Текст книги "Практически невиновна"
Автор книги: Наталия Левитина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Наталия Левитина
Практически невиновна
Глава 1
Перламутрово-синий «рено-символ» застыл на обочине, словно брошенная ребенком игрушка. Холодное апрельское солнце вспыхивало лимонными огнями в его стеклах, лакированных боках и зеркалах. Мимо по мокрому и черному весеннему шоссе стремительно проносились машины, и из-под их колес летели во все стороны ледяные брызги. Изящный французский седан находился вне зоны досягаемости.
В нескольких метрах от обочины начинался сосновый лес. Живописный частокол красно-коричневых стволов окружал загородную трассу, на пушистых зеленых кронах сосен в недоступной вышине равнодушно лежало прозрачное бледно-голубое небо.
В салоне автомобиля находилась девушка. Так как «символ» не имел видимых повреждений, не хотелось думать, что с незнакомкой, пристроившей голову на руле машины, приключилось несчастье. Возможно, девушка решила отдохнуть, как это сделал знаменитый разведчик, остановив «мерседес-бенц» на подступах к Берлину. Но тогда ей следовало принять позу поудобнее, чем поза жертвы лобового столкновения.
Однако владелица автомобиля оставалась неподвижной гораздо дольше, чем это потребовалось Штирлицу для восстановления душевных сил. Минуты уплывали одна за другой, растворялись в вечности, а девушка не просыпалась.
Наконец она пришла в себя. На ее лбу отпечатался ромбик – фирменный знак «рено». Выглядело это пикантным дополнением к большим серым глазам и «рваной» темной челке.
Кажется, ее звали Викторией. Но состояние девушки в момент преодоления анабиоза было таково, что она не смогла бы однозначно ответить на вопрос о собственном имени.
– Что со мной?.. – прошептала она беззвучно, одними губами. Губы, как и ромбик на лбу, были безупречны: пухлые и капризные, в стиле журнала Playboy. – Где я?..
Девушка недоуменно оглядела салон. Это был испуганный взгляд космонавта, против воли замурованного в капсулу и отправленного в межгалактический полет.
Удивленно осмотрев приборную панель, руль, сиденья, Вика медленно переместила взор на свои руки. Руки явно принадлежали другой женщине. То есть они значительно похорошели с тех пор, когда она видела их в последний раз. Где цыпки и заусенцы, обычные для труженицы, заменяющей собой и стиральную, и посудомоечную машины?
Нет, кисти были идеально мягкими, а каждый ноготок – достоин экспонирования в Третьяковской галерее. Невероятной длины фиолетово-пурпурные ногти были причудливо разрисованы кисточкой и украшены стразами.
Настал черед одежды. Подобную роскошь Виктория позволяла себе – но только не сейчас, а года три назад. Когда она была женой Коробкина. Теперь, привычная к жестокой бедности и ограничениям, Вика с трепетом разглядывала длинный кожаный плащ, сияющий бирюзой и серебряными аксессуарами, синюю кашемировую водолазку, кожаную юбку и сапоги-ботфорты. Колготки не выбивались из общей тональности наряда – по ногам Виктории ползли серебристо-голубые змеи.
– Гениально! – выдохнула Вика. – Белье, надо полагать, соответствует цветовой гамме. И тоже веселого бирюзового цвета.
Проверить догадку она не успела, потому что, поправив зеркало заднего обзора, увидела наконец отражение своего лица.
– О боже! – закричала Виктория. – Что это!!! Боже мой! Нет!!!
Из зеркала на нее смотрел совершенно чужой человек.
После развода в сентябре прошлого года Илья Здоровякин [1]1
О приключениях Ильи Здоровякина читайте в книгах «Экстремальная Маргарита» и «Девушка без недостатков».
[Закрыть]пребывал в состоянии перманентной угнетенности. Тоска и отчаяние накрыли его удушливым черным покрывалом. Модный кризис самоидентификации, умноженный на мрачный пессимизм и семейные неудачи, явил миру очередного городского неврастеника. И этот крайне опасный, психически нестабильный индивидуум, каким теперь стал Здоровякин, еще обязан был ходить на работу, расследовать преступления и заботиться о троих пацанах и глупой, выгнавшей его из дому жене.
