу решить, как мне распорядиться своими деньгами! А кроме того… Я случаем узнала, что князь Александр промотал состояние Елизаветы Павловны, своей сироты-племянницы. И он тщательно скрывает это. Мне кажется это весьма дурным поступком. Растратил уж чужие деньги, да теперь еще чьи-нибудь ждет, чтоб растратить…
– Так оно обычно и бывает, – заметил Петр. – Что же, князь игрок?
– Игрок, увы.
– Но кто нынче не играет? Такова мода!
– Играй, да дело знай! – возразила Елизавета Петровна. – Меру соблюдать надобно. Да и чужим не рисковать тоже хорошо бы. Мало что чужим состоянием, но он рискует чужим счастием! Добро бы только племянница, хотя и это дурно, но он таким же случаем и родных детей без всего оставит. К тому же я свое состояние наживала не для того, чтобы в один прекрасный день князь Вяземский, который мне седьмая вода на киселе, его проматывал.
– Рисковать состоянием чужого, но доверенного тебе лица, гораздо хуже, чем рисковать состоянием собственных детей, – тихо заметила Дарья Матвеевна.
– Верно! – оборотилась к ней графиня. – Как верно ты сказала!
– Признайся, сестра, что ты уже все придумала и решила, – сказал Петр.
– Да, брат, именно так. Кроме того, повторю вновь, мне чрезвычайно жаль, что Елизавету Павловну я с собой взять не смогла.
– Странно, тетушка, что вы так ее зовете: «Елизавета Павловна». Сколько ей лет, я все хочу спросить? – произнес Владимир.
– Девятнадцать, мой дорогой. А называю я ее так оттого, что мне так хочется.
– Достойнейший ответ, тетушка. И вполне в вашем духе. Впрочем, вы с нею тезки и она, весьма возможно, похожа на вас? – спросил Владимир. – Я слышал, что имена сообщают своим владельцам определенные качества и все Елизаветы отчасти похожи, так же, как и все Владимиры, Дарьи, Петры и так далее, – заключил молодой человек.
– Весьма и весьма возможно, – рассмеялась графиня. – Скажу только то, что эта молодая особа мне очень пришлась по душе!
– Кем она мне приходится, дорогая тетушка?
– Тебе?.. – задумавшись, графиня посмотрела на племянника. – Да, пожалуй, троюродной племянницей. Впрочем, как и все Вяземские. Только ее фамилия Олсуфьева, ведь она дочь брата Ксении, а Ксения – урожденная Олсуфьева.
– Но расскажите же о ней подробнее! – попросила Дарья Матвеевна. – Вы так прониклись к ней… Она, должно быть, очень хорошая девушка.
Дарья Матвеевна, со всей своей добротой, со всем участием желала выслушать этот рассказ и по возможности помочь бедной сироте.
– Что же… – начала графиня. – Мать ее полячка, роду дворянского, но захудалого. Как мне известно, она была уже вдовой, когда повстречала нашего Павла. За ним прожила она недолго, здоровья была слабого. Но, говорят, была исключительно хороша собой, бедняжка. Сама же Елизавета девушка воспитанная, милая, но характера весьма живого!
– Вот как, – заметил Владимир. – И тем, должно быть, вас и привлекла.
– Да, дорогой племянник, верно. Я люблю, когда живость характера сказывается явно, а не прячется втуне. Мне кажется, что такой человек виднее со стороны и от него не приходится ждать подвоха. В отличие от всяческих тихонь, которые, глядишь, тише воды, ниже травы, а как до дела дойдешь, то и берегись! Обожжешься!
– Но что же еще вы можете про нее сказать? – спросила Дарья Матвеевна.
– То еще могу сказать, что девушка она добрая, слова дурного не сказала ни про тетку, ни про своих кузенов-княжат, хотя они довольно испытывают ее терпение. А Ксения меня, право, разочаровала! Так относиться к сироте! Ни приличного наряда, ни развлечений, ничего! Однако замечу: мне показалось, что Елизавета легко мирится со своим положением.
– Вот как? – удивился Петр Петрович. – Она такая смиренница?
– Ну уж нет! Так бы я никогда не сказала. Ни смиренница, и ничего такого в ней нет. Но она не помнит зла, как мне показалось. А вот к добру очень чувствительна. Все, что вокруг дурного, она старается не замечать или делать вид, что не замечает…
– Мечтательница, верно, – опять сказал Петр Петрович.
