Текст книги "Выстрел из прошлого"

Автор книги: Наталия Солдатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

После Ирининого звонка Володя понял, что медлить нельзя ни секунды. Он доложил обо всем начальству, попросил, чтобы ребята еще раз хорошо осмотрели его дом, коридор, где нашли Певцова, и особенно чердак, получил добро на командировку, заказал машину, чтобы успеть на ближайший поезд, и выбежал из подъезда, направляясь в больницу, чтобы еще раз поговорить с бардом – утренний разговор ничего не дал. Конечно, Гена плохо себя чувствовал, еще не оправившись от ночного потрясения, однако у Володи сложилось впечатление, что Певцов не так болен, как прикидывается. Свое путешествие в старый Володин дом он объяснил высокой температурой и тем, что «его вдруг куда-то понесло»… Все это было наивно, факты явно не складывались в какое-либо логическое целое, но лечащий Гену врач заверила, что при гепатите у человека с нарушенной психикой и не такое может быть. Теперь же, после разговора с Ириной, и шестое, и десятое, и двадцатое чувство говорили ему – появление Гены в старом доме и выстрел в московской квартире связаны между собой одной причиной, одними людьми.

Во дворе управления Володя буквально нос к носу столкнулся с тетей Паней.

– Володечка! А я к тебе. Нашла ведь ту пленку. В кладовке нашла. Вот. Не трогала я тут ничего.

Господи! Володя смотрел на пленку «Любителя», которым несколько десятилетий назад мальчишки сфотографировали какое-то тайное письмо Ирининой бабушки. Обняв тетю Паню, он пообещал, что обязательно подарит ей снимки, если получатся – как-никак, пленка-то принадлежала ее Виталику… Он тут же вернулся в управление и рассказал о находке. В лаборатории заверили, что, если пленка не засвечена, все должно получиться, и попросили подождать.

Не успел Володя зайти в свой кабинет и занять рабочее место, как ему уже позвонили из лаборатории и сказали, что просмотрели все кадры – оказалось, ни одного испорченного! Честно говоря, он на это не надеялся.

Вскоре в кабинет вошел лаборант, неся, как знамя, специальное приспособление с висящими на нем мокрыми фотографиями.

– Вот, Владимир Иванович. Вы просили срочно, так мы уж не стали ждать, когда просохнут. Все видно…

Володя принял от него снимки, укрепил их в вертикальном положении на столе и залпом прочел письмо, написанное крупным школьным почерком…

«Господин Седашов!

Кланяется вам сестра Аделаиды, жены вашей, Анастасия. Помните бал у банкиров Кукалевских в Царицине? Это я вас тогда познакомила с Аделаидой, когда вы пришли в комнаты прислуги привести в порядок свой костюм, а я его вам гладила. Мы тогда немножко поговорили, а больше и не пришлось. Я ведь не думала, что сестра с вами уедет, что будет переворот, и мы не свидимся более.

А прописываю я сейчас это письмо потому, что очень хочется свидеться с Аденькой, пока живы. Есть и другая причина. Живем мы сильно голодно. Внучка моя от этого болеет. И одеть нечего. Все, что было, на хлеб выменяли. И муж мой в тюрьме сидит в Рыбинске – по доносу. Помощи ждать неоткуда. Помогите нам от чистого своего сердца! Коли сумеете… Адрес свой пишу на конверте. Не откажите, коли у вас самих что осталось…

Бывшая прислуга Кукалевских Анастасия, сестра Аденьки.

Аденька, найди нас, милая, приезжай! Свидимся хоть разок».