Внешне он оставался милым слоненком, грандиозные размеры которого предполагали врожденное добродушие. Да, раньше так оно и было. Но сейчас Здоровякин нес в себе тайную угрозу ядерного заряда, готового сдетонировать в любой момент.
Нынешний образ жизнь кардинально не устраивал Илью. А Марию, похоже, устраивал на все сто.
Илья сохранил за собой все бесконечные обязанности многодетного папаши – кормить, водить в зоопарк, вытирать сопливые носы, объяснять значение непонятных слов («экстаз» и «супрематизм»). Но утратил одно-единственное право – класть безразмерную волосатую лапу на гладкое Машино плечо, с загаром, не сошедшим с прошлого лета, привлекать к себе жену властным движением законного собственника, изощренно мучить долгими ночами. Нет, в девять вечера его выставляли за дверь.
Иногда Илье удавалось уговорить непокорную. Не чаще одного раза в неделю. Или в месяц. Короче – сплошное издевательство над возвышенными устремлениями личности, жаждущей секса, как минимум, три раза в день. К тому же на завоевание утраченных привилегий уходило столько же энергии, сколько на уговоры девственницы или взятие Бастилии.
А Мария, как назло, загадочным образом округлилась, наела щечки, что раньше ей никак не удавалось, и выглядела чрезвычайно довольной новыми жизненными условиями.
«Любовника завела!» – остолбенел вдруг Здоровякин, пронзенный отвратительной догадкой. Вмиг ему стало понятно происхождение таинственного мерцания в глазах Маши и улыбки, постоянно играющей в уголках губ. «Влюбилась, дурочка! – подвел итог мысленным наблюдениям Здоровякин. – Убью гада!»
Именно решительность и смелость очаровали Машу много лет назад при знакомстве с Ильей.
Кощунственная догадка подтвердилась в тот же день. Здоровякин увидел Марию, неторопливо шествующую рядом с каким-то типом. Тип, по мнению Ильи, не обладал абсолютно никакими достоинствами. На вид ему было сорок. Из-под дорогого плаща выглядывал не менее дорогой и безумно элегантный костюм. Безукоризненной стрижке не страшны были порывы весеннего ветра. А тонкая усмешка и легкий прищур глаз неуловимо ассоциировались – любая женщина бы подтвердила – с чарующим образом Джеймса Бонда.
Но Здоровякин был мужчиной, и, как мужчина, он не испытывал восхищения подобными мармеладными красавчиками, искренне полагая, что все они из клана голубых. Однако Джеймс Бонд взирал на здоровякинскую экс-жену откровенным гетеросексуальным взглядом. Илья и сам на нее так смотрел каждый вечер, в надежде получить карт-бланш на ночную вакханалию.
«Проклятие!» – выругался отставной супруг, продолжая наблюдение. Наружная слежка была любимым занятием Здоровякина. Имея рост под два метра и косую сажень в плечах, Илюша умело маскировался в толпе, преследуя жертву. Иногда, правда, в пылу преследования он сносил киоски и затаптывал пару-тройку прохожих, неосмотрительно преградивших дорогу малютке-сыщику.
Розовощекая от холодного апрельского ветра и почти двадцатилетняя Мария взирала на спутника снизу вверх, внимательно его слушая. («Не верьте никто, ей скоро двадцать девять! – хотелось закричать Здоровякину и спрятать соблазнительную Машу от чужих алчных взглядов. – У нее шрам под левой коленкой, трое детей и неуравновешенный стокилограммовый муж!»)
Бонд проводил Марию до офиса. Они немного постояли у крыльца, что-то сосредоточенно обсуждая. Илья понял: если сейчас они зайдут в офис «Поможем!», закроют за собой дверь и опустят жалюзи на окне – он за себя не отвечает. Он вынесет дверь, ворвется ураганом, сметет всю мебель, разорвет в клочья Бонда и придушит Марию…
Нет, Марию оставит в живых до пятницы, так как в пятницу Антошку надо вести к стоматологу, а он, Илья, не ощущает в себе нравственных сил слушать детские вопли под вой бормашины. Пусть с Антоном идет Маша. А в субботу он ее задушит.
