Текст книги "Наши люди в Шанхае"
Автор книги: Наталия Манухина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 7
Пекинский аэропорт ошеломил, сбил с ног своими масштабами.
Необозримое, какое-то бесконечное, без конца и края летное поле и самолеты, самолеты, самолеты… И на каждом иероглифы, а на хвосте нарисован большой красный дракон.
Ой, нет, вон на том самолете нарисован совсем не дракон, а кто-то другой, больше похожий на некую стилизованную птичку, нежели на сказочное чудовище. И на этом самолете тоже. И на том!
Очевидно, это сказочная птица Феникс. Да, наверное. На одних самолетах изображен символ китайского императора – дракон, а на других – символ императрицы – птица Феникс. Хотя, если хорошенько вдуматься, при чем здесь императорские символы? Ведь Китай – республика и у власти стоят коммунисты.
Странно, почему так безлюдно? Одни самолеты кругом, а людей не видать. Кроме пассажиров с нашего рейса и небольшой группы людей вдалеке (то ли пассажиров, то ли служащих аэропорта, отсюда не разглядеть) на аэродроме больше никого нет.
Наш автобус подъехал к зданию аэропорта. Громадное суперсовременное сооружение из стекла и бетона, и внутри никого. Опять никого. Пусто! Гулкие пустые коридоры, пустые травелаторы, пустые эскалаторы, народ не толпится ни у паспортного контроля, ни у конвейеров с багажом.
Мне представлялось, что в Пекинском аэропорту должно быть крайне шумно, тесно и очень много народу. Этакий «желтый Вавилон».
Все-таки Пекин – гигантский город, и населения в нем почти двенадцать миллионов человек.
Я посмотрела на часы: без пяти минут четыре. Ну, конечно, надо же быть такой дурой! Какое может быть вавилонское столпотворение, если сейчас ночь. Вернее, раннее утро. Четыре часа утра по Москве.
Я еще раз отогнула рукав куртки и внимательно посмотрела на часы. Вот именно, по Москве! Если по московскому времени у нас сейчас утро, то по пекинскому получается… По пекинскому времени у нас сейчас получается… Получается… Что же у нас получается?
Если разница во времени четыре часа, то получается, что в Пекине сейчас двенадцать часов вечера.
Или восемь часов утра?
Нет, это невозможно. Я совсем запуталась. Где Алсуфьев? В какую сторону убавлять-прибавлять эти несчастные четыре часа?
– Сережа!
– Минуточку, – отмахнулся Алсуфьев и, поставив чемодан возле моих ног, умчался за очередной порцией нашего багажа.
Ладно, пес с ними, с этими четырьмя часами. Какая мне на самом деле разница, который сейчас час? Приедем в отель, спрошу у портье.
Я открыла пудреницу и посмотрела на себя в зеркальце. Что ж, учитывая бессонную ночь и десять часов полета, выгляжу я вполне сносно. На свои!
Я поправила тени на глазах, слегка попудрилась и, ободряюще улыбнувшись своему отражению, убрала косметичку в сумку.
Пока все идет прекрасно. Перелет оказался не таким уж утомительным. Правда, из-за чрезмерного нервного возбуждения я не сомкнула глаз, но нет худа без добра. Не выспалась, зато успела подготовиться к докладу. Несколько раз прочитала все от корки до корки, а первые две страницы даже умудрилась выучить наизусть. Почти наизусть.
Теперь я уже не так сильно боюсь этой дурацкой конференции. Почти не так сильно.
– Вот! – Запыхавшийся Алсуфьев прикатил мой чемодан и бодрой рысью вернулся обратно к конвейеру.
Похоже, он нисколько не тяготится своими рыцарскими обязанностями. Во всяком случае, Сергей достойно с ними справляется. Надо же! Кто б мог подумать.
Молодец я! Сумела настоять на своем. Послушалась бы Славочку, сидела бы сейчас на даче, готовила грядки под чеснок. Очень интересное занятие. Очень даже, как сказала бы мама в законе.
Я настояла на своем решении, и вот я в Китае! Даже не верится. Я и в Китае!
В загадочной стране, историческое прошлое которой теряется в библейских временах.
Китай всегда притягивал меня, манил, будил воображение.
Я люблю китайскую поэзию, мне нравятся изысканные сюжеты китайских картин, написанных на рисовой бумаге: туманные водные ландшафты, качающийся на ветру бамбук, усыпанные снегом гроздья рябины.