Голос из прошлого… Судя по тому, что о внуке, брате Ирины, не было сказано ни слова, можно предположить, что письмо писалось в конце сороковых – начале пятидесятых годов, когда он еще не родился, а Иринины родители, завербовавшись, жили и работали в Магадане. Поскольку Петька говорил еще о каких-то страницах, которые они не сфотографировали, Володя сделал вывод, что там содержалась просьба найти этого самого Седашова и переслать ему письмо. Бабушка явно не знала его адреса. А подобного рода письма люди, как правило, отправляли в Международный Красный Крест, руководящие органы которого находились в Женеве. Однако письма эти редко доходили до адресата – железный занавес висел плотно, не оставляя никаких щелочек и лазеек. Поэтому нет ничего удивительного, что бабушка Ирины не получила никакого ответа. Хорошо еще, что сама не держала за это ни перед кем ответ… Володя счел, что бабушкина ниточка никуда не ведет, ведь и сестры ее, очевидно, давно уже умерли. Во всяком случае, он не видел связи между покушением и этим письмом. Да и всезнающий его «звонок» молчал, словно вокруг не происходило ничего примечательного. Хотя, при необходимости, можно будет отработать версию о наследстве из-за рубежа – наследстве, о котором сама Ирина не знала…

Выезжая в больницу к барду, Володя все-таки взял письмо с собой. Идя в накинутом на плечи халате по длинным больничным коридорам, он больше всего на свете хотел, чтобы Певцов его понял и перестал ломать дурака со своими заходами в старые дома якобы по причине горячки. Дверь в палату возле ординаторской была открыта. Поздоровавшись со всеми больными, Володя предложил Гене пройти в холл и там поговорить. Но только они вышли в коридор, он взял Гену за руку и медленно, с расстановкой, произнес:

– Вчера поздно вечером в Москве хотели убить Ирину Вадимовну Александрову. В нее стреляли. Пуля пробила окно, ударила в зеркало, и…

– Тетя Ира… что с ней?! Она не пострадала? Скажите скорей! – перебивая его, воскликнул Гена. Его рука напряглась, в глазах стоял неподдельный страх.

– Тетя Ира? Почему тетя Ира? – переспросил Володя. Он ожидал чего угодно, только не этого семейно-родственного обращения. Однако во всем другом Володя оказался прав – это внезапное сообщение заставило Геннадия рассказать ему невероятную историю.

Певцов рассказывал долго, больше часа. Володя забыл о времени, о том, что его ждет машина, что он может опоздать на поезд… То, что говорил Гена, было неведомо даже Ирине, которую это непосредственно касалось. Однако Володя не знал, как распорядиться полученной информацией. Он вместе с Геной «прилаживал» к ней письмо бабушки, которое дал ему почитать, историю с бароном и его золотом и множество других событий, о которых ему стало известно в последние дни. Но Гена подозревал конкретного человека, который по описанию походил на того, что прятался в огороде Володиного старого дома и был им косвенно замечен. Кстати, Володя уже располагал сведениями, что при осмотре чердака его родного дома были обнаружены следы пребывания мужчины, хотя никто из жильцов туда в эти дни не заходил… Певцов не раз общался с этим неизвестным – тот познакомился с ним как бы случайно и представился иностранцем, не уточнив, правда, своей принадлежности к той или другой стране. Только когда Геннадий как-то посетовал на то, что у него нет хорошей концертной гитары, этот человек привез ему гитару из Германии буквально за день до концерта… Володя сразу же уточнил, когда был концерт, чтобы узнать, в какой именно день тот пересекал границу… Следы, ведущие в Германию, скорее всего, могли быть связаны с бароном – как-никак, это был именно немецкий барон. Впрочем, и письмо Седашову должно было попасть неизвестно куда – вполне возможно, что в ту же самую Германию…

С этим багажом новых загадок и тайн Володя отправился в Москву, предварительно наказав Геннадию беречь себя. Охрану с больницы он не снял.

Удивительно, но «звонок» молчал. Ниточка, ведущая к барону, а, значит, и к богатству, была, как казалось теперь Володе, наиболее перспективной. Там, где золото, всегда присутствуют черные силы, черные мысли, блеск этого металла во все века ослеплял людей и не давал им возможности смотреть на мир чистыми глазами. Володя знал, как все будет дальше – из Москвы уйдет запрос в Ригу, Польшу, Германию – и где-нибудь следы этого барона обязательно обнаружатся. Возможно, тогда станет ясно, какое конкретно отношение имеет связанное с ним прошлое к Ирине Александровой, не стремящейся овладеть никаким золотом или иными ценностями, тянущимися из тех давних лет. То есть, возможно, ей элементарно пригодились бы деньги, но вырывать их из чьих-то рук она уж точно не будет. А еще Володя теперь хранил сюрприз для Ирины Вадимовны. Семейный сюрприз. Такой, что будь здоров! Но он не будет в это вмешиваться, это не его дело. Ребята сами разберутся, что к чему. Похоже, они уже разобрались. Осталось сделать последний шаг… Хотя, конечно, он обязательно поговорит с молодым соседом из однокомнатной квартиры. Тем более что у них смежные балконы…

