Текст книги "Выстрел из прошлого"

Автор книги: Наталия Солдатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Ну, конечно! Приехал, а накануне зуб выдрал. Он у нас в «Вольном ветре» обосновался, знаете же, там в каждом номере зеркала по стенам, утром проснулся и не узнал себя – желтый как лимон. Его привезли к нам очень тяжелого, с температурой. Он все порывался взять у нас таблетки и уйти, говорил, дескать, сам вылечусь. Но наша заведующая ему красочно обрисовала все последствия этого заболевания…

– И… когда это было, Валюта?

– Позавчера.

– А в гостиницу сообщили?

– Конечно. Он сам попросил сообщить горничной, что его положили в больницу, и чтобы его вещи убрали в камеру хранения. Он очень за них переживал.

– А какие вещи, не говорил?

– Говорил. Гитара и чемодан. Да, и просил, чтобы костюм не складывали в чемодан, а прямо на вешалке оставили.

– Почему?

– Как? Так ведь он надеется выступить в нем.

– Валечка, а ты сейчас далеко от его палаты? Кстати, в какой он палате?

– Недалеко. В седьмой. Это рядом с ординаторской. Там у нас не любят лежать – больным кажется, что они под усиленным надзором.

– Сходи-ка, посмотри, как он.

– Да я же была недавно.

– Еще раз сходи. Трубку не вешай, я подожду.

– Хорошо.

Мысленно Володя уже составил план действий – осмотр вещей в гостинице, более тщательная проверка коридора и чердака его дома, запрос в Москву, но, прежде всего, конечно, разговор с самим потерпевшим… Стоп! Почему с потерпевшим? Разве есть доказательства какого-то насилия над ним?

– Дядя Володя, все оʼкей!

– Что именно – все?

– Ну, спит.

– А ты уверена, что спит? Что он не… того?

– Не умер, что ли? Да нет, дышит.

– А… его никто навестить не хотел?

– Да он же не местный! Откуда?

– Ну, может… барды эти. У них ведь фестиваль, ты сказала?

– Да. Только его никто не навещал. Ой, ладно, дядя Володь! Там какой-то шум внизу, зовут вроде.

– Ладно. Спокойной ночи. Присматривай там за ним.

И все же он позвонил к себе на работу дежурному и попросил организовать охрану инфекционной больницы.

Вот так. Московский бард Гена Певцов приезжает в их город на фестиваль, попадает в больницу, оттуда сбегает вечером – но бежит почему-то не в сторону гостиницы, где ему надо переодеться для выступления, и не в сторону ДК, где проходят все фестивали, а совсем в другую… Чего он хотел? Ведь что-то же он намеревался сделать, если, конечно, его приход – не случайность, не действия человека под влиянием высокой температуры, помутнения сознания и так далее.

Володя посмотрел на часы – больше часа он потратил на Певцова, не продвинувшись ни на шаг. А он по опыту знал, что нужно на время отключиться от всего и постараться в мельчайших деталях воспроизвести тот вечер – может быть, и появится какой-то кончик, который поможет распутать весь клубок. Он ведь уже начал это делать, и не надо было отвлекаться, все равно с бардом можно будет поговорить только завтра, и то, если разрешит лечащий врач. Володя снова и снова возвращался в тот вечер, мысленно шел по улице – сначала по одной ее стороне, потом, когда увидел Рудика – по другой… Было еще нечто, привлекшее его внимание. Ну, не привлекшее, а так, что-то прошло мимо… Может, машина? Нет. Лицо в окне? Нет, не лицо и не в окне. Но что? Он буквально всем нутром чувствовал нечто необычное. Какая-то штука была явно не на своем месте. Володя решил еще раз прокрутить в памяти все подряд, до мельчайших деталей, слева направо, снизу вверх. Соседний дом, забор, его родной дом, Рудик у ворот, колонка, где брали воду… Все на своих местах. И все-таки… Необычное фиксировалось где-то слева… Но слева был соседний пустовавший дом, который сейчас перестраивали, и забор. А там, за забором, раньше семья Мищенко разбила огород и выращивали овощи и цветы. Они никого не пускали за заветную огородную черту, поэтому с правой стороны дома всегда бывало оживленно и весело, а с левой – тишина и покой…