Но элегантный мужчина не поднялся по лестнице. Он только пожал Машину руку, кивнул напоследок и растворился в прохладной дымке.
– А, это ты, привет, – весело сказала Маша, увидев Здоровякина. – Как дела? Зайдешь? Кофе выпьешь?
– С мышьяком? – недоверчиво покосился на супругу Илья.
– Что? Дурень! С каким мышьяком?!
– С кем ты так мило сейчас беседовала?
Илья уставился на Машу, ожидая смущения, пунцового румянца, заметавшегося взгляда. Но Мария даже не моргнула.
– С Вепрецким. Ян Николаевич, сотрудник Главного финансового управления областной администрации.
– И почему он смотрит на тебя влюбленными глазами?
– Разве? Не заметила. Я пишу для него программу. Мы обсуждали нюансы. Ну, пойдем, я замерзла. Ты что, ревнуешь?
Маша поднялась по ступенькам и стала возиться с замком. Здоровякин оглядел хрупкую фигурку на фоне массивной железной двери, а потом не удержался и поцеловал жену три раза в шею, открывшуюся сзади, когда порыв ветра легко взметнул ее волосы над воротником куртки.
– Ты что! – возмутилась вредная Маша. – Мы ведь договорились: без приставаний!
Она нахмурилась и оттолкнула от себя плотоядного кинг-конга.
Здоровякин зарычал.
М-да… Странный у них был развод.
Потрясение, испытанное Викторией, на несколько минут стерло ощущение боли, которой наливалось ее тело по мере возвращения к действительности. Гудела, взрывалась фейерверком голова, перед глазами бежали лиловые огоньки, ломило кости – весь комплект, от самой крошечной до большой берцовой. Челюсти ныли, язык не помещался во рту, в горле першило. Спина в районе поясницы горела, словно там сняли пласт кожи.
– Это похмелье? – спросила себя Виктория. – Я что, напилась?
…Так же плохо она чувствовала себя после очередного избиения, когда Коробкин, настигнув беглянку в Саратове, целых полчаса методично и хладнокровно испытывал на прочность ее природную конструкцию. Он прижал Викторию к кафельной кухонной стене, и прохладный кафель показался ей раскаленным. Он не бил по лицу – чтобы не пришлось объяснять сыну происхождение кровоподтеков и ссадин. Экзекуция проходила в полном молчании: в комнате спал Данилка, и ни он, ни она не хотели его разбудить. Напоследок он зажал ей рот рукой и, уставившись в мокрые от слез глаза, сломал мизинец…
Воспоминания о том ужасе заставили Вику покрыться испариной, накатила адреналиновая волна страха. Девушка усилием воли заставила себя не думать. Она снова посмотрела в зеркало, пытаясь привыкнуть к новому отражению. Теперь лицо не выглядело таким уж незнакомым. По чьей-то непонятной и загадочной воле Вика лишилась гривы длинных светлых волос. То, что сейчас украшало ее обворожительный череп, несомненно, было модной филированной стрижкой. Но чересчур короткой! Из бледной блондинки она превратилась в колоритную брюнетку. В ушах сверкали голубым холодным светом топазовые серьги. Брови были как росчерк черной туши на белом ватмане. Яркие губы горели соблазном…
Измученная постоянным страхом быть найденной, уставшая от вечной гонки преследования, Вика давно забыла о стартовом капитале, выданном ей при рождении Богом, природой, родителями. Она родилась красавицей, и ее блистательные внешние данные семь лет назад принесли ей титул королевы красоты. Но красота, как и любой талант, требует постоянного труда. Виктории приходилось тратить силы на другое: она исчезала, пряталась… Иногда она бежала, бросив вещи, и у нее не было денег, чтобы в новом городе, незнакомом и не всегда гостеприимном, покупать одежду или косметику. Ей часто и хлеб было купить не на что.
И Виктория постепенно забыла чудесную сказку, в которой она играла роль принцессы. Мужчина, выбранный ею самой, предложил другую роль. Очаровательную «Красавицу Приморья-96» он превратил в затравленное, испуганное существо. Вернее, попытался превратить.