Ирина встретила Володю с радостью – по его тону она поняла, что ее мучениям приходит конец, что свет в тоннеле уже определенно появился… Они прошли в комнату, сели за письменный стол – Володя еще в прихожей сказал, что ему надо будет кое о чем ее спросить и записать ответы. Ирина уже знала, что он не любит пользоваться диктофоном, считая, что своя рука надежнее, поэтому придвинула ему несколько ручек, пачку бумаги и вдруг замерла, услышав его слова:

– Понимаете, Ирина, я сейчас к вам прямо от наших московских коллег… Мы определили, так сказать, направление поиска. И остановились на одном. Кое-какие предположения ведут нас за границу. Точнее – в Германию.

– Какие предположения?

– Человек, который, как мы полагаем, хотел вас убить, живет там. С войны. Его туда привезли как рабочую силу. Он работал у одной фрау. А потом… женился на ней.

– Господи!

– Что ж, все бывает. Во всяком случае, она не монстр какой-нибудь, а, говорят, нормальная женщина, над нашими «рабами» не издевалась. Всякие ведь были…

– Но… я-то тут при чем?

– Этого мы пока не знаем. Я вашу анкету смотрел – за границей вы не были, так что там с ним никак соприкасаться не могли. А вот здесь вы нередко встречаетесь с иностранцами, иногда они просто оккупируют ваш институт…

– Да, но… – Что-то во всех этих Володиных словах было не так, какое-то несоответствие, но Ирина не успела мысленно за него зацепиться, ее волновало другое: – Володя, ведь когда меня хотели столкнуть под поезд, мы как раз иностранцев встречали… Господи, кому и что от меня надо? У меня ведь ничего нет. И я никому ничего не должна. Наш прадед, как выяснилось, – я вам про него рассказывала – что-то имел, но все потеряно. Я гол как сокол. Как соколиха. Хотя… В том районе, где он прятал свои «желтые одуванчики», где все это затопило, недавно была засуха. И на это надо обратить внимание.

– Надо. Но если предположить, что убивают не только из-за денег…

– Я никому не делала зла! Не думаю, что студент, обиженный на «неуд», может такое сотворить…

– А вы не пробовали задавать какие-то вопросы на эту тему во время… спиритических сеансов?

– Пробовала! Хотя я в это теперь и не верю. Я спрашивала о причине – за что? О первоисточнике, так сказать.

– И что же?

– Я ни разу не услышала ответа.

– А раньше на другие вопросы ответы… были?

– Если честно – да. Не улыбайтесь. Я слышала ответы, которые звучали в моей голове, но на этот вопрос ответа не было ни разу. Хотя…

– Что – хотя?

– Хотя каждый раз, когда я спрашивала, кто и за что, у меня в ушах раздавался… выстрел!

– Выстрел? Вы не ошибаетесь?

– Нет. Очевидно, кто-то хотел меня предупредить о покушении. Странно только, что и после той ночи, когда я снова обратилась к высшим силам – ну, вы понимаете? – я опять услышала тот же выстрел… Может быть, в меня будут стрелять еще?

– Да… Вперед мы с вами не двигаемся, это факт. А какие-нибудь научные разработки связаны у вас с Германией?

– Нет, не связаны. То есть немцы приезжают иногда, что-то делается для них и вместе с ними на других кафедрах, а на нашей – пока нет. Мы с англичанами в основном завязаны.

– Ирина, давайте сделаем так. Я сейчас схожу пообедать, а потом мы опять сядем вместе и набросаем всю вашу биографию. И с родственниками, и с любимыми людьми, и с наукой. Идет? Где-то ведь собака зарыта.