Стоп! Володю обдало жаром… Вот оно! А ведь дело-то в этом самом заборе. В этом самом огороде, где никогда не было посторонних. Никогда. Но не теперь. Там кто-то двигался. Не шел, но двигался. Стоял? Сидел? Непонятно. Но – был! И, скорее всего, это был мужчина. Неясно отпечатавшийся образ давал еще одну подсказку – пожилой мужчина. Но как и зачем он там оказался, в этом запретном огороде? Еще одна загадка, еще одно задание себе – опросить соседей, чьи окна выходят сейчас на огород, а именно – тетю Дашу со второго этажа, она постоянно торчит у окна, наблюдая за всеми, и девушку, живущую теперь в квартире Мищенко, – Юлю, кажется. Конечно, если удастся ее застать, она подолгу живет где-то у родных или знакомых, наведываясь в свою клетушку лишь время от времени.

А может, именно в этом все и дело? В квартире никого нет, а через нее можно проникнуть в дом. И что? В дом можно проникнуть и нормально – через двор и входную дверь, правда, это будет у всех на виду. Но что-то же ведь надо было человеку, который находился в огороде. Просто пьяный? Исключено, пьяному туда не попасть. Впрочем, может, теперь все иначе? Да нет, не может, огородную эстафету Мищенко приняла тетя Даша, и замки остались прежними…

Загадка за загадкой. Но самое главное – Володя пока не видел, для чего их надо разгадывать, и вообще не был уверен, надо ли. До тех пор, пока уже утром ему не передали, что его разыскивает москвичка Александрова в связи с каким-то чрезвычайным происшествием. Володя тут же набрал ее московский номер…

Ирина стояла перед большим старинным зеркалом, окаймленным черным деревом, – единственным предметом мебели, оставшимся ей от бабушки. В зеркале отражалась ее высокая и все еще стройная фигура, однако новое платье ей явно не шло, ибо подчеркивало остроту ее плеч и аскетизм лица. Все это могли сгладить только мягкие тона и плавные, округлые формы воротников, плечиков, различные воланы и всякие другие приспособления, которые она не любила. Ну, что ж, придется отказаться от этого платья, обменять в магазине на что-нибудь другое – деньги-то там вряд ли вернут.

Она застегнула платье несколько по-иному, надела пояс, и на миг ей показалось, что выглядит отлично, как-то по-новому. Но тут же приуныла: зеркало просто стояло в выгодном для нее свете – не специально, просто его больше некуда было повесить, так что утешение, увы, слабое. Да оно и понятно – сколько неудач в последнее время! С ордерами квартирными не вышло. Смерть дяди. Ужасная гибель тети. Этот труп в родном городишке, в старом доме, рядом с которым прошло ее детство. Эти ужасные голоса, предвещающие беду. Вернувшись оттуда, она решила не ходить на кладбище. Вообще-то, если бы не обещание Володе, она поступила бы иначе. Ирина представила, как она звонит своему племяннику Игорю, как уговаривает его пойти вместе с ней, как они идут по пустому кладбищу… А потом… Ну, как она будет общаться с тетей при Игоре? Наверное, никакого разговора не получится… Впрочем, что сейчас об этом думать, она ведь уже сказала себе – нет. Она вообще никуда не пойдет. В институт ей только послезавтра, а сегодня какая-то сила удерживала ее дома. Она всем своим нутром это чувствовала. Да и сон был странный и непонятный – ее подруга, умершая семь лет назад, все звала ее к себе и очень сердилась, что Ирина отказывается идти куда-то вниз, где сплошной песок, как в пустыне… Взять себя в руки, никуда не ходить, ни о чем не думать, выключить телевизор. А потом позвонить Игорю – ей все равно надо с ним встретиться, все рассказать, в конце концов, он один у нее остался, сын ее брата, которого она очень любила и который забрал мальчика у матери-пьяницы еще в годовалом возрасте. Не было слов, чтобы описать всю эту трагедию, но главное – Полина вовремя была лишена материнства, ребенок остался жив и вырос вроде бы неплохим парнем. Вообще-то Ирина не была с ним особенно близка – жили они с братом в разных городах, но после его смерти уже вполне взрослый самостоятельный Игорь поменял квартиру на Подмосковье, поступил в Москве учиться и время от времени ее навещает. Многое в нем нравилось Ирине – его целеустремленность, эрудиция, начитанность, а что-то даже немного раздражало. Что именно, она не могла для себя четко сформулировать. Случайно замеченная жесткость во взгляде? Или то, что он не пришел на похороны тети и не счел нужным извиниться, а когда она спросила, почему, он сказал что-то невразумительное о том, что надо было спасать друга, и показал его фотографию, мимолетный снимок, сделанный у газетного киоска?