Меня всегда влекла история Поднебесной и памятники ее пятитысячелетней культуры.
Наконец-то я здесь. Я запросто смогу пройтись по Запретному Городу, увижу Врата Высшей Гармонии, Дворец Небесной Чистоты и Чертог Соединения. Побываю в Ламаистском монастыре, посмотрю на тридцатиметровую фигуру Будды, полюбуюсь…
Мое благостное настроение улетучилось тотчас, как только выяснилось, что Сергей потерял свой багаж.
«Начинается!» – недовольно подумала я и закружила вместе с Алсуфьевым возле конвейерной ленты.
– Это бесполезно, Сережа! Здесь уже ничего нет. Весь багаж с нашего самолета закончился. Посмотри, все пассажиры, с которыми мы вместе летели, ушли, и на табло погасло название нашего рейса. Значит, в самолете ничего не осталось. Надо спросить у кого-нибудь.
– Спросить? – оживился Алсуфьев. – Ты думаешь, надо у кого-то спросить?
– Ну, да. Спроси, пусть узнают. Чего ждать у моря погоды? Мы так только время теряем.
– А у кого, ты думаешь, надо спросить?
– Не знаю, – я огляделась. – У кого-нибудь из служащих, у того, кто за это отвечает, или у того, кто говорит по-английски. Не знаю. Ты ведь уверен, что у тебя было два чемодана?
– Уверен, – слегка помедлив, ответил он.
– Так уверен или нет? Сережа, я тебя умоляю, мне показалось, ты приехал вчера в аэропорт с одним. Небольшой, черный чемодан на колесиках. Ты вез его за ручку?
– Вез.
– А второй? У тебя точно был второй чемодан? Мне кажется, что нет. Сережа, я не помню, чтобы у тебя был еще какой-то чемодан.
– Был, – упрямился Алсуфьев. – Только это не совсем чемодан. Это большой пластиковый кейс.
– Но он у тебя был? Ты в этом уверен? Ты не мог оставить его дома?
– Не мог!
– То есть, когда ты вышел вчера из дома, у тебя были заняты обе руки?
– Да.
– А в такси? Сережа, может быть, ты забыл свой кейс в такси?
– Нет, – упрямо твердил Алсуфьев. – Я не мог оставить его в такси, потому что не выпускал из рук. Всю дорогу до аэропорта я держал этот кейс на коленях.
– Ну, хорошо. А потом? Сережа, что было потом! Ты оба своих чемодана сдал в багаж? Или нет? Может, ты взял его с собой в самолет и там оставил? Вспомни, Сережечка!
Алсуфьев послушно закатил глаза и пожевал губами.
– Нет! – твердо сказал он. – Я не мог забыть его в самолете. В самолет я взял только твою сумку. Вот эту. С докладом. А вторая рука у меня была свободна. Я держал в ней паспорт и билет.
– Гм. Получается, у тебя одна рука была занята и у меня одна рука была занята. У меня было всего три места: сумка, сумочка и чемодан, и у тебя было два места: чемодан и еще чемодан.
– Кейс!
– Подожди, Сережа, не путай меня! Я сама запутаюсь. Без твоей помощи. Итак, у нас с тобой получается, что в багаж мы сдали на двоих три вещи, и тебе должны были дать три багажных талона. Где они?
– У меня, – он достал из бумажника талончики и протянул мне.
– Алсуфьев! Здесь же всего два талона. Где третий?
– Не знаю. Может, я потерял. Или мне его вообще не давали?
– Вот именно, не давали. Если ты уверен, что не забывал свой кейс дома, значит, ты просто не сдал его в багаж. Оставил у регистрационной стойки. Поставил на пол и забыл.
– Ты думаешь? – растерянно пробормотал он. – Думаешь, я оставил кейс в Питере и искать его здесь бесполезно?
– Уверена, – я пожала плечами. – У нас ведь только два талона. – Меня не так-то легко сбить с толку.