– Зарыта. Володечка, пожалуйста, не уходите. Пообедайте у меня, как моя бабушка говорила – чем бог послал. А у меня сегодня классический обед – щи да каша.

– Щи да каша – еда наша, – повеселел Володя. – Идет! Мечите на стол! А каша какая?

– Перловая!

– Перловая? Ее сейчас так редко варят…

– А я ее люблю еще с Бранденбургских ворот! – крикнула с кухни Ирина.

– С каких… ворот?

– С Бранденбургских, Володя. Сейчас налью щей и все вам расскажу…

Володя сел за обеденный стол, не отрывая глаз от Ирины. Она продолжала говорить, но он плохо слушал – в глубине его подсознания какие-то клеточки медленно раздвинулись, давая дорогу сначала чуть слышному колокольчику, а потом уступая место все более настойчивому и резкому «звонку». Он никогда не обманывал Володю, надо только внимательно прислушиваться к нему…

Ирина принесла тарелки со щами и со сметаной, хлеб, деревянные ложки, села напротив и вновь заговорила о детстве. Володя ел вкусные щи и уговаривал себя слушать спокойно, не торопиться, хотя «звонок» не оставлял его ни на секунду. Причем он не сомневался, что это связано именно с Бранденбургскими воротами…

Ирина отнесла пустые тарелки из-под щей на кухню и вернулась с другими, наполненными хорошо разваренной перловой кашей с расплавляющимися кусочками сливочного масла.

– Может быть, вам с вареньем?

– Нет, нет, – поспешил ответить Володя и, взявшись за ложку, тихо спросил: – А что там с воротами-то?

– С какими воротами?

– С Бранденбургскими, вы сказали. Ну, когда я удивился, что у вас перловая каша, а вы сказали, что с тех ворот ее любите. Это какая-то метафора, аллегория или что-то еще?

– Да нет, Володя. У тех ворот меня перловой кашей солдат наш накормил. Прямо из котелка. Мы с мамой и отцом несколько дней голодные были. Нам паек выдали… банками с джемом. На джем долго потом смотреть не могли…

– А когда это было?

– Да сразу же после войны. В сорок шестом. Мне четыре года было, а я многое помню, Володя. Кое-что и по дням могу рассказать, представляете?

– Так, значит, вы… были в Германии? В Берлине?

– Да… Господи, я была в Германии. Но ведь я была там… ребенком…

– И не указали это в анкете…

– Конечно. Я дат не знаю, понимаете? Когда приехали, когда уехали…

– Ирина, извините, но я так взволнован, что не могу доесть вашу кашу. Вы ешьте, я подожду, а потом вы расскажете о Германии, и мы что-нибудь да выловим…

– Я тогда тоже не буду, – решительно проговорила Ирина. – Пойдемте к письменному столу.

Они пересели, и Ирина начала рассказывать… Перед глазами Володи проплывал длинный путь в Берлин – на поезде и машине «скорой помощи», выделенной для семьи военного врача, разрушенные города и странно контрастирующие с руинами оживленные вокзалы… Голодная маленькая девочка, которой в Польше что-то выменяли из продуктов, а в Берлине, на площади недалеко от рейхстага, ее накормили этой самой перловой кашей… Володя спокойно вбирал в себя этот рассказ, не прерывая и не спрашивая ни о чем – он запрограммировал себя на ключевую информацию, на событие, человека, эпизод, которые помогут раскрыть тайну, и старался не пропустить главного.

– …мне стало плохо. В машине укачало. Мама меня вывела, тут я солдата и увидела. Он сидел, опершись спиной о колонну этих самых ворот, и ел кашу из своего котелка. Я встала возле него и смотрела на эту кашу, не отрываясь. Он обтер ложку, протянул мне, и котелок подставил. А когда я поела, показал мне какой-то подземный ход и сказал, что это был вход в метро. Я подошла, встала на лестницу, она вниз вела, а там – вода, все затоплено, вещи, тряпки какие-то плавали… Мама меня схватила – и обратно в машину… Мы там в маленьких городках жили. Дольше всех – в Людвигслусте…

«Звоночек» издал мягкий, чуть слышный звук и умолк. Володя стал записывать каждое слово. А Ирина достала карту, нашла на ней городок Людвигслуст.