Внезапно на Ирину нахлынуло ощущение чего-то страшного, холодного, неотвратимого, что вот-вот должно произойти. Она включила свет, шагнула к окну и вдруг почувствовала необъяснимую опасность. Эта опасность таилась там, за окном, в недрах двора, где еще час назад мирно играли дети. Просто великолепная мишень – темный силуэт в этом освещенном окне! Опасность пронзила ее с такой силой, словно в тело впились сразу тысячи стрел. Она быстро задернула шторы, каждую минуту ожидая услышать выстрел – почему-то именно выстрел! – и выключила свет, затем чуть раздвинула шторы и стала всматриваться во двор. Детская площадка была пуста. За ней стояло несколько гаражей для машин инвалидов, а на специально отгороженной стоянке безмолвно сгрудились другие автомобили… И – ни души кругом. Однако она четко сознавала, что опасность таится где-то там. Позвонить Игорю? Он далеко, полтора часа езды. В милицию, как советовал Володя? Но ведь у нее нет никаких доказательств… Удивительно все-таки, как человек чувствует опасность. Она была уверена, что не ошибается. И голос, тот голос был связан вот с этой угрозой ее жизни, это было одно целое, снежный ком опасности, которая нарастала с каждой минутой… Ей казалось, что, включи она сейчас свет, раздвинь шторы, и тут же от удара пули задребезжит стекло, и наступит конец…

Помня увещевания Володи, пытавшегося доказать ей, что все не так просто, и надо быть настороже, она, ощупью набрав номер, позвонила в опорный пункт милиции – он находился недалеко от дома. Выслушали ее внимательно, записали адрес, пообещали придти, однако особой заинтересованности и готовности к действиям она не почувствовала. И тут ее осенило – она вспомнила читаные еще в юности рассказы о Шерлоке Холмсе, вернее, тот из них, где в кресле вместо знаменитого сыщика сидел его манекен, представлявший отличную мишень для преступника. Она открыла шкаф, сняла вешалку с платьем, все в той же полутьме нашла внизу зимнюю шапку и шарф, которые до сих пор не убрала в кладовку, примотала с его помощью шапку к вешалке, взяла швабру, и, перевернув ее, попыталась укрепить на ней весь этот силуэт. Вешалка сползала со швабры вместе с головой, пришлось взять пояс и закрепить им это чучело. Получилось. «Ну, с богом!» – подумала Ирина и, оставив чучело у стены возле окна, включила свет. Затем подползла к окну, взяла чучело за палку и стала осторожно поднимать его вверх. Вот над подоконником показалась «голова», вот она снова опустилась, и так несколько раз – Ирина надеялась, что создается впечатление мытья пола. Но надо ведь когда-то и разогнуться! Палка стала подниматься вверх, выше, еще выше… В это время раздался звонок в дверь и одновременно еще один звук, как будто что-то просвистело над ухом, разбив заодно и стекло. Ирина бросила чучело и кинулась к двери. В глазок она увидела родную милицию с дубинками. Быстро распахнув дверь, она потянула их в прихожую…