– Да, но…
– Сереж, я тебя умоляю, давай без паники. Пожалуйста! Ничего непоправимого не случилось. Уверяю тебя, твой кейс в целости и сохранности. Сейчас такие времена, что на чужой бесхозный чемоданчик никто не позарится. Тем более в аэропорту. Наверняка, когда пассажиры обратили на него внимание, то подумали, что там бомба, и вызвали службу безопасности. Лежит себе сейчас твой кейс тихо-мирно на полочке в бюро находок, лежит и похохатывает, тебя дожидается. Хочешь, я позвоню Славе, он съездит за ним в Пулково и заберет? Тебе будет спокойнее.
– А это удобно?
– Почему нет?
– Ну-у, не знаю даже. Слава и так крайне загружен, а тут я еще со своими проблемами на его голову…
– Не выдумывай! Скажи мне лучше, что у тебя в нем лежит, в этом кейсе? Ты помнишь? А то Славке чего доброго его не отдадут, если он не сможет точно перечислить, что там находится. Зря только время потеряет.
– Да, я помню. Помню! Сейчас, Наташечка, сейчас скажу. У меня там ноутбук, во-от, запасное зарядное устройство для телефона, во-от, электронный переводчик, второй том монографии Хайнца Хекхаузена «Мотивация и деятельность», во-от, в твердой обложке черного цвета, во-от, и…
Алсуфьев побелел как полотно. У него даже веснушки побелели.
– И?!! Сережа, я тебя умоляю, прекрати меня пугать. Что «и»?!! Что у тебя там было еще?!
– Доклад, – потерянно сказал Алсуфьев. – У меня там лежал доклад, с которым я должен выступать на конференции.
– То есть как доклад?!! Доклад?!! Кошмар какой. Сережа!!! И что теперь? Что ты будешь делать? Нет, это невозможно! Он у тебя один? То есть, я хотела спросить, доклад у тебя распечатан в одном экземпляре?
– Нет, не в одном, – совсем сник несчастный Алсуфьев. – Я распечатал его в двух экземплярах. На всякий случай! – горько усмехнулся он. – И оба печатных экземпляра положил в кейс, там же электронная версия на CD и еще один экземпляр доклада в ноутбуке, который соответственно тоже остался в утраченном кейсе. Видишь, какой я предусмотрительный.
Я хотела было наорать на него, нельзя, дескать, хранить все яйца в одной корзине, но вовремя спохватилась, прикусила язык.
Лежачих не бьют!
Поэтому я сказала совершенно не то, что думала.
– Подумаешь! – с наигранным оптимизмом бодро заявила я. – Потерял доклад! С кем не бывает? Я тоже постоянно что-то теряю, то перчатки, то зонт, то записную книжку. Ну и что? Ничего! Ничего страшного. Не бывает безвыходных положений. Я уверена, ты сможешь восстановить свой доклад по памяти. Напишешь его заново. Память у тебя, Сережечка, хорошая. И времени достаточно. Целые сутки! Ты успеешь. Ты справишься. Не волнуйся!
Я уговаривала Сергея и лихорадочно терзала заевшую молнию на своей сумке. Нет, это выше моих сил!
Если эта идиотская молния сейчас не откроется, я сойду с ума. Совершенно точно сойду с ума. От неизвестности.
А что вы хотите? Я живой человек. У меня есть и нервы, и склонность к безудержным фантазиям.
Как и всякая слабонервная, не уверенная в себе особа с живым воображением, я уже спроецировала ситуацию Алсуфьева на себя.
Я не сомневалась, что тоже утратила свой доклад. Потеряла. Забыла в самолете.
А самолет улетел!
В тот момент мне казалось, что я с точностью до мелочей помню, как это все случилось.
Весь полет я час за часом читала и читала доклад, потом утомилась и положила эту тяжеленную папку с кипой бумаги под кресло, на котором сидела. На минуточку положила. Чтобы передохнуть.
В этот самый момент подошла стюардесса и спросила меня, что я буду пить. Я сказала, что выпью воды без газа, и откинула крышку столика. Потом попила воды, вернула пустой стаканчик, столик закрыла и отправилась в туалет.
В туалет, что находится в хвосте самолета, стояла очередь. Томиться в очереди перед дверью в отхожее место на глазах у всего честного народа мне вдруг стало неловко (со мной, знаете ли, временами такое случается: нападают приступы детской стыдливости), и я отправилась в тот туалет, что в середине самолета.
Мне показалось, что там никого нет. Конечно, я ошиблась. Та очередь оказалась еще длиннее.
Когда я, наконец, вернулась на свое место, то уже горела надпись: «Пристегните ремни».