– Все в прошлом, – сказала Виктория и улыбнулась зеркалу.
Ее ждал сюрприз. Улыбка. Белозубая, восхитительная улыбка. Еще неделю назад Вика не посмела бы улыбнуться так открыто. Она и говорить-то старалась едва разжимая губы. Потому что «бриллианты – лучшие друзья девушки», а вечный страх и плохое питание – лучшие друзья кариеса.
Непонятные силы, причастные к таинственной метаморфозе, не только поместили Викторию в салон иномарки, облачили в дорогую одежду и кардинально изменили внешность, но позаботились и о зубах.
– Как?! – недоуменно моргала Вика. Она раскрывала рот, словно голодный кукушонок, разглядывая в зеркале обновку. Все тридцать два зуба были безупречны и сверкали жемчужной белизной.
С трудом, медленно и осторожно, Виктория выбралась из «рено». Организм невыносимо страдал, самая маленькая клеточка, самая ничтожная митохондрия стонала от боли.
– Как мне плохо! – сказала Виктория. – Неужели я напилась? Какой несвойственный мне поступок! Никогда не испытывала интереса к алкоголю. И что, вообще, произошло?
Вдохнув ледяного воздуха, пройдясь на высоких каблуках взад-вперед, Вика почувствовала себя бодрее. Нужно было возвращаться в город. Она подняла руку, чтобы проголосовать, но передумала и обернулась к автомобилю, грустившему на обочине. Вика решила, что не вправе бросить на произвол судьбы доверенный ей кем-то «рено». К тому же ее сердце привычно таяло от близости красивой иномарки – машины были ее страстью.
Вика села за руль и хлопнула дверцей. Ключ торчал в замке зажигания.
– И-эх! – в радостном волнении воскликнула Вика, услышав ровное урчание мотора. Сердце замерло. Она лет сто не водила машину. Когда она жила с Коробкиным, у нее был элегантный джип RAV-4. И она виртуозно им управляла.
Через пару минут «рено-символ» мчался по Западному шоссе в сторону города со скоростью 120 километров в час.
Не остановить иномарку с красоткой за рулем – предать профессию, опозорить форму. Именно так, наверное, рассуждал гаишник, преградивший жезлом путь перламутрово-синему автомобилю.
«Я ничего не нарушила!» – беззвучно возмутилась Вика. Она сбросила обороты сразу же, едва встречная машина предупредительно моргнула фарами. И «символ» подполз к рекламному щиту, под которым хитроумно притаились сотрудники дорожно-патрульной службы, уже со скоростью покалеченной улитки.
Но тут Виктория вспомнила о своем широкомасштабном похмельном синдроме. Ее сердце застучало в ускоренном ритме.
– Хай! – обольстительно улыбнулась она гаишнику, выглядывая в окно и стараясь не дышать в сторону мужчины. – Сегодня прохладно, да?
– Городское управление ГИБДД. Сержант Гришин, – представился юноша. – Документы предъявите.
– Документы… – озадаченно повторила Вика. Об этой малости она как-то забыла. Она думала, ее сразу же заставят дышать в трубочку, стоять на одной ноге и прыгать через огненное кольцо. – Ах, минутку!
Она схватила с правого сиденья сумку из серебристой кожи и стала в ней рыться.
– Вот, нашла!
Сейчас она будет разоблачена. Доблестный сержант Гришин сразу же выявит несоответствие личности дамочки представленным документам. И начнет выяснять, где настоящий хозяин «рено» и в каких родственно-дружеских отношениях она с ним состоит. И не угнала ли она этот автомобиль. Да… Виктория сама бы не отказалась узнать ответ. Где ее длинные золотые волосы? Где ее кариес, наконец?
– Алиса Витальевна Горностай, – прочитал инспектор. – Алиса Витальевна, откройте багажник.
– Что?
– Багажник откройте.
«Алиса Витальевна? Горностай?! Какой бред! – возмутилась Вика. – А в багажнике наверняка труп!!!» Мысль о трупе парализовала Викторию. Почему она не проверила багажник, прежде чем сесть в автомобиль!