– Может, и так, но я не заметила. Кроме того, все они меня боялись, – при этих словах графиня улыбнулась с каким-то удовлетворением. – Боялись, как бы я не разозлилась, как бы не подумала чего и не лишила их своей благосклонности. А Елизавета… Вот уж в ком страха-то не было! И как она подойдет, возьмет за руку, скажет: «Пойдемте, бабушка, гулять», так я и размякну… Очень я ее полюбила, как родную дочь. Могла бы, так с собой взяла. А знала бы о ней, так раньше бы туда поехала, но…
– А не кажется ли вам, сестрица, что она, может быть, рассчитывала тоже на ваши деньги, только решила рискнуть и по-другому на вас воздействовать? – спросила Дарья Матвеевна.
– Не кажется, Дарья! Ты всех обстоятельств не знаешь, а я знаю. Она убеждена, что уж кому-кому, а ей моих денег не видать. Она даже мысли в голове не держит, что я могу ей что-либо оставить по завещанию! Я слышала как-то их разговор с Ксенией, и, могу вас уверить, бедная девочка ни на что не рассчитывает. А уж после того, как я уехала… Она бы могла рассчитывать, что я увезу ее с собой, но я этого не сделала. Она плакала при расставании и очень сердечно простилась со мной. В отличие от прочих!
– Какой милый портрет, – сказал Владимир. – Жаль, что нельзя во всем убедиться лично. Впрочем, если вы так расположены к Елизавете Павловне, а вы в людях разбираетесь хорошо, ни разу я не видел, чтобы вы, тетушка, ошиблись, то и мы должны к ней расположиться.
– Вот ответ, достойный моего племянника! – заявила графиня. – А теперь хватит этих разговоров. Я желаю пить чай.
Графиня прозвонила в колокольчик, слуги внесли приборы, расписной чайник, пыхтящий самовар, из которого – и только из него! – постоянно пила чай графиня, сладости и прочее, и тут же все маленькое общество приступило к чаепитию.
В то же самое время княжеское семейство, пополнившееся женихом старшей дочери, также приступило к чаепитию. За столом хозяйничала Анна, которой надобно было показать жениху свое умение вести стол. Она и господин Афанасьев были исключительно веселы и счастливы, ибо их мечты неожиданно скоро сбылись. Прочие же сидели отчасти с равнодушными, а отчасти с недовольными лицами. Деньги, переданные в качестве приданого Анне, каждый бы с удовольствием пустил на личные цели, но ослушаться графиню было невозможно. Все боялись потерять ее благосклонность и лишиться еще большего куша, на который все рассчитывали. Но как знать, сколько еще ждать? Быть может, старуха умрет завтра, а может статься, проживет еще с десяток лет.
– Старая ведьма… – пробормотал Евгений.
Накануне у них с отцом вышел спор из-за денег. Молодой человек требовал, чтобы ему выделили некоторую сумму из средств, присланных графиней, но отец отказал ему наотрез. Собственно, он бы не был так решителен с сыном, если бы не Ксения Григорьевна, которая категорически запретила даже и думать о том, чтобы покуситься на деньги, присланные ее дочерям. Конечно, княгиня обожала сына, но она пуще всех боялась ослушаться тетку. И ведь это была именно ее тетка, а не родственница ее супруга. Стало быть, решать, как поступать, именно ей. В завершение скандала Евгений пожелал графине скорейшей кончины, на что Лиза, которой, как и княжнам, случилось присутствовать при всем этом, бурно возразила:
– Как тебе не совестно, братец! Бабушка была к нам так добра!
– Молчи! – резко прервал ее Евгений. – Не тебе меня учить, приживалка! И не смей называть меня братом! Ты все время крутилась возле старухи, думаешь, тебе что-нибудь достанется? Как бы не так… Эта старая ведьма нам, только нам должна!
– Мне не нужны бабушкины деньги! – в запальчивости заметила Лиза. – И я не желаю ей смерти. Я желаю, чтобы она долго жила и чтобы вернулась сюда!
– Думаешь, она тебя с собой заберет? – вставила свое слово княжна Юлия. – Не заберет. В этот же раз не забрала? И в другой не заберет…
Лиза, побледнев, вскочила и выбежала из комнаты. Кузина напала на ее самое больное место. Лиза, конечно, не рассчитывала на эти чужие, как ей казалось, деньги. Но она так надеялась, что, быть может, бабушка заберет ее с собой! Она так хотела ей понравиться, чтобы наконец избавиться от этого семейства, от этих людей, которые родными были только по названию, но терпеть ее не могли. А графиня… Лизе казалось, что она понравилась бабушке, а бабушка очень, очень понравилась ей самой! Вот бы жить в ее доме, рядом с человеком, который был так участлив к ней, так заботливо к ней отнесся!