– Странно, но я не видела там разрушений. Дома как дома. На нашей улице были все серые, стояли ровно, как по линейке. Тот, где были мы, – двухэтажный. Мы жили на втором этаже. А наша хозяйка фрау Анна – еще выше, там было что-то типа чердачка, но переделано под жилье. Помню, мама с ней была в очень хороших отношениях. И меня эта женщина любила. Она меня однажды нашла… Мы играли во дворе в дочки-матери, дети все немцы, я одна русская, а игры такие же, как у нас. Вдруг во дворе появились ребята постарше, отозвали моих друзей и что-то им долго шептали, поглядывая на меня. И тут «мои» внезапно разбежались в разные стороны, а те подошли ко мне, схватили за руки и повели. Я кричала, но мамы с папой дома не было, а другие… словом, никто не отозвался. Привели меня в какой-то двор, пальтишко с меня сняли, бросили в яму, вырытую посреди двора, и забросали хламом каким-то, ветками. Я от боли долго пошевелиться не могла, а потом, слышу, ветки кто-то разгребает. Это наша фрау Анна была. Она, оказывается, видела все со своего чердака. И пальто мое они потом вместе с мамой нашли… Отец все просил хозяйку показать ему этих ребят, но она отказалась…

Отец работал в госпитале. В нашем госпитале… О! Я вспомнила потрясающий эпизод! Как-то нам совсем нечего было есть, и отец надел свой белый халат и смело пошел в магазин под видом проверяющего из санэпидемнадзора. Его одарили буханкой хлеба и большим куском копченой колбасы. Мы ждали его недалеко от магазина, за углом, и страшно волновались – вдруг они обнаружат обман. А когда увидели его со всем этим богатством, бросились навстречу и побежали, только ветер в ушах свистел!

– А эту вашу фрау Анну угостили?

– А как же! Кстати, если бы меня не обокрали – это случилось лет десять назад, – я бы вам сейчас ее кольцо показала. Золотое. С гравировкой – «LG 1937». Инициалы не ее, но кольцо ей принадлежало. Она его маме подарила – за что, не помню. Кажется, они просто поменялись кольцами на прощанье – для памяти, так сказать… И все же мне кажется, что за что-то…

«Звонок» захлебнулся в собственном звоне и снова умолк, заставляя Володю гадать, стоит ли «копать» этот эпизод. Но Ирина так разволновалась, что он решил – надо!

– Давайте, Ирина, вспоминайте. События, людей, что-то еще… Представляйте во всех подробностях все, что с вами происходило. Это только кажется, что невозможно. А начните-ка – и все само будет всплывать в памяти… Если это действительно был подарок – может, и правда, за что-то?

– Володя, я вот помню, какая бумага у нас была во время игры во дворе – мы ее разрывали на кусочки, кусочек – «тарелка»… В крупную клетку бумага… Всю обстановку в комнате помню… Даже где мамины лекарства лежали, помню. А это – нет. Правда, иногда мне кажется, что я вспоминаю что-то чрезвычайно важное… Но мало ли что могло казаться важным четырехлетней девочке!

– И все-таки расскажите, что вам кажется…

– Ну, иногда я как будто вспоминаю какую-то тревогу, суету, все бегут, кричат, а потом меня берут на руки и говорят…

– Что говорят? – быстро спросил Володя. – Что говорят?

– Только не смейтесь. Говорят, что я кого-то от пули спасла… Чушь это! Четыре года мне было, и кого я могла спасти, как? Но мне это вспоминается… И еще кое-что, но только на слух… – Я имею в виду… Я запомнила… звук выстрела. Вроде ничего особенного, время такое было, а как начну думать о той Германии, так и слышу этот… Господи! – У Ирины задрожали руки, она прижала их к груди и, горячо дыша, отрывистым шепотом добавила: – Володя, это ведь тот самый выстрел… Тот самый…

– Какой… самый?