Неполных полтора метра до багажника она преодолевала пять минут. Сержант терпеливо ждал. Он скромно разглядывал голубых змей на ее колготках.
Внезапно «символ» утратил вес и оторвал колеса от земли. Виктория попыталась вернуть его на место, но автомобиль вырывался из рук, словно перламутрово-синий шар, наполненный гелием. Сержант Гришин строго погрозил полосатым жезлом, и Вика заметила, что черные полосы на его средстве заработка инкрустированы мелкими розовыми камнями, а белые заполнены странными красными иероглифами. Иероглифы, вероятно, были нарисованы недавно, так как краска не успела высохнуть. Сержант Гришин испачкал ладони и нервно вытирал их о форму, размазывая алую эмаль по мундиру. И тут Вика поняла, что гаишник размазывает по себе не краску, а кровь…
…да она легкая, я сам… шприцы… придержи дверцу… покороче… еще… руки давай сюда… как на фотографии… ярче, да, еще сильнее… не больно… совсем, я думаю… марк…
Виктория открыла глаза. Лучи апрельского солнца грели ее лицо. Сержант Гришин стоял рядом, абсолютно чистый и аккуратный, и ждал, пока девушка откроет багажник.
В багажнике лежало запасное колесо.
– Езжайте. Удачной дороги!
Окончательно сбитая с толку, Виктория завела мотор и рванула с места…
Глава 2
Начало марта
Вика обмотала Данилу шарфом. Из-под трикотажной шапки выглядывали два огромных серо-голубых глаза.
– Сапоги порвались, – констатировало дитя.
– Да ты что! – расстроилась Вика. Она внимательно изучила повреждение. Тонкая болонья на дешевых сапогах лопнула, и наружу радостно полз белый синтепон.
– Ничего, я зашью.
Вика вздохнула. Сын был одет по последнему слову китайской моды: его гардероб формировался исключительно на вещевом рынке – там было все самое дешевое. Вика покосилась вправо – на Аллочку, натягивавшую на себя ярко-красный финский комбинезон. Рядом стояла Аллочкина мама в золотистых соболях.
– Представляешь, – пожаловалась она Вике, – какая сволочь эта домработница! Три раза ей сказала: «Помой винтовую лестницу на мансарду» – и все три раза она меня проигнорировала! Я так расстроена!
– Действительно, несчастье, – кивнула Виктория. – Данилка, потопали!
В распахнувшуюся дверь вломилось бесчисленное войско острых снежинок. У ворот детского сада стояли припорошенные белым пушистым налетом иномарки, снег на них сверкал алмазными брызгами.
– Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь! – отчеканил Данила. – «Лендровер», «киа», «мерседес», «ситроен», «форд», «дэу», «ниссан»!
– Молодец! – восхитилась Виктория познаниями сына.
– А мы пешком.
– И прекрасно прогуляемся!
Сильный порыв ветра метнул им в лица ледяную горсть снега, подтверждая, что их прогулка будет удивительно приятной.
Морозный воздух и шарф не давали Даниле раскрыть рот, поэтому их дорога домой проходила в молчании. Вынужденная неразговорчивость сына позволяла Виктории уноситься мыслями в прошлое…
…Тогда в Саратове она, захлебываясь беззвучными слезами, уговорила Коробкина не будить ребенка ночью. Он согласился, пообещав заехать утром и отвезти вновь обретенную семью в аэропорт. Кирилл ушел, вырвав шнур у телефона и закрыв на ключ входную дверь.
Виктория, морщась, перебинтовала изувеченный мизинец, зубами затянула бинт, собрала в сумку вещи и разбудила Данилу. Тот подскочил с готовностью человека, для которого сон – не удовольствие, а наказание.
– Уже утро? Можно вставать? Ты порезалась? Ножом? А почему темно?
Целых полчаса было истрачено на соседку – та никак не могла оправиться от шока, увидев за оконным стеклом нежданных посетителей (Вика и Данила перебрались на ее балкон). А еще через полчаса они уже тряслись в междугородном автобусе.
После Саратова был Нижний Новгород. Затем Воронеж.