Милиционеров было двое – молодые, толковые ребята. На их лицах читалось явное недоумение, однако реакция была быстрой и верной. Они подхватили Ирину, находившуюся в полуобморочном состоянии, посадили ее в кресло и принялись осматривать комнату. Быстро разобравшись, что к чему, разумно решили, судя по направлению пули, что преступник мог стрелять и из-за гаражей, и из лоджии соседнего дома. Один оперативник тут же отправился в указанном направлении, другой доложил обо всем по рации, а потом сказал Ирине, с трудом пришедшей в себя, что сейчас будут проверять весь район, но при этом смущенно добавил, что особых надежд на результат он лично не возлагает, и попросил Ирину написать обо всем, что произошло. Она присела к столу и предельно четко изложила на бумаге, как все случилось. А перед глазами стоял, вернее, лежал тот человек в пижаме в коридоре старого дома и увещевания Володи – быть осторожней, не ходить на кладбище… Она и не пошла – и тогда кто-то попытался устроить ей кладбище в ее же собственной квартире…

– Ну, что ж, Ирина Вадимовна… Придется вас еще потревожить… В десять часов мы за вами пришлем машину, чтобы вам самой не ходить. Приедете вот по этому адресу… К кому – здесь все написано. – И молоденький милиционер, тот, что докладывал по рации, протянул ей пропуск.

– А что мне делать сейчас? Вы уйдете, а он может опять…

– Надо кого-нибудь из родственников вызвать… Из друзей…

– Из родственников у меня здесь только племянник, но ему далеко до меня добираться. А друзей неловко беспокоить…

– Так уже утро… Конечно, кто-то из нас может пока с вами остаться…

– Нет, нет, ребята, все в порядке, – покачала головой Ирина. – Вы идите.

– Соседи в курсе. Вы, наверное, не заметили, вы как раз писали, когда они заходили. Так что, в случае чего, можете их позвать, – предложил милиционер.

– Спасибо. А… кто именно заходил? Дело в том, что я знаю только одних соседей – Гладышевых, из двухкомнатной квартиры. А в однокомнатной живет один паренек, он здесь недавно, и мы еще не познакомились.

– Гладышевы и заходили. А в однокомнатной никто не отозвался.

– А вы стучали?

– Конечно. У вас ведь балконы смежные. Окна рядом. Мы подумали – может, оттуда что-то было видно?

– Вам, наверное, надо связаться с городом, в котором я родилась. Дело в том, что я только что оттуда, и там произошло странное происшествие… Обо всем знает Владимир Иванович Комов, следователь, мы росли вместе. Он предполагал, что здесь со мной может случиться нечто подобное.

– Вот в отделении обо всем и расскажете. В десять часов. Не спускайтесь во двор – наш человек за вами зайдет и покажет свое удостоверение.

– Спасибо вам. Я ведь думала, что вы и не приедете…

– Мы обязаны были выехать. Долг есть долг, – нахмурился милиционер и по-мальчишески горячо добавил: – А тут действительно, елки-палки, происшествие!

Когда Ирина осталась одна, мысли ее потекли по новому, лишь слегка нащупываемому пока руслу – выстрел, человек в пижаме, голос, призывавший ее сходить на кладбище, потрясшая всех гибель тети, неожиданная смерть дяди. Но… Она вдруг вздрогнула, вспомнив еще одно странное происшествие, когда жизнь ее буквально висела на волоске.

Несколько месяцев назад группа ученых из их института пришла на вокзал встречать делегацию из Питера, приглашенную к ним на конференцию. Делегация была очень представительной, к ним ехали два знаменитых англичанина, труды которых Ирина хорошо знала, поляк, его имя Ирина слышала впервые, и много наших специалистов, потому и встречать их пожелал чуть ли не весь институт. И вот, когда поезд подходил к платформе, она, стоявшая в первом ряду, с краю, вдруг ощутила резкий толчок, вылетела вперед, и бог знает, чем бы это закончилось, если бы не бывший директор института, а ныне почетный член ученого совета, маленький, сухонький старичок. Он среагировал на удивление быстро, цепко ухватился за нее своими скрюченными пальцами и ловко удержал ее от падения, с юмором заметив:

– Ну, куда же это вы, милочка. Туда нельзя, там… вечность. Поезд идет…

Иринины коллеги хотели, было, обратиться в милицию, но поезд уже остановился, и все бросились к вагону, где ехала делегация. Никто об этом происшествии больше не вспоминал.