– Который проникает в мою голову вместо ответа на спиритических сеансах…

– Вы уверены? Но почему? В принципе, выстрел есть выстрел…

– Нет, Володя, там… еще какой-то звук был характерный. Крик. И вот этот-то крик смешивается с выстрелом, как бы накладывается на него…

– А говорите – не помните…

– Да больше ничего и не помню… Сто лет прошло… При чем здесь выстрел, фрау Анна? Она, наверное, давно уже умерла…

– А фамилии ее не помните?

– Фамилии… В детстве знала, а сейчас и не сказать. На какую-то реку похожа…

– На немецкую?

– Не знаю. Подождите-ка, Володя… Когда мы были маленькие, смотрели какой-то известный фильм про наших пограничников. Там эта река называлась, я потому и помнила…

– «Ко мне, Мухтар!»?

– Нет, в самом названии фильма была река. «Над…» какой-то рекой…

– Да «Над Тиссой» же!

– Тиссен! Ее фамилия – Тиссен! Анна Тиссен! Да, да, это точно! Я вспомнила! Анна Тиссен…

Володя подбежал к Ирине, схватил ее за плечи и, глядя прямо ей в лицо, отрывисто произнес:

– Слушайте меня внимательно. Здесь она, разгадка. И вот почему я так думаю. Человек, которого мы подозреваем, женат на Анне Тиссен…

– Но… Володя, когда мы были там, фрау Анна не была замужем… Во всяком случае, она жила одна…

– Да сколько вы там были-то! Четыре-пять месяцев… А он, кстати, женился на ней только в сорок восьмом году…

– Надо же…

Ирина подошла к шкафу и стала рыться на верхней полке, под простынями и наволочками. Наконец извлекла маленький полиэтиленовый пакетик, а из него – длинную цепочку с необычными звеньями. Володя видел такую впервые – аккуратные продолговатые золотые пластины, по две сразу, перемежались, а, вернее, сцеплялись между собой коротенькими и тоже золотыми завитушками с каким-то необычным оригинальным плетением.

– Нравится, Володя? Это ведь тоже ее подарок, фрау Анны. Мама рассказывала, что, когда мы оттуда уезжали, Анна предлагала ей взять с собой все, на что глаза смотрят. Мама, конечно, ничего не взяла. Но фрау Анна так умоляла взять эту цепочку! И тогда мама оставила ей свою, обычную… Так что они не только кольцами поменялись…

– А почему? Они были так дружны? Или – с пулей вам не показалось, вы и впрямь ее спасли? Как – это уж я не знаю, но только тогда все логически увязывается. Можно, например, предположить, что Анна Тиссен, обязанная вам вторым своим рождением, встав после войны на ноги, восстановив свое хозяйство, решила отблагодарить вас по-настоящему… Конечно, если тогда ее жизни действительно угрожали, и тот выстрел был настоящим, а не…

– А не моей детской фантазией? Не знаю…

– А детей у этой фрау не было?

– По-моему, нет.

– Понимаете, Ирина, женщины на старости лет часто склонны искать смысл жизни, который они не уловили, упустили или пропустили в лучшие свои годы. Склонны совершать непредсказуемые, на первый взгляд, поступки, однако за ними, как правило, скрыт высокий смысл. И чем необычнее поступок, тем с большим вдохновением они его совершают. Женщина говорит себе: «Я жила серо, буднично. Наверное, удобно. Может быть, даже красиво. Но в своих определенных, монотонных рамках. А, между тем, есть человек, – это я предполагаю, что конкретно ваша фрау Анна могла так думать, – есть человек, которому я обязана всей своей жизнью. Это та маленькая девочка Ирочка… И почему бы мне сейчас не завещать все свои драгоценности не жирному борову – моему мужу, который уже так же стар и немощен, как и я, а той девочке, если она жива, или ее родне, если…» И так далее. Она ведь знала вашу фамилию, и откуда вы приехали, из какого города?

– Мне все это кажется неправдоподобным… Тем более что между нами с тех лет не было никакой связи…

– Но ведь существуют организации, через которые она могла узнать о вас…

– Ой, Володя, на меня поступал какой-то запрос ректору… Но мне тогда не сказали, в чем дело, а я не стала допытываться. Собственно, я была уверена, что мне предстоит какая-то командировка за рубеж…

– Даже так? Видите… Работы нам прибавилось, но теперь хоть понятно, в каком направлении двигаться. Вот вам и Бранденбургские ворота! И перловая каша!