Самолет начал заходить на посадку.
Я засуетилась, поскорее уселась в свое кресло и пристегнулась, а про доклад забыла. Он так и остался лежать под креслом.
Я его оттуда не вынула. Забыла вынуть. Начисто забыла!
Идиотка несчастная!
Господи, господи, господи! Помоги! Сделай, пожалуйста, так, чтобы вся эта история с креслом, стаканом воды и туалетом мне просто привиделась, почудилась, померещилась! Пусть мой доклад окажется в сумке.
Боливар не вынесет двоих!
Алсуфьев не сможет восстановить сразу два потерянных доклада. Не сможет, даже будь он семи пядей во лбу. Просто-напросто не успеет.
Нет, это невозможно. Какая нелегкая понесла меня в этот Китай?!! Что я здесь забыла?
Я дернула молнию изо всех сил, и она поддалась-таки, открылась. Хвала создателю, желтая папка с докладом лежала в сумке.
Вот он! Мой миленький, любименький, хорошенький! Лежит себе мирно, полеживает на своем месте. Ура!
Ура, ура, ура….
– Алсуфьев! – Я испуганно посмотрела на друга. – Как, ты говоришь, называется твой доклад?
– Что, Наташечка, прости?
– Как называется твой доклад? – нетерпеливо повторила я.
– Э-э-э… клинико… э-э-э… клинико-психологические э-э-э…
– Клинико-психологические аспекты преодоления каких-то там аддикций?! – нетерпеливо продолжила я.
– Д-да, совершенно верно. Клинико-психологические аспекты преодоления аддикций. Девиантных аддикций. Ты, Наташечка, как всегда, абсолютно права. Мой доклад так и называется «Клинико-психологические аспекты преодоления девиантных аддикций (профилактика, терапия, реабилитация)». А откуда ты, собственно говоря…
– Оттуда, Сережечка! Оттуда! Вот, видишь, а ты боялся! Аддикций! – ликующе заорала я. – Конечно же, аддикций! Потому что туалетная вода так называется!
– Туалетная вода?! – поперхнулся мой бедный Алсуфьев. – Какая туалетная вода? При чем здесь вообще какая-то туалетная вода?
– Притом, Сережечка, притом! И не какая-то она, а французская. Моя любимая туалетная вода Dior Addict. Новый запах от Диор. Новинка сезона! Красивый розовый флакон, тяжелый, граненный, а в нем водичка с легким свежим запахом. Пахнет лимоном, земляникой и еще чуть-чуть, совсем капельку отдает какими-то экзотическими цветами. Это Dior Addict 2. А до этого у них была еще просто Dior Addict, безо всякой двойки, так вот тот запах мне не нравился. Я тогда душилась Coco Chanel. А потом, когда у них появился Dior Addict 2, я попробовала, мне понравилось, и я перешла на нее. То есть «Coco Chanel» мне нравится и посейчас, но я так давно уже ими пользуюсь, лет десять, наверное, и настолько привыкла к этому запаху, что перестала его замечать. Понимаешь? Наслаждение получаешь только в тот момент, когда душишься, а потом все. Ничего не чувствуешь, как будто вообще не душилась. Наслаждаются запахом окружающие, а ты нет. Я так обрадовалась, Сережа, когда открыла для себя Dior Addict 2. Ты себе не представляешь! Я уже полгода ими пользуюсь. Вот и обратила внимание. Понимаешь? Моя любимая туалетная вода называется «Пристрастие» и в докладе про пристрастия. Я и запомнила. Пляши, Сережечка! Пляши! Мы спасены. Вот он, твой доклад. Здесь. У меня в папке!
– В смысле? – Непонимающе таращился на меня вконец растерянный Алсуфьев. – Как он к тебе попал?
– Да очень просто, Сережа. Я его распечатала. Он был на дискете, той, что ты мне дал. Ну, та дискета, Алсуфьев, с моим докладом! Помнишь? То есть, не совсем с моим, конечно, а с докладом Разгон. Хотя, он такой же ее, как и мой, ведь писал его ты. Ну, что ты так смотришь, Сереж? Я тебя умоляю, не пугай меня, пожалуйста. Очнись! Я и так на пределе.
– Нет, нет, Наташечка, я не пугаю. Прошу прощения. Все нормально. Это я от радости плохо соображаю. Я и не знал, что мой доклад был на той дискете, что я тебе дал.