– Кроме того, ты ей никто, запомни это! – вдруг прибавил кузине вдогонку Евгений.
– Отчего же никто? Она дочь моего брата, – сухо заметила княгиня Ксения Григорьевна. – И имеет ровно столько же прав на наследство графини Елизаветы Петровны, как и мы все.
– Маменька! – взорвался Евгении. – Не говорите глупостей! С какой же стати ей быть наследницей?
– Тут в другом дело, сынок, – столь же спокойно отвечала княгиня. – Опекунами ее денег будем мы с князем.
Евгений молча посмотрел на мать. До него скоро дошел весь гениальный замысел родительницы.
– В таком случае, – тихо пробормотал он, – конечно, она нам родня и родня близкая…
– Ах, да оставьте же! – раздался возглас. Это наконец заговорил князь. Он досадливо морщился, потому что разговор был ему более чем неприятен.
– Опекуны – значит опекуны! Чужие деньги – не свой карман, что тут рассуждать!
– А раньше вы, князь, думали иначе, если помните, – ответила ему супруга.
– Ксения! – рассердился Александр Петрович. – Сейчас не место для подобных заявлений!
– Хорошо. Поговорим после. Теперь окончим этот денежный разговор.
Никто и не заметил, как Лиза тенью скользнула от двери, за которой проходило совещание. Выбежав из комнаты, она вовсе не ушла. Девушка была не в состоянии идти. Она прислонилась к двери комнаты с обратной стороны, едва сдерживая слезы, и то, что она услышала… Девушка поняла, что, если даже бабушка ей подарит деньги или оставит по завещанию, она их не увидит… Последнее замечание княгини о том, что князь уже растратил какие-то деньги, не навело ее ни на какие особые мысли. Она лишь поняла, что доверять ни ему, ни тетушке, ни кузенам нельзя, и если что… Если что, то у нее одна надежда – только на себя…
5
– Подслушиваешь? – Евгений подкрался незаметно, как он всегда это проделывал.
Лиза подпрыгнула от неожиданности.
– Вовсе нет! – возразила она.
– Ну я же вижу… – протянул молодой человек.
Как неладно, что он застал ее тут! И как только ему удалось проскользнуть сюда так незаметно… Ведь он был в комнате вместе со всеми!
– Я вот что думаю, – между тем продолжал Евгений. – Все-таки бабка вполне может оставить тебе деньги… Ты явно ей понравилась. – Он нагло уставился на нее. – Сиротка, бедняжка… Воспитанница… Домашняя мученица! Удивительно, но некоторым это нравится! Вызывает сочувствие, желание помочь…
– Это когда человек добр, вероятно… – вдруг сказала Лиза.
– Добр? Вот как? Мы, стало быть, все недобрые, а бабка – добрая? Так… Вот она, благодарность. – Он не сводил с Лизы глаз. – Впрочем, ты еще и красива, тут уж ничего не попишешь… Может, этим ты ей глянулась? Сестрицы-то мои те еще курицы…
– Перестань! Сейчас же перестань! – Девушка больше всего на свете желала, чтобы кузен замолчал и оставил ее в покое. – Дай мне пройти!
– Ну уж нет… – при этих словах Евгений схватил ее за руку. – Если бабка оставит тебе деньги, то…
– Что – «то»? Пусти меня! – Лиза даже испугалась.
Кузен и раньше, бывало, позволял себе говорить разные гадости, но рук не распускал.
– Жаль, что мы с тобой родня, – промолвил он. – А то я бы на тебе женился. Ну разумеется, в том случае, если старая графиня оставила тебе порядочно денег… Мне нужна богатая жена!
– Женился! – возмутилась Елизавета. – Да я бы не пошла!
– Кто бы у тебя спрашивать-то стал? – рассмеялся Евгений. – Вот еще, барыня какая!
Он прижал ее к себе и крепко держал ее руки, чтобы она не вырвалась.
– Я закричу! – пригрозила девушка.
– Кричи, – равнодушно заметил он. – Вот интересно, что скажет маменька, если я заявлю, что ты, кузина, приставала ко мне?
– Я? К тебе? Вот негодяй! – В душе Лиза даже восхитилась подобной наглостью.
– А ну-ка… – Евгений вдруг наклонился к ней и поцеловал в губы.
– Ты!.. – Каким-то неведомым образом ей удалось вывернуться, но он как клещами вцепился в нее. – Вот гадость-то! – от негодования голос Лизы возвысился и молодой человек, который вовсе не был так бесстрашен, как хотел казаться, и не желал выказывать себя перед собственной матерью, отпустил девушку, боясь, что на ее возглас все сбегутся.