Что-то еще билось в Ирининой памяти, какое-то важное воспоминание, но тут же утекало, как волна. Ба! Это сравнение напомнило о другом происшествии, от которого, оказывается, до сих пор осталось недоумение – почему? Почему тот парень, совсем еще пацан, разыграв на пешеходном мостике через речку какую-то нелепую сцену, размахивая руками и пытаясь ей что-то объяснить, едва не столкнул ее в воду? Она тогда кинулась за ним, но он удрал. Это было еще прошлым летом, но теперь Ирина была уверена, что дело здесь не в случайностях, а в том, чего она еще не знает. Между прочим, мальчишку она запомнила, и ей казалось, что после этого она его встречала не раз. Думая обо всем этом, Ирина выделила изо всех своих ощущений главное – чувство, что последнее время, и довольно длительное, за ней следят. Она ругала себя за то, что раньше не придавала этому значения, убеждая себя, что такого не может быть. Может! Но почему? Зачем?

Она продолжала перебирать в памяти буквально все, что помнила, все события своей жизни, родных, близких. И чем больше она думала о людях, которые ее окружали, тем больше понимала, что загадка могла быть связана с любым из них. Взять хоть ее бабушку, в прошлом красавицу, которая не очень любила рассказывать о своей жизни у господ, где она была прачкой, потом горничной. Но однажды она проговорилась, что кое-кто из ее родственников весьма богат, и, когда придет, как она выражалась, черный день, она сможет обратиться к ним за помощью… Ирине вдруг вспомнилась одна фраза, один завет, который бабушка не раз повторяла: «Иринка, смотри эту газету, где объявляют о наследстве из-за границы. Как она называется-то? «Известия»? Вот, смотри ее. Может, нам кто что отпишет – мне, матери твоей и тебе, значит. Гляди, не пропусти!»

А Иринина тетка и неизвестно откуда взявшийся ее муж, весельчак и балагур? То есть Ирина знала, где и как они познакомились, но что было у этого человека в прошлом, она так и не успела спросить. Да и не пыталась – было ни к чему. Да что далеко ходить за теткиным мужем – взять хоть ее родню по отцу. Отец был из многодетной семьи, его братьев, сестер, их жен, мужей, детей было так много, что еще Иринина мать отчаялась со всеми перезнакомиться и махнула на это рукой. Зато Ирина не махнула и, начав составлять свою родословную, даже выработала для этого специальную подробную схему – недаром же она училась на историко-филологическом факультете. Чтобы заполнить все пустые прямоугольники записями о конкретных людях, родных ей по крови, а, значит, и по характеру, привычкам, по вкусам, а, возможно, и по жизненным устремлениям, она отправилась к одной из своих двоюродных сестер – Инне, самой старшей, у которой имелись все сведения об отцовской родне.

Но еще задолго до этого ее пригласили в спиритический кружок, работавший подпольно в их институте, и она неожиданно пошла, решив для себя, что, возможно, узнает там больше о своих предках. Спириты сказали ей, что она обладает огромными способностями и вполне может быть медиумом, то есть вызывать души умерших и разговаривать с ними. И она стала вызывать – сначала вроде бы в шутку, а потом, действительно, решила как-то вызвать предков своего отца – прадеда или прапрадеда, сейчас она уже не помнила, и вдруг в ее мозг ударило слово: «Золото»! Оно било ее как молотом, и она невольно повторила: «Золото»… Все присутствовавшие на сеансе сделали вывод – Ирину ждет богатство. А через несколько дней она получила премию – целый оклад!