– Так и я не знала. Я только сейчас догадалась, что это твой доклад.
– Вот видишь, как хорошо, что ты со мной поехала. Что бы я без тебя сейчас делал?
– Не преувеличивай, Сережа! Я ведь не специально его распечатала, а случайно. Ты мне дискету дал, а я и не посмотрела, что там. Просто не успела. Понимаешь? Печатать стала, ну и распечатала все. Я ведь думала, там только мой доклад. А когда стала читать, смотрю, там еще какой-то текст. Не по моей теме. Про бешенство.
– Про бешенство? – упавшим голосом переспросил он. – Но позволь, Наташечка, наверное, это не мой доклад. Мой доклад совсем о другом. Я никогда не писал о бешенстве. Это не моя тема. Ты ничего не путаешь?
– Я?! Нет, Алсуфьев, я не путаю. Как говорит «мама в законе», память у меня очень даже прекрасная. Ты сам-то сосредоточься, вспомни, о чем писал. Дословно я, конечно, передать не берусь, но смысл первой фразы того доклада в том, что бешенство неизлечимо.
– Ах, вот ты о чем! – счастливо рассмеялся он. – Тогда ты абсолютно права, Наташечка. Абсолютно. Беру свои слова обратно. Мой доклад, действительно, начинается именно с такой фразы: «С медицинской точки зрения не вылечивается только одна болезнь – бешенство». И если судить по первой фразе, то мой доклад, действительно о неизлечимости бешенства. Ты безусловно и категорически права. Прошу прощения.
– Да, ладно тебе, – укоризненно вздохнула я. – Скажи лучше спасибо, что я этот доклад о неизлечимости бешенства не выбросила за ненадобностью за борт самолета.
– Да уж! Спасибо тебе большое, Наташечка. Если б не ты, не знаю, что бы со мной сейчас было.
– Ладно, Алсуфьев, не хвали, захвалишь!
Глава 8
Клевать носом я начала еще в такси, по дороге из отеля в Центр китайской медицины, где должна была проходить конференция.
Не буду скромничать, я усердно боролась со сном. Треща без умолку, я непрерывно меняла положение и ерзала на сидении. Боялась, усну, пропущу самое интересное.
Шутка сказать, первый раз в жизни попала в столицу Поднебесной. Согласитесь, пара дней, проведенных мной здесь в годовалом возрасте, не в счет.
Старательно приникнув к стеклу, я таращила сонные глазоньки и из последних сил любовалась видами Пекина. Смотрела на проносящиеся мимо стайки велосипедистов, яркие цветущие клумбы, огромные небоскребы с чистейшими окнами…
Вот какой-то канал или река с плакучими ивами по берегам. А вот пагода с зеленой крышей…
Я с интересом разглядывала старинную пагоду, пыталась прочитать, что там написано на вывеске перед входом, как вдруг, открываю глаза, а передо мной уже вовсе не пагода, а современное здание океанариума.
Задремала-таки!
Сказалась усталость от долгого перелета, бессонная ночь и нервотрепка из-за совсем было утраченного доклада Алсуфьева.
Надо ли говорить, что на конференции я уснула тотчас, как только завершилась церемония открытия и начался первый доклад.
Периодически я все-таки просыпалась (меня будили аплодисменты), нервно вздрагивала, виновато улыбалась сидящему рядом Алсуфьеву и через минуту благополучно засыпала опять.
А что вы хотите? Я ведь не двужильная. Не робот и не терминатор, и не такая уж и молоденькая, мне трудно не спать сутками. К тому же кресла здесь мягкие, удобные, с подлокотниками и подголовниками.
О чем они, интересно, думали, эти китайцы, когда проектировали такие кресла для конференц-зала?
Я ущипнула себя за руку. Сильно ущипнула. И смогла продержаться пару минут без сна.
Хорошо Алсуфьеву. Сидит, свежий как огурчик. Конечно, ему-то что. Он же все понимает, на все реагирует, все ему интересно. Это же не библиотечная конференция про информационно-поисковые языки в информационно-поисковых системах, где я как рыба в воде.
Посмотрела бы я на него, окажись он на моем месте.
– Сережа, – яростно зашипела я, склонившись к Алсуфьеву, – долго еще?
– Что, прости? – слегка отстранился он.
– Долго еще, говорю?