Лиза, не медля ни секунды, бросилась прочь. Она успокоилась только тогда, когда накрепко заперлась у себя в комнате.
– Ненавижу… – шептала она. – Ненавижу…
Лето подходило к концу, как вдруг пришло известие, что старая графиня Елизавета Петровна Протасова скончалась.
Завещание! Его ждали, слушание его предвкушали, о нем говорили с нетерпением и жадностью в княжеском семействе. Это было даже неприлично! Семейство оделось в траур. Все в округе знали, что князья Вяземские понесли тяжелую утрату, и все с упоением гадали, каков размер наследства, оставленного им графиней Протасовой. Княжеская фамилия с печальными лицами была у обедни, в полнейшем молчании вкушала пищу три раза в день и вырядила в черное платье всю домашнюю прислугу. Наконец, с нарочным пришло известие о том, что со дня на день следует ждать стряпчего и управляющего брата покойной графини – Петра Петровича Воейкова. Оба должностных лица прибудут в К., чтобы ознакомить заинтересованных лиц с условиями завещания Елизаветы Петровны.
В один из первых дней ноября стряпчий Фома Лукич Сдобов и сопровождавший его Сергей Николаевич Алексеев, управляющий Воейковых, тихо прибыли в К. и расположились на постоялом дворе в Ямской слободе, что спускалась по холмистому берегу вниз к реке. Отсюда до княжеского дома пешком было около получаса ходьбы в гору, если идти довольно быстро. Поэтому приезжие решили не брать экипажа, а пешком отправиться к месту назначения, предварительно уведомив князя о своем прибытии.
Княжеское семейство расположилось в парадной гостиной, по случаю траура задрапированной черными и лиловыми тканями. Глава семейства, князь Александр Петрович, с невозмутимым и слегка отрешенным видом сидел в креслах. Подле него расположилась княгиня Ксения Григорьевна. Вокруг расселись их дети, все в черном. Девицы чинно сложили руки на коленях. Подле Анны сидел ее жених господин Афанасьев и держал невесту за руку. Как лицо прямо заинтересованное, он в последние дни старался не покидать свою будущую родню на долгий срок. Конечно, свой куш – и довольно солидный – он уже получил. Но ничто не мешало ему надеяться на то, что старая графиня отпишет Анне еще некоторую часть своего состояния. Евгений, с лицом равнодушным и скучающим, сидел близ матери, Юлия – у окна.
Лиза сидела поодаль, в темном углу, так, чтобы никто не мог видеть выражения се лица. Смерть бабушки потрясла ее. Девушка сама себе не признавалась, как она рассчитывала на помощь старой графини. Все эти дни она ждала и думала, что ждала не напрасно, что Елизавета Петровна пришлет за ней. Но графиня написала ей только несколько писем, довольно ласковых, в которых сообщила, что здоровье ее сделалось дурно, но она надеется на скорое выздоровление, и тогда… Тогда, быть может…
Ах! Сколько было надежды в этом «быть может»! И Лиза уже воображала себя в Петербурге, вдали от тетки и кузенов, счастливой и всем довольной. Она мечтала быть хотя бы простой компаньонкой графини и вовсе не претендовала на ее наследство и на особое к себе расположение, но Елизавета Петровна умерла и все надежды умерли с нею. Теперь Лиза едва сдерживала слезы: среди всех она одна по-настоящему скорбела о покойной.
Сегодня утром принесли записку от стряпчего, который упредил, что прилет нынче во втором часу пополудни и все собрались в гостиной в ожидании его. Лиза проплакала все утро, но потом взяла себя в руки и спустилась вниз, когда ее позвали.
Фома Лукич, прокашлявшись, надел очки и с самым серьезным видом углубился в бумагу. В руках его было завещание графини. Все, кроме отрешенной от происходящего Лизы, замерли в ожидании. Ксения Григорьевна даже затаила дыхание, надеясь не пропустить ни слова из завещания старухи.
– Итак, – произнес стряпчий, – позвольте огласить мне волю покойной.
Господин Алексеев, управляющий, сидел поодаль от стряпчего и только наблюдал за тем, чтобы все происходило так, как надобно.