Это отношение Ирины к спиритизму – с верой, но порой и с юмором – всегда мешало ей погадать на себя по-настоящему. После того же случая на вокзале, например. Хотя… Господи, как же она могла забыть! Однажды, и это было не так давно, в том старом доме, в присутствии того же Рудика, тети Пани, Тамары Михайловны и кого-то еще, когда они «крутили блюдечко», и оно ползало по буквам, ей выпало слово – «Бойся!» Поскольку блюдечко больше ничего не сказало, Ирина попросила Тамару Михайловну просто погадать ей на картах, которые и показали, что опасность исходит от бубнового валета – молодого человека, который с Ириной чем-то связан. Что ж, у нее был один студент-тупица, которого она хотела отчислить, и, естественно, он был на нее зол. Был у нее и родной племянник с колючим взглядом, интересующийся, кстати, родословной… Тогда Ирина одернула себя – не забывай, что Игорь вырос без матери, а потом лишился и отца. Между прочим, у нее был еще один племянник, о котором никто ничего не знал. Он должен быть лет на пять старше Игоря. Дело в том, что пьяница Полина была второй женой ее брата, он ушел к ней от Анны, первой жены и первой любви, ушел неожиданно, ошеломленный Полининой красотой и Полининой любовью. К тому времени его сынишке было, наверное, года три-четыре. Гордая Анна не отвечала на письма бывшего мужа, не ответила она и на Иринино письмо, а потом письма брата возвращались со штемпелем «по указанному адресу не проживает»… Вспоминая об этом, Ирина всегда чувствовала свою вину, но заделами и заботами об этом забывала…

Во всем этом хороводе мыслей, лиц, слов, происшествий, в этом омуте догадок, предположений, гаданий, наверное, было какое-то связующее звено, но Ирина никак не могла его нащупать. К тому же она вдруг вновь явственно пережила ту встречу с двоюродной сестрой Инной, дочерью брата ее отца…

Ирина постучала в дверь. Потом, увидев кнопку звонка, которую от волнения не заметила, позвонила. Много раз бывала она в этом городе проездом, но никак не решалась познакомиться с двоюродной сестрой. Их отцы умерли в начале пятидесятых – от фронтовых ран. Однако на этом, кажется, сходство их судеб заканчивалось. Инна успешно вышла замуж, родила двоих детей – сына и дочь, и тот, и другая были уже семейные люди, а дочь Варя, пианистка, вышла замуж за своего однокурсника-аргентинца – вместе учились в консерватории, а сейчас со своими аргентинскими детьми гостила у матери. Ирина заранее созвонилась с сестрой и вот теперь, вооружившись тортом и решимостью наладить, наконец, семейные отношения, терпеливо ждала у двери. Дверь открылась тихо – на пороге стояла низенькая седая женщина с короткой стрижкой, за ней – высокая, крепкая, но очень стройная девушка с крупными и красивыми чертами лица. Бывают люди, которым совершенно не нужна косметика, ибо она может лишь испортить то, что дано природой. Варя оказалась из таких. Более того, в ней чувствовалась порода, которая передается из поколения в поколение и несет в себе не только осанку и гордость предков, но и их способность к выживанию, умение применяться к разным условиям. Иначе как сохранишь породу? Потому и не удивилась Ирина, поняв, что Варе, на вид двадцатилетней, должно быть, уже далеко за тридцать… Познакомившись со степенным и важным мужем Инны – Герасимом, с потрясающими Вариными детьми – Настенькой и Степой, которые хорошо говорили и по-испански, и по-русски, рассказав немного о себе, вспомнив прошлое, Ирина разложила на столе листы бумаги с частями их родословной и принялась за осуществление главной цели своего приезда – заполнению «белых пятен». Инна, Герасим и Варя склонились над столом, вместе вспоминали, обсуждали, исправляли неверно написанные даты. Инна заметила, что в родословной часть их родни вообще отсутствует, но ее прервала Варя:

– Степочку вы неправильно записали, это по-русски так, а на самом деле его зовут Эстебан.

– А Настю?

– А Настя и там Анастасия. Как у нас. Здесь все правильно.

– Где тут я, покажите! – подбежала к ним Настенька.

Ирина показала прямоугольник с ее именем, фамилией и датой рождения.

– Как мало… А почему не написано, что мне десять лет?

– Но тут написан день твоего рождения. От него отсчитать – и получится десять лет, – объяснила Ирина.

– Что ж, я согласна, – важно ответила Настя. И вдруг сказала то, что повергло Ирину в полнейшее недоумение: – Но тогда запишите, что я баронка!

– Кто-кто?!

– Баронка!

– М-м-м… Настенька, я ведь тебя уже поправляла: не баронка, а баронесса, – спокойно заметила Инна, как будто речь шла о чем-то совершенно будничном.