– Не знаю. – Алсуфьев пожал плечами и прижал палец к губам. Дескать, помолчим, а то неудобно.
Я замолкла, а сон уже тут как тут. Навалился влажной тяжелой подушкой на лицо и давит, давит. Не на жизнь, а на смерть давит. Нет, это уже не легкая дрема, приносящая минутное облегчение и восстанавливающая силы, нет, это общий наркоз какой-то.
Чтобы взбодриться, я пошаркала по полу ногами.
– Надо мне было остаться в отеле. А, Сереж? Выступать нам завтра. Чего я здесь зря кисну. Я уже не могу больше, я на пределе, Сережа. Еще немножко и упаду в проход. Тебе это надо?
Сидит, сверкает очками, даже не повернулся в мою сторону.
– Сережа, – я потрясла Алсуфьева за рукав. – Ты ж опозоришься из-за меня. Сам опозоришься и всех своих коллег опозоришь. – Я без зазрения совести сгущала краски. Я хотела спать. – Давай, знаешь, как сделаем? Давай ты здесь останешься, на конференции, а я вернусь в отель? Высплюсь, отдохну, и завтра со свежими силами…
– Хорошо, хорошо, – свистящим шепотом перебил он. – Я провожу тебя в отель во время перерыва.
– А когда у них будет перерыв? – Меня не так-то легко сбить с толку.
– Кажется, скоро.
– Скоро – это как?
Алсуфьев послушно зашуршал программкой:
– Через три доклада.
– Ой, нет, – взвыла я, – это невозможно. Еще три доклада я не вынесу. Вот, смотри! – Я закинула ногу на ногу и ткнула пальцем в слегка оплывшую лодыжку. – Ноги отекли. Видишь? Сердце, наверное, не справляется.
Алсуфьев беспомощно пожевал губами.
– Ну-у…
– Да ты потрогай, Сережа, потрогай. Пощупай сам, если не веришь. – Я схватила его руку и силой притянула к своей щиколотке. – Видишь?
Он дернулся как от удара электрическим током и в смятении уставился на меня.
Уловив в алсуфьевских глазах некий намек на сочувствие, я резво поднялась. Куй железо, пока горячо.
– Так я пойду, Сережечка? Буду ждать тебя в своем номере, – ангельским голосочком доложилась я и начала поспешно пробираться в конец ряда.
Ученые мужи удивленно вскидывались, испуганно подбирали ноги, я же, непрерывно извиняясь и скорбно вздыхая, упорно протискивалась к выходу.
Отдавила кому-то ногу:
– Извините, пожалуйста.
Мазнула «конским хвостом» по чьей-то лысине:
– Простите ради бога.
Смахнула бюстом очки с чужого носа внушительных размеров:
– Ой, виновата!
Очки, громко хрустнув под моим каблуком, приказали долго жить.
– Еще раз простите!
Нет, это невозможно! Вести себя так недопустимо. Непозволительно!
Бедный, бедный Алсуфьев. Сидит, наверное, как на раскаленных углях. Сто раз уже пожалел, что со мной связался.
Я все понимала, но ничего не могла с собой поделать. Я хотела спать. Очень хотела спать.
Тот самый случай, когда и полцарства отдала бы за возможность выспаться. Да что там полцарства, я бы сейчас и своей новой, ни разу не надеванной норковой шубки не пожалела, лишь бы растянуться на кровати и поспать хотя бы часок. Лучше два!
Ну, наконец-то! Вот он – вожделенный выход!
Я потянула на себя тяжелую дубовую дверь и выскользнула в пустой гулкий коридор.
Вышла из зала, и тотчас стало легче. Будто пелена с глаз спала. Я не стала дожидаться лифта и спустилась вниз по лестнице. Подумаешь, четвертый этаж!
А уж когда на улицу вышла да глотнула свежего воздуха, тут мне совсем полегчало. Будто второе дыхание открылось. И в голове прояснилось, и настроение поднялось. Сон как рукой сняло.
Мне расхотелось ехать в отель. Чего я там не видела?
Нет, отель у нас хороший. Грех жаловаться! Организаторы конференции расстарались. Забронировали места для членов российской делегации, то бишь для нас с Алсуфьевым, в весьма и весьма достойном отеле (не смогу воспроизвести название по памяти) на улице Юнгань. Красивое респектабельное здание в историческом центре Пекина (я смотрела по карте), комфортабельные номера, роскошный холл-атриум, бесшумные лифты, безукоризненно вежливый, вышколенный персонал и много, много живых цветов.