В обоих городах повторилась обкатанная схема – поиски жилья и работы, трудное привыкание, обустройство. И опять – появление Коробкина… Он ворвался в квартиру. Первая оплеуха отбросила Вику в угол прихожей. Второй, как ни странно, не последовало. И через мгновение Виктория поняла почему. За ее спиной стоял Данила и с ужасом смотрел на отца.
– Сынок, привет, – растаял Коробкин. – Я так по тебе соскучился, родной!
Сынок шарахнулся в сторону от протянутых к нему добрых отцовских рук. Он обхватил за шею Вику.
– Я тебя не люблю, ты плохой! – выкрикнул Данила.
– Гадина, – прошипел Коробкин. – Настроила против меня ребенка!
Он с удовольствием пнул бы ее ногой, но не решился окончательно уронить акции в глазах сына.
– Одевайтесь оба! Мы уезжаем!
Но жена и сын недолго радовали Кирилла своим присутствием: они удрали из громадного коробкинского джипа уже через первую сотню километров. Он заехал на бензоколонку и, залив бензин, отправился в придорожную забегаловку за хот-догами и кофе. А потом швырял хот-доги в траву и топтал их ногами, размазывая кровавый кетчуп подошвами фирменных ботинок. Как она смогла открыть замки? Куда они исчезли? Куда она опять увезла ребенка – безмозглая грудастая барби, курица, стерва! В следующий раз он открутит ей голову!
Следующего раза ему не представилось. Судьба сдала ему мелкую карту, а в колоду Виктории подложила сплошные тузы. В декабре прошлого года Кирилл Коробкин погиб в авиакатастрофе.
…Увязая в мартовских сугробах, сквозь неприятную колкую вьюгу Виктория и Данила упорно добирались домой. «Надо было попросить Аллочкину маму нас подбросить, – подумала Вика. – У Данилы наверняка совершенно промокли ноги».
Чтобы пристроить сына в хороший садик, Вике пришлось два месяца отработать в нем нянечкой. За три года скитаний она привыкла к любой работе, и перспектива круглосуточной возни с грязными горшками ее не пугала. Но нянечке, вернее, «помощнице воспитателя» платили пятьсот рублей в месяц. А имея зарплату в пятьсот рублей трудновато платить две тысячи за снимаемую однокомнатную квартиру. И иногда почему-то хочется есть. Воскресные дни превращались в катастрофу – лишенный детсадовского пайка, Данила преследовал кормилицу бесконечными вопросами: «А скоро обед? А что на ужин? А мы сегодня еще раз будем есть?»
Но два месяца вынужденного рабства закончились, и Виктория устроилась в автосалон «Тойота», где на высоких подиумах дожидались потенциальных владельцев сверкающие изделия японского автопрома.
Вика, безусловно, рассчитывала на должность продавца-консультанта. Она разбиралась в автомобилях, обожала их металлический блеск, хромированные изгибы, послушность и норовистость. И она умела убеждать. Другими словами, Виктория отлично бы впаривала дорогие машины крутой публике. Но директор сказал старшему менеджеру: «Да ты что! Она откроет рот, и все клиенты в панике разбегутся, увидев ее зубы. Пусть сначала приведет себя в порядок. Девочка, конечно, фактурная. Но зубки как у гиены».
И Викторию посадили к компьютеру в угол стеклянного аквариума. Она оформляла справки и молча улыбалась. Ее переполняли энергия и оптимизм, гибель бывшего мужа в вертолете Ми-8 под Нижним Тагилом освободила ее. Для Вики началась новая жизнь – спокойная и стабильная, теперь она дышала полной грудью, она рассталась с постоянным страхом быть найденной, она была способна справиться с любой задачей.
Со временем, думала Вика, она обязательно займет более выгодную должность. Сначала накопит денег и отдастся в руки хорошего стоматолога. Затем уговорит директора сделать ее консультантом. Одновременно устроится агентом в страховую компанию, как это делают другие сотрудники, чтобы получать комиссионные с каждого проданного автомобиля. Вот тогда они с Данилой заживут припеваючи!