– А почему баронка? То есть – баронесса? – дрожащим голосом, предвкушая интересное открытие, спросила Ирина.

– Вот тебе раз! – всплеснула руками Инна. – Да де… то есть прадедушка-то наш кем был? Барон! Самый настоящий. А прабабушка была из простой семьи… Он сбежал с ней из дома… Потом его простили. Слушай, как получилось, что ты ничего не знаешь? Бабушку-то помнишь, Наталью Ивановну?

– Помню.

– Ну вот… Она ведь часто про него рассказывала.

– Про барона?

– Про барона.

– Он тоже был Александров? Я спрашиваю потому, что барон – слово вообще не русское.

– А он и был нерусский. Рауш. Его фамилия – Рауш. А раньше – вроде даже Раушенбах. Он немецкий барон. Правда, мать его русская, Воронцова. А жили они в Риге. Подожди, ну, твоя мама ведь должна была тебе все рассказать… За золотом-то вместе ездили на озеро…

– За каким золотом? На какое озеро? – в недоумении спросила Ирина.

– Так. Быстро ликвидируем полное неведение. Барон еще до переворота перебрался в Польшу, купил там усадьбу. Он был очень богат. Но к деньгам относился, как бы это тебе сказать… высокомерно. Потом стал более практичен, разрешал приказчику приобретать золотые монеты, называл их «желтыми одуванчиками». И все это прятал в своей усадьбе, в конюшне. Вернее, тоже не он, а его приказчик.

– Как-то это не по-баронски… Не по-светски…

– Время было такое…

– А швейцарский банк?

– Может, был и банк, неизвестно. Так вот, умер он еще до войны. О золоте знали прабабушка…

– Это с которой он сбежал и на которой женился?

– Да. Их сын, то есть наш дед, и приказчик.

– А кто этот приказчик?

– Всю жизни с ними. Семен Николаевич. Самое доверенное лицо. Прабабушка тоже вскоре умерла. А сын-то их, дед наш, уже после войны нас всех нашел, представляешь?! Эта их усадьба… она уже в состав СССР входила. Он в тюрьме сидел, на севере где-то, но недолго. Тяжело заболел, и его выпустили.

– А приказчик?

– Он умер. Так вот, дедушка Алексей собрал нас всех в Минске и рассказал все, что знал обо всех наших предках. Говорил, что барон этого очень хотел – мол, революция заставила многое скрывать, но мы все должны знать правду о своем происхождении…

– Честно говоря, мы тогда очень всего этого боялись, – вставил слово Герасим. – Слушали и боялись.

– Он и про золото рассказал, – продолжала Инна. – И про то, что надо его найти. Всем вместе. Господи, ты не представляешь, как все это странно и страшно было слушать. И он боялся…

– Органов? НКВД?

– Может быть… А у всех нас было странное такое ощущение – из грязи, да в князи…

– Значит, мы – Рауши?

– Раушенбахи. Потом этот «бах» – бах! – и отпал. Но Александровы – это тоже родная фамилия, дед говорил, что кто-то еще в давние времена с этой фамилией среди них затесался… Да, так вот тогда мы с ним и поехали на место этой усадьбы. И твоя мама тоже. Почему она все-таки тебе ничего не рассказала, а?

– Наверное, тоже боялась, она ведь член партии была.

– Да… Приехали, а там все разрушено.

– А конюшни?

– А конюшни под водой. На этом месте теперь озеро. Нам объяснили, почему, да я забыла. Вроде там смерч какой-то прошел…

– Смерч войны…

– Нет, природный смерч. Дети наши попробовали понырять – вроде там стены целы. И где деньги были запаяны – никаких трещин, дыр нет… И решили тогда все разъехаться по домам, а потом снова собраться с водолазным оснащением, или водолазов, в конце концов, нанять. Так до сих пор и нанимаем…

– Вот это да! Значит, мы – потомки барона, потенциальные обладатели несметных богатств… Стоп! Но отец-то мой, Инна, родился в Фурманове…

– Да и мой отец – там же. Деда где только ни носило с семьей! У него ведь не было определенной профессии. Но кузнец он был неплохой. Барон, говорят, и сам умел в кузнице работать. А еще дед конюхом работал в колхозе. Он о своем баронстве и заикаться не мог.