Хоть меня и предупреждали, что четырехзвездочный отель в Китае по уровню комфорта отличается от европейских отелей той же звездности, я этой разницы не заметила. Во всяком случае, пока.
Все на уровне. Вполне соответствует мировым стандартам. Более того, кроме ресторанов, баров и сувенирных магазинов в нашем отеле имеется даже собственный театр. Я видела афишу на ресепшен. Каждый вечер в театре нашего отеля идут представления пекинской оперы.
Я посмотрела на часы: пятнадцать минут первого. До вечера еще далеко.
Успею и выспаться, и погулять. И вообще, я ведь не спать в Китай приехала.
Я подошла к кромке тротуара и помахала рукой, остановила такси.
– Ни хао! – вежливо поздоровалась я по-китайски. – Тяньаньмэнь, please, – просунув в открытое окно такси карту Пекина, я наугад постучала по ней пальцем. – Тяньаньмэнь?
– Тяньаньмэнь, Тяньаньмэнь! – радостно закивал таксист, немолодой китаец с ежиком иссиня-черных волос, и распахнул передо мной дверцу.
Я села на переднее сиденье, покрытое кипенно-белым кружевным чехлом, и принялась удивленно разглядывать стальную решетку, отгораживающую водителя от пассажиров.
– Хо! – улыбнулся водитель, плавно трогаясь с места.
– Хо, – легко согласилась я, – хорошо.
И мысленно возразила: «Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего!»
Чего же может быть хорошего в том, что в городских такси предусмотрены такие меры безопасности. Неужели в Пекине так развита преступность, что водителям приходиться сидеть в клетке?
Вот тебе и коммунистический режим и правопорядок.
Я-то думала, в Китае вообще нет преступности. Почти нет! Они же чуть что – расстреливают. И за сбыт наркотиков расстреливают, и за коррупцию. Я сама читала про показательные публичные казни на стадионах. Или нет? Или я что-то напутала? На стадионах расстреливал Пиночет, а в Китае просто расстреливают, но сразу помногу. Они даже секретарей райкомов расстреливают.
Кошмар какой!
Выходит, стреляй не стреляй, всех не перестреляешь. Вот что творится. Таксисты в клетках. Знала бы, ни за что бы одна не поехала. Дождалась бы Алсуфьева.
Он ведь хотел меня проводить, а я не дождалась. Сдуру!
Я покрепче прижала к себе сумочку. И главное, деньги у меня все с собой. И наличные, и кредитка. Хотела ведь оставить в номере, но не успела разобраться, как работает сейф.
Идиотка несчастная.
Бог с ними, с деньгами. Может, оно и к лучшему, что деньги у меня есть. Если встанет вопрос: кошелек или жизнь, конечно, я выберу жизнь. А если денег у меня не будет, что преступники могут попросить? То-то и оно!
Я опасливо покосилась на водителя.
– Тяньаньмэнь? – напряженно заглядывая мне в глаза, переспросил он.
Очевидно, решил, что за последние двадцать секунд я передумала и изменила свой маршрут.
– Тяньаньмэнь, – утвердительно сказала я и широко, настолько, насколько позволила клетка водителя, развела руки в стороны. – Тяньаньмэнь.
А потом для большей убедительности еще и добавила: «Гугун». Это чтоб китаец окончательно перестал сомневаться, что правильно меня понял.
Ведь императорский дворец Запретный Город Гугун находится рядышком с самой большой в мире площадью Тяньаньмэнь. Во всяком случае, именно так написано в путеводителе.
– Кукун, – понимающе кивнул таксист.
– Гугун, – не сдавалась я.
В путеводителе было написано «Гугун», я своими глазами видела.
– Кукун, – утвердительно сказал он.
– Кукун? – секунду помедлила я, потом, смирившись, кивнула:
– Кукун.
«Кукун» так «Кукун» – какая мне разница. Китайцу виднее, как правильно называется дворец китайских императоров. Возможно, в путеводителе опечатка. Или в китайском языке звук «г» произносится глухо, и я на слух воспринимаю его как звук «к».