– Если, Володя, ваши догадки верны, то мне «грозит» наследство? А этот мужчина хотел убить меня из-за него?

– Предполагаю, что так. Если мы изначально встали на правильный путь…

– А где он сейчас? На свободе?

– Он… Кстати, зовут его Виктор Плешнев, это вам ни о чем не говорит?

– Нет…

– …задержан за хулиганство. Напал только что в больнице… вернее, в больничном саду на барда Певцова… На того самого, которого тогда обнаружили в коридоре нашего дома, помните? Под дверью у Рудика… Думали еще, что он мертв… Я об этом нападении уже здесь узнал, перед тем как к вам идти…

– А… откуда они знают друг друга? Этот бард и Плешнев?

– Тут… длинная история, Ирина. Пока мы знаем, что Плешнев продал ему замечательную немецкую гитару. Знал, что бардам нужны хорошие гитары, вот и предложил… С этой гитары началось их довольно тесное знакомство. А потом Певцову показалось, что этот человек за вами следит… Впрочем, всего я вам вот сейчас, сию минуту рассказать не смогу. А у вас нет на этот счет никаких догадок?

– Нет… Но, значит, этот ваш Певцов знает меня? Вообще-то, когда я первый раз его увидела, мне показалось, что мы уже встречались… Знакомые черты… Но, наверное, видела по телевизору. Да нет, Володя, не обращайте на это мое «показалось» никакого внимания, а то я вас только запутываю. Это вообще моя природная черта – запутывать и запутываться… Я вот сейчас родословную нашу составляю, и так запуталась, что каждое семейство решила обозначать на отдельном листе, а потом все соединить, иначе прямо каша получается…

– Опять каша? – улыбнулся Володя и попросил Ирину позволить ему взглянуть на эту родословную…

Она достала папку, на которой так и было написано – «Родословная» и положила ее перед Володей. Он внимательно прочел каждую страницу. Собственно, ничего нового здесь для него не было, почти о каждом родном человеке Ирина рассказала ему все, что знала, причем рассказы эти были очень подробными. Читая все эти имена, фамилии, даты, Володя вдруг почувствовал себя как на кладбище среди множества надгробий… Однако на памятниках или крестах всегда стояли имена и даты, а тут попадались полупустые и вовсе пустые «клеточки»… Почему?

– Почему? – переспросила Ирина. Оказывается, Володя задал свой вопрос вслух. – Да потому, что я не все знаю. Вот эти две «клеточки», например, – внуки моих двоюродных сестер. Сестры в Сибири живут. Обе мне на письма пока не ответили… А эта «клеточка» – мой племянник, сын моего брата от первого брака… Я, к стыду своему, не знаю точно, в какой день он родился. Брат его не воспитывал, он как-то сразу второй раз женился… И сын у них родился, Игорь. Он, кстати, наведывается ко мне иногда, я вам говорила. Характер не из легких. Хотела его позвать, когда мне особенно тяжело было, а он на практику уехал, на Урал. Да, может, и к лучшему – я иногда его как-то побаиваюсь, хотя сама не понимаю, почему…

– Но вы его ни в чем не подозреваете?

– Я не могу его подозревать, я его все-таки люблю. А первая жена моего брата уехала с сыном на Дальний Восток. Она и от алиментов даже отказалась, так что мы про них ничего не знаем… Брат их искал – и по своей фамилии, и по ее девичьей, она Зина Бочигина, но не нашел, а потому решил, что бывшая его жена вышла замуж…

– Ну, я думаю, что вы его найдете, и очень скоро. С моей помощью, – скромно прибавил Володя.

– Попробуйте. Брат очень виноват был перед ними. Да и мы все виноваты… Я себе, честно говоря, простить не могу, что не вмешалась тогда, когда надвигалась трагедия, да и потом в их жизни не приняла никакого участия. Диссертацией была занята…

Володя еще раз просмотрел каждый лист, переспросил, не жил ли кто-нибудь из них в Германии, и, получив отрицательный ответ, ушел, условившись, что завтра или он, или его московские коллеги свяжутся с Ириной по телефону.