– Вы меня и обрадовали, и… Господи, в голове все перепуталось! Ну вот почему ты об этом знала, а я нет! И тетя никогда ничего не говорила… А теперь она уже не с нами… Я телеграмму вам давала, думала, приедете на похороны…

– Ирина Вадимовна, мы в Аргентине были. У них вот, – сказал Герасим, обнимая Настеньку и пришедшего с улицы Степу. – Мы вообще теперь почти всегда там, Вареньке помогаем. Правда, пенсия туда не идет – нет у нас с этой страной о пенсии договора…

– Может, тетя ничего не знала?

– Знала, Ира, знала. Она тоже тогда в Минске была. А молчала – жизнь тебе осложнять не хотела, я думаю, – уверенно произнесла Инна. – Наверное, потом, попозже рассказала бы… Ты ночевать останешься?

– Нет. Сейчас за мной институтская машина придет, я ведь командировку со встречей с вами совместила…

– Тогда сейчас Степочка тебе сыграет, чтоб с тяжелым сердцем не ехать. Настенька у нас – виолончель, а Степочка – пианино.

Восьмилетний Степа мигом очутился за фортепиано, торжественно объявил, что играть он будет «По долинам и по взгорьям», и комнату заполнила тревожная, но и ликующая музыка. Ирина улыбнулась. Степочка стал петь по-русски, выговаривая некоторые слова на испанский лад, и ей стало совсем весело, словно весь этот камнепад загадок пролетел мимо, оставив ее целой и невредимой.

В тот день она ушла от сестры наполненная каким-то новым чувством причастности к древнему роду и никак не могла состыковать неизвестные ранее факты с тем, что уже знала…

Ирина очнулась от уличного шума – было уже девять часов. Она позвонила в институт, где учился и работал лаборантом Игорь, и узнала, что его не будет в Москве с неделю – уехал на уральский завод с практикантами. Быстро собравшись и посчитав, что до прихода машины есть еще десять-пятнадцать минут, она набрала номер Володи Комова… Дома его уже не оказалось, а на работе еще не было. Ирина назвала себя Лене и Володиным коллегам, сообщила, что ей срочно нужно с ним поговорить, положила трубку и с надеждой стала ждать. Она ругала себя за то, что не позвонила раньше, упустила время, но вдруг телефон захлебнулся от звона. Володя!

– Ирина Вадимовна, всю ночь о вас думал…

И тут Ирина, не выдержав, расплакалась. Плач перешел в настоящие рыдания, они мешали ей говорить, но с ними уходил и ночной ужас, от которого ее жизнь пошла по новому руслу – с оглядкой, подозрением, с естественным желанием спастись, уцелеть в этом непонятном мире, где запросто пускают пулю в незнакомого и ни в чем не повинного человека… Когда Володя пообещал немедленно выехать в Москву, Ирине стало намного легче, потому что к этому моменту она твердо знала, что только с ним могут быть разгаданы, извлечены на свет мрачные тайны, которые буквально опутали ее всю, да, похоже, и ее семью – тоже.

Водителя она встретила уже окончательно успокоившаяся. Но, выйдя на лестничную площадку, буквально наткнулась на острый взгляд, скрывавший, как ей показалось, злобу и… отчаяние. Этот взгляд пронзил ее всю, Ирине вновь стало холодно и страшно, она схватила своего спутника за руку, и он, как поводырь, осторожно повел ее вниз. А тот человек, молодой, незнакомый, вышедший из однокомнатной квартиры, шел за ними следом и сверлил Ирину глазами. Нет, она не хотела думать о нем ничего плохого, но была уверена – дай такому пистолет, и он, не задумываясь, выстрелит, ибо зол на весь белый свет… Она остановила водителя, чтобы пропустить этого странного человека, и, когда он проходил мимо, лицо его вдруг исказила усмешка. Ирина побледнела, она поняла в этот момент, что человек был ей знаком! Они уже встречались с ним, и, кажется, не однажды. Ее словно током ударило – он был на похоронах тети! И на том мостике, когда чуть не столкнул ее в воду, а потом убежал…