И даже если «Кукун» водителя и «Гугун» из путеводителя совершенно разные достопримечательности и находятся в противоположных концах Пекина, мне по большому счету все равно. Я не была ни там, ни там, не видела ни Кукун, ни Гугун.
Я первый раз в жизни в Пекине, и это само по себе прекрасно.
Таксист повеселел и включил радиоприемник.
Я открыла сумочку и проверила, на месте ли гостевая карточка. Слава богу, жесткий глянцевый прямоугольник с названием отеля лежал в кармашке.
«Цяньмэнь Отель», Юнгань Роуд, 175 – прочитала я английский текст и окончательно успокоилась.
Куда бы ни завез меня мой «китайский Сусанин», я не заблужусь и не потеряюсь. Я отовсюду сумею вернуться в отель.
Стоит только показать гостевую карточку отеля, и любой таксист отвезет меня по указанному в ней адресу. Во всяком случае, именно так написано в путеводителе по Китаю издательства «Томас Кук».
Правда, там же путешественников предупреждают о том, что честные водители такси в Китае встречаются редко, и часто разрешить проблемы можно, только обратившись за помощью к ближайшему офицеру полиции.
Впрочем, не будем думать о грустном. Не стоит переживать события дважды. Проблемы надо решать по мере их поступления.
Пока все идет хорошо.
Я откинулась на спинку сиденья. Какое оживленное в Пекине движение. И дороги такие хорошие. С трехуровневыми развязками! Не дороги, а мечта автомобилиста. Ни рытвин, ни ухабов. Асфальт ровный, будто вчера положенный. А широченные какие! Машины идут в четыре ряда. Четыре полосы в одну сторону, четыре – в другую. По краям дорог и на разделительных полосах растут цветы – живые цветы. Повсюду! Даже на втором и третьем уровнях развязок. Висят на металлических ограждениях ящики, а в них роскошные цветы.
Можете вы представить себе такое в Питере? Я – с трудом!
Может быть, когда-нибудь потом, через много-много лет и у нас будут такие же чудесные дороги с цветами. Только это вряд ли.
Кольцевую автомобильную дорогу вокруг Санкт-Петербурга еще достроить полностью не успели, а на готовых участках уже проблемы. Оно и понятно. Разве могут две полосы питерской кольцевой справиться с потоком транспорта в таком мегаполисе.
О чем городские власти думали, когда утверждали этот проект? Не знаю.
А вы говорите – цветочки!
Нет, я, конечно, понимаю, В Пекине и климат другой, и рабочая сила дешевле. Наверное, дешевле. Правда, если судить по состоянию автомобильного парка китайской столицы, то заработная плата у пекинцев весьма и весьма достойная. Я не видела на дороге ни одной развалюхи, извергающей из выхлопной трубы клубы черного ядовитого дыма.
Такси свернуло с оживленной магистрали на тихую улицу, идущую вдоль парка. Над кронами деревьев показалась высокая трехъярусная крыша, крытая синей черепицей.
Где-то я такое уже видела…
Я открыла путеводитель. Все верно, вот здесь, на сорок девятой странице очень похожая фотография. На фотографии изображен символ Пекина – Храм Неба в парке Тяньтань.
– What is it? – Я показала таксисту на синюю крышу храма.
– Хо! – Радостно кивнул он. – Хо!
– Это Храм Неба?! – почему-то очень громко спросила я и почему-то по-русски. – Тяньтань?
– Хо! – Снова кивнул он.
Я тоже ему покивала. Из вежливости покивала. Мол, слышала я, слышала. Но спрашивать у него ничего больше не стала.
Зачем? Не хочет говорить – не надо. Насильно мил не будешь.
Неужели так трудно было прямо ответить на заданный вопрос? Всего одно слово: «да». Если это, действительно, Храм Неба.
Или «нет». В том случае, если я ошиблась и приняла за Храм Неба какое то другое здание.
А то раскивался: «Хорошо, хорошо». Что «хорошо»? При чем здесь «хорошо»?
Китайский болванчик какой-то. Только и знает, что кивать. Я вспомнила фарфоровую статуэтку, привезенную родителями из Шанхая, – маленький бритоголовый китайчонок, начинающий часто-часто кивать, стоит лишь до него дотронуться.
Если таксист решил, что я пустоголовая туристка, ни слова не понимающая по-китайски, то он глубоко ошибается. Я знаю целых пять, нет, целых шесть китайских слов. Помню их с детства.