Ирина осталась одна. Нынешние события настолько выбили ее из колеи, что она чувствовала себя очень усталой. Включив магнитофон, она закрыла глаза и погрузилась в чарующие звуки, наслаждаясь голосом своего любимого певца Лучано Паваротти и стараясь ни о чем не думать…

И тут неожиданно лязгнула балконная дверь. Ирина тупо уставилась на нее, чувствуя, как бешено заколотилось сердце, а в следующую секунду в комнату буквально ввалился тот самый злобный тип, который попался Ирине и ее сопровождающему на лестнице, когда после страшной ночи покушения она поехала на беседу к полковнику. В этот раз лицо его не было ни перекошенным, ни злобным, а, напротив, очень молодым и приятным. Ирине он даже понравился, и она, выключив магнитофон, спокойно сказала:

– Добрый вечер, сосед. Вы ко мне в гости? Только перепутали входную и балконную двери? Немудрено – балконы-то у нас смежные… Прошу вас, дайте мне вон с той полочки лекарство… Вот это красное. Нитроглицерин. С сердцем плохо… Нет, нет, «скорую» пока не надо… Побудьте со мной…

Незваный гость, ничего не говоря и не извиняясь, сел напротив нее, и она впервые смогла хорошо его разглядеть. Молодые люди его возраста обычно носят джинсовые куртки и брюки, футболки и свитеры, а на нем – строгий темно-серый костюм, прекрасно выглаженная светлая рубашка, не бросающийся в глаза галстук. У него чудесные каштановые волосы и – вот интересно! – такого же редкого оттенка, как у нее… И лицо довольно волевое, но при этом очень теплое, симпатичное… Господи! Вновь что-то ударило в грудь, ей стало жарко от догадки – да нет, не догадки, а от правды, которую она поняла, глядя на его глаза, брови, лоб, манеру сжимать губы…

Он тоже смотрел на нее, не отрываясь, и вдруг наклонился, взял ее за руку и тихо, просто сказал:

– Тетя Ира…

– Димочка… – выдохнула Ирина и, не удержавшись, заплакала – горько, навзрыд.

Парень явно не знал, что делать, сел на стул поближе к ее креслу и стал гладить ее руки, приговаривая:

– Тетя Ира, успокойтесь. Если вы так из-за меня – не надо. Я понял, что вы… все поняли. Я давно в Москве, но в ваш дом перебрался всего месяц назад. Специально. И не ожидал, что мне так повезет – прямо рядом с вами… Я эту квартиру на пол года снял, деньги заплатил вперед. Днем учился, а ночами афиши расклеивал в одном рекламном агентстве.

Ирина всматривалась в него и не могла поверить в то, что случилось. Ей хотелось обнять его, крепко прижать к себе, говорить ему ласковые слова, называть его Димочка, Димуля, но она не решалась этого сделать, только провела рукой по его волосам:

– Как похож-то… похож-то… в нашу ты родню…

– И мама так говорила…

– Как Зина? Не болеет? Только что с Владимиром Ивановичем, со следователем из нашего города, мы о маме твоей говорили. И о тебе. Родословную ему показывала – он все проверяет, и московские оперативники тоже, меня ведь убить хотели, а он и спросил, почему твоя клетка не вся заполнена. А мы ведь твоего дня рождения не знаем…

– 14 марта… А мама не болеет. Мама умерла. Год назад. Отчим сейчас там один остался. Мы с Геной – это мой брат – оба в Москве, он тоже учится, только заочно.

– Гена – это сын… отчима?

– Да, но он нас не делил. Мы очень дружно жили. Но – трудно… Отчим много болел. Маме приходилось надрываться на работе… Потому она так рано и… ушла.

– Ты простишь нас, родственников, что мы от вас… от тебя отстранились? Меня простишь? Плохо вышло-то все как! Прости меня, Димочка!

– Я простил. Я к вам и шел, чтобы – простить. Подслушивал ваши разговоры с балкона… Решил простить и ринулся к вам, совсем забыл, что это не входная дверь…