А однажды в салон зайдет симпатичный мужчина, решивший между делом прикупить «короллу» или «авенсис». Он уронит задумчивый взгляд на Викторию, увидит ее ослепительную улыбку, ее бюст, ее ноги, такие стройные из-за привычки экономить на еде, и поймет, что встретил сказочную принцессу-златовласку.
Нет! Никаких мужчин! Больше она не попадется на эту удочку! Коробкин тоже когда-то был нежным и заботливым. И куда потом делась его нежность?..
– Мама, зайдем в магазин!
Снизу настойчиво дергало за руку любимое существо.
– Нам не нужно в магазин, – твердо сказала Вика.
– Не бойся, я не буду опять просить подъемный кран, – успокоил детеныш. – Я только посмотрю через витрину.
У Вики заныло сердце. Подъемный кран стоил целое состояние – 68 рублей. Добавить два рубля – и получится пособие, выделяемое заботливым государством в месяц на ребенка (и даже это мизерное пособие было для Виктории недоступно из-за отсутствия прописки).
– Сынок, я все тебе куплю, дай мне только время заработать деньги. Мы больше не будем переезжать из города в город. Мы не будем убегать. Я устроилась на хорошую работу.
– Папа больше не будет за нами охотиться?
– Нет.
– А почему?
– Даже самому неутомимому охотнику нужен отдых.
Когда Виктория узнала об авиакатастрофе под Нижним Тагилом, она, несмотря на тиски нищеты, вытряхнула заначку, сформированную на случай нового побега, купила бутылку шампанского и выпила его в одиночестве, мрачно празднуя освобождение.
Аполлинария привыкла, что ее имя вызывает у собеседников удивление. Ее назвали Аполлинарией в честь прадеда, она гордилась своим именем, считала его красивым и звучным. Да она и сама была красивая и звучная, и даже семь лет назад победила в конкурсе «Красавица Приморья». А потом судьба потребовала уплатить проценты за все чудесное и неповторимое, произошедшее в жизни Полины до двадцати двух лет. В двадцать два года, переболев на третьем месяце беременности страшным гриппом, Полина родила сына. Ребенок появился на свет с редким комбинированным пороком сердца.
Архаичное имя Аполлинарии так же не соответствовало духу времени, как ее судьба – внешности, талантам, ожиданиям. Кто объяснит, почему она, такая нестандартная, интересная, умная, должна быть глубоко несчастна?
Полина возвращалась в город из санатория «Серебряные ключи». Белая «мазда» мчалась по шоссе, удивляя необычной для ее возраста прыткостью. Ежедневный кольцевой маршрут Полины – город – санаторий – город – словно являлся моделью ее жизни: безостановочный бег по кругу, однообразное движение по орбите с центром притяжения в образе больного ребенка.
В городе Николаша задыхался, и Полине стоило огромного труда поместить его в фешенебельный санаторий на берегу озера Ачаккуль. Сегодня она везла с собой очередной список – лекарства, капельницы, шприцы. Она смотрела на длинный реестр и думала не о том, сколько ей понадобится денег, чтобы купить препараты, а о том, сколько понадобится сил Николаше, чтобы все это вынести. Ее несчастный малыш.
Два месяца назад, после новогодних праздников, Полина с сыном пришла на прием в детскую поликлинику и обнаружила нового кардиолога – немолодую упитанную женщину в красивых очках с замысловатой оправой. Массивные серебряные украшения с бирюзой отвлекли внимание Полины. Но кардиолог молниеносно вернула ее к действительности.
– Что же вы, мамочка, – сказала она, – никак не решитесь на операцию?
– Почему? – изумилась Аполлинария. – Нас поставили в очередь.
Свыкнуться с мыслью об операции было невыносимо трудно. Ей страшно было представить, что бледного, всегда грустного Николашу увезут от нее на каталке, нафаршируют хлипкое тельце пластиковыми трубками, залепят пластырем, искромсают скальпелями. Но Полина себя преодолела.
Врач смотрела сквозь стекла очков сочувственно и устало.
– Очередь – не для вашего ребенка, – тихо, но твердо произнесла она. – Он не доживет до операции.
Полина ощутила пустоту в груди и дрожь в коленях. Она полагала, что держит ситуацию под контролем. А сейчас почему-то проваливалась в бездну.