– Согласно воле покойной госпожи графини состояние ее распределено следующим образом. – Фома Лукич уставился на бумагу и прочитал. – Моей племяннице госпоже княгине Ксении Григорьевне Вяземской, урожденной Олсуфьевой, завещаю я пять тысяч рублей золотом. Супругу ее, моему племяннику князю Александру Петровичу Вяземскому, завещаю пять тысяч рублей золотом…
При этих словах муж с женой переглянулись. Неужели состояние тетки было так мало, что она завещала им сущие гроши по сравнению с тем, на что они рассчитывали? Или, быть может, она больше завещала их детям?
– Молодому князю Евгению Александровичу Вяземскому, внучатому моему племяннику, завещаю пять тысяч золотом. Княжнам Анне Александровне и Юлии Александровне Вяземским также оставляю по пять тысяч рублей золотом и каждой из них…
Лица княжон вытянулись от любопытства.
– И каждой из них, – продолжал Фома Лукич, – оставляю еще бриллиантовые серьги с фермуаром в качестве приданого, которые следует получить от господина стряпчего Сдобова Фомы Лукича, – Сдобов с важностью обвел присутствующих глазами, – который имеет полномочия взять их с собой в К.
Тут Сдобов достал из портфельчика, с которым явился, две сафьяновые синего бархата коробочки и, не сходя с места, положил их на стол и открыл. В глаза присутствующим блеснули чудные переливы прекрасно отделанных камней, заключенных в драгоценный металл. В каждой серьге было по три крупных камня, фермуары же по богатству не поддавались описанию. Княжны вскочили, подбежали к столу, и каждая взяла в руки коробочку, любуясь неожиданным даром. Господин Афанасьев уже воображал, как его Анна будет являться в здешних гостиных в подобном уборе и как он станет всем рассказывать, что эти камни были получены ею от графини Протасовой, ее бабки.
– И главное… – неожиданно для всех продолжил Сдобов.
– Главное? – изумилась Ксения Григорьевна. – А разве это не все?
– Отнюдь, – тонко усмехнулся стряпчий. – Здесь показаны первые распоряжения малой частью состояния госпожи графини.
– Но… – начала было Ксения Григорьевна и замолчала.
– Все свое состояние, исчисляемое в сумме миллион рублей, дом в Петербурге, имения и прочее, что положено тут по описи (вполне подробной, господа!) госпожа графиня завещает своей внучатой племяннице Елизавете Павловне Олсуфьевой…
Все дальнейшие слова потонули в восклицаниях гнева, удивления, изумления, потрясения и прочих чувств, на которые теперь были способны Вяземские.
– Как? Ей?
– Этой нищей сироте? Почему?
– В обход нас, своих ближайших родственников?
Князья были возмущены и яростно спорили друг с другом, доказывая себе и стряпчему всю несправедливость подобного решения. Один лишь Сергей Николаевич Алексеев спокойно сидел в стороне от всего этого, да еще Лиза, огорошенная неожиданной вестью. Княжны уже ненавидели кузину, ведь им досталось так мало в сравнении с ней. Кузен Евгений, закусив губу, не говорил ни слова, единственный изо всех. Он рассчитывал на большее, на значительно большее! И никто не хотел взять в толк, что Лиза – такая же ближайшая родственница графини, как и все они.
Лиза, слышавшая все, сидела ни жива, ни мертва от изумления. Как? Ей? Деньги? Миллион?..
Она закрыла лицо руками. Бабушка! Милая бабушка! Неужели теперь ее жизнь изменится так, как она и не мечтала?
– Но кто назначен опекуном? – воскликнула княгиня. – Ведь не может же Елизавета сама распоряжаться своими деньгами?
Какие еще опекуны? Лиза вздрогнула. Тут-то и конец ее счастью! Это, несомненно, князь да княгиня!
– Опекунами состояния госпожи Олсуфьевой до ее замужества или достижения ею двадцатипятилетнего возраста назначены господа Петр Петрович и Владимир Петрович Воейковы…
– Ах! – княгиня со стоном опустилась в кресла.
Все кончено! Денег графини им не видать… И однако…
Не такая была женщина Ксения Григорьевна, чтобы опустить руки, когда удача была так близко. В ее голове уже созрел план, коварством достойный самого Макиавелли.
– Ступай к себе, Елизавета, – сказала вдруг Ксения Григорьевна. – Благодарим вас, господин Сдобов, и вас, господин Алексеев, – княгиня обернулась к Сергею Николаевичу, – за труды. Теперь в столовой накрыт чай, не откажите в любезности откушать. Княжны, ступайте и вы к себе, – сказала она дочерям.
После этого княгиня сделала знак мужу и сыну и удалилась, как предводительница маленького, но решительного отряда. Лиза, которая привыкла исполнять приказания тетки, встала и, не глядя по сторонам, отправилась к себе.