– Я не понимаю, – пробормотала она. – Нас консультирует профессор Сластухин. Он сказал, у нас достаточно времени.
– Бог мой! – всплеснула руками кардиолог. – И вы его слушаете? Профессор Сластухин – древнее ископаемое. Он очень старый человек. А кардиохирургия развивается немыслимыми темпами. Сластухин как врач умер лет пятнадцать назад. Он, наверное, до сих пор считает, что операция с отжатием аорты – великая редкость. Думаете, он в курсе современных мировых тенденций? Что он знает о вживлении аппарата вспомогательного кровообращения? Об аутопластике? Как вы вообще на него вышли? Он ваш знакомый? Родственник?
– Он консультирует в медцентре «Гиппократ» на проспекте Мира! – возмутилась Полина. – И за каждую консультацию я плачу тысячу рублей! А в медцентр меня направила ваша предшественница.
– Ну, понятно, – усмехнулась врач. – Спихнула тяжелый случай маразматичному старичку, чтобы самой не возиться. Подумать, тысяча рублей за консультацию! Половина моей зарплаты! Кошмар какой! Нет, я удивляюсь. Весь цивилизованный мир принял систему страховой медицины. Мы, как всегда, изобретаем квадратное колесо. У нас теперь медицина платная. Более уродливой и безжалостной по отношению к больному системы выдумать нельзя. Эти умники в медцентре, которые додумались извлечь на свет божий профессора Сластухина, стряхнуть с него пыль и посадить на консультации, назвались именем Гиппократа. А они вспомнили о том, что Гиппократ категорически запретил врачу брать деньги с больного?
– Но я ведь…
– У Сластухина на старости лет, очевидно, атрофировалась совесть! Он сам вам должен был платить за то, что крадет у вас время. По большому счету операцию Коле надо было сделать целую вечность назад.
– Мне сказали…
– Это проблема всех неэкстренных больных. Они вроде бы могут подождать. И ждут. А болезнь тем временем занимает новый плацдарм.
– Я думала…
– Поймите, Полина, с каждым годом, даже месяцем, вероятность благополучного исхода операции уменьшается. В сердце и легких происходят необратимые морфологические изменения. Порок заставляет организм запускать компенсаторные механизмы, и со временем эти механизмы приобретают характер устойчивых связей, не подверженных обратному развитию. Вам понятно? Ладно, я не буду грузить вас терминами. Просто ищите, кто вас возьмет. У Николаши редкий порок на запущенной стадии. Обратитесь в Москву, в Институт имени Бакулева, в Новосибирский НИИ патологии кровообращения. Возможно, у них были прецеденты, и они вам не откажут. И собирайте деньги.
– Сколько? Много?
– Думаю, немало. Но неужели вы так и будете покорно стоять в очереди на бесплатную операцию? Надеетесь, государство вам поможет? Минздрав выделяет в год деньги менее чем на тысячу операций, а ежегодно рождается порядка восьми тысяч детей с пороками сердца.
– Но я думала…
– Надейтесь только на собственные силы. Нашему государству и здоровые дети не очень нужны, а больные – подавно. И торопитесь. Вы упустили время. Скажите спасибо профессору Сластухину. Но я уверена, Полина, вы найдете и хирурга, который согласится прооперировать Колю, и деньги. Вы мать.
В природе существует более пятидесяти видов пороков сердца, а сочетания их бесконечны. Николашино сердце отличилось – комбинация его дефектов была редкой и замысловатой. Аполлинария плотно засела в Интернете и вскоре получила ответ из Мюнхенского кардиоцентра. Сотрудница центра Анна Келлер сообщала, что у них было два схожих случая, обе операции прошли успешно и немецкие врачи согласны прооперировать ребенка из России. К электронному письму фрау Анны прилагался прайс на услуги кардиоцентра. Стоимость операции повергла Полину в шок. Но что ей оставалось делать? Только искать деньги.
И гордая Аполлинария, неприступная зеленоглазая красавица, начала карьеру профессиональной вымогательницы. Врач-кардиолог была права – кроме матери, близких родственников и немногих друзей судьба Николаши мало кого интересовала.
